Предатель памяти Джордж Элизабет

Затем она пошла на кухню, где одуряюще благоухали пышные оладушки, обожаемые Дэниелом. Катя напекла их столько, чтобы хватило всем троим; они лежали горкой в металлической миске возле плиты, чтобы не остыли. Помимо оладий Катя собиралась подать к завтраку и традиционно английское блюдо: на сковороде уже шипели полоски бекона.

– А вот и ты, – с улыбкой сказала Катя. – Кофе готов. И чай для Дэниела. Где же наш мальчик? Кажется, душ принимает? Это что-то новенькое. Уж не появилась ли в его жизни девочка?

– Не знаю, – ответила Ясмин. – Если и появилась, то он еще ничего не рассказывал.

– В любом случае это должно случиться. Дэниел и девочки. Раньше, чем ты думаешь. Сейчас дети растут очень быстро. Ты с ним уже говорила на эту тему? О фактах жизни, так сказать?

Ясмин налила себе кружку кофе.

– О фактах жизни? – повторила она. – С Дэниелом? Ты имеешь в виду, о том, откуда берутся дети?

– Ему было бы полезно знать, если он еще ничего об этом не знает. Или ему уже рассказали другие? Раньше, еще до тебя.

Катя старательно избегала упоминать слова «интернат» или «опека», и Ясмин знала, что вызвано это не только нежеланием ранить ее чувства, но и стремлением Кати оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше. «Как, по-твоему, я выживаю в этих стенах? – спросила она однажды Ясмин. – Только благодаря тому, что строю планы. Я думаю о будущем, а не о прошлом». И для Ясмин, продолжала Катя, будет лучше, если та тоже будет придерживаться этого правила. «Ты должна знать, что будешь делать, когда выйдешь отсюда, – настаивала она. – Знать во всех деталях, что и как будешь делать, кем и чем станешь. А потом тебе останется только воплотить все это в реальность. Ты сможешь. Но начинать нужно уже сейчас, здесь, пока у тебя есть время сконцентрироваться на своих целях».

«А ты сама? – думала Ясмин, сидя за кухонным столом и наблюдая за тем, как ее любовница раскладывает оладьи на тарелки. – А ты сама, Катя? Какие планы ты строила, пока сидела в тюрьме, каким человеком ты хотела стать?»

До Ясмин вдруг дошло, что Катя никогда не рассказывала об этом, она лишь говорила: «Когда я стану свободной, придет мое время».

«Время для кого? – гадала Ясмин. – Время для чего?»

Оказывается, раньше она не отдавала себе отчета в том, как надежно и спокойно жить в заключении. Когда ты в тюрьме, у тебя возникают только самые простые вопросы, и ответы на них столь же просты. На свободе вопросов и возможных ответов слишком много.

Катя обернулась от плиты с тарелкой в руках.

– Ну, где же Дэниел? Если он не поторопится, оладьи совсем остынут и станут невкусными.

– Он хочет поехать в «Дисней уорлд» на рождественских каникулах, – сказала Ясмин.

– Да? – улыбнулась Катя. – Что ж, надо подумать, может, мы сумеем это устроить.

– Как?

– Есть несколько вариантов, – уклончиво ответила Катя. – Он славный мальчик, наш Дэниел. Он должен получать то, что хочет. Как и ты.

Это был удобный случай задать вопрос, и Ясмин немедленно воспользовалась им.

– А если я хочу тебя? Если это все, чего я хочу?

Катя засмеялась, поставила тарелку Дэниела на стол и подошла к Ясмин.

– Видишь, как все просто? – сказала она. – Ты произносишь свое желание вслух, и оно тут же исполняется. – Поцеловав Ясмин, Катя вернулась к плите, громко крикнув: – Дэниел! Оладьи ждут тебя! Скорее за стол!

Вдруг в дверь позвонили, и Ясмин глянула на маленькие облупившиеся часы, стоящие на плите. Половина восьмого. Кто бы это мог быть? Она нахмурилась.

Катя тоже удивилась.

– Для соседей еще слишком рано, – заметила она, пока Ясмин перевязывала пояс-оби на алом кимоно, служившем ей халатом. – Надеюсь, ничего неприятного, Яс. Или это Дэниел что-то натворил, а?

– Пусть только попробует, – сказала Ясмин.

Она подошла к двери и посмотрела в глазок. И замерла на вдохе, увидев, кто стоит с другой стороны, терпеливо ожидая, когда ему откроют. А может, и не так уж терпеливо, потому что он поднял руку и еще раз нажал на кнопку звонка. В дверях кухни появилась Катя со сковородкой в одной руке и лопаткой в другой. Ясмин прошептала ей:

– Это опять тот проклятый коп.

– Чернокожий парень, что приходил вчера? А-а. Ну ладно. Впусти его, Яс.

– Я не хочу…

Опять зазвонил звонок, и Дэниел высунул из ванной голову с криком:

– Мам! В дверь звонят! Ты откроешь или нет?

Он не заметил сразу, что она уже стоит у двери, как непослушный ребенок, прячущийся от наказания. Потом он увидел и мать, и выглядывающую из кухни Катю.

– Яс, открой дверь, – сказала Катя, обращаясь к Ясмин, а Дэниела позвала завтракать: – Оладьи стынут, сколько можно говорить. Я испекла для тебя ровно две дюжины, как ты любишь. Твоя мама говорит, что на Рождество ты хочешь поехать в «Дисней уорлд». Беги оденься, и мы поговорим с тобой об этом.

– Мы никуда не поедем, – ответил мальчик уныло.

Конец его фразы заглушил очередной звонок.

– А-а, так ты знаешь наперед, что произойдет в будущем? Иди одевайся. Нам нужно поговорить.

– Зачем?

– Затем, что, если говорить о мечте, она станет более реальной. А когда мечта станет реальной, то у тебя больше шансов, что она сбудется. Ясмин, mein Gott[27], открой же дверь. Он все равно уже слышал нас, этот коп. Он будет звонить, пока мы его не впустим.

Ясмин послушалась. Она распахнула дверь с такой силой, что стукнула ею о стену. У нее за спиной Дэн шмыгнул в свою комнату, а Катя вернулась в кухню. Без каких-либо предисловий Ясмин спросила темнокожего полицейского:

– Как ты вошел в подъезд? Я не помню, чтобы кто-то звонил по домофону.

– Дверь лифта была открыта, – ответил констебль Нката. – Так что звонить не было нужды.

– И что тебе опять от нас нужно, а?

– Всего несколько вопросов. Ваша… – Он замялся и посмотрел через голову Ясмин в глубь квартиры, туда, где свет из кухни падал на ковер неосвещенной гостиной желтым овалом. – Катя Вольф здесь?

– А где еще она может быть в половине восьмого утра? – поинтересовалась Ясмин.

На лице констебля появилось многозначительное выражение, и Ясмин заторопилась сменить тему.

– Мы уже рассказали тебе все, что могли. Даже если мы повторим все с начала до конца еще раз, никакой разницы в том, что мы сказали раньше и что скажем теперь, не найдется.

– Появилось кое-что новое, – сказал он невозмутимо. – И у меня возникли новые вопросы.

– Мам, – раздался голос Дэниела из спальни, – а где мой школьный свитер? Его нет на телевизоре? А то я не могу его найти…

С этими словами он вышел в коридор, направляясь на поиски пропавшего предмета одежды. На нем была белая рубашка, трусы и носки, а волосы еще блестели после душа.

– Доброе утро, Дэниел, – сказал ему полицейский, кивая и улыбаясь. – Собираешься в школу?

– Тебя не касается, куда собирается мой сын! – рявкнула Ясмин прежде, чем Дэниел успел ответить. А потом прикрикнула на сына, хватая его свитер с полки книжного шкафа: – Дэн, иди, наконец, завтракать! Катя все утро печет для тебя оладьи. Чтобы съел все до единой!

– Здрасте, – робко сказал Дэниел констеблю с таким счастливым видом, что сердце Ясмин сжалось. – Вы помните, как меня зовут?

– Помню, – подтвердил Нката. – А меня зовут Уинстон. Тебе нравится ходить в школу, Дэниел?

– Дэн! – Ясмин крикнула так яростно, что ее сын подпрыгнул. Она швырнула ему через коридор свитер. – Ты слышал, что я сказала? Одевайся и иди есть!

Дэниел кивнул. Но глаз от полицейского не отвел. Наоборот, мальчик буквально упивался присутствием взрослого мужчины, разглядывал его с таким неприкрытым интересом и желанием знать и быть узнанным, что Ясмин захотелось встать между ними и толкнуть сына в одну сторону, а несносного копа в другую. Дэниел попятился в свою комнату, глядя на Нкату и отчаянно пытаясь продлить разговор:

– А вы любите оладьи? Они такие маленькие. Особенные. Наверное, у нас их достаточно…

– Дэниел!

– Ой. Извини, мам.

Он просиял улыбкой в тридцать тысяч ватт и исчез в спальне.

Ясмин повернулась к Нкате. Она внезапно ощутила, каким холодом дует через открытую дверь, как коварный сквозняк подкрадывается к ее голым ногам, щекочет ее под коленями и ласкает бедра, как напрягаются ее соски. Сам факт, что они отвердели, раздражал ее, делал ее заложницей собственного тела. Она зябко вздрогнула, все еще не решив, захлопнуть ли за детективом дверь, тем самым впуская его в квартиру, или нет.

Это решение за нее приняла Катя. Она тихо сказала от кухонной двери:

– Впусти его, Яс.

Ясмин шагнула назад, позволяя констеблю пройти внутрь, и он благодарно кивнул Кате. Ясмин захлопнула дверь и сняла с вешалки пальто, накинула его на себя и плотно запахнула на талии, как будто это был корсет, а она – леди Викторианской эпохи, задумавшая сделать себе фигуру в форме песочных часов. Тем временем Нката расстегнул свое пальто и ослабил шарф, совсем как гость, приглашенный на ужин.

– Мы завтракаем, – уведомила его Катя. – Дэниел не должен опаздывать в школу.

– Чего надо? – снова спросила Ясмин у полицейского.

– Хочу узнать, не захотите ли вы изменить что-нибудь из того, что сказали мне в прошлый раз.

Он обращался к Кате.

– Нет, ничего изменять я не хочу, – ответила она.

– Я должен сообщить вам кое-что и прошу как следует обдумать мои слова, – сказал он.

Ясмин вспыхнула. Гнев и страх взяли в ней верх над способностью рассуждать здраво. Она воскликнула:

– Да это же чистой воды домогательство! Вот что это такое! Это домогательство, и ты сам отлично это знаешь!

– Яс! – негромко окликнула ее Катя. Она поставила сковороду на тумбу у кухонной двери, а сама осталась стоять в дверном проеме. Свет, падающий из кухни, оставлял ее лицо в тени. – Пусть скажет, зачем пришел.

– Мы уже выслушали его.

– Я так поняла, что у него есть что-то новое.

– Нет.

– Яс…

– Нет! К черту, я не собираюсь позволять какому-то несчастному ниггеру с ордером в руках…

– Мама?

В гостиную вошел Дэниел, полностью одетый к школе, и на лице его был написан такой ужас, что Ясмин захотелось стереть, изъять из воздуха свой крик, где он повис, как злобный забияка, бьющий по лицу не столько констебля, сколько ее саму.

Ясмин велела сыну:

– Иди завтракать. – А констеблю резко сказала: – Говори, что хотел, и проваливай отсюда!

Невыносимо долгую секунду Дэниел не двигался, словно ожидая указаний от полицейского, что-нибудь вроде разрешения сделать то, что велела ему мать. При виде этого Ясмин чуть не ударила сына, но сумела сдержаться. Она сделала несколько глубоких вдохов и попыталась замедлить бешеный бег сердца. Потом медленно произнесла: «Дэн», и тогда ее сын пошел на кухню.

Когда он проходил мимо отступившей в сторону Кати, та шепнула ему:

– В холодильнике есть сок, Дэниел.

Трое взрослых молчали, пока из кухни не донеслись приглушенные звуки, свидетельствующие, что Дэниел, по крайней мере, делает вид, что завтракает. Все трое оставались на тех местах, куда встали после того, как полицейский вошел в квартиру. Описываемый ими треугольник вершинами упирался в прихожую, кухонную дверь и телевизор. Ясмин хотела поменять место и присоединиться к своей любовнице, но успела сделать лишь пару шагов, потому что первые же слова полицейского заставили ее остановиться.

– Обычно выглядит не очень красиво, когда история меняется слишком поздно, мисс Вольф. Вы уверены, что в тот вечер были здесь и смотрели телевизор? Мальчик подтвердит это, если я спрошу его?

– Оставь Дэниела в покое! – взвизгнула Ясмин. – Я не позволю тебе говорить с ним!

– Яс, – тихо, но настойчиво проговорила Катя, – может, пойдешь позавтракаешь? Похоже, констебль хочет поговорить со мной.

– Я не оставлю тебя одну с этим типом. Ты знаешь, как работают копы. Им нельзя доверять ни в чем, только…

– Только в передаче фактов, – закончил за нее Нката. – И если вы будете доверять фактам, которые я вам сейчас скажу, то меня это вполне устроит. Так что насчет того вечера…

– Мне нечего добавить к тому, что я уже говорила.

– Хорошо. А вчера вечером, мисс Вольф?

Ясмин заметила, что лицо Кати дрогнуло, самую малость, лишь сузились глаза.

– Что вчера вечером?

– Вы тоже смотрели телевизор, как и раньше?

– Зачем тебе это? – снова не выдержала Ясмин. – Катя, ничего не говори ему, пока он не объяснит, почему он это спрашивает. Он нас не обманет. Сначала пусть скажет, почему он задает этот вопрос, или ему придется утаскивать свою большую черную задницу и порезанную морду прочь из моей квартиры. Ясно тебе, мистер?

– Вчера был совершен еще один наезд с побегом с места происшествия, – сказал Нката Кате. – Так вы расскажете мне, что делали вчера вечером?

В голове Ясмин заголосили на разные лады тревожные звоночки и сирены, и она с трудом расслышала Катин ответ:

– Я была здесь.

– Примерно в половине двенадцатого?

– Здесь, – повторила она.

– Ага, – сказал полицейский и добавил то, что ему явно не терпелось сказать с того самого момента, как Ясмин открыла ему дверь: – Значит, вы не остались с ней на всю ночь? Просто встретились, перепихнулись и разбежались. Так все было?

Наступила невыносимая тишина, посреди которой в мозгу Яс звенело отчаянное «Нет!». Всеми силами души она призывала подругу ответить полицейскому хоть что-нибудь, не прикрываться молчанием и не уходить.

Отвечая копу, Катя смотрела на Ясмин.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю о вашей поездке через весь Южный Лондон на автобусе, совершенной вами вчера вечером после работы, – ответил детектив. – Я говорю о том, что в результате вы оказались в Путни, в кафе «Фрер Жак». А потом пошли пешком к дому пятьдесят пять на Галвестон-роуд. Я говорю о том, что происходило внутри и с кем это происходило. Теперь вы понимаете, о чем я говорю? Или вы по-прежнему настаиваете на том, что смотрели телевизор в этой комнате? Судя по тому, что я видел, даже если телевизор был включен, ваши глаза были приклеены совсем не к телеэкрану.

– Вы следили за мной, – осторожно сказала Катя.

– За вами и за женщиной в черном. Да, то была белая женщина в черном, – добавил он зачем-то, бросив быстрый взгляд на Ясмин. – Мой вам совет, мисс Вольф: в следующий раз выключайте свет, когда будете заниматься кое-чем интересным перед окнами.

Перед глазами Ясмин затрепетали дикие птицы. Нужно отмахнуться от них, думала она, но руки не двигались, онемели. «Белая женщина в черном» – это все, что она слышала. «В следующий раз выключайте свет».

Затем заговорила Катя:

– Понятно. Вы хорошо потрудились. Проследили за мной, какой молодец. Проследили за нами обеими – еще больший молодец. Но если бы вы немного подождали – чего вы, очевидно, не потрудились сделать, – то увидели бы, что мы покинули тот дом через пятнадцать минут. Не сомневаюсь, что лично вы, констебль, потратили бы на «кое-что интересное», как вы выразились, именно столько времени, но Ясмин может подтвердить вам, что я отношусь к женщинам, которые тратят гораздо больше времени на то, чтобы доставить удовольствие.

Нката выглядел сконфуженным, и Ясмин наслаждалась этим его видом, как наслаждалась еще одной Катиной победой, которую та одержала следующей тирадой:

– Если бы вы более тщательно относились к своей работе, констебль Нката, то узнали бы, что женщина, с которой я встретилась в кондитерской, является моим адвокатом. Ее зовут Харриет Льюис, и если вам потребуется ее телефонный номер, чтобы подтвердить мои слова, то я смогу предоставить его вам.

– А дом номер пятьдесят пять по Галвестон-роуд? – спросил он. – Кто там живет? Кого навещали в столь поздний час вы и ваша… ваш адвокат?

Эта заминка и многозначительность, с какой детектив произнес это слово, говорили о том, что он обязательно проверит слова Кати.

– Это дом ее партнера по бизнесу. А если вы спросите, по какому вопросу я консультировалась с ними, то я буду вынуждена ответить, что это конфиденциальная информация, и если вы позвоните Харриет Льюис, чтобы проверить мои слова, то она скажет вам то же самое.

Катя прошла через маленькую гостиную к дивану, где рядом с выцветшей подушкой лежала ее сумка. Она повернула выключатель, разогнав утренний полумрак, и достала из сумки пачку сигарет, прикурила одну сигарету, а потом снова раскрыла сумку, что-то нащупывая. Вскоре на свет появилась визитная карточка, которую Катя отнесла Нкате. На протяжении всего разговора она являла собой воплощенное спокойствие. Затянувшись, она выпустила под потолок струйку дыма и сказала детективу:

– Позвоните ей. И если на сегодня ваши вопросы закончились, то прошу вас уйти. Нам пора завтракать.

Нката взял визитку и, не спуская глаз с Кати, словно желая пришпилить ее к месту, спрятал белый прямоугольник в нагрудном кармане пальто.

– Берегитесь, если ее слова не совпадут с вашими от начала и до конца, – сказал он. – Потому что в таком случае…

Ясмин не дала ему договорить:

– Это все, что тебе было надо? Потому что в таком случае тебе пора проваливать.

Нката перевел взгляд на нее.

– Вы знаете, как меня найти.

– А на кой мне это надо? – рассмеялась ему в лицо Ясмин.

Она дернула входную дверь за ручку и не смотрела на детектива, когда тот покидал квартиру. Дверь с громким стуком захлопнулась. Из кухни донесся голос Дэниела:

– Мама?

Она тут же откликнулась:

– Мы сейчас придем, сынок. Ты пока ешь свои оладьи.

– И не забывай про бекон, – добавила Катя.

Но при этом они смотрели друг на друга. Смотрели долго и пристально, ожидая, кто из них первым скажет то, что должно быть сказано.

– Ты не говорила мне, что собираешься встретиться с Харриет Льюис, – нарушила молчание Ясмин.

Катя поднесла сигарету к губам, неспешно затянулась, выдохнула табачный дым. Наконец она произнесла:

– Мне нужно решить много вопросов. За двадцать лет их накопилось множество. Нам с Харриет нужно время, чтобы со всем этим разобраться.

– Что это значит? Какие вопросы? Катя, у тебя что, неприятности?

– Да, определенные неприятности имеются, но не у меня. Просто надо кое-что решить.

– Что? Что нужно…

– Яс, уже поздно. – Катя поднялась и затушила сигарету в пепельнице на кофейном столике. – Нам пора на работу. Сейчас я не могу тебе все объяснить. Ситуация слишком сложна.

Ясмин хотела спросить: «Вот почему вчера тебя так долго не было – обсуждали эту сложную ситуацию, да, Катя?» Однако она промолчала. Она добавила этот вопрос в мысленный список, в который включала все вопросы, которые по каким-то причинам не решалась задать. Например, про Катино отсутствие на работе, про то, зачем ей понадобилась машина в тот раз, когда она ездила на ней, и куда она ездила. Если им двоим предстоит строить длительные отношения – отношения вне тюремных стен, не определяемые необходимостью противостоять одиночеству, отчаянию и депрессии, – тогда им необходимо начать с разрешения всех сомнений. Этот список вопросов, который все удлинялся в ее голове, порожден именно сомнением, а сомнение – опасная болезнь, она может уничтожить все, что у них есть.

Чтобы избавиться от сомнения хотя бы на время, Ясмин стала вспоминать о своих первых днях в тюрьме, когда она находилась под следствием: о пребывании в медицинском блоке, где ее наблюдали на предмет перерастания замкнутости в психическое расстройство; об унизительном первом досмотре с полным раздеванием («Давайте-ка пошуруем во всех ваших дырках, мисс») и о всех последующих досмотрах; о бессмысленном и бесконечном склеивании конвертов, называемым в тюрьме «реабилитацией»; о гневе таком глубоком и таком сильном, что он, казалось, разъедал ее кости. Ясмин вспоминала и о Кате, которая была там уже в те первые дни во время следствия и суда. Катя пристально следила за Ясмин, но никогда не пыталась с ней заговорить, пока Ясмин сама не потребовала объяснить, чего ей надо. В тот момент они находились в столовой, где Катя, как обычно, сидела за столом одна, детоубийца, худшая разновидность убийц – не раскаявшаяся.

– Не связывайся с немкой, – сказали Ясмин. – Эта сучка только и ждет, на кого бы наброситься.

Но Ясмин все равно подошла к ней. Она села рядом с немкой, шлепнула на стол поднос с едой и спросила:

– Чего тебе от меня надо, сука? Ты следишь за мной с первого же дня, как будто я твой обед на завтра, и меня уже тошнит от этого. Понятно тебе?

Она пыталась казаться крутой. Она и без чужих подсказок знала, что ключом к выживанию за решеткой и под замком является лишь один стиль поведения: никогда не показывать свою слабость.

– Приспособиться можно по-разному, – сказала ей в ответ Катя. – Но ты не справишься, если не покоришься.

– Кому? – фыркнула Ясмин. – Этим мерзавцам? – Она резко отставила чашку, расплескав чай и замочив бумажные салфетки мутно-коричневой жидкостью. – Это не мое место. Я защищала свою жизнь.

– Именно это ты и делаешь, покоряясь. Ты защищаешь свою жизнь, только не жизнь за решеткой, а жизнь, которая наступит потом.

– Что это будет за жизнь? Когда я выйду отсюда, мой малыш уже забудет меня. Ты знаешь, что это такое?

Катя знала, хотя никогда не рассказывала о ребенке, от которого отказалась в день его рождения. Самым удивительным в Кате было то, что она за свою жизнь познала почти все: от потери свободы до потери ребенка, от доверия людям, которым доверять нельзя, до осознания, что полагаться можно только на саму себя. Первые пробные камни их взаимоотношений были положены на фундамент Катиных знаний. И за то время, что они провели вместе, Катя Вольф, просидевшая в тюрьме десять лет до появления там Ясмин, и Ясмин Эдвардс разработали план совместной жизни, которая начнется после освобождения.

Ни для одной из них месть не была частью плана. Даже само это слово ни разу не слетало с их губ. Но теперь Ясмин спросила себя, что имела в виду Катя, когда много лет назад сказала: «Мне должны». В тюрьме она никогда не объясняла, что кроется за этими словами, не рассказывала, в чем состоит долг и кто будет расплачиваться.

Ясмин не находила в себе сил, чтобы спросить у подруги, где та была прошлой ночью, когда покинула дом на Галвестон-роуд в компании своего адвоката Харриет Льюис. Сомнения Ясмин сдерживались мыслью о той Кате, которая давала ей советы, которая выслушивала ее и любила на протяжении всего срока заключения.

И все-таки… все-таки Ясмин никак не могла изгнать из головы тот миг, когда прошлой ночью Катя замерла, ложась в кровать.

Ясмин не могла не гадать, что скрывалось за этой настороженной неподвижностью. Поэтому она заметила как бы невзначай:

– Я не знала, что у Харриет Льюис есть партнер.

Катя повернулась к ней от окна с задернутыми занавесками, из-под которых только-только начал пробиваться набирающий силу дневной свет.

– Забавно, – ответила она, – но я тоже этого не знала, Яс.

– Так ты думаешь, что она поможет тебе? Поможет решить те вопросы, о которых ты говорила?

– Да. Да, я надеюсь, что у нее получится. И это будет замечательно – положить конец всем проблемам.

Катя замолчала, но не ушла, ожидая следующих вопросов, которые Ясмин Эдвардс так и не решилась задать.

Поскольку Ясмин тоже молчала, в конце концов Катя кивнула, будто она сама задала себе вопрос и получила удовлетворительный ответ.

– Все идет нормально, – сказала она. – Сегодня вечером после работы я сразу приду домой.