Корона за холодное серебро Маршалл Алекс
– Люди Марото? – спросил Феннек. – Что пользы в бою от разведчиков?
– Они куда лучше в бою, чем в разведке, – пояснила Чхве. – Слишком шумные, слишком буйные. Они вызвались в разведку по своим соображениям, но без Марото у них нет причин уклоняться от славного боя.
– Значит, Марото так и не принес клятву? – Чи Хён постаралась спросить не слишком разочарованно. Было бы здорово, если бы все Негодяи выступили за нее, но если лишь двое будут пережидать бой, ее отец и седой варвар, то их отсутствие не будет особо заметным. – Я надеялась, он образумится, тем более после того, как Мрачный и дедушка…
– Дедушка? – Гын Джу затянул последнюю завязку своего ленточного доспеха. – Я и не заметил, что пропустил свадьбу!
– Марото принес слишком много клятв, а не слишком мало, – сказала Чхве, и только демоны знают, что она имела в виду.
– Генерал, я серьезно считаю, что вам следует отказаться от намерения командовать на передовой, – произнес Феннек. – Хоть вас и защищает демон, чересчур опасно…
– Это не первый мой танец, – отрезала Чи Хён. – Мне хватит ума не заходить далеко. Я только пробью брешь в их передних рядах – и назад. Повторяю: если потребуется. Я должна быть как можно ближе к главным событиям, а не хорониться в тылу.
– Тогда трубите в рог, генерал, – сказала Чхве.
– Что? О да! Идемте. – Чи Хён поспешила вон из шатра, телохранители устремились за ней.
Кавалересса Сасамасо стояла рядом с приготовленными лошадьми, держа в латной рукавице пять поводьев. Было что-то нереальное в лагере, бурлившем и галдевшем в сиянии факелов, под черным, без единой звезды, предрассветным небом. Затрубили рога по всему лагерю, по всей долине, и Чи Хён, подняв забрало, вставила подарок Пурны между стальными собачьими челюстями, чтобы обхватить губами рог и выдуть высокую скорбную трель.
Все заварилось всерьез, и ничто не могло остановить новую Кобальтовую войну.
– Никакая сила не помешает мне найти ее, – заявил Марото, пошатываясь на ватных ногах в мерцающем свете палаточного фонаря.
Но затем пришлось согласиться, что в словах Пурны есть некоторый смысл. Он не мог и дальше нарушать обет не поднимать оружия против королевы Индсорит, но не надеялся без этого разыскать Софию в гуще боя. Не хотел, чтобы с Софией что-то стряслось, пока не скажет ей, о чем попросил Крохобора. Сейчас она перебьет тьму имперцев, а все потому, что винит их в преступлении, которое спровоцировал он. Может быть, его признание и не изменит ее планов, поскольку София всегда была рада схватиться с багряными солдатами, но она имеет право знать. Ради их общего будущего. Того, что Марото наворотил, хватит на десять жизней, и теперь он не хочет прожить и дня, зная, что София считает его другом, а не источником своих страданий…
– Ты все еще с нами, командир? – спросила Пурна.
И Марото осознал, что едва не вырубился. Опять. Что случилось с ненасытным насекоманом, если один-единственный могильный червь уложил его на целый день и продолжает донимать утром? Ведь только один!
– Дигглби… Мне нужен увидеть Дигглби. Сейчас же.
– Не вини его в своих пристрастиях, Марото, – сказала Пурна, быстро целуя его в подбородок и чуть не заваливая. – Тебе, похоже, удобно в этой постели, раз ты так спешил ее соорудить. Давай залезай обратно, а мне пора на работу – мы выезжаем с генералом, я просто хотела попрощаться на случай… Эх, жаль, что ты не идешь с нами. Драка будет эпическая.
– Я иду, – решил Марото, и все обрело смысл. Продемонстрировав Пурне свою лучшую серьезную мину, он пояснил: – Я дал клятву защищать тебя, тапаи Пурна, а я не нарушаю клятв.
– Кроме клятвы, данной королеве Индсорит, – скептически заметила Пурна.
– Нет, ее тоже. А теперь помоги добраться до палатки Дигглби. Он собирал щиты после каждой нашей стычки, еще с той засады в пустошах. Говорил, что развесит их в своей берлоге, когда вернется. Думаю, он может пожертвовать парочку Могучему Марото.
– Как скажешь, – нехотя согласилась Пурна. Все-таки актриса из нее не ахти: девчонка на седьмом небе, оттого что ее герой решил покинуть ложе. – Но если не сможешь выйти из палатки на своих двоих, то я ни за что не пущу тебя в бой.
– За меня не беспокойся, – сказал Марото, пока она помогала ему с нагрудником, который он обычно использовал вместо тарелки в походах. – У Могучего Марото еще остался трюк-другой на удивление демонам.
Отгоняя кошмар, Мрачный на четвереньках выполз из палатки к остывшему костру, а вокруг, в темноте, блеяли рога, носились стайки очумелых солдат и качались факелы. Он уставился на грязь между упертыми в землю ладонями, боясь запрокинуть лицо к черному небу и увидеть нависшую Безликую Госпожу, вернувшуюся забрать его за то, что он не выполнил ее волю. Но когда он велел себе больше не бояться и посмотрел вверх, то обнаружил лишь темный пурпур, предшествующий заре. Сон, и ничего больше. Вытерев рот и взглянув на жирную черную грязь, которую его губы оставили на тыльной стороне кисти, Мрачный допустил, что слишком рано счел происходящее сном.
Воительница, бегом обогнувшая палатку, чуть не врезалась в него, но успела увернуться. Это оказалась женщина из тех, с кем пришел его дядя, – герцогиня, одетая во что-то облегающее, похожее на кольчужную шкуру. Она несла лучок-дохлячок – оружие, которое так ненавидел дедушка. Но Мрачному еще не доводилось видеть такого здоровенного дохлячка: сплошь полированное дерево с металлической инкрустацией, сиявшей в свете фонаря, что держал в руках ее товарищ. Парнем с фонарем был Хассан, в другой руке он сжимал меч самого гнусного вида, весь из зазубренных лезвий и крюкообразных оконечностей, – Мрачному такой тоже был в диковинку. Тусклый адский меч создавал замечательный контраст с вычурным доспехом – варвар и не знал, что можно выкрасить кожу в розовый цвет, но графу это здорово шло.
– Мрачный! – воскликнула герцогиня. – Тот самый луноголовый тип, которого мы ищем!
– Луноголовый? – Мрачный потрогал свой ком волос, слишком смутившись, чтобы разозлиться.
– Твой дядя Марото выражает самое искреннее желание, чтобы ты и твой дедушка сражались вместе с нами, – с поклоном сказал Хассан. – Будем драться бок о бок и спина к спине.
– Ха! – отозвался Мрачный, вспомнив, что произошло, когда он в прошлый раз доверился дяде на поле боя.
Он был не так уж уверен, что уже готов дать родичу второй шанс. Что, если он будет лежать искалеченным и молить Марото о помощи?
– Мы состоим в личной охране Чи Хён, – пояснила герцогиня. – Это самое почетное из…
– Придем через пять минут, – выпалил Мрачный, вскакивая и забираясь в палатку без единого лишнего вздоха.
Его глаза, кажется, стали лучше видеть во мраке, и он, сурово кивнув дедушке, начал прилаживать стариковскую сбрую. Когда уже был полностью готов, а старик так и не ответил на его увещевающее бормотание, Мрачный присмотрелся к деду. Его сердце замерло, и слова «просыпайся, дед» так и не слетели с его губ.
Среди одеял виднелось только лицо старика, но этого хватило: глаза выпучены, лицо застыло в гримасе ужаса, язык пересох в разинутом рту. В какой-то момент ночью он…
– Мра-а-ачый, – прозвучало донеслось из вялого рта.
– Дед! Ты… Что с тобой?
– Я… не могу…
Голос слабел, и Мрачный приложил ухо к губам старика, чувствуя, как набегают слезы.
– Что, дед? Скажи мне.
Дедушка откашлялся – вязкий, чмокающий звук – и прошептал:
– Я не чувствую ног.
Мрачный медленно сел, вытаращился на деда. Старик не выдержал и расхохотался, и хохотал, пока не закашлялся, а потом посмеялся еще немного.
– Через минуту еще и рук не почувствуешь, – буркнул Мрачный, но тоже заулыбался.
Настало время посмотреть, удастся ли дедушке умереть достойнее, чем спящему за миллион миль от дома. Как будто вторя их мыслям, с фронта прогудел еще один рог.
– Что за хренью они там занимаются? – произнес Доминго в пространство, но брат Ван оглянулся на своего пассажира и ответил на риторический вопрос:
– Полагаю, объявляют о нашей атаке, полковник Хьортт. – Мерзкое лицо анафемы было так бледно, что проступало даже в черном, как Врата, утреннем мраке.
– Это был наш рог, а не их, – возразил Доминго. – Думаешь, я не знаю разницы? На правом фланге какой-то болван выдает нашу дислокацию!
Протрубил еще один имперский рог, в этот раз на левом фланге, и не успел Доминго изрыгнуть надлежащее ругательство, как задудела треклятая кавалерия в авангарде. Какой смысл подкрадываться под покровом темноты, если трубить всю дорогу в долбаные рога? Неужели Эфрайн привил войскам такую самоуверенную глупость? Если да, то это счастье, что полк избавился от безмозглого командира.
– Возможно, офицеры хотят подготовить мьюранцев к атаке? – предположил брат Ван.
– Какой атаке? Какая может быть атака до того, как мы хоть что-нибудь разглядим… Уфф! – Фургон подбросило на кочке. Кости заныли, желудок свело, и в сочетании с мрачным утром это, казалось, подчеркнуло его слова. – Останови повозку, Ван. Это не достаточно близко, а более чем. Я сказал: «Спусти нас немного», – ты понимаешь, что значит «немного»? При такой скорости к рассвету мы окажемся в долине и врежемся в арьергард, а мне нужно видеть все поле.
– Я бы не дал вам это пропустить, – произнес брат Ван, злокозненно дергая вожжи. – Нет, я хочу, чтобы мы оба увидели все.
Если бы тело Доминго можно было починить одной силой воли, он бы выскочил из своего будуара и засветил кулаком в безгубый рот – и крошил бы деревянные зубы, не обращая внимания на занозы в суставах. Ах если бы… Доминго был на взводе даже больше, чем всегда перед боем. Он уже сожалел о своем решении воспользоваться оружием Черной Папессы, хотя то, что увидел, оказалось обескураживающе заурядной молитвой, исполненной перед его полком. Ведьморожденные священники ходили вдоль рядов, помазывая елеем солдатские лбы. После того как это было сделано и полк двинулся вперед, Доминго спросил Ши, ощутила ли она что-нибудь во время ритуала, и та ответила: «Скуку». Мажь не мажь – на результате сражения это вряд ли скажется. Ван уговаривал Доминго тоже принять метку, но полковник отбрыкался, напомнив святоше его собственные слова: опасность грозит только тем, кто находится на поле боя. А поскольку Доминго не спустится в долину ни единым колесом фургона, нет нужды на склоне жизни обращаться к религии.
– Ударить, не дожидаясь таоанцев, – мудрое решение, – сказал брат Ван, привязывая поводья к фонарной подставке и разминая тощие руки. – Как было бы жаль, если бы полковник Ждун, оправдывая свою фамилию, настояла бы, чтобы мы дождались разрешения от королевы.
– Ждун – демонски хорошая женщина, демонски, – проворчал Доминго, не сильно любивший, когда его мысли, пусть даже очевидные, повторял ведьморожденный. – Я ценю ее достаточно высоко, чтобы не ставить в неудобное положение. А что я тебе говорил насчет сования носа в мою черепушку, брат Ван?
– Хотите узнать секрет? – заговорщицким тоном спросил Ван, разворачиваясь и свешивая ноги со скамьи возницы, так что его пыльные сандалии черкнули по краю выложенного подушками полковничьего гнезда. – Я этого никому не говорил, даже ее всемилости.
– Хм, – произнес Доминго, которому сильно не нравилась чрезмерная фамильярность брата Вана с тех пор, как тот пережил нападение Рогатого Волка, отделавшись парой синяков от рухнувшего на него командирского шатра, а Доминго чуть не рассыпался на куски.
Ван, должно быть, как и всякий раз в эти дни, принял бурчание за согласие.
– Знаете, почему ее всемилость доверила эту миссию мне, и только мне?
Энтузиазм в голосе ведьморожденного настораживал. Но окружающая чернота уступала место серому, а значит, присмотревшись, можно различить телохранителей… Однако, вертя головой и превозмогая мучительные вспышки боли в шее, полковник нигде не увидел шести крепких чисторожденных солдат, которым он приказал заменить двоих погибших при нападении волков. Он был наедине с Ваном на освеженном росой склоне холма – а свет наконец-то возвращался на Звезду.
– Кроме моей преданности Вороненой Цепи и способности провести ритуал, была еще одна причина, по которой меня осчастливили секретным поручением. Угадаете какая?
– Не томи, развей туман тайны, – ответил Доминго, подбадривая себя мыслью, что сегодня утром тумана как раз и нет.
– Дело в том, что я… состою в особых отношениях с сестрой Портолес.
При упоминании королевской убийцы Доминго плюнул за борт фургона.
– Ее всемилость расспросила меня, после того как при содействии кардинала Даймонда ознакомилась с моими способностями и, конечно же, с историей моих отношений с Портолес. Тогда я и был признан годным для этого задания. Идея была такова: если мы схватим Портолес по дороге, я смогу выведать все ее тайны, как бы она ни противилась.
– Это не новость, – сказал Доминго, гадая лишь, к чему вся эта ерунда. Теперь было видно чуть дальше, Язык Жаворонка обрисовался над дальними огнями кобальтов, но дно долины еще оставалось во тьме. Однако он слышал далекие крики и лязг металла, и это порождало в нем, как в каждом хорошем полководце, некое греющее чувство. – Подвези нас поближе, Ван. Мы пока выше, чем я думал.
– Я доставлю вас довольно скоро, полковник, – ответил Ван, и его пренебрежительный тон вызвал у Доминго отвращение, какого он не испытывал ни к одному гражданскому, даже к родному сыну. – Как я сказал, папесса доверилась мне, отчасти будучи убежденной, что я все равно проникну в ее мысли, а отчасти потому, что не сомневалась в моей способности заглядывать в разум Портолес. Вы еще не разгадали мой секрет?
– Ты демонски скучный рассказчик? – предположил Доминго, хотя оба знали, что это не так.
Но настоящая причина уже начала проявляться – так и в окружающем ландшафте большие участки еще не обрели четкую форму, но проступали их очертания.
– Правда, полковник, заключается вот в чем… – Ван прищурился на Доминго, пробормотал что-то неразборчивое, а потом ухмыльнулся. – Вы вините себя в смерти Эфрайна. Вы сожалеете, что плохо подготовили его к роли, которую он сыграл. Вы думаете, что, наказав всех, кто в этом участвовал даже косвенно, освободитесь от большего греха.
Доминго в ужасе уставился на анафему; потом подался вперед, чтобы схватить его за рясу, но от боли согнулся пополам. Поспешное движение породило в нем чувство, будто по шее сзади медленно водят пилой. Сквозь стиснутые зубы он выдавил:
– Я говорил, что сделаю с тобой, если будешь лезть мне в голову.
Брат Ван прищелкнул своим ужасным нечеловеческим языком.
– И в этом мой секрет, полковник Хьортт, – я никуда не залезал. Не смог бы, даже если бы хотел. Насколько я знаю, ни один ведьморожденный этого не умеет. Мой секрет – это секрет всех ведьморожденных: мы придумываем поводы, чтобы чисторожденные относились к нам с уважением, а если нет, то хотя бы с осторожностью. Как и прочие в Норах, я обладаю великолепной интуицией – это нас с вами объединяет. Но также и эмпатией, которой большинству чисторожденных недостает. Ни один ведьморожденнный не станет опровергать того, что мы умеем заглядывать в самые тайные мысли, ибо сделать это – значит пожертвовать одним из немногих наших преимуществ. Но на самом деле анафемы, обладающие приписываемым мне могуществом, просто хорошие слушатели. Мы ловко подлаживаемся, стараемся нравиться тем, кого хотим убедить. Если бы вы видели, как я общаюсь с Портолес, то вряд ли бы меня узнали. Как считаете, почему наши способности лучше всего срабатывают с теми, кого мы знаем близко?
– Но я чувствовал тебя, я ощущал, как ты копаешься в черепе…
– То, что вы чувствовали, полковник, – всего лишь плоды вашей собственной паранойи.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Доминго, снова приваливаясь к спинке кровати.
– А попробуйте сами ответить, – предложил Ван. – Поставьте себя на мое место, сложите все, что знаете обо мне и моих желаниях. И сообразите.
Доминго заставил цирюльника примотать к ноге вместо шины сабельные ножны, но в этой позе не было надежды вытащить оружие. Встретив фальшиво-дружелюбный взгляд анафемы, он произнес:
– Считаешь, я проживу недостаточно долго, чтобы кому-нибудь рассказать.
Круглые глаза Вана стали еще шире от притворного удивления, и он воздел руки к рассветному небу:
– Узрите! Анафема среди нас! Этот ведьморожденный выдавал себя за барона Кокспара, но теперь разоблачил сам себя!
– Если ты намерен меня убить, монстр, я жду, – процедил Доминго.
Ван поцокал языком, разворачиваясь на козлах и отвязывая поводья.
– Может, вы слепы – или ваш разум ослаблен возрастом. Я же говорил: хочу, чтобы вы стали свидетелем битвы.
Фургон рывком тронулся вперед, и Доминго содрогнулся, когда новый спазм пронзил его позвоночник.
– Какой бы безумный план ты ни вынашивал, Ван, мой полк еще может тебя удивить. А больше всего удивит его командир.
– Полагаю, удивляться здесь будете вы, – проговорил Ван, направляя фургон вниз по пологому склону.
Первые лучи зари зажглись на сверкающих рядах Пятнадцатого полка, на солдатах Кобальтового отряда, заполняющих укрепления на дальнем краю долины.
– Уверены, что не желаете помазания? Еще не поздно получить благословение Цепи.
– Как-нибудь обойдусь, – сказал Доминго, мысленно извиняясь перед убитым сыном.
При всем своем опыте, при всей бдительности он попался в ту же ловушку, что и Эфрайн. Почему он вообще допустил агента Цепи в свой командирский шатер? Полковник давным-давно привык извлекать мудрость из неудач, но из всех его ошибок эта – самая страшная, и на ней уже ничему нельзя научиться.
– Это худший из твоих планов, а не подвиг, – заявила Пурна, когда Дигглби выставлял на чайный столик одну банку за другой с гордостью новоиспеченного родителя, демонстрирующего свое потомство.
– Лучшие планы обычно так и выглядят, – возразил Марото, постукивая по банке, которую держал в руке, и заставляя многоножку длиной с палец бросаться на стекло. – Говорю же тебе, Пурна, в таком состоянии я ни на что не годен, и единственный выход – проглотить такого же червяка, как тот, что меня ушатал. Стану как новенький.
– Ага, до следующего отходняка, – пообещала Пурна. – Каково тебе будет в следующий раз, если не остановишься?
– Пло-о-охо, – встрял Дигглби. – По опыту знаю.
– Я тоже, – сказал Марото. – Клянусь честью, Пурна, это последний раз.
Она смерила его взглядом, который он знал слишком хорошо, и тот разбил бы ему сердце, не замри оно в предвкушении нового червя. Пурна настолько хотела ему верить, что на сей раз поверила. Или, может быть, он хотел, чтобы она так верила, и она пошла на поводу. Конечный результат – вот что важно.
– Сейчас-то будет не отходняк, а действие. Быстрее, демон тебя дери. Мы уже должны быть в командирском шатре.
– Понял. – Жуя своего червя и морщась, Дигглби отдал коробку Марото.
Насекоголовый дворянчик даже не воспользовался собственным советом: только вчера вечером он убеждал Марото не жевать этих тварей. Вытащив ползуна из тряпок, набитых в выстеленную бамбуком коробку, Марото проглотил его враз, а потом – второго. И третьего: эти были намного меньше червя, которого Дигглби дал ему в прошлый раз, и надо было съесть их побольше, чтобы перебить ломку.
– Их же нужно держать в кладбищенской грязи, – заметил Марото, возвращая коробку. – Я и не знал, что они могут жить в других условиях.
– Так знай же, – ответил Дигглби с видом мастера, доносящего свет мудрости до профана, – могильные черви и правда требуют кладбищенской почвы, а вот эта мелочь водится только в каучуконосном бамбуке, который растет в доминионах, на границе между…
– Дигглби, – произнес Марото сосредоточенно как никогда, и отнюдь не из-за насекотиков. – Дигглби, кого ты мне скормил? Могильного червя? Просто какую-то экзотическую породу?
– Хм? – Глаза Дигглби состояли из одних зрачков, и Марото запаниковал. От личинок у паши уже съехала его гребаная крыша. – А-а, нет. Это не могильный, ничего общего. Бамбуковые черви, они… – он ухмыльнулся, показывая зубы, по которым тек белый сок, – особенные.
– Особенные чем? – спросил Марото, не понимая, от чего грохочет сердце и потеет лоб – от яда насекомых в крови или от тревоги за то, что этот яд может с ним сделать.
Этак ведь недолго и глотку себе перерезать.
– Сновидениями, – ответил Дигглби, водя рукой в воздухе и хихикая над образующимися звездочками. Стоп, что такое? Спасите, предки, Марото уже галлюцинирует. – Ты засыпаешь и видишь, например…
– Дигглби, ты безмозглый осел! Я сказал «могильные черви»! Могильные!
– Нет, – возразил Дигглби абсолютно трезвым голосом, подаваясь вперед и тыча пальцем в Марото. – Ты сказал, что тебе нужен червяк, какого я скормил тебе вчера. Но вчера я тебе такого и дал, потому что ты блевал весь день и я знал, что самому тебе не уснуть. Могильный червь был позавчера, так что не вини меня, если не умеешь пользоваться языком, как все взрослые люди.
– Зачем мне жрать перед боем то, от чего засну?
– Вот заторчишь от этого малыша и обретешь нереальную бодрость, и все равно будешь видеть бамбуковые сны. – Дигглби показал пустую винную бутылку с огромным скорпионом, злобно щелкавшим клешнями на дне. – Я засунул его туда, когда он был совсем крошечный, и красавчик слишком вырос, ему не выбраться. Не знаю, что буду делать, когда его хвост перестанет проходить в горлышко. – Дигглби сунул мизинец и не успел двух раз им махнуть, как чудовищное паукообразное взвилось по стенке и погрузило жало в человеческую плоть. Дигглби взвизгнул и вытащил палец, такой же синий, как полосы на скорпионьей спине. – Надо все делать быстро, а то палец распухнет и застрянет.
В былые времена Марото сунул бы в горлышко язык, чтобы получить самые сильные ощущения, но те дни, к счастью, миновали. Ну не то чтобы миновали, потому что конечности стали ватными от этих неизвестных червей – и поспать стало капитально важно, как выразился бы Дигглби… Сны минувшей ночи сейчас возвращались к нему – причудливее всех прошлых, и вернуться в эти грезы будет так приятно…
Нет! Надо сдержать клятвы.
Марото выхватил у Дигглби бутылку. Вернее, попытался. Онемевшая рука просто вышибла ее из руки приятеля, и стекло разбилось о стальной шип посередине щита, лежавшего у ног Марото. Какой-то отчаянный миг не двигался никто, а потом все зашевелились разом. Скорпион порскнул из осколков, Марото успел преградить ему путь ногой, обутой в сандалию, а Дигглби нагнулся, чтобы схватить тварь, и ненароком врезался головой в живот варвара. Хвала богам коротышек – скорпион всадил жало в щиколотку Марото и тут же скрылся в куче постельного белья.
– Я тебя найду, – грозно тоном пообещал ему Дигглби, и повернулся к варвару. – Он тебя цапнул?
– Ух!.. – произнес Марото, весь вибрируя. Ощущение было такое, словно кто-то впрыснул ему в щиколотку магму, – эффект, не свойственный известным ему скорпионам. Сонливость прошла, мысли бежали быстрее, он не успевал их выразить: – ЧтозагребаныйскорпионДигглби?
– Не знаю классического непорочновского названия для этого вида, – задумчиво ответил Дигглби. – Я зову просто: «злобарь, которого я нашел в своем шлепанце в Пантеранских пустошах».
Марото уставился на Дигглби, который раздувался, как рыба-шар, и рябь бежала по его мясистой шее и стеганому кафтану. Он только что накачал друга двумя экзотическими насекотиками, каких не пробовал даже опытный варвар, причем один из них, вероятно, встречался только на пустошах. Они с Дигглби еще хихикали, когда Пурна просунула оплывающее лицо в палатку и приказала им пошевеливать задницами. Схватив два самых тяжелых щита из коллекции Дигглби, Марото выскользнул за ней. Он должен выполнить обещания, хотя нарушать их всегда бывало значительно проще.
Глава 24
И это ее надежная личная гвардия! С первым лучом рассвета никто из команды тапаи Пурны не явился, и Чи Хён, вскочив на своего жеребца, в последний раз протрубила в рог. Вместе с Гын Джу, Феннеком, Чхве и кавалерессой Сасамасо, ведущей дюжину конных рыцарей, составлявших генеральскую охрану, она галопом проскакала по лагерю, размахивая знаменем-копьем и собирая в кильватере пеших солдат, пока спускалась с Языка Жаворонка на кровавую битву. Еще было темно, солнце не вышло из-за предгорий, но Чи Хён с удовольствием увидела, что ее армия готова встретить атакующих, и завистливо подивилась инициативности Пятнадцатого полка.
Багряная кавалерия попыталась прорваться сквозь укрепления и ряды копейщиков, выставленных там, где уклон делался круче, но, прежде чем она добрались до пехоты, прогремели новые рога и кобальтовые нанесли ответный удар. Феннек отыскал в Нукс-Вомике старого наемника Фаариса Кимаеру, и сейчас этот великолепный наездник вел разношерстную кавалерию кобальтов вниз по южному гребню, наперерез багряным конникам. Когда у края долины имперцы развернулись им навстречу, драгуны кавалерессы Сингх понеслись с северного хребта и обрушились на фланг багряных сзади. Зажатая с двух сторон конными отрядами и теснимая копейщиками, идущими вниз по склону, багряная кавалерия тем не менее удержала позиции. Она защитила фланги, не дав кобальтовым разрезать свои ряды, и стала подниматься на холм. Внезапно тяжелая конница обрушилась на плотный строй пеших мятежников, прорвала первые шеренги. За ней быстро подтягивалась багряная пехота – волна крови катилась по долине к Языку Жаворонка.
Не желая идти наперерез своей пехоте, прорыв сквозь которую причинил бы больше вреда, чем пользы, и погубил бы солдат, бежавших за ее отрядом, Чи Хён повела свою свиту и несколько сотен пехотинцев в обход на север, где их товарищи стояли реже. Уже почти оглохнув от какофонии битвы, но еще даже не вступив в нее, она добралась до кавалерии Кимаеры и обошла ее с фланга, предполагая защищать ее от багряной пехоты, пока кобальтовые всадники не прорвутся внутрь, чтобы соединиться с отрядом Сингх и зажать багряную кавалерию в клещи. В последний раз воздев копье и махнув флагом, Чи Хён взяла оружие наперевес и пришпорила жеребца, погнав его навстречу надвигавшейся орде; Чхве мчалась слева, держа огромное лунокопье с острием-полумесяцем, а Гын Джу справа сжимал в руке длинный, украшенный кисточками трезубец. Феннек, похоже, остался с кавалерией Кимаеры, но конные рыцари и толпа тяжело дышащих пехотинцев по-прежнему трусили за генералом. Низко над головой вилась Мохнокрылка, похожая на стервятницу, и Чи Хён отмахнулась от этой ассоциации. Быстрый конь летел в гущу самой жестокой битвы в ее жизни.
Стрелы сновали туда-сюда по обе стороны от генерала, а затем жеребец врезался в яростное багряное море. Флаг-копье пронзило нагрудник орущей женщины в первых рядах, и Чи Хён бросила оружие, чтобы не вывихнуть руку, а конь занес ее глубже в строй вражеской пехоты. Она дернула повод, чтобы выбраться из толпы, но имперцы с небывалым напором шли слишком плотными рядами. Положение осложнялось тем, что кобальтовые солдаты, которых она намеревалась привести в бой, отстали и теперь линия фронта оказалась позади. Чи Хён пользовалась этим маневром полдюжины раз, но никогда не углублялась так далеко во вражеские ряды. Вот проклятье!
В нее тыкались пики, клинки скребли по кольчуге коня, отскакивали от ее поножей. Она выхватила из ножен длинные мечи-близнецы, чуть не выронив один, когда в шлем ударила стрела. С тех пор как Чи Хён покинула Хвабун, она стала умелой наездницей. С мечом в каждой руке, она оказалась посреди вооруженной и закованной в броню толпы, не позволявшей ей ни сражаться изящно, ни толком править конем. Боевой жеребец, к счастью, был еще лучшим скакуном, чем она наездницей. Выверенные удары его копыт не давали имперцам стащить ее наземь.
Но багряные солдаты бросались на нее, пуча глаза под шлемами-горшками и брызжа слюной, – неслись и наседали, не обращая внимания на копыта жеребца и стальные клинки. Они обезумели от ярости и больше, чем на вышколенных солдат, смахивали на огненных муравьев, карабкающихся на свою жертву. Раньше легендарная внешность Чи Хён пугала врага до одури, но эти солдаты не выказывали ни узнавания, ни естественной осторожности – только неистовую ярость, тем более страшную, что она охватила всех. Человек с кожей такой же багряной, как его камзол, плевался и пускал пену даже после того, как меч пронзил ему горло, словно лишь ненависть удерживала этого воина среди живых.
Еще двое схватили ее за ногу с другой стороны, и, когда она развернулась, чтобы ударить, ее лицевой щиток запотел от крови: лунокопье Чхве отсекло одному солдату голову и засело в шее у другого. Тот все равно не выпустил поножей, пытаясь стащить Чи Хён с коня, и ударом меча она довершила работу, начатую Чхве. Руки уже болели, она пришпорила коня левой ногой, и отлично вышколенное животное пошло вбок и по кругу, насколько это получалось в такой давке. Но когда конь развернулся и Чи Хён увидела, как острие копья Чхве рассекает воздух, отбрасывая багряных солдат, она осознала, что в суматохе не соображает, откуда явилась. Именно об этом предупреждал ее Феннек: она совершила большую глупость и была уже на грани паники, когда чириканье Мохнокрылки заставило ее посмотреть вверх, выше хаоса, и увидеть Язык Жаворонка слева.
– Назад! – крикнула она, но, отдав приказ, поняла, что не слышит собственного голоса в грохоте битвы, не видит ни Гын Джу, ни кавалерессу Сасамасо, ни других своих рыцарей – только накатывающиеся волны багряного, сверкающего стальной пеной моря и, в невозможной дали, изломанную синюю линию своей пехоты. В нее ткнулось копье, снеся лицевой щиток шлема. Меч пробил броню жеребца, отчего тот гневно взвился на дыбы и едва не сбросил наездницу. Чи Хён прокляла себя, обозвав величайшей дурой за то, что очертя голову бросилась в этот ад.
К тому времени как София проскользнула обратно в лагерь, собрала сотню обескураженных солдат, которых отдала под ее командование Чи Хён, и велела им взять столько же лучников из отряда, стрелявшего в долину, – кобальтовые, удерживавшие фронт, уже попали в оборот. Однако им было бы куда хуже, не возьми она в свои руки тылы, хотя ей пришлось трижды повторить задачу лейтенанту, командовавшему лучниками, прежде чем женщина позволила ей уйти с сотней демонски нужных стрелков. Потом они бежали вверх по холму, через лагерь, постоянно держа в поле зрения горб, что находился футов на пятьсот выше по склону и отмечал место, где из Языка Жаворонка выступало небольшое плато. Она ждала, что там появятся багряные солдаты, которые начнут спускаться по крутому склону в лагерь, но пока – никакого движения среди камней и кактусов. Язык Жаворонка до уступа был безлюден и почти гол до вершины, его пересекала только пара рядов низких сосен, тогда как на окружающих горах те росли сплошь. Но София не взобралась бы достаточно высоко, чтобы заметить блеск металла, перетекавшего через боковой склон горы, не подними Мордолиз столько вони по этому поводу.
Здесь, за передним краем гор, не было ничего, кроме дикой земли, и пусть даже Пятнадцатый сошел с дороги на пятнадцать миль южнее, чтобы последовать за кобальтовыми, за ним следили разведчики, и они не докладывали ни о каких отрядах, отделившихся для обхода с фланга. Это означало, что второй отряд выступил даже раньше, чем полк спустился с гор. Такой тактической изощренности София никогда бы не заподозрила в Эфрайне Хьортте – мальчик, похоже, стал относиться к делу намного серьезнее, с тех пор как она отрезала ему большие пальцы. Он не мог отрядить крупное войско на столь рискованный поход по горному бездорожью, но солдат могло оказаться достаточно, чтобы парализовать кобальтов, не будь здесь Софии. Она с первого взгляда узнала классический «волчий капкан», хотя сама всегда заводила имперцев в ловушку, а не выстраивала ее вокруг лагеря: многое может пойти не так, если оба твои отряда не займут позиции вовремя, чтобы раздавить врага стальными челюстями. Это она и хотела продемонстрировать, первой заняв удобное для обороны плато и перестреляв имперцев, когда они потянутся вниз с тропы.
Как только ее отряд добрался до верхнего края лагеря, гонец, которого она послала сообщить Чи Хён про обходной маневр врага, выбежал, отдуваясь, из-за палатки и дал ей знак спуститься. Он не выглядел так, будто принес добрые вести.
– Дай-ка угадаю, – сказала София. – Наш бесстрашный генерал решила командовать на передовой?
– Угу, – выдохнул гонец. – Но я нашел этих двоих перед командирским шатром, они стояли как потерянные, и я привел их, потому что вы приказали вести всех способных держать оружие.
Самая высоченная фигура, какую София когда-либо видела, догнала гонца и запыхалась при этом намного меньше. София усмехнулась и на кремнеземском произнесла:
– Что, трудно найти кого посноровистее, чем четыре руки на двух ногах?
– Ух, – отозвался Мрачный, отводя глаза. – Это вы.
– Манеры, парень, – напомнил старик Безжалостный, возложив ладони на копну волос внука, как на кафедру. – Любой, кто уложит моего сына так, как это сделала она, достоин кивка, если не глотка чего-нибудь крепкого. Как величать вас, госпожа, если мы не были официально представлены? По дороге слышали много титулов, дайте-ка припомнить: София Холодный Кобальт, Забытая Королева, Баньши-с-Клинком, Первая Среди…
– София годится, – оборвала она, понимая, от кого Марото унаследовал любовь к собственному голосу. – Я буду звать вас просто Безжалостный и Мрачный, поскольку слышала, что это ваши имена. Устраивает?
– Более чем, – ответил Безжалостный.
– Как… – Мрачный смотрел во все глаза на Мордолиза, который подошел и потерся головой о его ногу. – Как зовут вашего демона?
– Истинное имя демона – могущественная штука, Мрачный. – За спиной Софии встревоженно зашептались, но ее не сильно огорчило то, что парень выдал ее спутникам, – если ей больше не наслаждаться анонимностью, то и демону тоже. – Я дала ему кличку Мордолиз.
– Ха! – Мрачный поскреб за ухом чудовища, отчего оно довольно взвыло.
– Меня больше, чем моего внука, заботят дела смертных, – заявил Безжалостный. – Посланный вами мальчик сказал, что нужны мечи, чтобы встретить трусливую алую стаю, крадущуюся вниз по горе. В общих чертах это так?
– Дед, – тихо проговорил Мрачный, отводя взгляд от Мордолиза, но по-прежнему не глядя на Софию, – мы должны сражаться вместе с дядей, помогать Джи… генералу Чи Хён…
– Их не было там, где они обещали быть, – буркнул Безжалостный, – а госпожа София хочет получше застраховаться от трусов. О чем ты ноешь?
– Это важная битва, Мрачный, – сказала София. – Ты принесешь больше пользы дяде и друзьям, отбивая атаку на их тылы, чем бродя по полю в надежде найти двух бойцов среди двадцати тысяч.
– Так много? – ликующе перепросил Безжалостный. – О, это будут пышные проводы!
– Ну ладно. – Мрачный выглядел оробевшим, как девственница, которую пригласил на танец знаменитый распутник, и София получила некоторое удовольствие, наблюдая, как он смущенно ежится. Что бы Марото ни думал о мотивах племянника, Софии было ясно, что парень желает уложить ее либо в могилу, либо в постель, а может быть, даже и сам не знает, чего хочет больше.
– Я поручаю тебе присматривать за моей спиной, Мрачный, – сказала она, не в силах удержаться, и это его наконец добило – он посмотрел ей прямо в глаза, и она увидела последнее, что ожидала от внешне грозного Рогатого Волка: он ее боялся.
– Ага. Ладно.
– Ага. Ладно, – передразнил дед и, порывшись за спиной парня, вытащил кошмарного вида нож из тех, какие мечут друг в дружку воины кремнеземских племен. – Мы порычали и погавкали достаточно, давайте уже применим зубы по делу!
– Тогда наверх, – распорядилась София. Возвысив голос, чтобы слышали лучники и пехота, собравшиеся позади, она крикнула: – Я вырежу трубку первому, кто прольет кровь багряных!
Парочка «ура» и уйма непонимающих взглядов. Куда катится Звезда?
– Или бутылку лучшего пойла в лагере, на ваш выбор! – Это подействовало на невежественных подонков гораздо лучше, и София двинулась вперед и вверх по склону, стараясь не заводиться из-за того, что единственное умение, которым она по-настоящему гордилась, встретило столь вялый отклик.
Ну и ладно, бутылку раздобыть куда проще, чем вереск. А ее рукам и так будет чем заняться в предстоящие дни.
Мрачный и папаша не пришли к палатке Дигглби, и, когда Пурна устала ждать и потащила лодырей к командирскому шатру, она обнаружила, что Чи Хён уехала без них. Предложения еще немного подождать были с ходу отвергнуты той же Пурной, скорчившей свою самую злокозненную мину. Марото не понимал, что за спешка, поскольку спиральные сине-красные узоры, перетекавшие по ложу долины, не собирались никуда исчезать. И приблизительно в то же время Марото перестал слышать, что говорят Пурна и другие: его единственное ухо наполнилось жужжанием и скрежетом насекомых, скрывавшихся под землей; могильные черви ползли отсюда в долину, взбудораженно пробиваясь к поверхности, к пище…
Пурна повела товарищей вниз. Но Марото больше не мог смотреть на нее, как не мог видеть Дигглби, Хассана и Дин, потому что взгляд пронзал кричащий макияж и кожу, показывая все, вплоть до клацающего челюстями черепа. Он сосредоточил внимание на Принце, потому что карманный песик, трусивший рядом с компанией, продолжал смотреть на него со странной ухмылочкой, и хотя он уже не походил на собаку, но по крайней мере не выглядел ходячим трупом, обглоданным падальщиками. Шатающийся зуб Черной Старухи! Марото никогда так круто не уносило от укуса. Он накачался по самые яйца.
– Ты перестанешь, наконец? – спросила Пурна.
Марото оторвал взгляд от Принца, с облегчением обнаружив, что буйный скрежет в его ухе поутих, сменившись старым добрым гомоном бесчисленных людей, убивающих друг друга.
– Спасибо.
– А? – Но звук вернулся, как только он это произнес, и на него снова ощерился череп Пурны, а почерневший костяной палец указал на ее челюсть. – О!
Марото перестал скрипеть зубами, и звук тоже прервался. Смешно, как это устроено. Он закрыл глаза, сказав себе, что, когда откроет, мир снова станет нормальным. Попробовал и увидел, что они ушли вниз по склону холма и уже осталось меньше сотни шагов до задних рядов, а всюду гребаные трупы, люди слоняются вокруг них, держась кто за свои конечности, кто за места, где эти конечности некогда были, и рыдают, и умирают, а иногда то и другое сразу, и кровь проступает прямо из земли, – а Пурна чмокнула его в щеку, как будто это помогало где-нибудь, кроме песен.
– Марото! – Череп под капюшоном Рогатых Волков говорил аккурат как Пурна.
– Эточноя, – сказал он, надеясь, что выйдет убедительно.
– Кое-кто видел, как она уехала вон туда, но будет адски трудно даже пробраться через наши войска до фронта. Жди здесь, пока мы не вернемся с Чи Хён, ладно? НЕ ХОДИ ТУДА!
Пурна указывала на тучу свистящего оружия и кровавых брызг, которая повисла перед ними. Когда Марото прищурился, его запутавшийся мозг вообразил, что уже попал прямо в гущу боя, ибо все начало происходить в точности так, как он помнил по настоящим схваткам. Бессвязная муть разделилась на сотню тысяч кристально ясных образов. Топор отсекает руку. Женщина поднимает щит слишком медленно, чтобы отбить копье, пронзающее ей сердце. Падает лошадь с выпущенными булавой мозгами. Всадник вонзает меч в другого, а его конь еще не понял, что убит.
– Правильно, молодец. Останься тут. Если тебе надо подвигаться, иди обратно в палатку, – сказала Пурна, отворачиваясь, но не успела сделать и шага, как стрела, выпущенная с двухсот ярдов, из глубины свалки, со свистом устремилась ей в лицо. Ну, «со свистом» – слишком сильно сказано. Она просто спланировала вниз, как бы бесцельно, оставляя в небе сверкающий след, а потому Марото тоже не спешил: он просто оттолкнул Хассана, извинился, а затем сделал длинный шаг наперерез Пурне и поднял один из своих щитов, чтобы аккуратно перехватить стрелу, прежде чем та убьет девчонку. Острие задрожало с его стороны щита, пройдя сквозь сталь и дерево. На дюйм ниже – и она прошила бы ему потную руку. Нужно быть осторожней.
Человеческие глаза в черепе Пурны оторопело заморгали, Хассан ахнул от запоздалого шока, а Дин выдавила:
– Милость Падшей Матери! Никогда не видела, чтобы смертный так двигался.
– ЯНегодяйвынезналимоюрепутациюпроводникаотПантеранскихматьихпустошей, – сказал Марото, и Дигглби засмеялся.
Он все хохотал, подхватив одной рукой Принца, а второй размахивая хрустально блестящей саблей, как тот актер, с которым Марото работал, у него была крутая роль сумасшедшего пирата, а Пурна хлопала варвара по плечу, и как-то обалдело благодарила его, и больше не убеждала остаться в тылу, и все они побежали к какому-то очагу вобравшей все сущее битвы, который показался лучше прочих. Благородные господа всегда знают, где затевается самый веселый кутеж.
– Вопрос, – прошипел Марото Дигглби, не желая пугать остальных, пока они проталкивались сквозь толпу. – Мысиние аоникрасные?
Дигглби все еще смеялся, когда новая, слишком быстрая даже для Марото стрела прочертила дугу по ясному утреннему небу. Зловещий черный след дрожал за ней в воздухе, и было странно смотреть на смеющегося друга и понимать, что он мертв, еще до того, как это случилось; видеть, что он ведет себя как живой и здоровый, но знать: он призрак, просто еще не понял этого. Но вместо того чтобы пронзить увитую кружевами шею пижона, стрела в последний миг отклонилась под порывом ветра и впилась в какого-то беднягу позади них – убила чьего-то чужого друга, а не его. Марото смеялся вместе с Дигглби, ведь, когда понимаешь вообще все, самую суть всего, нет ничего более уморительно-случайного, чем война.
Мрачный с трудом пробирался через лагерь к дядиной палатке, навстречу потоку нетерпеливых, испуганных и целеустремленных людей. Палатка оказалась пуста, и, когда через пару минут так никто и не появился, он потащил дедушку к шатру Чи Хён, но и ту упустил. Самым разумным казалось подождать здесь, пока кто-нибудь не придет и не скажет, что ему делать, хотя дедушка требовал, чтобы он отправился с остальными кобальтовыми вниз по холму и выяснил, нет ли для них занятия на дне долины. Если честно, Мрачный не мог вынести мысли, что покинет палатку, а Чи Хён или дядя Марото вернутся сразу после его ухода, и он вытянул из дедушки обещание выждать десять минут, поскольку сражающиеся армии в долине никуда не денутся.
И снова ему стоило прислушаться к дедушке, так как потный парень, который прибежал снизу, просунул голову в шатер и велел Мрачному идти за ним в заднюю часть лагеря, чтобы с кем-то сражаться, а в итоге привел прямо к Софии. И вот он уже пообещал охранять ее тыл, то есть вляпался в новую глупость: поклявшись, он не сможет с полной уверенностью в своей правоте выполнить волю Безликой Госпожи. По крайней мере, сегодня. Возможно, это и хорошо: одной заботой меньше… Разве только София каким-то образом догадалась, что варвара послали по ее душу, и хочет воспользоваться военной суетой, чтобы напасть на него раньше, чем он на нее. Разве что так.
– На спину пялишься? – прошептал дедушка, пока Мрачный взбирался по крутому, скользкому от грязи склону.
Над ними, словно вздутое брюхо горы, торчал край уступа, который они называли горбом, но до него еще надо было дойти. София была шагов на десять впереди, и да, если быть честным с собой, он посматривал на эту спину – с такого угла трудно не смотреть, как кожаные бриджи натягиваются на ее заду.
– Молчи, дед, – бросил Мрачный, но это, видно, удовлетворило старика, потому что тот залился смехом.
Оглянувшись, Мрачный тут же ударился пальцем ноги и съехал вниз на колене, распоров его о торчащий камень. Он едва заметил это, уставившись с разинутым ртом на долину за лагерем. Какой огромной оравой ни казался Кобальтовый отряд, имперцев было по меньшей мере вдвое больше. После того как Мрачный и дедушка встретились с Чи Хён в горах, он видел багряную армию только мельком, когда кобальтовые поднимались выше преследователей, и эти мимолетные впечатления едва намекали на истинный масштаб сил противника. Две армии столкнулись у подножия горы, взбивая пыль, и, хотя пока не было отдано ни пяди земли, море одетых в багряное солдат за линией фронта простиралось очень, очень далеко, покрывая всю долину до следующего холма.
Каким бы впечатляющим ни было это зрелище, отвесить челюсть Мрачного заставила тень, быстро летевшая за имперцами, которая не исчезла, даже когда медленно встающее солнце застлали клубы пыли. Демоны. Бестелесные, которых Чи Хён называла духами, но все равно целая туча. И Мрачный взмолился к Черной Старухе и Дерзкой Поступи, чтобы это были просто падальщики, ищущие легкой добычи. Единственный раз он видел подобный рой в том месте, где Безликая Госпожа воспользовалась ими как дверью в мир смертных, и ужасная мысль погнала его сердце галопом: что, если она пришла отомстить, наказать Мрачного, который встал на сторону Софии, вместо того чтобы выполнить божественное желание? Однако демоны как будто не собирались склеиваться, так что, может быть, все не так плохо…
Гул внизу напомнил ему о его непосредственном занятии, и Мрачный увидел, что пехотинцы и лучники сгрудились вокруг на колючем от камней и кактусов склоне и блестящие лица встревоженно смотрят вверх, на него… нет, мимо него, на край выступа, который теперь заслонял остальную гору. София тоже остановилась, припала животом к камню прямо под скальной полкой, а ее демон проскользнул вбок вдоль уступа с грацией ничуть не собачьей. Утвердившись сапогами в скользкой каменной пыли, Мрачный подтянулся к Софии, а та повернулась к солдатам, следовавшим за ней, и приложила палец к губам, после чего дала знак продолжать путь.
– Они здесь, – шепнула она Мрачному с дедушкой. Ее глаза и волосы сияли в холодном осеннем свете. – Выскочат на нас в любой момент. Если попадемся лучникам, нам всем конец. Готовы?
– Гм, – ответил Мрачный, силясь сочинить что-нибудь красивое, коль скоро эта мысль может оказаться последней. Он попытался представить озорную улыбочку Чи Хён, но та превратилась в Безликую Госпожу. – Ага. Понял.
Под ними один из солдат поскользнулся, столкнул камень, и тот поскакал, громыхая, вниз, к лагерю. Но наверху ничто не шевельнулось: большинству вражеских солдат еще предстояло спуститься с вершины.
– Ты готов к встрече с предками, дед? – шепнул Мрачный через плечо, когда София наложила на лук стрелу; молот был приторочен к спине.
– Демоны, нет! – буркнул дедушка. – Так что постарайся держать свою пустую дыню между мною и стрелами – ты моя единственная защита.
– Рогатые Волки не носят доспехов, дед, – возразил Мрачный и, взглянув на их общую тень выше по склону, увидел, что старик держит в каждой руке по солнценожу.
– Рогатые Волки? Ты не заметил, мальчик, что мы с тобой уже дюжину оттепелей как люди Сумчатой Крысы. А теперь давай, порастряси жирок, парень, покажем этим багряным псам, что такое настоящая драка!
Штурмуя высоту, всегда мучительно гадаешь, в какой момент тебя заметит расположившийся выше враг. Ключевое слово здесь «выше»: за высоты сражаются не без причины. София медленно привстала с луком наизготовку, и то, что снизу выглядело острым краем уступа, стало мягким изгибом, и открылись вершины сосен. Мрачный держался ближе к земле, делая последние неуверенные шаги вверх, где та выравнивалась, а дед тянул шею, чтобы заглянуть туда со своей персональной вышки.
За травой и камнями плато стояла тенистая сосновая рощица, и София выдохнула, ослабив тетиву. Несмотря на настороженность Мордолиза, там нет имперцев. Пока.
Взмахом руки она приказала солдатам подниматься, и в ответ на ее сигнал среди деревьев грянул клич, за которым последовало полдюжины стрел. Мрачный уже рванулся вперед зигзагами, и стрелы просвистели мимо. Одна должна была вонзиться в ногу Софии, но взметнула грязь перед ней благодаря Мордолизу. София выровнялась и выстрелила в один из силуэтов, выступивших из-за прикрытия деревьев. Легко демонстрировать крутизну, когда о твоих интересах заботится демон, но Мрачный и его дед тоже не собирались упускать славу, они пересекали узкое плато, адски завывая на бегу.
– Вверх! И сразу оттуда стреляйте! – закричала София.
Мордолиз взвыл и забежал вперед, наперерез другим стрелам, которые могли в нее полететь. Они и прилетели, когда отряд Софии взобрался на горб, и две отклонились под лай Мордолиза, а третья попала в совсем юного мальчика из Равонама, который, записываясь к кобальтовым, сказал Софии, что принес охотничий лук. Он рухнул, стеная от боли, возле залегших товарищей, которые целились в кучку имперцев, что прятались в чахлых сосенках на дальнем краю плато.
Их задачу бесконечно осложнил Мрачный, который пробежал вперед, вломился в рощицу и теперь метался среди имперских лучников, как леопард, слишком долго просидевший в клетке и выпущенный в вольер к благородным оленям, – леопард с разъяренной вооруженной обезьяной на закорках. Копье варвара казалось мокрым красным пятном, мелькающим между деревьями, а со спины парня его дед разил ошеломленных лучников огромным ножом о многих лезвиях. Эта парочка напоминала какое-то угракарское божество, которое София видела на алтаре старосты в Блодтерсте, – четырехрукое чудовище, воплощенное бедствие.
Но в перестрелке редко побеждают клинком. Стрела Софии вонзилась в пах имперцу, а ее кобальтовые выпустили еще дюжину, превратив живописную рощицу в бойню. Схватка завершилась, и София поспешила через плато, дав сигнал солдатам следовать за ней.
Мрачный и его дед не сразу поверили, что остались целы и невредимы, когда последняя лучница с воем скорчилась на земле. В ее животе засел солнценож. Мрачный добил ее копьем, прежде чем извлек метательное оружие и вернул старику.
София вошла в рощицу. В соснах шелестел ветер, и ей вдруг вспомнился затхлый запах, растекшийся, когда азгаротийский полковник выложил голову Лейба на стол, за которым супруги почти ежедневно ели в течение двадцати лет. Она споткнулась и ухватилась за дерево, зажимая рот и пинком отгоняя Мордолиза, который веселился, как Маротовы дружки-пижоны.
Тошнотворное дежавю так же мгновенно и прошло. Подняв глаза и увидев, как один из ее лучников перерезает горло завывающему мальчишке, которому она прострелила пах, София оттолкнулась от дерева, выпрямилась, встряхнула руками и ногами, сплюнула. Получилось не очень красиво и чисто, но сделать это было необходимо. Ясноглазые юные имперцы, помогавшие поганцу Хьортту убивать ее мужа и всю деревню, небось не пролили и слезинки – вот и она не станет. Если кто-то и стоил того, чтобы она склонила над ним голову, то это не вооруженные подонки, а Пао – пастушок, которого Мордолиз притащил в горы над Курском лишь для того, чтобы тот умер у ее костра.
– Спасибо! – сказал Мрачный с явным облегчением. Ну а почему бы и не испытывать облегчение тому, кто остался в живых? – Мы вам обязаны.
– На здоровье. – София постаралась говорить искренним тоном.
– Знаю, что ты полезла сюда не только ради этой кучки презренных трусов, – вмешался измазанный кровью старик. Он выглядел как насосавшийся крови вампир из песен. – Так где же охота?
– Ха! – София расправила плечи, пытаясь сосредоточиться. От нее зависела безопасность людей. – Видите вон у того знак на куртке? Однорукий человек с большим мечом – это герб Мьюры. Разведотряд твоего дяди насчитал в горах больше двух тысяч солдат, а потом снова заметил их знамена, когда натравил на имперский лагерь рогатых волков.
Читать бесплатно другие книги:
