Ирландия Резерфорд Эдвард

– Они что, намерены навсегда там остаться? – спросил отец Маргарет.

– Вовсе нет. Они прорежут в двери дыру. Но дверь мощная, так что на это понадобится время.

И тут Маргарет увидела маленькую девочку.

Она стояла рядом со своей матерью неподалеку от Маргарет и ее отца. Ей было, наверное, лет пять, предположила Маргарет, но она казалась просто крошечной. В ярком красном платьице, темноглазая, ладненькая, с нежной оливковой кожей и тонко выписанными чертами лица. Это была самая хорошенькая малышка из всех, что когда-либо видела Маргарет. И одного взгляда на ее мать – маленькую, элегантную женщину откуда-то из Средиземноморья – было достаточно, чтобы понять, в кого она такая славная. Должно быть, ее мать была испанкой.

– Отец! – воскликнула Маргарет. – Можно мне с ней поиграть?

Испанские лица не часто встречались в Ирландии, но все же встречались. Их называли черными ирландцами. Но вопреки легенде о том, что некоторые из самых первых жителей острова явились с Пиренейского полуострова, причина появления черных ирландцев объяснялась весьма просто. Столетия торговли между испанскими и ирландскими портами, скорее всего, и привели к такому смешению кровей, но главной причиной рождения черных ирландцев был, конечно же, огромный рыболовный флот Испании, который в течение многих поколений приходил к южному побережью острова за богатым уловом, и особенно часто вблизи земель О’Салливанов и О’Дрисколлов в западной части Корка. Испанские рыбаки нередко заходили в местные речки, чтобы засолить пойманную рыбу, и платили за это дань лордам О’Салливан и О’Дрисколл. Иногда моряк находил на берегу местную зазнобу и оседал на острове или же просто оставлял ей ребенка.

Мать крохи не возражала против того, чтобы Маргарет поиграла с ее дочерью. Звали девочку Джоан. Какое-то время Маргарет играла с похожей на куколку девчушкой, которая зачарованно смотрела на ее рыжие волосы своими огромными карими глазищами. Потом отец позвал Маргарет и сказал, что пора уходить. Он приветливо улыбнулся испанке и ее дочурке и уже хотел отвернуться, чтобы уйти, как вдруг в толпе раздались веселые крики, и стало ясно, что спорщики наконец выходят из собора.

Первыми вышли Фицджеральды – около двух десятков. Они быстро направились к городским воротам. Через несколько мгновений показались Батлеры. Большинство из них пошли в сторону больницы Святого Стефана, однако несколько человек разошлись в разные стороны, а один из них пробился через толпу к ним. Это был красивый, хорошо сложенный мужчина с жидкими каштановыми волосами и широким английским лицом. Когда он вышел из толпы, маленькая испанка бросилась к нему с криком: «Папа!», и через мгновение он уже подхватил ее на руки. Маргарет улыбнулась, любуясь такой очаровательной картиной. И была немало удивлена, когда, повернувшись к отцу, увидела, что его лицо искажено гневом.

– Идем! – внезапно резко произнес Риверс и, схватив дочь за руку, почти потащил ее прочь.

– Что случилось? – спросила она. – Это из-за отца Джоан?

– Я и не знал, что она его дочь, – пробормотал Риверс.

– Кого «его», отец?

– Генри Батлера, – ответил он, однако гнев в голосе отца предостерег Маргарет от дальнейших расспросов.

Они уже дошли до моста через реку, когда Риверс наконец нарушил молчание:

– Видишь ли, Маргарет, много лет назад было одно наследство – не огромное, но достаточно большое, – которое досталось двум кузинам из семьи моей матери. Мою мать лишили ее законной доли. И по молчаливому согласию Ормонда все перешло к матери того человека, которого ты только что видела. Его зовут Генри Батлер. Он из младшей ветви Батлеров, но все равно родня графа, пусть и дальняя. И он живет на доходы с того чудесного имения, которое должно принадлежать мне. Так что мне неприятно было его видеть. – Риверс немного помолчал. – Я тебе никогда об этом не рассказывал, потому что мне неприятно говорить на эту тему.

Спорное наследство: Маргарет часто слышала о таких вещах. Споры между наследниками были обычным делом в Ирландии.

– А Генри Батлер знает, что владеет твоим наследством? – спросила она.

– Наверняка, – ответил ее отец. – Однажды я встретился с этим человеком. Едва услышав мое имя, он тут же развернулся и ушел.

– Джоан такая милая, – сказала Маргарет.

Ей стало грустно оттого, что эта славная малышка – дочь отцовского врага.

– Ей достанутся твои деньги, – мрачно ответил отец.

Больше они эту тему не затрагивали, но в тот же вечер, когда ее мать думала, что Маргарет уже спит, девочка услышала разговор родителей.

– Это было так давно, – тихим умоляющим голосом произнесла мать. – Не думай об этом.

– Но именно из-за этого я вынужден жить вот так, работать на других, вместо того чтобы быть джентльменом с собственным поместьем.

– Мы неплохо справляемся. Неужели ты не можешь быть счастлив тем, что имеешь? У тебя есть жена и дети, которые тебя любят.

– Ты знаешь, что я люблю свою семью больше всего на свете… – Отец понизил голос так, что Маргарет не слышала следующих слов, потом опять заговорил громче: – Но как мне всех обеспечить? Генри Батлер захватил все. Ответь мне, где приданое Маргарет? Его забрала та маленькая испанка. – Он замолчал, а когда продолжил, в его голосе слышались сдавленные рыдания. – Ох, как же все это больно! Как больно!

После этого Маргарет зажала уши и долго лежала в темноте, дрожа, пока наконец не заснула.

Маргарет исполнилось восемнадцать, и отец начал подыскивать ей мужа.

– Будем искать в Фингале, – доверительно сказал он дочери. – Фингал, – твердо добавил он, – самое подходящее место для английской девушки вроде тебя.

Маргарет знала, что отец имеет в виду. Дело было не только в том, что в Фингале находились самые крупные английские фермы с огромными ухоженными полями пшеницы и ячменя, – в Фингале были очень сильны фамильные связи. Там жили Фейганы, Конраны и Кьюсаки, в Фингласе обитали Ашшеры, а в Свордсе – Билинги, Боллы, Тейлоры. Все это были семьи английских сквайров, которые всегда выдавали детей только за людей своего круга или же находили им пару в крупных купеческих семьях Дублина. Их брачные узы простирались даже до виднейших английских семей в Ирландии вроде Диллонов из Миде или Белью, Сарсфилдов и Планкеттов.

Среди всех семей Фингала особо выделялись три, чьи земли простирались вдоль побережья. Роду Сент-Лоуренс принадлежал Хоут, к северу от них, возле следующей бухты, обосновалась ирландская ветвь крупного аристократического рода Толбот, а по соседству с ними жили Барнуоллы. Именно этих людей подразумевал отец Маргарет, когда говорил о Фингале.

Маргарет знала многих из них – не слишком близко, но достаточно, чтобы просто с ними поболтать. Иногда отец брал ее с собой, когда отправлялся верхом в какое-нибудь поместье по делам. Время от времени их семью могли пригласить на прием в один из таких домов или кто-нибудь из ее братьев попадал в компанию с теми, кто дружил с кем-то из Фингала.

Два года назад Маргарет случайно подружилась с младшей дочерью семьи Сент-Лоуренс. Около года девочки были почти неразлучны. Иногда целые дни Маргарет проводила с подругой. Обычно они гуляли по берегу вдоль устья Лиффи, забредая туда, где речка Толка вливалась в залив возле Клонтарфа, а в солнечные дни поднимались на высокий мыс и любовались оттуда на чудесные горы, маячившие вдали в сизой дымке. Им было хорошо вместе. И семья Сент-Лоуренс всегда была добра к Маргарет. Но потом для ее подруги нашли мужа, и она уехала из Фингала. После этого Маргарет перестала бывать в Хоуте.

– Главная ценность Маргарет – ее волосы, – говорил отец, и никто не возражал.

Кому-то лицо девушки могло показаться чуть простоватым, но благодаря ее волосам, куда бы она ни зашла, все тотчас оборачивались в ее сторону. Роскошные, темно-рыжие, они падали ей на спину сияющей волной. Но Маргарет надеялась, что кто-нибудь оценит и другие ее достоинства: отличную кожу, замечательную фигуру и веселый нрав.

– Тебя заметят из-за твоих волос, Маргарет, – говорила ей мать. – А уж остальное зависит от тебя.

И вот в один июньский день отец Маргарет вошел в дом с довольным видом и воскликнул:

– А вы слышали, что один из молодых Толботов только что вернулся из Англии? Эдвард. Он провел там три года. Даже при королевском дворе бывал. Во всех отношениях достойный молодой джентльмен. В честь его возвращения, – продолжил он, – будет большой прием в Мэлахайде. Весь Фингал там будет. – Он немного помолчал, чтобы всех потомить, и наконец добавил с равнодушным видом: – Ну и мы тоже туда пойдем, конечно. – И его лицо расплылось в торжествующей улыбке.

Маргарет терялась в догадках, как отцу удалось раздобыть приглашение на такое большое событие. Но всю следующую неделю она помогала матери шить замечательное новое платье и занималась другими приготовлениями, необходимыми в подобных случаях. Так уж случилось, что оба брата Маргарет были в то время в отъезде, а накануне приема мать упала и растянула лодыжку, поэтому решила остаться дома, а Маргарет и ее отец провели день в радостном предвкушении. Платье Маргарет из зеленой шелковой парчи с черным рисунком получилось просто на славу.

– Оно идеально подходит к твоим волосам, – заверила ее мать.

Хотя отец все больше помалкивал, Маргарет видела, что он взволнован. И когда он восхищенно сказал: «Маргарет, ты там будешь самой красивой молодой леди», девушке было приятно не только почувствовать себя привлекательной, но и видеть отца таким счастливым.

Замок Мэлахайд стоял в дальнем конце древней Долины Птичьих Стай, на земле, что вплотную прилегала к холмистым полям, на которые несколько веков назад Харольд Норвежец смотрел из своего дома. В северной части имения, где мимо живописных устричных отмелей текла к морю небольшая речка, находилась маленькая деревушка Мэлахайд. За ее восточным краем уже раскинулось море. Владения сквайров в Фингале были невелики – скорее сотни, чем тысячи акров, но поместья в этих краях всегда ценились очень высоко. Сам замок был окружен чудесным парком, где росли старые дубы и ясени, придававшие этому месту величественный вид. Долгое время здесь была лишь унылая оборонительная башня, но двадцать лет назад Толботы значительно изменили первоначальный вид замка, добавив к нему еще несколько строений, в результате чего он превратился в настоящее родовое гнездо и поражал своим великолепием. Перед главным входом раскинулся огромный луг, а сбоку от него – обнесенный стеной сад. Мягкий свет играл на каменных стенах замка, придавая ему особое очарование и какую-то таинственность.

Гостей съехалось много. Погода к тому располагала, поэтому до начала основного пиршества столы со сластями и прочими лакомствами расставили прямо на лужайке. Лакеи в ливреях разносили вино. Оглядываясь вокруг, Маргарет видела немало известных лиц. Здесь были и олдермены, и королевские чиновники из Дублина, и сквайры из разных частей округа.

– Цветок Фингала! – негромко сказал девушке отец, а потом добавил, словно все эти люди собрались только ради нее: – Выбирай!

Маргарет была немного смущена таким количеством видных персон, поэтому очень обрадовалась, увидев нескольких знакомых ей молодых людей, и среди них свою давнюю подругу из семьи Сент-Лоуренс. Они разговорились, и, увлеченная оживленной беседой, девушка не сразу поняла, что на нее обращают внимание. Когда она двигалась, несколько мужских голов тут же поворачивались вслед за ней. Да, ее мать оказалась права: сочетание зеленого шелка с рыжими волосами было весьма удачным. Даже какой-то важный пожилой джентльмен подошел, чтобы выразить ей комплимент, а потом подруга объяснила ей, что этот господин из благородного рода Планкетт.

Торжественный обед в замке был воистину великолепен. Зал был полон народа. Отец сидел чуть в стороне от Маргарет, но рядом с ней оказалась веселая молодая компания. Сначала подали три рыбных блюда. Потом настал черед жаренной на вертеле говядины, оленины, свинины и даже лебедятины. Маргарет не слишком хорошо разбиралась в винах, но могла сказать, что подаваемые французские вина были самыми лучшими. Никогда прежде она не видела подобного изобилия, но не забывала о совете отца: «Пробуй все, что тебе предложат, но только по чуть-чуть. Именно так угощаются на больших пирах».

Гостей собралось так много, что не осталось места для танцев, но тем не менее играли волынщики и один арфист. Когда начали подавать сладкое, Эдвард Толбот, в чью честь и был устроен пир, встал и произнес очаровательную приветственную речь. Ему было чуть больше двадцати, и Маргарет он показался чрезвычайно приятным и очень умным. У него было овальное лицо с тонкими изящными чертами и каштановые волосы с рыжеватой прядью, уже начинающие редеть, хотя Маргарет сочла, что это его ничуть не портит и высокий открытый лоб с возрастом даже сделает его еще более привлекательным. Закончив речь, Эдвард сел, и Маргарет уже не могла его видеть, потому что была очень далеко.

Когда пир закончился, Маргарет нашла отца. Снаружи еще не стемнело, скоро должны были начаться выступления танцоров. Кто-то из гостей остался на лужайке, чтобы полюбоваться зрелищем, кто-то, разбившись на маленькие группки, прогуливался неподалеку. Отец спросил у нее, видела ли она сад, и когда она ответила, что еще не успела, взял ее за руку и повел вокруг замка к воротам сада.

Если во дворах монастырей были особые крытые галереи для уединенных размышлений и неспешных прогулок, то средневековые замки обзаводились обнесенными стеной садами. Сад, который предстал перед Маргарет, оказался довольно упорядоченным, внутри он был разделен низкими изгородями; кругом стояли уютные беседки, где леди и джентльмены могли насладиться покоем, почитать, поговорить или даже пофлиртовать. Едва войдя в сад, Маргарет сразу ощутила разлитые в воздухе ароматы лаванды и жимолости. В одном конце сада находился маленький огородик с пряными травами. В другом вся стена была увита розами. Между ровно подстриженными изгородями тянулись дорожки. В саду гуляли еще несколько гостей, все говорили тихо, чтобы не нарушать мирную тишину этого чудесного места. Маргарет с отцом повернули к травному огородику и медленно пошли по дорожке.

– Ты имеешь большой успех, Маргарет, – негромко сказал девушке отец. – Люди расспрашивали о тебе. Один джентльмен даже интересовался у меня, можно ли ему поговорить с тобой, именно поэтому я и привел тебя сюда. – Он улыбнулся. – Он немного старше, чем мне хотелось бы, но ничего дурного нет в том, если ты с ним поговоришь. Постарайся произвести на него впечатление, и он будет хорошо о тебе отзываться. Ты ведь постараешься для меня?

– Я сделаю все ради твоего удовольствия, отец, – мило улыбнулась Маргарет, потому что ей хотелось наконец-то сделать отца счастливым.

– Постой здесь, а я пойду и найду его, – произнес отец и направился к выходу из сада.

Маргарет было хорошо. Она подошла к грядкам с травами и принялась их рассматривать. Ей стало интересно, сколько разновидностей растений ей удастся насчитать, она так увлеклась своим занятием, что не заметила, как кто-то подошел к ней сзади, и спохватилась, лишь услышав негромкое покашливание. Маргарет обернулась, ожидая увидеть отца, но оказалась лицом к лицу с юношей, которого сразу узнала. Это был Эдвард Толбот.

– Вам нравятся наши травы?

– Я их пересчитывала.

– А-а… – Он улыбнулся. – И сколько вы знаете по названиям?

– Здесь тимьян, петрушка, ну, мята, конечно, базилик, анис…

Маргарет перечислила с десяток.

– А вот это? – Толбот показал на одно растение, но Маргарет покачала головой. – Его привезли из Персии, – пояснил Толбот.

Он знал невероятно много. Проходя вдоль грядок, он показывал девушке травы из Франции, из Африки, из Святой земли и еще более дальних краев. Травы, о которых Маргарет никогда и не слышала, травы, чью историю он прекрасно знал. Но свои знания он демонстрировал с таким юмором, с таким благородством и воодушевлением, что она не чувствовала себя униженной своим невежеством, а только счастливо улыбалась.

Толбот спросил, кто она, и Маргарет довольно много рассказала ему о своей семье и о родне в Фингале, и он обнаружил, что она в родстве со знакомыми ему людьми.

– Может, мы с вами тоже родня, – предположил он.

– О нет, что вы! Наша семья ни на что такое не претендует. Мы не такие знатные, – осторожно ответила Маргарет. – А что до меня, так мои родители говорят, что мое единственное достоинство – это мои волосы.

Эдвард Толбот засмеялся:

– Я уверен, у вас масса и других достоинств. – Потом, посмотрев на ее волосы с таким же вниманием, с каким рассматривал травы, он задумчиво заметил: – Они очень красивые. Просто удивительные.

И, почти не осознавая, что делает, он поднял руку, словно собираясь коснуться ее волос, но тут же спохватился и засмеялся. Маргарет смутилась, не зная, куда дальше повернет их разговор, но в этот момент в воротах сада появился ее отец и пошел в их сторону.

Он был один. Того человека он, очевидно, не нашел, но, подойдя к дочери, радостно улыбнулся.

– Это мой отец, – сказала Маргарет Толботу.

Маргарет с удовольствием отметила, как почтительно Эдвард поздоровался с ее отцом и с каким знанием дела отец принялся задавать ему вопросы об Англии, на которые молодой Толбот с радостью отвечал. Мужчины как раз приступили к какому-то интересному для обоих обсуждению, а Маргарет вдруг заметила ту красивую даму, которая вошла в сад, когда они с Эдвардом говорили о травах. Теперь она шла к ним. На ней было роскошное белое платье с золотым узором, и при каждом шаге юбка еле слышно шуршала по траве.

– Матушка! – воскликнул Эдвард Толбот.

Он уже собирался представить ей Маргарет, когда дама резко повернулась к отцу девушки и холодно спросила:

– Так это ваша дочь?

Леди Толбот была довольно высокой, лицо ее выдавало строгость и решительность нрава, а серые глаза смотрели так, словно взирали на мир с очень большой высоты.

– Да, миледи. Маргарет.

Маргарет вдруг обнаружила себя объектом аристократического изучения, если можно так выразиться. Леди Толбот смотрела на нее так же бесстрастно, как могла бы смотреть на какой-нибудь предмет обстановки.

– У вас очень красивые волосы. – Хотя это можно было принять за комплимент, но ее тон явно передавал то, что осталось недосказанным: «больше о вас сказать нечего». Она повернулась к сыну. – Эдвард, тебя ищет отец. Приехали гости из Дублинского замка, ты должен уделить им внимание.

Вежливо поклонившись отцу Маргарет и улыбнувшись девушке, Эдвард Толбот ушел. Однако леди Толбот не двинулась с места. Она выждала, пока Эдвард не выйдет из сада, а потом повернулась к отцу Маргарет и заговорила с ним ледяным тоном, как будто девушки здесь и вовсе не было.

– Скольких родственников вам пришлось использовать, чтобы получить сегодня приглашение сюда?

– Думаю, среди моих родственников найдутся такие, кто вам хорошо знаком, миледи.

– Вы пришли, чтобы похвастаться перед всеми своей дочерью.

– Я ее отец, миледи. Что еще должен делать отец?

– Я не против вашего присутствия здесь, хотя у вас и нет на это никаких прав. – Она немного помолчала. – Я согласна позволить, чтобы все увидели вашу дочь и ее волосы. – Она снова умолкла ненадолго. – Но я против того, чтобы ваша дочь подбиралась к моему сыну. Вы злоупотребили моим доверием.

Это было настолько возмутительно, что мгновение-другое ни отец, ни дочь не могли произнести ни слова. Наконец Маргарет, не в силах вынести подобную несправедливость, не удержалась и воскликнула:

– Да я и слова не сказала бы вашему сыну, если бы он сам ко мне не подошел!

Ледяной взгляд серых глаз остановился на Маргарет. Неужели в них промелькнуло что-то похожее на одобрение?

– Вполне вероятно, – допустила леди Толбот и снова повернулась к отцу девушки. – Но, возможно, вы знаете больше, чем ваша дочь.

Маргарет посмотрела на отца. Неужели эту встречу подстроил он? Неужели он ушел не затем, чтобы найти какого-то немолодого поклонника, а для того, чтобы прислать в сад Эдварда Толбота? Слушая холодные обвинения леди Толбот, Маргарет смотрела на отца и с радостью видела, что он совершенно спокоен.

– Я привез свою дочь сюда не для того, чтобы нас с ней оскорбляли, – тихо произнес он.

– Так не привозите ее сюда больше! – резко откликнулась леди Толбот и повернулась к Маргарет. – Поищите себе какого-нибудь купчишку в Дублине, мисс Рыжие Волосы. В замке Мэлахайд вам не место.

И она стремительно удалилась.

По дороге домой отец с дочерью почти не разговаривали. Вечернее солнце еще бросало длинные тени на Долину Птичьих Стай, когда их повозка катила через зеленую пустошь. И если даже Маргарет думала о том, что обвинение леди Толбот было справедливым, она вовсе не собиралась спрашивать об этом отца. Наконец он заговорил сам:

– Не наше происхождение заставило ее так поступить, Маргарет. Я джентльмен, ты ведь знаешь.

– Знаю.

– Все из-за того, что я беден. Поэтому она так и обращалась с тобой, – с горечью произнес он, опустив голову.

Видя, что ему стыдно, Маргарет нежно обняла его:

– Спасибо за все, что ты делаешь для меня. Ты замечательный отец.

– Если бы… – Он покачал головой. – Мне совсем не хотелось, чтобы ты узнала о жестокости этого мира, – с отчаянием сказал он. – Только не так. Я надеялся…

Он замолчал. Чувствуя, как он вздрагивает от рыданий, Маргарет растерялась. Она не знала, нужно ли ей убрать руку с его плеча, и все же оставила ее.

– Это все не важно, – сказала она чуть погодя. – Совсем не важно.

– Всё из-за меня… – пробормотал ее отец и снова замолчал. – Эти Толботы вовсе не так хороши. Говорят, они спутались с Батлерами. Пожалуй, до добра это их не доведет. Нам лучше поискать среди Барнуоллов. – Он как будто слегка оживился. – Они наша дальняя родня.

– Ох, отец! – В огорчении воскликнула Маргарет. – Бога ради, найди ты мне парня в Дублине, который будет меня любить такой, какая я есть!

И действительно, в то мгновение, когда Маргарет, вся в слезах, ложилась спать, она так и думала и ничего другого не хотела. Но утром, проснувшись отдохнувшей, она вдруг почувствовала, как в ней закипает возмущение.

Эти гордецы Толботы, возможно, и не хотят ее, но она им еще покажет!

1518 год

Зрелище было весьма необычным. Около сотни женщин собралось в тот ясный сентябрьский день возле здания таможни на дублинском причале. И не простых женщин, а благородных дам в роскошных нарядах. Все они весело смеялись и оживленно разговаривали.

Солидное и довольно уродливое двухэтажное здание таможни стояло примерно возле середины причальной стенки, чтобы суда могли подходить прямо к нему, разгружаться, взвешивать товары и тут же платить пошлину. Впереди здания торчал массивный деревянный брус с подвешенным на нем стальным крюком, который с жутким скрипом опускался вниз, чтобы зацепить тяжелый груз и перенести его на весы. На восток от причала тянулась старая Деревянная набережная, которая все еще продолжала перестраиваться и теперь уже заходила на много ярдов в реку. К западу, на осушенной земле до самого моста, находилась так называемая Торговая набережная. И хотя здание таможни выглядело мрачным, а с воды начал дуть пронизывающий ветер, женщины не обращали внимания на холод. В конце концов, это ведь был особый случай.

Объезд границ происходил только раз в три года. На рассвете этого дня облаченный в роскошную мантию мэр Дублина в сопровождении человека, который нес городской церемониальный меч, выезжал из восточных ворот города, ехал мимо Тингмаунта и древнего Длинного Камня викингов, направляясь вдоль устья Лиффи к морю. За ним скакали двадцать четыре олдермена, члены городского совета и большой отряд местных джентльменов – всего почти сотня всадников. На берегу моря таможенный чиновник швырял в воду копье, что символизировало права города на береговую линию возле Дублина. Потом отряд скакал вдоль границы города.

Круг получился огромный. Потому что власть Дублина, исключая большой Либертис, который в основном принадлежал Церкви, теперь распространялась далеко за пределы городских стен и была отмечена воротами и сторожевыми будками на подъездах к городу. Сначала всадники двинулись по берегу, проехав почти половину пути до Долки, потом повернули от моря и поехали через деревню Доннибрук, мимо земель больницы Святого Стефана и собора Святого Патрика, еще дальше на запад, к селению Килмейнем, примерно в двух милях от города, где мэр мог воспользоваться паромом для лошадей через реку Лиффи. Севернее Лиффи граница очерчивала большой полукруг, уходя на милю к северу от Оксмантауна, пересекала реку Толку и далее тянулась вдоль побережья к древнему полю битвы Бриана Бору при Клонтарфе, после чего продолжалась еще на милю.

Миновал полдень. Вереница всадников, проскакавшая уже более тридцати миль, возвращалась через Оксмантаун и должна была вскоре пересечь мост, ведущий к городу. Женщины напрягали зрение, стараясь издали разглядеть своих мужей. В воздухе замелькали шелковые платочки. Звучал смех. И самой веселой была компания, собравшаяся вокруг хрупкой, похожей на испанку женщины в платье из дорогой парчи с меховым воротничком.

Маргарет стояла чуть в стороне от них. Она знала нескольких женщин в Дублине, хотя и нечасто приезжала сюда – дома всегда находилось много дел. Одета она была хорошо, ей нечего было стыдиться, а дорогие наряды с меховыми отделками она бы просто не позволила своему мужу купить для нее, даже если бы он и предложил, потому что у их растущей семьи хватало других расходов. Маргарет повернулась к стоявшей рядом женщине.

– Та дама, похожая на испанку, за кем она замужем?

– О! – Женщина уважительно понизила голос. – Это жена олдермена Дойла. Говорят, она очень богатая. – Женщина с легким удивлением посмотрела на Маргарет. – Вы не знаете олдермена Дойла? Это очень влиятельный человек в Дублине.

Дублинцы гордились своим богатством и властью. По сути, именно об этом и говорила нынешняя церемония. При объезде границ мэр города и его свита проверяли и подтверждали внешние границы обширных городских земель. Это была не только торжественная церемония, но и юридическое событие. И если кто-либо из землевладельцев, пусть даже сама Церковь, попытался бы оспорить пограничную линию городских владений, они могли быть уверены в том, что мэр докажет свои права – хоть законом, хоть просто силой. Дублин, возможно, был раз в десять меньше Лондона, но это был по всем меркам главный город и ключ к владению Ирландией. Уже очень давно богатые правители Дублина привыкли к тому, что английские короли уважают их права и подпитывают их гордость. Перед мэром несли огромный меч, он был дарован городу столетие назад одним благодарным королем, после того как тогдашний глава города провел в горах Уиклоу успешную кампанию против беспокойных О’Бирнов.

Нынешний мэр имел также и звание адмирала, что давало ему право на таможенные пошлины со всех гаваней на побережье Дублина, до самого порта Долки и дальше, хотя королевские чиновники, возможно, с радостью отдали ему это право, потому что служащим короля всегда было нелегко самим получать сборы.

Даже то, что жители Дублина участвовали в истории с мальчиком-королем Ламбертом Симнелом, никак им не повредило. На самом деле это лишь подтолкнуло Генриха Тюдора к тому, чтобы наладить с Дублином хорошие отношения, и в последние девять лет его сын Генрих VIII продолжал ту же политику. Послание от королевского двора к главам Дублина было предельно ясным: «Король Англии нуждается в вашей дружбе». Так что быть женой олдермена Дойла означало очень много.

Маргарет не впервые видела жену Дойла. Всего две недели назад их пути уже пересекались.

Одним из городских событий, которое всегда посещала Маргарет, была Доннибрукская ярмарка. Она проходила в конце августа, а сама деревня Доннибрук находилась всего в миле к югу от больницы Святого Стефана. Иногда ее муж тоже ездил туда, чтобы купить или продать скот. Там можно было выбрать самые разнообразные ткани, их свозили сюда со всей Европы, а еще Маргарет обычно привозила оттуда разные лакомства и специи для своей кладовой. На ярмарке открывалось множество палаток с вкусной едой и разбивались шатры для представлений – там выступали певцы и акробаты, жонглеры, музыканты и фокусники.

– Доннибрук – мой праздник на весь год, – говорила обычно Маргарет.

На ярмарке это и случилось. Маргарет сразу заметила ту женщину из-за ее приметной внешности, но тут же забыла о ней. И только когда уже немного позже она стала изучать прилавок с целебными травами, то вдруг поняла, что лицо этой женщины ей знакомо. Но откуда?

Прошло уже двадцать пять лет с тех пор, как они с отцом видели семью Генри Батлера, и если бы не те ужасные вещи, которые отец рассказал ей о них, и не та боль, которую они ему причинили, Маргарет наверняка бы забыла, как они выглядели много лет назад. Но оказалось, что их лица – Батлера, его жены и их маленькой дочери – навсегда отпечатались в ее памяти. И теперь Маргарет вдруг осознала, что эта женщина на ярмарке в Доннибруке выглядит точно так же, как жена Батлера в те годы. Неужели это та самая маленькая девочка? Ну да, ей сейчас должно быть примерно столько лет.

Она повернулась, чтобы рассмотреть женщину, и заметила, что та наблюдает за ней и, похоже, узнаёт. Значит, подумала Маргарет, она знает, кто я. И пока она спрашивала себя, что должна чувствовать теперь к дочери Батлера и следует ли с ней заговорить, она увидела нечто такое, что сначала заставило ее застыть на месте, а потом покоробило до глубины души. Женщина усмехалась. Да, ошибки быть не могло: это была едва заметная усмешка торжества и презрения. Потом она сразу отвернулась, а Маргарет задохнулась от ярости. Вскоре Маргарет увидела, как она покидает ярмарку.

Маргарет ничего не сделала. А что она могла? Она даже не попыталась что-то узнать о той женщине или найти ее. И когда вечером муж спросил, почему у нее такой огорченный вид, Маргарет придумала какую-то отговорку. Она хотела просто забыть о той встрече.

Но теперь, стоя на причале, она узнала, кто эта женщина. Жена богатого олдермена, и наверняка у нее есть большой дом и всё, что только можно купить за деньги. Нет, напомнила себе Маргарет, ей действительно нечего стыдиться. Может, Дойл и был богат, но он все равно оставался купцом. А муж Маргарет был джентльменом, внуком Уолша из Каррикмайнса, ни больше ни меньше, и он был достаточно важной персоной, чтобы его сегодня пригласили участвовать в объезде границ. Да, возможно, их имение и находилось на южных пограничных землях, а не в Фингале, как того хотелось бы Маргарет, и оно, возможно, давало лишь скромный доход, но ее муж получил образование в Англии, а то, что он зарабатывал как юрист, вполне возмещало скромные доходы от имения. Маргарет сказала себе, что у нее уж точно нет причин испытывать неловкость, если она вдруг столкнется с этой женщиной, чья семья обокрала ее семью.

Но когда она вспоминала ту мерзкую усмешку, душа ее снова наполнялась гневом. Так что лучше ей держаться подальше от этой особы. Просто обходить ее стороной и не думать о ней.

Так какой же дух противоречия вселился в Маргарет, когда через несколько мгновений она вдруг шагнула к жене Дойла?

– Вон он. Вон там мой муж! – Джоан Дойл взмахнула шелковым платочком. – Он еще меня не заметил, – засмеялась она. – Одно можно точно сказать: все они будут ужасно голодны.

Джоан Дойл успела познать горе, но теперь ей казалось, что счастливее ее нет в целом свете. В восемнадцать лет ее выдали замуж, и очень удачно, за некоего джентльмена из Уотерфорда. Шесть лет спустя, уже потеряв двух детей, которых унесла лихорадка, она лишилась третьего ребенка, а ее муж погиб при кораблекрушении. Так в двадцать четыре года она стала вдовой, много месяцев была безутешна в своей молчаливой печали и уже не надеялась, что ее жизнь когда-нибудь изменится к лучшему.

Но потом она встретила Джона Дойла, и тот с величайшим терпением снова пробудил ее к жизни, а через год с небольшим женился на ней. С тех пор прошло уже шесть лет, и Джоан Дойл, имея прекрасный дом и двоих детей, познала больше счастья, чем представлялось ей в мечтах. Будучи по натуре человеком сердечным и любящим и слишком хорошо зная, что значит испытывать огромную боль, Джоан старалась, насколько это было возможно, не причинять боль другим. Она постоянно совершала маленькие добрые дела, и ее богатый и добродушный муж искренне веселился, когда и недели не проходило без того, чтобы жена не являлась к нему с просьбой о помощи очередному горемыке.

– Должно быть, это испанская кровь делает тебя такой добросердечной, – смеялся он.

Ни к кому не испытывая злобных чувств, Джоан не подозревала их в других. Это ее черта тоже очень нравилась Джону Дойлу: он чувствовал себя ее защитником.

Джоан заметила Маргарет, когда та была еще в дюжине ярдов от нее. В это время ее соседка как раз затеяла с ней разговор, поэтому Джоан не могла отвернуться, но краем глаза все же наблюдала за той женщиной и уже поняла, что именно ее видела неделю назад на Доннибрукской ярмарке. Потому что в Дублине и его окрестностях, безусловно, не могло быть двух женщин с такими восхитительными темно-рыжими волосами. И без всяких следов седины, хотя эта женщина определенно была постарше Джоан. У самой Джоан уже появились седые волоски, которые она искусно прятала. А этой рыжеволосой красавице, улыбаясь, подумала она с печальным изумлением, не нужно прибегать ни к каким ухищрениям. В эту минуту Маргарет вдруг увидела ее и самодовольно усмехнулась.

Мнение Маргарет о Джоан Дойл было основано на недоразумении. О ссоре между двумя семьями Джоан вообще ничего не знала. Спор из-за наследства произошел настолько давно, что Генри Батлер даже рассказывать не стал об этом дочери. И теперь Джоан не имела ни малейшего представления о том, кто такая Маргарет.

Так что лишь по несчастному стечению обстоятельств вышло так, что, когда Маргарет подошла достаточно близко и могла все слышать, женщина рядом с Джоан как раз говорила о недавнем случае спорного наследства в Дублине и о том, как была расстроена семья, потерявшая все.

– Мой муж говорит, что хлопотать о безопасности наследства следует до того, как кто-то умрет, а не после, – ответила ей Джоан. – Он ужасный человек, – со смехом продолжила она. – Знаете, что он говорит? – И, подражая голосу олдермена, заговорила немного громче: – «Лишившиеся наследства всегда виноваты сами».

Именно эти последние слова и услышала Маргарет, когда Джоан рассмеялась и обернулась, чтобы посмотреть на нее.

Если обычно люди слышат то, что хотят услышать, то все ожидания Маргарет, должно быть, исполнились в этот момент. Сомнений у нее не оставалось: она услышала то, что услышала. Эта богатая утонченная дублинка, чья семья украла наследство у ее несчастного отца, высмеивала ее перед этими женщинами и публично оскорбляла ее. Ну что ж, подумала Маргарет, пусть попробует посмеяться мне в лицо.

– Скажите, – невозмутимо прервала она их, – как бы вы себя чувствовали, если бы сами лишились наследства? – И ледяным, немигающим взглядом уставилась на Джоан.

Джоан Дойл, конечно, посмотрела на Маргарет, но совсем иначе. Она подумала, что, пожалуй, немного невежливо незнакомке вот так вмешиваться в разговор, да и приходить на праздник с таким унылым лицом тоже не следовало. Однако не в ее привычках было судить других. К тому же у этой суровой на вид женщины были самые прекрасные в мире волосы.

– Я не знаю, – искренне ответила Джоан, а потом, желая немного поднять настроение незнакомки веселой шуткой, с улыбкой добавила: – Но мне кажется, я бы это выдержала, будь у меня такие же волосы, как у вас.

Едва она успела это сказать, как одна из женщин отвлекла ее, показывая на всадников на мосту; муж Джоан махал ей рукой.

А когда она снова обернулась, рыжеволосая уже исчезла. Джоан стала спрашивать, не знает ли кто-нибудь эту женщину, но никто ее не знал.

Однако уже через месяц ей пришлось узнать это самой.

Если и было что-то, чем особенно гордились англичане в Пейле, так это их религия. Разумеется, их язык, законы и обычаи тоже играли важную роль, но что было настолько важным, что помогло бы им сплотиться за три столетия жизни на острове бок о бок с ирландцами и доказать их превосходство даже над самыми лучшими из коренных жителей этой страны? Что давало им моральную опору? Ответ прост.

Англичане ощущали свое превосходство, потому что принадлежали к Римской католической церкви.

Конечно, коренные ирландцы тоже были католиками. Но за пределами Пейла, на огромных пространствах внутренних земель, все знали, что Кельтская церковь жива, как прежде. Разводы позволялись, священники женились, монастыри управлялись местными вождями, – короче говоря, местная Церковь была все так же терпима ко всем тем явлениям вырождения, которые папа римский просил англичан изничтожить, когда те только впервые вторглись на остров. Для англичан в Ирландии все было ясно как день: истинный католицизм, то есть римский католицизм, существует только в пределах английского Пейла.

И действительно, во всем христианском мире никто не был более предан папе римскому, чем английское королевство. В Германии или в Нижних Землях – Бельгии и Люксембурге – могли терпеть еретиков-протестантов, тех, кто следовал учению Лютера и других ему подобных, кто угрожал надлежащему католическому порядку. Но только не в Англии. Молодой Генрих VIII и его преданная жена Екатерина, испанская принцесса, заботились об этом. Король Англии ненавидел протестантов и всегда был готов казнить их. Вот почему англичане в Ирландии могли искренне заявлять:

– Мы – стражи истинной римской веры!

Но кое-что в Ирландии долгое время упускали из виду. Церковь была хранителем культуры и науки; высшее духовенство почти всегда было образованным. Но в самой Ирландии университетов не было. И честолюбивые молодые люди, желавшие принять сан, были вынуждены ехать в Париж или Италию, или, что случалось куда чаще, в Оксфорд или Кембридж. И вот, в 1518 году был сделан первый шаг к тому, чтобы исправить эту ситуацию.

Компания подобралась весьма приятная. Дойл, высокий и красивый, в великолепной охотничьей меховой шляпе, к которой он приколол круглую брошь, усыпанную драгоценными камнями. Джоан, в роскошном коричневом бархате, расшитом жемчугом, со счастливым видом сидела рядом с ним. Карета была хороша – с мягкими сиденьями, с шелковыми занавесками на окнах. Кроме Дойлов, в ней ехали Джеймс Макгоуэн с женой. Они были одеты чуть скромнее, как и подобало их менее высокому положению. Хотя Макгоуэн и мог, пожалуй, позволить себе такую же дорогую одежду, как у Дойлов, но был слишком умен для того, чтобы так одеваться. Впереди, рядом с кучером, сидел Тайди, перчаточник, он только что закончил обучение, и Макгоуэн взял его с собой. Октябрьский день был пасмурным, но кое-где между облаками проглядывало небо, и пока они ехали на запад, дождь так и не собрался. Направлялись они в Мейнут.

Замок Мейнут стоял примерно в десяти милях западнее Дублина. Он был намного больше, чем укрепленные особняки вроде Мэлахайда, и входил в число нескольких внушительных владений, которые принадлежали могущественному графу Килдэру. И не удивительно, что именно Мейнут, благодаря его близости к Дублину, который являлся центром Пейла, и был выбран графом для его нового детища.

Потому что даже если англичане Пейла и гордились своей религией, то они же и вкладывали в нее немалые средства. Особенно в Дублине. Богатые люди вроде Дойла могли отказаться потратить деньги на светские здания, но в церквях священники служили мессы за их благополучие, за что и получали щедрые пожертвования. Поэтому Фицджеральдам оставалось только предпринять что-то более масштабное.

Новое учебное заведение в Мейнуте разместилось в здании рядом с замком. В нем были большой зал, часовня и дортуар. Задумано оно было как некое маленькое закрытое сообщество для религиозного образования. Некое подобие семинарии.

– Если я хоть что-нибудь понимаю в людях, – заметил Дойл, – Фицджеральды с их непомерным честолюбием на этом не остановятся. Вот увидите, это только начало.

Все знали, что именно с таких скромных школ и начинались университеты Оксфорда и Кембриджа.

Как только здание было готово, граф созвал гостей откуда только можно, чтобы они присутствовали на церемонии освящения.

Джоан с нежностью смотрела на своих спутников. Вот ее муж – высокий, черноволосый, очень одаренный. Она знала, что некоторые люди боялись его, но с ней этот сильный человек мог быть кроток, как ягненок. А вот Макгоуэн. Он был моложе ее мужа, хотя по его довольно своеобразной внешности возраст трудно определялся. У него были жидкие волосы, слегка выпяченная нижняя губа и странная привычка широко открывать один глаз, закрывая при этом второй. Он торговал по всему Пейлу и далеко за его пределами.

– Я много знаю, – сказал ей как-то муж, – но наш друг Макгоуэн знает все.

Несколько раз он говорил ей, возвращаясь домой:

– Этот парень хитрее самого дьявола!

Однако Макгоуэн и его скромная жена всегда казались Джоан очень сердечной и доброй парой. Что ж, думала она, возможно, оба суждения были верны. Что до молодого Тайди, то с ним все было просто.

– Родные Тайди – хорошие люди, – говорил ей муж. – Одни из лучших ремесленников острова и весьма набожны.

Генри Тайди захотел стать перчаточником. Достойное ремесло. Через несколько лет, пожалуй, юный Тайди уже начнет подыскивать жену, и, может быть, подумала Джоан с удовольствием, она сумеет ему в этом помочь.

Поздним утром, пребывая в прекрасном настроении, они доехали до замка Мейнут. К счастью, настроения им ничто не должно было омрачить, ведь хотя бы на этот день все ссоры и размолвки остались в прошлом.

Здесь собрались все. Фицджеральды и Батлеры, Толботы и Барнуоллы, королевские чиновники из Дублина и крупнейшие ирландские вожди из земель за пределами Пейла. Потому что, хотя новая семинария, несомненно, была триумфом Фицджеральдов и находилась в границах английского Пейла, ее открытие делало честь всему острову.

Едва Дойлы приехали, их приветствовала целая толпа. Даже Толботы из Мэлахайда подошли, чтобы сказать несколько приятных слов. При всем богатстве Дойла далеко не каждый день гордые Толботы снисходили до разговора с олдерменом.

– Просто они знают, что ты урожденная Батлер, – с улыбкой сказал он Джоан.

А сама Джоан больше всего надеялась увидеть здесь графа Килдэра.

Конечно, время от времени она видела его в Дублине, когда он приезжал в замок или в свой огромный городской дом, но издали и только в окружении большой свиты. Даже у ворот его дома всегда стояли стражники, вооруженные германскими мушкетами. Когда Джоан в последний раз встретила графа на улице, он был окружен группой галлогласов – так называли грозных шотландских наемников, вооруженных ужасными боевыми топорами. В последнее время вожди острова нанимали их в качестве телохранителей или даже создавали из них целые элитные подразделения.

Если двадцать лет назад Генрих Тюдор беззастенчиво заявил, что проще оставить старого графа в покое, чем пытаться его сломить, то отношения в новом поколении были намного ближе. Нынешний граф и король Генрих VIII были друзьями, и в последние годы английский король позволял своему другу править Ирландией почти так, как тому хотелось. Килдэру было разрешено собирать все королевские налоги, и пока он поддерживал порядок, он даже мог не отчитываться.

– По правде говоря, – как-то раз сказал Дойл жене, – Килдэр сейчас, по сути, верховный король Ирландии.

Такое сравнение было вполне обоснованным. Потому что после нескольких поколений перекрестных браков с членами семей величайших ирландских принцев глава рода Фицджеральд не только получил огромную политическую сеть, включавшую прирожденных принцев Ирландии, – в его собственных жилах тоже текла кровь ирландских королей. В его владениях за пределами Пейла на пирах ирландские барды исполняли песни о его ирландских предках, а правосудие он вершил в соответствии со старыми ирландскими законами с той же легкостью, с какой мог в других случаях применять английское право.

– Он использует тот закон, который ему больше подходит, – ворчали некоторые из сторон процесса.

Английскому королю граф обычно говорил:

– Сир, без вас я ничто!

А могущественным О’Нейлам, его родственникам, признавшим его своим сюзереном, напоминал:

– Мы все равно постараемся из этого выбраться.

Что до поддержания порядка, то так же, как это делали верховные короли за несколько столетий до него, граф Килдэр мог устроить налет на территорию любого вождя, если тот причинял ему беспокойство, и угнать его скот. Единственной разницей между прошлым и настоящим было то, что Килдэр располагал артиллерией Тюдора.

Так уж вышло, что желание Джоан исполнилось даже раньше, чем она ожидала. После того как Толботы отошли, Джоан вдруг заметила, что к ним с мужем приближаются еще какие-то люди, целая группа. С ними был мэр Дублина, но сами они выглядели как иностранцы. Среди них был священник, очень похожий на итальянца, какой-то аристократического вида джентльмен, одетый в черное, – наверняка испанец, и две дамы, чьи усыпанные драгоценными камнями лифы и юбки затмили всех богачек Дублина.

Но больше всего Джоан поразил удивительный мужчина, сопровождавший этих дам. На нем были чулки, короткие пышные штаны и расшитый золотыми нитями и жемчугом дублет с пуфами на рукавах. Джоан никогда прежде не видела подобной одежды, но, конечно же, догадалась, что так, вероятно, одевались близкие ко двору английские аристократы. Двигался он с грацией большой кошки. Джоан слышала, как он сказал дамам несколько слов по-французски, и те засмеялись. Ей стало любопытно, кто же этот ослепительный, изысканный мужчина. И вдруг она узнала его и даже вздрогнула от неожиданности. Это был граф Килдэр.

Через мгновение мэр представил ее графу. Килдэр, очаровательно щуря глаза, произнес несколько подходящих к случаю слов, после чего удалился в сопровождении своих дам, а Джоан как зачарованная смотрела им вслед.

Джоан знала, что граф много лет провел при английском дворе, куда его в свое время отправил отец. Именно тогда он и подружился с нынешним королем Генрихом VIII. Она много слышала об образованности и утонченности английских придворных, все они были ценителями живописи, классической литературы и театра, сами прекрасно танцевали, играли на лютне и сочиняли стихи. Но Джоан впервые воочию увидела золоченый лик Ренессанса и просто почувствовала этот новый мир, хотя и не могла знать, какой он.

– Поражена? – Муж весело смотрел на Джоан.

– Он словно из другого мира. – Джоан улыбнулась. – Живет в раю с ангелами.

– В общем, так и есть. – Дойл задумчиво кивнул, глядя, как Килдэр и его компания уходят дальше. – И в каком-то смысле, – негромко продолжил он, – за наш счет. Он заставляет людей содержать его солдат. Он облагает всех высокими налогами и все деньги оставляет себе. Потому он и смог с такой легкостью открыть эту новую семинарию. Так что некоторые люди были бы рады реформам.

Джоан чуть ли не всю свою жизнь слышала разговоры о реформах в Ирландии, но давно уже научилась не относиться к ним всерьез.

– Мои родственники Батлеры постоянно жалуются на Фицджеральдов, – со смехом заметила она, – но, будь у них возможность, они и сами вели бы себя точно так же, уверена. – Она уже серьезно посмотрела на Дойла. – Он дружит с королем, – напомнила она. – Говорят, теперь даже больше, чем прежде.

Дойл задумчиво кивнул. Джоан видела, что его глаза продолжали следить за Килдэром, пока тот обходил гостей.

– Я расскажу тебе одну историю, – сказал Дойл. – Очень давно отец нынешнего короля имел двух советников. Много лет они верно и преданно служили ему, и благодаря им после смерти Генриха Тюдора в королевской казне было больше денег, чем когда-либо в истории Англии. Нынешний король всю свою жизнь знал этих двоих. Они ему были как родные дяди. Но, верно служа его отцу, они нажили много врагов. И потому после смерти старого короля английский парламент захотел их уничтожить. – Дойл помолчал немного. – И знаешь, что сделал молодой Генрих? Казнил обоих. Не задумываясь. Потому что его это устраивало. – Дойл опять ненадолго умолк. – Так что дружить с Генрихом Восьмым весьма опасно. Он любит только себя.

Джоан снова посмотрела вслед удаляющемуся Килдэру. Теперь его золоченый дублет больше не казался ей таким сияющим, а в сером октябрьском свете его фигура казалась почти зловещей.

А потом она увидела ту женщину с рыжими волосами.

На этот раз она без труда выяснила, кто это. Макгоуэн все еще стоял рядом, и он тут же сообщил:

– Это жена Уильяма Уолша. У меня были кое-какие дела в их краях. Она почти не бывает в Дублине.

– Уильяма Уолша, адвоката? – уточнил Дойл. – Говорят, он достойный человек. Вы их не приведете? – спросил он Макгоуэна.

Уильям Уолш с удивлением посмотрел на жену:

– Будет очень странно выглядеть, если ты откажешься.

Уолш был высоким и худощавым мужчиной с коротко подстриженными седыми волосами, его добродушное лицо носило отпечаток какой-то смутной тревоги, а крепкий волевой подбородок напоминал о его воинственных предках. Он не мог взять в толк, почему его жена не хочет разговаривать с Дойлами, если им выдалась такая замечательная возможность, и хотя он уже привык к переменчивому настроению Маргарет, на этот раз он все же решил проявить твердость.

– Это не те люди, которых мне хотелось бы оскорбить, – мягко упрекнул он жену, и она пусть с неохотой, но пошла с ним.

Дойл любезно приветствовал их. Маргарет он показался довольно искренним. Джоан Дойл мило улыбнулась.

– Я знаю, кто вы, – сказала она Уильяму Уолшу и добавила с улыбкой, уже обращаясь к Маргарет: – Я знаю о вас все.

Это была одна из расхожих фраз, которые могут означать либо все, либо ничего. Маргарет не ответила, только внимательно посмотрела на нее.