Однажды в замке Джеймс Элоиза
В свои пять лет она умела говорить абсолютно бесстрастным тоном.
Мисс Петтигру опустила подбородок жестом, не имевшим никакого сходства с кивком, и снова повернулась к Эди.
– Как видите, ваша светлость, ребенок безобразно избалован. Не знает ни языков, ни музыки, и никакого понимания о приличном поведении в обществе.
Эди девочка избалованной не показалась. Она выглядела ребенком, с детства усвоившим, что лучше огрызаться, чем плакать. И откровенно говоря, Эди с ней соглашалась.
– Я сама не говорю по-французски, – сообщила она мисс Петтигру.
Тонкие губы бонны сжались.
– Как дочь герцогини, Сюзанна обязана бегло говорить по крайней мере на трех языках. Учитывая довольно сомнительное происхождение, ее поведение должно быть образцовым. Как сами видите, нам предстоит много работы.
После подобных речей Эди больше не нуждалась в подсказках Лилы. Глядя женщине прямо в глаза она сказала:
– Мисс Петтигру, я благодарю вас за службу, но с этого дня вы у нас больше не работаете. Прямо с этой минуты. Бардолф, сделайте все необходимые распоряжения. Выдайте мисс Петтигру щедрое выходное пособие и доставьте ее, куда пожелает.
Потрясенная бонна открыла рот, словно желая что-то сказать, но Эди пригвоздила ее к месту взглядом.
– Как я сказала – щедрое выходное пособие. Но никаких рекомендаций.
Бардолф тоже выглядел ошеломленным. Но вовремя опомнился и отвел мисс Петтигру в сторону.
Сюзанна широко раскрыла глаза, хотя не пошевелилась и не сказала ни слова.
– А теперь мы можем поискать имбирный пряник!
Лила уронила ридикюль на землю, нагнулась и подхватила малышку. Ноги Сюзанны на фоне форм Лилы казались птичьими лапками.
Несколько долгих минут Лила и Сюзанна смотрели друг на друга. Потом малышка улыбнулась. Несколько зубов отсутствовало, что, как ни странно, придавало ей очарования. Лила повернулась к Эди и предупредила:
– Мы с Сюзанной найдем в экипаже имбирный пряник и скоро вернемся.
Она отошла, держа девочку как некую драгоценность.
Эди глубоко вздохнула и подняла ридикюль мачехи.
– Вижу, почему ты обеспокоена, – бесстрастно заметил Гауэйн. – Ты, очевидно, не привыкла к детям, в отличие от леди Гилкрист. Вероятно, она сумеет решить проблему Сюзанны.
Эди уставилась на него. Неужели муж предлагает отдать собственную единокровную сестру?
– Лорд и леди Гилкрист разъехались окончательно? – спросил он.
– Искренне надеюсь, что нет.
– Возможно, мы сумеем убедить леди Гилкрист немного пожить здесь.
Типично для Гауэйна. Когда он видит решение проблемы, немедленно пользуется возможностью.
Эди бросила взор на нянек:
– Нам действительно необходимы три няни на одного ребенка?
– В лучших детских имеются по меньшей мере три няни и бонна. Или гувернантка, – вставил Бардолф.
Эди взглянула на него, и этого оказалось достаточно, чтобы он отступил.
– Кого из вас Сюзанна больше всего любит? – спросила она нянек.
После некоторого колебания вперед выступила толстощекая пухлогубая девушка и обеспокоенно сказала:
– Меня зовут Элис. Но я ни слова не говорю по-французски, ваша светлость. И ни на каком языке, кроме английского.
– Вы будете старшей няней. Пока. Сюзанна все еще носит траур, так что языки могут подождать. Куда важнее найти преподавателя музыки. Чем раньше она начнет, тем больше опыта наберется.
Это единственное, в чем Эди была уверена. Она сама взяла в руки виолончель примерно в возрасте Сюзанны.
Гауэйна, похоже, это немного развеселило.
– Найдите музыканта, который мог бы учить ребенка, – сказал он Бардолфу.
Няньки присели и удалились. Бардолф вывел вперед группу женщин в темно-красных платьях и белоснежных передниках.
– Горничные первого этажа.
– Доброе утро, – кивнула Эди.
Бардолф показал на другую группу.
– Это доярки.
– Приветствую.
За доярками последовали горничные второго этажа в сопровождении судомоек и других слуг, включая чистильщиков сапог. Последними шли свинопасы, причем в огромном количестве.
– Я очень рада познакомиться со всеми, – объявила Эди, когда представили последнюю группу. – Надеюсь, что со временем я запомню все ваши имена.
Присутствующие заулыбались.
– Доброе утро! – приветствовал сразу всех Гауэйн. За этим последовали поклоны и реверансы. Наконец, все закончилось.
– Есть и другие, – сказал он жене. – Управляющие и их помощники, хранитель башни и тому подобное.
Они прошли по двору к гигантским открытым резным дверям, пока Эди пыталась осознать, что видела далеко не всех слуг.
– Хранитель башни? Какой башни? Когда мы приближались к замку, я видела несколько.
– Я обязательно покажу тебе все, когда будет время. Башни замка остаются под присмотром сторожа, который отчитывается перед Бардолфом, разумеется. Башня, о которой я упомянул, – отдельное здание, выстроенное в тринадцатом веке, на лугу у реки Глашхорри.
– Звучит очень романтично.
– Нет, – жестко отрезал он, – вовсе нет. Она представляет собой постоянную опасность, потому что разные дурни постоянно стараются на нее взобраться. Два года назад один мальчишка упал, раскроил себе голову и едва не погиб. После этого я велел хранителю следить, чтобы к башне никто не приближался.
Холл оказался абсурдно огромен, а акустика, механически отметила Эди, должно быть, ужасна, учитывая тот факт, что потолок исчезал в полумраке высоко над головами.
Бардолф немедленно постарался привлечь внимание Гауэйна и отвел его в сторону. Лила вышла из экипажа и проследовала в холл. Сюзанна семенила рядом, так что Эди воспользовалась возможностью спросить малышку:
– Знаешь, где спальня твоего брата?
– Нет, – покачала головой Сюзанна, что было неудивительно. – Спросите у нее!
Она кивком показала на экономку миссис Гризли, занятую разговором с Гауэйном и Бардолфом.
– Пойдем попробуем найти сами.
Эди в сопровождении Сюзанны и Лилы стала подниматься по большой каменной лестнице. Оказавшись наверху, она стала поочередно открывать двери.
– Тебе нравится здесь жить? – спросила она Сюзанну.
– Очень одиноко. Мама мертва.
Голос ее задрожал.
– Моя тоже.
– Но вы старая.
– Моя мать умерла, когда мне было всего два года. Я была младше тебя.
– О!
Сюзанна, казалось, осмысливала услышанное.
– Твоя мама упала в озеро и утонула?
– Нет. Она простудилась и умерла от воспаления легких.
– Вам было грустно?
– Не помню. Но мне потом было очень грустно. Я бы хотела иметь мать.
– Матери не так уж важны, – отрезала Сюзанна.
Эди попыталась не принимать это на свой счет.
– А я думаю, матери очень важны, – возразила Лила.
Следующая дверь вела в большую спальню, но здесь не было смежных дверей в ванную или гардеробную.
– Похоже, это гостевая комната, – заметила Эди.
– Меня поселят здесь, Эди? – спросила Лила.
Комната была тошнотворной, в горчичных тонах – от штор до ковров и полога.
Не успела Эди ответить, как вмешалась Сюзанна.
– Можете спать в детской, если хотите. Там спала мисс Петтигру, но теперь она ушла. Только комната маленькая.
Эди инстинктивно сжалась, услышав это. Но взяла себя в руки. Стоило Лиле увидеть на улице ребенка, она тут же принималась с ним ворковать. Она наносила визиты, только бы увидеть детей, которые могли оказаться в утренней комнате. Несомненно, она уже обожала Сюзанну, и, похоже, взаимно.
– Я люблю маленькие комнаты, – кивнула Лила. – По-моему, они уютные, как думаешь?
Лила никогда не путешествовала налегке и привезла с собой три сундука с одеждой. Так что об уюте не могло быть и речи.
Спальня герцога оказалась чуть дальше по коридору. Здесь занавески, ковры и шторы были коричневыми.
– Детская мне нравится больше.
Сестра Гауэйна встала посреди комнаты, скрестив руки на тощей груди.
– Это нехорошая комната, – констатировала она. – Плохая. Может, кто-то умер здесь.
– В моем замке нет призраков, – возразила Эди, подходя к смежной двери, ведущей в большую комнату со встроенной ванной и ватерклозетом.
– В башне водятся три привидения, – сообщила Сюзанна. – Смотрите. Эта ванна такая большая, что в ней плавать можно!
Хоть что-то произвело впечатление на этого ребенка!
– А какова ванна в детской? – спросила Лила.
– Там нет ванной. Только одна крошечная оловянная ванночка.
– Тогда ты можешь сегодня искупаться здесь, – пообещала Лила.
Дальняя дверь на другом конце ванной вела в спальню герцогини, обставленную в голубых тонах: все, от ковров, штор и прикроватных занавесок, было голубым. Как раз когда Эди заметила, что потолок тоже голубой, вошел Гауэйн.
– Комната выглядит, словно запыленное небо, – заметила Лила.
Сюзанна звонко расхохоталась, но умолкла под строгим взглядом Гауэйна.
– Слуги более эффективно выполняют свои обязанности, когда каждая комната имеет свой цвет.
Эди не переставала поражаться однообразию – даже каминный экран был голубым!
– Полагаю, голубой был любимым цветом твоей матери?
– Понятия не имею, какие цвета предпочитала мать, – монотонно проговорил Гауэйн. – Комната была заново обставлена год назад.
– И ты надзирал за работами? Я, наконец, нашла что-то, чего ты не умеешь! – с облегчением воскликнула Эди.
Он бросил на жену укоризненный взгляд.
– Можно мне посмотреть на имбирную принцессу? – спросила Сюзанна, переминаясь с ноги на ногу.
Лила вынула из батистового мешочка с яркими узорами большой пряник.
– Съедим принцессу после ужина. А вот есть еще имбирный человечек, хотя было бы правильнее назвать его имбирным джентльменом, потому что у него золотые пуговицы и очень элегантная шляпа.
Сюзанна нерешительно взяла лакомство.
– Он хорошо пахнет. Что с ним делать?
– Это твой первый имбирный человечек?
Она кивнула.
– Съешь его.
– Съесть его ГОЛОВУ?!
– Я всегда начинала с ног, – предложила Эди.
Но Сюзанна не сводила глаз с Лилы:
– Но если я съем его, он умрет.
– Нет, он попадет в твой животик, – пояснила Лила. – Это большая разница.
– Думаю, лучше сначала откусить голову, – решила Сюзанна, когда молчание слишком затянулось.
– Ты очень добра, – заметила Лила.
Сюзанна повернулась и уселась на кровать.
– Эта комната некрасивая, – объявила она, принимаясь за пряник. – Только кровать хорошая. Моя пахнет соломой. Но ваша мягкая.
– Возможно, на ней лежит пуховая перина, – ответила Эди.
Гауэйн откашлялся, и Эди неожиданно ощутила его присутствие особенно остро.
Лила взглянула на молодоженов, подошла ближе и сказала:
– Сюзанна, дорогая, ты обещала мне показать детскую, – напомнила она, протягивая руку.
Сюзанна слезла с кровати, и они вышли не оглянувшись.
Глава 28
Гауэйн и раньше испытывал подобные эмоции, ощущая столь же отчетливо, как если бы морские волны бились о его ноги. Он чувствовал это еще в детстве каждый раз, когда его отец в очередной раз напивался… но очень редко во взрослом возрасте.
Однако почувствовал это сейчас.
Не успела Сюзанна выбежать из комнаты, держа в одной руке пряник, а другой вцепившись в пальцы Лилы, Эди бросила на него нервный взгляд, пробормотала что-то насчет экономки и исчезла. Очевидно, не хотела находиться с ним в одной спальне.
Эта эмоция была слепящей, невразумительной, напомнившей Гауэйну о тех днях, когда отец валился с табурета у огня, распластывался на полу, до того перебрав виски, что тот булькал в животе, пока он переворачивался.
Каждый раз, глядя на жену, Стантон испытывал чувство собственника, которое считал основным в своей натуре истинного шотландца. Но оно было чуждо цивилизованному миру, которому принадлежала Эди.
Он женился на ней. Надел ей на палец свое кольцо. Уложил в кровать. И все же какая-то часть ее души оставалась для него загадкой. Гауэйн чувствовал это все яснее, что сводило его с ума. Он захотел Эди сразу, как только увидел, поэтому и захотел жениться на ней. И все же не получил ее. И от этой истины хотелось выть, подобно зверю.
Возможно, все дело в музыке. Герцогу нравилось, что тело его жены имеет форму инструмента. Но Эдит играла на виолончели. Не на его теле. Она почти не касалась его в постели. Конечно… чего он ожидал? Он знал, что аристократки не так чувственны, как служанки в трактире.
Гауэйну было восемь лет, когда отец рассказал ему обо всем, что происходит между мужчиной и женщиной. Схватил сына за руку и подтащил к себе. Пропитанное виски дыхание ударило в нос Гауэйна, точно кулак.
– Леди не стоят соломы, на которой валяются, – заявил он, странно блестя глазами. – Они лежат на спине, плоско, как оладья на масленичный вторник. Лучше найди себе похотливую служаночку, мальчик мой. Иди в «Жеребец у вяза». Энни научит тебя, что почем. Как научила меня. И тебе не откажет!
Должно быть, Гауэйн выказал отвращение слишком открыто, потому что отец с силой оттолкнул его, так, что он ударился о стену.
– Воображаешь, будто слишком хорош для Энни? Повезет тебе, если заполучишь такую задорную девку! Она сделает все! Она такая! Может извернуться, как кошка, и сосать тебя…
Так вот почему эти мерзкие воспоминания вернулись! Служанка будет сосать его, как пряничного человечка, по крайней мере, так обещал отец.
Клубок тошноты, зашевелившийся в желудке, был неприятным знаком. Гауэйн ненавидел виски. Ненавидел имбирные пряники.
Черт бы все это побрал!
В комнату вошел Бардолф.
– Ваша светлость, я принес…
– Никогда не входите без стука, – резко остерег герцог. – Это спальня ее светлости.
Лицо Бардолфа стало светло-желтым, как сырая картофелина.
– Ее светлость разговаривает с миссис Гризли, – сообщил он с оскорбленным видом человека, привыкшего точно знать, что происходит в данный момент в каждой комнате замка. – Я хотел посоветоваться с вами насчет комнаты для леди Гилкрист.
В доме с таким количеством слуг секретов не бывает. Гауэйн знал, когда отец наградил ребенком вторую горничную, знал, что бедняжка потеряла дитя, и знал, когда его беременная мать настояла на том, чтобы поехать на охоту, и тоже потеряла ребенка. После этого она начала много пить, и это тоже не стало ни для кого секретом.
– Только не в желтую комнату, – распорядился Гауэйн. Будь он проклят, если позволит теще спать рядом и слышать… все.
Он вышел из двери и направился к кабинету. Бардолф последовал за ним.
– Поместите ее в ближайшую к детской комнату.
– Детская? Но детская на третьем этаже! Ваша светлость, это оскорбление для леди.
– Вам следовало бы задавать эти вопросы моей жене. Не мне! – отрезал Гауэйн. В этот момент он понял, что приходить в постель Эди после обеда будет безумием. Если он рявкнет на нее, она отдалится еще больше.
– Как пожелаете, ваша светлость. Я нашел музыканта.
– Что?
– Ваша светлость попросили меня найти кого-то, кто мог бы учить ребенка музыке. Учитель французского Франсуа Ведрен – родственник покойного графа Жанлиса, заявляет, что он еще и скрипач. Когда мы нанимали его, выяснилось, что он путешествовал по Шотландии, собирая народные баллады.
– Почему вы мне все это рассказываете? – спросил Гауэйн, обернувшись, по пути в кабинет.
– Вы желали слышать отчет о всех важных распоряжениях по хозяйству, – напомнил Бардолф, сжимая губы куриной гузкой.
– Уведомите ее светлость о его талантах, – велел Гауэйн и тут же вспомнил, что Эди предпочитает репетировать, а не слушать Бардолфа. – Впрочем, не важно. Доставьте его сюда как можно скорее.
– Он уже здесь, в должности наставника мисс Сюзанны.
После второго завтрака Гауэйн снова ретировался в кабинет и упорно работал, чтобы выкинуть Эди из головы. И тут она заглянула в дверь. Волосы вьющейся гирляндой обрамляли лицо, солнце золотило ее волосы.
– Вот ты где! – воскликнула она. – Я осматривала замок с миссис Гризли. Лила, Сюзанна и я собираемся прогуляться к реке. Ты пойдешь с нами?
Едва Стантон увидел жену, тело его напряглось.
– Конечно, – кивнул он, вставая и одергивая камзол.
– Не возражаешь, чтобы с завтрашнего дня Сюзанна сняла траур? – спросила Эди, когда они проходили сквозь лабиринт помещений замка, соединенных друг с другом без помощи коридора.
– Вовсе нет.
– Я вижу, и ты его не носишь.
Гауэйн глянул на Эди и тут же отвел глаза, потрясенный собственной реакцией на вид ее розовых губок.
– Я решил не носить траура по матери, – пробормотал он, взяв себя в руки.
– Предлагаю считать трехмесячный траур Сюзанны вполне достаточным.
Он кивнул, боясь проронить хоть слово: даже мысли о матери вызывали у него гнев и ярость. Не хватало еще сломаться и выдать себя! Каким-то образом Гауэйн должен заставить Эди понять, что обычное упоминание о покойной герцогине было подобно факелу, упавшему на связку дров.
Они вышли в вестибюль, и в центре увидели Лилу. Крепко держа Сюзанну за руки, она кружила ее так, что ножки девочки были параллельны земле, и юбки надулись воздушным шаром. Рыжие волосы летели над плечами спутанным облаком. Сюзанна просто визжала от радости. Лила тоже смеялась, как и шестеро лакеев, стоявших вдоль стен, хотя они тут же захлопнули рты, заметив Гауэйна.
Похоже, Лила совершила чудо – в мгновение ока завоевала любовь сестры герцога. Когда она осторожно поставила девочку на пол, Гауэйн увидел, что осунувшееся, обычно бледное личико Сюзанны раскраснелось, а глаза радостно сияли. Он ощутил угрызения совести.
Сюзанна не заметила брата. Она висела на руке Лилы и требовала вновь покружить ее. Гауэйн вступил вперед.
– Мне еще необходимо поработать. Мы не можем задерживаться, – бросил он.
Два лакея немедленно встрепенулись и открыли высокие двери.
– Что ты знаешь о башне? – спросила Эди, когда они шли через двор к поднятой решетке. Она говорила абсолютно спокойно и совершенно не реагировала на раздражительность мужа. Тот же не знал, как к этому отнестись.
– Это отдельно стоящая башня. Гораздо старше замка, в котором мы живем, – ответил он.
Сюзанна пробежала мимо. Ее тощие ноги мелькали, как у черноногого кулика, если такое создание существовало. Гауэйн сказал себе, что следовало навещать детскую гораздо чаще: «Занести в список – одним из первых пунктов».
Они пошли по длинной, идущей под откос тропе, окружающей холм, на котором стояла башня.
– Башня, возможно, все, что осталось от замка, стоявшего здесь в тринадцатом веке, и скорее всего она была его укрепленной частью. – Они обогнули холм. – За много лет она приобрела репутацию неприступной среди наиболее глупых местных жителей.
– А Сюзанна утверждает, что здесь живут привидения, – вставила Лила.
– Вздор! – фыркнул Гауэйн. – Эти идиоты взбирались на башню, чтобы произвести впечатление на дам, а в итоге упали и разбились насмерть. Не понимаю, почему эти неудачники должны появляться в виде призраков. Не говоря уже о том, что я вообще не верю в призраков.
Под ними текла Глашхорри, пересекающая плодородные земли поместья Кинроссов и уходящая дальше, гораздо дальше – в Атлантический океан.
– В Шотландии редко встречаются подобные равнины, не так ли? – спросила Эди, глядя на поля пшеницы.
– Именно. Возможно, поэтому мой предок выстроил на реке замок – или только башню. Хотел защитить то, что принадлежало ему.
– Вид, должно быть, оттуда прекрасный.
– Он совершил глупость, – пожал плечами Гауэйн, – потому что долину затопляет каждую весну, а иногда и не один раз. Глашхорри становится бурлящим потоком, мчащимся отсюда к морю.
– И все же башня уцелела.
– Она пережила и наводнения, и пожар, – кивнул Гауэйн.
Они добрались до фруктовых садов, лежавших у подножия башни. Лила и Сюзанна шли медленно, рука об руку, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на бабочку или красивый камешек на тропе.
– А наводнения не вредят деревьям?
Гауэйн сорвал листок с яблоневой ветки.
– Они выживают. Однажды, когда я был совсем молод, смотрел на наводнение со стен замка и видел только самые маленькие верхние веточки над водой. День спустя вся вода ушла.
– Свирепая стихия.
– Иногда здесь гибнут люди, хотя я приказал при малейшей опасности уводить всех. В прошлом году мы потеряли только трех коз, и то потому, что глупец арендатор посчитал, что достаточно будет поместить животных на второй этаж дома.
– И этого оказалось недостаточно?
– Нет. Наводнением унесло дом и коз вместе с ним. Земля здесь настолько ровная и мягкая, что когда бушует Глашхорри, часто прокладывает себе новое русло. И место, безопасное в один год, перестает быть безопасным в другой.
Эди молча шла рядом. Он не мог понять, о чем она думает.
Они достигли широкого основания башни с небольшой, но очень крепкой дубовой дверью. Гауэйн вынул из кармана огромный железный ключ. После того как рабочие закончили здесь многомесячный ремонт, каменная кладка и штукатурка выглядели новыми.
Когда Стантон открыл дверь, в нос ударил сладкий аромат спелых яблок. Наверху, на чердаке, каждую осень складывали урожай яблок, что позволяло и господам, и слугам весь год наслаждаться фруктами.
Нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку, Гауэйн вошел в небольшую темную комнату в основании башни. Он наскоро огляделся, проверяя, все ли в порядке, прежде чем отступить и позволить войти Эди. Сюзанна проскользнула вслед за ней и потопала наверх, по узким неровным ступенькам. Черные юбки исчезли за поворотом.
– Я не люблю маленькие пространства, – буркнула Лила, останавливаясь на пороге.