Наказать и дать умереть Ульссон Матс
Гётеборг, август
Я предложил посидеть в «Паддингтоне», но Мария Ханссон не знала, где это.
Собственно, я хотел пошутить и сообщил, что в «Паддингтоне» мы увидим Гленна Хюсена. Мария юмора не оценила.
– Гленна – кого? – спросила она.
От дальнейших шуток я воздержался. И так битый час уговаривал ее на встречу.
Сначала она норовила положить трубку. Потом велела подождать, и я услышал, как она запирает дверь. Затем спросила мой номер и пообещала перезвонить.
Я ждал сорок три минуты, в течение которых любовался на трясогузок, что-то выклевывающих из-под травы напротив моей террасы. Таков деревенский быт: птички ковыряются в земле, а люди наблюдают за ними и неспешно решают свои проблемы.
Через сорок три минуты Мария Ханссон попросила меня еще раз объяснить, кто я такой, откуда и какое мне дело до случившегося много лет назад.
– Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, – пропищала она.
– Через два часа я буду в Гётеборге.
– Мой муж сейчас в гольф-клубе, потом отправится пить пиво с приятелями… Так, дайте мне сообразить, где мы могли бы встретиться.
Я не торопил.
Пока она думала, я сочинил шутку про «Паддингтон» и Гленна Хюсена.
– Может, в «Парк-авеню»? – робко предложила Мария. – Но только не на улице. Там много народу. Гётеборг – маленький город, я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о нашей встрече. Или о том, что тогда со мной случилось… Я до сих пор храню это в тайне.
На дорогу до Гётеборга ушло час и сорок пять минут. Еще пятнадцать минут оставалось у меня в запасе. Припарковавшись на ближайшей улице, я направился в бар отеля «Парк-авеню», занял место за задним столиком и заказал себе воды со льдом.
Судя по всему, в Уллеви планировался большой рок-концерт. Город был полон людей в черном, с характерными прическами и всех возрастов. Тяжелый рок, считавшийся когда-то символом молодежной вольницы, наркотиков и свободной любви, в последнее время изменил свое лицо и теперь заявил о намерении стать частью национальной шведской культуры. Когда альбом Томми Санделля «Жизнь только начинается» оказался на третьем месте в топ-десятке шведских исполнителей, в списке после его фамилии я обнаружил как минимум две группы этого направления.
Мария Ханссон оказалась права: уличные столики перед «Парк-авеню» были заняты. Очередь желающих попасть в бар тянулась через холл отеля, где у регистрационной стойки толпились семьи, одетые в черное. Я увидел на удивление много футболок с изображением группы «Рамоунз», которую никогда не причислял к тяжелому року. С другой стороны, «Рамоунз» можно причислить к чему угодно.
Марию я узнал сразу, по необычной манере двигаться. Она будто скользила между столами, не желая привлекать к себе внимание, хотя ее никак нельзя было назвать незаметной.
Темные очки съехали на нос, когда Мария оглядывала зал. Увидев меня, она быстро поправила их и поспешила к моему столику. Неудивительно, что она узнала меня: все уличные столики были заняты, но во внутреннем зале я оставался единственным посетителем.
Я наблюдал за ней, тем не менее вздрогнул от неожиданности, когда она возникла на стуле напротив меня. На ней были клетчатые брюки до колен, какие недавно вернулись в моду, и белая блуза с большим вырезом. Светлые волосы коротко острижены и прикрыты прозрачной шалью с золотым узором. На груди висел кулон в виде сердца. Похоже, золотой и слишком массивный для тонкой цепочки.
– Мария?
Женщина кивнула и опасливо огляделась.
Глаза за темными стеклами блеснули.
– Рад, что вы выкроили для меня время.
Она снова кивнула, не так энергично, как в прошлый раз.
– Хотите чего-нибудь?
Она покачала головой.
– Уверены? Салат, креветки, воду, пиво? Может, бокал вина?
– Не рановато ли для вина? – пискнула она.
Ее голос оказался таким же неуверенным и робким, как и движения. По телефону я этого не заметил.
Мария будто стремилась сжаться, исчезнуть, благодаря чему выглядела меньше, чем была на самом деле. Ее лицо и шею покрывал коричневый загар, какой бывает только у блондинок. Глядя на ее плечи, я подумал, что в молодости Мария наверняка занималась плаванием.
Пожалуй, для вина время действительно неподходящее. Тем более что официант занимался исключительно уличными столиками, а в перерывах между заказами внимательно наблюдал за очередью. Не выдержав, я подошел к барной стойке и заказал для Марии Ханссон бокал белого вина и креветки, а для себя воду со льдом.
Я понятия не имел, с чего начать беседу.
Мария молча рассматривала стол.
– Вам трудно об этом говорить? – сочувственно поинтересовался я.
Мария опустила голову.
– Вы предпочли бы не вспоминать об этом?
Снова кивок.
Ее ухоженные ногти были покрыты светлым лаком, но помады на губах я не заметил. За очками невозможно разглядеть, есть ли на ней косметика. В задумчивости Мария поджимала губы.
– Это давняя история… Я успела дистанцироваться от нее, но, когда вы позвонили, все ожило, словно произошло вчера.
Я кивнул:
– Как он проник в вашу квартиру?
В эту минуту официант демонстративно поставил на стол два бокала.
– Он позвонил в дверь, – ответила Мария.
– А до того вы с ним не встречались?
Она покачала головой.
– Вы знаете, что похожий случай был в Гётеборге несколько лет назад?
Мария снова покачала головой.
– Не уверен, конечно, но, по-моему, это один и тот же человек.
Мария пригубила вино, судя по ее довольному лицу холодное и приятное на вкус.
Она поставила бокал на стол и принялась вращать его между пальцами.
Снова подоспел официант, в белой рубашке, черном переднике и странных очках, как у пилота, за стеклами которых его зрачки напоминали два блюдца. В нос ударил запах пота. Но блюдо с креветками смотрелось роскошно.
– Сегодня у нас дел невпроворот, – оправдывался парень.
– Это не мои проблемы, – безжалостно отрезал я. – О концерте в Уллеви вы знали заранее и могли нанять больше людей. Все предсказуемо.
Официант фыркнул и удалился.
– Итак, он позвонил в дверь… – Я пристально посмотрел на Марию.
Она медленно опустила голову.
– А до того вы его никогда не видели, ни на улице, ни в магазине, нигде в городе, так?
Она покачала головой, а я задумался: удастся ли мне вытянуть из нее еще хоть слово, или она намерена и дальше общаться кивками? Не успел я закончить мысль, как Марию прорвало. Она глубоко вздохнула и заговорила быстро и еле слышно, почти шепотом. Не уверен, что при беседе по телефону я бы ее расслышал.
Прежде она никогда с ним не встречалась.
В то утро вернулась из магазина и раскладывала упаковки с продуктами, когда раздался звонок.
– Тогда мы с мужем только поженились и всего несколько недель как переехали. Все казалось мне новым, непривычным. Наш дом до того принадлежал его родителям, а я… я никогда не жила в частном доме и не знала, за что взяться. – Мария глотнула вина и осторожно вытерла губы. – Это был крупный мужчина, – продолжила она. – Он показал мне полицейское удостоверение.
– Настоящее? Вы его разглядели?
– Нет, но он сказал, что из полиции, и представился. Фамилию я также слышала впервые и тут же забыла. Я перепугалась, потому что недавно села за руль и все время переживала: правильно ли вожу машину? Насчет удостоверения… Не уверена, что оно вообще у него было. Голос звучал убедительно, мне и в голову не пришло сомневаться.
Итак, «полицейский» объявил, что по вине Марии произошла небольшая авария. Некая велосипедистка упала на клумбу и, получив незначительные повреждения, попала в больницу.
– Вы помните, как это случилось, фру Ханссон? – Голос мужчины звучал властно.
Но фру Ханссон ничего не помнила. От страха она едва не лишилась дара речи, потому что за рулем больше всего на свете боялась наехать на клумбу.
– Она жива? – только и выдохнула Мария.
– Ссадины, кровоподтеки, но, думаю, выживет, – успокоил ее «полицейский».
Пострадавшая не захотела подавать заявление, сообщил он. Но Мария, как виновница происшествия, не должна уйти от наказания.
– Вы со мной согласны? – спросил он Марию.
Женщина всплеснула руками. «Полицейский» прошел на кухню.
– Где у вас хранятся хозяйственные принадлежности? – поинтересовался мужчина.
Потом открыл кладовку и вытащил хлопалку для ковров. «Темно-синюю», – вспомнила Мария.
– Женщин я наказываю по старинке. Дюжина ударов этой штукой – что скажете?
Он немедленно приступил к делу.
Мужчина действовал так решительно и властно, что Мария не нашла в себе сил протестовать. Ее словно парализовало.
– Отлично! – воскликнул он, истолковав ее молчание как согласие.
Он взял ее за ухо, подвел к столу и велел расстегнуть брюки. Мария передвигалась как сомнамбула. Она чувствовала себя персонажем фильма, снятого замедленной съемкой. Между тем незнакомец отпустил ухо, оголил ей ягодицы и пригнул к столу.
– Если станете шуметь, наказание придется перенести в полицейский участок. Вы меня поняли, фру Ханссон?
Но Мария и сама опасалась огласки. Не хотела, чтобы о визите «полицейского» узнали соседи. Кроме того, понимала, что машину водит плохо, и своим поведением боялась разозлить мужчину еще больше. Тем не менее она закричала. Первый удар прозвучал для нее как пистолетный выстрел. Второй или третий обжег сильной болью.
Мария получила двенадцать ударов.
Он считал вслух.
Закончив, мужчина убрал хлопалку в шкаф и закрыл дверцу.
– Я желаю вам хорошего дня, фру Ханссон, – сказал он, поднимая ее со стола. – И будьте осторожнее на дороге. Надеюсь, вы извлекли хороший урок.
– Одной рукой я вытирала слезы, а другой придерживала штаны, – вспоминала Мария. – А он отдал честь и пошел прочь, через гостиную и прихожую. Я слышала, как хлопнула входная дверь… Не могли бы вы угостить меня еще одним бокалом вина?
Я кивнул.
– На этот раз мы не будем ждать официанта.
История Марии меня тронула. Я быстро подошел к стойке и через минуту вернулся с бокалом белого.
– И знаете, что самое забавное? – продолжила Мария, сделав глоток.
Я насторожился.
– Хлопалка была совсем новая. Я ни разу ее не использовала. Купила за два дня до того в «Ангельсе»… – она сделала паузу, – для хозяйственных нужд. Девятнадцать девяносто пять.
Мария запомнила эту цифру, потому что в то утро записала ее в расходную книгу. Она взялась за хозяйство всерьез, записывала доходы и расходы в тетрадь с синей обложкой в две колонки. Чтобы посмотреть, сколько потрачено, на что именно и где можно сэкономить.
– Даже не знаю, работает ли сейчас «Ангельс». Тогда это был классический магазин товаров для дома, с экспедиторами, которые разъезжали по округе с авторучкой за ухом и консультировали клиентов. Конечно, закрылся. Как «Норре кавайерен». Сейчас все иначе.
– Вы слишком молоды, чтобы ностальгировать по прошлому, – заметил я.
Мария улыбнулась:
– Интересно, что сказал бы продавец, узнай, как будет использована его хлопалка. Представляю его лицо…
– Вероятно, так воспитывали детей в Швеции в старые времена, разве не на это намекал ваш «полицейский»?
Она не ответила. Интересно, что «воспитатель» делал в Хальмстаде и как вышел на Марию Ханссон.
Уж очень этот случай выбивался из общей колеи.
У «экзекутора» не оказалось даже розог, следовательно он явился к Марии неподготовленным.
Что-то задело его в Марии Ханссон, заставило разыграть целый спектакль, причем он посчитал его настолько удачным, что много лет спустя повторил.
– Сколько лет вам было? – спросил я.
– Двадцать один, – вздохнула Мария Ханссон. – Достаточно, чтобы вести себя умнее.
– Не одну вас он обманул, – утешил ее я.
Впрочем, муж Марии решил, что она вела себя как идиотка.
После ухода «полицейского» Мария долго стояла у окна, но «полицейский» больше не показывался. Она решила сохранить происшедшее в тайне. Однако, когда за обедом муж спросил, почему она так странно сидит, разрыдалась и рассказала ему все.
– И ни слова сочувствия. – Голос Марии дрогнул. – Наоборот, он впал в ярость и кричал, что до сегодняшнего дня не подозревал, какая я безмозглая. Впустить в дом незнакомого мужчину! Он не говорил прямо, но считал, что я одна во всем виновата.
На следующее утро они с мужем написали заявление в полицию Хальмстада. А через два дня «Халландс нюхетер» опубликовала статью с предостережением молодым женщинам и девушкам не открывать дверь незнакомому мужчине, если он представится полицейским. Ее копию я взял у Вернера Локстрёма.
– Но моего имени там не упоминалось, – добавила Мария. – Просто «молодая женщина».
Ее муж служил в муниципалитете, но потом перешел в строительную фирму и со временем стал директором. Теперь он трудился в международной торговой фирме и неплохо зарабатывал. Необходимость вести расходные книги, равно как и экономить, давно отпала. У Ханссонов не было детей, и это печалило Марию.
– Моей вины здесь нет, – жаловалась она. – Муж не хотел даже собаку заводить.
В этом месте она попросила третий бокал вина.
Поскольку с Марией Ханссон мой клиент разговаривал больше, чем с другими жертвами, я попросил ее поднапрячься и вспомнить подробности: голос, манеры, акцент.
Я спросил, не сказал ли мужчина еще что-нибудь?
– Нет, – ответила Мария. – Голос был низкий, глухой. И очень странный выговор. Похожий на сконский, и в то же время он звучал так, словно человек стеснялся своего выговора, всячески пытался его затушевать.
– Будто во рту осталось непрожеванное картофельное пюре? – подсказал я.
Мария Ханссон задумалась.
– Да, можно сказать и так.
– «Получить по мягкому месту», – повторил я, изображая сконский диалект. – Так?
Она кивнула:
– Никогда раньше не слышала ничего подобного.
– Так говорят в Сконе, – объяснил я. – Самой первой девушке, Бодиль, он сказал то же самое.
Потом Мария пояснила, что имела в виду под схожестью мужчины с полицейским.
– Он выглядел не как обычный шведский полицейский, – вспоминала она. – Скорее как американский, из фильма: в шляпе, в костюме, элегантном пальто ниже колен. Думаю, он купил его в магазине для высоких людей. Потому что он был такой крупный, что занял почти всю кухню.
– Очки? – Я пристально посмотрел на собеседницу.
Она покачала головой.
– Волосы?
– Он не снимал шляпу, но мне кажется, под ней был «ежик». Так стриглись американские полицейские в старых голливудских фильмах. – Она допила вино. – Пальто он тоже не снимал, но я запомнила туфли. Начищенные, сверкающие – такого мужчину не часто встретишь на улице.
– А когда он вас бил, он… ничего не напевал?
– Напевал? – нахмурилась Мария.
– Да. Женщины, с которыми я беседовал до вас, говорили, что он мурлыкал себе под нос. Какую-то мелодию.
Мария наморщила лоб:
– Нет, не помню. Но я была в шоке, так перепугалась и терпела такую боль… Нет, кажется, ничего не напевал. Только считал удары.
Она откинулась на спинку кресла и сняла очки.
Мне открылось красивое, приветливое лицо без малейших следов косметики.
Но чистые голубые глаза смотрели печально или устало. Я не мог понять, что тому причиной: тяжелые воспоминания или жизнь Марии в целом.
– Хватит пить. – Она отставила бокал. – Домой поеду на такси. У нашего автобуса такое сложное расписание.
– Где вы живете? – поинтересовался я.
– В Билльдале, – ответила Мария.
– Это мне ни о чем не говорит.
– Мне тоже, – улыбнулась она.
На выходе из отеля «Парк-авеню» толпились пьяные рокеры. Поймать такси для Марии Ханссон оказалось не так легко.
– В какой это стороне, Билльдаль? – уточнил я.
– На юг.
– Мне в Сконе. Садитесь.
– Вам не придется делать большой крюк, – успокоила меня Мария.
Мы проехали мимо «Скандинавиума», свернули возле «Готия-ок-Мэссан», миновали Лисеберг, где вовсю крутились карусели и мелькали вагончики на «американских горках», и продолжили путь по Е6 на юг, в сторону Мальмё.
– Поверните, когда увидите щит: «Спорхага», – попросила Мария.
Мы проехали мимо «Икеи».
– А знаете, что я подумала, – заговорила Мария. – Не из тех ли он типов, которых это заводит?
– Что вы имеете в виду? – не понял я.
– Ну… я читала про таких. Одни любят, когда их бьют, другие – наоборот. Они от этого возбуждаются, в сексуальном плане.
– Не знаю, – тряхнул головой я. – Честно говоря, не думаю.
– Почему?
– Потому что… он никогда не домогался девушек в сексуальном плане. Задирал им юбки, снимал трусы и… Похоже, единственной его целью всегда оставалось наказание. Ведь он не пытался сделать с вами ничего такого?
– Нет, – ответила Мария. – Может, посчитал меня непривлекательной?
– В таком случае он идиот, – отрезал я.
– Здесь поверните, пожалуйста. – Мария показала на щит с надписью «Спорхага».
Потом она направила меня влево, к транспортному кольцу. Хорошо, что за рулем сидел я, было видно, что Мария панически боится транспортных развязок. Мы миновали заправочную станцию и поворот для автобусов и наконец въехали в узенький переулок, застроенный богатыми домами.
– Здесь, пожалуйста. – Мария дернула меня за рукав.
Весь путь занял двадцать одну минуту.
С дороги была видна только крыша дома, потому что вокруг усадьбы тянулся высокий забор. Однако дом стоял на возвышенности, – вероятно, с другой стороны открывался вид на озеро или даже море.
– Мне не пришлось уезжать далеко от дома, – сказала Мария. – Мы живем в Гётеборге, но оттуда две минуты до границы с Халландом. Тем не менее в Хальмстаде я с тех пор не появлялась.
Я кивнул.
Она кивнула в ответ.
– Мне бы очень хотелось пригласить вас на бокал вина, но муж вернется через полчаса, а потом у нас ожидаются гости.
– Все в порядке, – успокоил я. – Но если мне удастся что-нибудь выяснить или потребуется уточнить информацию, могу я вам позвонить?
– Конечно, – улыбнулась она. – Вы так… церемонны.
– Какой есть, – отозвался я.
Мы пожали друг другу руки. Мария вышла из машины и направилась к железной изгороди.
Провожая ее глазами, я искренне пожалел, что клетчатые брюки ниже колен снова выходят из моды. С другой стороны, мода, как известно, возвращается.
Мария открыла железную калитку и помахала мне на прощание, прежде чем исчезнуть во дворе.
Я спустился к воде, где был разворот и купальный домик с мостиком. Там дал GPS последнюю команду: «Домой».
Трудно угадать намерения владельцев громадных вилл: хотят ли они спрятаться за высокими заборами или, наоборот, выставить свою благополучную жизнь на всеобщее обозрение. Вероятно, все зависит от того, есть ли им что скрывать.
В одном дворе я увидел мужчину и женщину, потягивавших что-то из стаканов возле бассейна, но большая часть особняков дремала за неприступными стенами. Правда, кое-где вился голубоватый дымок, распространяя запах жареного мяса и жидкости для разжигания костров.
Была пятница, вторая половина дня. Разгар чемпионата Швеции по футболу. Слушая радиорепортажи со стадионов страны, я размышлял о том, что именно привлекало убийцу в его жертвах.
Возможно, просто аппетитная попка.
Ее он замечал сразу. Бодиль Нильссон и Мария Ханссон в этом отношении были безупречны. И не только в этом. Я не знал, как выглядели остальные, но мог бы обзвонить их и попросить фото. Сегодня, когда голливудские звезды чуть ли не нагишом выставляются в Интернете, подобная просьба никого не возмутит.
Между тем день клонился к вечеру, и в ресторане Симона Пендера ожидалось много народу. Я прошмыгнул на кухню, взял на тарелку несколько помидоров, кусок огурца, достал из холодильника кусок жареного цыпленка и отправился к себе. Симон, завидев меня, даже не отпустил ни одной шутки. Похоже, неважно себя чувствовал.
Я обошел вокруг дома и, убедившись, что повторной попытки его поджечь не предпринималось, занялся ужином. Нарезал овощи, заправил их соевым соусом и кунжутным маслом и положил на стол блокнот и ручку. Предстояла серьезная работа: свести воедино показания моих свидетелей. Или контактных лиц, потому что «свидетель» – слово из лексикона полицейского.
Это оказалось сложнее, чем я думал.
Большая часть показаний относилась к событиям двадцатилетней давности, и лишь Джимми, бармен из Гётеборга, говорил о случившемся только что.
Итак.
МАЛИН ФРЁСЕН, урожденная Юнгберг.
Мужчина лет тридцати, высокий, светлые брюки, белая рубашка, пиджак, но без галстука. Очков нет. Голос низкий, грубый. Взялся ее подвезти. Отшлепал рукой. Похоже, все получилось спонтанно. Высказал надежду, что пострадавшая извлекла урок.
Первая жертва?
Возможно.
СЕСИЛИЯ ДЖОНСОН, урожденная Трюгг, Новая Зеландия.
Мужчина между тридцатью и сорока. Светлые волосы, закрывающие уши. Крупный и сильный. Взялся подвезти ее после репетиции церковного хора. Возможно, проколол шины на ее велосипеде. Имел при себе березовые розги. Высказал надежду, что для потерпевшей это послужит уроком.
БОДИЛЬ НИЛЬССОН, урожденная Нильссон.
Возраст мужчины назвать затрудняется. Двадцать пять, а может, и все пятьдесят. Для молодой девушки разницы нет. (Мой комментарий: «сомнительно».) Темные брюки, клетчатая рубашка с короткими рукавами. Темные волосы, странная прическа – «как у монстра Франкенштейна». Губы Мика Джаггера. Большие очки с квадратными стеклами и темными дужками. Очень силен. Розги имел при себе в автофургоне. Спросил пострадавшую, не у родителей ли она научилась курить. Сконский выговор. Напевал мелодию. Высказал надежду, что пострадавшая извлечет из происшествия урок. Быть может, попался ей на глаза много лет спустя, в Мальмё. В этом случае он до сих пор проживает в этой части страны.
МАРИЯ ХАНССОН.
Голос низкий. Мужчина в костюме и при шляпе. (Как в американских детективах.) Очков нет. Волос под шляпой не видно, но она предполагает «ежик». Хлопалка для ковров. Сконский выговор, как и в случае с Бодиль Нильссон. Ничего не напевал, считал удары. Высокий. Тоже понадеялся, что жертва извлекла урок.
Прощаясь, отдал честь. (Военный?)
ДЖИММИ (он же Кевин, он же Кев).
Мужчина в очках, с усами и странной прической. Высокий. Стекла очков запотели, и он не знал, что с этим делать. Костюм не по размеру тесен, сидит плохо. Имел при себе футляр в форме хоккейной клюшки.
Возраст – пятьдесят – шестьдесят. Слишком стар для хоккея. В первый раз появился в баре в верхней одежде, потом без нее. Очень плохой английский.
Все показания сходились в том, что мужчина был высокий и сильный.
Двадцать лет назад ему, вероятно, было около тридцати или между тридцатью и сорока. Мнение Бодиль Нильссон о том, что ему «двадцать пять – пятьдесят», можно во внимание не принимать. Девушка была в стельку. Но Кев, официант из «Руки епископа», утверждает, что «экзекутору» около шестидесяти.