Корона за холодное серебро Маршалл Алекс

– Мордолиз, – обратилась к демону София, и сердце бешено заколотилось: задумано невероятное, и если план рухнет – беда. – Мордолиз, я хочу, чтобы Хортрэп рассказал мне правду. Я хочу знать, с какой целью сюда прибыла сестра Портолес,что она собиралась мне сообщить. Я так сильно этого хочу, что если он не расскажет сейчас, добровольно, то ты получишь свободу вытянуть из него правду любым способом.

В палатке стало тихо, как в задымленной долине. Хортрэпу не удалось скрыть изумление. Затем он хмыкнул и покачал головой. План Софии рухнул – да все они рушились, когда в них участвовал ее никчемный демон. Отныне и до конца существования Звезды она уже не приструнит Хортрэпа, пригрозив освободить Мордолиза.

– Ох, София, с тобой никогда не бывает скучно! – похвалил Хортрэп. – Ловкий ход, но демоны так не делают. Увы, несчастная монахиня не сказала мне ничего, что ты сочла бы интересным…

Лампа потухла, ее стеклянный колпак разлетелся вдребезги, и во мгле какофония тысячи костей, расщепляющихся и переламывающихся, заполнила палатку. Запах озона смешался с запахом сырой жирной земли, и София ощутила, как мимо прокатилась волна ледяного воздуха. Тысячи чутких нитей защекотали ей лицо и трясущиеся руки, а потом…

– Я скажу! Скажу! – заверещал Хортрэп. – Только отзови его!

В палатке снова стало тихо, но София по-прежнему чувствовала слабое покалывание во всем теле. Сделав несколько судорожных вздохов, колдун попробовал произнести заклинание, но запутался в словах. Наконец он взял себя в руки – и в палатку вернулся свет. Его источник, нечто вроде фосфоресцирующей медузы, плавал между Хортрэпом и Софией в воздухе. Хортрэп в ужасе таращился на Мордолиза, и София тоже взглянула: тот же пес, что и всегда, только губы растянуты в жуткой пародии на человеческую улыбку. Пряди собачьей шерсти плавали в потрескивающем и искрящемся воздухе, оседая на всем подряд, и София смахнула их с платья, стараясь унять скачущее сердце.

– Итак? – попыталась сказать она, но вышел сдавленный хрип. Она не могла больше смотреть на Мордолиза, не могла унять дрожь в ногах. Как будто взбиралась на скалу, сорвалась и спаслась лишь чудом.

Она едва не сделала это. Едва не освободила демона.

– Да-да, я скажу. Уже говорю, – лепетал Хортрэп, не сводя глаз с демона.

Видеть Хортрэпа таким перепуганным было настолько же упоительно, насколько и тревожно. Что бы случилось со старым колдуном, не предпочти он признаться?

– Тогда послушаем, – кивнула София. – Начни с истории Портолес и закончи жуткой демонщиной, которая случилась на поле боя. Выложи все без утайки, и будем считать, что вечер удался.

– Как тебе угодно, – ответил Хортрэп и наконец сел.

Канг Хо чуть смягчился, когда Чи Хён спросила его о семье. Сама она, пересекая темный лагерь, испытывала неожиданную тоску по дому. Что бы ни вышло из этой войны, пусть даже каждая битва будет заканчиваться таким вот хаосом, Хвабун останется в стороне, на окраинах Непорочных островов он будет защищен от зла. Эта мысль грела ее, пока они со вторым отцом взбирались на холм, где Чи Хён всего две ночи назад разговаривала с Феннеком и Хортрэпом. Но как только стражники добрались до вершины и отошли достаточно далеко, Канг Хо тут же на нее набросился.

– Ладно, Чи Хён, ты поразвлеклась, – сказал он, яростно пыхая чужой трубкой. – А теперь ответь, какого демона все это значит? Предполагалось, что на мое серебро ты наймешь достаточно людей, чтобы привлечь внимание пары имперских полков – но не всей же Багряной империи! А теперь это… это безумие – Азгаротийский полк спровоцирован на прямое боестолкновение! Твое счастье, что здесь был Хортрэп, без его помощи ты бы не справилась.

– Хортрэп не имеет к этому никакого отношения. – Чи Хён старалась говорить ровно и не жестикулировать больной рукой. – Мы все еще разбираемся, что произошло. Пока выглядит так, будто какая-то уловка имперцев им же самим вышла боком. Я приказала всем держаться подальше от поля, пока не рассеется дым. Битва была в разгаре, и вдруг – мертвая тишина. Солдаты потом рассказывали, что земля расступилась и поглотила весь гребаный полк. Никто из пленных азгаротийцев и мьюранцев не смог ничего объяснить. Впрочем, с ними еще не закончено: пока мы тут разговариваем, один из моих капитанов сейчас допрашивает азгаротийского полковника.

– Ты захватила полковника? – Отец, похоже, был взволнован, хоть и старался этого не показать. – Как тебе удалось?

– Он командовал, находясь в тылу. Прятался в фургоне на дальнем краю долины. Мои люди поехали грабить неприятельский лагерь, ну и сцапали голубчика.

– И тем не менее, – сказал Канг Хо, пытаясь вновь завестись, – твоя победа выглядит случайной. Подозреваю, ты потеряла гораздо больше, чем получила. Сколько у тебя погибло людей?

– Много, – тихо ответила Чи Хён. – Чересчур.

– Тебе повезло, дочь моя, очень-очень повезло, что я прибыл вовремя. А еще больше повезло с тем, что полк из Тао ведет моя давняя подруга Ждун. Она все еще считает, что мы можем договориться.

– Да неужели? – Чи Хён вгляделась в дымку, которая так и не ушла из долины. Интересно, уйдет ли она когда-нибудь, или придется посылать разведчиков, чтобы узнать скрытую там правду? – Что ж, полагаю, вы оба будете разочарованы. Боюсь, что планы изменились.

Это рассердило отца, и он несколько секунд мрачно взирал на Феннека, а тот пожал плечами и сказал:

– Ты всегда говорил, что она пошла в тебя.

– Чи Хён… – начал отец, но возле командирского шатра дважды долго протрубил рог, что означало прибытие посла.

Она отправила Феннека за новостями, и, когда он ушел, отец сделал еще одну попытку, смягчив тон:

– Послушай меня, дочь. Ты развлеклась, получила удовольствие, но реальность такова, что ты загнала себя в тупик. И если не хочешь получить к обеду войну, которую не удастся остановить, нужно действовать ловчее и… и… О нет, нет-нет, Чи Хён, ты же не такая дура!

Очевидно, ей не удалось скрыть восторг.

– Уже слишком поздно, папа. За роль, которую ты предложил, я тебе благодарна, но теперь выбираю другую, получше.

– Чи Хён, я ни за что не отпустил бы тебя, если бы допускал такой риск, – проговорил отец, взглянув на ее отсутствующие пальцы. – Это уже не игра, это…

Она врезала ему в челюсть раньше, чем осознала, что творит. И похоже, не сила удара, а изумление заставило его отшатнуться. Чи Хён схватила его и прорычала, почти уткнувшись носом ему в лицо:

– Вы с Феннеком любите это слово, но не было игры! Никогда! Адские демоны! Здесь погибли люди, много людей. Кого-то из них я знала, а кого-то – нет, но из вашей затеи ничего бы не вышло, если бы сотни, тысячи людей не легли в могилу. Я убиваю врагов, я теряю друзей, а ты читаешь мне лекции про игры? Пошел ты, Канг Хо! Пошел к хренам собачьим!

Он вроде бы смутился. Кивнул. Присев, чтобы подобрать оброненную трубку, тихо произнес:

– Пожалуйста, не гони меня. Я по-прежнему твой друг, но я также один из твоих отцов. Называй меня любыми словами, но пусть среди них останется слово «папа».

– Грхм! – Она закрыла глаза, глубоко вдохнула, а когда снова открыла, взмахом руки запретила встревоженным стражникам приближаться. – Ладно, папа. Но давай будем реалистами. Мы знаем, каковы были ставки. А теперь я их повышаю. Намного.

– Выслушай меня, умоляю, – произнес он тем просительным тоном, который всегда пробирал ее первого отца до печенок. – Позволь договориться с империей о перемирии. Ты же сама сказала, что это не игра. Помнишь, мой план предполагал гораздо меньше риска для всех. Я не желал смертей, не желал горя. Я смогу вернуть благосклонность империи, если мы будем действовать быстро, если предложим свою версию случившегося, убедим королеву, что Пятнадцатый полк совершил неспровоцированную агрессию. Мы все еще можем взять Линкенштерн, а это означает, что у тебя есть возможность сделать великое и доброе дело.

– Мы оба знаем, что у меня не осталось выбора, – возразила Чи Хён, надеясь, что его разум возобладает над эмоциями. – Даже если империя решит закрыть глаза на это и прочие мои преступления против Короны, я должна заботиться о собственном доме. Если вдруг уступлю и скажу войскам, что мы объединяемся с имперцами, после того как целый год дрались с ними ради дерьмового приграничного городишка, то половина уйдет. Лучшая половина.

– Они наемники, Чи Хён, а наемники делают то, за что им платят, – снисходительно улыбнулся отец. – Не подменяй понятий. Ты хочешь напасть на империю, потому что молода, честолюбива и достаточно наивна, чтобы верить в победу. Ничего больше.

– Есть кое-что еще! – яростно возразила Чи Хён. – Багряная империя – чума Звезды, и я…

– О бог морей!

– Так и есть, и ты это знаешь! После гражданской войны Черная Папесса исподволь заправляет всем, и к чему это, по-твоему, приведет? Ее миссионеры расползаются по Лучам Звезды, и как только империя оправится от внутренних распрей – не будет силы в мире, которая остановит святош. Они научились выигрывать войны без боя, папа. Наберут достаточно обращенных – и вся Звезда склонится перед Диадемой… Это, может быть, последний шанс остановить Цепь!

– Сказано с пылом истово верующей, – покачал головой Канг Хо. – Джун Хван никогда не простит, что я пел тебе эти старые песни.

– Послушай меня, папа, в кои-то веки! Сделай я все по-твоему, мы получили бы Линкенштерн, вольное государство, бастион свободы… Но сколько пройдет времени, прежде чем Диадема и все непорочновские обращенные решат, что мы – еще одно Затонувшее королевство, нуждающееся в духовном очищении? Если уйдем сейчас, когда война трудна, но победа возможна, у нас не будет другого шанса – никогда!

– Бог морей видит: я ошибался в тебе, – сказал Канг Хо, нанося самый подлый удар. – Ты в точности как твой первый отец.

– Ну что ж, скажу одно в его пользу: он никогда не порывался убить моего возлюбленного. – Чи Хён скрестила руки на груди.

– Кого убить? – Отцовское недоумение выглядело искренним.

– Гын Джу! Ты помешал ему уехать со мной! И убил бы его, если бы папа тебя не остановил!

Тут Канг Хо, как она и рассчитывала, что-то такое припомнил. Он пыхал трубкой, тянул время – вероятно, решал, какой взять тон, покаянный или покровительственный. На радость Чи Хён, он выбрал последнее. Ей хотелось, чтобы ее отец был честным мерзавцем, а не обаятельным обманщиком.

– Значит, Феннек проболтался? Ну, что бы этот лис тебе ни наплел, я держал Гын Джу на Хвабуне, но не собирался его трогать. Не говоря уже о казни! Неужели ты и правда считаешь меня способным на это?

Когда она не ответила, он продолжил:

– Послушай, ты сможешь спросить его сама, если прислушаешься к голосу разума и сделаешь по-моему. Как только вернемся на непорочновскую почву, я пошлю ему весть, чтобы встречал нас в Линкенштерне, и вы с ним поступите, как сочтете нужным. Какое мне дело, если ты решила начхать на пятисотлетние традиции нашего дома и выйти замуж за своего стража добродетели? Джун Хван, может, и не простит такого позора, но я всегда буду тебя любить.

– Значит, Гын Джу по-прежнему на Хвабуне, в безопасности?

Вот он, момент истины: если папа солгал ей снова…

– Гм… Нет, не на Хвабуне, – виновато признал Канг Хо. – Но в безопасности, клянусь. Он с лучшей воительницей, какую знает Звезда.

– С Софией? – Когда у отца отвисла челюсть, Чи Хён двинула ему в грудь так сильно, что ушиблась о железные пластины под холщовой одеждой. – Женщина, убить которую ты уговаривал кавалерессу Сингх? Интересно, какие указания ты дал ей насчет спутника Софии?

– Как… Да обгадят меня боги, она же не…

– Она в моей армии, получила чин капитана. Не сомневаюсь, она придет в восторг, увидев тебя. Вспомните старые времена…

Он заозирался, как будто призрак Холодного Кобальта вот-вот мог выскочить из темноты, а когда повернулся к дочери, в его глазах стояли слезы.

– Ты разбиваешь мне сердце, Чи Хён.

– Точно так же, как ты разбил такими песнями сердце дедушки.

– Она же убьет меня, Чи Хён! Проклятье! Убьет – прямо здесь, у тебя на глазах!

Несмотря на все содеянное вторым отцом, Чи Хён искренне посочувствовала ему. И сказала, потрепав по плечу:

– Без моего разрешения не убьет. И хотя ты вел себя как последняя сволочь, я не чудовище. – Она надеялась, что не ошибается ни в первом, ни во втором. – Побудь здесь и подумай, выступить с нами против Самота или сесть на лошадь и, к демонам, убраться из моего лагеря. Но если ты откажешься, папа, я не дам никаких обещаний. А теперь извини, пора выслушать доклад моего капитана.

Было бы мило с его стороны сказать что-нибудь ободряющее, например, что из нее получился отличный генерал, но он только смотрел и молчал. Что ж, и на том спасибо. Похоже, Феннек уже готов припустить вверх по холму.

Отец остался на вершине, провожал ее оттуда взглядом. Когда же Феннек зашептал ей на ухо, а потом, по ее требованию, повторил громче удивительно твердым голосом, Чи Хён порадовалась, что отец не спустился.

Вернувшись на холм, она разразилась диким хохотом, и тотчас забылась всякая боль, а дневная битва вдруг показалась пустяком. Отец, должно быть, понял по ее лицу: произошло нечто крайне серьезное. Наверное, он бы меньше испугался, если бы у нее вдруг отвалились руки.

– Что там? – спросил он. – В чем дело?

Чи Хён попыталась заговорить, но голос сорвался.

Она встречалась с этим человеком всего несколько раз. Одна из причин ее бегства с островов – желание расстаться с ним. Но никогда она не желала ему большего горя, чем отвержение.

Кто мог совершить такое злодеяние? Кто, кроме нее?

– Ты меня пугаешь, Чи Хён. Что стряслось?

– Я… – Как ни ужасно, снова вырвался смех. – Я только что…

– Что? Что ты сделала?

– Убила моего жениха, – проговорила Чи Хён, пытаясь хотя бы вспомнить, как выглядел принц Бён Гу. – Убила его, отрезала голову, затолкала в рот белый шарф, который он носил в знак скорби по мне, а потом завернула все это в кобальтовое знамя, положила в ларец и под покровом темноты доставила в казарму Линкенштернского гарнизона.

Ее отец несколько раз открыл и закрыл рот. Не дождавшись от Канг Хо ни звука, она ответила на немой вопрос:

– Я этого не делала, клянусь. Но расскажи это императрице Рюки: она только что объявила войну Кобальтовому отряду. А еще предложила должность губернатора Линкенштерна тому, кто принесет ей мою голову. Вот так – просто и незатейливо.

Да, просто и незатейливо. Как и все это багряноимперское приключение. Но напрасно Чи Хён ждала, что второй отец поднимет крик. Вместо этого он шагнул вперед и обнял ее, и хотя спине стало больно, а жжение в руке сделалось и вовсе невыносимым – генерал не пролила ни слезинки. Она была слишком занята обдумыванием дальнейшего.

После встречи с Хортрэпом София ощутила настоятельную потребность какое-то время побыть без Мордолиза. Прежде чем войти в палатку пленника, она в темноте между кострами опустилась на колени и с небывалой нежностью принялась чесать демона за ушами. Он заскулил от счастья и лизнул ее дрожащую руку.

– У нас с тобой есть история, старый демон, – сказала она. – Надеюсь, нас обоих ждет лучшее будущее. А теперь ступай. Займись чем хочешь, лишь бы это не вредило смертным.

Он унесся большими прыжками, не удостоив ее даже прощальным лаем. София сразу пожалела о своей беспечности – как далеко он уйдет от лагеря и чем займется?

Связанный демон жил у нее почти двадцать пять лет, но и теперь она знала о нем не намного больше, чем в начале. Не сомневалась лишь в одном: прежде чем ему что-то предлагать, надо семь раз отмерить. Слова, прозвучавшие в Хортрэповой палатке, София обдумывала много часов, и с учетом того, как удачно все обернулось, это урок, пускай и очевидный. Имея дело с демоном, не спеши и хорошенько думай.

Наконец она собралась с силами и встала. Предзимний холод пробирал сквозь юбку и блузку, которых София не надевала с тех пор, как ее почтил визитом Эфрайн Хьортт. Сегодня наряд сидел на ней плохо – женщина, которая сшила его с мужниной помощью, имела больше груза на костях и адски меньше – на сердце. Она попыталась восстановить в памяти, что говорил ей Лейб, работая при свете очага, – она так смеялась, что укололась иглой… но не вспоминалось. Звук его голоса едва всплывал, хотя прошел всего год с тех пор, как у нее отняли мужа. София редко лелеяла приятные воспоминания; обычно она старалась не думать о нем, так меньше боли. Вряд ли это было правильно. А теперь она вообще не понимает, почему он погиб. Если Портолес рассказала Хортрэпу правду и королева Индсорит невиновна, то что, во имя всех адов, София делает здесь, зачем воюет против Багряной империи? Весь год она готовилась отомстить за мужа – но кому теперь мстить?

Очевидно, она делает только то, что ей лучше всего удается: массово губит людей без малейшей долбаной причины.

София подошла к палатке, и стражники отдали честь; похоже, ее ждали раньше. Посмотрев на темный полог, она едва не развернулась и не отправилась обратно в свой шатер: шок, пережитый в палатке Хортрэпа, сошел на нет, остались только предельная усталость и опустошенность. Что за собачий день! Она взбиралась на горы, воевала с имперцами, сражалась с друзьями, общалась с демонами и в довершение всего получила откровения, которые плохо укладывались в голове. То, что первые новые Врата на памяти людей разверзлись прямо у их ног, уже было достаточно жутким сигналом, возвестившим, что силы более могущественные, чем София могла вообразить, активно ищут возможности перекроить мир. Но была и другая часть церемонии – то, что Хортрэп считал истинной целью жертвы имперцев, а открытие Врат – только частью цены, уплаченной ими, чтобы завершить ритуал. Могла ли она поверить, что такое возможно?

Да, решила София, в это все же придется поверить. Хортрэп боялся за нечто большее, чем собственная жизнь, когда выкладывал ей правду. Если он верит, что так и было, то и ей сомневаться не след.

А это означает, что Звезда нынешняя не похожа на Звезду прежних дней, всех пятисот предыдущих лет. Возможно, мир уже никогда не станет таким, каким был нынче утром, когда она переругивалась с еретиком, копавшим могилу для монахини Цепи. Слово о сегодняшнем чуде разлетится быстро, и вся Звезда содрогнется перед сильнейшим колдовством Вороненой Цепи. Уверуют все. Как называют это цеписты? День Становления?

Это почти безнадежно принизило случившееся с Лейбом и жителями Курска. Почти убедило Софию проверить, не вернулся ли Марото зализывать раны. Ей хотелось увидеть его лицо, когда он обнаружит, что Пурна жива, и все потому, что какой-то испорченный пижон из старой столицы обходился со своей собакой лучше, чем София со своей. Почти побудило ее доковылять до своей палатки, зарыться лицом в подушку и проспать несколько дней кряду, прячась в снах не таких безумных, как явь.

Почти… Но недавно София отложила допрос пленницы, которая согласилась говорить только с ней, и женщину убили посреди ночи. Настало время выколотить правду из Эфрайна Хьортта. Если допустить, что Портолес была права и королева Индсорит не посылала его в Курск, то кто же послал? Очевидное подозрение падало на Вороненую Цепь, но София уже завязала с подозрениями и настроилась на факты. Когда под имперской армией распахнулись Врата, вся кавалерия Пятнадцатого исчезла вместе с большей частью полка, и Хьортт – единственный, кто остался в живых.

Не проходило и суток, чтобы София не кляла себя за то, что не закончила работу, что дала людям Хьортта шанс спасти его от огня, – но теперь она благодарила звезды и демонов за то, что припасла его на будущее. Кто знает, что он расскажет, – может быть даже, она и сегодня его не убьет. Правда же, выйдет затейливо, если пойманный ею Эфрайн Хьортт всякий раз будет выдавать новый секрет, а она – назначать ему новую встречу?

– Добрый вечер, капитан София, – сказал стражник, когда она стряхнула задумчивость и приняла предложенный им фонарь. – Полковник плох, цирюльник не уверен, что переживет ночь. Вроде не способен двигаться, но мы для надежности приковали его к раме.

В точности так же, как приковали сестру Портолес. Впору задуматься, не помогает ли Софии кто-то на небе или под землей. Бывает всякое, как говорят в Цепи, и, возможно, что-нибудь даже и выгорит.

– Спасибо. Я недолго.

Человек застонал, когда свет фонаря осветил изножье его койки. И как ни вымоталась за день София, как ни изменилась она за последний год, его страдание вызвало у нее улыбку.

– Добрый вечер, полковник Хьортт, – произнесла она, неторопливо пересекая палатку. Старый трюк, чтобы сердце пленника затрепетало еще до начала допроса. – Что, много времени прошло? И тем не менее все свежо, как вчера?

– Времени прошло много, но недостаточно. – Голос прозвучал совершенно не так, как ей помнилось. – Я все гадал, как такое возможно… Даже после всего случившегося хотел, чтобы это оказалось правдой, но сомнения оставались. Но… но это и правда ты.

София была рада, что облачилась в знакомый ему наряд. Свет достиг одеял, пленник закрыл глаза, а она едва не уронила фонарь. Кем бы ни был искалеченный старик, это не Эфрайн Хьортт. Она подошла ближе, поднесла лампу почти к лицу лежащего, как будто от этого его восковая личина могла растаять, являя лицо врага. София вроде разглядела сходство в линии носа, несмотря на бинты. Но нет, ей просто померещилось. Она и впрямь узнала его. Просто не видела так давно, что не смогла осознать это сразу…

Пятнадцатый. Конечно же. Долбаный Пятнадцатый полк из гребаного Азгарота.

– Отлично разыграно, Кавалера, – сказала она, садясь на край его койки и затеняя фонарь, чтобы пленник снова открыл глаза. Как ни была она разочарована, приходилось уважать коварство противника. – Тебя выдернули из отставки, чтобы меня заманить? Дезинформация – отличный ход: я все равно в конце концов явилась бы за кавалерией Пятнадцатого, но стоило внушить мне, что полком по-прежнему командует этот гадкий мальчишка, и я повелась.

Полковник медленно открыл налитые кровью глаза, и в них стояли слезы. Он выглядел безнадежно старым.

– Ты… ты меня помнишь?

– Помню ли я тебя? Поганец, ты задолбал меня хуже, чем все другие полковники, вместе взятые! Как думаешь, почему я в итоге решилась на эту безумную, самоубийственную кампанию по штурму Диадемы? Ты годами держал нас в горах, не давал даже одним глазком взглянуть на короля Калдруута. – София изумленно покачала головой. Двадцать с лишним лет тому назад она проклинала имя этого вояки почти так же яростно, как имя короля, которому он служил, но, увидев полковника спустя много лет, признала, что этот азгаротиец просто играл свою роль – так же как она играла свою. К тому же он всегда сражался честно, чего никак нельзя было сказать о его соратниках. – Доминго Кавалера, командир Пятнадцатого полка из Азгарота. Я понимаю, ты мне вряд ли поверишь, учитывая обстоятельства, но, клянусь шестью связанными мною демонами, адски приятно увидеть лицо из былых времен.

– Прости, если не разделю твоего чувства, – прорычал он, и кровь потекла из-под бинтов.

– Ай, гадство! Дай-ка я это уберу. – София промакнула его подбородок рукавом. Она ничего не могла поделать со своей улыбкой. В далеком прошлом чего бы она только ни отдала, чтобы увидеть его лежащим вот так, поверженным, а сейчас… сейчас она лишь сочувствовала ему. Такой же, как она, пережиток ушедших дней, выдернутый на последнее задание. – Глупо держать тебя, калеку, в цепях. Я прикажу немедленно расковать. Желаешь ли еще чего-нибудь, полковник Кавалера? Поесть, выпить, покурить? Ползучку от боли? Все, что угодно, принесу лично.

– Да, – сказал он, и дальше его слова падали тяжко, как молот, кующий меч. – Ты можешь отдать мне пальцы моего сына.

София застыла:

– Что?

– Его пальцы, женщина, – ты же забрала их? Уже достаточно плохо, что ты сожгла его, как колдуна. Он прибыл в склеп похожим на гребаного вора.

София вытаращилась на старого противника, попыталась что-то сказать… но ничего не вышло.

– Я теперь Хьортт, Доминго Хьортт. Я сохранил фамилию жены, пусть ее и не стало.

– Полковник… Хьортт? – София вернулась на землю и теперь словно тонула в ней, погружаясь до беспросветных глубин, где, как говорят кремнеземцы, Изначальная Тьма породила всех чудовищ и демонов мира, худшие из которых были названы смертными. Она не могла открыть глаза, не могла сделать ничего, разве что долго, печально вздохнуть. Она все-таки убила Эфрайна Хьортта, даже не зная об этом. И в этот миг София поняла, что не способна выполнить обещание, которое дала ему в Курске: ни единая слезинка не отметила ухода юного полковника, направившего ее на эту залитую кровью тропу, на путь, казавшийся столь очевидным год назад, а нынче сгинувший в тенях.

Теперь София единственная, кто выжил после того дня в Курске, а ответов не больше, чем изначально. Ей уже не узнать от Эфрайна Хьортта, кто его послал. Тогда она была настолько убеждена, что знает это, что даже не спросила его, прежде чем отрезать пальцы и сжечь. Прости ее, Лейб, она – то самое бешеное чудовище, каким ее всегда считали враги. Без разницы, империя или деревня, – все, к чему прикасается София, превращается в руины. Даже если бы младший Хьортт оказался здесь, даже если бы дал ей долгожданный ответ, это ничего уже не изменило бы. Потому что Софии известна настоящая правда: муж и односельчане погибли из-за нее. Если бы она не пришла к Лейбу после отречения от багряного трона, не уговорила бежать с нею в дом его детства, он и все местные жители остались бы живы. Вот почему шесть демонов сперва притянулись к ней, когда София с Пятью Негодяями их связывала. Куда бы она ни пошла и что бы ни делала, она сеет горе и смерть.

Открыв глаза и уставившись в темный угол палатки, она наконец поняла, почему Мордолиз не исполнил ее желания, не защитил их с Лейбом. Даже демон не может спасти тебя от себя самой.

– Ты скажешь мне кое-что? – спросил ее Доминго усталым, сломленным голосом. Когда София тяжело пожала плечами, он уточнил: – Там, на поле… что случилось? Что я такое выпустил, позволив цепистам совершить ритуал?

– Там? – София посмотрела на Доминго и увидела свои горе и вину, отраженные, как в зеркале, в изувеченном и смертельно усталом лице. По крайней мере, в аду не будет одиноко. – Да ничего особенного. Просто конец света.

– Ага, – сказал Доминго, как будто именно такого ответа и ждал, но все равно не рад был услышать. – Ну и куда теперь отправляться старому нераскаявшемуся грешнику?

– А ты как думаешь? – произнесла Холодная София, потому что им осталась только одна дорога. – Умирать, но не сдаваться.