Корона за холодное серебро Маршалл Алекс
– Видишь? – сказала София Марото. – А я…
– Что за ерунда! – перебил Марото, отшатываясь от нее; он выглядел страшно, как никогда. – Тебе нужно хотеть этого, Софи.
– Ты о чем? – Теперь София тоже почувствовала, как в ней разгорается пламя, – он не в себе, это очевидно, но допустимому есть пределы.
– Ты не хочешь, поэтому и не выходит, – сказал Марото. – Все знают, что надо хотеть, тем более демоны. Так почему ты не хочешь ее спасти?
– Да я хочу, – возразила София, надеясь, что говорит искренне, но уже не уверенная в этом, – вдруг Мордолиз ощутил ее скрытое недовольство и принял его во внимание? Что, если он заглянул в ее эгоистичное сердце и понял, что это желание не искреннее? Что, если, когда она просила его охранять мужа, он уловил похожие сомнения? Вдруг это все ее вина, а не его?
– Врешь! Ты гребаная лгунья! – Марото потряс головой; сопли и слезы покрывали его чумазое лицо. Он ткнул ее в грудь; его глаза были черны, как Врата, и так же горячи. – Между нами, мать твою, все кончено. Я отдал жизнь, чтобы помогать тебе, а тебе жаль долбаного пса, чтобы помочь моему другу? Хорошо же, Холодная София! Но после того как похороню Пурну, я приду за тобой, и даже твой демон тебя не спасет. Ты гребаный труп!
Марото явно повредился в уме, хотя кое-что обрисовал верно, как ни паршиво было это признать. Если какой-то придурок так изъясняется с ней, после того как она попыталась освободить своего демона, чтобы ему помочь, то ей крышка. София прикусила губу, опустила голову, как бы задумавшись о его угрозе, а затем прянула вперед и ударила Марото лбом в подбородок. Он отшатнулся и чуть не полетел вверх тормашками, споткнувшись о свою умирающую подругу, затем бросился на Софию – но тут его сбила с ног вылетевшая из дыма фигура. Будучи одним из немногих, по сравнению с кем телосложение кремнеземца казалось хрупким, Хортрэп поднял Марото, сжав его в медвежьих объятиях, и заявил, глядя на Софию:
– Я доставлю его в лагерь, а ты позаботься о ребятишках.
– Гребаныйсукаурод! – Марото бился без всякого толку, а Хортрэп неуклюже уносил его в дым.
София хмуро глянула на Мордолиза – теперь, когда от Марото осталось только злобное эхо среди испарений, она осознала, что никогда раньше не видела варвара таким обезумевшим, и гнев улетучился, оставив ее опустошенной. Все, что она могла сделать для старого друга, – смотреть, как дорогой ему человек истекает кровью в грязи; этим София и занялась.
Попыталась по крайней мере, но, взглянув на побелевшее тело Пурны, увидела, что Дигглби отвернулся и его окровавленные ладони не борются с неизбежным, а гладят песика. Кровь все еще текла из бедра Пурны, и грудь подрагивала, но девчонка быстро уходила. Потом Дигглби отдернул руки и тихо взвизгнул, упав на задницу, а у песика начался припадок. Мордолиз лизнул руку Софии, затем плюхнулся у ее ног, скуля и наблюдая, как дрожит любимец Дигглби.
– Что за хрень ты сотворил с его шавкой? – спросила София, ее терпению в отношениях с личным демоном пришел конец.
Но тут Дигглби снова взвизгнул, и худшая вонь, какую только можно вообразить, затмила запахи крови, металла, дерьма и благовоний, пропитывавшие затянутое призрачной дымкой поле боя. Пижонский карманный песик вспыхнул зеленым пламенем, продолжая трястись, а горящая шерсть разлетелась смрадными хлопьями и стала плавать в воздухе, как мусорные искры. То, что София приняла за вопль несчастного животного, было шкворчанием его кипящих внутренностей и почерневшей кожи, прожаривавшейся изнутри, а потом вся эта чудовищная масса ушла в землю, испустив светящиеся пары… пары, которые проползли, извиваясь, по воздуху и проникли в ноздри и рот Пурны.
Эффект был мгновенный: спина Пурны выгнулась, глаза закатились, и душераздирающий вопль исторгся из ее груди. Кровь на ее ноге зашипела, черные соки пузырями проступили под ней на земле; змеясь, потекли вверх по ноге и влились в рану. Нет, не заткнули ее – поток все усиливался, а Пурна корчилась. Вонь паленой шерсти теперь смешалась с запахом мокрой псины, и новый вопль Пурны перешел в вой, а невероятно длинный черный язык вывалился изо рта…
Потом она обмякла, дрожа, но грудь уже поднималась и опадала как обычно, кожа вновь обрела цвет, и, когда Дигглби осторожно приблизился к ней, чтобы снять самодельный жгут, они увидели, что рана зажила, а на ее месте вырос вместо рубца клочок снежно-белой шерсти.
– Ты спас ее, – сказала София, едва веря, что стала тому свидетельницей. – Твоя собака была демоном?
– Похоже на то, – печально ответил Дигглби, созерцая мерзкое пятно на примятой траве, где песик исчез из мира смертных, вернувшись в Изначальную Тьму. – Принца купил мне отец. Он всегда говорил, что это демон, но я не верил: Принц был таким ангелом! А моего старика всегда было легко обвести вокруг пальца, так что я считал… Но когда услышал, как вы пререкаетесь из-за демонов и желаний, я подумал: почему бы не попробовать, и нате! – Он просиял и указал на Мордолиза. – Продашь мне своего? Я заплачу более чем честную цену, и раз уж оказался на рынке…
– Вообще-то, неплохая идея, – сказала София, заработав укоризненный взгляд от Мордолиза. – Но в этой сделке я выиграю больше – он дефектный, если ты не заметил. А теперь давай отнесем чудо-девочку в лагерь, пока Марото окончательно не повредился умом.
Это не было похоже ни на какие песни второго отца Чи Хён. Это напоминало что-то из сутр отца первого, повествовавших о многообразных адах. Дикое и почти осязаемое, каким было во время битвы, после взрыва – или чего-то вроде него, – оно разнеслось по долине, и все вокруг приобрело неземной, неестественный отблеск; если бы не боль в спине и руке, Чи Хён могла бы на пару секунд притвориться, что видит кошмарный сон. Возможно, ей даже удалось бы вообразить себя неповинной в случившемся.
Они находились достаточно близко к краю, когда бомба, заклинание или что-то третье взорвалось, – генерал услышала, как тысячи яростных голосов внезапно умолкли, и наступившая тишина была страшнее воплей, завываний и распевов. По мере того как Чхве уверенно вела их вперед, багряные солдаты попадались все реже, и наконец остались только кобальтовые войска. Однако разница была невелика: бой прекратили обе армии, и это само по себе напрягало: если ни одна сторона не применяла загадочного оружия, то кто это сделал? А если это взрыв, то почему Чи Хён не слышала ничего, кроме далекого хлопка?
Вмешательство Хортрэпа по-прежнему оставалось единственным объяснением, имевшим хоть какой-то смысл, но, прежде чем устраивать колдуну разнос за самочинные эксперименты на поле боя, Чи Хён хотелось чего-нибудь выпить. И пожалуй, вздремнуть – годиков десять. Однако, глядя на своих потрепанных сражением стражей, она слышала поднимающийся ропот неспокойной совести. Хотя все шли на своих двоих, Чи Хён видела, что их раны серьезны, а Гын Джу и Чхве, может статься, не выйдут из палатки цирюльника. Даже Мохнокрылка потратила остатки сил, чтобы в сражении найти друзей Чи Хён и привести дикорожденную к хозяйке, а теперь совомышь лежала, тихо ухая, на сгибе раненой руки генерала, слишком ослабевшая, чтобы летать. А чего все это стоило самой Чи Хён? Всего пары пальцев на левой руке.
Когда они проковыляли через порушенные укрепления и начали подниматься к лагерю, Чи Хён оглянулась на то место, где кипела самая жестокая схватка. Разрыв в дыму открыл, что в долине Языка Жаворонка образовался новый ландшафт: груды мертвецов сложились в широкие холмы и долы, насколько видел сквозь дымку глаз. На земле виднелось больше багряных, чем синих, на ногах стояло больше синих, чем багряных, и первые машинально пытались выстроить в колонну вторых – имперцев, сдавшихся после того, как их командование и большая часть армии исчезли в клубах дыма.
– Чи Хён, это что же такое?.. – заговорил Гын Джу, вместе с ней глядя на заполненную дымом долину. – Ты уже видела подобное, пока командовала кобальтовыми?
Чи Хён отрицательно покачала головой, но это не было полной правдой. Люди, бродящие в шоке, слишком перепуганные, чтобы думать… такими она видела жителей многих захваченных городишек, сел и деревень. А дым, выжигающий глаза и легкие, – такое она устроила в Геминидах, когда синие подкопались под стену замка, чтобы ворваться с тыла. Потом в Мьюре Хортрэп с помощью демонов и черной магии заставил вражеских офицеров исчезнуть, хотя их там было не много. И конечно же, из всех элементов, сложившихся в этом гобелене, который Чи Хён помогла соткать, единственной постоянной величиной была смерть: мертвые друзья, мертвые враги, мертвые животные, мертвая земля, пропитавшаяся мертвой кровью, пролитой мертвым металлом. Так что да, она видела такое раньше, просто никогда – вот так, никогда – все сразу… А если бы она спланировала все лучше, если бы послушалась Феннека и увела свою армию, вместо того чтобы разбить лагерь, ничего подобного не случилось бы. Какого демона она делает здесь, в сердце Звезды, играя в солдатики с живыми людьми? Почему отвергла совет помощников и бросилась на передовую, где большую часть ее гвардии могли перебить, пока та защищала бы своего генерала? Она не видела кавалерессу Сасамасо с момента своего идиотского рывка в гущу боя, и остальную свиту тоже…
– Это не только ваш позор, – сказала Чхве, внимательно посмотрев на Чи Хён, будто и вправду умела заглядывать в мысли своей подопечной, как всегда утверждал Феннек. – Это сделал кто-то другой. Не вы. Мы выясним правду.
– Конечно выясним, – согласилась Чи Хён, чуть выпрямляясь и ощущая это движение всем существом: от мурашек, бежавших вверх по спине, до капавшей кровью тряпки, которой Гын Джу перевязал ее укушенную руку. – Сначала узнаем, где прятался Феннек, раз уж он не догнал нас во время атаки, а потом… потом…
Чи Хён смотрела на склон холма, на синие палатки и пыталась вспомнить, что важно, а что нет, пробовала обдумать произошедшее и свои планы на будущее… Но думалось только о самозабвенном остервенении в глазах имперской воительницы, когда та откусывала ей пальцы… Однако на этом, по крайней мере, можно было сосредоточиться, и Чи Хён указала искалеченной рукой на ближайший белый шатер:
– Первое, что мы делаем, – идем к цирюльникам зашиваться. Пока сидим там, опрашиваем принесенных офицеров, уясняем случившееся, узнаем, скольких мы потеряли, каковы наши возможности, с учетом того, что еще один имперский полк не больше чем в паре дней отсюда. Захватываем лагерь багряных и конфискуем припасы. Феннек подождет.
– Очень хорошо, – сказала Чхве, и они похромали к занятым своим делом костоправам. Чи Хён еще раз оглянулась на затянутое дымом поле, гадая, сколько людей, доверявших ей, останется там навсегда.
Глава 27
– Хортрэп, ты гребаный кусок долбаного дерьма! Поставь меня сейчас же, а то я всю жизнь положу, чтобы изгадить твою! Я больше не безумен, будь ты проклят!
– Какое утешительное заявление, – заметил Хортрэп, усиливая хватку. – Безумец в бреду никогда не сказал бы такого своему поимщику.
– Это кто же кого поймал? – фыркнул Марото, не в силах унять трясучку от беззвучного смеха. Насекотики определенно еще гуляли в нем, но он все равно чересчур умотался, чтобы драться с Хортрэпом, устал таскать два щита, гоняться за неблагодарной Пурной… Но эта мысль сразу вернула его к тому, что с ней случилось, и он снов забился. – Дай мне ее увидеть, драть твою мать! Дай увидеть, прежде чем убьешь моего единственного друга!
– Никто никого не убивает. По крайней мере, пока. – Последнее Хортрэп проворчал совсем тихо.
– Это потому, что она узнала, да? – Вот оно, ослепительное прозрение, озарившее злобное сердце Софии. – Она узнала, что я убил ее мужа, и теперь мстит.
– Мужа, говоришь? – произнес Хортрэп как-то отрешенно, будто не верил ни одному слову, а просто коротал время за болтовней, пока тащил свой тяжелый груз через призрачный пейзаж, состоявший из покойников, сломанного оружия, торчащих из земли стрел и вонючего черного дыма, скрывавшего все, что находилось дальше двух шагов. В другой раз на поле с таким урожаем уже повсюду кормились бы падальщики, люди собирали бы доспехи и оружие, а может, и части тел, чтобы продать их студентам-медикам, животные и демоны пришли бы за пищей; но сейчас только мухи жужжали над унылой пустыней. – Чьего это мужа ты убил, Марото?
– Я его не убил, – простонал Марото, которого тошнило от раскаяния, злости и адских насекотиков. – Я не хотел, но ты же знаешь, какие они: выслушивают и все перепутывают, портят доброе, находят способ отомстить тебе, а ведь все, что ты сделал, – это освободил их!
– Ммм… – произнес Хортрэп, замедляя шаг. – Это работа Крохобора?
– Чья же еще! – Марото отчаянно скучал по своей крысе, особенно сейчас: будь демон при нем, он мог бы спасти Пурну. – Я просто хотел увидеть ее снова, и все, я же не знал, что он сделает, что все получится так ужасно. И я собирался рассказать ей, для этого и разыскивал, но она уже знает, наверняка знает, иначе почему так холодна? Зачем еще ей убивать моего друга? Это расплата, и я ее заслужил, но только не Пурна! Только не она!
– Ой-ой, – сказал Хортрэп, останавливаясь и оглядываясь, как будто не мог сориентироваться в адской долине. – Впечатляющая история. Ты уверен, что все это правда, а не кошмар, вызванный насекотиком?
– Назови меня гребаным лжецом, Хортрэп, назови – и увидишь, что будет! – Марото напрягся, а затем принялся серьезно обдумывать вопрос Хортрэпа. В тумане, порожденном битвой, и червяками, и скорпионом, и всем остальным, ему все же пришлось сосредоточить мысли, раз вопрос был задан. – Я уверен, что все случилось из-за моего обращения к Крохобору. Хотел рассказать Софии – она должна знать, что виновна не королева, и не Цепь, и не кто-то еще, а ее старый друг Марото. Но у меня не было возможности, а теперь… Теперь же Пурна мертва?
– Ты рассказывал Пурне или кому-нибудь еще про условия освобождения Крохобора? Кому-нибудь в лагере, от кого София могла услышать? – Старый добрый Хортрэп всегда умел вернуть Марото на землю, когда того чересчур заносило: надо просто взглянуть с другого ракурса – может быть, станет ясно, что беспокоиться не о чем.
– Ты первый, кому я рассказал, – ответил Марото, испытав облегчение при мысли, что София не ведает правды, а затем испытав стыд за это облегчение. – Она никак не могла узнать. Это означает, что дело не в мести: Пурна истекла кровью просто потому, что София – старая эгоистичная сволочь, которой наплевать на всех. Порой возникала мысль не рассказывать ей вообще – пусть рехнется, гадая, кто подослал убийц… Уф, а куда мы так торопимся?
– Да я тут одну штуку нашел, хочу тебе показать, – обронил Хортрэп, спешно меняя направление.
Через прореху в дыме Марото увидел, что Язык Жаворонка находится непосредственно сзади, но когда попытался выправить курс старого колдуна, тот воспротивился: надо-де взглянуть кое на что в центре долины. Чем бы это ни было, Марото сомневался, что дело того стоит. Но когда они добрались до Хортрэповой цели, он протрезвел за один вздох бегущего демона.
Хортрэп поставил Марото на ноги, как только вынес его из дыма, и у варвара обмякли колени. Он увидел нечто совершенно невозможное. Миазмы не пересекали границу огромного круглого просвета, и здесь, в самом центре поля боя, образовался идеальный круг чистого воздуха, а под ним, там, где должна быть утоптанная трава, взрыхленная земля и демонское множество трупов, распахнулись Врата. На Звезде только шесть Врат: по штуке на каждом Луче и еще одни в Диадеме, это общеизвестно… Но вот объявились седьмые, и они шире всех остальных, вместе взятых.
– Проклятье, этого не было утром, – пробормотал Марото, пятясь от границы, где плоское поле сменялось абсолютным гребаным ничто. Ему стало дурно от такой близости, и возник нестерпимый зуд в лодыжке. Глянув вниз, он увидел, что место, куда ужалил скорпион, засочилось серой слизью, которая потекла по стопе. Капли отрывались от кожи и уносились во Врата. – Откуда они взялись?
– У меня есть версия, – сказал Хортрэп, разминая пальцы. – Но тебе она вряд ли понравится.
– Тогда знаешь что? Лучше не рассказывай. Я наставил себе достаточно фонарей, пытаясь заглянуть слишком далеко. Если считаешь, что дело дрянь, я совершенно не…
Но тут Хортрэп второй раз за день схватил Марото, и оба отправились за край Врат.
Это как-то неправильно, когда за плечами нет привычного груза. Но ведь, если подумать, привыкать к грузу – это тоже неправильно. Особенно к тому, который таскал Мрачный.
На краю лагеря он сменил бег на быстрый шаг – не ровен час, напугает какого-нибудь мальца и получит стрелу в задницу. Тем паче что попадалось все больше израненных и до крайности утомленных солдат, бродивших между палатками. Снова и снова Мрачный ловил недобрые взгляды пехотинцев. Он проверил привязанные к поясу синие платки, убедился, что знаки его принадлежности видны всем. Среди возвращающихся бойцов было очень мало пьяных и поющих – не так обычно ведет себя армия, одержавшая победу. Сражение прекратилось, имперцы не перебили синих, – казалось бы, один этот факт должен был окрылить воинов. Но ни одной улыбки он не заметил.
Когда Мрачный выбрался из тесного лабиринта и направился вниз, мимо белых шатров, из которых неслись вопли раненых, он увидел, что дно долины по-прежнему окутано дымом. Этот дым стоял высоко, не позволял разглядеть дальние холмы, откуда явились багряные. Интересно, на той стороне такая же унылая картина?
– Мрачный! – позвала Чи Хён.
В его сердце мгновенно расцвело облегчение при звуке ее голоса, но оно так же быстро увяло, когда он обернулся и увидел, насколько она изранена. Генерал выглядела так, будто ее окунули в гигантское ведро рыбной приманки из Баллады о графе Вороне и Морском Короле, – с головы до ног в крови и ошметках мяса. Рогатая женщина несла шлем Чи Хён, но выглядела еще более покалеченной, чем ее госпожа, а идти генералу помогал Гын Джу: вуаль красивого юноши исчезла, лицо было покрыто коркой запекшейся крови, из доспехов торчала пара древков. Все они справились с главным, и Мрачный бросился навстречу троице, под навес цирюльничьей палатки.
– Мрачный, как я рада, что ты жив и здоров!
– О! – выдавил Мрачный. Он хотел обнять ее, но решил, что идея неудачна даже при невмешательстве ее возлюбленного, который мерил варвара взглядом, словно мясник, сомневающийся, что стоящее перед ним животное годится в пищу. Мрачный собирался сообщить Чи Хён о дедушке, но под недружелюбными взглядами этой пары не смог и взамен спросил: – Вы… гм… в порядке? Потерял вас в суматохе. Извините, что не сумел помочь.
– Ваше присутствие было бы для нас полезно. – Чхве не злилась и не издевалась, а просто говорила как есть.
– Пропустил весь бой? – спросил Гын Джу, и Мрачный, не зная, намеренная ли это колкость, отнесся к вопросу как к искреннему:
– Не, она… ну, София… повела нас на гору – видите вон тот горб? Эти мьюранцы – они говорили, что полк из Мьюры, – прокрались сзади и попытались достать нас с тыла, и мы…Ну, сами понимаете. Остановили их.
– Наверное, изрядное было побоище, – сказал Гын Джу, и Мрачный наконец дотумкал, к чему клонит этот парень; в отличие от всех он не спускался сюда, на нем ни царапины, одежда чистехонька, тогда как у остальных кобальтов она пропиталась кровью, грязью и вонючим дымом. Это объясняло взгляды солдат, мимо которых он проходил. – Велики ли потери?
Мрачный почувствовал, как на груди натягиваются завязки дедушкиной сбруи, хотя она осталась вместе с покойником. Он сделал первый из трех шагов, которые разделяли его и велеречивого поганца.
– Хватит, Гын Джу, – приказала Чи Хён, устало улыбнувшись Мрачному. У нее остекленели глаза, ее трясло сильнее, чем остальных воинов, которых он миновал. – Это прекрасно, Мрачный. Я все думала, куда делись мьюранцы, если их не было с Пятнадцатым. Я получу полный отчет от капитана Софии, так что сейчас об этом не беспокойся. Мне нужно… мне нужно сперва кое-что сделать.
Она подняла перевязанную руку, и он увидел, что ткань темная, насквозь мокрая. Мохнокрылка лежала на сгибе локтя; угольно-черная совомышь стала серой и как-то уменьшилась, но со временем демоница поправится. Должно быть, сейчас она питается некой неосязаемой субстанцией, получая ее от Чи Хён. А когда наберется сил, вернется в воздух и там найдет себе обильное пропитание.
– Ага, точно, пусть о вас позаботятся, – сказал Мрачный. – Я могу что-нибудь сделать? Не здесь, конечно, но… что-нибудь?
– Да, много чего, – ответила Чи Хён, но затем уставилась мимо Мрачного, плотно сжав губы.
– Утром никто из отряда Пурны не пришел к шатру, – сообщила Чхве. – Генерал приказывает всем офицерам, способным ходить и говорить, отметиться здесь, и если вы знаете, где она и ваш дядя, то извольте сообщить.
Знает ли Марото о судьбе Безжалостного? Вечный вопрос. Всякий раз, когда вспоминал, как дядя покинул клан, даже не дернувшись помочь ему и дедушке, у него начинало уныло сосать под ложечкой и неприятно ускорялось сердцебиение. Вот и сейчас возникли эти ощущения, но варвар проигнорировал их – он ведь тоже не встретился вовремя с Чи Хён и ее людьми в командирском шатре. Лагерь велик, поле сражения огромно, – вероятно, Марото просто с ними разминулся, как и Мрачный. Дядя где-то поблизости, он не смылся бы при одной лишь угрозе схватки… Не поступил бы так снова, тем более что родичи наконец догнали его, уже были готовы выслушать объяснения, чего всегда так хотелось старику. Ведь тот, в конце концов, умер не просто так, он все сделал, чтобы эта встреча состоялась.
– Я найду его. У меня хорошо получается.
Гын Джу пробормотал что-то насчет того, что хорошо получается у Мрачного, и варвар был рад, что не расслышал. У Чи Хён был слишком тяжелый день; не хватало еще, чтобы хахаля отметелили у нее на глазах.
– Да, это было бы полезно, – сказала Чи Хён, чуть обмякая в руках Гын Джу. – Благодарю, Мрачный.
– Для меня это дело чести, генерал, – проговорил Мрачный, догадавшийся, что его спроваживают. Понятно, беготня юного варвара за его безответственным дядей – не то, что должно сейчас заботить генерала. – Поправляйтесь.
– Спасибо, Мрачный, – кивнула она, и ее взгляд снова уперся в никуда. – Передай мою благодарность дедушке.
Мрачный задал стрекача, чтобы она не увидела его лица и не поняла, что холодный, как сама стужа, уроженец Мерзлых саванн не может не таять при мысли о деде. Он снова заморозил себя, сосредоточившись на задаче, которая иногда казалась ему единственной в жизни. Хотя внутренний голос советовал поискать дядю в задней части лагеря, в палатке, Мрачный решил в последний раз одарить Марото доверием и направился вниз, на затянутое дымкой поле боя.
Не дожидаясь, когда Хортрэп и Марото упадут во мрак сами, Врата всколыхнулись и приподнялись, ловя их, и варвар инстинктивно закрыл глаза, ощутив, как шероховатая тьма облепляет лицо и грудь скользкой прохладной пленкой. Она приняла его, и он стал тонуть в шевелящейся почве; какие-то выросты – не то жгутики, не то побеги – трогали его, подталкивая вперед, вытягивая вверх; но в тот миг, когда Марото задумался, как лучше тонуть, с закрытыми глазами или с открытыми, в ушах у него хлопнуло, и он почувствовал под ногами твердь, а затем уловил дуновение прохладного ветерка.
После Врат все ощущения были неправильными, Марото сам был неправильным, к тому же не мог удерживать равновесие, и когда он, чтобы не завалиться, попробовал медленно опуститься на четвереньки, его подвело поврежденное, перетруженное, так и не отошедшее от укуса колено. Глаза резко открылись, руки взметнулись, чтобы прервать падение, но он даже не увидел землю, валясь лицом вперед, туда, где дым был гуще. Хортрэп ухватил его за руку и дернул вбок, от чего Марото не приземлился на ладони, а хряснулся ребрами об острые камни. М-да, час от часу не легче. Он уже хотел откатиться от колдуна, предательски бросившего его, Марото, в долбаные Врата, а после вскочить и отплатить ему, но тут прямо перед ним из земли хлестнул жесткий ветер, немного развеяв дым…
Не дым. Туман. Морской туман, о чем свидетельствовали изумрудные волны, разбивавшиеся далеко внизу о темные щиколотки утеса, с которого Марото чуть не сорвался. Он опасливо отполз от крутой пропасти, на краю которой растянулся, как кот на подоконнике, и, только отдалившись от обрыва на несколько футов, встал на здоровое колено и огляделся в поисках Хортрэпа. Колдун не ушел далеко, он разглядывал раздутые эвкалипты, истекавшие соком плющи и какие-то жирные на вид кусты, плотно смыкавшиеся вокруг крошечного участка голой скалы, смотревшей на море.
Где бы они ни очутились, их занесло очень далеко от Языка Жаворонка. Может быть, в джунгли Бал-Амона. Хорошо бы. Марото знал, как вернуться из Бал-Амона. Но сначала надо сбросить Хортрэпа со скалы. Он попытался встать, но ничего не вышло: взбесившееся чувство равновесия упорно старалось свалить его в море. Ффух…
– Трудно не изумиться, – заметил Хортрэп, поворачиваясь к Марото спиной.
– Ну, с этим я как-нибудь справлюсь. Где, во имя кровавых дырок, которые я сейчас наделаю в твоей роже, мы оказались?
– В твоем новом доме, – ответил Хортрэп, роясь в тяжелых одеждах и вытаскивая откуда-то из области паха многоножку длиною в фут.
Когда варвара мучил отходняк, лишь ценой огромного напряжения сил удавалось воздерживаться от укуса ползучки, но сейчас не возникло ни малейшего желания. Зажав неестественно покорную многоножку в кулаке и воздев другую руку, Хортрэп, похоже, приготовился учинить очередное колдовство, но сделал паузу и одарил Марото смурной улыбкой. – Я бы искренне хотел, чтобы все обернулось иначе, Марото. Ты всегда был моим любимцем.
– Собираешься меня убить, об этом речь? – Марото, шатаясь, поднялся на ноги, но снова упал на колено. – Ты же обещал, предатель сучий! Когда в Эмеритусе случилось вся эта безумная хрень с Безликой Госпожой, кто высунулся, чтобы спасти тебя? И это твоя благодарность?
– Да, Марото, это и есть благодарность, – подтвердил Хортрэп, потрясая перед ним многоножкой. – Это больше, чем я сделал бы для большинства людей. Клянусь, я ни за что не убил бы тебя, а я отношусь к своим клятвам так же серьезно, как ты. Бояться меня не надо, на твоем месте я опасался бы только тварей, живущих в морских гротах и в джунглях.
Марото посмотрел вниз, на свои изгаженные доспехи, единственную сандалию и пустые ножны, после чего поднял руки, все еще не веря.
– Ты нарушаешь клятву, Хортрэп. Это убийство.
– Ой, да ладно! – отмахнулся Хортрэп, давя многоножку в кулаке. – Ты парень находчивый, наверняка в два счета вернешься, чтобы снова мне докучать.
Марото вскочил на ноги, надеясь повалить Хортрэпа и тем самым уравнять шансы, – при борьбе в партере чувство равновесия не так уж и важно. Но даже движение в нужном направлении оказалось выше его возможностей: вместо того чтобы ухватить чародея, Марото приземлился рядом с ним аккурат на большое мясистое и шипастое растение. К тому времени как он выбрался из куста, Хортрэп уже исчез – только кольцо почерневшего камня и растительности отмечало место, где он стоял.
Даже когда способность удерживать равновесие наконец восстановилось, Марото не стал ломиться в незнакомые джунгли. Он пребывал в необычайно трезвом состоянии, пограничном между мощным приходом и столь же мощным отходняком, и не хотел ни во что вляпаться. Вместо этого он похромал обратно к утесу, сел, свесил ноги за край и стал думать о Пурне и о том, что она мертва, погибла из-за того лишь, что хотела толики славы и доверила ему указывать путь. Он просидел долго, чувствуя под собой прогретый солнцем известняк, глядя, как густеет туман, и оплакивая ученицу, тоскуя по ней. Потом устало поднялся на ноги и отправился убивать всех до единого, кто хоть сколько-то замешан в его ссылке на дальнее море и смерти ближайшего друга. Никакого прощения, никаких вторых шансов. Ни в одном демоне ада не найдется столько ярости, как в Могучем Марото, идущем мстить за тапаи Пурну.
– Это… э-э…тапаи Пурна? – спросил Мрачный, добежав до двух знакомых фигур, медленно несших третью на холм, к лагерю. – Она…
– Она много чего, – ответила София. – Но только не мертва.
– Крепка, сказал бы я, – буркнул единственный член отряда дяди Марото, который всегда был мягким и гладким, а не крутым и покрытым шрамами.
Дигглби – вот как его звали; Мрачный ни за что не стал бы общаться с этим типом по своей воле. Правда, он больше не был таким гладким и чистым, и собачки-демона, которую он всегда таскал с собой, не видать.
– Крепкая или… уфф… прочно сшитая – так деликатнее, чем «тяжелая, как свинец». Будешь другом, подсобишь?
– Не могу, мне приказано привести к Чи Хён моего дядю. – Заметив веселье Софии, Мрачный пояснил: – Привести Марото или Пурну к генералу, чтобы отметились. Но Пурна, кажется, не в том состоянии. Еще генерал хочет, чтобы вы рассказали ей про мьюранцев, мэм.
– Мэм? – София проигнорировала хмыкающий звук, который издал ее демон. – Ты хотел сказать «капитан София»?
– Ну да, – быстро ответил Мрачный, которому не терпелось бежать дальше. Ему не нравилось, когда она смотрела на него, а теперь было неприятней, чем раньше: он ощущал себя слишком уязвимым без дедушки, в буквальном смысле прикрывавшего ему спину. – Вы Марото нигде не видали?
– Он ушел с Хортрэпом куда-то в дым, – сказал Дигглби, оглядываясь на адское поле. – Если они не вернулись, то, наверно, все еще там.
– Спасибо, – ответил Мрачный, желая убраться от Софии как можно дальше. Ощущение было очень похоже на то, что он испытал под безглазым взглядом Безликой Госпожи. Получается, он угодил в распрю между двумя непостижимыми и чрезвычайно заинтересованными силами – трагедия, достойная певцов. – Теперь я его найду. Генерал хочет, чтобы все способные ходить и говорить офицеры явились с докладом в цирюльничьи палатки, так что вы можете… э-э… этим заняться.
– Мрачный… – Дигглби впервые, с тех пор как они познакомились, выглядел подавленным.
– Да?
– Если увидишь герцогиню Дин и графа Хассана… Мы потеряли друг друга, и я не знаю, вернулись ли они в лагерь.
– Если увижу, скажу.
Мрачный общается с одним из корешей Марото – что за ужасный день!
– Найдешь Марото – передай ему кое-что, – велела София.
– Конечно. – Все-таки надо было уступить дедушке и обучиться непорочновской грамоте, тогда бы Мрачный составил список.
– Скажи, чтобы перестал стрематься и ныть, как сосунок, и возвращался в лагерь. У меня для него сюрприз.
– Гм… обязательно передам.
София и Дигглби продолжили путь со своей бесчувственной ношей, а демонский пес сребровласой женщины странно покосился на Мрачного. На Пурне вроде ни царапины, – наверно, ей съездили по макушке. Мрачный раньше не замечал, что в девушке тоже есть шаманская кровь, и теперь спросил себя, как он мог пропустить нечто столь очевидное. Раз уж придется выживать самому, то надо перестать быть тугодумом. Надо подмечать все вокруг, а не ждать, пока дедушка растолкует, что к чему.
На склоне чуть дальше к югу люди в багряных плащах со щитами и прочими знаками отличия сидели на земле, окруженные солдатами в синем, и с ними говорил один из многих кобальтовых капитанов, которого Мрачный еще не встречал. Интересно, что сделают с этими пленниками и с теми мьюранцами, которых захватили на горе? Может, с ними просто поговорят и отпустят, как поступила Среброокая с безымянными щенками, которые, надеясь прославиться, влезли по сплетенной из лунных лучей веревке в ее королевство? Однако Мрачный почему-то сомневался, что здесь будет так же.
Спустившись к обрыву, нависавшему над плоской долиной, он понял: вот тут-то и случилось самое жаркое побоище. Слишком много мертвых, не сосчитать, и живые выглядят немногим лучше; некоторые просто стоят, моргая в дыму, или сидят, обхватив головы, на трупах – возможно, своих друзей. Хуже всех были смеющиеся: их натужный хохоток звучал в этом мрачном месте ужаснее стонов, воплей и рыданий. Здесь, над долом, текли реки густого дыма. Мрачный остановился, созерцая затянутое пеленой пространство, откуда, словно демоны из тьмы, появлялись размытые силуэты. Наверное, Блудливый, ускользнувший от Пожирателя Смертных в Страну Трусливых Мертвецов, вот так же чувствовал себя, глядя на вечное шествие слепых призраков, отказавшихся от боевой славы…
Но разве это не чушь? Мрачный повидал достаточно сражений, он знает, что поле боя – последнее место на Звезде, где можно обрести славу. На этом поле только боль, страдание и ужас. И все остальное – тоже дерьмо: Блудливый и Черная Старуха, Дерзкая Поступь и граф Ворон – вся их вонючая свора. Это просто песни, сложенные Рогатыми Волками, чтобы похваляться былым величием. Места, куда ходили предки, подвиги, которыми они потрясали Звезду… Где бы ни побывал Мрачный с дедушкой, он расспрашивал встречных в надежде дойти до Алтаря Болезней или Королевства Поедателей Забвения. Но даже после того, как он немного освоил багряный язык, все видели в нем долбаного идиота. «Тут где-то рядом озеро Сатсумо? Неподалеку от него могила, да? Мой предок в этих краях убил Старика Мрака и его чадо… Неужто не слыхали?»
Конечно не слыхали. Потому что никаких таких подвигов не было, это похлебка из полуправды и полного вранья, которую разливали по ушам, чтобы утихомиривать строптивых юнцов и подкармливать причуды детей-переростков вроде Мрачного, который помнил наизусть сотню саг, но ничего не знал о реальном мире и не мог быть полезным ни единой душе. Смотри он на вещи трезво и не ломай голову над их тайным значением в песнях его эпохи, в саваннах ему бы жилось намного легче. Возможно, он бы признался Чи Хён в своих чувствах до появления Гын Джу или даже после, а не избегал ее, надеясь, что она придет сама. Или подошел бы к Софии и потребовал ответить, действительно ли она собирается сжечь целый город жидким огнем. Может, он не был бы одинок… Ведь ни одна живая душа не затоскует по нему, если он не вернется в лагерь или в саванны. И куда теперь податься? Разве что лечь в могилу рядом с дедом.
Глядя на огромную колышущуюся стену серого тумана, Мрачный чувствовал себя беспомощным как никогда. Откуда начать, вот вечный вопрос. Что делать с собой, когда собачье существование свелось к попыткам найти твердую почву в мире дыма и теней? Делать было нечего – только то, что он делал всегда: опустить голову, брести вперед и надеяться, что либо ты выберешься случайно, либо кто-то укажет тебе путь. Как это сделала Безликая Госпожа, например, – ведь именно она сказала Мрачному, где искать дядю, и не наткнись он на нее, так и скитался бы по Звезде с дедушкой на закорках…
Все обесцвечивающая дымка и неестественная тишина на поле напомнили бредущему сквозь дым Мрачному об Эмеритусе: то, что казалось так похожим на сон, опять стало реальным, как боль в груди, как застрявшее в горле рыдание. Они с дедушкой провели там несколько хороших дней, осматривая королевство и убеждаясь, что в старых песнях все-таки есть толика правдоподобия, если не правды. А здесь, на этом адском поле, он испытывал ту же самую головокружительную неуверенность в происходящем. Он словно пребывал между реальным миром и миром героев; такое предчувствие, что за очередным облаком дыма обнаружится Безликая Госпожа. Если бы сейчас оправдался его безотчетный страх и внизу появилась стая демонов – это был бы финал, о каком мечтает любой сказитель. Если бы оказалось, что эта бойня и сменившая ее зловещая тишина – дело рук мстительной богини, явившейся наказать Мрачного за неисполнение ее воли, за то, что он поднял копье и нож, сражаясь вместе с Софией, а не против нее.
– Хватит, – сказал он своим уже прежним привычкам. – Это не песня, Мрачный.
– О, но разве не песня – вся Звезда? – раздался напевный голос Хортрэпа; дым стекал по одеждам колдуна, когда тот ступил на труп лошади и поклонился. – Я услышал, что по этому полю крадутся Рогатые Волки.
– Не называй меня так, – сказал Мрачный, проклиная себя за оплошность. Дернула же его нелегкая пожелать чьей-нибудь помощи. «Чья-нибудь» означает чью угодно. Дедушка говорил, что к просьбам смертных прислушиваются только те боги, которые любят пошутить. – Колдун, где мой дядя? Я знаю, он был с тобой.
– А я знаю, что мой дорогой друг Безжалостный был с тобой в последний раз, когда мы виделись, но его тоже нет, – парировал Хортрэп, изучая пустое пространство за плечами Мрачного.
А вот это уже больно: Мрачный прошел по всему лагерю, и только этот колдун заметил отсутствие дедушки. Чи Хён пребывает не в лучшем состоянии, и все остальные тоже, но тем не менее…
– Может, они уединились для давно назревшего разговора между отцом и сыном?
– Дядя… – Мрачный закрыл глаза и сглотнул мерзкий воздух, отравивший рыдание, прежде чем оно вырвалось. Хортрэп пытается отвлечь его – вот что происходит. Когда Мрачный открыл глаза, они были сухи. – Дядя Марото был с тобой, колдун. Ты отрицаешь?
– Он был в моем обществе, да, – согласился Хортрэп, спрыгивая со своего постамента – мертвой лошади – и прижимая ладонь к груди. – Боюсь, что Марото ушел, о Мрачный из клана Рогатых Волков.
– Ушел? – Вот теперь лопнул последний гребаный шов, не позволявший Мрачному развалиться на куски. – Ты имеешь в виду, что он умер? Если умер, я увижу его тело. Если… если… если он…
– Я почти уверен, что ты предпочел бы увидеть его мертвым! – проговорил Хортрэп.
– Да уж предпочел бы, мать твою! – Мрачный сгреб колдуна, не дав тому воспользоваться его демонами и мускулами. Не нуждайся варвар в ответах больше, чем в удовлетворении, он оторвал бы великану руки, а не просто вытряс бы из него дерьмо. – Где?! Почему?! Где?!Почему?!
– От-пус-ти! – проревел Хортрэп, и Мрачный ощутил в груди злорадное тепло, увидев, что колдун пусть только на миг, но утратил самообладание.
Он выполнил требование, отнял ладони от широких плеч старика, но не отошел ни на дюйм. Хортрэп тоже не шелохнулся, дыша жарким затхлым воздухом в лицо Мрачному.
– Ладно-ладно… Но мне известен только его мотив, а не цель.
– Говори.
– Я говорю, – надменно заявил Хортрэп, делая шаг в обход Мрачного и толчком в плечо вынуждая идти рядом – если, конечно, Мрачный не собирается бежать за колдуном, как послушный демон. – Ты же знаком с Пурной, ученицей Марото?
– Только что видел, как София и Дигглби несли ее наверх, к костоправам. А что с ней?
– Хочешь сказать, она выжила? – Смешок прозвучал столь же искренне, сколь и неуместно. – Тем лучше для нее, но это не заслуга твоего дяди. Пурну тяжело ранили в бою, но, когда ей понадобилась помощь Марото, он отвернулся от нее. Он бывает… исключительно осторожным, твой дядя, и я подозреваю, что в нем взяли верх самые низменные инстинкты. Ведь никто из нас не знает, что случилось: весь этот дым, имперцы, исчезающие в мгновение ока демоны знают куда… Такое любого испугает, и он сказал, что если ее нести, то это замедлит бегство.
Мрачный попытался вздохнуть, но не сумел. Он так переполнился гневом, что не осталось места ни для чего, даже для воздуха.
– Из-за этого София сцепилась с ним прямо там, при Пурне, умиравшей подле их ног. Ко всеобщему благу, я справился с Марото и увел его. Полагаю, это позволило Софии и паше отнести Пурну в безопасное место. Я немного прошелся с ним, а потом он заявил, что покончил со всеми нами. Он уже поклялся убить Софию – спроси у нее, если не веришь. Я бы остановил его, но, видишь ли, я обязан Марото жизнью после одного очень давнего события, поэтому не могу причинить ему вред. Он уже давно ушел. И не сказал куда.
Они немного прошагали в молчании, и, только уверившись, что яростный вопль не слетит с его губ, Мрачный спокойно произнес:
– Ты не знаешь, куда он пошел. Но ты выслеживал его раньше. Ты поможешь мне его найти.
– Да неужели? – хмыкнул Хортрэп, но хватило одного взгляда Мрачного, чтобы колдун сменил тон. – Конечно, я помогу, обязательно помогу. Но вот что тебе следует помнить: иногда твой дядя становится таким вот дерьмом, в трудную минуту покидает друзей. Однако всякий раз возвращается, поджав хвост, и мы принимаем его, потому что не ждем от него большего. Думаю, если ты подождешь денек-другой, он и сам явится в лагерь с мешком извинений за свое дурное поведение, обещая стать лучше, находя лазейки в клятвах убить нас… Как обычно.
– Три дня, – сказал Мрачный, когда дым перед ними расступился и он увидел высоко вверху Язык Жаворонка, угнездившийся на его колене лагерь Кобальтового отряда и горб, на котором лежит труп деда… А если не лежит, тот мальчишка еще до восхода луны будет выпотрошен.
Варвар кивнул своим мыслям. В нем самом будто выгорел туман под лучами невероятнейшего из солнц. Благодаря Хортрэпу Хватальщику Мрачный наконец-то обрел осмысленную цель – нечто, к чему можно стремиться без лишних раздумий, сомнений и колебаний. Как быть с Софией, Безликой Госпожой и Чи Хён – сейчас не важно. Все это подождет, пока он не завершит главное дело своей жизни.
– Если дядя не вернется через три дня, я начну охоту. Если явится раньше, то все кончится здесь. Не будет никакого обмена песнями. Никаких предательств. Дядя Трусливый сбежал со своей последней битвы.
Глава 28
В третий или четвертый раз прозвучал тихий голос стражницы, стоявшей у входа в шатер, и Чи Хён заставила себя сесть в постели. В висках грохотало. Снова шепот, и она, ловко высвободившись из забинтованных рук Гын Джу, оглядела палатку. Горелка для подогрева калди, которую она оставила непотушенной, явила ее взору изорванную одежду, попорченное в битве оружие и дюжину окровавленных бинтов – они меняли друг другу повязки, прежде чем завалиться в койку. Пора сменить и припарку на покалеченной руке. Чи Хён затошнило при виде обрубков пальцев.
– Генерал! – снова донесся шепот. Это уже Феннек – наконец-то! – Генерал, к вам парламентер.
– Иду. – Она со стоном натянула перепачканную юбку и куртку – пульсирующие болью копчик и рука воспротивились движению.
Либо насекотики, которые ей дали, выдохлись, либо ее состояние куда хуже, чем она думала. Скрутив волосы сзади в кривобокий узел, она еще раз оглядела шатер и решила: плевать. Если посетитель – имперский эмиссар, объявивший о своем прибытии через совомышь, пока Чи Хён валялась в цирюльной палатке, то пусть подавится своим недовольством, ей стесняться нечего…
Уже взявшись за полог, она передумала. Может, и нет смысла блюсти приличия, да и вообще пора отказываться от предрассудков, но… старые привычки, все такое.
Она сунула ноги в тапочки, дунула на огонек горелки и тихо вышла из шатра, стараясь не пропустить внутрь свет фонаря стражницы. Уже стемнело, но который час – не поймешь: может быть любой между закатом и рассветом.
– Ах, генерал, – сказал Феннек, потирая руками в перчатках, – наверно, лучше поговорить в шатре, это дело…
– Мы побеседуем на прогулке, господа. – Она взяла самый заносчивый тон, обращаясь к Феннеку и стоявшему рядом имперскому эмиссару, и стражники у тех за спиной озадаченно переглянулись. – Мне нужно размять ноги.
Что было правдой: ноги чувствовали себя так, будто по ним целый день молотили цепами дюжие крестьяне.
– Думаю, ты можешь размяться и позже, Чи Хён, – проговорил посол, поднимая забрало своего шлема в форме совомыши. – Мне нужно посидеть и перекурить, а твоя палатка…
– Там не прибрано, папа. – Как ни злилась Чи Хён на отца, увидеть его лицо было приятно. Она обняла гостя, ощутив сквозь ткань ханбока холод его доспехов. – Я все гадала, налезет ли еще на тебя старая броня.
– Ну, может быть, я ее немного распялил, – ухмыльнулся второй отец, гладя дочь по голове. Очевидная гордость на его лице чуть смягчила ее гнев из-за предательства… но только чуть. – Будь я проклят, если ты не вжилась в свою роль. Феннек сказал – ты была сущим бедствием для него и имперцев!
– Еще бы он так не сказал! – Чи Хён не сильно осерчала – что возьмешь с Феннека? Этот субчик всегда знает, с какой стороны у бутерброда масло. – Может, выкурим по трубке? Отсюда отличные виды открываются, хочу тебе показать.
– Так ты не дашь мне присесть даже на пять минут?
Неужели она искренне скучала по этому капризному голосу?
– Ты должна была подготовиться к встрече – разве не получила весточку от меня?
– Получила, не сомневайся. – Чи Хён помахала перед ним перевязанной рукой и сморгнула слезы – даже столь слабое движение вызвало страшную боль. – Но была слишком занята твоей гребаной войной, чтобы приготовить для тебя калди, как подобает воспитанной дочурке.
– Ох, Джи, – ласково произнес он и потянулся к ее руке, но не дотронулся. – Феннек сказал мне… Какого демона ты полезла в пекло? Я тебе сотни раз говорил: генерал командует, находясь в тылу! Защита Мохнокрылки – не волшебный пузырь, в котором можно прыгать хоть в кратер вулкана. Если ты еще когда-нибудь…
Чи Хён притянула его за грудки здоровой рукой и, глядя в лицо, заявила:
– Если ты еще когда-нибудь заговоришь со мной так перед моими войсками, то вылетишь из лагеря стрелой и на этом переговоры будут закончены. Ты меня понял, Канг Хо?
– Да что ты себе позволяешь! – вспылил он, отрывая ее руку от своих доспехов.
Тут одна из стражниц шагнула ему за спину и спросила:
– Генерал?
– Все в порядке, солдат, эмиссар прибыл издалека, не знает наших порядков. Но скоро он привыкнет к дисциплине Кобальтового отряда. – Чи Хён расплылась в улыбке, увидев, как потрясен отец. – А теперь, дорогой посол, я готова выслушать условия империи. Хороший обзор вон там – соблаговолите пройти?
– Вот, Канг Хо, уже набита, – подсуетился вечный миротворец Феннек, протягивая толстую вересковую трубку-бильярд, которой донельзя гордился. Из-за чередования прямых волокон и завитков казалось, будто из боков чашечки растут два ветвистых дерева. – Полагаю, вам с генералом нужно многое обсудить, и чем скорее мы перестанем спорить о месте, тем лучше.
– Хм, – буркнул отец. – Вижу, ты не пожалел усилий, чтобы удержать ее в узде.
– Я живу ради служения моему генералу, – с поклоном ответил Феннек.
Канг Хо выхватил у него трубку, и Чи Хён заметила, как Феннек ей подмигнул. Если он, полизав генеральскую задницу, надеется избежать жестокой нахлобучки за дезертирство из гвардии в битве у Языка Жаворонка, то старого лиса ждет сюрприз почище того, что достался второму отцу.
– Надеюсь, я тебя не задержал, – сказал Хортрэп, как всегда любезный, и щелкнул пальцами, отчего незажженный фонарь вспыхнул во тьме палатки и ослепил Софию. – Знай я, что ты хочешь аудиенции, моя дорогая, я бы не медлил. О, ты привела моего любимого песика!
Софии было приятно видеть, что ее накачка пошла на пользу: Мордолиз не дрогнул. Он лег на полу у ее стула, так же беспечно наблюдая за чародеем, как наблюдал за любым другим смертным. Она пыхнула трубкой из кукурузного початка, которую купила этим же вечером у ветерана. Пришлось купить, ведь она в приступе честности отдала Марото его трубку. Когда-нибудь вырежет себе настоящую, а сейчас сгодится и кукурузная.
– Я ничуть не спешу, Хортрэп. Нынче у меня всего одна остановка.
– А я-то надеялся, что этот красивый наряд – для меня, – мечтательно проговорил Хортрэп, разглядывая ее прикид. – София, ты неправильно повязала фартук! Узел на спине – и тебя примут за скорбящую вдову. Давай завяжем спереди, чтобы люди знали: к тебе можно подкатить.
– Если завяжу спереди, меня примут за девственницу, – возразила София, стараясь не выдать досаду на треклятую проницательность Хортрэпа. – Сойдет и так.
– Что ж, подруга, каким бы ни был твой статус, ты по-прежнему хорошо выглядишь. Куда лучше, чем я в твоем возрасте.
– Уверена, твои икры с тех пор не потеряли форму, – возразила София. – А теперь, если у тебя больше нет косметических советов, почему бы не сесть на стул, не набить трубку и не поболтать о том, что ты на днях предлагал? Я хочу поговорить о демонах и секретах.
– Я слышал, что произошло с Дигглби и милашкой Пурной. Ты впервые наблюдала освобождение? – Хортрэпу было трудно оторвать взгляд от Мордолиза, когда демон находился рядом, и София только теперь это поняла. – Не очень красиво, на мой вкус, но переход из одного мира в другой никогда не бывает приятным глазу: смерть, рождение, иные пути…
– Не очень красиво, зато эффективно. Она как новенькая… в некотором смысле.
– Я бы сказал, даже лучше чем новенькая – в некотором смысле. – Хортрэп не сел, что тоже было хорошо, – значит, не только он нервирует Софию, но и она его. – Теперь же, убедившись в эффективности демонов, ты размышляешь о своих возможностях в отношении нашего общего друга?
– Это мне пока не приходило в голову, – ответила София, и Мордолиз забарабанил хвостом по полу. – Хотя, обратись я к нему, он вряд ли стал бы слушать.
Демон тявкнул, Хортрэп издал довольный смешок.
– Да-да, знаю о твоих затруднениях. Помнишь, я всегда говорил, что мне он кажется существом особенным.
– Особенный прыщ на заднице – это все равно прыщ на заднице, – проворчала София и глотнула горячего пепла. Никогда ей не привыкнуть к подлянкам кукурузных трубок.
– Помимо приказов есть и другие способы получить желаемое. – В руке у Хортрэпа появилась сделанная ею трубка, уже тлевшая и источавшая знакомый запашок дешевых духов и горящего мусора. – Можно вежливо попросить, или взмолиться, или предложить в обмен нечто, выходящее за рамки обычных условий.
– А я-то думала, ты их просто ешь, – сказала София, и Мордолиз зарычал на расхохотавшегося волшебника.
– Мне никогда не удавалось поймать такую классную особь, как твоя, – посетовал Хортрэп, заново раздувая трубку. – Я тут размышлял о передаче демонов и кое-что придумал. На эту идею меня натолкнули наша обожаемая генерал и ее отец. Если вдруг захочешь обменять своего упрямца на более послушного или даже на нескольких, я смогу дать совет.
Холодный нос демона ткнулся в свисавшую руку Софии. Та почесала Мордолизу челюсть и вытерла ладонь о клетчатый фартук.
– Всегда готов помочь?
– Нет ничего, что я не сделал бы для друга, – изрек Хортрэп, посылая дымовое колечко в сторону Мордолиза.
Тот щелкнул зубами.
– А что ты из него приготовишь, интересно? Какое-нибудь хитроумное жаркое?
– Ах, София, – с укором проговорил Хортрэп. – Я выиграю войну.
– И все ради того, чтобы помочь Чи Хён завладеть багряным троном? Альтруизм не доведет тебя до добра.
– Чтобы помочь нам всем. Ты не заметила, что в опасности вся Звезда? Вороненая Цепь стала чересчур сильна, ее амбиции слишком велики. Ты хоть представляешь, что призвали попы сегодня утром, чем завершился их ритуал? Это настолько дико – у меня просто нет слов.
– А я-то все гадаю, откуда у Чи Хён такое отвращение к церкви, – сказала София, в которой взыграло любопытство, пересилившее нежелание впутываться в Хортрэповы планы. – Ты потому и убил боевую монахиню, не дав нам поговорить? Решил, что разговор без свидетелей со скованной ведьморожденной чрезвычайно опасен?
– Я предвидел, что оно будет тебя терзать, это незнание! – ликующе воскликнул Хортрэп. – С годами ты научилась держать темперамент в узде, но все равно я был уверен, что ты захочешь разобраться!
София пожала плечами:
– Знание никогда не приносило мне особой пользы. Но все равно лучше послушать.
– Давай просто признаем, что она была опасна и тебе не следовало приближаться к ней, – предложил Хортрэп. – Признаем и вернемся к гораздо более интересной теме. Так вот, я заглянул сквозь пелену, и эти сумасшедшие цеписты…
Читать бесплатно другие книги:
