Предатель памяти Джордж Элизабет

Глава 15

Звонок заставил Линли вынырнуть из глубин сна. В темноте спальни он открыл глаза и зашлепал рукой по тумбочке в поисках будильника, но только смахнул будильник на пол, так и не заставив его замолчать. Линли тихо выругался. Хелен, лежавшая рядом с ним, не шевельнулась. Она продолжала мирно спать, даже когда он включил настольную лампу у кровати. Крепкий сон был ее счастливым даром, и беременность никак на это не повлияла. Хелен по-прежнему спала мертвым сном.

Линли поморгал, приходя в сознание, и понял, что звонит не будильник, а телефон. Он посмотрел на часы – без пятнадцати четыре утра. Значит, новости были дурными.

Звонил помощник комиссара сэр Дэвид Хильер. Он пролаял в трубку:

– Я в больнице «Чаринг-Кросс». Малькольма сбила машина.

– Что? Малькольма? Какого Малькольма? – переспросил Линли.

Хильер сказал:

– Проснитесь, инспектор. Протрите лицо кубиками льда, если необходимо. Малькольм в операционной. Приезжайте сюда немедленно. Я хочу, чтобы вы занялись этим делом. Сию минуту.

– Когда? Что произошло?

– Проклятый ублюдок даже не остановился, – сказал Хильер, и его голос, необычно усталый и совершенно не похожий на тот светский и выверенный вежливый тон, которым славился помощник комиссара среди сотрудников Скотленд-Ярда, ярко иллюстрировал снедавшую его тревогу.

«Сбила машина. Ублюдок даже не остановился». Линли мгновенно проснулся, словно ему в сердце ввели дозу кофеина и адреналина. Он спросил:

– Где? Когда?

– Немедленно приезжайте в больницу «Чаринг-Кросс». Я жду вас, Линли.

И Хильер дал отбой.

Линли вскочил с постели и схватил первое из одежды, что попалось ему под руку. Чтобы не будить жену, он нацарапал ей записку с сообщением, куда он уехал. Указав время, он положил листок бумаги на свою подушку и выбежал из дома, едва успев набросить пальто.

Завывавший с вечера ветер стих, но холод стоял немилосердный, к тому же пошел дождь. Линли поднял воротник пальто и трусцой побежал за угол, в гараж за «бентли».

Он старался не думать ни о кратком сообщении Хильера, ни о тоне, которым оно было сделано. Не стоит интерпретировать факты, не получив их в полном объеме, и все-таки Линли не мог удержаться от того, чтобы не провести аналогию. Один наезд и побег с места происшествия. И второй наезд и побег с места происшествия.

Линли рассчитывал, что на Кингс-роуд, несмотря на ее узость и загруженность в дневные часы, в этот час движение не будет плотным, поэтому направился прямо на Слоун-сквер, объехал забитый листьями фонтан посреди площади и промчался мимо универмага «Питер Джонс», витрины которого, уступая растущей коммерциализации общества, давно уже переливались рождественскими огнями. Быстро промелькнули модные магазинчики Челси и ухоженные особняки, спящие в окружении садиков. Помимо нескольких машин, встретившихся ему на пути в Хаммерсмит, город казался вымершим; только у входа в какое-то административное здание Линли заметил полицейского, склонившегося над закутанной в одеяло фигурой бездомного – настали такие времена, когда на одной улице можно увидеть как невообразимое богатство, так и невообразимую нищету.

Не доезжая до Кингс-колледжа, Линли свернул направо и поехал переулками к Лилли-роуд, которая ближе всего подходила к больнице «Чаринг-Кросс». Там он оставил машину на парковке и трусцой побежал к входу. Лишь тогда он позволил себе взглянуть на часы: с момента, когда его разбудил звонок Хильера, прошло неполных двадцать минут.

Помощник комиссара, такой же небритый и встрепанный, как и сам Линли, обнаружился в приемном покое отделения «скорой помощи». Он что-то резко говорил констеблю, пока три других полицейских в форме опасливо топтались в отдалении. Заметив Линли, старший офицер жестом отпустил констебля, и тот поспешно присоединился к товарищам, а помощник комиссара пошел навстречу инспектору.

Несмотря на глухую ночь, в отделении «скорой помощи» кипела работа – виной тому был дождь. Над гулом голосов раздался чей-то крик: «От Эрлс-Корта везут еще одного с травмой!», и стало понятно, что в ближайшее время в непосредственной близости от происходящего невозможно будет нормально разговаривать. Поэтому Хильер взял Линли за локоть и повел прочь из отделения по каким-то коридорам и лестницам. Он не произнес ни слова, пока они не оказались в тихом помещении, предназначенном для родственников тех, кто находится в операционной. В данный момент здесь было пусто.

Линли спросил:

– Где Фрэнсис? Она не…

– Нам позвонила Рэнди, – перебил его Хильер. – Где-то в четверть второго.

– Миранда? Что случилось?

– Фрэнсис позвонила ей в Кембридж. Малькольма не было дома. Фрэнсис рано легла спать и проснулась оттого, что на улице бешено лаяла собака. Она через окно разглядела, что их собака в саду, с ошейником и с поводком, но без Малькольма. Фрэнсис запаниковала, позвонила Рэнди. Рэнди связалась с нами. К тому времени, когда мы прибыли в дом, Малькольмом уже занимались врачи, и Фрэнсис позвонили из больницы. Фрэнсис решила, что у него случился сердечный приступ, пока он гулял с собакой. Она еще не знает… – Хильер шумно выдохнул. – Мы не смогли вывести ее из дома. Мы подвели ее к выходу, открыли дверь, Лора поддерживала ее с одной стороны, я – с другой. Но как только ее лица коснулся ночной воздух, она впала в истерику. И собака чуть с ума не сошла.

Хильер вынул из кармана платок и провел им по лицу. Линли с удивлением отметил, что за все годы знакомства с Хильером он впервые видит, чтобы помощник комиссара был расстроен.

Он осторожно спросил:

– Насколько все серьезно?

– Ему вскрыли череп, чтобы удалить осколки костей и что-то еще. Образовался отек мозга, так что над этим тоже работают. Что-то такое делают с монитором… кажется, в связи с давлением. То есть ему установили какой-то монитор, чтобы следить за давлением. То ли прямо в мозг установили, то ли еще куда… я не ухватил все детали. – Он спрятал платок в карман, резко откашлялся, произнес: – Боже, – и уставился в пространство перед собой.

Линли проговорил нерешительно:

– Сэр… принести вам кофе? – и почувствовал всю несуразность своего предложения.

Между ним и помощником комиссара было сломано немало копий. Хильер никогда не старался скрыть антипатии по отношению к Линли, а тот, в свою очередь, не скрывал презрения к хищному карьеризму Хильера. Однако в данный момент помощник комиссара переживал беду, случившуюся с человеком, бывшим его родственником и другом на протяжении последних двадцати пяти лет, и неподдельное горе окрашивало его в несколько иной тон, чем ранее. Вот только Линли пока не был уверен, как себя вести с этим новым Хильером.

– Врачи сказали, что, скорее всего, придется удалить ему селезенку, – добавил Хильер. – Печень они надеются спасти, хотя бы половину. Но пока ничего нельзя сказать наверняка.

– А он все еще…

– Дядя Дэвид!

Появление Миранды не позволило Линли закончить вопрос.

Девушка влетела в двери комнаты ожидания, одетая в мешковатый спортивный костюм, необутая, с подвязанными на затылке кудрявыми волосами. Сжимая в руке ключи от машины, она бросилась в объятия дяди.

– Тебя подвезли? – спросил он у нее.

– Я одолжила машину у подруги, приехала сама.

– Рэнди, я же просил тебя…

– Ну ладно вам, дядя Дэвид! – Она обернулась к Линли. – Вы его видели, инспектор? – И, не дожидаясь ответа, снова обратилась к помощнику комиссара: – Как он? Где мама? Она не… Господи, она не смогла приехать, да? – С блестящими от слез глазами Миранда повторяла срывающимся голосом: – Ну конечно, она не смогла, конечно нет.

– С ней сейчас твоя тетя Лора, – сказал ей Хильер. – Пойдем-ка вон туда, Рэнди. Садись. Где твоя обувь?

Миранда взглянула на ноги, не совсем отдавая себе отчет в том, что видит.

– Ох, кажется, я забыла надеть кроссовки. Дядя Дэвид, как он?

Хильер повторил ей почти то же самое, что только что говорил Линли, умолчав, правда, о том, что ее отца сбила машина. Помощник инспектора уже начал рассказывать о надежде врачей спасти хотя бы часть печени Уэбберли, когда в дверях показался мужчина в хирургическом облачении. Оглядев немногочисленных присутствующих красными от усталости и недосыпания глазами, не предвещавшими ничего хорошего, он вопросительно проговорил:

– Уэбберли?

Хильер назвал себя и представил Рэнди и Линли, обнял племянницу за плечи и спросил:

– Как он?

Хирург сообщил, что Уэбберли перевели в послеоперационную палату, откуда позднее направят в реанимацию. С помощью препаратов его будут поддерживать в состоянии комы, чтобы дать мозгу отдохнуть. Отек мозга будут снимать стероидами, барбитураты не позволят ему прийти в сознание. На то время, что потребуется для восстановления мозга, его обездвижат мышечными анестетиками.

Рэнди ухватилась за последнюю фразу.

– Значит, с ним все будет в порядке? Папа выздоровеет?

Пока неизвестно, сказал ей хирург. Состояние пациента критическое. С церебральной эдемой всегда так: наперед загадывать невозможно. С отеками нужно быть постоянно настороже, чтобы предупредить сдавливание ствола мозга.

– А что насчет селезенки и печени? – спросил Хильер.

– Мы спасли, что было возможно. Еще было несколько переломов, но по сравнению с остальным это мелочи.

– Я могу увидеть его? – спросила Рэнди.

– А вы его…

– Я дочь. Он мой отец. Можно к нему?

– Других родственников нет? – спросил врач у Хильера.

– Его жена больна, – ответил Хильер.

– Не повезло, – последовал ответ. Затем хирург кивнул Миранде: – Мы сообщим вам, когда его повезут из послеоперационной палаты в реанимацию. Но это произойдет через несколько часов, не раньше. На вашем месте я бы попытался поспать.

Когда он ушел, Рэнди повернулась к дяде и к Линли, взволнованно восклицая:

– Он не умрет! Это значит, что он не умрет! Вот что значат его слова!

– Сейчас он жив, и только это имеет значение, – сказал ей дядя, но не озвучил своих мыслей, о которых догадывался Линли: возможно, Уэбберли и не умрет, но есть вероятность, что он и не выздоровеет, по крайней мере не сможет вести полноценную жизнь, став инвалидом.

Против своей воли Линли мгновенно перенесся в прошлое, в то время, когда другой человек перенес травму головы и отек мозга. В результате его друг Саймон Сент-Джеймс оказался в том состоянии, в каком находится и сейчас, и долгие годы, прошедшие после несчастного случая, не вернули Саймону того, что он потерял из-за небрежности Линли.

Хильер усадил Рэнди на затянутый синтетикой диванчик, на котором валялось смятое больничное одеяло – след, оставленный тревожным бдением чьих-то еще родственников. Он сказал:

– Я принесу тебе чаю, – и глазами дал Линли понять, чтобы тот следовал за ним.

В коридоре Хильер остановился.

– Вы будете выполнять обязанности суперинтенданта вплоть до соответствующего распоряжения. Соберите команду и обыщите весь город, но найдите ублюдка, сбившего его.

– Сейчас я работаю над делом, которое…

– У вас проблемы со слухом? – оборвал его на полуслове Хильер. – То дело передайте кому-нибудь другому. Я хочу, чтобы вы занялись этим. Привлеките все доступные вам ресурсы. Докладывайте мне лично каждое утро. Ясно? Констебли в отделении «скорой помощи» введут вас в курс дела, но на данный момент мы знаем чертовски мало. Водитель, ехавший в противоположном направлении, заметил машину, но смог различить лишь то, что это было что-то большое – лимузин или такси. Ему показалось, что крыша у машины серая, но на это не стоит обращать внимание. Скорее всего, на крыше отразились уличные фонари, отчего она стала выглядеть светлее, чем весь автомобиль. Тем более что двухцветных машин уже давно не делают.

– Лимузин или такси. Черная машина, – подытожил Линли.

– Я рад, что вы не растеряли свою хваленую дедукцию.

Язвительное замечание красноречиво показало, сколь мало Хильеру хотелось привлекать Линли к расследованию этого дела. От насмешки старшего офицера Линли вспыхнул и почувствовал, что его пальцы непроизвольно сжимаются в кулак. Но он справился с собой и спросил, изо всех сил стараясь, чтобы вопрос прозвучал вежливо:

– Почему я?

– Потому что Малькольм выбрал бы вас, если бы мог, – отчеканил помощник комиссара. – А я хочу, чтобы его желания выполнялись.

– То есть вы считаете, что он не…

– Я ничего не считаю. – Однако дрожь в голосе Хильера опровергала его слова. – Выполняйте приказ. Оставьте дело, которое вели до этого, и немедленно займитесь расследованием наезда. Найдите мне этого сукиного сына. Притащите мне его. Вдоль улицы, где его сбили, стоят жилые дома. Кто-нибудь обязательно должен был видеть, что случилось.

– Происшествие с суперинтендантом может быть связано с делом, над которым я работаю, – наконец сумел вставить Линли.

– Как, черт возьми…

– Выслушайте меня, прошу вас.

И Хильер слушал, пока инспектор вкратце описывал детали дорожного происшествия, имевшего место двумя ночами ранее.

Там тоже фигурировала большая черная машина, к тому же между суперинтендантом Малькольмом Уэбберли и жертвой первого наезда существует связь. Линли не стал углубляться в точное описание их связи. Он просто упомянул, что расследование двадцатилетней давности вполне могло стать причиной двух ночных наездов на пешеходов.

Но Хильер не достиг бы своего высокого положения, не обладая быстрым и цепким умом. Он переспросил скептически:

– Мать убитого ребенка и офицер, который вел следствие? Если даже допустить, что это достаточная связь, то кто станет ждать двадцать лет, чтобы добраться до них?

– Тот, кто до последнего времени не знал об их местонахождении.

– И у вас есть такое лицо среди группы опрошенных вами людей?

– Да, – ответил Линли после секундной паузы. – Вполне вероятно, что такое лицо у нас есть.

Ясмин Эдвардс присела на кровать сына и обхватила ладонью его маленькое круглое плечо.

– Дэнни, просыпайся. Пора вставать. – Она легонько встряхнула его. – Дэн, ты разве не слышал будильник?

Дэниел состроил недовольную гримаску и зарылся поглубже под одеяло, так что его зад выпятился аппетитным холмиком, от вида которого у Ясмин защемило сердце.

– Ну еще минутку, мам, – пробормотал Дэниел из-под одеяла. – Пожалуйста. Всего одну минутку, ладно?

– Больше никаких минуток. Их уже и так много прошло. Ты опоздаешь в школу. Или придется идти не позавтракав.

– Ну и ладно.

– Не ладно, – возразила Ясмин. Она шлепнула его по попке, потом приподняла край одеяла и дунула сыну в ухо. – Так и знай: если ты сейчас же не встанешь, на тебя набросятся поцелуйные жучки.

Его губы изогнулись в улыбке, хотя глаза он так и не открыл.

– Не набросятся, – сказал он. – У меня есть спрей от насекомых.

– Спрей? Никакой спрей тут не поможет. Поцелуйных жучков нельзя убить. Вот увидишь.

Она склонилась над сыном и стала осыпать поцелуями его щеки, уши и шею. Она целовала его и одновременно щекотала, пока он полностью не проснулся. Дэниел хихикал, вполсилы отбрыкивался и отмахивался, повизгивая от смеха:

– Кыш! Нет! Хватит! Забирай своих жучков, мама!

– Не могу, – ответила она, запыхавшись. – Ой, Дэн, надвигается еще целая туча. Эти жучки ползут отовсюду. Я не знаю, что делать. – Она откинула одеяло и принялась за его живот, приговаривая: – Чмок, чмок, чмок.

Ясмин купалась в его заливистом смехе, который всегда поражал ее своей новизной, хотя она уже несколько лет была на свободе. После возвращения ей пришлось заново учить его игре в поцелуйных жучков, и им предстояло наверстать еще множество поцелуев. Потому что дети, отданные на воспитание в чужие руки, обычно не становятся жертвами поцелуйных жучков.

Она приподняла сына под мышки и подтащила к подушке с космическим кораблем на наволочке. Он отдышался и успокоился, устремив на нее веселые карие глаза. Когда он так смотрел на нее, душу Ясмин заполняло что-то теплое и сияющее. Она спросила:

– Так что мы будем делать на рождественских каникулах, Дэн? Ты подумал об этом, как я тебя просила?

– «Дисней уорлд»! – воскликнул он. – Поедем в Орландо, во Флориду. Сначала пойдем в «Волшебное королевство», потом в Эпкот-центр, а потом на аттракционы киностудии «Юниверсал». А уж после этого поедем в Майами-Бич, и ты будешь загорать на пляже, а я попробую заняться серфингом!

Она улыбнулась ему.

– «Дисней уорлд», значит? А где мы возьмем на это деньги? Или ты планируешь ограбить банк?

– Я скопил немного денег.

– Неужели? И сколько?

– Двадцать пять фунтов.

– Неплохое начало, но, боюсь, этого не хватит.

– Мам…

В одном этом слоге чудесным образом уместилась вся бесконечность детского разочарования.

У Ясмин разрывалось сердце, когда ей приходилось в чем-то отказывать ему, ведь половина его жизни и так была потеряна. Все ее существо стремилось выполнить каждую его просьбу. Но она понимала, что не стоит понапрасну давать ему надежду – да и себе тоже, – так как при планировании рождественских каникул надо было учитывать не только его и ее желания.

– Ты не забыл про Катю, Дэн? Она ведь не сможет поехать с нами. Ей придется остаться и ходить на работу.

– Ну и что? Почему мы не можем поехать вдвоем, мама? Как раньше?

– Потому что теперь Катя – член нашей семьи. Ты ведь знаешь.

Он нахмурился и отвернулся.

– А сейчас она, кстати, готовит для тебя завтрак, – добавила Ясмин. – Печет твои любимые оладушки.

– Она может делать все, что хочет, – буркнул Дэниел.

– Эй, сынок. – Ясмин нагнулась над ним. Ей было очень важно, чтобы он понял. – Катя живет с нами. Она моя подруга. Ты ведь понимаешь, что это значит.

– Это значит, что мы никуда не можем поехать без этой глупой коровы.

– Ну-ка прекрати! – Она прикоснулась к его щеке. – Нельзя так говорить. Даже если бы нас было только двое, ты и я, мы бы все равно не смогли поехать в «Дисней уорлд». Так что не надо демонстрировать свое недовольство Кате, мой мальчик. Это у меня нет денег на такую поездку, а не у нее.

– А зачем тогда ты спрашивала? – обвинил он ее с изощренностью, свойственной одиннадцатилетним детям. – Если ты с самого начала знала, что мы все равно не сможем поехать, зачем спрашивать куда?

– Я спрашивала, что ты хочешь делать, а не куда ты хочешь поехать, Дэн. Это ты сам придумал.

Ясмин поймала его на жульничестве, и Дэниел знал это, однако чудо ее сына состояло в том, что он каким-то образом не приобрел привычки спорить и пререкаться, как любят это делать дети его возраста. И все-таки он был еще ребенком и не обладал необходимым арсеналом для борьбы с разочарованием. Поэтому его лицо помрачнело, он скрестил на груди руки и устроился на кровати дуться.

Она приподняла его голову за подбородок. Дэниел сопротивлялся. Она вздохнула и сказала:

– Когда-нибудь у нас будет больше денег, чем сейчас. Но надо немного подождать. Я люблю тебя. И Катя тоже. – Ясмин поднялась с кровати и пошла к двери. – А теперь вставай, Дэн. Чтобы через двадцать две секунды я услышала, что в ванной льется вода.

– Я хочу поехать в «Дисней уорлд», – упрямо проныл он.

– Знал бы ты, как я хочу отвезти тебя туда!

Она задумчиво провела рукой по дверному косяку и ушла в спальню, которую делила с Катей. Там она уселась на неубранную постель и стала прислушиваться к звукам в доме: Дэниел поднялся и прошлепал босыми ногами в ванную; на кухне Катя пекла свои фирменные оладьи – заскворчило в раскаленном масле тесто, когда она налила на сковороду очередную порцию смеси, стукнули дверцы стенного шкафчика, откуда она достала тарелки и сахарницу, щелкнул электрический чайник, выключаясь, затем раздался голос Кати:

– Дэниел, ты идешь? Сегодня у нас оладьи. Я приготовила твой любимый завтрак.

«Почему?» – подумалось Ясмин. Она хотела бы задать такой вопрос Кате, но в нем прозвучало бы гораздо больше, чем просто расспросы о смешивании муки и молока, распускании дрожжей и замесе теста.

Ясмин провела рукой по сбитому на сторону одеялу. На простынях все еще сохранились отпечатки двух тел, на подушках – отпечатки двух голов, и по этим следам отчетливо читалось то, как они спали: Катя обнимала ее со спины, Катины теплые руки держали ее груди.

Когда ее подруга прошлой ночью вернулась домой, Ясмин притворилась спящей. В комнате было темно (на протяжении пяти лет все до единой ночи Ясмин Эдвардс прорезались светом из тюремного коридора, и больше она не допустит, чтобы темноту ее спальни нарушала хоть искорка света), так что Катя не видела, открыты ее глаза или нет. Катя прошептала: «Яс?» – но Ясмин не ответила. Затем приподнялось одеяло, впуская внутрь Катю, которая скользнула в кровать гладко и уверенно, словно парусник, встающий в хорошо знакомый док, и Ясмин издала несколько невнятных звуков, как человек, лишь наполовину пробудившийся от сна. Она отметила, что в этот момент Катя застыла, словно желая понять, насколько Ясмин осознает происходящее.

Этот момент неподвижности нес в себе какое-то значение, но ухватить его целиком Ясмин не смогла. Поэтому она повернулась лицом к подруге, когда та уже натягивала одеяло на плечи.

– Привет, бэби, – пробормотала она сонно и положила ногу поверх Катиной. – Где ты была?

– Утром, – тоже шепотом ответила Катя. – Слишком долго рассказывать.

– Слишком долго? Почему?

– Шш. Спи. Завтра.

– Я ждала тебя, – проговорила Ясмин.

Она проверяла Катю и, отдавая себе отчет в том, что проверяет ее, не знала пока, что будет делать с рзультатами. Она подставила губы для поцелуя подруги, вытянула вниз руку, чтобы погладить мягкий кустик ее волос. Катя, как всегда, ответила на поцелуй и после секундного колебания нежно повернула Ясмин на спину. Глубоким горловым шепотом она произнесла:

– Ненасытная девчонка.

На что Ясмин ответила:

– Ненасытная тобой, – и услышала тихий смех Кати.

Что можно понять из акта любви в темноте? Что можно понять из ртов, и пальцев, и прикосновений к мягкой сладкой плоти? Что можно узнать из скольжения по течению, которое в конце концов становится столь сильным, что уже неважно, кто ведет корабль, главное – чтобы он пришел в пункт назначения? Какого рода знание, черт возьми, можно почерпнуть из всего этого?

«Надо было включить свет, – корила себя Ясмин. – Тогда я бы все поняла по ее лицу».

В одно и то же время она убеждала себя, что не испытывает сомнений и что испытывать сомнения – это естественно. Она говорила себе, что в жизни нет ничего бесспорного. И все-таки она чувствовала, что внутри ее затягивается узел неуверенности, как винт, закручиваемый невидимой рукой. Она не хотела обращать на этот узел внимания, но оказалось, что игнорировать его невозможно, как невозможно игнорировать опухоль, угрожающую твоей жизни.

Ясмин затрясла головой, отмахиваясь от тяжелых мыслей. Грядущий день с его хлопотами вступал в свои права. Она поднялась с кровати и стала заправлять ее, говоря себе, что, если ее худшие подозрения окажутся правдой, у нее еще будет возможность узнать об этом.