Вокруг света за 280$. Интернет-бестселлер теперь на книжных полках Шанин Валерий
По моему журналистскому удостоверению аборигены-охранники нас не пропустили. Пришлось расстаться с литовцами. Обойдя вокруг поста (колючей проволоки или даже простого забора там нет, контролируется только трасса), мы поймали другую попутку и вскоре уже были на смотровой площадке. Туда тысячи туристов с фото– и видеокамерами стекаются с единственной целью – запечатлеть камень Айерс-Рок именно в тот момент, когда он освещается заходящими лучами солнца и становится еще краснее, чем обычно. Эти фотографии я видел уже несчетное количество раз: на открытках, плакатах, сувенирах, туристических брошюрах, майках, полотенцах, скатертях, пепельницах, кружках, значках… Это, без сомнения, самая «раскрученная» австралийская достопримечательность.
Айерс-Рок возвышается над окружающей его пустыней на высоту 348 метров. Но, как у айсберга в океане, его видимая часть значительно меньше скрытой, которая, по данным геологов, уходит в толщу земли почти на шесть километров. Каждая складка на Улуру имеет свою мифическую интерпретацию. Аборигены видят здесь: двух гигантских змей, добрую и злую, скрестившихся в предсмертной схватке; мозг человека, высеченный на одной из боковин камня; слезы красавицы в виде водопада, низвергающегося в хрустальное озеро у подножия, и другие мистические картины.
Многие туристы (аборигены называют их «минга» – муравьи) норовят обязательно вскарабкаться на самый верх. Этот подъем нельзя сравнить с покорением Эвереста по трудности – довольно гладкий камень, меньше 350 метров высотой. На вершину ведет утоптанная тропинка, в самых опасных местах огороженная цепью. Но по количеству «альпинистов», погибших при покорении этого камня – от падений, сердечных приступов и солнечных ударов, – он может потягаться с каким-нибудь гималайским восьмитысячником. Аборигены считают камень «пупом земли» и борются за то, чтобы вообще запретить на него подниматься всем, кому ни попадя. Такой повод у них появился как раз во время нашего визита: умер один из местных вождей, и вход наверх закрыли в знак траура.
От Айерс-Рок до курорта Улуру мы возвращались с работником национального парка.
– Обломки священного для аборигенов камня запрещается вывозить за границу. Однако туристов это не останавливает. И ежегодно десятки, а возможно, и сотни килограммов камней разлетаются по всему свету. Но, как говорят, счастья они своим владельцам не приносят. Мы регулярно получаем посылки с обломками, присланные туристами. В письмах они каются в своем грехе и жалуются на те несчастья, которые свалились на их голову. Проблема в том, что обломки нельзя вернуть на их законное место. В соответствии с австралийским законом о запрете на ввоз камней и почвы они должны быть уничтожены.
Вечером мы успели посмотреть только Айерс-Рок. Но в 50 километрах от него есть целая группа из 36 больших камней высотой до 550 метров – камни Ольги или Ката Тьюта (Kata Tjuta – много голов). Этот каменный массив, названный по имени русской жены первооткрывателя этих мест, напоминает гигантского красного питона. Забравшись на вершину холма, на котором находится смотровая площадка, я разглядел эти камни через видеокамеру с двадцатикратным увеличением. А тащиться по пустыне только для того, чтобы к ним прикоснуться, желания не было.
Давид и Элизабет Салтер – врач-кардиолог с женой – вырвались в короткий отпуск. До Алис-Спрингса они прилетели на самолете, а там взяли в аренду камперван. Они приняли нас как своих гостей, тут же стали угощать всем, что у них было с собой. Потом пригласили и позавтракать. Заехали в придорожное кафе «Эрлунд». В роадхаусе рядом с кафе сделали галерею аборигенских художников. Только здесь, на территории резервации, покупая произведения примитивного искусства, можно надеяться на то, что не всучат подделку. Очень уж это прибыльный бизнес. Миллионы туристов требуют «настоящих» аборигенских сувениров. А где же найти на всех аборигенов-художников? Помню, нам однажды тоже предлагали подработать раскрашиванием «настоящих» бумерангов (заплатить обещали по 5$ за штуку!).
Опалы из Кубер-Педи
После двухдневных блужданий по окрестностям Алис-Спрингса мы вернулись на Стюарт-хайвэй. Давид и Элизабет высадили нас у роадхауса и напоследок пригласили к себе в гости в Брисбене.
В туалете возле заправки я обнаружил розетку и поставил там на зарядку аккумуляторы. К сожалению, заряжать их можно только через камеру. Поэтому мне пришлось почти два часа крутиться неподалеку. По-моему, у работников заправки уже стали возникать подозрения насчет моей «ориентации».
Была всего лишь середина дня. Мы были на стратегическом шоссе, соединяющем север страны с югом, столицу Северной территории со столицей Южной Австралии. Машины периодически на дороге появлялись. Но автостоп как-то не заладился. Поэтому пришлось ночевать там же, буквально в двадцати метрах от развилки. На следующее утро вернулись назад. И опять же застряли часа на три.
За рулем «Форда» сидела итальянка, а рядом – ее бойфренд Джон из Йоркшира.
– Мы прекрасно живем вместе уже восемь лет, а если бы женились, наверное, давно развелись. Я – художник, хотя специального образования нет, но талант к живописи врожденный. В Англии, к сожалению, нас, художников, не ценят. Бывает, кто-нибудь из друзей попросит меня нарисовать ему картину или вывеску в магазине, а в качестве оплаты предлагает напоить пивом. Это меня возмущает. Ну, действительно, если ты попросишь механика покопаться в моторе твоей машины, тебе же не придет в голову расплачиваться с ним выпивкой. Все понимают, что за работу нужно платить. А ведь труд художника – тоже работа! Если я трачу на написание картины два дня, то и платить мне нужно как за два дня работы! Но этого никто у нас в Англии не понимает. Лаура зарабатывает на жизнь нанесением татуировок. Прежде чем наносить татуировку на тело, нужно ее придумать и нарисовать. Но за эти рисунки никто платить не хочет! А за татуировку платят. Вот мы и работаем на пару: я придумываю картинку, а она ее наносит. Полученные деньги мы делим пополам. Но их мало, поэтому снимать квартиру мы не можем и живем в сквоте и за восемь лет не потратили на жилье ни одного пенни: и аренда, и вода, и даже электричество у нас – бесплатно. Поначалу мы и питались бесплатно, воруя продукты в супермаркетах. Но после того как меня пару раз поймали и пригрозили в следующий раз посадить, я это дело бросил. Хотя к воровству быстро привыкаешь и потом жить без него не можешь – это своеобразная наркомания.
– А на метро тоже зайцем ездите?
– Живем мы в цветном районе Лондона, большинство наших соседей – турки и пакистанцы. Как и они, мы поначалу перепрыгивали через турникеты. Но сейчас эта вольница кончилась, на входах и выходах поставили охрану. И сейчас я предпочитаю автобус.
– На нем можно ездить бесплатно?
– Когда едешь на короткое расстояние на двухэтажном автобусе, кондуктор чаще всего не успевает до тебя дойти. Но даже, если честно покупать билет, поездка на автобусе с одного конца города на другой обойдется всего в один фунт и двадцать пенсов – значительно дешевле, чем на метро.
– Как же вы ухитрились заработать деньги на поездку в Австралию?
– Не только в Австралию. Это лишь часть нашего кругосветного турне. Мы уже побывали в Таиланде, а перед возвращением домой собираемся заехать в Южную Америку и США. Это было бы нам не по карману, если бы Лаура не угодила в тюрьму за наркотики.
– ???
– Она провела там всего две недели. Ее отпустили, извинившись за то, что посадили по ошибке. А в качестве компенсации за «моральный ущерб» ей заплатили около 20 тысяч долларов. Вот на эти буквально с неба свалившиеся деньги мы и поехали путешествовать.
Вдоль дороги появились огромные ямы. Создавалось ощущение, что мы случайно заехали на территорию военного полигона. Так мы узнали о приближении района австралийской опалодобывающей промышленности. Палатки одиноких искателей удачи и разрытые ими шурфы разбросаны на десятки километров вокруг городка Кубер-Педи – «опаловой столицы» Австралии. Вся окружающая пустыня покрыта ямами, как от авиабомб, и аккуратными конусообразными холмиками вынутой породы. Создается ощущение, что здесь работала многотысячная армия кротов-великанов.
Первые опалы в этой безжизненной пустыне, в самом центре Австралии, одинаково далеко от любых населенных пунктов, нашел в 1915 г. Вилли Хатчинсон. И с тех пор вот почти уже сто лет сюда стекаются одинокие искатели приключений в надежде на скорое обогащение. Шахты роют прямо на главной улице, только под Стюарт-хайвэй подкапываться запрещено. Живут тоже, видимо, по привычке под землей. Там же, под землей, находятся магазинчики опалов и гранильные мастерские, церкви и отели.
Палатку мы поставили на окраине города, в пустыне возле курганов с отвалами породы. Спали, видимо, прямо на опалах! Знать бы, как они выглядят, может, миллионером бы стал.
Как выглядят необработанные опалы, мы узнали на следующий день от местного старателя. Именно он остановился, когда мы утром вышли на трассу. Майкл выглядел так, будто только что побывал в переделке: лицо в царапинах, нос разбит, кожа на костяшках пальцев содрана…
– Всю ночь мы пьянствовали, а потом поспорили с первым мужем моей нынешней жены. Аборигены вообще пить не умеют, сразу пьянеют и дуреют.
– И давно вы занимаетесь поисками опалов?
– Уже семь месяцев. Вы тоже можете попробовать. Для того чтобы заняться поисками опалов, нужно всего лишь за пятьдесят долларов получить лицензию PSPP – Precious Stone Prospecting Permit, и сразу можно выбрать любой приглянувшийся участок – не больше чем 50 на 50 метров, – и рыть. Если там ничего не найдешь, можно попробовать в другом месте, только придется опять заплатить пятьдесят долларов. Ограничений только три: не рыть на чужом участке, посреди центральной улицы и ни в коем случае не подкапываться под Стюарт-хайвэй.
– И сколько можно заработать?
– Раз на раз не приходится. Бывает, несколько недель копаешь – и все без толку. А иногда за один день зарабатываешь больше, чем за предыдущий месяц!
Вдоль прямой как стрела дороги тянулась безжизненная пустыня, изредка попадались высохшие соленые озера, овраги, кусты… Пейзаж разнообразили только появляющиеся с поразительной регулярностью убитые ночными грузовиками кенгуру. Пиршество для ворон и огромных грифов. За три часа не только ни одного населенного пункта, но и ни единой живой души не встретили, даже машин не было – ни в попутном, ни во встречном направлениях.
Майкл вызвался довезти нас прямо до Порт-Августы и даже предложил там у него в доме переночевать. Но после бессонной ночи он был явно не в форме.
– Мне бы остановиться где-нибудь, поспать хотя бы пару часов – очень уж много сегодня ночью выпил. Я вас высажу в Глендамбо. Если хотите, можете там попытаться поймать другую машину. Или подождите, пока я отдохну.
Мы устроились отдохнуть в тени, заодно и пообедать.
Тащиться на пекло в тщетной надежде поймать попутку смысла не было никакого.
Кроме обычных для всех роадхаусов заправки, мотеля и караван-парка, в Глендамбо стоит новенькая, блестящая огромными лопастями на солнце ветряная мельница. И это не исторический памятник, а реклама сверхсовременного и очень популярного товара. Есть там и полтора десятка домов, и примерно столько же человек, – довольно крупный, по местным понятиям, поселок. На трассу я идти не спешил, резонно полагая, что за те два-три-четыре часа, которые наш водитель будет спать, ни одной машины на дороге не появится, а если появится, то не остановится, а если остановится, то нас не возьмет, а если возьмет, то далеко не увезет… Мои размышления прервал Майкл. Он подъехал к столику, за которым мы расположились пообедать.
– Я так и не смог здесь уснуть – очень шумно. Я проеду немного вперед, поищу там более спокойное место.
И… уехал в сторону Порт-Августы.
Как говорится, мы странно встретились и странно разойдемся…
После обеда мы вышли на дорогу и прошли по ней километров пять. Вдруг увидим «нашу» машину со спящим водителем? Машины мы так и не увидели, а идти пешком под палящими лучами солнца быстро надоело. Выбрав эвкалипт с самой густой кроной, мы сели в его тени и уже оттуда следили за дорогой. До захода солнца не было ни одной попутной машины. Вообще ни одной! А навстречу они шли очень часто – иногда с интервалом всего минут тридцать. По местным меркам, это прямо-таки час пик! Если вечером здесь такое интенсивное движение на север, то, может, по утрам так же много машин идет на юг?
Убедившись, что вечером нам уехать не суждено, пошли выбирать место для ночлега. Вокруг простиралась бескрайняя пустыня. Но дорога там проходит по территории военного полигона. Через каждые сто-двести метров установлены плакаты «Вход строго воспрещен». И – никаких заборов! Не спать же прямо на дороге. Когда мы проникали на территорию «сверхсекретного объекта» (позднее выяснилось, что это был ядерный полигон, но дозиметров у нас с собой не было, и насколько высок там уровень радиации, я не знаю), казалось, вот-вот откуда-нибудь из земли из тайного бункера появятся люди в камуфляжной форме с автоматами и арестуют нас как «шпионов». Но окружающая пустыня была такой безжизненной и заброшенной, что вскоре мы не только перестали маскироваться, но и развели большой пионерский костер.
Центр Австралии часто называют «красным центром» – такая там удивительно красная земля. На полигоне она была еще и удивительно жесткая – прямо асфальт, а не земля. Когда я выкладывал вещи из рюкзака, моя пластмассовая кружка, которую я возил с собой начиная с Малайзии, упала и от удара о землю раскололась вдребезги. Еще одно воспоминание о той ночи.
Утром моя гипотеза о том, что на юг в первой половине дня идет значительно больше машин, полностью подтвердилась. Мы уехали на микроавтобусе «Ниссан» с тремя корейцами, возвращавшимися в Порт-Августу из поездки к Айерс-Рок.
На выезде из Порт-Августы на юг машин было так много, что мы, привыкшие за последние два месяца встречать максимум по три-четыре попутки в час, буквально не успевали поднять руку. И все же, как свято верят все автостопщики, «наша» машина мимо не прошла. И вскоре мы уже уехали сразу в Аделаиду.
Вернувшись в Аделаиду, мы замкнули гигантское кольцо. За два месяца нам удалось проехать по югу до Перта, затем по западному побережью подняться далеко на север и наконец пересечь самый центр Австралии.
Пришли в церковь. Александр, с которым мы познакомились еще в свой первый приезд, сразу нас узнал.
– Я сейчас поищу ключи от вашей комнаты.
Вот что значит надолго застревать в одной стране. Оказывается, у нас в Аделаиде уже есть «своя» комната. Внутри все было так же, как и два месяца назад: телевизор, школьная парта, несколько табуреток, в одном углу – умывальник с раковиной, в другом – душевая комнатка. Казалось, это действительно «наша» квартира и никто в ней за время нашего отсутствия не был.
Завершая круг: второй раз в Аделаиде
В Южной Австралии было начало зимы. Погода неустойчивая: когда начинался сильный дождь, становилось по-осеннему холодно, потом выглядывало солнце, и сразу же возвращалось лето. Машины останавливались, но предлагали подвезти всего на десять-двадцать километров. Но, когда постоишь пару часов, становишься более сговорчивым. Вот и я согласился-таки проехать пару десятков километров до поворота на Ичунг.
Там, как это чаще всего и бывает на австралийских автострадах, выезд был, а въезда почему-то не было. Пришлось голосовать, стоя прямо на трассе, нахально нарушая правила. Оттуда нас забрал Стив.
– Сейчас автостоп уже не то, что был в мое время, лет двадцать назад. Мне больше десяти-пятнадцати минут стоять не приходилось. А сейчас, я слышал, хитч-хайкерам приходится часами стоять в ожидании попутки.
– Это уж как повезет.
Стив заехал в городок Мюррей-бридж.
– Давайте я провезу вас по центральной улице. Не волнуйтесь, потом вывезу назад на трассу. С другой стороны города.
Затем мы попали в машину к блондинке в строгом деловом костюме.
– Я никогда не подвожу хитч-хайкеров. Когда на выезде из Аделаиды я увидела вас первый раз, стразу же сказала себе: «Нет, попутчиков я не беру». И вот вижу вас опять. Значит, судьба. Ладно, думаю, подвезу.
Мы вышли у поворота на хайвэй номер 1. Поначалу было очень здорово: вокруг, насколько хватало глаз, тянулись зеленые поля, рядом ярко блестела делавшая крутой изгиб река Муррей. Любуясь тем, как заходящие лучи солнца отражаются на водной ряби, я страшно замерз на холодном пронизывающем ветру и совсем без радости воспринимал реальную перспективу ночевать где-нибудь в придорожных кустах. К счастью, этого делать не пришлось.
Уже в сумерках после заката солнца мы попали в машину к Грегу, пастору униатской церкви городка Менинги. Пятидесяти километров хватило для того, чтобы успеть познакомиться друг с другом. И пастор сам предложил нам переночевать в церковном зале.
Церковь стоит прямо на берегу озера Альберт. Грег провел нас в большой зал, показал, где мы можем лечь спать, а где – приготовить себе чай или кофе. Не успели мы толком осмотреться и вскипятить чайник, как пастор опять приехал и пригласил нас к себе домой – поужинать и познакомиться с его женой и дочерьми-подростками.
Хозяева показали нам свою уникальную коллекцию музыкальных инструментов, обратив наше особое внимание на арфу, сделанную в 1952 г. на Ленинградском заводе музыкальных инструментов имени Луначарского (у нее даже был индивидуальный номер – 1225).
В церковь мы вернулись как раз к началу вечерней службы. Нас представили всем прихожанам как известных российских путешественников, и меня попросили выступить с коротким рассказом о кругосветке. После службы ко мне подошла старушка и, видимо, под впечатлением моего рассказа, предложила переночевать у нее.
Утром пастор Грег отвез нас в аборигенский лагерь «Камп Гуронг». Экспозиция тамошнего музея рассказывает о жизни коренного населения Австралии. В районе устья реки Муррей и на острове Кенгуру жило племя нгу-рундери. Одна из представительниц этого вымирающего сейчас племени стала нашим экскурсоводом.
– У меня отец был алкоголиком. И, вообще, австралийские аборигены сейчас очень много пьют. А все потому, что они потеряли свои корни. В нашем лагере мы стремимся передать новому поколению легенды и обычаи своего народа, сохранить связь поколений. Аборигены из окрестных городов и деревень могут пожить у нас одну-две недели, познакомиться, пообщаться.
В лагере действительно есть все условия для приема постояльцев: мужские и женские общие комнаты, столовая, актовый зал. В музее собрана коллекция аборигенской живописи.
С парочкой гомосексуалистов мы доехали до Кингстона. Потом на пикапе нас подбросили до развилки Принс-хайвэя у поворота на Наракурте. Возле лесопитомника «Риди-крик» мы надолго застряли, наблюдая за тем, как на поле ведутся сельхозработы. Может, им нужны специалисты с опытом работы на цветочной ферме?
Остановился грузовик и стал медленно сдавать задним ходом. А зачем? В кабине места не было – там уже сидели двое. Я думал, нам опять скажут, что взять не могут, и уедут, как уже неоднократно было на этой трассе. Но они предложили нам садиться в кузов. Хотя его-то как раз и не было – только платформа без бортов. Поехали с ветерком – как зимой в открытом вагоне грузового поезда. Километров через пятьдесят грузовик свернул с шоссе на грунтовую дорогу и сразу же остановился. Понятно без слов, что нам пора выходить. Мы спрыгнули на землю и стали надевать рюкзаки. Женщина, сидевшая рядом с водителем, спросила:
– А вам обязательно нужно быть в Маунт-Гамбьере сегодня вечером?
А после того, как я ответил что-то невразумительное, предложила:
– Давайте поедем к нам домой, переночуете в тепле.
Незнакомые люди часто приглашали нас переночевать.
Но не так сразу. Обычно вначале я долго и подробно рассказывал о нашем путешествии. А в этот раз мы с хозяевами не перекинулись и парой слов. Познакомились уже у них дома.
Стивен работает закупщиком шерсти в Кингстоне, а его жена Клер ему помогает. Дом они снимают в глуши.
– Это и дешевле, чем в городе, и удобнее – колесить-то приходится по всем фермам района.
За ужином с прекрасным местным каберне выяснилось, что мы побывали в Западной Австралии примерно в одно и то же время: пустыню Налларбор пересекли на пару дней раньше; и в Нью-Норсиа мы чуть-чуть разминулись; а вот до Пинаклеса они уже не добрались – времени не хватило. Отпуск был всего три недели. И это был первый отпуск за пять лет! В Австралии именно так и бывает: одни годами работают без отпуска, а другие, наоборот, всю жизнь сидят на пособии по безработице и дурака валяют.
Зимой на юге Австралии достаточно холодно, поэтому пришлось затопить камин. В доме сразу стало тепло и уютно. Стив показал свою коллекцию кино– и фототехники: антикварные образцы первых автоматических фотоаппаратов, в народе называющихся «мыльницами», старая 8-миллиметровая кинокамера. Складной фотоаппарат «Кодак» тридцатых годов знаменателен тем, что отец Стива брал его с собой на Вторую мировую войну, но он еще работает – и неплохо.
Утром Стив уехал на работу, когда мы еще спали, поэтому на трассу нас вывезла Клер. На узкой сельской дороге показалась несущаяся с явным превышением скорости полуспортивная машина. За рулем сидела блондинка с болонкой на руках. Линн – бизнес-леди из городка Роб – летом работает в своем рыбном ресторанчике без выходных и праздников и только зимой может позволить себе короткий отпуск.
– Я всегда подвожу хитч-хайкеров, хотя все вокруг говорят, что это очень опасно. У меня лично никаких проблем с попутчиками пока не возникало. Вас я, честно говоря, приняла за опоздавших на автобус школьников.
– !!! Это нас-то! У Татьяны Александровны внуки – школьники!
– Скорость у меня была 160 километров в час, я не могла отвести взгляд от дороги, поэтому заметила вас только краешком глаза, – извинилась она.
Она и дальше гнала со скоростью 160–180 километров в час. И это пусть по асфальтированной, но очень узкой и извилистой дороге, да еще и под сильным дождем! Каждый раз, когда включались дворники, болонка начинала истерично лаять и бросаться на них. Хозяйке приходилось брать ее на колени, а голову прятать себе под мышку. Только тогда собачонка успокаивалась. Но стоило ей высунуть морду и увидеть движущиеся дворники, как она опять начинала судорожно лаять, отвлекая внимание Линн от узкой мокрой дороги. Татьяна Александровна из чувства самосохранения предложила взять заботу о собаке на себя. И продержала ее на руках до конца поездки.
Линн привезла нас в городок Маунт-Гамбьер, знаменитый уникальным Голубым озером. Говорят, иногда, чаще всего летом, вода в нем действительно неестественно голубого цвета. Однако сквозь пелену дождя озеро предстало перед нами грязно-серой массой. Под этим же моросящим дождиком мы попали к местному «Провалу». В яму метров ста диаметром и метров двадцати глубиной, можно спуститься по ступенькам. Бесплатно, но на собственный страх и риск! Безопасности никто не гарантирует. Деревянные ступени идут спиралью вдоль затянутых густыми зелеными лианами стен и зарослей вечнозеленых растений. Внизу создается какой-то свой – более теплый микроклимат. Там свободно растут вечнозеленые субтропические растения. А наверху деревья уже сбрасывали листья на зиму.
После возвращения из субтропического рая погода показалась особенно противной: на дороге мокро, пасмурно и тоскливо, а вокруг – бескрайние лесопосадки. В этом районе Австралии климат идеально подходит для выращивания елей. Они растут здесь в два-три раза быстрее, чем в Европе. Правда, из-за этого древесина получается слишком рыхлая и годится только на целлюлозу.
В Варнамбула я планировал свернуть на Грейт Оушен-роад, но попали мы туда в самый разгар сильного дождя. Выходить из теплой, идущей прямо до Мельбурна машины мне очень не захотелось. Значит, не судьба увидеть «Двенадцать апостолов». Поедем дальше.
В восемь часов вечера мы попали в Джилонг. Нас высадили прямо у ворот русской православной церкви в районе Белл-парк. Церковь пустовала, но у меня был телефон местного священника, отца Симеона (адреса всех приходов и телефоны священников регулярно публикуют в ежемесячном журнале Австралийской епархии). Минут через десять он приехал.
– Мне часто звонят. Но ваш звонок – самый необычный: «Здравствуйте, мы путешественники из России». Я ведь и сам в молодости автостопом путешествовал. Когда учился в семинарии в Джорджонвилле, все штаты объездил «на палец».
Отец Симеон пригласил нас поужинать. На кухне сварил пельменей, налил по стопке водки – с дороги. За разговором засиделись допоздна. К себе он нас пригласить не мог.
– Выбирайте, где хотите спать: в библиотеке или в школьном классе? Если ночью будет холодно, можете включить обогреватель.
Мы выбрали школьный класс. Это было привычнее. Утром сквозь сон я услышал стук в дверь.
– И как же вы можете здесь спать? На полу! Мне отец Симеон позвонил только утром. Мог бы и ночью побеспокоить, – это пришла Лидия Ивановна Матафонова. – Давайте быстрее собирайтесь, и поехали к нам.
Лидия Ивановна и Алексей Михайлович приехали в Австралию из Китая в 1963 г., хотя большая часть их родственников предпочла вернуться в Советский Союз. В России они были несколько раз: не только в Москве, но и в Красноярском крае, и в Забайкалье. Несколько лет назад Алексей Михайлович пригласил в Австралию своего брата и послал ему 1000 долларов на билет. За эти «огромные деньги» его брата убили. Вот ведь как иногда бывает.
Лидия Ивановна вспоминала о своей молодости, прошедшей в районе Трехречья.
– В деревнях тогда было много русских. Нам даже не нужно было учить китайский язык, наоборот, китайцы русский учили. Я закончила три класса средней школы, Алексей – четыре. Мне с детства нравилось шить, но мать не хотела учить меня на портниху, предпочитая, чтобы я работала со скотиной. Мне приходилось доить по пятнадцать коров, а молоко мы сдавали на молочный завод. Жили богато, у нас всегда на столе было вдоволь и хлеба, и мяса. Когда в Китае победили коммунисты, началось раскулачивание. На каждую семью оставили по одной корове и одной лошади. Весь остальной скот согнали на общий двор. Зима тогда выдалась лютая, и во время сильной пурги животные погибли. Как говорится, ни себе, ни людям!
– А как вы в Австралию попали?
– К нам в деревню приезжал советский консул, агитировал возвращаться назад в Россию: «Родина вас ждет», и сулил всем золотые горы. Многие тогда поддались на пропаганду. Семьи разделились на «красных», желавших вернуться, и «белых», стремившихся удрать из Китая в свободный мир. В Советский Союз мы ехать отказались, а на Запад нас китайцы долго не отпускали. Только в начале 1960-х гг., когда они поругались с Советским Союзом, нам, наконец, разрешили уехать в Австралию. Тогда здесь экономика была на подъеме: работу найти было очень легко. В Джилонге я устроилась работать на пружинной фабрике – там делали рессоры для завода «Форд». Работа была очень тяжелая, хотя и высокооплачиваемая. Но долго я там не выдержала, перешла в пошивочную мастерскую. Так сбылась мечта детства – работать портнихой. Перед пенсией, когда глаза уже стали не очень, устроилась уборщицей в школу. И только два года назад вышла на пенсию.
Весть о том, что в гостях у Матафоновых путешественники из России, кругами распространялась по городу. Дошла она и до местного русскоязычного радио. Оттуда прислали машину, чтобы привезти меня на прямой эфир. Назад мы возвращались с Николаем. Он работает на русском радио уже десять лет, с самого его основания.
– Я родился в Китае в 1950 г. В 1957 мы с матерью вернулись в СССР, а отец уехал в Австралию. Когда мы попали в Советский Союз, мать сразу поняла, что была не права. Она четыре раза подавала на выезд в Австралию, но выпустили нас только в 1979 г. В СССР я окончил школу, отслужил три года на Северном флоте, два года проучился на филологическом факультете пединститута – мечтал стать журналистом. А когда мы приехали в Австралию, я вначале вместе с Алексеем Михайловичем работал на стройке, а потом устроился на «Форд» и вот уже 17 лет там работаю.
– А на радио?
– Это, как говорили в Советском Союзе, общественная работа. Зарплаты мне не платят. Австралийское государство оплачивает нашей радиостанции только расходы на техническое обеспечение эфира.
Если в пятидесятые годы Джилонг был знаменит своим автомобильным заводом, то сейчас он известен, скорее, своим уникальным ботаническим садом. В нем под открытым небом можно увидеть растения с различных, часто очень далеких частей земли. Для одних растений пора цветения, другие же готовятся сбросить листву.
Южный Крест на авторской песне
Алексей Михайлович Матафонов отвез нас на трассу и высадил на прямом скоростном участке. Надеяться там можно было только на явного альтруиста, которому не влом тормозить на полной скорости. Я пристально вглядывался в лица проезжавших мимо водителей, когда сзади подошел старичок.
– Вы куда? В Мельбурн? Садитесь ко мне.
Я оглянулся. Метрах в пятидесяти от нас стоял микроавтобус-караван с прицепом.
На первую ночь в Мельбурне мы заехали к Саше и Наташе Переплетчиковым, с которыми познакомились в свой предыдущий приезд. Наташа рассказала, как она с сыном в Национальном парке Вилсонс Промонтори видела черную большую кошку.
– Меня охватил животный ужас. Мне показалось, это была настоящая черная пантера. Подходить ближе, выяснять, так ли это, я, честно говоря, побоялась. А когда рассказала об этой встрече Саше, он меня высмеял: «Ну, какие в Австралии пантеры?» Я про этот случай забыла, но недавно по телевизору показали документальный фильм, посвященный… черной пантере. Ее, как оказалось, в Австралии видели уже многие. Фермеры находили овец и коров, убитых каким-то большим хищником. А одной фермерше даже удалось снять животное, разгуливавшее по ее заднему двору, на видеокамеру. Но качество съемки оказалось таким плохим, что по записи специалисты не смогли однозначно определить даже размеры. Есть гипотеза, что пантеры могли во время Второй мировой войны сбежать из гастролировавшего в Австралии американского цирка. Но до сих пор существование австралийских пантер находится в том же ряду, что и лох-несское чудовище: очевидцев много, а доказательств нет.
На следующий день мы отправились на одну из еженедельных встреч мельбурнского клуба авторской песни «Южный Крест». Миша Яровой с друзьями собираются в еврейской ассоциации «Шолом» в районе Сан-Килда. Часть бардов мы знали еще по своему первому визиту в Мельбурн, с другими встречались впервые. Молодая семья из Таганрога – Эдик и Аня – и сами были там новичками. Они приехали в Австралию по независимой эмиграции всего два месяца назад.
– У нас в группе английского языка все были «лыжники», – объяснил Эдик. – Так у нас называли тех, кто уже «навострил лыжи» за границу. И все, надо сказать, уехали. Кто в США, кто в Канаду, я, наверное, задержался в Таганроге дольше всех.
Ночевать мы поехали к Яровым. По дороге они показали только что купленный ими дом. Миша рассказал историю удачной, по его мнению, покупки.
– Мы долго искали дом и, наконец, нашли. Хозяева просили с нас 160 тысяч долларов. Я хотел предложить 150 тысяч, но мой агент посоветовал начать со 130 тысяч. Владельцы возмутились: «Нам уже предлагали за него 135 тысяч. Но это мало». «Вот теперь ты понимаешь, сколько этот дом стоит на самом деле? – сказал агент и посоветовал: – Теперь предложи 136 тысяч». Мое предложение приняли на рассмотрение, но никакого ответа не дали – ни да, ни нет. Мы стали искать другой дом. А недели через две нам позвонили и сказали, что наше предложение принято. Дом деревянный, с большим участком. Есть, конечно, и недостатки. Нужно кое-где подремонтировать. Но дороже мы купить не могли. Да и этот дом стоит на самом деле дороже, чем мы за него заплатили. Нам просто повезло. Прошел слух, что неподалеку отсюда будут проводить автостраду. Цены на дома в этом районе, естественно, сразу же упали. Но недавно выяснилось, что трасса пройдет очень далеко отсюда. И уже сейчас мы могли бы продать свой дом дороже. Но пока не хотим.
К Эдику с Аней мы приехали на следующий вечер. Говорили, естественно, о том, кто как попал в Австралию.
– Когда я оформил все документы для эмиграции в Австралию, меня направили на медкомиссию. Там нашли очаговую форму туберкулеза и послали на лечение в московский НИИ за счет австралийского правительства. Только после того, как меня вылечили, нас пустили в Австралию. Работу я нашел за три недели. Русских компьютерщиков здесь сейчас очень высоко ценят. Поэтому я тоже представлялся программистом – и во время оформления документов на эмиграцию, и при поиске работы.
– А на самом деле кем работал?
– После окончания Таганрогского радиотехнического института я сразу же стал начальником цеха на корейском автомобильном заводе «Дэу». Завода, правда, тогда еще не было. Вместе с остальными членами команды я ездил в Корею заключать договор и изучать технические детали. Потом под моим руководством строился цех. Заниматься этим мне было интересно. Но потом началась рутина: гнать план и ругаться с рабочими и смежниками. Компьютер и программирование я изучал, можно сказать, в свободное от работы время. Я ведь знал, что начальники цехов в Австралии не нужны, а программистов из России ценят высоко.
– Ну и как, удается справляться с работой?
– Когда я проходил собеседования, меня заверили, что первые шесть месяцев я смогу спокойно заниматься освоением новой компьютерной системы. Этим я сейчас и занимаюсь. Мы с Аней не собираемся оставаться в Мельбурне на всю жизнь. Вот получим через два года австралийское гражданство, тогда будем решать, что делать дальше. Может, во Францию уедем. Мы там уже были два раза.
По схеме Сиднея мы определили, как добраться до выезда в сторону Ньюкасла – до станции Апфилд на городской электричке, а там немного пройти пешком.
Застопился джип с прицепом. Дэвид, по его словам, всегда подвозит хитч-хайкеров.
– Поехали со мной прямо до мыса Йорк, крайней северной оконечности Квинсленда.
Предложение было заманчивое, но несвоевременное. Поэтому у поворота на Шепартон мы расстались и вскоре уже сидели на заднем сиденье легковушки, за рулем которой сидела молодая девушка, а ее бойфренд дремал рядом, прислонив подушку к боковому стеклу. Он своим умиротворенным дыханием создавал такую сонную атмосферу, что вскоре и мы в унисон стали клевать носом.
Из Албури мы уехали с другой семейной парой.
– Мы подвезем вас только до города Кулак, там сворачиваем.
– Вот и отлично, – обрадовался я и попытался найти этот городок на карте, но безуспешно. И когда нас высадили в темноте на повороте, стало понятно почему.
Городок Кулак – это всего несколько старых одноэтажных деревянных домов возле дорожной развилки. Ярко освещен был только двухэтажный мотель с непременным пабом. Дом, стоявший на противоположной стороне дороги, с первого же взгляда показался пустым и давно заброшенным. Но мы не сразу решились проверить, так ли это на самом деле. Входная дверь открылась от легкого толчка. Внутри все несло на себе печать запустения: затхлый воздух, грязный пол, какой-то хлам, грязная посуда с остатками много лет назад не доеденной кем-то пиццы… Но что было удивительно, в кране была вода, в розетке – электричество, в одной из комнат обнаружился даже работающий телевизор. В спальне стояли кровати с матрацами, хотя и без постельного белья, в шкафу висела старая одежда, на полу валялась старая газета за 7 апреля текущего года. Никаких свидетельств того, что в доме кто-то был за прошедшие с тех пор почти два месяца, мы не обнаружили.
Ночевать в заброшенных домах неприятно – это как-то сродни незаконному вторжению на чужую территорию. В любой момент могут прийти хозяева или, что еще хуже, соседи, заметив подозрительную активность, вызовут полицию. Но на улице было так холодно, что лужи уже замерзали.
В самой уютной комнате мы сложили рюкзаки и пошли на кухню готовить себе что-нибудь на ужин. И тут из спальни послышались… голоса. В душе сразу похолодело. Ну, вот, попали! Привидения! Минуты две мы были как замороженные, но, убедившись, что ничего страшного не происходит, осторожно открыли дверь. За ней обнаружилось некое устройство с колонками, через которые транслировались радиопереговоры полицейских патрульных машин. Видимо, здесь кто-то скрывался от полиции, слушая переговоры тех, кто сидел у него на хвосте. Интереснее было другое: где он сейчас? Может, придет ночевать? Чтобы нас не застали врасплох, мы закрыли входную дверь на щеколду, а дверь в спальню еще и забаррикадировали кроватью.
Хотя отопления в доме, естественно, не было, в комнате, да еще и на толстом поролоновом матраце, было значительно теплее, чем под ясным звездным небом. Выключать радио мы не стали – пусть все остается так, как было до нашего прихода. Ночью нас никто не побеспокоил, а к доносящимся из динамиков голосам мы быстро привыкли и перестали обращать на них внимание.
Зимняя Канберра
Австралийцы создали «резервацию» для своих политиков вдали от крупных городов, в одном из самых холодных мест страны. В других частях Австралии распускались цветы или зрели фрукты, а в Канберре в самом разгаре была пора листопада. Город украсился всеми оттенками красного, желтого и оранжевого.
Перед входом на территорию Военного мемориального комплекса установлен памятник одному из самых известных австралийских солдат Первой мировой войны. Рядовой Джон Симпсон Киркпатрик 25 августа 1914 г. был принят в 3-й медицинский батальон. 25 августа 1914 г. он вместе со всеми австралийскими силами в Европе принял участие в высадке в районе Галлиполи. Среди австралийских солдат он прославился тем, что на своем осле под обстрелом перевозил раненых солдат по Шрапнельному ущелью вниз к бухте Анзак.
Здание Военного музея представляет что-то среднее между католическим собором, советским Домом культуры и мемориалом с Вечным огнем. По материалам Военно-исторического музея можно изучать не только историю, но и географию. Где только австралийцы не воевали! Во время Первой мировой войны они боролись с немецкими кораблями в Тихом океане, а сухопутные войска посылали в турецкий Галлиполи, в Месопотамию, в Македонию и другие части Европы. А во время Второй мировой войны австралийцы были замечены также в Ливии, Греции, на Крите, в Малайзии, в Новой Гвинее, на островах юго-западной части Тихого океана. В послевоенный период австралийские добровольцы побывали также в Корее и Вьетнаме. И все имена погибших, среди которых встречаются и типично русские фамилии с окончанием на «фф», выбиты на каменных плитах, опоясывающих огромный внутренний двор с Вечным огнем.
Леонид Петров познакомил нас с иранцем Али. Он провел двенадцать лет в России: с 1985 по 1997-й, но уже три года живет в Канберре.
– Я родом из Белуджистана, хотя официально такой страны и не существует. Белуджи живут на стыке Ирана, Афганистана и Пакистана. Я родился в иранской части, но свободно переходил в Афганистан или Пакистан. Увлечение марксизмом и социалистической революцией привело меня в СССР. Въезжал я туда из Афганистана, поэтому по паспорту считался афганцем. В Иванове я окончил подготовительное отделение для иностранцев, и меня послали учиться на юридический факультет Кубанского университета в Краснодаре. А когда я его окончил, начались новые времена. Социализм стал неактуальным. Все пошли в коммерцию. Я тоже ударился в бизнес и очень быстро разбогател.
– И куда все делось?
– Однажды ночью ко мне пришли серьезные ребята и говорят: «Али, это несправедливо. Ты не русский, но у тебя много денег, а у нас нет». Я попытался объяснить, что за эти деньги мне приходится крутиться с шести часов утра до глубокой ночи, без выходных и праздников. Но им было не до философских рассуждений. Мне сказали так: «Есть два варианта. Или ты поделишься с нами, или тебе будет очень плохо». Я предпочел не уточнять, что они имели в виду под «очень плохо».
– А разве у тебя не было «крыши»?
– Конечно, была. Но они предложили моей «крыше» больше, чем я платил за охрану, и меня тут же сдали со всеми потрохами.
– И чем вся эта история закончилась?
– Я потерял все, что заработал. Мне оставили только 30 тысяч долларов, чтобы я с голоду не умер. Я уехал в Иваново, чтобы немного успокоиться, подумать о жизни. Женщина, преподававшая мне на подготовительном отделении русский язык, стала заместителем декана Ивановского университета. Она помогла мне снять комнату в студенческом общежитии. Однажды вечером я трижды в течение десяти минут столкнулся с одной и той же девушкой. На третий раз я пригласил ее выпить кофе. Она согласилась. С этого началось наше знакомство с австралийкой Рейчел. Через два месяца мы поженились.
– В России или уже в Австралии?
– В России, конечно. А с переездом у меня возникли проблемы. Дело в том, что в СССР я приехал с афганским паспортом – Советский Союз и Афганистан были друзьями. Но потом афганцы забрали у меня свой паспорт – я ведь действительно не афганец. В Иран мне возвращаться тоже было нельзя. Я был вообще на нелегальном положении, пока не купил в пакистанском посольстве себе новые документы. И уже как пакистанец приехал в Австралию.
Днем Али работает, преподает будущим дипломатам… русский язык. А вечером он пригласил нас к себе в гости. Разговор зашел о различиях в культурных стереотипах.
– Я знаю многих русских женщин, вышедших замуж за австралийских мужчин. Они в первые два года попадают в тяжелое положение, чуть ли не в рабство. Если разведешься, то сразу визу аннулируют и отправят назад в Россию. Одна моя знакомая, Наташа, терпела своего мужа ровно два года, а как только получила вид на жительство, сразу же его бросила. И он сам в этом виноват. Сколько раз я объяснял ему, что не стоит каждый день твердить: «Я тебя спас из такой ужасной страны, ты должна быть век мне благодарна!», вот и дождался благодарности.
– А тебе легко в Австралии?
– Конечно нет! Мы, белуджи, по своему характеру к русским ближе, чем к англосаксам. У нас, например, в деревнях нет гостиниц, потому что путник для нас – дорогой гость, которому найдется место в любом доме. А в Австралии между людьми – капиталистические товарно-денежные отношения. Мы, как и русские, когда есть деньги, пьем, веселимся и не думаем о завтрашнем дне. А австралийцы все высчитывают до копейки. В последнее время я стал замечать, что и сам становлюсь таким же. И это мне не нравится!
Утром Али вывез нас к началу трассы в сторону Сиднея. В Канберре поздняя осень: на земле лежит толстый ковер из опавших листьев, которые продолжают падать на него сверху, делая еще толще. Моросящий с утра дождь становится все сильнее. Когда он превратился в настоящий ливень, мы уехали с парнем, который собирался встречать в сиднейском аэропорту свою девушку, прилетавшую из Перта.
– Раньше хитч-хайкеров в Австралии было значительно больше, чем сейчас. Лет десять назад между Канберрой и Сиднеем я видел как минимум несколько стопщиков. Сейчас, чаще всего, вообще никого не встретишь. И все из-за одного маньяка, убившего семерых хитч-хайкеров. Иван Милат жил в Сиднее и «работал» как раз на этой трассе. Вон в тот сосновый лесок он отвозил убитых им людей. Правда, стопроцентной уверенности в том, что именно он убивал всех пропавших без вести хитч-хайкеров, нет. Иван никогда не признавался в убийствах. Осудили его на основании косвенных признаков. Якобы нашли какие-то вещи пропавших без вести, причем не у самого Ивана, а у его родственников. Был один свидетель – англичанин. Он рассказал, что однажды, когда он путешествовал автостопом по Австралии, водитель на него напал или хотел напасть. Но ему удалось выскочить из машины и остановить следующую. Он тогда не заявлял в полицию, а вернулся к себе в Англию. И только через несколько лет, случайно прочитав в газете про судебный процесс над австралийским маньяком, он сделал заявление и выступал на суде как свидетель. Но и ему нельзя полностью доверять. Все же прошло много времени. Точно ли он узнал нападавшего?
Эта тема водителя явно увлекала, я попытался перевести разговор на другую тему, но и она оказалась из той же серии.
– А вот с этого пешеходного мостика над фривэем однажды мальчишки сбросили камень и убили водителя грузовика. У него осталось трое детей: полуторалетние двойняшки девочки и полугодовалый мальчик. После этого случая на всех пешеходных мостиках поставили ограждения из высокой сетки.
Сиднейские музыканты и художники
В Сиднее мы заехали в гости к детям отца Сергия. Артем, Маша и Аня живут в маленькой по австралийским меркам трехкомнатной квартире в районе Когара. Семья вся творческая: Аня играет на скрипке, Маша – на пианино, а Артем – танцор. Он как раз вернулся победителем с чемпионата Нового Южного Уэльса по бальным танцам.
10 июня в Художественной галерее штата Новый Южный Уэльс состоялся концерт студентов из Института музыки. Аня тоже в нем учится, но в тот раз выступала не она, а ее друзья и однокашники. Программа оказалась насыщенная: австралийский квартет; пианистка Екатерина Маркова; флейтист Крис Кларк; индонезийская пианистка Моника Прингарди… Но все это была лишь прелюдия к выступлению местной знаменитости – Евгения Уханова. Этот украинский пианист в 1998 г. приехал в Австралию из Харькова с группой учеников профессора Виктора Львовича Макарова. За свою короткую карьеру он успел завоевать множество призов, из которых пока самый престижный – 3-е место на Международном конкурсе пианистов в Сиднее. Но все преподаватели института пророчат ему большое будущее.
В сиднейских музеях мы еще не бывали и воспользовались случаем исправить это упущение. Музей штата Новый Уэльс вполне соответствует своему уровню – уровню обычного провинциального музея. Там есть и картины с претензией на реалистичность. Но все же больше австралийским художникам удаются авангардистские произведения. А оригинальное дерево из бутылок, видимо, соорудил кто-то из бывших наших – ностальгируя по Родине.
11 июня в Австралии праздновался день рождения английской королевы. Вообще-то она родилась в другой день, но издавна повелось, для удобства подданных, отмечать этот праздник именно в начале лета. Государственные учреждения закрыли, но для Ани это был рабочий день. Вдвоем со своей подругой-виолончелисткой они играли на набережной, собирая таким образом деньги, необходимые им для поездки на гастроли в Данию. Конкуренцию им составляли другие музыканты, мимы, фокусники и эквилибристы. Но, как оказалось, выступать они могли не там, где вздумается, а в строго определенных местах, отмеченных на асфальте желтым крестом. И только с разрешения местного муниципального совета.
Срок действия австралийской визы истекал, и нам пора было подумать о том, как перебраться в Новую Зеландию. В новозеландском консульстве мы взяли анкеты, но не стали подавать заявления на визы. У нас не было шансов. Из «показных денег» – только 1000$, которые Татьяна Александровна держала как НЗ на случай, если придется срочно покупать билет домой.
Православные и старообрядцы
Крупнейший православный собор Русской заграничной церкви находится в Стратфилде. Рядом с собором есть церковно-приходская школа и общежитие. По субботам и воскресеньям сюда стягиваются наши эмигранты, которые хотят воспитать своих детей в православной вере и научить их грамоте. Когда мы зашли в школу, там как раз эмоционально обсуждался вопрос: переводить ли церковные службы на английский язык? Проблема эта давняя и, по-видимому, неразрешимая. Эмигранты первой волны считают себя стопроцентно русскими и живут за границей, как в гостях. Их дети уже не настолько привязаны к России, но еще говорят по-русски. А вот третье поколение уже становится абсолютно австралийским. Что не может не огорчать их русских дедушек и бабушек.
Там же, в Стратфилде, на пути от собора к станции, находится «Русский клуб». Там за кружкой пива или у «однорукого бандита» проводят свое свободное время чурающиеся религиозности наши бывшие соотечественники.
В Сиднее есть и русская старообрядческая церковь. В районе Лидком издалека видны сверкающие золотом купола Благовещенского собора. Во дворе два типичных деревенских мужика с окладистыми бородами что-то мастерили. Один из них представился румыном, но позднее выяснилось, что он все же русский, хотя и из семьи староверов, уехавших в Румынию сразу же после реформы Никона.
– Мы жили там своей деревней, все говорили по-русски. Ни турки, ни румыны нас не трогали. И до сих пор центр нашей церкви находится именно в Румынии.
Владимир Мылышев, приехавший из Китая, с Трехречья, повел нас показывать внутреннее убранство собора. Службы в нем уже проходят, но отделка и роспись стен еще продолжаются. Рядом стоит новое двухэтажное здание школы.
– Учеников у нас сейчас немного. Всего человек сорок. Мои дети школу уже переросли, а внуки еще не доросли, поэтому я не очень хорошо знаю учителей. Часть из них из старой эмиграции, но есть и те, которые приехали из современной России.
Еще с одним старовером мы познакомились на следующий день, когда приехали в газету «Слово» на интервью с бывшим корреспондентом ИТАР-ТАСС в Сиднее Сергеем Алмазовым. Офис редакции газеты находится на втором этаже административного здания строительной фирмы «КЕЛСО». Ее владелец Михаил Овчинников жил в поселке староверов в Маньчжурии, возле реки Аргун, недалеко от советской границы, а в начале шестидесятых годов эмигрировал в Австралию.
Вначале он сам работал на стройке, потом открыл свой строительный бизнес.
– Почему же вы взялись выпускать газету?
– Сейчас газета приносит мне каждую неделю по 2000 долларов убытка. Но я с самого начала знал, что никакой прибыли от нее ожидать не стоит. В Австралии никогда не было русской газеты. Были русскоязычные. А наша газета рассчитана именно на русских, в первую очередь на православных. Как староверов, так и нововерцев. Мы все – православные, и нам делить нечего.
– А вы сами-то в России были?
– И не раз. У меня и паспорт российский есть, и жена – москвичка. Теща так до сих пор в Москве живет. Но сейчас мне в России места нет. Я бизнесмен. А честным бизнесом там заниматься невозможно. Одни воры и бандиты вокруг. Но русский народ долго такое терпеть не будет. У нас есть еще патриоты, способные оторвать голову ворюгам. Почитайте газету «Завтра», поймете, что сейчас там происходит. Но как только ситуация изменится к лучшему, я тут же вернусь на Родину. Ведь я себя считаю в первую очередь русским.
Большой банан, сикхи и любитель медитации
Добравшись на электричке до станции Варунга, мы пошли пешком до выезда на фривэй в сторону Ньюкасла. Позиция там оказалась замечательная. Сразу же остановился грузовичок, но шофер предлагал подвезти только на пятьдесят километров. Из-за этого не стоило покидать такое хорошее место. Пока я с ним разговаривал, самозастопилась легковушка, и девушка предложила подбросить прямо до Ньюкасла. Женщины и даже очень молодые девушки подвозили нас в Австралии на удивление часто. Но меня всегда интересовало: почему? В этот раз оказалось, что Аманда по профессии биолог, выпускница Сиднейского университета, специализировалась на антропологии и часто бывала на полевых работах в Малайзии и Индонезии. И там ей постоянно приходилось ездить на попутках.
Возле Ньюкасла мы попали в старенькую легковушку. Брайан возвращался домой после трехмесячной работы на стройке. Вкалывал вообще без выходных, старался быстрее заработать и уехать. Машину он купил накануне и чувствовал себя в ней очень неуверенно, постоянно волнуясь из-за реальных или надуманных проблем с масляным насосом.
После Брайана мы опять попали к женщине. С ней в микроавтобусе было и двое детей – мальчик лет десяти и девочка лет пяти.
– Мы едем в Фостер, – сообщила она.
– А далеко это?
– Я точно не знаю.
У меня была карта, и я тут же нашел на ней этот небольшой приморский городок, который был всего лишь в 30 километрах, но на нашем пути. Однако проехали мы только часть пути.
– До Фостера отсюда еще около часу. Я не рассчитывала, что это так далеко. Мы возвращаемся, – микроавтобус развернулся на сто восемьдесят градусов и поехал назад.
На первом же перекрестке я попросил нас высадить. И вскоре мы уехали с рыбаком на «Мерседесе» с прицепом. Потом нас везла аборигенка. Редчайший случай, – она, в отличие от девяноста девяти с половиной процентов своих сородичей, не жила на пособие, а работала проводником в сиднейской городской электричке.
В Тари нас привез толстый добродушный абориген с христианским именем Брайен. К себе он нас почему-то ночевать не пригласил, а высадил у дверей англиканской церкви. Из дома священника на мой звонок через приоткрытую дверь выглянул мужчина.
– Мы вас на ночь оставить не можем. Нам это не разрешает высокое начальство. Но я советую вам обратиться в католический женский монастырь. Это всего через три двери дальше по улице.
В католическом монастыре на наш звонок вышла женщина с руками, увешанными золотыми браслетами, – совсем не похожая на монашку. Она оказалась добровольной помощницей благотворительной организации «Святого Винсента де Поля».
– Вам нужно переночевать? Мы устроим вас на ночь в отеле «Тари». Утром вы когда собираетесь дальше ехать? В восемь? К сожалению, завтрак будет только после девяти. Я выпишу вам ваучер. Позавтракаете перед дорогой.
В отеле «Тари» нам дали ключи от номера, в котором стояли две кровати, телевизор, чайник с пакетиками чая и кофе. Никакого шика, но чисто и тепло.
Пользуясь возможностью, хочу высказать свою благодарность всем австралийским работникам «Святого Винсента». Всегда, когда мы к ним обращались за помощью, нам помогали, чем могли. И, что совсем уж удивительно, никогда не читали мораль на тему: «У путешественников должны быть деньги».
На выезде из Тари мы встретили удивительного хитчхайкера. Удивительным был не его внешний вид – обычный мужик с рюкзаком в австралийской широкополой шляпе. Удивительной была его манера голосования. Он сидел за перекрестком на бордюре задом к движению, выставив руку с оттопыренным пальцем, но и не думая бросить хотя бы мимолетный взгляд на проходившие мимо машины.
В полном соответствии с правилом приоритета мы прошли дальше метров на двести. Но ничуть не удивились, когда машина, объехав странного хитч-хайкера, остановилась перед нами.
– До Кофс-Харбора.
От Кофс-Харбора мы прошли пешком до «Большого банана». В Австралии великое множество всевозможных «Больших…». Большие Кенгуру, Большие коалы, Большие ананасы… Практически все предметы обихода, животные и птицы – такие, с позволения сказать, памятники стоят вдоль дорог по всей стране с единственной целью: привлечь к себе внимание туристов, не избалованных историческими или культурными достопримечательностями. Но именно «Большой банан» – скульптура из папье-маше размером метра три – исторически была первой в этом длинном ряду «памятников австралийского культурного наследия».
От «Большого банана» нас подбросили до Вулгулги и высадили у индийского ресторана с… «Большими слонами». Вернее, слоны-то как раз были в натуральную величину. Но и в таком виде они вызывали больший интерес, чем мой оттопыренный палец. В течение полутора часов для того, чтобы сняться на их фоне, остановилось не меньше десятка машин с туристами, а для того, чтобы подвезти нас, – ни одной. Но меня волновало не это, а то, что неподалеку на вершине высокого холма высился сверкающий на солнце сикхский храм. Зайти в него? Или не возвращаться назад? Да еще и в гору? А может, мы никак не можем уехать именно потому, что этот храм проигнорировали?
В Юго-Восточной Азии мы не пропускали ни одного сикхского храма, а в Австралии, наоборот, еще ни в одном не были, полностью переключившись на исследование христианских церквей.
Татьяна Александровна, видимо после того, как покрестилась, желанием зайти в гости к язычникам не горела и, пока мы поднимались на гору, шла сзади и ворчала:
– Еще бы постопили, а в храм пошли бы на ночь, рано еще искать ночлег. Скоро солнце сядет, тогда нас никто не возьмет.
Храм поразил меня своей пустотой. Все двери были открыты настежь: заходи и смотри (только обязательно с головным убором), но внутри никого не было.
Когда вернулись на трассу, то – удивительно, но факт – уехали в ту же секунду. Значит, действительно причина долгого зависания была именно в том, что нам обязательно нужно было побывать в том сикхском храме. Зачем? Этого я не знаю до сих пор.
Мужик с длинными волосами и взглядом, сфокусированным на чем-то внеземном, спешил на недельный курс медитации в Байрон-Бэй.
– Обучение бесплатное. Каждый вносит добровольное пожертвование в соответствии со своими финансовыми возможностями. Проживание тоже бесплатное – в палатках и караванах. Я буду спать в спальном мешке в кузове своего пикапа. Уже в пятый раз еду на такие курсы. Каждый раз получаю запас энергии, которого мне хватает на два-три месяца. Но потом опять требуется подзарядка.
Ветеран Вьетнамской войны
В Байрон-Бэй мы приехали уже затемно. Когда путешествуешь автостопом не один, а с кем-нибудь на пару, то оказываешься в ситуации, когда межличностные отношения подвергаются практически такому же испытанию, как во время космических полетов. Это связано, во-первых, с тем, что, как и космонавты, автостопщики не могут разъехаться друг с другом даже на день-два. Вернее, разойтись всегда можно. А вот встретиться уже проблематично.
Кроме того, и это, наверное, самое важное, – часто приходится принимать решения в ситуациях полной неопределенности, когда все последствия того или иного выбора предсказать невозможно.
Когда мы ездили втроем с Димой или Володей Ивановым, в каких-то ситуациях еще можно было принимать решение большинством голосов. Начиная с Малайзии, мне пришлось взвалить на свои плечи не только общее руководство, но и связанный с ним груз ответственности за принимаемые решения. Татьяна Александровна была вынуждена соглашаться с моим лидерством. Но взамен получала моральное удовлетворение от положения ведомого. Если нас везли, угощали и приглашали к себе переночевать, то это – исключительно потому, что «мир не без добрых людей». А если мы надолго застревали на дороге, ложились спать голодными и под дождем, то исключительно из-за моих ошибочных решений.