Без единого свидетеля Джордж Элизабет

Очевидно, старушка заметила, что Ульрика подглядывает в щелку почтового ящика, потому что она негодующе крикнула:

– Пардон! По-моему, это частное владение.

Пристыженная, Ульрика отпрянула от двери и стала ждать, когда ей откроют.

Когда дверь наконец распахнулась, то взору Ульрики предстала сморщенная и очень недовольная старушка. Тугие белые кудряшки, обрамляющие лицо, да и вся ее сгорбленная фигура тряслись от возмущения. Во всяком случае, так Ульрике показалось сначала, но потом она опустила глаза и увидела металлическую трость, на которую опиралась старая дама. Тогда до нее дошло, что, возможно, дрожь вызвана не гневом, а старческой слабостью, или болезнью Паркинсона, или чем-нибудь другим.

Она поспешно извинилась и представилась, упомянув «Колосс» и Джека Винесса. Она будет очень признательна, если миссис?.. Здесь Ульрика запнулась. Кто вообще эта женщина? Как же это она упустила? Надо было разузнать подробности, прежде чем вваливаться сюда.

Мэри Элис Аткинс-Уорд, сказала старая дама. И не миссис, а мисс, чем весьма горда. Она говорила со старомодной чопорностью – пенсионерка, должно быть, которая помнила старые времена, когда люди на автобусных остановках выстраивались в вежливые очереди, а джентльмены уступали дамам места в подземке. Мисс Аткинс-Уорд открыла дверь пошире и с заметным трудом передвинулась в сторону, чтобы дать Ульрике пройти в дом. С благодарностью Ульрика так и сделала.

Она очутилась в узком коридорчике, большую часть которого занимала лестница. Стены были густо увешаны фотографиями, и, следуя за мисс А-У (так Ульрика стала называть про себя старушенцию) в гостиную, выходящую на улицу, она успела разглядеть некоторые. Почти все они, как оказалось, были кадрами из телевизионных спектаклей, в основном костюмированных драм и нескольких полицейских историй в постановке канала Би-би-си.

Как можно дружелюбнее Ульрика спросила, чтобы завязать разговор:

– Вы поклонница телевидения?

Мисс А-У в тот момент усаживалась в деревянное кресло-качалку с прямой спинкой и без единой подушечки. Она окинула непрошеную гостью высокомерным взглядом:

– Ради всего святого, о чем это вы?

– О… о фотографиях в коридоре. – Никогда еще Ульрика не чувствовала себя такой беспомощной в разговоре.

– А, вот вы о чем. Да я сама их написала, дурочка, – последовал резкий ответ.

– Написала?

– Написала. Я сценарист, чего тут непонятного. И все это мои спектакли. Так чего вы от меня хотели?

Мисс А-У ничего не предложила Ульрике: ни поесть, ни попить, ни воспоминаний о славном прошлом. Крепкий орешек эта старушка, подумала Ульрика. Обвести такую вокруг пальца будет ох как непросто.

Тем не менее нужно хотя бы попробовать. Альтернативы нет. И Ульрика сказала, что хотела бы поговорить о ее жильце.

– Каком таком жильце? – спросила мисс А-У.

– О Джеке Винессе, – напомнила Ульрика. – Он работает в «Колоссе». Я его… его начальник, так можно сказать.

– С чего вы взяли, что он мой жилец? Это мой внучатый племянник. Никчемное создание, но должен же он был где-то жить, если мать вышвырнула его из дома. Он помогает мне по хозяйству и с покупками. – Она устроилась поудобнее в кресле. – Послушайте-ка, мисси, я собираюсь закурить. Надеюсь, вы не из тех сумасшедших, что проклинают табак и размахивают флагами. А если и так, то вам же хуже. Это мой дом, мои легкие, моя жизнь. Подайте мне коробок спичек, пожалуйста. Да нет, не там, дурочка. Вот же он лежит, прямо перед вами.

Спички Ульрика нашла среди разнообразного хлама, наваленного на кофейном столике. Коробку украшал логотип гостиницы «Парк-лейн». Должно быть, мисс А-У держала гостиничный персонал в ежовых рукавицах, и те пытались умилостивить ее, снабжая бесплатными спичками.

Ульрика подождала, пока старая дама извлечет пачку сигарет из кармана вязаного кардигана и закурит. Сигарету без фильтра, что вполне вписывалось в общую картину, мисс А-У держала, как кинозвезда довоенных фильмов. Вдруг она вынула сигарету изо рта, сняла табачную крошку с языка, рассмотрела ее и выбросила через плечо.

– Ну, так что с Джеком? – спросила она.

– Мы сейчас подумываем над тем, чтобы повысить его, – ответила Ульрика с заискивающей улыбкой. – А перед тем, как назначить кого-то на более ответственную должность, мы стараемся поговорить с теми, кто знает нашего кандидата лучше других.

– Интересно, почему это я знаю его лучше других? А вы сами плохо его знаете?

– Ну… он ведь живет здесь… И это всего лишь для начала, понимаете.

Глаза у мисс А-У были такие проницательные, что Ульрика поежилась под их взглядом. Эта леди прошла огонь и воду и медные трубы, подумала она. Ей лгали, ее обманывали, у нее крали, да что угодно. Должно быть, таков результат работы на британском телевидении, которое славится тем, что там собираются самые бессовестные люди. Хуже может быть только в Голливуде.

Мисс А-У продолжала курить и изучать Ульрику. Затянувшееся молчание, похоже, ее ничуть не смущало.

– И что ему светит? – наконец спросила она.

– Простите? – растерялась Ульрика.

– Что за повышение светит Джеку?

Ульрика быстро прикинула, какой ответ может сойти за правду.

– Видите ли, мы открываем новое отделение «Колосса» на другом берегу реки. Северный филиал. Может, он рассказывал вам об этом? Мы бы хотели поручить ему вести адаптационный курс.

– Да что вы говорите! Но ведь он этого не хочет. Его больше интересует работа по привлечению новых ребят. И я полагаю, вам это должно быть известно. Или вы еще не разговаривали об этом?

– Конечно, разговаривали. – Ульрика импровизировала. – Но внутри организации существует определенная иерархия, о чем Джек вам, несомненно, говорил. И мы стараемся ставить людей на тот участок, где, по нашему мнению, они… ну, раскроются в полной мере. Возможно, Джек со временем дорастет до программы привлечения новичков, но пока… – Она закончила фразу неопределенным жестом.

– То-то Джек раскричится, когда услышит об этом, – сказала мисс А-У. – Он такой. Считает, что его все ущемляют. Ну да, выходка мамаши сказалась на его характере не лучшим образом. Но все-таки почему вы, молодежь, не можете просто делать дело, вместо того чтобы ныть, когда не получаете, чего хотели и когда хотели? Вот что я хотела бы знать. – Она сложила ладонь лодочкой и стряхнула в нее пепел, а потом растерла его по деревянной ручке кресла-качалки. – Ну а чем он будет заниматься, если вы назначите его вести этот ваш адаптационный курс?

Ульрика объяснила, в чем суть этой должности, и мисс А-У сразу ухватила главное.

– Работать с подростками? – переспросила она. – Учить их доверию? Джеку это совсем не подходит. Я бы посоветовала вам обратить внимание на кого-нибудь другого, если вы действительно ищете человека на эту работу, но если вы скажете Джеку, что это я вам дала такой совет, то знайте: я назову вас грязной лгуньей.

– Почему? – спросила Ульрика, вероятно, чуть быстрее, чем следовало. – Что он скажет, если узнает о нашем разговоре?

Мисс А-У сделала глубокую затяжку, насыщая свои прокопченные легкие дымом, и выдохнула то, что осталось, в воздух гостиной. Ульрика старалась не дышать. Старая дама обдумывала вопрос, судя по ее сосредоточенному виду и молчанию. Наконец она проговорила:

– Он может быть неплохим человеком, когда захочет, но по большей части его мысли заняты другим.

– Чем, например?

– Например, собой. Например, судьбой. Как и у всех людей в его возрасте. – Мисс А-У взмахнула сигаретой, подчеркивая свои слова. – Молодые люди нынче сплошь и рядом нытики, и проблема нашего мальчика именно в этом, мисси. Послушать его, так можно подумать, будто он единственный несчастный ребенок на земле, выросший без отца. И к тому же с матерью, у которой трусы на месте не держатся и которая прыгала от мужика к мужику с самого рождения сына. Еще и до того, если уж на то пошло. То есть, еще сидя в утробе, Джек наверняка слышал, как она старается вспомнить имя парня, с которым спала днем ранее. Так что удивительного в том, что из него ничего путного не вышло?

– Ничего путного?

– Да бросьте. Вы же знаете, что он за человек. Пришел в «Колосс» из колонии, ради всего святого. Мин – так зовут его мать – говорит, что все это из-за того, что она так никогда и не выяснила, кто же на самом деле отец Джека. Она говорит: «Ну почему он не может просто жить? Я же могу». Но в этом вся Мин: готова обвинить всех и каждого, только не себя. Всю жизнь она гонялась за мужчинами, а Джек – за неприятностями на голову. И к четырнадцати годам столько всего натворил, что Мин не выдержала, и мать ее не захотела возиться с ним, так что они послали его ко мне. Это было еще до того поджога. О небеса, что за болван!

– Как вы с ним ладите? – спросила Ульрика.

– Живи и не мешай жить другим – вот мой девиз, мисси.

– А как насчет остальных?

– Каких таких остальных?

– Его друзей. Какие у него отношения с ними?

– Раз они друзья, то и отношения у них хорошие, разве нет? – поддела Ульрику язвительная старушенция.

– Хм, да, конечно, – улыбнулась Ульрика. – А вы часто их видите?

– Зачем вам это?

– Ну, затем, что… Умение Джека общаться с людьми определенным образом характеризует его потенциал как воспитателя. Понимаете, мы именно…

– Нет, не понимаю, – перебила мисс А-У. – Если вы его начальник, то каждый день можете видеть, как он общается с людьми. Вы сами с ним общаетесь. Вам вовсе не нужно узнавать мое мнение по этому вопросу.

– Да, но социальный аспект его жизни помог бы нам узнать… – Что? Ульрика не знала, что говорить. Подходящий ответ никак не приходил в голову, и она не нашла ничего лучшего, как перейти прямо к сути: – Часто ли он встречается с друзьями? Например, по вечерам? Чтобы сходить в паб или еще куда-нибудь?

Глаза мисс А-У едва заметно сузились. Она уклончиво ответила:

– Не чаще и не реже, чем все молодые парни.

– Каждый вечер?

– Какая вам разница, ради всего святого?

Мисс А-У явно что-то подозревала, но Ульрика уже не могла ничего поделать, кроме как идти напролом:

– И ходит он только в паб?

– Вы хотите знать, не пьяница ли он, мисс… как?

– Эллис. Ульрика Эллис. Нет, дело не в пьянстве. Но он говорил, что каждый вечер ходит в паб, и поэтому…

– Раз он так сказал, значит, так оно и есть.

– Но вы не думаете, что это правда?

– Я не понимаю, какое это имеет значение. Он приходит и уходит, когда захочет. Я не слежу за ним. С чего вдруг? Иногда он идет в паб, иногда встречается с девушкой, иногда к мамаше, когда не ссорятся, что случается каждый раз, когда Мин хочет, чтобы он что-нибудь сделал для нее. Но мне он не докладывает, и я не спрашиваю. Зато я спрашиваю у вас: почему вас это интересует? Он что-то опять натворил?

– Значит, он не каждый вечер бывает в пабе? А вы не могли бы припомнить, когда он ходил вечером в другое место? Например, к матери? И кстати, где она живет?

Тут Ульрика поняла, что зашла слишком далеко. Мисс А-У, зажав сигарету в губах, с усилием приподнялась с кресла. Несмотря на возраст, она умудрялась выглядеть внушительно – как человек, с которым нужно считаться.

– Не держите меня за дуру, – провозгласила старая дама. – Я же вижу: вы вынюхиваете информацию, и не надо притворяться, будто это не так. Так что берите руки в ноги и покиньте мой дом, пока я не позвала полицию и не попросила ее помочь вам найти выход.

– Мисс Аткинс-Уорд, прошу вас. Если я нечаянно расстроила вас… Это всего лишь моя работа.

Ульрика понимала, что беспомощно барахтается в луже, в которую села по собственной глупости. Нужно быть более деликатной, а она этого совсем не умеет. Ну нет у нее макиавеллиевской жилки, которая порой так необходима для исполнения обязанностей директора «Колосса». Она слишком честна, говорила она себе. Слишком откровенна с людьми. Нужно изживать это качество или, по крайней мере, уметь на время прятать его поглубже. Нужно практиковаться врать, если она хочет хоть что-нибудь разузнать.

У нее не было никаких сомнений, что мисс А-У непременно расскажет Джеку о ее визите. Как бы Ульрика ни старалась, помешать этому она уже никак не сможет, если только не стукнет старуху настольной лампой по голове – так, чтобы та загремела в больницу.

– Если я обидела вас… – сказала она, запинаясь, – я выбрала неверный подход… надо было мне по-другому…

– Вы хорошо меня слышите? – вопросила мисс А-У, потрясая тростью. – Уходите, или мне придется принять меры.

И ведь примет, Ульрика видела это. Она, несмотря на провал операции, не могла не восхищаться старой женщиной. Мисс Аткинс-Уорд приняла вызов жизни и преуспела, никому не задолжав.

Итак, Ульрике ничего не оставалось, кроме как со всей возможной поспешностью покинуть владения мисс А-У. Она так и сделала, сопровождая отступление извинениями, в надежде, что с их помощью поколеблет решимость мисс А-У звонить в полицию или рассказывать Джеку о том, что его начальница приходила наводить справки. Но надежда была призрачной, Ульрика отдавала себе в этом отчет. Случится если не первое, то второе обязательно. Слова мисс А-У не расходятся с делом, не такой она человек, судя по всему.

Ульрика выскочила из дома на улицу, проклиная и свой план, и свою неспособность его выполнить. Сначала Грифф, теперь Джек. Две попытки – два грандиозных провала. Осталось еще две, и кто знает, сколько еще неприятностей найдет она себе на голову.

Она вскочила на велосипед и, яростно крутя педали, поехала к Тауэр-Бридж-роуд. На сегодня хватит, решила она. Пора домой. Нужно выпить, и как можно скорее.

День угасал, и натянутые крест-накрест над Гейбриелс-Варф гирлянды уже мигали огоньками, когда Нката подъехал туда. Холод заставлял горожан сидеть по домам, поэтому на торговой площади было пустынно, только торговец галантереей подметал тротуар перед своим заведением. Однако большинство магазинов еще работали, и в том числе, заметил Нката, «Мистер Сэндвич», несмотря на часы работы закусочной, указанные на вывеске при входе; за стеклом витрины виднелись две белые женщины средних лет в безразмерных фартуках, которые занимались уборкой.

Хозяйка «Хрустальной луны» Гиги дожидалась его. Она уже закрыла магазин, но на стук Нкаты выскочила из подсобки в глубине магазина и, оглядываясь, словно опасаясь повсюду шпионских засад, подошла к двери и отперла ее. Заговорщически подмигнув, она впустила его и снова закрыла дверь на замок.

То, что она затем сказала, заставило Нкату усомниться в целесообразности своего визита.

– Петрушка.

– Какая петрушка? – спросил он. – Вы же говорили…

– Идите сюда, сержант. Я вам все объясню.

Она подвела его к прилавку, где стоял кассовый аппарат, и указала на лежащий там увесистый том. Нката узнал древний фолиант, который видел во время своего первого посещения «Хрустальной луны», когда в роли хозяйки выступала бабушка Гиги.

– Сначала я ни о чем таком и не думала, когда он пришел, – сказала Гиги. – Потому что масло петрушки – а он купил масло петрушки – где только не используется. Видите ли, это просто чудодейственная трава: и мочегонное средство, и спазмолитическое, она стимулирует мышцы матки, освежает дыхание. Если посадить петрушку рядом с розами, то они будут сильнее пахнуть. Я не шучу. Я уж не говорю о кулинарии, там без петрушки ни шагу не сделаешь. И поэтому, когда он купил это масло, я не подумала… я только помнила, что вы интересуетесь им, ведь правда, поэтому чем больше я думала… хотя про амбру он ни полсловечка не сказал. В общем, я решила посмотреть в справочнике, что еще делают с петрушкой. Я ведь не помню наизусть про каждую траву, вы понимаете. Наверное, мне следовало бы выучить, но их такое количество, что в одной голове все эти растения просто не уместятся.

Она зашла за прилавок и развернула фолиант так, чтобы Нката мог прочитать статью про петрушку. Однако все равно ей казалось, что сержант нуждается в некоторых объяснениях перед тем, что ему предстоит узнать через минуту.

– Может, я зря вас позвала, – сказала Гиги, – скорее всего, что зря, поэтому вы должны поклясться, что не расскажете Робби, будто я звонила. Мы ведь работаем рядом, а что может быть хуже, чем обиды между соседями? Так вы пообещаете мне, что не скажете ему? О том, что в курсе о масле петрушки? И о том, что это я вам сказала?

Нката отрицательно покачал головой.

– Если этот парень и есть наш убийца, я ничего не могу обещать, – сказал он со всей откровенностью. – Если у вас есть информация, которую мы можем использовать в судебном процессе, то мы передаем ее в уголовный суд, а там захотят допросить вас как потенциального свидетеля. Таков порядок. Но я пока не понимаю, какое отношение к следствию имеет петрушка, так что предоставлю вам решать, что вы будете рассказывать, а что нет.

Гиги удивленно склонила голову набок.

– Вы мне нравитесь, – сказала она. – Другой коп соврал бы, и все. Хорошо, я расскажу.

Она показала место на странице, где начиналась статья про масло петрушки. Нката узнал из нижеследующего текста, что в травяной магии оно используется для триумфа. Также с его помощью отгоняют ядовитых тварей. Петрушка, посеянная в Страстную пятницу, противостоит всяческому злу. Ее сила – в корнях и семенах.

Но это было не все.

– Ароматическое масло, – читал Нката. – Жидкий жир, бальзам, медицинское средство, кулинарная приправа, благовоние и парфюмерный ингредиент.

Нката задумчиво почесал подбородок. Конечно, все это страшно интересно, но как соотнести петрушку с шестью убийствами, он пока не видит.

– Ну? – В голосе Гиги звучало едва сдерживаемое возбуждение. – Что вы думаете? Я правильно сделала, что позвонила? Он уже сто лет не заходил, понимаете, и, когда он вошел в магазин, я… по правде говоря, я дико струхнула. Я же не знала, что он собирается делать, поэтому пыталась вести себя как ни в чем не бывало, но все время наблюдала за ним и все ждала, когда же он пойдет к витрине с амброй, и тогда я бы точно в обморок грохнулась. Потом, когда он купил только масло петрушки, я успокоилась и почти не думала о нем. Пока не прочитала про триумф, и демонов, и зло, и… – Она передернула плечами. – Тогда я сразу поняла, что нужно вам сказать. Потому что если бы я не сказала, а потом что-то случилось бы с кем-то и оказалось, что это Робби… само собой, я вообще не думаю, что это он, и, господи, умоляю вас, не говорите ему, ведь мы с ним даже несколько раз ходили вместе выпить, помните, я рассказывала?

– У вас остался чек, кажется? – спросил Нката.

– Да, точно, – сказала Гиги. – Он заплатил наличными и купил только масло, больше ничего. Вот тут у меня кассовый чек.

И она нажала какую-то кнопку, чтобы кассовый аппарат открылся, вытащила снизу ящик, в отделениях которого лежали банкноты, рассортированные по номиналу. Из-под банкнот она достала бумажку и протянула Нкате. На обратной стороне чека было надписано: «Роб Килфойл, масло петрушки». Слова «масло петрушки» были подчеркнуты дважды.

Нката так и не придумал, какую пользу можно извлечь из того факта, что один из подозреваемых купил масло петрушки, однако он взял у Гиги чек и спрятал его в своей кожаной записной книжке. Он поблагодарил девушку за бдительность и попросил, чтобы она обязательно связалась с ним, если Робби Килфойл или кто-то другой купит амбру.

Он уже собирался уходить, когда ему в голову пришла одна мысль, и он остановился в дверях магазина, чтобы задать Гиги последний вопрос:

– А не мог он стащить бутылек с амброй, пока был здесь?

Гиги затрясла головой. Она глаз с него не спускала все то время, что он провел здесь, заверила она Нкату. Нет, он ничего не брал, она бы увидела; все, к чему притрагивался, он принес к прилавку и оплатил. А именно – масло петрушки.

Нката задумчиво кивнул, но слова ее не сумели полностью развеять сомнения. Он вышел из магазина и остановился на тротуаре, поглядывая в сторону «Мистера Сэндвича», где по-прежнему горел свет и видны были две женщины. На двери теперь появилась табличка «Закрыто». Нката вытащил удостоверение и подошел к входу в закусочную. Приобретение масла петрушки могло иметь одно невинное объяснение, и его нужно проверить.

Он постучал, и женщины оторвались от своего занятия. Дверь ему открыла дама покрупнее. Он спросил, не найдется ли у них пары минут, и она ответила: да, конечно, пожалуйста, заходите, офицер. Они как раз собирались идти домой, так что ему повезло, что он их застал.

Он вошел и сразу же увидел большой желтый ящик, стоящий в углу. Одну из его стенок украшали надпись «Мистер Сэндвич» и логотип закусочной: фигурка багета с румяным лицом, цилиндром, тонкими витыми ручками и ножками. Ага, вот и профессиональное оборудование Роба Килфойла. Сам же курьер вместе со своим велосипедом, должно быть, давно закончил рабочий день.

Нката представился двум женщинам, которые в свою очередь назвались Кларой Максвелл и Вэл. Вэл оказалась дочерью Клары, и этот факт стал для Нкаты неожиданностью, поскольку обе женщины выглядели скорее как сестры, а не как мать и дочь. И причиной тому была не моложавая внешность Клары – о моложавости в данном случае не могло быть и речи, – а бесформенная фигура и неказистая одежда Вэл. Нката переварил эту информацию и кивнул, дружелюбно улыбаясь. После церемонии знакомства Вэл ретировалась за прилавок, где не столько убиралась, сколько прислушивалась к разговору матери и сержанта, переводя взгляд с одного собеседника на другого и обратно. Представительские функции целиком легли на Клару.

– Я бы хотел задать пару вопросов о Робби Килфойле, – начал Нката. – Он ведь работает с вами, верно?

– С ним все в порядке, – сказала Клара.

Произнесла она эту фразу не как вопрос, а как утверждение и при этом взглянула на Вэл, которая в ответ утвердительно кивнула.

– Он развозит сэндвичи, если я правильно понимаю?

– Да. Уже… сколько лет, Вэл? Три года? Четыре?

Вэл снова кивнула. Ее брови сошлись, отражая какую-то озабоченность. Она отвернулась, достала из узкого шкафчика метлу и совок и стала подметать пол за прилавком.

– Значит, уже почти четыре года, – сделала вывод Клара из телодвижений дочери. – Прекрасный юноша. Он доставляет заказы нашим клиентам – помимо сэндвичей мы продаем жареный картофель, маринованные овощи и салаты, – а потом возвращается с выручкой. И ни разу не было недостачи, все сходится до пенни.

Вэл внезапно выпрямилась.

Ее мать спохватилась:

– Ах да, совсем забыла. Спасибо, Вэл. Один случай все-таки был.

– Когда? – спросил Нката.

– Незадолго до того, как умерла его мама. То есть примерно в декабре прошлого года. Тогда я недосчиталась десяти фунтов. Оказалось, что он взял их в долг, чтобы купить маме цветов. Ее отправили в приют, понимаете. – Клара постучала по голове. – Альцгеймер, бедняжка. Он купил ей… не помню что… тюльпаны? Хотя разве в декабре продают тюльпаны? Может, не тюльпаны, а что-то другое. Во всяком случае, Вэл права. Я и позабыла об этом. Но он признался во всем, как только я спросила, правда же, Вэл? И на следующий день все мне вернул. И после этого ничего. Золотой юноша, одно слово. Без него нам бы было не справиться, потому что мы в основном получаем заказы на доставку, а у нас только Роб может этим заниматься.

Вэл снова оторвалась от пола и метлы. Она отвела от лица жидкую прядь волос.

– Ну что ты, что ты, все так и есть, ты же знаешь, – мягко пожурила ее Клара. – У тебя не получилось бы, дорогая, что бы ты там себе ни думала.

– Он помогает вам закупать необходимые припасы? – спросил Нката.

– Припасы? В смысле бумажные пакеты и все такое? Упаковку для сэндвичей? Горчицу? Нет, в основном все привозят сами поставщики.

– Я имел в виду несколько иное… ингредиенты, например, – уточнил вопрос Нката. – Вы когда-нибудь просили его купить масло петрушки?

– Масло петрушки? – Клара посмотрела на Вэл, очевидно, чтобы поделиться своим недоумением. – Масло петрушки? Я даже не знала, что такое существует. Хотя почему бы и нет, верно? Оливковое масло, кукурузное масло, льняное, арахисовое… Значит, может быть и масло петрушки. Но нет, я никогда не просила его об этом. У нас в «Мистере Сэндвиче» оно ни к чему.

Вэл издала звук, похожий на бульканье. Ее мать, услышав это, немедленно перегнулась через прилавок и, оказавшись лицом к лицу с дочерью, спросила: она что-то знает про масло петрушки и Робби Килфойла? Если да, то нужно обо всем рассказать сержанту, дорогуша.

Взгляд Вэл метнулся к полицейскому.

– Нет, – сказала она.

И это был единственный вербальный комментарий, поступивший с ее стороны за все время визита Нкаты в закусочную.

Нката выдвинул предположение:

– Может, он добавляет масло, когда готовит себе еду. Или пользуется им как освежителем дыхания. У него свежее дыхание?

Клара засмеялась.

– Вот уж на что никогда не обращала внимания. Но наша Вэл могла кое-что учуять, она-то пару разочков была совсем рядышком с Робби, а, Вэл? Скажи нам, дорогуша, есть у него запах изо рта? Или нет?

Вэл надулась обиженно и скрылась в каком-то подсобном помещении. Клара поведала Нкате, что ее дочь одно время «сохла» по Робу. Конечно, ничего бы из этого не вышло, что тут говорить. Возможно, сержант обратил внимание: у Вэл проблемы с общением.

– Да и я сама думала поначалу, что Робби Килфойл может стать тем самым человеком, который ее слегка растормошит, – призналась Клара чуть тише. – Потому я и взяла его на работу. У него ведь ни опыта не было, ни рекомендаций – это из-за того, что мама у него болела, – но я решила, что как кавалер он очень может подойти. Вряд ли он рассчитывает найти принцессу, думала я, он же не такой, как другие парни, которые на Вэл, бедняжечку, скажем прямо, и не взглянут. Но из этого так ничего и не вышло. Не вспыхнуло между ними той искорки, понимаете. Потом, когда его мама скончалась, я думала, что он станет немного повеселее, что ли. Но нет. Парень прямо как мертвый. – Она оглянулась в ту сторону, где скрылась дочь, и добавила почти шепотом: – Депрессия. Если ничего с ней не делать, может и в могилу свести. У меня у самой была депрессия, когда умер отец Вэл. Это случилось не внезапно, так что у меня, по крайней мере, было время подготовиться. Но все равно ты подавлен, когда умирает кто-то близкий, правда? Такая пустота появляется, и никуда от нее не денешься. Просто смотришь в нее днями напролет. Из-за этого мы с Вэл и открыли эту закусочную.

– Из-за?..

– Из-за того, что отец умер. Он оставил нам достаточно средств, так что мы бы прожили и так. Но невозможно сидеть дома и смотреть на стену. Надо жить дальше. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и заодно развязала и сняла фартук. Аккуратно сложив, она убрала его под прилавок и с важным видом, словно придя к какому-то решению, поделилась с Нкатой: – Вы знаете, пожалуй, мне стоит поговорить с Робби. О том, что жизнь продолжается. – Она снова украдкой посмотрела туда, где укрылась дочь. – А она, между прочим, очень хороший повар, наша Вэл. Молодой человек с намерением жениться не должен отмахиваться от такого. Только лишь из-за того, что она у нас тихоня… В конце концов, что важнее в семейной жизни: разговор или вкусная еда? Вкусная еда, ведь так?

– Не стану с этим спорить, – сказал Нката.

– Правда? – улыбнулась Клара.

– Мужчины в большинстве своем любят поесть, – сказал он.

– Вот именно, – подхватила Клара, и тут он понял, что она стала смотреть на него в совершенно ином свете.

И это подсказало, что пора поблагодарить за время и помощь и удалиться восвояси. О том, что сказала бы мама, если бы он появился на пороге дома под ручку с Вэл, не хотелось даже думать.

– Я требую объяснения!

Такими были первые слова помощника комиссара, когда он вошел в кабинет Линли. Он не стал дожидаться, чтобы Харриман объявила о его приходе, и миновал приемную не останавливаясь, бросив лишь короткое: «Он у себя?» – и получив утвердительный кивок секретарши.

Линли сидел за столом, сравнивая отчеты экспертов о теле Дейви Бентона с теми, что были получены в связи с первыми пятью убийствами. Он отложил бумаги в сторону, снял очки для чтения и поднялся.

– Ди предупредила, что вы хотите поговорить со мной.

Он указал рукой на стол для совещаний, стоящий у противоположной стены.

Хильер не принял или вовсе не заметил этого приглашения без слов.

– Я говорил с Митчем Корсико, суперинтендант, – сказал он.

Линли молча ждал продолжения. Пресекая попытки Корсико написать очерк о Нкате, он понимал, что неприятный разговор с Хильером почти неминуем, и столь же хорошо понимал, что придется выслушать все, что Хильер захочет сказать, – таков уж характер у помощника комиссара.

– Объяснитесь.

Пока Хильер держал эмоции в узде, и Линли не мог не отдать ему должное: он спустился на вражескую территорию с намерением вести себя настолько корректно, насколько это будет в его силах.

– Сент-Джеймс является ученым с международным именем, сэр, – сказал Линли. – Тот факт, что для работы над расследованием дела столичная полиция привлекает лучшие силы страны, следовало бы подчеркнуть, как мне кажется.

– Такова ваша идея? – спросил Хильер.

– Да, в двух словах. Когда я подумал, какое позитивное влияние на общественное мнение могла бы оказать обширная статья о Сент-Джеймсе…

– Такие решения принимаете не вы…

Линли продолжал:

– И когда я сравнил эффект от статьи о Сент-Джеймсе с тем, который мог быть получен от очерка, где описывается сержант Нката…

– Так вы признаете, что ваши маневры вызваны желанием перекрыть доступ к Нкате?

– …то пришел к выводу, что в политическом смысле мы выиграем гораздо больше, если покажем населению, что в наших рядах трудится известный эксперт, чем если выставим на всеобщее обозрение чернокожего сержанта и станем перебирать его грязное белье.

– Корсико и не собирался…

– Он начал сразу с вопроса о брате Уинстона, – не дал ему договорить Линли. – И, как я понял, он уже был в курсе дела, то есть ему уже подсказали, под каким углом он должен раскрыть тему, когда будет писать статью. Сэр.

Лицо Хильера приобрело устрашающий оттенок. Краска поднималась от шеи к щекам и выше, как рубиновая жидкость в стакане.

– Я не желаю слушать ваших инсинуаций.

Линли сделал над собой усилие, чтобы говорить, не повышая голоса.

– Сэр, позвольте мне объяснить. На вас оказывается давление. На меня оказывается давление. Население волнуется. Пресса безжалостна. Необходимо что-то делать, чтобы создать правильное, более благоприятное мнение о работе полиции, я отлично это понимаю; но в то же время я не могу допустить, чтобы бульварная газета вынюхивала сенсационные подробности прошлого моих подчиненных.

– Вы не смеете обсуждать и тем более отменять решения, которые приняты вышестоящими лицами. Вам понятно?

– Я буду обсуждать и отменять все, что сочту необходимым. Я буду поступать так каждый раз, когда принятые вышестоящими лицами решения будут мешать моим людям выполнять работу. Статья об Уинстоне, наполовину состоящая из рассказа о его пропащем брате, – ведь мы с вами, сэр, знаем, что «Сорс» собирается поместить фотографию Гарольда Нкаты рядом с портретом Уинстона… Каин и Абель, Исав и Иаков, блудный сын и… Статья об Уинстоне, как раз в то время, когда ему и так приходится нелегко, участвуя с вами в пресс-конференциях… Она просто недопустима, сэр.

– Как вы смеете говорить мне, будто лучше специалистов разбираетесь, как обращаться с прессой? Будто вы, воображая себя вознесенным на высоту, недоступную остальным смертным…

– Сэр. – Линли вовсе не желал быть вовлеченным помощником комиссара во взаимное поливание грязью. Он отчаянно искал выход. – Уинстон обратился ко мне сам.

– Он что, попросил вас вмешаться?

– Вовсе нет. Он командный игрок. Но он упомянул, что Корсико планирует писать статью в ключе «плохой брат – хороший брат», и его беспокоило, что родители…

– Да мне плевать на его родителей! – Голос Хильера гремел. – О нем есть что писать, и я хочу, чтобы это было написано. Я хочу, чтобы так и было, и я хочу, чтобы вы проследили, чтобы все было выполнено в соответствии с моим приказом.

– Я не могу этого сделать.

– Еще как можете…

– Подождите. Я неточно выразился. Я не стану этого делать. – И Линли продолжал, не давая Хильеру шанса ответить и изо всех сил стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие: – Сэр, когда я позволил Корсико копаться в моем прошлом, это одно дело. Он делал это с моего разрешения и может продолжать в том же духе, если это действительно требуется для повышения авторитета столичной полиции. Но совсем другое дело, когда он принимается за одного из моих людей, и особенно – за того, кто не желает, чтобы о нем или о его семье писали в газетах. Я обязан уважать это желание. И вы тоже.

Он знал, что последние слова были лишними. Он знал это, еще не успев их произнести. Хильер, по-видимому, только и ждал подобной фразы.

– Вы переходите все границы! – завопил он.

– Это ваша точка зрения. Моя же такова, что Уинстон Нката не хочет быть частью пропагандистской кампании, направленной на умиротворение тех самых людей, которых столичная полиция предает раз за разом. Я не виню его за это. Я не считаю, что он не прав. И я не отдам ему приказ сотрудничать с прессой. Если «Сорс» хочет опозорить его семью, перемывая кости Нкаты в одном из выпусков, тогда…

– Достаточно! – Хильер был на грани срыва. Сорвется ли он в пропасть ярости, нервного припадка или действия, о котором они оба пожалеют, еще предстояло узнать. – Вы чертов вероломный, дерзкий… Вы, никчемный выходец из привилегированного сословия, еще смеете… да как вы смеете… вы… указывать мне…

В этот момент они оба увидели бледную как смерть Харриман. Она возникла у двери, которая так и осталась распахнутой после вторжения Хильера. Ужасно, подумал Линли, что весь этаж вынужден слушать перепалку между ним и помощником комиссара.

– Убирайтесь отсюда к чертовой матери! – заорал Хильер. – Совсем не соображаете?

Он двинулся к двери, собираясь захлопнуть ее перед лицом Харриман. Невероятно, но Харриман выставила руку, чтобы помешать ему.

– Я займусь вами позже… – начал он.

Однако она перебила его еле слышно:

– Сэр. Сэр. Мне нужно сказать вам кое-что.

Линли не поверил своим глазам, увидев, что она говорит не с ним, а с Хильером. Женщина определенно сошла с ума, думал он. Она хочет вмешаться.

– Ди, в этом нет необходимости, – сказал он.

Она даже не взглянула на него, когда проговорила:

– Есть. – Ее взгляд оставался направленным на Хильера. – Это необходимо. Сэр. Пожалуйста.

Последнее слово она выговорила с трудом, еле вытолкнув его из горла.

Хильер тоже увидел, что происходит нечто неординарное. Он схватил Харриман под руку и вышел вместе с нею из кабинета Линли.

Дальнейшие события развивались быстро и непостижимо.

За дверью кабинета послышались взволнованные голоса, и Линли решил пойти посмотреть, что же такое происходит, в конце концов. Он успел сделать лишь два шага, потому что дверь снова распахнулась и вошел Саймон Сент-Джеймс.

– Томми, – произнес он.

И Линли понял. Понял, хотя не хотел понимать. Не хотел признавать за Сент-Джеймсом права входить в его кабинет без предварительного объявления Харриман – потому что такое право дается только чрезвычайными, крайними обстоятельствами…

Он услышал, как где-то недалеко вскрикнули: «О господи!»

Сент-Джеймс болезненно поморщился. Он смотрел на Линли, не сводя глаз.