Предатель памяти Джордж Элизабет

– Ну да. – Ясмин ожесточенно драила старую ванну, как будто могла мочалкой и порошком соскрести пятна металлической основы, проглядывавшие сквозь истертый фаянс. – Я не припомню, чтобы наезжала на что-нибудь. А ты?

– Зачем ему это? Какое ему дело до того, где мы разбили фару?

Катя закончила чистить зубы и приблизила лицо к зеркалу, разглядывая себя. Так же разглядывала себя и Ясмин в первые месяцы свободы, словно проверяя, действительно ли она здесь, в этой комнате, без охраны, без решеток, без замков и ключей, и пытаясь не прийти в ужас от лежащих перед ней пустых, не втиснутых в жесткий режим лет.

Катя ополоснула лицо и вытерлась. Она отвернулась от раковины, наблюдая за тем, как Ясмин заканчивает мыть ванну. Когда краны были завернуты, Катя заговорила снова:

– Почему он привязался к нам, Яс?

– К тебе. Я ему не нужна, – сказала Ясмин. – Дело в тебе. Так как разбилась фара?

– Я даже не знала, что она разбита, – ответила Катя. – Я не смотрела… Яс, ты сама часто осматриваешь капот? Ты сама знала, что фара треснула, пока он не показал тебе? Нет? Может, она уже месяц как треснула. Там большая трещина? Свет горит? Наверное, кто-то неудачно дал задний ход на стоянке. Или на улице.

Верно, думала Ясмин. Но что-то слишком торопливое, слишком тревожное в словах Кати не позволяло Ясмин поверить ей. И почему она не спросила, какая фара разбита? Разве не логично было бы поинтересоваться, какая именно фара не в порядке?

Катя добавила:

– И может, это случилось, когда за рулем была ты, а не я, раз ни одна из нас не знала, что фара разбита.

– Да-а, – признала Ясмин. – Может, и так.

– Тогда…

– Он хотел знать, где ты была. Он пошел сначала к тебе на работу и расспросил про тебя.

– Это он так говорит. Но если бы он в самом деле говорил с управляющей и если бы она в самом деле сказала ему, что я прогуляла четыре дня, то почему он передал эту информацию только тебе, а мне нет? Я же была рядом, в одной комнате с вами. Почему он не спросил у меня? Подумай об этом. Ты сама поймешь, что это значит: он хочет разделить нас, потому что так ему будет проще добиться своей цели. И если у него это получится – разделить нас, тогда тратить время и силы на то, чтобы вновь помирить нас, он не станет. Даже если получит то, что хотел… уж не знаю, что именно.

– Он расследует какое-то дело, – сказала Ясмин. – Не знаю точно. Так что… – Она вздохнула так глубоко, что в легких закололо. – Есть что-нибудь, что ты не говоришь мне, Катя? Ты ничего от меня не скрываешь?

– Вот на это он и рассчитывал, – сказала Катя. – Именно так он все и задумывал.

– Но ты мне не отвечаешь.

– Потому что мне нечего ответить тебе. Потому что я ничего не прячу. Ни от тебя, ни от кого-то другого.

Она не сводила с Ясмин глаз. Ее голос был тверд. В них было обещание – и в глазах Кати, и в ее голосе. И еще в них было напоминание Ясмин о том, что между ними существовало, об утешении, которое предложила одна и с благодарностью приняла другая, о том, что выросло из того утешения, как это помогло им выжить. Но сердце не рождает ничего вечного. Ясмин Эдвардс выучила это на собственном опыте.

– Катя, ты бы сказала, если бы… – заговорила она и остановилась.

– Если бы что?

– Если бы…

Катя опустилась на пол возле ванны, рядом с Ясмин, медленно провела пальцами по изгибу ушной раковины подруги.

– Ты пять лет ждала, когда я выйду, – сказала она. – Нет никакого «если бы», Яс.

Они целовались долго и нежно, и Ясмин не удивлялась себе, как удивлялась раньше: «С ума сойти, я целую женщину… она трогает меня… я позволяю ей трогать меня… Ее рот здесь, там, он касается меня там, где мне этого хочется… это женщина, и то, что она делает… да, да, мне это нравится, да». Сейчас она думала только о том, как хорошо ей с Катей, как спокойно и легко.

А теперь, в своем салоне, она сложила в чемоданчик косметику, выбросила бумажные салфетки, которыми вытирала рабочий стол, за который утром одна за другой садились женщины, чтобы Ясмин сделала их красивыми. Она улыбнулась этим совсем еще свежим образам в памяти, вспомнила, как смеялись ее посетительницы, хихикали, как школьницы, получив на полдня возможность стать другими, чем всегда. Ясмин Эдвардс любила свою работу. Задумавшись над своей судьбой, она качала от удивления головой: срок в тюрьме не только привел ее к полезной и приятной работе, но и дал ей подругу и жизнь, которая ей нравилась.

Она знала, что далеко не всегда истории, похожие на историю ее жизни, имели счастливый конец.

У нее за спиной стукнула входная дверь. Должно быть, это Акиша, старшая дочь миссис Ньюланд, пришла за свежевыстиранным париком для матери.

Ясмин обернулась к двери, приветливо улыбаясь.

– Мы можем поговорить? – спросил чернокожий констебль.

Майор Тед Уайли оказался последним жителем Хенли-он-Темз, кому Линли и Хейверс показали фотографию Кати Вольф. Это получилось случайно. При нормальных обстоятельствах они бы прежде всего предъявили снимок ему, поскольку, как следовало из его слов, он был ближайшим другом Юджинии Дэвис, проживавшим к тому же почти напротив «Кукольного коттеджа». То есть он обладал наибольшими шансами заметить Катю Вольф, если бы та наведалась к Юджинии. Однако по прибытии на Фрайди-стрит они обнаружили, что книжный магазин закрыт, а на дверях висит табличка, сообщавшая, что майор скоро вернется. И поэтому детективы обошли со своим снимком все остальные дома на Фрайди-стрит, но безуспешно.

Хейверс этот результат не удивил.

– Мы трясем не то дерево, инспектор, – заявила она Линли.

– Нет, дело в том, что это казенная фотография, – возразил он. – Еще хуже, чем на паспорте. Вполне вероятно, что Вольф здесь вообще не похожа на себя. Давайте сначала заглянем в клуб «Шестьдесят с плюсом», а уж потом откажемся от этой версии. Вы помните, что одна встреча Юджинии Дэвис состоялась именно перед клубом? Почему бы и Кате Вольф не встретиться с ней там же?

Даже в это время суток в клубе «Шестьдесят с плюсом» было довольно людно. Большинство присутствующих принимали участие в чем-то вроде чемпионата по бриджу, но четыре женщины за отдельным столом погрузились в «Монополию». Страсти за этим столом кипели; на доске теснились дюжины «красных гостиниц» и «зеленых домов». Кроме того, в узкой комнатке, которая, по-видимому, служила еще и кухней, за круглым столом сидели трое мужчин и две женщины, разложив перед собой папки с бумагами. В этой группе маячила рыжая голова Джорджии Рамсботтом, и звук ее голоса перекрывал даже пение Фреда Астера, который танцевал щека к щеке – по крайней мере, пел об этом – с Джинджер Роджерс на телевизионном экране в алькове, обставленном удобными на вид креслами.

– Куда логичнее будет изыскать внутренние резервы, – говорила Джорджия Рамсботтом. – Мы должны хотя бы попробовать, Патрик. Если кто-то из нас желает управлять клубом, когда Юджинии больше нет с нами…

Одна из женщин перебила ее, но куда более тихим голосом.

Джорджия Рамсботтом молчала недолго.

– Я нахожу это в высшей степени обидным, Марджери. Неужели в нашем клубе нет никого, кто бы принял интересы клуба близко к сердцу? Я предлагаю отложить на время нашу скорбь и заняться этим вопросом немедленно. Если не сегодня, то завтра. Иначе у нас скопится гора срочных сообщений. – Она указала на одну из папок, в которой, очевидно, хранились упомянутые сообщения. – И срочных счетов.

Раздался невнятный хор голосов, который можно было счесть как за согласие, так и за несогласие, но выяснить реакцию собеседников Джорджии Рамсботтом полицейским не удалось, потому что их заметила сама Джорджия. Она извинилась, вскочила из-за стола и подошла к Линли и Хейверс. Исполнительный комитет клуба «Шестьдесят с плюсом» как раз проводит экстренное заседание, объявила она с такой важностью, как будто каждый пункт повестки заседания касался дел общенациональной значимости. Клуб «Шестьдесят с плюсом» не может долго находиться без направляющей и руководящей силы, хотя, поведала детективам Джорджия, ей приходится сталкиваться с непониманием того, что «приличный случаю период скорби» по Юджинии Дэвис не отменяет необходимости искать ей замену.

– Мы не отнимем у вас много времени, – остановил ее излияния Линли. – Буквально несколько секунд наедине с каждым из присутствующих. По одному. Если вы будете так добры и поможете нам организовать процесс…

– Инспектор, – произнесла Джорджия, добавляя в голос строго отмеренную дозу оскорбленного достоинства, – члены клуба «Шестьдесят с плюсом» – крайне добропорядочные, законопослушные люди. Если вы пришли сюда с мыслью, что один из них каким-то образом связан со смертью Юджинии…

– Я пришел сюда без каких-либо конкретных мыслей, – с приятной улыбкой прервал ее Линли, но от его внимания не укрылось, что Джорджия употребила местоимение третьего лица, отделяя себя от остальных членов клуба. – Так что начнем прямо с вас, миссис Рамсботтом. Если удобно, в кабинете миссис Дэвис.

Все члены комитета повернули головы вслед Джорджии Рамсботтом, которая скованно проследовала к двери в кабинет. Сегодня дверь была не заперта, и, войдя в кабинет, Линли заметил, что все имевшее хоть какое-то отношение к Юджинии Дэвис уже убрано, сложено в картонную коробку, сиротливо стоящую на полу. Интересно, думал инспектор, какой период скорби напористая миссис Рамсботтом считает «приличным»? В любом случае очистить клуб от всякого напоминания об умершем директоре клуба она уже успела.

Линли не стал тратить время на вежливые вступления и разговоры и, как только Хейверс захлопнула за ними дверь и встала к ней спиной с блокнотом в руках, он сел за стол, жестом пригласил Джорджию Рамсботтом тоже садиться и достал из кармана снимок Кати Вольф. Не встречала ли миссис Рамсботтом в последние несколько недель эту женщину поблизости от клуба «Шестьдесят с плюсом» или вообще в Хенли?

– Убийца? – предположила при виде фотографии Джорджия Рамсботтом, причем таким почтительным тоном, которому позавидовали бы и героини детективов Агаты Кристи. Внезапно она стала сама предупредительность; очевидно, ее отношение к полицейским поменялось, когда она поняла, что шестидесятилетних стариков не подозревают в убийстве директора клуба. Она торопливо добавила: – Я знаю, что это был умышленный наезд, инспектор, а не случайное происшествие. Мне рассказал бедный Тедди по телефону, я звонила ему вчера вечером.

Выражение «бедный Тедди» заставило Хейверс поморщиться. «Тоже мне, тайная любовь среди руин», – подумала она, глядя в спину Джорджии Рамсботтом, и застрочила что-то в своем блокноте. Джорджия услышала яростный скрежет карандаша по бумаге и удивленно оглянулась через плечо.

Линли тут же обратился к ней:

– Если бы вы взглянули на фотографию, миссис Рамсботтом…

Джорджия так и сделала. Она внимательно изучила снимок.

Поднесла его к самому носу. Отодвинула, вытянув руку. Склонила голову набок. Но нет, сказала она наконец, она никогда не видела этой женщины. По крайней мере, не в Хенли-он-Темз.

– Где-то в другом месте? – спросил Линли.

Нет-нет. Она не это имела в виду. Конечно, она могла видеть ее в Лондоне – мало ли незнакомцев мы встречаем на тротуарах, – когда ездила навещать своих милых внуков. Но если и видела, то сейчас не помнит этого.

– Благодарю вас, – сказал Линли, намереваясь попрощаться с ней.

Но оказалось, что от Джорджии избавиться не так-то просто. Она закинула ногу на ногу, расправила рукой складки на юбке, потянулась вниз, разглаживая чулки, и сказала:

– Вы захотите показать этот снимок и Теду, инспектор? – Прозвучало это не как вопрос, а как предложение. – Он живет рядом с Юджинией, бедный Тедди, но вам это, видимо, уже известно, и если эта женщина ходила вокруг дома или заходила к Юджинии, то он мог заметить ее. Да и сама Юджиния могла рассказать ему, ведь они были близкими друзьями, знаете ли, эти двое. Так что она вполне могла поделиться с ним, если эта женщина… – Тут Джорджия заколебалась, постукивая унизанным кольцами пальцем по щеке. – Хотя нет. Не-е-ет. Скорее всего, вряд ли.

Линли внутренне вздохнул. Он не собирался вступать с этой Рамсботтом в игру по обмену информацией. Если ей доставляет удовольствие закидывать удочку многозначительных намеков, то пусть поищет себе кого-нибудь другого, кто захочет плавать в ее реке. Он пошел ва-банк, сухо повторив:

– Благодарю вас, миссис Рамсботтом, – и кивнул Хейверс, чтобы та вывела Джорджию из комнаты.

Джорджии пришлось раскрыть карты.

– Ну хорошо. Я разговаривала с бедняжкой Тедди, – признала она. – Как я уже упоминала, мы беседовали по телефону вчера вечером. В конце концов, как не выразить соболезнования другу, потерявшему свою любовь, пусть даже чувства распределялись не так равномерно, как хотелось бы видеть в жизни дорогого друга!

– Если я правильно поняла, под дорогим другом подразумевается майор Уайли, – с долей нетерпения в голосе уточнила Хейверс.

Джорджия удостоила констебля еще одним высокомерным взглядом. Линли же она сказала:

– Инспектор, мне кажется, вам могут пригодиться некие сведения… конечно, о мертвых плохо не говорят… Но по-моему, к данному случаю это не относится, ведь я не говорю о ней плохо, а просто констатирую факт.

– О чем вы хотели сообщить нам, миссис Рамсботтом?

– Я только хочу понять, следует ли мне говорить вам то, что может оказаться, а может и не оказаться существенным для вашего дела. – Она замолчала, ожидая получить какой-либо ответ или подсказку. Когда Линли ничего не сказал, она была вынуждена продолжить: – Но вдруг это окажется действительно важно. У меня такое предчувствие. И если я не раскрою… Понимаете ли, мне приходится считаться с чувствами бедняжки Тедди. Мысль о том, что широкая публика узнает о его личных бедах… что его это может задеть… Мне трудно решиться на такое.

Линли сомневался в истинности последних ее слов.

– Миссис Рамсботтом, – сказал он, – если вы владеете информацией о миссис Дэвис, которая может вывести нас на ее убийцу, то в ваших интересах передать ее непосредственно нам.

«А также и в наших интересах», – было написано на лице Хейверс. Судя по ее виду, она бы с удовольствием придушила расчетливую тетку.

– В противном случае, – добавил Линли, – мы должны будем заняться делом. Констебль, не поможете ли вы миссис Рамсботтом в организации бесед с членами клуба…

– Это про Юджинию, – заторопилась Джорджия. – Мне неприятно это говорить. Но я скажу. Дело в следующем: она не отвечала взаимностью. Не полностью.

– Не отвечала взаимностью на что?

– На чувства Тедди. Она не разделяла его любовь, а он этого не знал.

– А вы знали, – вставила Хейверс со своего поста у двери.

– Я не слепая, – бросила Джорджия через плечо. – И не дура. Был кто-то еще, о ком Тедди не знал. И до сих пор не знает, несчастный.

– Кто-то еще?

– Вам многие скажут, что у Юджинии постоянно было что-то на уме, и это мешало ей по-настоящему сблизиться с Тедди. Но я скажу иначе: у нее на уме было не что-то, а кто-то. Однако она не успела сбросить эту бомбу на беднягу.

– Вы видели ее с кем-то? – спросил Линли.

– Я не видела ее ни с кем, – сказала Джорджия. – Я видела, чем она здесь занималась: телефонные звонки за закрытой дверью, поездки с половины двенадцатого и до вечера. В дни этих поездок, инспектор, она приезжала в клуб на машине, хотя обычно ходила сюда пешком. И это не были дни, когда она работала волонтером в доме для престарелых, потому что в «Тихих соснах» она бывала по понедельникам и средам.

– А в какие дни она уезжала в половине двенадцатого?

– Четверги или пятницы. Всегда. Раз в месяц. Иногда два раза в месяц. На что это похоже, инспектор? Лично мне кажется, что на свидания.

Это похоже на что угодно, подумал Линли, от визита к врачу до похода в парикмахерскую. Слова Джорджии Рамсботтом были явно окрашены нелюбовью к Юджинии Дэвис, однако Линли не мог не признать, что ее информация совпадала с найденной в ежедневнике убитой женщины.

Он поблагодарил Джорджию за содействие, хотя это содействие ему пришлось вырывать чуть ли не силой, и выпроводил даму из кабинета. Хейверс стала по очереди приглашать остальных членов клуба для опознания фотографии Кати Вольф. Линли видел, что все старались быть полезными, но ни один не смог припомнить, что видел изображенную женщину в окрестностях клуба.

Детективы вернулись на Фрайди-стрит, где Линли оставил свою машину напротив крошечного дома Юджинии Дэвис. По дороге к книжному магазину Хейверс спросила у него:

– Ну что, инспектор, вы удовлетворены?

– Чем?

– Проверкой версии с Катей Вольф.

– Не совсем.

– Но вы же не можете по-прежнему предполагать, что она убийца. Только не после этого. – Большим пальцем она ткнула в направлении клуба «Шестьдесят с плюсом». – Если бы это Катя Вольф переехала Юджинию Дэвис, то ей нужно было бы знать, куда та ехала в тот вечер, правильно? Или ей пришлось бы следовать за машиной Дэвис отсюда, прямо от коттеджа. Вы согласны?

– Это очевидно.

– Значит, в любом случае Вольф, выйдя из тюрьмы, должна была бы так или иначе вступить в контакт с Дэвис. Да, мы еще не получили результатов от телефонной компании. Кто знает, может, последние двенадцать недель Юджиния Дэвис и Катя Вольф целыми вечерами болтали, как школьницы, обсуждая неизвестные нам пока дела. Но если по телефонным звонкам мы ничего не получим, то остается только одна возможность: кто-то проследил за Юджинией Дэвис отсюда до Лондона. И мы оба знаем, что одному человеку это не составило бы никакого труда.

Она указала на дверь книжного магазина. Вывеску о том, что магазин закрыт, уже сняли.

Линли сказал:

– Давайте послушаем, что нам поведает майор Уайли, – и вошел в магазин.

Тед Уайли распаковывал коробку с новыми книгами и выкладывал пахнущие типографской краской тома на стенд с надписью «Новинки». В дальнем углу магазина в одном из кресел удобно устроилась женщина, попивая из крышки термоса чай и читая раскрытую на коленях книгу.

– Видел ваш автомобиль, когда вернулся, – сообщил детективам майор Уайли, имея в виду «бентли». Он вынул очередные три книги, смахнул с них тряпкой пыль и нашел им место на стенде. – К чему вы пришли?

Майор обладал необычной способностью в любой ситуации брать инициативу в свои руки. Все сказанное Уайли звучало как указание, приказ или требование. Судя по всему, он решил, что лондонские полицейские приехали в Хенли-он-Темз исключительно ради того, чтобы доложить ему о достигнутых успехах по делу.

– В настоящий момент слишком рано делать какие-либо заключения, майор Уайли, – ответил инспектор.

– Скажу вам одно, – подхватил Уайли. – Чем дольше тянется ваше расследование, тем меньше шансов, что вы поймаете подонка. У вас должны быть какие-то версии. Подозрения. Хоть что-нибудь.

Линли показал ему фотографию Кати Вольф.

– Вы никогда не встречали эту женщину? Может, где-нибудь поблизости? Или вообще в Хенли?

Уайли покопался в нагрудном кармане пиджака и извлек большие очки в тяжелой роговой оправе. Он встряхнул их одной рукой, откидывая дужки, и водрузил на свой мясистый нос. Секунд пятнадцать он щурился, вглядываясь в снимок, потом спросил:

– Кто это?

– Ее имя Катя Вольф. Она та самая женщина, которая утопила дочь Юджинии Дэвис. Вы узнаете ее?

Уайли снова вперил взгляд в фотографию, и по выражению его лица было видно, что он очень хотел бы узнать ее, чтобы положить конец снедающей его неизвестности, чтобы выяснить, кто напал на любимую им женщину, а может, и совсем по другой причине. Но в конце концов он покачал головой и вернул снимок Линли.

– А как насчет того парня на «ауди»? – спросил он. – Он был очень раздражен. Даже зол. У него явно руки чесались, я чувствовал это. И то, как он сорвался с места, когда уезжал… Он из тех парней, которые могут взорваться. Не получит то, что ему надо, и тогда его не остановить. Остановит только мертвое тело. Или тела. Вы понимаете, о чем я. Есть такой тип людей.

– Мы пока не выяснили, кто он, – сказал Линли. – В городе над списком всех «ауди» в Брайтоне работает целая команда. Мы ожидаем вскоре получить от них информацию.

Уайли проворчал что-то невнятное и, сняв очки, засунул их обратно в карман.

– Вы упоминали, что миссис Дэвис хотела рассказать вам что-то, – продолжил Линли, – и что она даже специально договорилась с вами о встрече. Нет ли у вас каких-либо предположений насчет темы этого разговора?

– Ни единого.

Уайли вновь занялся книгами. Он достал из коробки новую пачку и проверил качество суперобложек, раскрывая каждый том и проводя пальцами по внутренним отворотам.

Наблюдая за майором, Линли размышлял о том, что мужчине обычно известно, отвечает женщина взаимностью на его чувства или нет. Мужчина знает также – не может не знать, – когда страсть в любимой женщине начинает угасать. Порой мужчина обманывает себя на этот счет, отрицая очевидное вплоть до того момента, когда дальнейшие отношения становятся вовсе невозможными. Но и в таких случаях на подсознательном уровне он знает, что не все идет, как ему хотелось бы. Однако признание этого вслух является для мужчины пыткой. И в такой ситуации кое-кто может предпочесть радикальный способ решения проблемы.

Линли сказал:

– Майор Уайли, вчера вы прослушали сообщения на автоответчике миссис Дэвис. Вы слышали голоса мужчин, и для вас не станет сюрпризом мой следующий вопрос. Как вы считаете, не могла ли миссис Дэвис иметь отношения с другим мужчиной помимо вас? Не об этом ли она собиралась рассказать вам?

– Я думал об этом, – тихо ответил Уайли. – Только об этом и мог думать с тех пор, как… Проклятье. Проклятье.

Он затряс головой и сунул руку в карман брюк. Оттуда появился носовой платок, в который майор шумно высморкался, что привлекло внимание женщины, читавшей в глубине магазина. Она оглянулась, увидела Линли и Хейверс и окликнула майора:

– Майор Уайли, все в порядке?

Он кивнул, поднял руку якобы в утвердительном жесте, но одновременно спрятал за поднятым плечом голову, чтобы она не увидела выражения его лица. Женщину такой ответ вполне удовлетворил, и она вернулась к своему чтению, а Уайли признался инспектору:

– Я чувствую себя идиотом.

Линли ждал продолжения. Хейверс постукивала карандашом по блокноту и хмурилась.

Уайли справился с чувствами и рассказал полицейским о том, в чем, по-видимому, ему было труднее всего признаться: о вечерах, когда он следил за коттеджем Юджинии Дэвис из окон своей квартиры над магазином. И в частности, о той ночи, когда его наблюдения принесли результат.

– Было около часа ночи, – говорил Уайли. – Тот самый тип на «ауди». И она прикоснулась к нему… Да. Да. Я любил ее, а у нее был кто-то другой. Должно быть, об этом она и хотела мне рассказать, инспектор. Точно не знаю. Тогда я знать не хотел, не хочу знать и теперь. Зачем?

– Затем, чтобы найти убийцу, – заметила Хейверс.

– Вы думаете, что это я?

– Какая у вас машина?

– «Мерседес». Вот он стоит, перед магазином.

Хейверс взглянула на Линли в ожидании указаний, и он кивнул. Она вышла на улицу и под взглядами двух мужчин, следивших за ней через окно, тщательно осмотрела переднюю часть автомобиля. Машина была черной, но при отсутствии повреждений цвет не имел значения.

– Я бы никогда не причинил ей боли, – негромко произнес майор. – Я любил ее. Надеюсь, вы понимаете, что это значит.

И что из этого следует, мысленно добавил Линли. Но промолчал, дожидаясь, когда Хейверс закончит осмотр автомобиля и вернется в магазин. Чисто, прочитал Линли в ее взгляде. И еще он видел, что Хейверс разочарована.

Уайли тоже это заметил. Он не отказал себе в удовольствии спросить:

– Вы удовлетворены? Или последует допрос с пристрастием?

– Полагаю, вы заинтересованы в том, чтобы мы выполнили нашу работу, – парировала Хейверс.

– Так выполняйте, – сказал Уайли. – Да, еще одно. Из дома Юджинии пропала фотография.

– Что за фотография? – спросил Линли.

– Та, на которой снята девочка. Одна.

– Почему вы не сообщили нам об этом вчера?

– Тогда я не обратил на это внимания. Только утром вспомнил. Вчера на столе стояло двенадцать фотографий, три ряда по четыре снимка в каждом. Но у нее в доме всегда было тринадцать снимков ее детей – двенадцать, где они оба, и один только с девочкой. И вот этой фотографии не было, если только Юджиния не унесла ее наверх.

Линли вопросительно взглянул на Хейверс. Она мотнула головой. Ни в одной из трех комнат, осмотренных ею на втором этаже «Кукольного коттеджа», такого снимка не было.

– Когда вы в последний раз видели это фото? – спросил Линли.

– По-моему, в доме всегда были все тринадцать снимков. Правда, не так, как вчера – все на кухне, а расставленные повсюду. В гостиной. На втором этаже. На лестнице. В ее рабочей комнате.

– Может, она взяла снимок с собой, чтобы купить новую рамку, – высказала предположение Хейверс. – Или просто выбросила.

– Она бы никогда этого не сделала! – воскликнул шокированный майор.

– Или отдала кому-нибудь, навсегда или на время.

– Фотографию своей дочери? Кому бы она могла ее отдать?

А вот это, думал Линли, вопрос, на который нужно найти ответ.

Вновь оказавшись на тротуаре Фрайди-стрит, Хейверс выдвинула еще одну гипотезу:

– Она могла послать этот снимок по почте. Мужу, например. Вы не помните, инспектор, когда вы разговаривали с ним, в его квартире были фотографии дочери?

– Я, во всяком случае, ни одной не заметил. Там были только снимки Гидеона.

– Ну вот, видите. Они же общались, муж и жена. Из-за страха сцены у их сына. Может, речь зашла и о младшей дочери? Мог ведь он попросить у Юджинии снимок Сони, а она послала. И узнать это будет довольно легко, как вы считаете?

– Но это было бы странно, если бы у Дэвиса не сохранилось ни одной фотографии дочери, Хейверс.

– Люди вообще странные существа, – философски сказала Хейверс. – С вашим опытом работы в полиции вы должны бы это знать.

Возразить было нечего. Линли сказал:

– Предлагаю еще раз осмотреть дом Юджинии Дэвис, удостовериться, что фотографии действительно нет.

Всего несколько минут потребовалось двум детективам, чтобы убедиться в верности наблюдений майора Уайли. Кроме двенадцати рамок, выстроенных на кухонном столе, детских фотографий в коттедже не было.

Линли и Хейверс стояли в гостиной, обсуждая этот факт, когда зазвонил мобильный телефон инспектора. Это звонил Эрик Лич с новостями из Хэмпстеда.

– Мы нашли его, – с ходу заявил он Линли довольным голосом. – Брайтонский владелец «ауди» и абонент «Селлнета» – это одно лицо.

– Йен Стейнс? – спросил Линли, вспомнив имя, связанное с «Селлнетом». – Ее брат?

– Точно.

Лич продиктовал инспектору адрес, и тот записал его на обратной стороне своей визитной карточки.

– Займитесь им, – велел Лич. – Что у вас по Вольф?

– Ничего.

Линли коротко отчитался о визите в клуб «Шестьдесят с плюсом» и в книжный магазин Уайли, а также поведал Личу о пропаже одной из тринадцати фотографий из дома Юджинии Дэвис. Старший инспектор предложил еще одно объяснение исчезновению снимка:

– Она могла взять его с собой в Лондон.

– Показать кому-нибудь?

– И это снова приводит нас к Пичли.

– Но зачем бы она стала показывать ему фото? И тем более отдавать ему?

– У меня есть такое чувство, будто Пичли не все нам рассказал, – поделился своими впечатлениями Лич. – Раздобудьте фотографию этой Дэвис. В доме у нее наверняка найдется одна. Или спросите у майора. С этим снимком поезжайте в ресторан «Королевская долина» и в гостиницу «Комфорт-инн». Есть шанс, что ее там опознают.

– С Пичли?

– Вы же слышали, он предпочитает дам в возрасте.

Когда полицейские удалились, Тед Уайли поручил миссис Дилдей присматривать за магазином. Утро выдалось тихое в смысле покупательской активности, день обещал быть таким же, так что он не испытывал угрызений совести, оставляя магазин на увлеченную чтением клиентку. К тому же настало время, чтобы она хоть чем-то расплатилась за самовольно присвоенную привилегию прочитывать все новые бестселлеры бесплатно, лишь изредка покупая поздравительные открытки. И поэтому Тед поднял миссис Дилдей из ее любимого кресла, оставил необходимые инструкции по работе с кассой и пошел к себе в квартиру.

Дэ Эм спала в прямоугольнике жидкого солнечного света. Он перешагнул через ретривера и сел перед старым письменным столом Конни. Там он хранил брошюры о грядущих оперных сезонах Вены, Санта-Фе и Сиднея. Долгое время он лелеял надежду, что один из этих сезонов станет декорацией для их с Юджинией отношений, вышедших на новый уровень. Он мечтал, как они будут путешествовать по Австрии, Америке, Австралии, как они будут наслаждаться Россини, Верди и Моцартом, дополняя музыкой радость от общения друг с другом и расширяя рамки их взаимной любви. Три долгих и полных тревог года они вдвоем приближались к его заветной мечте, создавая для нее основу из взаимной преданности, нежности, ласки и поддержки. Они говорили друг другу, что все остальное, что следует из соединения мужчины и женщины, в частности секс, приложится само собой, когда придет время.

После смерти Конни и особенно после назойливых преследований другими женщинами, в поле зрения которых попадал Тед Уайли, для него огромным облегчением стало знакомство с женщиной, которая сначала желала построить основу для отношений и только потом создавать общий дом. Но теперь, после ухода полиции, Тед наконец заставил себя признать реальное положение дел: колебания Юджинии, ее неизменно мягкое «Я еще не готова, Тед» на самом деле были свидетельством того, что она не готова для него. А чем иначе объяснить то, что на ее автоответчике какой-то мужчина оставил сообщение, полное отчаяния и эмоций? Чем объяснить расставание с мужчиной на пороге ее дома в час ночи? Чем еще объяснить встречу с мужчиной на стоянке перед клубом «Шестьдесят с плюсом» и то, как он умолял ее, словно речь шла о самом дорогом в жизни мужчины, включая его сердце? На все эти вопросы существовал только один ответ, и Тед его знал.

Каким же он был идиотом! Вместо того чтобы тихо радоваться благословенной передышке от сексуальных трудов, которую предоставила ему сдержанность Юджинии, он должен был сразу заподозрить, что у нее есть кто-то другой. Но он ничего не заподозрил, слишком счастливый, что избавлен от плотских запросов Джорджии Рамсботтом.

Она звонила вчера вечером. Поток неискренних соболезнований («Тедди, как я тебе сочувствую. Я сегодня говорила с полицией, и мне сказали, что Юджиния… Дорогой мой Тедди, что я могу для тебя сделать?») едва скрывал ее энтузиазм.

– Я буду у тебя через пять минут, – заявила она. – Никаких «но» и «если», дорогой. Ты не можешь оставаться с этим один на один.

У него не было возможности возразить, а смелости сбежать до ее прибытия не хватило. Джорджия влетела в квартиру через несколько минут после звонка, с блюдом своей фирменной картофельной запеканки с мясом. Она гордо сорвала с блюда фольгу, и Тед с тоской увидел образец кулинарного искусства, украшенный идеально симметричными волнами из пюре. Джорджия проворковала с широкой улыбкой:

– Она еще теплая, но лучше поставить ее в микроволновку. Ты должен нормально питаться, Тед, и я знаю, что ты пренебрегал этим. Я права?

Не дожидаясь ответа, она промаршировала к микроволновой печи, ловко сунула туда свою запеканку, после чего деловито заходила по кухне, доставая тарелки и вилки из шкафов и ящиков с авторитетностью, присущей женщине, знакомой с домом мужчины.

Попутно она говорила:

– Ты безутешен. Я вижу по твоему лицу. Как я тебе сочувствую! Я же знаю, какими близкими друзьями вы были. А потерять такого друга, как Юджиния… Не подавляй своих чувств, дай им вылиться наружу, Тедди.

Друг, думал Тед. Не любовница. Не жена. Не спутница жизни. Не партнер. Друг и все то, что подразумевается под дружбой.

В этот миг он ненавидел Джорджию Рамсботтом. Он ненавидел ее не только за то, что она вторглась в его одиночество, как ледокол в скованные льдом воды, но и за проницательность. Она говорила, пусть не буквально, то, что он не решался даже мысленно предположить: та связь, которая, как ему хотелось верить, существовала между ним и Юджинией, была создана его воображением.

Женщины, заинтересованные в мужчине, обязательно проявят свой интерес, проявят довольно скоро и недвусмысленно. В ту эпоху и в том обществе, где их количество намного превышает количество самцов, они не могут поступать иначе. И доказательство этому находилось прямо в его кухне – Джорджия Рамсботтом, а ей предшествовали и другие в годы его вдовства. Не успеет мужчина произнести: «Не подумай ничего такого, я же не юнец похотливый», а они уже и трусы скинули. А если еще не скинули, то только потому, что их руки заняты расстегиванием его ширинки. Но Юджиния ничего такого не делала. Скромная Юджиния. Кроткая Юджиния. Проклятая Юджиния.

Отчаянная злость захлестнула его, и сначала он даже не мог отвечать на болтовню Джорджии. Ему хотелось стукнуть кулаком в стол, в стену. Хотелось сломать что-нибудь.

Джорджия восприняла его молчание за стоицизм, за гордое подавление чувств, приличествующее любому достойному гражданину Британии мужского пола.

– Знаю, знаю. Такая утрата. Чем старше мы становимся, тем чаще нам приходится провожать дорогих нам людей. Но я вот что поняла: мы должны с особым трепетом поддерживать те добрые отношения, что еще остались у нас. Нельзя замыкаться в своем горе, отворачиваясь от тех, кто искренне беспокоится о тебе, Тедди. Мы тебе этого не позволим.

Она перегнулась через стол и положила на его руку свои обросшие кольцами пальцы. Ему вспомнились руки Юджинии, так не похожие на эти цепкие захваты с красными наконечниками. Она никогда не носила колец и коротко стригла ногти с белыми полумесяцами в основании.

– Не надо отворачиваться, Тедди, – сказала Джорджия, крепче впиваясь в него пальцами. – Не гони нас. Мы хотим помочь тебе справиться с этим. Мы любим тебя. Искренне и глубоко. Ты сам поймешь.

Можно было подумать, что ее собственного неудачного романа с Тедом никогда не существовало. Его несостоятельность и ее презрение по этому поводу были изгнаны из памяти. За прошедшие без мужчины годы Джорджия явно пересмотрела свою шкалу ценностей. Теперь это была другая женщина, в чем бедняжке Теду и предстоит убедиться, как только она вновь прокопает лазейку в его жизнь.

Все это весьма красноречиво читалось в ее жесте и ее взгляде. К горлу Теда подкатил комок желчи, все его тело горело. Ему немедленно нужно было выйти на свежий воздух.

– Где этот пес? – произнес он вдруг и резко встал. – Дэ Эм! Куда ты запропастилась? Ко мне. – И Джорджии: – Извини, я как раз собирался выгулять собаку, когда ты позвонила.

Так он и сбежал, не пригласив Джорджию присоединиться и не дав ей шанса пригласить себя самой. Он еще раз громко окликнул Дэ Эм: «Пойдем, старушка, пора гулять!» – и выскочил на улицу, прежде чем Джорджия успела перестроиться. Тед не сомневался, что его побег она объяснит чрезмерной поспешностью своих действий. Не сомневался он и в том, что никаких других объяснений у нее нет. И это крайне важно, вдруг понял Тед. Жизненно важно не позволить этой женщине узнать его лучше.

Он быстро шагал по пустынным улицам, переживая все вновь. Глупец, ругал он себя, глупец и слепец. Увивался вокруг нее, как мальчишка, надеющийся на взаимность местной распутницы и совсем не видящий, что она шлюшка, потому что он слишком молод, слишком неопытен, слишком горяч… слишком слаб. Да, он слишком слаб.

Тед стремительно несся к реке, таща за собой несчастного пса. Он стремился уйти от Джорджии как можно дальше и хотел не возвращаться домой как можно дольше, чтобы она наверняка ушла, не дождавшись его. Даже Джорджия Рамсботтом не могла рисковать разом всеми своими шансами, выкладывая козыри в первый же вечер. Она уйдет из его квартиры и несколько дней будет держаться в стороне. Потом, рассудив, что он уже должен остыть после их стычки, она вернется вновь под флагом сочувствия и заботы. Схему ее действий Тед мог расписать по часам.

На углу Фрайди-стрит и набережной он повернул налево и двинулся вдоль Темзы. Фонари вдоль улицы поливали асфальт озерцами молока, ветер резкими порывами бросал на редких прохожих тяжелую сырость, поднятую с реки. Тед поправил воротник дождевика и сказал собаке, с тоской поглядывающей на растущий неподалеку кустик в надежде прикорнуть под ним на минутку:

– Пойдем, старушка.

Рывок поводком, как всегда, помог. Они двинулись дальше.

Возле церкви они оказались как-то случайно, Тед и не думал туда идти. Он и не вспоминал о том, что видел в тот вечер, когда не стало Юджинии. Дэ Эм рванулась к траве, как лошадь, завидевшая свое стойло, Тед даже не успел остановить ее. Пес пристроился на газоне и занялся своим делом, и было поздно тащить его в более укромное местечко.

Без намерения, без единой мысли, не желая понимать, что могли означать его действия, Тед медленно перевел взгляд с собаки на строения приюта для неимущих у дальнего конца дорожки. Он только быстренько взглянет в ту сторону, сказал он себе, просто проверит, задернула ли занавески женщина из третьего домика справа или нет. Если нет и если свет в ее окне горит, то он окажет ей услугу, откроет ей глаза на то, что любой случайный прохожий может заглянуть в ее дом и… и, например, прикинуть ценность ее имущества.

Свет горел. Значит, как раз подходящий момент совершить доброе дело. Тед оттащил Дэ Эм от покосившегося надгробия, которое собака неторопливо обнюхивала, и поволок ее за собой с максимально возможной скоростью. Важно было добраться до приюта прежде, чем женщина в третьем домике сделает нечто, что их обоих поставит в неловкое положение. Потому что если она начнет раздеваться, как в тот вечер, то он уже не сможет постучаться в дверь и предупредить ее о том, что с улицы все видно, ведь это означало бы признание в том, что он подсматривал за ней.

– Двигайся, Дэ Эм, – уговаривал он собаку. – Живее.