Вкус дыма Кент Ханна

Hannah Kent

Burial Rites

© Hannah Kent, 2013

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2016

Моим родителям

Тому принесла я величайшее горе, кого я любила больше всех.

Сага о Людях из Лососьей долины[1]

Пролог

ОНИ ГОВОРЯТ, ЧТО Я ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ. Говорят, что я задула свечу чужой жизни и теперь та же участь должна постигнуть меня. При этих словах мне представляется, что все мы свечи, трепетно и ярко горящие в темноте, на воющем ветру, – и тогда в тишине комнаты я слышу шаги, жутко и неумолимо приближающиеся шаги того, кто задует мое пламя, и жизнь моя отлетит серым завитком дыма. Я исчезну, растаю в воздухе и в ночи. Они задуют всех нас, одного за другим, и тогда только в собственном своем свете будут видеть себя. Что же станет со мной, куда я денусь?

Порой мне мнится, будто я вновь вижу хутор, охваченный ночным пожаром. Порой я чую, как обжигает легкие морозный воздух, и словно вижу огонь, отразившийся в море. Как непривычно, как странно выглядит вода, играющая отблесками пожара. Той ночью в какое-то мгновение я оглянулась назад. Оглянулась, чтобы посмотреть на огонь… И до сих пор, если я лизну свою кожу, то почувствую на языке вкус соли. Вкус дыма.

Боже мой, как же холодно.

Я слышу шаги.

Глава 1

Объявление

24 марта 1828 года состоится продажа с торгов имущества, оставленного хуторянином Натаном Кетильссоном. Названное имущество – одна корова, пара лошадей, довольно много овец, сена и мебели, седло, уздечка, а также много тарелок и блюд. Все это будет продано лишь в случае, если предложенная цена окажется достойной. Все вышеозначенное достанется тому, кто даст лучшую цену. Если торги невозможно будет провести из-за ненастья, их надлежит перенести на ближайший погожий день.

Сислуманн[2]

Бьёрн Блёндаль

20 марта 1828 года

Его высокопреподобию Йоуханну Тоумассону

Благодарю за любезное Ваше письмо от 14 числа сего месяца, в котором Вы изъявили желание узнать, как именно мы осуществили погребение Пьетура Йоунссона из Гейтаскарда, который, как известно, в ночь с 13-го на 14-е число сего месяца был убит и сожжен вместе с Натаном Кетильссоном. Как известно Вам, преподобный, возникли кое-какие разногласия касательно того, следует ли хоронить прах Пьетура Йоунссона в освященной земле. После рассмотрения его дела в Верховном суде ему предстояло понести наказание за воровство, грабеж и хранение краденого имущества. Тем не менее мы до сих пор не получили из Дании никаких писем на сей счет. Судья земельного суда вынес обвинение Пьетуру 5 февраля минувшего года и приговорил его к четырем годам каторжных работ в исправительном доме Расфус в Копенгагене, однако ко времени его убийства он был еще, если можно так выразиться, «вольной птицей». Поэтому мы пошли навстречу Вашим пожеланиям и похоронили его по христианскому обряду, равно как и Натана, поскольку оного нельзя было отнести к тем, кто недостоин христианского погребения, о чем недвусмысленно говорится в послании Его Королевского Величества от 30 декабря 1740 года, в коем перечислены все, кого не позволено хоронить как добрых христиан.

Сислуманн

Бьёрн Блёндаль

30 мая 1829 года

Преподобному Т. Йоунссону

Брейдабоулстадур, Вестурхоуп

Младшему проповеднику Торвардуру Йоунссону

Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии и благополучии несущим слово Господне пастве Вестурхоупа.

Прежде всего я хотел бы передать тебе, хотя и запоздало, свои поздравления с успешным завершением учебы на юге Исландии. Твои прихожане говорят, что ты усердный молодой человек, и я одобряю твое решение вернуться на север, дабы начать священническую службу под руководством своего отца. Весьма радостно мне знать, что еще остались праведные люди, желающие исполнять свой долг перед ближними и Господом.

Далее, уже в качестве сислуманна, обращаюсь к тебе с просьбой. Ты знаешь, что жизнь нашей общины не так давно была омрачена тенью преступления. Гнусное идлугастадирское убийство, совершенное в прошлом году, воплотило в себе все безбожие и порочность этого округа. Будучи сислуманном Хунаватна, я не могу потакать отступлениям от законов общества, а потому после давно ожидаемого одобрения Верховного суда в Копенгагене намерен предать идлугастадирских убийц смертной казни. Именно в связи со всей этой историей я и обращаюсь к тебе с просьбой о помощи, младший проповедник Торвардур.

Как ты наверняка помнишь, подробности происшедшего я уже излагал в письме, которое почти десять месяцев назад разослал служителям церкви вкупе с распоряжением повсеместно произнести проповеди, сурово порицающие преступников. Позволь же мне повторить свой рассказ, дабы на сей раз дать тебе более обильную пищу для размышлений.

В прошедшем году, в ночь с 13 на 14 марта, тремя людьми было совершено тяжкое и гнусное преступление против двоих мужчин, с которыми ты, вполне вероятно, был знаком, – Натана Кетильссона и Пьетура Йоунссона. Тела Натана и Пьетура были найдены на пожарище принадлежавшего Натану хутора Идлугастадир, и тщательный осмотр останков позволил обнаружить на их телах ранения, явно нанесенные человеческой рукой. Это открытие потребовало начать следствие, а затем состоялся и суд. 2 июля минувшего года окружной суд под моим председательством нашел трех человек, подозреваемых в этом убийстве – мужчину и двух женщин, – виновными и приговорил их к обезглавливанию: «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти»[3]. 27 октября минувшего года смертные приговоры были утверждены земельным судом в Рейкьявике. В нынешний момент дело рассматривается в Верховном суде в Копенгагене, и мое решение, весьма вероятно, будет поддержано и там. Имя мужчины, обвиняемого в убийстве, – Фридрик Сигюрдссон, сын хуторянина из Катадалюра. Женщины, его сообщницы, – служанки, их имена Сигридур Гвюндмюндсдоттир и Агнес Магнусдоттир.

Сейчас все приговоренные содержатся под стражей здесь, на севере, и в таковом положении пребудут до самой своей казни. Фридрика Сигюрдссона увез в Тингейрар преподобный Йоуханн Тоумассон, а Сигридур Гвюндмюндсдоттир перевезли в Мидхоп. Агнес Магнусдоттир должна была до казни содержаться в Стоура-Борг, однако по причинам, говорить о которых я не имею права, в следующем месяце будет переведена на новое место содержания – хутор Корнсау в долине Ватнсдалюр. Она недовольна своим нынешним духовным наставником, а потому воспользовалась одним из немногих оставшихся у нее прав и потребовала себе другого духовника. Тебя, младший проповедник Торвардур.

Обращаясь к тебе с этой просьбой, я испытываю некоторые сомнения. Я прекрасно сознаю, что до сих пор обязанности твои ограничивались духовным наставлением прихожан юного возраста – дело, безусловно, почетное, однако же политически малозначимое. Ты сам волен признать, что недостаточно искушен, дабы привести эту преступную женщину к Господу и Его безграничному милосердию, и в таком случае я не стану опротестовывать твой отказ. Дело это – тяжкое бремя, которое я не сразу решился бы возложить и на плечи более искушенных служителей церкви.

Однако же, если ты примешь на себя обязанности по приготовлению Агнес Магнусдоттир ко встрече с Господом, тебе придется регулярно, как только позволит погода, посещать Корнсау. Ты должен будешь проповедовать слово Господне, пробуждать в ней раскаяние и смиренное принятие Правосудия. Не допусти, чтобы на твое решение повлияли лесть или родство с преступницей, если таковое имеется. По всем вопросам, преподобный, буде ты не сумеешь принять собственного решения – обращайся за помощью ко мне.

Я жду твоего ответа. Передай его, будь любезен, с моим курьером.

Сислуманн

Бьёрн Блёндаль

МЛАДШИЙ ПРОПОВЕДНИК ТОРВАРДУР ЙОУНССОН укреплял новыми камнями очаг в небольшом домике, примыкавшем к брейдабоулстадурской церкви, когда услыхал от порога негромкое покашливание отца.

– Тоути, прибыл курьер из Хваммура. Он спрашивает тебя.

– Меня?

От неожиданности Тоути выронил камень, и тот упал на земляной пол, только чудом не стукнув его по ноге. Преподобный Йоун досадливо поцокал языком, шагнул внутрь, нагнув голову под низкой притолокой, и легонько оттолкнул Тоути.

– Да, именно тебя. Он ждет.

Курьером оказался слуга в поношенной одежде. Он окинул Тоути долгим взглядом и лишь затем заговорил:

– Проповедник Торвардур Йоунссон?

– Да, это я. Добрый день. Э-э… собственно говоря, я – младший проповедник.

Слуга пожал плечами.

– Я привез тебе письмо от сислуманна, его чести Бьёрна Блёндаля. – С этими словами он извлек из-за пазухи листок бумаги и протянул его Тоути. – Мне велено подождать, пока ты его не прочтешь.

Письмо после пребывания за пазухой было на ощупь теплым и сыроватым. Тоути сломал печать, отметил мимоходом, что на письме стоит сегодняшняя дата, и, усевшись на колоду для рубки дров, которая лежала у входа, приступил к чтению.

Дочитав послание Бьёндаля до последней строчки, он поднял глаза и обнаружил, что слуга сверлит его неотрывным взглядом.

– Ну? – осведомился тот, нетерпеливо вскинув брови.

– Прошу прощения?

– Что ты ответишь сислуманну? Мне недосуг торчать здесь весь день.

– Можно мне поговорить с отцом?

Курьер выразительно вздохнул:

– Говори, чего уж.

Отец был в бадстове[4] – неспешно расправлял одеяла на своей постели.

– Что такое?

– Это от сислуманна.

Тоути протянул отцу распечатанное письмо и, терзаясь неуверенностью, стал ждать, когда тот все прочтет.

С бесстрастным видом отец сложил письмо и вернул его Тоути, так и не сказав ни единого слова.

– Что я должен ответить? – наконец спросил Тоути.

– Тебе решать.

– Я не знаю эту женщину.

– Не знаешь.

– Она не из нашего прихода.

– Не из нашего.

– Почему она попросила назначить именно меня? Я всего лишь младший проповедник.

Отец снова принялся расправлять одеяла.

– Возможно, тебе следует обратиться с этим вопросом к ней самой.

Курьер сидел на колоде и ножом вычищал грязь из-под ногтей.

– Ну и что? Какой ответ я должен передать сислуманну от младшего проповедника?

Тоути ответил прежде, чем успел осознать собственное решение:

– Передай Блёндалю, что я встречусь с Агнес Магнусдоттир.

Глаза курьера округлились:

– Так письмо насчет этого дела?

– Я буду ее духовным наставником.

Слуга уставился на Тоути, открыв рот, затем вдруг расхохотался.

– Силы небесные, – пробормотал он. – Посылают мышонка кошку усмирять.

С этими словами курьер вскочил на коня и через минуту скрылся за волнистыми очертаниями холмов, а Тоути так и остался стоять, держа письмо на отлете, словно боялся, что оно вот-вот вспыхнет огнем.

Стейна Йоунсдоттир складывала сушеный навоз во дворе дернового дома, который принадлежал ее семье, когда услыхала стремительную дробь конских копыт. Стряхнув с юбок комья грязи, Стейна поднялась и выглянула из-за угла дома, откуда лучше был виден тракт, проходивший по долине. По тракту скакал, приближаясь, всадник в ярко-красном мундире. Когда он повернул к хутору, Стейна вдруг осознала, что именно ей предстоит встречать гостя. Борясь с паникой, охватившей ее при этой мысли, она метнулась за дом, торопливо поплевала на грязные ладони и вытерла нос рукавом. Когда она вернулась во двор, всадник уже ждал ее.

– Добрый день, барышня. – Приезжий окинул озадаченным взглядом испачканные юбки Стейны. – Вижу, я отвлек тебя от трудов.

Стейна во все глаза смотрела, как он спешился, ловко перекинув ногу через седло. И приземлился с непринужденным изяществом, неожиданным для человека такой крупной комплекции.

– Ты знаешь, кто я такой? – осведомился он, глядя на Стейну в ожидании подтверждения.

Девушка помотала головой.

– Я – сислуманн Бьёрн Аудунссон Блёндаль.

С этими словами приезжий одарил Стейну едва заметным кивком и оправил мундир. Стейна заметила, что мундир у него с серебряными пуговицами.

– Вы из Хваммура, – пробормотала она.

Блёндаль терпеливо улыбнулся.

– Да. Я надзираю за службой твоего отца. Собственно, я приехал поговорить с ним.

– Отца нет дома.

Блёндаль нахмурился:

– А твоя мать?

– Они оба отправились по делам на юг долины.

– Понимаю.

Блёндаль пристально взглянул на девушку, и та неловко поежилась и отвела взгляд, устремив его на дальние поля. Лицо у нее было бледное, только лоб и нос покрывала россыпь мелких веснушек. Широко поставленные карие глаза, меж передних зубов – внушительная щель. Несуразная девица, подумал Блёндаль. И отметил черные полоски грязи у нее под ногтями.

– Придется вам приехать в другой раз, – наконец заявила Стейна.

Блёндаль замер.

– Могу я по крайней мере войти в дом?

– Ага. Если хотите. Коня можно привязать здесь.

Стейна прикусила губу, глядя, как Блёндаль наматывает поводья на столбик во дворе, затем развернулась и почти бегом скрылась в доме.

Гость последовал за ней, согнувшись в три погибели под низкой притолокой.

– Твой отец вернется сегодня?

– Нет, – кратко ответила она.

– Как неудачно, – посетовал Блёндаль, кое-как пробираясь по темному коридору вслед за Стейной в бадстову. С тех пор как его назначили на должность сислуманна, он заметно раздобрел и привык к более просторному, выстроенному из привозных бревен жилищу, которое сислуманну с семейством выделили в Хваммуре. Он брезговал крестьянскими лачугами и хуторскими домами – тесными комнатушками, дерновые стены которых исторгали летом клубы пыли, что вызывала у него надрывный кашель.

– Сислуманн…

– Господин сислуманн.

– Прошу прощения. Мама и пабби[5], то есть я хотела сказать, Маргрьет и Йоун вернутся завтра. Или послезавтра. Смотря по погоде.

Стейна указала на ближний конец узкой комнаты, которую занавеска из серой шерсти разделяла на собственно бадстову и крохотную гостиную.

– Посидите тут, – сказала она, – а я схожу за сестрой.

Лауга Йоунсдоттир, младшая сестра Стейны, полола скудный огород чуть поодаль от дома. Согнувшись в три погибели над грядками, она не заметила прибытия сислуманна, однако голос сестры услыхала задолго до того, как та появилась в поле зрения.

– Лауга, ты где? Лауга!

Лауга выпрямилась и вытерла о фартук испачканные землей руки. Она не стала кричать в ответ, но терпеливо дождалась, пока Стейна, что бежала, путаясь в длинных юбках, наконец заметит сестру.

– Я тебя обыскалась! – выкрикнула Стейна, переводя дух.

– Боже милостивый, да что же такое стряслось?

– К нам приехал сислуманн!

– Какой еще сислуманн?

– Блёндаль!

Лауга ошеломленно воззрилась на сестру:

– Сислуманн Бьёрн Блёндаль? Вытри нос, Стейна, у тебя сопли текут.

– Он сидит в гостиной.

– Где?

– Ну там, знаешь, за занавеской.

– Ты оставила его там одного? – У Лауги округлились глаза.

Стейна скривилась.

– Пожалуйста, пойди поговори с ним.

Лауга обожгла сестру гневным взглядом, поспешно развязала тесемки грязного фартука и бросила его возле любистока.

– Ей-же-богу, Стейна, я иногда и представить себе не могу, что творится в твоей голове, – ворчала она, торопливо шагая рядом с сестрой к дому. – Бросить такого гостя, как Блёндаль, томиться от скуки в нашей бадстове!

– В гостиной.

– Да какая разница! Да еще, могу поспорить, угостила его сывороткой, которую пьют только слуги!

Стейна обернулась к сестре, и на лице ее отразился неподдельный испуг.

– Я его вообще ничем не угощала.

– Стейна! – Лауга перешла с быстрого шага на бег. – Он решит, что мы – деревенщина!

Стейна смотрела вслед сестре, спотыкавшейся на бегу о травяные кочки.

– А мы и есть деревенщина, – пробормотала она.

Лауга проворно умылась и выхватила новый фартук у Кристин, батрачки, которая при звуках незнакомого голоса укрылась в кухне. Сислуманн сидел в гостиной у дощатого столика, в который раз пробегая глазами листок бумаги. Извинившись за невежливость сестры, Лауга предложила ему холодной рубленой баранины, и он принял угощение охотно, хотя и с несколько оскорбленным видом. Пока он ел, Лауга безмолвно стояла рядом, глядя, как мясистые губы сислуманна основательно обхватывают каждый ломтик баранины. Быть может, пабби, ныне окружной офицер, получит повышение. Быть может, ему выдадут мундир или назначат содержание от датской короны. У них будут новые платья. Новый дом. Больше слуг.

Блёндаль уже скреб ножом по тарелке.

– Может быть, господин сислуман желает скиру[6] и сливок? – спросила Лауга, забирая у него опустевшую тарелку.

Блёндаль вскинул было руки перед собой, словно намереваясь отклонить ее предложение, но остановился.

– Гм, пожалуй, что да. Благодарю.

Лауга порозовела и повернулась, чтобы принести мягкого сыру.

– И я не отказался бы от кофе, – бросил вслед сислуманн, когда она уже скрылась за занавеской.

– Что ему здесь нужно? – спросила Стейна, сидевшая съежившись в кухне у очага. – Я ничего не могу расслышать, кроме твоего топота туда-сюда по коридору.

Лауга сунула ей грязную тарелку.

– Он пока еще ничего не сказал. Сейчас он хочет скиру и кофе.

Стейна глянула на Кристин, та закатила глаза.

– У нас нет кофе, – тихо сказала Стейна.

– Да есть же, я сама на прошлой неделе видела в кладовой.

Сестра замялась.

– Я… я его выпила.

– Стейна! Кофе не для нас! Мы сохраняем его для особых случаев!

– Каких еще случаев? Не припомню, чтоб чиновники заезжали к нам в гости.

– Он сислуманн, Стейна!

– Слуги скоро вернутся из Рейкьявика. Может, они привезут еще кофе.

– Это будет потом, а сейчас-то нам что делать? – Раздраженная Лауга отпихнула Кристин в сторону кладовки. – Скир и сливки! Живей!

– Я просто хотела узнать, каков он на вкус, – некстати пояснила Стейна.

– Теперь уже ничего не поделаешь. Отнеси сислуманну вместо кофе свежего молока. Хотя нет, пускай отнесет Кристин. Ты чумазая, точно лошадь, вывалявшаяся в грязи.

С этими словами Лауга метнула убийственный взгляд на юбки Стейны, выпачканные навозом, и стремительно вышла в коридор.

Блёндаль ждал ее возвращения.

– Ты, барышня, должно быть, ломаешь голову, по какой причине я нанес визит вашей семье.

– Меня зовут Сигурлауг. Или просто Лауга, если вам угодно.

– Угодно. Сигурлауг.

– У вас, верно, какое-то дело к моему отцу? Он…

– Уехал на юг, знаю. Мне сообщила об этом твоя сестра и… да вот и она сама.

Лауга обернулась и увидела, что из-за занавески вынырнула Стейна. В одной грязной руке она несла скир, сливки и ягоды, в другой – молоко. Край занавески коснулся поверхности скира, и Лауга гневно сверкнула глазами. По счастью, сислуманн этой промашки не заметил.

– Сударь, – промямлила Стейна. Она поставила миску и чашку на стол перед сислуманном и сделала неуклюжий книксен. – На здоровье вам, сударь.

– Благодарю, – ответил Блёндаль. Оценивающе принюхался к скиру, а затем поднял взгляд на сестер и скупо улыбнулся: – И которая же из вас старшая?

Лауга толкнула локтем Стейну – отвечай, мол, – но та молчала, глазея с разинутым ртом на ослепительно алый мундир гостя.

– Я – младшая, – сказала наконец Лауга и улыбнулась, чтобы показать ямочки на щеках. – Стейнвор старше меня на год. В этом месяце ей исполняется двадцать один.

– Все зовут меня Стейна.

– Вы обе очень хорошенькие, – заметил Блёндаль.

– Благодарю, сударь. – И Лауга снова подтолкнула локтем сестру.

– Спасибо, – пробормотала Стейна.

– Обе унаследовали от отца светлые волосы, но у тебя, я вижу, – он кивком указал на Лаугу, – глаза голубые, как у матери.

С этими словами сислуманн отодвинул в ее сторону миску, к которой так и не притронулся, и взял со стола чашку с молоком. Принюхался к нему – и тут же отставил обратно.

– Поешьте, сударь, – проговорила Лауга, жестом показав на миску.

– Благодарю, но я вдруг почувствовал себя совершенно сытым. – Блёндаль сунул руку в карман. – Что ж, я предпочел бы обсудить причину своего визита с хозяином дома, но, поскольку окружной староста Йоун отсутствует, а дело не может ждать его возвращения, вижу, я вынужден рассказать обо всем его дочерям.

Он достал лист бумаги и развернул его на столе, дабы сестры могли прочесть, что там написано.

– Полагаю, вам известно о происшествии, которое случилось в минувшем году в Идлугастадире?

Стейну передернуло.

– Вы про убийство?

Лауга кивнула, ее голубые глаза посерьезнели.

– Суд проходил в вашем доме.

Блёндаль склонил голову:

– Именно так. Убийство Натана Кетильссона, травника, и Пьетура Йоунссона. Поскольку эта прискорбная и в высшей степени ужасная трагедия произошла в округе Хунаватн, в мои обязанности входило совместно с судьей и Земельным судом в Рейкьявике принять решение относительно участи подозреваемых.

Лауга взяла листок бумаги и отошла к окну, чтобы при свете дня прочесть, что там написано.

– Стало быть, дело закончено.

– Напротив. Действительно, трое подозреваемых еще в октябре прошлого года были признаны виновными как в убийстве, так и в поджоге – судом этой страны. Но теперь дело передано в Верховный суд в Копенгагене, столице Дании. Король… – тут Блёндаль сделал паузу для вящего эффекта, – король лично должен узнать о совершенном преступлении и утвердить мой первоначальный приговор о казни преступников. Как ты сама можешь прочесть, все трое приговорены к отсечению головы. Сие есть торжество правосудия, и я уверен, что ты с этим согласишься.

Лауга рассеянно кивнула, не отрываясь от чтения.

– Так их не отправят в Данию?

Блёндаль, усмехнувшись, откинулся на спинку деревянного стула, оторвав от пола подошвы сапог.

– Нет.

Лауга подняла на него озадаченный взгляд:

– Но тогда, сударь, простите мое невежество, где же они будут…

Голос ее пресекся.

Блёндаль со скрипом отодвинул стул, поднялся и встал у окна рядом с Лаугой, намеренно не замечая присутствия Стейны. Поглядел в окно, затянутое сушеным овечьим пузырем, и заметил на его тусклой поверхности крохотную жилку. Блёндаля передернуло. Окна его дома были стеклянные.

– Преступники будут казнены здесь, – наконец сказал он. – В Исландии. Если быть точным – на севере Исландии. Я и судья, который вел процесс в Рейкьявике, решили, что так будет… – Он замялся, подбирая подходящее слово: —…Дешевле.

– В самом деле?

Блёндаль сурово глянул на Стейну, которая сверлила его подозрительным взглядом. Протянув руку, она выхватила листок у Лауги.

– Именно так. Хотя не стану отрицать, что публичная казнь также позволяет наглядно показать нашим соотечественникам, какова бывает расплата за тяжкое преступление. Тут надобно действовать с умом. Ты ведь знаешь, умница Сигурлауг, что преступников такого сорта, как правило, отсылают в Данию, где в достатке имеются тюрьмы и все такое прочее. Поскольку было решено, что этих троих казнят в Исландии, в том самом округе, где они совершили преступление, нам необходимо место для содержания их под стражей вплоть до того, как будут согласованы время и место казни.

Как тебе известно, у нас в Хунаватне нет помещений, где можно было бы держать заключенных. – Блёндаль развернулся и вновь опустился на стул. – Поэтому я решил, что их следует разместить на хуторах. В жилищах праведных христиан, которые добрым примером побудили бы их к раскаянию и на благо которых преступники трудились бы до тех пор, пока приговор не будет приведен в исполнение.

С этими словами Блёндаль подался к Стейне – она так и застыла по другую сторону стола, одной рукой зажав рот, а в другой стискивая листок бумаги.