Вокруг света за 280$. Интернет-бестселлер теперь на книжных полках Шанин Валерий
В Ингхаме я попал в машину к Роберту Ленгу, только что вернувшемуся из Юго-Восточной Азии, где он несколько лет работал в Лаосе и Мьянме.
– Там люди до сих пор питьевую воду домой на себе носят из ближайшего ручья и ухитряются выживать, получая за работу от пяти до десяти долларов в месяц. И вот возвращаюсь я в Австралию и слышу, как в местном совете обсуждается животрепещущая проблема: установка светофоров и специальных знаков на том месте, где дети два раза в день переходят дорогу. И на это собираются потратить 50 тысяч долларов!
Роберт высадил меня на трассе за Карвелом и пожелал успеха.
– Если не уедешь, приходи ночевать ко мне – вон там за деревьями виднеется мой дом с белыми и красными стульями на веранде.
Как я и предполагал, в сумерках меня никто не брал, поэтому, как только стемнело, я отправился к Роберту слушать его рассказы о жизни в Мьянме и смотреть телевизор.
Утром электрик Крис на микроавтобусе, забитом строительным инструментом, довез меня до Таунсвилла. А там я попал к молодому парню, который как раз только-только устроился работать учеником электрика.
Немец на «Форде» оказался владельцем фирмы, специализирующейся на торговле морепродуктами. Каждую неделю он мотается в Макай и обратно. И каждый раз высматривает на трассе автостопщиков. Ездить одному по одной и той же трассе очень скучно.
На окраине Макая меня подобрал Грег Ротакер – владелец компании See Australia Holidays, организующей групповой отдых для персонала крупных компаний.
– Если честно, то мне уже надоело этим заниматься. Фирме всего 14 лет, а мне кажется, что все тридцать. Очень все однообразно: одни и те же люди, одна и та же работа.
Возле Мариборо я надолго застрял. Позиция была замечательная – перед самым началом мотовея. Но никто почему-то не останавливался. Именно от полной безысходности у меня поднялась рука на удивительно дряхлую колымагу с заваленным всяким хламом прицепом. Внутри хлама было не меньше – прямо лавка старьевщика на колесах! Водитель тоже попался колоритный. На руке у него кровоточила огромная ссадина, а подбородок был разбит. Джим постоянно прикладывал к нему сомнительной чистоты платок, пытаясь остановить кровь.
На очередном подъеме двигатель зачихал, и машина задергалась.
– Черт возьми, у меня кончается бензин! Только бы не здесь, за холмом будет заправка.
До вершины холма мы кое-как дотянули на подсосе. Свернули с автострады на поворот в сторону Куроя – под горку машина шла с выключенным двигателем. Когда мотор последний раз чихнул и затих, до ближайшей заправки оставалось еще километра три. Джим взял канистру и пошел в сторону города, голосуя на ходу. Я взвалил на плечи свой рюкзак и отправился вслед за ним. Интересно, что его, голосующего на ходу пустой канистрой, забрали буквально сразу, а я еще продолжал идти. И вскоре увидел, как он идет навстречу с полной канистрой. И тут же, на моих глазах, он поймал попутку и, садясь в нее, крикнул мне:
– Подожди! Через пять минут буду!
Я снял рюкзак и стал ждать, стоя на обочине, но не голосуя. Старенькая малолитражка остановилась сама. Немного пьяный мужик переложил пустую коробку из-под вина с переднего сиденья на заднее.
– В Брисбен? И я туда же. Садись.
По дороге мы заехали в винный магазин, где Дейв купил себе дюжину бутылок пива. Глотнув пенного напитка, он начал нескончаемый монолог, который я и не пытался прервать:
– Я тебя подобрал, потому что раньше и сам ездил на попутках. Обычно я не стоял на одном месте, а шел по дороге, голосуя прямо на ходу. Однажды на то, чтобы доехать автостопом от Брисбена до Куроя, мне понадобилось два дня. Сегодня, надеюсь, мы с тобой доедем за час… У меня раньше была кличка «Бандит», но ты меня не бойся… Я мог бы написать путеводитель по всем австралийским пабам. Где бы я ни был, первым делом иду в паб пропустить кружечку… Вообще-то я не в Брисбен еду, а в Редклиф… – Мы пошли на обгон новенькой «Тойоты». – У меня машина шестидесятых годов, с виду невзрачная, но с мощным мотором. Купил я ее всего за 180 долларов, полностью перебрал и починил. И сейчас она у меня летает, как птичка. Вчера, например, я гнал со скоростью 160 миль в час. Но это потому, что был очень пьян. Когда я трезвый, как, например, сейчас, я стараюсь скорость не превышать, хотя мне это и трудно – спидометр ведь в милях, а не в километрах.
В Редклиф я заезжать не собирался, поэтому пришлось выходить на повороте с фривэя.
– Садись. Нашел где голосовать! – как обычно и бывает в таких безобразных местах, нашелся «спаситель».
Увез он меня с плохого места, а высадил – хуже некуда. Уже начались пригороды (в середине тридцатых город Брисбен был пятым по величине городом мира, опережая даже Берлин, именно из-за того, что включал в себя много пригородов), но до центра оставалось одиннадцать километров.
Остановился мужик не просто странный, а скорее даже придурковатый (мне в этот день почему-то везло на эксцентричных личностей).
– По городу автостопом ездить опасно. Все нормальные хитч-хайкеры выбираются на окраину на городском транспорте, а там уже начинают голосовать. Вот недавно в новостях передавали. В Брисбене один сердобольный человек остановился, чтобы подвезти попутчика, а тот в него выстрелил.
Но надо мне туда, куда не принимают
Из центра я позвонил новозеландцу, который за десять дней до этого меня подвозил. Его самого дома не было, но жена была в курсе. И она объяснила мне, как к ним добраться. А когда я приехал, то и Важа уже вернулся с работы. Интересно, что он – новозеландец, а его жена Мари – канадка, но познакомились они в Австралии, куда оба, независимо друг от друга, приехали попутешествовать с рюкзаком. Встретившись в одном из кемпингов, они еще два года вместе колесили по стране. Но сейчас им было уже не до путешествий. Дом, ссуду за который нужно выплачивать, да еще и маленький ребенок, крепко связали их по рукам и ногам.
Рейс компании «Гаруда», видимо, потому такой дешевый, что вылетает в удивительно неудобное время – 5.50 утра. Чтобы наверняка не опоздать, я попросил Важу отвезти меня в аэропорт вечером. Там я устроился спать на уютном мягком диване. Спал так сладко, что чуть не пропустил регистрацию на рейс.
– А есть ли у вас обратный билет? – спросила девушка за стойкой.
Я показал бумажку о бронировании, которую сделал при подаче заявления на визу.
– Этого недостаточно. Русских в Новую Зеландию пускают только при наличии обратного билета, – заявила она. – Мы вам можем оформить билет прямо сейчас. У вас есть кредитная карточка? Нет? Тогда мы вас не можем посадить на рейс. Если на новозеландской таможне вас задержат, то авиакомпанию оштрафуют на 5000 долларов. А нам это надо?
Я считал себя уже одной ногой в Новой Зеландии. Денег у меня не осталось ни копейки – даже последние 2 австралийских доллара потратил, чтобы не везти их с собой. Но, что еще хуже, пропала с таким трудом полученная новозеландская виза. У меня уже не было шансов попасть туда до 31 июля.
Так, через год и пять дней после прилета из Восточного Тимора, я, можно сказать, второй раз попал в Австралию. И опять же совсем без денег! Как говорят чукчи в одном анекдоте: однако, тенденция! Деньги за билет мне вернуть не могли – он был куплен по специальному тарифу, не предполагающему возврата. Правда, в агентстве все же пошли навстречу и перебронировали вылет на рейс, вылетающий ровно через две недели – 15 августа, в последний день моей австралийской визы.
Охота по-австралийски
Огорошенный, но не расстроенный, я стал действовать, как уже привык во время этого путешествия: решать проблемы по мере их поступления. Для начала нужно было попытаться переоформить новозеландскую визу. Это можно сделать только в новозеландском консульстве в Сиднее. От Брисбена туда идет три трассы. И по каждой из них я уже проезжал – и не по одному разу.
Когда я добрался до окраины Ипсвича, стемнело и начался сильнейший ливень. Местные жители радовались, как дети малые. Один из них объяснил причину такой неадекватной, на мой взгляд, реакции:
– У нас уже четыре года не было ни одного дождя!
Я же чувствовал себя посторонним на этом «празднике жизни».
Из магазинчика, возле которого я стоял, размышляя, где бы найти хоть какую-нибудь крышу над головой, вышел парень со шлангом и стал… мыть асфальт (под дождем!).
– Не лучшая погода для пешеходной прогулки, – философски заметил он. – А ночевать где собираешься? Не знаешь? В такую погоду место для кемпинга так просто не найти. Могу только посоветовать пройти несколько километров по фривэю и спрятаться под мостом.
Предложение совершенно идиотское. Но ничего более подходящего я придумать не мог. Вокруг все было залито водой.
По пути к мосту (я еще не решился спать именно там, но из любопытства все же пошел на разведку) мое внимание привлек ярко освещенный двухэтажный фермерский дом. Дверь на веранду первого этажа была открыта настежь. Там мужчина жарил на барбекю сосиски. Я обратился к нему:
– Видите, какой дождь идет? Нельзя ли мне переночевать у вас где-нибудь под крышей. Например, в гараже, – почему-то именно это мне пришло в голову.
Что спрашивал, то и получил. Легковушка и автоприцеп занимали почти все пространство гаража. Но мне все же нашли свободный пятачок и принесли раскладушку, чтобы не пришлось спать прямо на бетонном полу. Как мало человеку в действительности нужно. Всего пять минут назад я шел под проливным дождем в насквозь промокшей куртке в поисках хоть какого-нибудь сухого местечка. И вот сейчас я лежал на раскладушке, слушая, как струи дождя с грохотом колотят по железной крыше гаража, и ел жареные сосиски, запивая их кофе, – к себе домой хозяева не пригласили, но и голодать не заставили.
До Варвика меня вез фермер.
– Сейчас у меня около 1000 гектаров земли и 600 голов скота. А десять лет назад я и не помышлял о сельском хозяйстве, работал менеджером на фабрике в Новой Гвинее. Все произошло случайно. Проезжал я по этой дороге в сторону Сиднея, в отпуск, и увидел табличку о продаже земли. Когда через месяц я возвращался назад, земля все еще не была продана. Я осмотрел ее, мне понравилось. С тех пор так и живу на ферме в горах.
В Варвике меня подобрал ирландец. Он ехал прямо в Сидней, но я расстался с ним в Армидейле. Дело было в пятницу, а на выходные консульство наверняка будет закрыто. Куда мне спешить?
Я честно попытался дозвониться до Аркадия Блинова (русского профессора, я которым я познакомился в свой первый приезд в Армидейл) – предупредить о своем появлении. Телефон-автомат на заправке не работал: монетоприемник был забит застрявшими монетами. Пытаясь его освободить, я выковырял 60 центов, но телефон так и не заработал. Перешел к другому. Из его также забитого монетоприемника достал около доллара, но и это не помогло. И с третьим телефоном была та же история. Так я стал счастливым обладателем трех с половиной долларов, но дозвониться так и не смог. Поэтому перед дверью Блиновых, как и в прошлый раз, я оказался без всякого предупреждения (и опять же под проливным дождем!).
Конечно, приезжать в гости без приглашения не полезно. Мне просто повезло, что я застал хозяев дома. На выходные они собрались уехать на море. Хорошо, что мне на следующий день и самому нужно было отправляться в дорогу. Несмотря на хлопоты со сборами, Аркадий встретил меня как старого друга.
– Ты должен заезжать хотя бы раз в неделю, поднимать настроение, а то мы здесь иногда совсем закисаем.
Когда я выезжал из Сиднея, у меня не было ни копейки. В Армидейле я случайно разбогател на 3,5 доллара. Конечно, их бы хватило на то, чтобы доехать автостопом до Сиднея. Но что делать там? Или по Сиднею тоже на попутках? А если придется платить за пересылку документов для визы? Нельзя сказать, что эти вопросы мешали мне спокойно спать или наслаждаться жизнью. Но время от времени они всплывали перед моим внутренним взором.
На выезде из Уралы возле караван-парка мое внимание привлекла красненькая бумажка, ярким пятном выделяющаяся на фоне зеленой травы. Это была… 20-долларовая банкнота! Ну, что тут можно сказать! Видно, мне все же суждено добраться до Новой Зеландии.
Остановился грузовичок. В кузове навалено сено, сзади прицеплен фургон для перевозки лошадей. Грег семь лет назад был специалистом по компьютерам и жил в Сиднее, а потом потянуло поближе к земле, и он заделался фермером.
– Развожу овец на шерсть. У меня 7000 акров пастбищ и примерно 600 овец-мериносов. Они дают самую лучшую и, конечно, самую дорогую шерсть.
– А мясо?
– На мясо я их не сдаю. Когда они становятся слишком старыми – пятилетними, – я их продаю. Если интересно посмотреть на ферму, то можешь поехать со мной. У меня сейчас в гостях друзья из Сиднея. Завтра они поедут назад. Может, и тебя прихватят с собой?
Мы свернули с шоссе на грунтовую проселочную дороги и тридцать километров петляли через типичную саванну: огромные пространства с редкими кустами, рощицами низкорослых эвкалиптов и замшелыми валунами.
На ферме Грег представил меня своим друзьям. Они все, как на подбор, оказались австралийскими военными. Пол служил в морфлоте, а остальные – в десантных войсках. Побывали они и в Восточном Тиморе, причем в самом начале кампании – в сентябре 1999 г. А в гости к Грегу они заехали поохотиться на кроликов. Для него это была постоянная головная боль и забота, а для них – развлечение. Так же, как, впрочем, и для человека, который впервые привез кроликов в Австралию.
В 1859 г. фермер Томас Остин импортировал из Англии 24 диких кролика. Он выпустил их в своих владениях в Винчелси, в штате Виктория. И тут произошло то, чего никто не ожидал. Оказалось, в благоприятных условиях кролики размножаются с огромной скоростью. Пятьдесят миллионов лет изоляции оставили Австралию без единого хищника или паразита, которые могли бы представлять для них угрозу. Травы же было навалом. Но ее не хватало для того, чтобы прокормить постоянно растущую популяцию этих серых зверьков. Поэтому ареал их распространения расширялся со скоростью 100 километров в год.
До того, как кролики пришли в Австралию, весь континент был покрыт цветами и травой высотой до двух метров – именно поэтому его и назвали Зеленым! Но кролики пожирали все на своем пути. Оставшимся без травы овцам и коровам пришлось переключиться на кусты, что принесло еще больше вреда растительности. Возможно, именно поэтому в Австралии в 1890-х гг. разразилась сильнейшая засуха. Земля потрескалась и превратилась в пыль. Верхний плодородный слой, который и так-то был не ахти какой, сдуло. Но кролики выжили!
Прошло около 100 лет, прежде чем ученые нашли эффективное средство борьбы против этой напасти. Это оказался чудесный вирус myxomatosis, завезенный из Южной Америки. Безвредный для людей и домашних животных, он оказался поистине смертельным для кроликов. Австралийская земля покрылась десятками миллионов их трупиков. 99,9 % зараженных погибало. Только один из 1000 выживал. Но он давал потомство! Всего через несколько лет выросло новое поколение кроликов, уже невосприимчивых к когда-то смертельному вирусу. Сейчас их популяция достигла 300 миллионов и продолжает быстро расти.
На борьбу с кроликами из Англии привезли и лис. Но они нашли здесь более легкую добычу. Многие животные сбежали или были брошены на произвол судьбы. Кроме диких верблюдов, по австралийским просторам бродит около 5 миллионов диких ослов, около миллиона диких лошадей. Есть там одичавшие буйволы, коровы, козы, овцы, свиньи, собаки и кошки. Причем именно кошки считаются самыми опасными хищниками, наносящими непоправимый урон мелким австралийским животным.
Сейчас в Австралии так много завезенных с других континентов животных, что большие красные кенгуру, когда-то бывшие здесь крупнейшими животными, сейчас всего лишь тринадцатые по величине. А ведь были планы привезти сюда из Африки обезьян, жирафов, антилоп и бегемотов… К счастью, они так и не были претворены в жизнь!
Вечером Грег и его жена Анджела устроили праздничный ужин с жареным кабаном. Потом мы стали по телевизору смотреть (и комментировать!) документальный фильм про сибирских мамонтов.
В кадре появился вертолет «Ми-8», и Пол (муж сестры Анджелы) тут же сказал:
– Когда я вижу силуэт советского вертолета, у меня сразу появляется в крови адреналин. У нас на стрельбах макеты вашей техники использовали в качестве учебных целей. Умом я, конечно, понимаю, что сейчас мы уже не враги, но за годы тренировок выработались устойчивые рефлексы, и тело реагирует автоматически. Помню, в прошлом году я был в Польше, и стоило мне увидеть на аэродроме «МиГ», а рядом с ним еще и солдат в форме Варшавского договора, мне долго пришлось себя успокаивать: «Ничего, Пол, они теперь не враги, не нужно волноваться».
Комментировались также погода – «И в Москве так же холодно? Нет?» (в фильме показывали снежную пургу), экипировка экспедиции: «А это караван?» (про юрту на полозьях), поведение участников: «Поздно укреплять палатку, если ураганный ветер уже начался», «Хорошую он нашел себе работу!» (это относилось к ученому, который кисточкой смахивал слой пыли с костей мамонта).
После ужина мы отправились на охоту. Грег выдал нам одну мелкокалиберную винтовку и пару коробок с патронами.
– Только смотрите овец мне не перестреляйте. У них глаза светятся зеленым светом, у кроликов – красным, а у лис, если вы их встретите, – желтым!
В свете фар открывалась сюрреалистическая картина: поля, днем выглядевшие такими пустынными, кишмя кишели кроликами. Мы настреляли их не меньше сотни. Под горячую руку попала и пара кенгуру. Их здесь тоже считают вредными животными. А вот лису видели только однажды, да и то слишком далеко.
Охотились мы до середины ночи, поэтому на следующий день встали поздно и выехали в дорогу только после обеда. Но к вечеру были уже в Сиднее. Я позвонил Денису, с которым познакомился в кентлинских бараках, узнать, можно ли у него остановиться на пару дней.
Старые знакомые
Денис встретил меня на станции Кемблтаун на новеньком джипе и наголо бритый. Но огорошил он меня не только тем, что радикально поменял имидж.
– В сентябре я возвращаюсь в Россию. Завтра иду покупать билет. Мне многие говорят, что я делаю неправильный шаг. Подождал бы еще два-три года и получил бы австралийский паспорт. Но я уже понял, что в Австралии прожить не смогу. С голоду, конечно, не умру. Я и сейчас хорошо зарабатываю. Машину вон новую купил.
– Зачем же она тебе, если ты собрался уезжать?
– Да я вначале купил, а потом собрался ехать. Сейчас, наоборот, все вещи распродаю. А машина мне пока нужна, чтобы на работу ездить. Я сейчас работаю практически без выходных. Хочу, чтобы у меня в Москве на первое время, пока сориентируюсь, были деньги.
Когда кентлинские бараки разрушали, жильцы соединялись группами, чтобы вместе снимать жилье. Денис поселился в одной квартире с Сашей, Николаем и Джорджем. С Сашей я вместе работал на грибной ферме, с Николаем – на погрузке мебели, а с Джорджем знаком был только мельком. Он приехал в Австралию семь лет назад по независимой иммиграции.
– В детстве я хотел быть летчиком. После школы даже поступал в Армавирское училище, но меня забраковали по здоровью – в одной ноздре нашли гайморит (простудился, купаясь в Кубани). После окончания Краснодарского института физкультуры работал тренером по плаванию.
– А в Австралии?
– Здесь мне помогли устроиться в транспортную компанию «ТНТ». Так в ней и работаю, в отделе международной почты. За семь лет мне ни на доллар не увеличили зарплату, а уж о повышении по службе даже говорить не приходится. Только из-за денег и работаю.
– А в Кентлин как попал?
– Бог привел. У меня был сосед из «Свидетелей Иеговы». Он и меня попытался втянуть в эту секту. Я тогда усиленно учил английский и пользовался любой возможностью попрактиковаться в языке. В коммуне «свидетелей», недалеко от Кембелтауна, все построено на американские деньги и по высшему американскому стандарту. Но как только мне сказали, что когда-нибудь и я смогу там жить, это меня напугало. В русскую православную церковь я пришел покаяться. Составил список всех своих грехов за всю жизнь. После покаяния стоял минут десять, не в силах двигаться, слезы текли ручьем. Как сейчас помню, подошла ко мне какая-то старушка и спрашивает: «Убил, что ли, кого-нибудь? Или денег нет?» А я стоял и ничего ответить не мог. Потом у меня как раз начался отпуск, и я целыми днями сидел и до боли в глазах вчитывался в Библию. Через русскую православную церковь я и попал в кентлинские бараки.
В новозеландском консульстве я объяснил ситуацию так:
– Я собирался уехать в Новую Зеландию, но мне долго не возвращали из консульства паспорт, поэтому пришлось менять все свои планы, – и попросил продлить на две недели срок въезда по уже полученной визе.
Но это оказалось невозможно. Нужно подавать на новую визу. Причем все, как и в первый раз, – бронировать билеты туда и обратно, доказывать свою платежеспособность… Единственное отличие – во второй раз решение должны принять быстрее.
Ждать, чем закончится рассмотрение моего заявления на визу, я не стал. Оставил в консульстве конверт с адресом своих мельбурнских знакомых – будет повод еще раз заехать к ним в гости.
Из Кемпбелтауна я уехал с Джозефом Гусейном, попавшим в Австралию 17 лет назад из Южной Африки.
– Мой дед и отец были фермерами. У нас работали черные африканцы. Но мы относились к ним так же, как и к белым. И даже лучше. Однажды к нам приезжал родственник из Голландии. Целый день он наблюдал за работой садовника, а потом пожаловался моему отцу: «Он же вообще ничего не делал, слонялся из угла в угол. Выдернет какую-нибудь травинку и опять бездельничает». А мы уже привыкли к тому, что африканцы не могут работать так же упорно, как белые или, например, китайцы. Один предприниматель из Малайзии открыл у нас фабрику, нанял рабочих. Они должны были к марту подготовить к отправке первую партию товара. В конце февраля он приехал посмотреть, как идут дела, а там – полный застой. «Как же так? – удивился он. – Скоро же отправлять». А менеджер объясняет: «Ну, что я могу сделать? На то, что мы обычно делаем за три часа, африканцам нужно восемь. Время для них ничего не значит. Они вообще никуда не спешат». Надо ли говорить, что фабрику пришлось закрыть. Это оказалось легче, чем переделать менталитет работников.
В Канберре я в очередной раз заехал к Леониду Петрову. Чему он, надо сказать, ничуть не удивился. Я уже так долго был в Австралии, что уже не осталось ни одного крупного города, где у меня еще не было знакомых. Поэтому спальный мешок я, можно сказать, продолжал возить с собой только по привычке.
На выезде из Канберры я попал к дальнобойщику.
– Рассел, – представился шофер. – Давно стоишь? Нет? Грузовики сейчас редко возят автостопщиков. Останавливаться тяжело. Каждая остановка – это потеря как минимум десяти минут. А время – деньги. Я, например, сегодня спал только полтора часа. Целыми днями сижу за баранкой. Работаю шофером с семнадцатилетнего возраста, вот уже почти тридцать лет. И никогда не спал по восемь часов, для меня и шестичасовой сон – редкое событие. Все время в работе. За все 30 лет я был в отпуске в общей сложности всего 7–8 недель.
– За 30 лет?!
– Да. У меня сильный внутренний стимул к работе. Он постоянно держит меня в тонусе, поэтому мне никакие стимуляторы не нужны. Я не пью, не курю, не употребляю наркотики. – По дороге мы слушали религиозные гимны и пили «кока-колу», которой у Рассела был целый ящик. Это, наверное, тот единственный наркотик, который он использует для поддержания бодрости, вместо алкоголя и сигарет.
– И много денег заработали?
– У меня была своя фирма по грузовым перевозкам. На четырех грузовиках работали наемные водители, а на пятом – я сам. Но введение новых налогов, рост цен на топливо, аварии и, наконец, просто неудачное стечение обстоятельств привели к тому, что я оказался банкротом. Потерял все, что имел, даже дом пришлось продать, чтобы вернуть все долги. Сейчас мне приходится снимать для своей семьи дом – у меня жена и пятеро дочерей – и работать для того, чтобы прокормиться.
– А грузовик это чей?
– Я его купил в рассрочку и теперь целый год должен ежемесячно выплачивать по две с половиной тысячи долларов. Но я не жалуюсь. Могло бы быть и хуже. Да и семья меня поддерживает. Не только жена с детьми. Я прихожанин в баптистской церкви Джелонга. Мои братья и сестры – это моя большая семья.
Тут ему кто-то позвонил по мобильному, он ответил, рассказал о том, где мы едем, и сообщил собеседнику, что везет русского хитч-хайкера.
– Вот и сейчас один из моих братьев позвонил, чтобы узнать, как у меня дела. Я считаю, что все в руках Бога. И то, что я потерял все, что заработал за жизнь, это не страшно. Главное, у меня осталась моя семья, пока есть здоровье, работа. Этого достаточно.
В Албури Рассел высадил меня на въезде в город и поехал разгружаться, пообещав, что, если опять увидит меня на трассе, обязательно подберет.
Через город я шел пешком. Когда проходил мимо банкомата, на всякий случай проверил свой банковский счет и ахнул. Вместо трех долларов на нем было 2273 доллара! Мне все же вернули часть уплаченных налогов. Так у меня появились деньги на покупку «показного билета». Но будет ли новозеландская виза?
Река Муррей отделяет Новый Южный Уэльс от Виктории и разделяет города Албури и Вудонга. До образования единой Австралии, когда по реке проходила граница между отдельными колониями, здесь сновали контрабандисты с беспошлинными товарами. Я же перешел бывшую государственную границу буднично и просто – пешком по мосту.
В Беналле меня подобрал фермер Лари Хорн.
– В 1850-х гг. ботаник барон Фердинанд Якоб Генрих фон Мюллер был одержим идеей акклиматизации в Австралии европейских растений. Путешествуя по стране, он направо и налево разбрасывал семена тыкв, капусты, дынь, но особую любовь питал к ежевике. Результаты его культурно-просветительской миссии видны теперь повсеместно. Именно благодаря его энергичным усилиям ежевика стала самым вредным сорняком в Виктории. На борьбу с ней фермеры теперь тратят денег больше, чем на все остальные сорняки вместе взятые. А ведь если бы не их героические усилия, весь штат уже давно превратился бы в одну ежевичную плантацию.
– А вы что выращиваете?
– Я занимаюсь животноводством. У меня сейчас около 1000 акров земли и 6000 овец.
Во времена первых поселений фермеры страдали от постоянной нехватки воды. Но в 1911 г. в долине Гоул-бурн, вокруг Шепартона, стали строить оросительные каналы, и сейчас этот район стал одним из крупнейших производителей фруктов в стране. Но мы заехали туда не за яблоками, а на рынок, прикупить еще 300 овец. Они были распределены по загонам с номерами и продавались целыми гуртами. Цену устанавливали покупатели. Организатор торгов переходил от загона к загону и устраивал короткий аукцион – кто больше предложит. Фермеры не спешили расставаться со своими кровными деньгами, и, прежде чем назначать цену, долго ощупывали овец, разглядывали их зубы и копыта.
На выезде из Шепартона у реки я застопил грузовик со строителем до Бернсайд. Там я попал в машину к ветеринару Сэму Ваяно. Он специализировался на свиньях и курах. Все фермеры, у которых несушки отказывались откладывать яйца или боровы медленно толстели, обращались к нему за консультациями. Молодой парень довез меня от Бендиго до Кастелмайна. А там я попал в машину к бывшему военному летчику, ветерану Второй мировой войны.
В Баларат я заехал специально – навестить своего однокашника по факультету психологии МГУ Евгения Эйдмана. Он уехал в Австралию еще в далеком 1993 г., когда казалось, что жизнь в России никогда не наладится.
– В прошлом году я был на встрече курса. Из наших вышло много солидных бизнесменов. Мне предложили: «Бери свою зарплату, умножай ее на два и со следующего дня можешь начинать у нас работать». Но на что я обратил внимание: чем богаче сейчас в России человек, тем толще у него железная дверь. Мне после Австралии в России выжить уже не удастся. Я так привык к тому, что можно спокойно ходить по городу хоть днем, хоть ночью, а дома и машины даже не обязательно запирать на ключ.
Баларат, по австралийским меркам, город исторический. Здания в стиле викторианской эпохи, выходящие фасадами на улицу Лидьярд, парки, сады и золотоносные поля. На Соверн-Хилл специально для туристов воссоздали город золотодобытчиков середины XIX века (вход платный – 16 долларов, но на вахте никого не было): застроенные деревянными домами улочки, шахта, ручей с приспособлениями для промывки золотого песка, кабаки, церковь, китайский храм, магазины, постоялые дворы, хижины, землянки и палатки старателей.
В 1850-х гг. здесь было около 20 тысяч искателей удачи. Не всем удавалось найти золотую жилу. А за лицензии нужно было платить в любом случае. Да еще и полицейские, ведавшие лицензированием, были коррумпированы. Недовольство таким положением росло и вылилось в открытый бунт. В уличных столкновениях и баррикадных боях погибло шесть полицейских и около тридцати повстанцев. 120 бунтовщиков арестовали, но только тринадцать из них попали в тюрьму. Все они теперь почитаются в Австралии как национальные герои. Их именами называют улицы, площади, пароходы… И не зря! Именно благодаря им в Австралии восторжествовала демократия: рабочие получили гражданские права, была отменена система лицензий, впервые в мире введен восьмичасовой рабочий день.
Еще раз на север
В Мельбурне я попал на бардовский концерт. Миша с Наташей Яровые, Изя Другман и их друзья, организовавшие клуб авторской песни «Южный Крест», вначале собирались петь только друг для друга. Но в тот вечер они устроили первый публичный концерт. Были даже входные билеты (всего по 2 доллара, но важен принцип).
После концерта Миша с Наташей пригласили меня к себе в новый дом. Там меня уже ждало письмо из новозеландского консульства. С визой! На этот раз въезд был до 31 августа. Но опять не обошлось без ложки дегтя. В первый раз мне визу давали на шесть месяцев, а во второй почему-то только на четыре!
В первый день я далеко уехать не успел. Директор школы Роберт Лемб пригласил меня переночевать у него в Беналле. И я не стал отказываться. Следующий день начался с коротких «перебежек». Вначале Роберт подбросил меня на десяток километров по пути к своей школе. Потом я еще несколько раз проезжал по десять-двадцать километров. И все же мне удалось застопить настоящего дальнобойщика. Целый день мы с Джозефом Кранзом ехали до Джилгандра. Останавливались только для того, чтобы заправиться.
В Гуннеда я попал в грузовичок с кузовом, заваленным стройматериалом. За рулем сидел самый настоящий белый австралиец. Но звали его почему-то на индийский манер – Радж. Как вскоре выяснилось, он – саньясин, ученик Ошо. Правда, в Индии не был и лично со своим гуру не встречался, а посвящение получил по почте.
– Сейчас я занимаюсь медитацией в работе. Моя жена тоже саньясинка, и она тоже работает, преподает в школе. Мы уже не носим «мала» с изображением Ошо или ярко-красную мантию. Учитель сам их отменил, чтобы мы не выделялись из толпы и не провоцировали зря гнев обывателей.
В Армидейле я был уже четвертый раз, но впервые по пути на север, а не на юг. Блиновы привыкли к моим визитам как к чему-то неизбежному и уже ничуть не удивлялись, когда я сваливался на них, как снег на голову. До Глен-Иннеса я ехал в грузовичке с изобретателем-самоучкой. Боб Мак-Бени специально завез меня на фабрику, чтобы показать изобретенную им хитрую машину. Она была настолько оригинальной, что ни с первого, ни с двадцать первого раза нельзя было догадаться, для чего именно она предназначена.
Трейси и Медлин приглашали заехать с ними в заброшенный шахтерский городок Торрингтон.
– Там осталось всего шестьдесят жителей. Вернее, шестьдесят один, – уточнила Трейси. – Вчера у одной нашей пары родилась девочка.
– И как же вы там выживаете?
– За счет туристов!
– А что у вас интересного?
– Заброшенные шахты.
В Баллине меня высадили в темноте. То, что я принял за берег океана, оказалось местом слиянии реки Ричмонд и Северного ручья. Там я и лег спать. Утром проснулся от шума, создаваемого велосипедистами и пешеходами, сновавшими по дорожке всего в двух метрах от меня.
Курортный городок Баллина раньше был важным портом. В местном Морском музее выставлен плот, на котором под парусом какие-то любители приключений приплыли из Эквадора. Плот они делали из бальса, видимо, под влиянием норвежского путешественника Тура Хейердала. Остальная часть музея заполнена макетами судов, фотографиями, сувенирами.
В Баллине я в очередной раз зашел в интернет-кафе и узнал, что в ответ на мою повторную просьбу в Дальневосточном морском пароходстве все же согласились взять меня на борт их судна до Новой Зеландии. По странному стечению обстоятельств оно уходит тоже из Брисбена.
Понедельник, 13 августа
13 августа выпало на понедельник! День, очевидно, будет вдвойне тяжелый. В офисе представительства компании «ФЕСКО» я узнал, что российские контейнеровозы ходят из австралийского Брисбена в новозеландский порт Тауранга всего один раз в неделю. Строго по графику – по воскресеньям! Значит, не судьба. Был уже понедельник, а виза у меня заканчивалась через два дня. До следующего воскресенья ждать не смогу. Но оказалось, именно в этот раз – редчайший случай! – судно задержалось в Гонконге и уходит на день позже, а именно сегодня.
Мне нужно было успеть оформить все бумаги и получить согласие от капитана. К счастью, он сам по каким-то своим делам зашел в офис. И не только сразу же согласился меня взять, но и поторапливал чиновников. Кроме того, мне нужно было сдать теперь уже ненужный билет на самолет в Новую Зеландию и купить «показной билет» из Новой Зеландии в Малайзию (как потом выяснилось, он не понадобился, но рисковать тем, что меня не пустят в страну, а судно оштрафуют за доставку «нелегала», я не стал). Все бумажные дела были закончены в половине третьего. До четырех я должен был на судне пройти таможенный контроль.
До станции Уиндем доехал на электричке, а дальше можно было добраться только автостопом. И мне это удалось. Опять же, надо сказать спасибо австралийским женщинам, которые не боятся подвозить хитч-хайкеров.
– В порт? Я сама там работаю и часто езжу туда-сюда на машине. Мне уже не раз приходилось подвозить морячков, возвращающихся на судно. В порт ведь ни один городской автобус не ходит, а ездить на такси никаких денег не хватит.
Судно «Механик Колюжный» стояло под погрузкой у пирса № 6 – на том же самом месте, где за три недели до этого меня отказались взять на японский контейнеровоз «Харуна-мару».
Я поднимался по трапу, испытывая одновременно и облегчение – мне все-таки удалось продолжить кругосветку, – и грусть от прощания с Австралией. Там я пробыл больше года, больше, чем в любой другой стране мира, кроме России. За это время я побывал во всех концах огромного континента, работал, познакомился с замечательными людьми… Можно сказать, Австралия стала для меня второй родиной, а австралийцы – почти земляками.
Часть 3
Новая Зеландия
В Новой Зеландии живет 50 миллионов овец. Три с половиной миллиона из них считают себя людьми.
Мнение австралийцев о своих соседях
По морям, по волнам
На контейнеровозе «Механик Колюжный» мне выделили отдельную каюту и место за столом для офицеров. Да и общался я по большей части с капитаном Михаилом Владимировичем Сладковым и его помощниками, несущими вахту на мостике.
Судно постоянно работает на линии: Гонконг – Австралия – Новая Зеландия – Филиппины – Гонконг. Один круг обычно занимает тридцать пять дней. В Россию судно не заходит, поэтому экипажи прилетают на замену в один из портов. И матросы, и офицеры, и капитан работают по принципу: семь месяцев – в море, потом семь месяцев – в отпуске. Больше полугода моряки оказываются взаперти в железной коробке, как в плавучей тюрьме. Стоянки у контейнеровозов короткие, некогда даже на берег сходить.
– Да и зачем? – сказал мне старший помощник. – Походишь по городу, например, по Тауранге, посмотришь, что люди живут в своих домах, с семьями, и так тошно на душе становится, как представишь, что опять возвращаться и стоять на вахте. Лучше уж вообще с судна ни ногой. В Брисбен уже столько раз заходили, а я в городе так ни разу и не был.
Дальневосточное морское пароходство сумело выжить в неспокойные 1990-е гг., хотя без потерь не обошлось: из 280 теплоходов осталось 70, остальные списали на металлолом или разворовали. Суда старше 20 лет эксплуатировать невыгодно, больше потратишь на ремонт, чем заработаешь.
На судне, как в буддистском монастыре, главная проблема – скука. Часами и днями вокруг – одно и то же: море. Ни встречных судов, ни попутных. Только изредка появится стайка пингвинов или вдалеке кит пустит фонтанчик. Приключения, если это так можно назвать, случаются только во время коротких заходов в порты.
Об одной из таких историй мне рассказал капитан Сладков:
– Однажды мы шли швартоваться в порт Бангкока. А он там далеко от моря. Нужно долго подниматься вверх по реке, делающей крутые изгибы. В одном месте река поворачивает на 90 градусов. Лоцман прозевал момент, когда нужно было начинать разворот. Нос судна вышел на стремнину, и течение стало давить в борт. Штурвал сразу круто повернули. Но было уже поздно. Течение там слишком сильное. Даем команду «полный назад», винт надрывается, а судно продолжает по инерции двигаться прямо на берег, застроенный магазинчиками и ресторанчиками с сидящими за столиками людьми. Когда они увидели, что пароход движется прямо на них, началась паника. Мы, честно говоря, тоже думали, что столкновение неизбежно. Отдали два кормовых якоря, но им для того, чтобы дойти до дна и набрать грунта, тоже требовалось время. И все же нам повезло. Когда до берега оставалось не больше трех метров, судно остановилось. Но успокаиваться было рано. Течение начало нас разворачивать, могло прижать к берегу, и тогда хана! Выбираем якоря и опять даем «полный вперед». До сих пор удивляюсь, как тогда удалось избежать крупной катастрофы.
В море же за целую вахту я увидел всего пару птиц и один встречный лесовоз, с которым разошлись в двух милях. А по ночам и того хуже. Абсолютно полная темнота по всем направлениям: ни огней, ни встречных судов. Даже экран локатора светился равномерно зеленым светом, на котором не фиксировалось ни единой цели.
И так четыре дня подряд. Только когда на горизонте появилась Новая Зеландия и мы стали идти вдоль берега, стало веселее: радиоэфир оживился; вначале на локаторе, а затем и в зоне видимости невооруженным глазом стали появляться сухогрузы, танкеры и контейнеровозы.
Когда судно вошло в порт Тауранга, на борт поднялся таможенный офицер. Работы у него было немного. Кроме меня, никто не собирался осчастливить Новую Зеландию своим присутствием.
– А не привез ли ты на своих ботинках австралийскую землю? А пауков в рюкзаке? – Только это и интересовало таможенника, проверявшего мои документы.
Русские в Окленде
Судно встречал Олег Розов, обеспечивавший все российские экипажи в новозеландских портах продуктами и товарами первой необходимости. По пути в Окленд он рассказал мне, как попал в Новую Зеландию:
– Приехал я сюда на курсы английского языка. Виза у меня была самая плохая – «целевая». Ее нельзя продлить. И тем более подать с нее на эмиграцию. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Я поселился в доме, где, кроме меня, жило еще четыре человека. Комната у каждого была своя, а телефон – один. Из-за него и возникали конфликты. Однажды ко мне зашел поговорить новозеландец Питер. Ему нужно было куда-то срочно позвонить. Он снял трубку, а линия занята: живущий с нами сенегалец болтал с кем-то из своих собратьев. Через пятнадцать минут Питер опять снял трубку, но там продолжался разговор. Он вежливо попросил собеседников прерваться на пять минут, чтобы дать ему возможность сделать срочный звонок. Сенегальца это возмутило, он ворвался в мою комнату и заорал: «Кто тебя просил вмешиваться в мой разговор?! Теперь все узнают, что я так плохо живу, что у меня даже нет собственного телефона!»
– А Питер?
– Он был такой же вспыльчивый и в долгу не остался. Завязалась драка. Сенегалец сбегал на кухню, притащил оттуда нож. Тут уж я понял, что пора их разнимать, пока они не наломали дров. Питер спрятался у меня за спиной, а я, улучив подходящий момент, выбил у негра нож, схватил его в охапку и понес к нему в комнату. Когда Питер ухитрился его пырнуть, я не заметил. О том, что это произошло, я понял только, когда увидел, как из раны вовсю хлещет кровь. Знаешь, о чем я тогда подумал?
– О чем?
– О том, что, похоже, не видать мне теперь новозеландского гражданства. Позвонили в полицию. Я еще рассказывал по телефону, что произошло, а в дверь уже врывалась группа вооруженных полицейских. Нас троих забрали в участок. Там я подробно рассказал, как было дело.
– И чем же эта история закончилась?
– Меня записали в свидетели. А суд должен был состояться через несколько месяцев. Под это мне продлили визу. А потом, когда я подал заявление на эмиграцию, они же написали мне рекомендательное письмо: «Нам нужны люди с активной гражданской позицией».
– Так гражданство дали только по просьбе полиции?
– Нет. Я прошел по очкам: за знание английского, возраст, высшее образование, ведь я окончил Хабаровский институт инженеров железнодорожного транспорта, а он входит в список российских вузов, дипломы которых признаются в Новой Зеландии. И даже за то, что у жены тоже есть высшее образование, мне добавили один балл.
– И много здесь нужно железнодорожников?
– Не знаю. Я в Новой Зеландии занялся торговлей. Стал импортировать сюда российский лес. Представляешь, какой это был шок! Новая Зеландия сейчас является одним из крупнейших экспортеров леса. Но у деревьев, растущих в стране, где тепло и зимой и летом, годовые кольца вырастают по два-три сантиметра. Поэтому древесина получается рыхлая. Ее только на целлюлозу и перерабатывать. А у деревьев, выросших в Сибири, годовые кольца только в микроскоп можно рассмотреть. Зато и древесина получается крепкая, как сталь.
– И у и как разворачивался бизнес?
– Проблем было много. Во-первых, цельные стволы сюда везти нельзя: там кора, а в ней могут быть всякие жучки-паучки. Поэтому первый контейнер я привез с уже готовыми досками. Но и их встретили с подозрением. Поставили мой груз отдельно от остальных, вызвали специальную дезинфекционную бригаду, а ядовитый дым использовали в такой сильной концентрации, что потом в контейнеры без противогаза нельзя было зайти. Открываем первый контейнер: доски чистые, а на полу возле самой двери лежит огромный короед! Ну, все, думаю, пропал! А таможенники, наоборот, увидев дохлого жука, обрадовались: «Вот видишь, какая у нас эффективная дезинфекция, всех вредителей потравили».
– И как идет торговля?
– Нормально. Я и в России занимался лесом. У меня была фирма по вертолетной трелевке леса. Мы работали в заповедниках, в водоохранных зонах. Там, где сплошная вырубка запрещена.
– Это же дорого.
– Так кажется только на первый взгляд. Действительно, себестоимость одного кубометра при вертолетной трелевке 50 долларов, а при обычной, тракторной, только 13. Но в России, когда получаешь лицензию на заготовку леса, то в соответствии с инструкцией, действующей еще с тридцатых годов, должен убрать с участка все подчистую. А зачем? Ведь реально на нем всего 10–20 процентов деревьев, которые можно с выгодой продать. За «недоруб» выписывают штрафы, поэтому лесозаготовители просто вынуждены рубить все подряд, тратя на это время, силы и деньги. Хорошо еще, что срубленный лес вывозить не заставляют. Его обычно просто тракторами втаптывают в землю.
– А чем же отличается вертолетная трелевка?
– При ней можно работать аккуратно, буквально с ювелирной точностью. По тайге проходит лесник и на деревьях, которые мешают расти молодняку, делает отметки. Лесорубы валят только их. А вертолетом уже срубленные деревья вывозят к ближайшей трассе. Получается, кстати, что и на строительство подъездных дорог тратиться не нужно. Это уже большая экономия. Я уж не говорю про экологическую выгоду.
– И кто же это придумал?
– Не знаю, кто именно. Но в Америке этим занимаются уже очень давно. Я сам это видел, когда был там на стажировке. Она проходила под эгидой российско-американской комиссии Гора – Черномырдина. Когда из молодых бизнесменов отбирали кандидатов на стажировку, оплачиваемую, кстати, американским правительством, я на собеседовании так прямо и сказал: «Хочу посмотреть, как у них осуществляется вертолетная трелевка». И мне предоставили возможность изучить весь процесс. Я снял его на видеокамеру, а потом использовал эту запись для обучения своих вертолетчиков. Мы даже немного улучшили технологию.
– И как же пошел бизнес?
– Планы были грандиозные. Я хотел развить свою фирму, даже договорился взять в лизинг в Канаде дирижабль, это позволило бы снизить себестоимость трелевки до 7 долларов. Это сделало бы ее даже дешевле обычной. Но меня достала налоговая полиция. Они регулярно вламывались ко мне в офис, реквизировали документы и держали их у себя месяцами. Бухгалтеру приходилось ходить к ним, как на работу. Но последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, было ультимативное требование губернатора Хабаровского края брать на работу летчиков только из местного управления. А я ведь не из вредности договаривался с их коллегами из Владивостока, а потому, что они расценки устанавливали разумные. Пришлось закрывать фирму. Двести человек потеряло работу. И кто от этого выиграл, не понимаю! Я после этого и уехал в Новую Зеландию – под предлогом изучения языка, но на самом деле с прицелом на эмиграцию.
Русских в Новой Зеландии никогда много не было. Если кто и попадал, то надолго не задерживался, переезжая в Австралию или США. И сейчас, после массовой эмиграции девяностых годов, в стране не больше шести тысяч русских, пять тысяч из которых сосредоточено в Окленде, а остальные – в Веллингтоне, Крайстчерче, Данидине, Гамильтоне.
В Окленде действуют Русское общество Новой Зеландии, информационная служба помощи российским эмигрантам, выходит в эфир радиопрограмма на русском языке, издается газета, работают Русский клуб и воскресная школа. Но центром русской общины по-прежнему остается Русская зарубежная православная церковь.
На север, к теплу
Окленд удивительно напоминает уменьшенную копию Сиднея. Небоскребы из стекла и бетона, остатки «исторических» зданий конца XIX в., мост Харбор-бридж – все, как и в столице Австралии, но меньше по размеру. Только телевизионная вышка Скай-тауэр здесь выше – 328 метров.
В Окленде я надолго задерживаться не стал. В конце зимы самое теплое место должно было быть на крайнем севере страны. Туда я и отправился.
Первый новозеландский водитель Брин Грант-Маки провез меня всего пару километров, но на прощанье дал свою визитную карточку.
– Если будет нужна помощь, сразу звони.
Фангарей (по-маорийски – Драгоценная бухта) был основан англичанами как торговый порт для отправки древесины и смолы деревьев каури. Потом в окрестностях города стали добывать уголь, сеять пшеницу, разводить крупный рогатый скот, строить суда. Сейчас здесь крупнейший коммерческий центр Северных земель.
В бухте, на стоянке яхт, я поинтересовался, не нужны ли кому-нибудь матросы. Но до начала сезона осталось еще несколько месяцев, и все яхты стояли на приколе. Часть из них пустовала, в других, как в собственных домах, жили яхтсмены. С одним из них я разговорился на берегу.
– Жаль, у меня нет на яхте свободного места. Не могу пригласить тебя к себе переночевать.
Так и пришлось мне спать на берегу реки, недалеко от гаражей для моторных лодок.
На окраине Фангарея находится живописный водопад. Это был первый водопад, встретившийся мне в Новой Зеландии. Но потом я имел возможность убедиться, что по количеству водопадов на единицу площади эта страна – одна из первых в мире. Утро я потратил на поиски: вначале водопада, а потом выезда на трассу. Но попал туда как раз вовремя: только-только начался проливной дождь, как я застопил «Мерседес».
Тони Аткинсон тоже однажды путешествовал автостопом.
– Вдвоем с моей подругой из Англии мы заехали к ее дяде в Марракеш, в Марокко. Оставив у него большую часть своих вещей, мы налегке отправились на море, покупаться и позагорать. Туда, в средневековый португальский порт, зашла яхта. Капитан пригласил нас с собой на Канарские острова. Мы, конечно, тут же согласились и целый месяц провели под парусом, побывав практически на всех мелких островках. С Тенерифе вернулись в Марракеш на самолете и продолжили свое путешествие через Северную Африку, Иран, Пакистан, Индию, Австралию.
Договор Вайтанги
Бывший хитч-хайкер высадил меня в Опуа, на окраине Залива островов. Все 144 острова с берега увидеть невозможно, но даже те, что видны невооруженным взглядом, создают необычную атмосферу этого места, которая привлекала и маори, и первых европейских поселенцев.
Именно здесь, в Корорарека (сейчас это поселок Расселл), в 1840 г. высадился специальный представитель британской короны капитан Гобсон и начал переговоры с вождями маори. Ему удалось уговорить около пятидесяти из них подписать 6 февраля мирное соглашение, получившее позднее название Договор Вайтанги. В соответствии с ним, маори признали верховную власть королевы Виктории, а взамен получили гарантии защиты и подтверждение прав собственности на свою землю.
На месте впадения реки Вайтанги в море построили мемориальный комплекс с самым большим в мире военным каноэ и несколькими хижинами, воссоздающими для туристов антураж подписания договора. Тут же на берегу стоит переделанный под летнее кафе парусник, а рядом – поле для гольфа.
Я обычно не ношу с собой палатку и часто сплю прямо под открытым небом. Ночь застигала меня в пустыне и джунглях, в тайге и городских парках, на берегах рек и морей, на полях ржи и ячменя, пшеницы и подсолнечника, кукурузы и риса, сахарного тростника и даже на минном, как потом выяснилось, поле. А вот на поле для гольфа мне раньше спать не приходилось. И я тут же воспользовался уникальной возможностью, расстелив свой спальник возле одной из лунок, справедливо полагая, что в темноте играть не будут, и мне не грозит оказаться под обстрелом. Так и оказалось. Ночью было тихо и спокойно. И дождя не было. Но когда я проснулся рано утром, надо мной уже собиралась туча. Нужно было срочно собираться – нет ничего хуже, чем вставать и упаковывать вещи под дождем.
Бывает, и под дождь попадаю, но в тот раз я успел укрыться от него в лесу, под густыми кронами деревьев, и на меня лишь покапало с листьев. Капли с веток падали и тогда, когда я перешел по мосту реку Вайтанги и попал в мангровые заросли.
Мангровые заросли попадались на моем пути и в Таиланде, и в Австралии. Но попасть внутрь их можно было только на лодке. Здесь же, перейдя по специальным деревянным мосткам, можно увидеть растущие из воды деревья на расстоянии вытянутой руки.
Название водопада Харуру в переводе с маорийского означает Большой шум, что не говорит о наличии у местных жителей особой фантазии. Большим шумом называют, наверное, половину всех водопадов мира. А разнообразию их названий на географической карте мира мы обязаны лишь тому, что не понимаем большинства языков.
Приехав в Новую Зеландию, я практически сразу столкнулся с языком маори: Whangarei, Taumarunui, Te Papa Tongarewa, Whangamomona и сотни других, похожих названий… Сами же маори меня почему-то не подвозили. Вот и до Керикери я доехал с двумя полинезийцами, но не местными, а с Тонго.
Поселок Керикери в первые годы колонизации был столицей белых поселений и крупнейшим портом. Здесь, можно сказать, начиналась история современного новозеландского государства. История, надо признать, не очень длинная. Первое каменное здание – знаменательно, что это был магазин, – было построено в 1831 г.! За магазином, на другой стороне реки перед началом тропинки к водопаду «Радуга» находится автостоянка с огромным плакатом: «Уважаемые автовладельцы, пожалуйста, закрывайте свои машины на ключ, не провоцируйте воров!» Это красноречивее всякой статистики характеризует криминальную обстановку в стране. Только представьте такое напоминание на улицах Москвы или Парижа!
Тропинка проходит по берегу реки, через густые заросли вечнозеленого леса, мимо нескольких водопадов. Самый крупный из них водопад «Радуга». Когда я дошел до него, начался дождь, и в воздухе действительно появилась радуга. Но неужели здесь дождь идет каждый день?
Легенды маори
Погода испортилась. Спать под открытым небом я не рискнул и отправился на поиски ночлега. Возле дороги обнаружилась католическая миссия: церковь, школа и еще несколько домов. Свет горел только в школе. Туда я и зашел. И вместо крыши над головой получил совет: «Вон там, через дорогу, стоит заброшенный дом. В нем никто не живет, и ты сможешь спокойно переночевать».