Корона за холодное серебро Маршалл Алекс
– По ножу из каждой ее матери, – ответил дедушка, наклонившись так, чтобы шептать внуку на ухо, будто лагерь кишел шпионами, только и мечтающими узнать секреты старика. – Они никогда не промахивались, Мрачный, никогда.
– Ха!
– Это все, что ты умеешь сказать? «Ха»! Эй, парень, видишь вон тот холм?
Да, Мрачный видел: лагерь упирался в подножие зловещей горы и частично на него заходил, а там, где подъем становился по-настоящему крутым и палатки заканчивались, торчал клочок бурой травы. Наивысшая точка в округе, кроме самой горы и кряжей, стенами встававших по обе стороны лагеря. Мрачный, не нуждаясь в пояснениях, направился туда, где Язык Жаворонка пронзал садившееся солнце.
– Ну вот, – сказал дедушка, когда Мрачный наконец взобрался на холм; у его ног лежал грубый символ из камней, а дальше распростерся целый мир. – Есть на что посмотреть. Теперь твоя непорочновская девка влипла!
Так оно и было. Снизу из лагеря виднелся только край травянистого подъема по ту сторону долины, но отсюда холмы предгорий казались почти такими же плоскими, как равнины, в которые они переходили, и вся местность, проклятье, выглядела так, будто была покрыта какой-то опасной сыпью. Имперский лагерь был не вдвое больше Кобальтового, но находился близко. От ближайшей к ложу долины багряных палаток не более часа ходу; от начала долины до первой заставы кобальтов – и того меньше.
– Хорошего мало, – уныло произнес Мрачный.
Их время почти вышло: уже завтра может начаться битва, и какого демона они будут тут делать? И конкретнее: как быть с дедушкой? Он не ждал, что старик поймет его желание, даже потребность, сражаться на чужой войне, но и не мог бросить родича и идти в бой один: если он погибнет, что станется с Рогатым Волком, не ходящим на своих двоих уже больше десяти лет? После всех приключений они, похоже, упустили шанс поговорить с Марото, бой может начаться до того, как им выпадет вторая попытка. Нужно уходить в горы сегодня же ночью, если они не хотят впутываться в дела внешнеземцев, но это значит покинуть дядю, не дав ему шанса все исправить… и покинуть Чи Хён, что едва ли не хуже.
– Мало хорошего? – фыркнул дедушка. – Напротив, парень, все выглядит демонски здорово. Знай я, что они здесь вспомнили, как воевать всерьез, я бы еще в первый раз ушел из саванн с Марото.
– Да ну? – Мрачный ни разу не слышал, чтобы дедушка называл сына этим именем.
– Да, – подтвердил дедушка. – Я уже почти отказался от этой мысли, но у меня, похоже, еще остается надежда попасть в Медовый чертог Черной Старухи. Если такая свора имперских шавок не отправит меня к предкам, то я, чего доброго, воображу, что бессмертен.
– Ты что же, хочешь, чтобы мы протянули руку Кобальтовому отряду? – У Мрачного чуть полегчало на душе – это был наилучший выход. Он не видел Чи Хён с тех пор, как София привела к ней ее возлюбленного, – как будто Мрачному было этого мало, чтобы проникнуться неприязнью к особе, которая звалась Холодным Кобальтом, – и мысль, что появился повод навестить генерала, обрадовала его почти так же, как устрашила.
– Если ты после этого расщедришься на улыбку, – сказал дедушка, постучав костяшками пальцев по черепу внука. – Кто бы ни воевал, дери его демон, с имперскими псами, протянувшими свою Цепь до самых саванн, я подниму копье с ним на пару. Кроме того, тот белый колдун хочет, чтобы мы ушли, и тем больше причин остаться.
– Хортрэп? – поперхнулся Мрачный.
Если дедушка узнает…
– Ты живенько танцевал, чтобы скрыть это от меня, Мрачный, хотя зачем – я ни в жизнь не дотумкаю. Ты думал, я так разозлюсь из-за его участия в деле, что поползу за ним на брюхе, кусая за лодыжки? – Дедушка потрепал внука по голове. – Что ж, я мог бы – когда-то давным-давно. Но он заглянул сюда однажды вечером, когда ты был с этой синеволосой… девой. Мы побеседовали, а потом еще пару раз.
– Мать твою, дед! – сказал Мрачный, как всегда пораженный дедовой выдержкой. – И ты все это время знал? Я думал, что ловко скрываюсь.
– Как елка в чистом поле.
– Ха. И о чем вы говорили?
– Не твое дело, – буркнул дедушка. – Тебе и своих секретов хватит, я тоже имею право на парочку. Главное, он хочет, чтобы мы оба ушли, и хочет очень сильно, вот почему я решил остаться. Мне страшно, как всякому смертному, но я не боюсь таких, как он. Давай топай, уже к вечеру клонит, и если нам завтра умирать, то я собираюсь прежде хорошенько выспаться.
Хотя до самого жестокого сражения в жизни Чи Хён осталось всего ничего, генерал не сдержала улыбки, когда они расселись вчетвером за столом в ее шатре. Первый раз почти за год сидели вместе, пили калди и передавали друг другу кальян, и, как бы ни изменился мир, они остались прежними. Конечно, теперь она улавливала много больше по мелким признакам вроде гневных взглядов, которые Гын Джу бросал сквозь вуаль на Феннека, и нахальных ответных подмигиваний того или скептического настроя Чхве в отношении обоих других стражей, но это было всегда, просто старательно скрывалось.
– Вы уверены, что незачем звать остальной совет? – спросил Феннек, кивая на карту. – Показывать это всем сведущим?
– Если бы генералу понадобились сведущие, брат Микал, она бы уж точно не пригласила вас, – сказал Гын Джу, отхлебывая калди.
– В этом лагере я многим дал куда больше поводов желать мне зла, Гын Джу, так что не буду усложнять положение, – парировал Феннек. – Чи Хён вроде бы справилась с этим, и…
– Хватит лаяться, – сказала Чхве, и такие слова, услышанные из ее уст, побуждали угомониться. – Генерал удостоила нас высшей чести. Кто еще, кроме ее телохранителей, должен знать о каждом ее шаге?
– Я делал это много раз и знаю, что дело не ограничивается присмотром трех человек, – произнес Феннек, все-таки смягчивший язвительный тон. – Если генерал хочет лично участвовать в таком серьезном бою – чего я по-прежнему не советую, с защитным демоном или без, – то остальным командирам нужно знать, как ее найти. Эффективная армия – это слаженная армия, и планы, над улучшением которых мы корпели сотни часов, могут в момент пойти прахом. Если такое случится, нам понадобится приказ командира, чтобы перестроиться, поэтому генерал не может находиться слишком близко к линии фронта, а остальные офицеры должны иметь представление, как до него добраться. Хоть это-то ясно?
– Если бы вы, павлины болтливые, дали мне вставить слово, то я бы ответила, что остальные офицеры уже изучили этот план. Даже несколько раз. – Чи Хён зевнула: булькающая трубка ослабляла действие калди. – Багряные согласились встретиться с нами в полдень, и я хочу, чтобы все были готовы к рассвету. Нет, за час до рассвета, просто на всякий случай. А сейчас нам лучше представить, что это наша последняя ночь на Звезде, и сделать то, о чем мы пожалеем, если переживем завтрашний день.
Феннек закатил глаза, Гын Джу закашлялся и отвернулся к стенке, а Чхве просто озадаченно уставилась на генерала. Ситуация так быстро запутывается… Хотя завтрашняя битва и тревожила Чи Хён, ее радовало, что эти трое здесь и будут сражаться бок о бок с ней, как в ту роковую ночь Осеннего праздника, когда она осознала свое призвание.
– Генерал, – обратился снаружи один из стражников, – господин Безжалостный и господин Мрачный просят аудиенции.
– Пусть войдут! – Чи Хён спохватилась, что буквально прощебетала это, и потерла щеки, изображая преувеличенную усталость, а на самом деле чтобы скрыть румянец.
– Разве не слишком поздний час, чтобы встречаться с простыми наемниками? – спросил Гын Джу, и Чи Хён, так долго прожившая вдали от него, не поняла, глумится он или вправду ревнует.
– Ну, не знаю, – возразил Феннек, ухмыляясь стражу добродетели. – Генерал всегда должен подстраиваться под свои войска.
– Эй, вы! – шикнула Чи Хён, втайне странным образом наслаждаясь тем, что в новой жизни ее хвабунская команда создает такую же разноголосицу, как встарь. – Они, наверно, просто хотят сообщить, что уходят. Они никогда не обещали…
Чи Хён умолкла, когда знакомая фигура вступила в командирский шатер и причина промедления стала очевидна: Мрачному пришлось снять со спины дедушку, прежде чем войти в невысокую палатку, и теперь он держал старика на руках, как зловреднейшее дитя на Звезде. Во всех треволнениях последних дней она не сумела выкроить время, чтобы повидаться с варваром, а теперь он сам пришел к ней – неужели и правда лишь попрощаться? Их дело касалось Марото, и, если оно уже сделано, Чи Хён может впредь не увидеть Мрачного…
Старик произнес:
– Извините, что прерываем, генерал Чи Хён Бонг, генерал Кобальтового отряда, вторая дочь каких-то непорочных, которых я не знаю и никогда не узнаю, но нам с внуком нужно перемолвиться с вами словечком.
– Гм… Генерал. – Похоже, что ни присутствие деда, ни сидевшая за столом свита Чи Хён не помогли Мрачному расслабиться.
Но тут Чхве хлопнула в ладоши и поднялась.
– Мы уважим ваши тайны, – сказала дикорожденная, взмахом руки предлагая Феннеку и Гын Джу выйти за ней.
Чи Хён оценила этот жест, но своеобразный словарь Чхве в этот раз оказался особенно убийственным – что плохого в словах «конфиденциальность» или «частное дело»? Слово «тайны», примененное к Мрачному, прозвучало демонски дразняще, но совершенно некстати. А затем Чхве, подумать только, обратилась к Мрачному:
– Твой дядя справился со своей слабостью?
– Сомневаюсь, что ему это когда-нибудь удастся! – Речевой оборот Чхве старик оценил выше, чем Чи Хён. – Прибавляй страх роста, мой сын был бы великаном.
– Предпочтение не сражаться – не то же самое, что бояться сражения, – заметила Чхве тем же укоризненным тоном, каким этот покрытый шрамами старикан всегда пользовался при обращении к Чи Хён. – Я видела, как умело он избегает боя, как его глаза двигаются, а тело нет и как быстро он наносит удар, если не остается другого выхода. Когда он выберет кровопролитие, то, я уверена, он докажет, что не заслуживает вашей насмешки. Спросив о его слабости, я оговорилась. На самом деле я имела в виду его раны.
«Оговорилась»? За годы, проведенные вместе, Чхве постоянно высказывалась причудливо, но такого слова из уст дикорожденной Чи Хён не слышала никогда. Обычно Чхве поясняла или переводила, это да, но в целом обращалась со своей речью столь же осторожно и выверенно, как с мечом. Судя по взглядам, которыми обменялись Феннек и Гын Джу, они тоже были заинтригованы такой сменой риторики.
На старика это произвело куда меньшее впечатление.
– Мальчик и правда искусно избегает драк, с этим я согласен. Полагаю, вся ваша болтовня означает, что Могучий Марото не рвется в серьезную схватку?
– Не рвется, – сказала Чхве. Что это – в ее голосе прозвучала нотка печали? – Но его сдерживает честь, а не страх. Вы назвали его Трусливым, но это неверно. Он незрел, но силен. Он ранен, но не безнадежен. Он обескуражен, но предан. Он тороплив. Слишком тороплив. В нем обитает демон, но, я думаю, он может его победить. Он справится лучше, если ему помогут клыки друзей.
Эти слова застигли старика и Мрачного врасплох, а ведь они даже не представляли, насколько редким событием была такая речь, – обычно Чхве становилась разговорчивой, когда кто-нибудь совершал серьезную ошибку, требовавшую кропотливого исправления. Чхве отвесила короткий поклон и поспешила прочь, но Гын Джу с Феннеком будто забыли выйти.
– Ладно, надеюсь, вы нас извините… – начала Чи Хён, но Мрачный впервые за время знакомства ее перебил:
– Не, они могут остаться… генерал, – быстро добавил он, глядя куда угодно, только не на нее. – Мы всего на минутку, и я не против, чтобы ваши командиры и телохранители услышали то, что я хочу сказать.
– Так говори уже, – поддел почти беззубый Безжалостный. – Или я скажу.
– Я знала, что вы пришли в Кобальтовый отряд по своему личному делу, – сказала Чи Хён, кланяясь двум варварам и спиной ощущая взгляд Гын Джу. – Я высоко ценю время, проведенное в вашем обществе, но если вы не желаете быть застигнутыми войной, в которой у вас нет интересов, то вам пора уходить. Я… в восторге от того, что вы зашли попрощаться.
– Не, – возразил Мрачный и встал на одно колено, по-прежнему держа деда на руках. – У меня в этом есть интерес, генерал Чи Хён Бонг, вторая принцесса Хвабуна, дочь Джун Хвана и Канг Хо Бонгов: это вы. Я обязуюсь сражаться за вас, потому что вы первый человек из тех, кого я встретил за пределами саванн, который заслужил мое полное уважение и даже сверх того, что я могу отдать. Если вы говорите, что это достойная война, я верю вам.
Теперь Мрачный смотрел ей в глаза, и Чи Хён не знала, кто больше смущен и озадачен этой декларацией – она, Мрачный или ее страж добродетели. Зеркала не было, а на Гын Джу она не взглянула. Пожалуй, трехсторонняя ничья.
– Если примете мою клятву, то я ваш, пока вы не уволите меня из Кобальтового отряда.
Чи Хён кивнула, стараясь не улыбнуться, но Мрачный, должно быть, как и всегда, заметил тень улыбки, так что его глаза засияли и он медленно встал. Дедушка сделал жест, который должен был сойти за отдание чести, и объявил:
– Я иду, куда идет он, а это означает, что у вас есть и мое слово. – Он подмигнул ей слезящимся глазом. – Я бы не стал выражаться так выспренне, но одобряю это соглашение, если вы понимаете, о чем я. Обсудив восстановление…
– В другой раз, – быстро перебил Мрачный. – Теперь мы оставим вас с вашими планами, генерал. Просто хотели решить этот вопрос, а то по всему лагерю шум, что завтра будет выдающийся день. Генерал… гм… капитан Феннек, капитан Гын Джу.
– Я страж добродетели, а не капитан. – Гын Джу ответил на бесхитростный и дружелюбный взгляд Мрачного поднятием вуали. – Очень приятно наконец познакомиться – Чи Хён так много говорила о вас… Я надеюсь, когда мы победим и вернемся к цивилизованной жизни, то посидим втроем за калди. Уверен, у нас очень много общего.
– По крайней мере одно, – сказал Мрачный гораздо смелее, чем позволял себе в этом лагере до сих пор. Но его уверенность испарилась так же внезапно из-за смешка деда и громкого фырканья Феннека. – Тогда, наверно, до встречи здесь же.
– Наверно, да, – согласился Гын Джу, и Мрачный выкатился вон со всей скоростью, на какую были способны его мускулистые ноги. Гын Джу тихонько присвистнул: – Значит, вот что вы в нем разглядели.
– Вы уверены, что не хотите предложить ему вступить в вашу гвардию? – спросил Феннек. – Такую защиту, какую предлагает он, нельзя купить: она идет от сердца.
– Или откуда-то ниже, – заметил Гын Джу. – Что такое?
– Ступайте оба, – велела Чи Хён, мановением руки отправляя их в сумерки. – После этой искрометной беседы я совершенно вымоталась и думаю, что для разнообразия могла бы наконец хорошенько выспаться. Возвращайтесь не раньше чем за час до рассвета.
Феннек, как обычно, поспешил уйти, но Гын Джу задержался. Его вуаль зашелестела на ветерке, когда он склонился и прошептал:
– Как насчет всего этого: «мы можем завтра умереть»? И сказочно неудачных решений, о которых пожалеем? Я так по тебе соскучился…
– Я тоже по тебе соскучилась, – сказала Чи Хён, быстро целуя его в прикрытую кружевом щеку. – Если позовешь Мрачного и уговоришь его согласиться на тройное удовольствие, мы проведем эту ночь как последнюю.
Гын Джу поморщился и выдохнул, колебля вуаль:
– Ты серьезно?
– Может быть, на мой следующий день рождения, – прошептала Чи Хён, уже не будучи в силах сдержаться, оказавшись так близко к нему.
Когда Гын Джу вернулся к ней и между ними состоялся первый разговор, она держала его на расстоянии вытянутой руки, поскольку все еще сомневалась в правдивости чересчур благовидной истории: а ну как он рассказал ей не все? Но даже если его надежность в каких-то делах была сомнительна, Чи Хён знала, что может доверять ему в постели. О, как она тосковала по нему – каждый день, с тех пор как покинула Хвабун… Ну ладно, почти каждый.
– Вот что я тебе скажу, Гын Джу: давай вернемся в шатер и ты покажешь, как сильно по мне скучал.
Он явно стосковался по ней не меньше, чем она по нему.
София провела весь день с Сингх и ее детьми, а после пообедала с Феннеком, навешав старым друзьям на уши столько же лапши, сколько они ей. Все сомневались в исходе предстоящей битвы, но София всячески старалась их переубедить – с началом дня ей было нужно, чтобы все руки легли на эфесы, а если люди начнут терять присутствие духа уже сейчас, то и без того рискованное дело станет вовсе невыполнимым. В итоге потребовалось только пообещать ранипутрийским наемникам вдвое большую плату, чем уже посулила Чи Хён, и пригрозить Феннеку, что, если он вздумает переметнуться, она занесет его в свой список сволочей. Было приятно, что угроза все еще действовала на людей, которые знали ее с давних пор.
Ночь приближалась, и она зашла проведать Марото, но по смешкам его дружков поняла, что старый дурак так и не пришел в себя после вчерашних злоупотреблений. Дигглби дал ему что-то, чтобы проспать всю ночь, и София, перекинувшись парой слов с Пурной, отправилась гулять дальше. Делать было особенно нечего, и она неторопливо возвращалась к палатке и койке, следуя за Мордолизом, все обнюхивавшим по пути. Утром тысячи людей умрут ужасной смертью лишь потому, что кучка эгоистов вообразила, будто знает, как сделать лучше для Звезды, и одна мстительная женщина желает этим воспользоваться. Завтра могут погибнуть и старые друзья, и новые. Завтра Звезда может необратимо измениться.
Но сегодня София собиралась спать, как довольный насекоман, изжаленный любимой многоножкой. А почему нет? Мелодраму в сторону: шансы, что надвигающаяся битва не станет концом всего, велики – многие с обеих сторон дезертируют, собьются в стаи и примутся грабить беззащитные деревни, которые помогали им из страха или сочувствия, а после опять передерутся между собой. В таком порядке. Повторять по мере необходимости.
Она почти физически ощущала, как палатки гудят от тревожных предчувствий. Все, кто здесь собрался, пришли воевать… но, судя по тому, как говорили об этом остальные Негодяи и что скрывалось за похвальбой Чи Хён, очень и очень многим еще не доводилось участвовать в настоящем бою. Кто бы ни победил, утром демонам достанется больше, чем они смогут сожрать.
Мордолиз как будто вел ее куда-то по лагерю, оглядываясь через плечо, прежде чем повернуть туда или сюда, проверяя, идет ли она следом. София хотела, чтобы он хорошо себя вел в бою, и потому шла за ним, не придерживая. Она чувствовала себя как во сне… нет, не совсем – словно брела через воспоминания. Этот вечер, уже сейчас казавшийся долгим, мог тянуться вечно. Она уже бродила по таким лагерям раньше, накануне большой драки, двадцать, двадцать пять, тридцать лет назад… И после стольких выигранных и проигранных боев она снова здесь.
А, так вот чего он хотел. Пес приволок свою задницу к дружелюбному стражнику, чтобы тот хорошенько почесал старому монстру крестец. В палатку, которую охранял мальчишка, положили боевую монахиню – пусть оклемается, хотя костоправы не слишком радужно обрисовали перспективы ведьморожденной. Знай София, прежде чем наброситься на сестру, что та сплошь покрыта полузажившими ранами, это ничего бы не изменило – побои были настолько же лютыми, насколько и заслуженными. И тем не менее то, что боевая монахиня продолжала лежать без сознания, уже начинало раздражать, коль скоро армия ее хозяина Хьортта грозила атаковать, а из ведьморожденной до сих пор не вытащили никакого признания. София уже дважды приходила проверить, не пришла ли Портолес в себя, но, чем бы ни накачал монахиню цирюльник для облегчения боли, снадобье вырубило ее основательно.
– Она проснулась? – спросила София стражника, который оторвался от Мордолиза и быстро отдал ей честь.
– Она просыпалась и пила воду, когда я заступил, – ответил парень. – Думаю, опять заснула, но я могу разбудить ее, капитан. С удовольствием.
– Пока не надо, – решила София, чтобы и Мордолиза позлить, и ведьме дать время очухаться перед допросом. Кто знает, что у нее за история? Монахине лучше отлежаться – вдруг придется угостить ее еще парой затрещин. – Я скоро вернусь.
Мордолиз все равно полез в палатку, но по резкому свисту выбрался обратно, оскалился на хозяйку, однако не издал ни звука. София четко отдала честь и по его блаженной улыбке поняла, что скрасила пареньку вечер. Она направилась прямиком к себе и укоризненно покачала головой, когда Мордолиз снова взвыл. Какие бы условия ни предложила королева теперь, зная, что попытка убийства в Курске провалилась, ничто не свернет Софию с намеченного пути.
Выскользнув из прокуренной и пропотевшей одежды в прохладе палатки, она допустила, что в том и заключалась истинная трагедия. Что бы ни приходило ей в голову той ночью, она собиралась свергнуть королеву… Но даже умри она в Курске рядом с Лейбом и остальными, эта война все равно бы началась. План генерала Чи Хён по захвату Багряной империи был именно таким, какой разработала бы сама София, вплоть до цвета штандартов мятежников, но здесь, на пороге успешного отмщения, она стала лишь пешкой среди многих тысяч других. Она добралась до самых дальних уголков Звезды и в итоге обнаружила, что те, в ком она видит средство для достижения своих целей, прекрасно обходятся без нее. Она стала лишней в деле собственной мести.
Заползши под меха, София долго, печально вздыхала. Она отказалась от короны Самота именно потому, что пришла к выводу: не в ее силах изменить мир. Ну да, и еще из-за чувства вины: несмотря на благие намерения, она причинила вред такому же множеству людей, как и всякий тиран до нее. Теперь, став на двадцать лет старше, София собирается встряхнуть тот же горшок с дерьмом, который расплескала в прошлый раз, и по той же очевидной причине: она считает, что правительница Багряной империи – последняя сволочь.
Но в коронации королевы Индсорит ей следует винить только себя, вот в чем разница. Может, сегодня и поспать не удастся.
Глава 22
Монахине снился брат Ван, когда ей начало жечь глаза. Она вынырнула из грез к яростному свету фонаря и попыталась стереть зудящую корку, но обе руки оказались прикованы к самодельной кровати. Сестра чувствовала себя вялой не только из-за сонливости и ран. Она вспомнила кусачую многоножку, которую лекари предложили ей при последнем пробуждении. Согласилась ли она? Возможно, судя по тяжести в конечностях и легкости в голове, хотя у нее не было личного опыта в подобных средствах, – Священные Цирюльники считали, что отвлекать анафему от плотского переживания своего спасения и перерождения – это грех. И потому, когда ей выправляли язык, подпиливали зубы и устраняли другие изъяны, она ощущала каждый укол иглы и каждое движение напильника.
– Выглядишь хорошо, – сказала София, Поверженная Королева, подтаскивая к кровати табурет.
Пожилая женщина странно мерцала, и Портолес, закрыв саднящие глаза, вознесла молитву Падшей Матери, прося у нее сил. Когда она их открыла, те приспособились к освещению, и теперь не было сомнений, что женщина перед ней – живая, из плоти и крови, а не сон или дым.
– Похоже, можно было врезать тебе еще пару раз, хуже бы не стало – экая здоровенная бестия.
– София. – От этого имени даже сейчас бежали мурашки по позвоночнику. – Это честь. Не так часто ничтожная монахиня удостаивается аудиенции у богини.
– О, не так редко, как вы, люди, себе представляете, – заявила София, кладя ногу на ногу. – Но я не думаю, что Индсорит послала тебя в такую даль, чтобы беседовать о теологии.
– Времени уже мало. – Портолес облизнула губы, дивясь тому, что даже после насекотика говорить так больно.
Цирюльники, которые пользовали ее, посоветовали монахине примириться со Спасительницей, но она не предполагала, что это случится настолько скоро. А жила ли она вообще с тех пор, как Еретик вернулся за ней, изувеченной? Не одна ли необходимость продержала ее на плаву так долго, а теперь поиск завершен, и ее ждет свобода.
– Я дразнила вашего генерала. Это было глупо. Если непорочновская девушка и правда командует тут, пусть даже только от вашего имени, вы поступили бы мудро, если бы привели сюда и ее.
– А, девочка здесь главная, да, – подтвердила София. – Но с чего ты взяла, что она захочет слушать цепную ведьму?
– Королева Индсорит желает предотвратить войну. Я обладаю полномочиями вести от ее имени переговоры о мире. У имперских полков, которые вас преследуют, такого права нет. Если я смогу убедить вашего непорочновского генерала – если мы убедим ее, – то битвы не будет. Не будет войны.
– Прежде чем Чи Хён услышит хоть слово из того, что ты хочешь сказать, нужно убедить меня, – произнесла София таким тоном, словно не сильно верила в подобную возможность. – Итак, дорогой королеве Индсорит с чего-то взбрело в голову, будто я собираюсь поднять против нее восстание. Интересно, кто заронил ей в голову эту мысль?
– Это был не ее приказ, – сказала Портолес, не повышая голоса. Учитывая норов Софии, ее ни в коем случае не следовало сердить, иначе гнев победит здравомыслие. Но как заставить человека сохранять спокойствие, когда обсуждаешь преступление, которое сама против него совершила? – Она не посылала полковника Хьортта в Курск и не велела ему уничтожать деревню. Она не приказывала никого убивать: ни вашего мужа, ни друзей. В случившемся нет ее вины.
– О, ну просто замечательно! – София подняла руки, как бы сдаваясь. – Признаюсь, я немного волновалась на сей счет, но ты меня утешила. Однако прицеплюсь к твоему выбору слов: он был моим мужем, остальные – друзьями, а вы их перерезали.
– Я знаю, вам не с чего мне верить, но…
– Но что? – Это был тот самый темперамент, о котором предупреждали Портолес, – такой мог воспламенить всю империю. – Она сделала ход, но прогадила его. Или, точнее, ее головорезы прогадили: ведь единственное, что должен сделать убийца, – умертвить намеченную жертву. А теперь она видит, что план запорот, и посылает тебя сюда как искупительную жертву? И я должна поверить, что ее войска принялись бесчинствовать совершенно случайно, что только волею случая они оказались в Курске, а не на любой другой из тысячи имперских окраин? Она что, принимает меня за полную идиотку?
– Нет, – терпеливо возразила Портолес. – Она так не думает. Она ведь тоже не настолько глупа, согласитесь. С вами и с вашими людьми случилось ужасное, и теперь вы делаете то, чего ждал бы от вас любой. А учитывая вашу с королевой историю, становится ясно, что вы бы заподозрили ее, даже явись в деревню вообще не имперские солдаты.
– Нашу историю? – подняла бровь София. – Даже после бойни в Курске я никому не рассказывала, что произошло между нами. Должна ли я понимать это так, что она нарушила все клятвы, которые мы принесли друг другу?
Чтоб демоны побрали многоножек и их снотворную братию! Портолес уже почти все испортила. Именно поэтому она отговаривала королеву ее посылать: демонский язык всегда норовит подвести. Она прикусила зловредную штуковину, прежде чем попробовать еще раз.
– Учитывая тяжесть совершенного против вас преступления и важность моей миссии, она решила, что мне необходимо знать все, чтобы вы, если вовремя вас найду, не усомнились, что меня послала именно она и я обладаю теми полномочиями, о которых заявляю. Если бы я действовала от имени кого-то еще, я бы не понимала, что творю. Я – ее страховка от всякого обмана.
Теперь София слушала, впервые по-настоящему внимала.
– Тогда докажи это.
– Доказать что? – Портолес не тянула время, она и вправду не знала, что еще сказать, чтобы убедить эту женщину.
– Расскажи всю историю, или, точнее, ту версию, которую поведала тебе она. Уверена, тогда-то мы и узнаем убедительную причину не обвинять ее во всех грехах.
– Если настаиваете, госпожа София. – Гнусное любопытство, вечно терзавшее сердце Портолес, запело от восторга: возможно, она получит от Софии подтверждение самой тайной песни королевы. – Королева Индсорит была младшей дочерью мелкого дворянина при джуниусианском дворе, когда вы убили короля Калдруута и захватили Сердоликовую корону. Первым декретом Кобальтовая Королева повелела распределить богатства империи между простолюдинами, и Джуниус был первым, кто восстал. В его провинцию, как и во все, которые отказались вас признать, незамедлительно отправились войска. Те члены семьи Индсорит, что пережили усмирение, не долго протянули в Кетцерельских трудовых лагерях, куда вы их сослали. Только когда последние родственники погибли в оковах, королеве удалось сбежать, и она пришла в Диадему с плохо продуманным планом убить вас.
– Она сказала «плохо продуманный»? – София впервые улыбнулась. – Ну, пожалуй, таким он и был.
– Ее схватили еще до того, как она добралась до второго этажа замка, но вы не подвергли ее публичной казни, а велели привести в тронный зал. Тогда у вас и случилась тайная аудиенция. – Портолес подождала, считая, что этого должно хватить, но София знаком велела продолжать, достала изогнутую черную трубку и принялась ее разжигать. – Она сказала, вы выглядели… усталой. Спросили, что она собиралась делать, не имея ничего, кроме меча и гнева, и она поведала о судьбе своих родственников. Не ради прощения, а чтобы ее услышали хоть раз, перед смертью. Все, даже имперская дворянка, признавали, что ваши реформы продиктованы желанием помочь людям, но уйма невинных людей заплатила за это непомерную цену. Вместо того чтобы родиться под несчастливой звездой фермеров и всю жизнь выращивать репу, они родились под несчастливой звездой дворян, землевладельцев и церковников.
– Твоя церковь, сестра, была тогда такой же порочной, как сейчас. – София дохнула дымом на Портолес. – Я жалею только, что послушалась своих советников и не предала мечу ваших священников всех до единого. Они уверяли, что Цепь облегчит переход к эгалитарной империи, но эти чернорясые стервятники сговорились с торговцами и дворянами, чтобы мешать мне на каждом шагу. Это мое главное упущение – что перед уходом я не сровняла с землей все дома Цепи. Но продолжай, пожалуйста, ты рассказываешь интересно.
– Так вот… – Неудивительно, что церковь объявила вне закона даже упоминание имени этой женщины. – После того как она рассказала свою историю, вы прочитали ей лекцию о трудностях управления всякой страной, не говоря уже об этой, так отчаянно нуждавшейся в переменах. Она ответила оскорблением: что-то насчет того, что Самоту будет нелегко найти правителя похуже вас. Вот тогда, сказала она, ваше отношение резко изменилось и вы ее вызвали на дуэль. А прочее – это прочее, но вы должны поверить, что она никогда, ни за что не отплатила бы за…
– Дуэль! – рявкнула София. – Что она сказала о ней? Я велела тебе повторить все.
– Прошу простить, – ответила Портолес, задыхаясь в заполнившем палатку ядреном дыму. – Вы сказали… что исполните ее желание, как настоящий демон, и сняли с нее цепи. Вы приказали ей продолжить поединок, но предупредили, что он закончится только смертью или ссылкой. Потом вы сражались в тронном зале, за которым открывалась пропасть.
– Да, и что было дальше? – София подалась вперед.
Эта женщина была даже большей гордячкой, чем Портолес: она хотела оживить картину, вновь пережить свою победу, слушая рассказ боевой монахини.
– Вы победили… Извините, у меня нет слов для описания блестящего приема, которым вы ее повалили. Но после, когда Индсорит лежала обезоруженная на полу, ожидая, что вы поразите ее молотом в сердце или просто пинком отправите вниз, чтобы она в назидание всем упала на Диадему, вы бросили оружие. Подняли ее. Возложили корону ей на голову и объяснили замысел. Она приняла ваши условия, даже если неправильно их поняла, и, поскольку вы вышли победительницей, Индсорит была обязана им подчиниться.
Этого уж точно хватит… но, видимо, нет. София ждала, хищно улыбаясь с желтым костяным мундштуком в зубах. Портолес завершила историю цветистым и льстивым пассажем:
– Ей предстояло узнать на собственном опыте, так ли легко править империей и охранять благополучие подданных, как она предполагала. Вы составили документы, которые должны были гарантировать верность ваших Негодяев и управляющих органов, учрежденных вами, а после исчезли с лица Звезды. Вы даже хитроумно раздобыли свежий труп нищенки и, выкрасив волосы покойницы, чтобы они стали такими же, как у вас, выбросили ее за край тронного зала в подтверждение истории о вашем поражении – при падении с такой высоты от нее мало что осталось, кроме длинных кобальтовых волос и вашей одежды. Королева Индсорит выиграла куда больше, чем собиралась, а в обмен вам было позволено исчезнуть в ночи и впредь не показываться.
– Да-а-а, – протянула София, наслаждаясь сюжетом куда больше, чем Портолес могла представить. После долгого неловкого молчания она, будто только что припомнив недавние события, резко выпрямилась и указала трубкой на монахиню. – Индсорит выждала время, терпеливая, как сущий демон, и только когда я перестала бояться возмездия, а это произошло давно, она послала вас, чтобы отомстить за ее семью. Забрать у меня все, как я забрала у нее. Единственная разница в том, что я не желала ей зла, вообще никому не желала. Я исцеляла империю, а не вредила ей.
«Так говорят все тираны», – подумала Портолес, но в кои-то веки язык ее не подвел.
– Это вы так считаете.
– Это я так считаю, – кивнула София и встала. – Спасибо, сестра.
– Услышьте меня, – сказала Портолес, поняв, что надменная женщина собирается уйти. – Я… умоляю вас, София. Теперь, когда я доказала, что уполномочена, выслушайте послание. Верьте во что хотите, когда я закончу, но, молю, выслушайте, во имя ваших погибших людей.
– Думаю, я услышала достаточно, – произнесла София. – Разве что остался вопрос: почему Индсорит отправила именно тебя, а не кого-то другого? И почему боевая монахиня Вороненой Цепи стала выполнять повеления багряной королевы, а не своей Черной Папессы. Это правда, что по пути ты сражалась со своими? Как бы я ни хотела приписать это дело себе, но раны, от которых ты умрешь, нанесены не мной, а руками твоей любимой церкви. Не говори, что ты просто устала от того, что запрягшие тебя в плуг обращаются с тобой как со скотиной.
– Это была не Индсорит, – повторила Портолес, молясь, чтобы ее искренность переборола демонский язык и фальшивое спокойствие от укуса насекомого. – Любой, кто пожелал бы причинить вред королеве, постарался бы настроить вас против нее. Чем еще больше можно навредить ей, навредить вам обеим, как не спровоцированной войной? Разве вы не понимаете, что если бы она желала вам смерти, то старалась бы чуть больше? Пожалуйста, София, вы слишком умны, чтобы позволить водить себя за нос, вы знаете лучше всех, что война никогда…
– Я спросила не об этом, – перебила София. – Теперь скажи, почему тебя выбрали гонцом?
– Потому что я была единственной, кто точно знал, как вы сейчас выглядите. – Портолес закрыла больные глаза. – И чтобы убедить вас в ее искренности. Я пришла не одна.
– Не одна?
– Нет. – Портолес подняла взор на затуманенный слезами силуэт женщины. – В моей седельной сумке бумаги, которые, как я сказала, дают мне абсолютные полномочия действовать от имени королевы, но там есть кое-что еще. Список имен всех солдат, которые были в Курске вместе с полковником Хьорттом. Жертва. Как только я доложила, что случилось, до чего все это было странно и как выглядели вы и ваша собака, королева поняла, какое затевалось предательство.
– Жертва, да?
– Да, госпожа София, – чтобы предотвратить ненужную войну. Мы – дар королевы вам, знак ее скорби по вашей утрате. Клянусь Падшей Матерью, я служила с полковником Хьорттом с того дня, когда ему было вверено командование Пятнадцатым полком, и до того, как мы схватили и убили вашего мужа. Он ни разу не упоминал о подобном плане. Королева Индсорит полагает, что это сделала Вороненая Цепь, и потому, очевидно, священники послали за мной своих агентов – чтобы помешать мне сообщить вам правду.
– Хм, – произнесла София и, к восторгу Портолес, как будто и вправду задумалась. – Цепь послала имперского полковника, зная, что я обвиню королеву. Интересно. И потому твоя Черная Папесса отрядила за тобой убийц, а ты с ними сразилась?
– Я… не могу сказать точно, зачем она их послала, но я сражалась с ними, потому что они хотели мне помешать, – объяснила Портолес. – Я даже не знаю, откуда Цепь узнала о моей миссии. Мой брат в Доме Цепи… Он мог проникнуть в мои мысли после нашей с королевой встречи.
– Значит, у тебя нет доказательств, что Цепь приказала Хьортту напасть на меня и деревню?
– Никаких, – ответила Портолес, понимая, что сейчас, в конце миссии, она не должна отклониться ни на шаг от того, что поручила ей королева, не должна отступать от правды даже для убедительности. Кроме того, Борис прав: блефует она ужасно плохо. – У королевы нет никаких улик, которые указывали бы на Цепь или другого подозреваемого; единственное, в чем она уверена, – ее личное неучастие. Всематерь, смилуйся! Насколько я узнала Хьортта, пока служила при нем телохранительницей, этот идиот мог просто-напросто соблазниться лишним клочком земли, пока не рассеялся дым гражданской войны. Каким образом ни оказался бы он вовлечен в злодейский план, тот не был санкционирован королевой. Она вам не враг. И если вы не прикажете вашему непорочновскому генералу остановиться или, если она командует армией не только на словах, не убедите ее, то вспыхнет еще одна война, более страшная. Королева сказала, что на всей Звезде только вы и она знаете, какой бессмысленной будет новая бойня. Даже если вы только согласитесь взглянуть на мои грамоты и покажете их предводителю имперской армии, этого будет достаточно, чтобы предотвратить смертоубийство. Она доверилась мне и велела любыми средствами доставить вам самое мощное оружие на Звезде – правду.
Портолес била дрожь – такое количество слов перебивало дыхание не хуже быстрого подъема по лестницам Диадемы.
– Однако это только половина моего вопроса, сестра… Вижу, ты верующая, я это по запаху твоему чую… Так зачем идти против высших лиц своей церкви, особенно если выяснилось, что твоя королева получила корону предательством и обманом? Она заключила сделку с демоном, Портолес, а ты из цепей выворачиваешься, чтобы служить ей.
В тоне Софии вновь проступил голод, когда она сунула в кисет еще дымящуюся трубку и склонилась над кроватью, явно надеясь увидеть трещину в показушном спокойствии Портолес. Но не было никакой показухи, поэтому и трещины не было. Впервые монахиня вложила в свои слова червя, точившего ее со дня резни в Курске. Правда убивает вернее приказов, армий и замыслов смертных.
– Я пришла, потому что я виновата. Это я передала приказ Хьортта. Меня покарали, когда я привела кавалерию Пятнадцатого обратно в полк, но не за истинное преступление. Вышестоящие в Цепи сказали: в том, что я сделала в Курске с вами и вашими людьми, нет вообще никакого греха. Что в этом смысле я не совершила ничего дурного, потому что я сосуд Падшей Матери, я спасла души крестьян-язычников, убив их. Но королева Индсорит… Наедине, в тронном зале, она заявила, что это зло, что это преступление, какие бы оправдания я ни приводила. И она права. – Портолес беззвучно зарыдала; ее глаза слиплись от слез, пока она тряслась от стыда за содеянное, вспоминая, как уверенно взмахивала кувалдой, вышибая мозги пяти азгаротийцам, которые отказались подчиниться ее приказу. Вера так долго защищала ее от этой боли, и с каким же чувством освобождения сестра наконец ощутила ее полную силу – божественную, не меньше… Портолес исполнила свой долг, и, позволяя скорби сотрясать ее тело, слышала, как София тоже плачет.
Нет. Та вовсе не плакала. Она смеялась.
Не имея возможности сорвать с глаз плотную пелену, Портолес заморгала на Софию. Та овладела собой, встала на колени в изголовье и прошептала:
– Ты действовала с замечательной храбростью, служа своей империи, сестра Портолес, и я не могу винить тебя за события в Курске. Я прощаю тебе все.
Меньше всего Портолес надеялась на прощение. У нее вырвался всхлип, прежде чем она успела его перехватить.
– Будет, будет, – произнесла София, вытирая Портолес слезы. – Хочешь еще в чем-то признаться, пока у тебя имеется столь сочувственное ухо?
Да. Портолес хотела рассказать Софии, как приятно было смотреть на сгоравшего заживо Эфрайна Хьортта, как был сделан первый шаг к Языку Жаворонка, когда она решила предоставить ничтожного полковника огненной каре… Но тут сестра обнаружила, что свободна от гордости, которая всегда управляла ее языком. Было достаточно того, что она совершила нечто правильное; не стоит щеголять этим, особенно перед женщиной, которая сама разожгла пожар. Портолес же не сделала ничего, она просто не прислушалась к воплям горящего грешника.
– Я… думала, что знаю больше всех в Цепи, даже больше Черной Папессы, – сказала она, ощущая, как тяжесть этого последнего греха поднимается в груди, когда она наконец сформулировала то, что так долго жило без слов в глубине ее жаркого сердца. – Я восставала всеми способами, какие только могла придумать, грешила ради самого греха. Я делала все, чего ожидали от анафемы, потому что… хотела доказать, что они ошибаются. Что Падшая Матерь любит меня, что бы они ни говорили. Что если я зайду достаточно далеко, то она откроется мне, явится передо мной. Я просто хотела увидеть ее, узреть правду за Цепью, прежде чем отправлюсь к воздаянию, что ждет меня за пределами этой земли.
– О да, куча наград, сестра, и много-много земли. – София вновь хохотнула – вернее, издала злорадный лай. – Но раз ты так хочешь узреть некие истины, то я, пожалуй, могу помочь…
Размытое пятно, которое было Софией, приблизилось и вырвало сестре Портолес левый глаз. Огромная тяжелая ладонь упала на рот монахини, и, как ни пыталась та зажмурить глаз правый, сильные пальцы пробрались под веко. Еще один жесткий рывок породил в горле Портолес вопль, который придушила запечатавшая губы ладонь, пока большой и безымянный пальцы сжимали ноздри.
– У вас все в порядке, сестра? – раздался мужской голос снаружи, из-за застегнутого полога палатки, и другой ответил:
– Лучше веди цирюльника, парень, – у монахини, похоже, припадок.
Портолес забилась в цепях, но ее надежно приковали к койке. Палатка снова более или менее сфокусировалась, и, даже придушенная, сестра содрогнулась от облегчения, осознав, что в действительности ее глаза на месте. Они все еще горели, и, сморгнув с них липкую слизь, она увидела над собой не Софию, а Хортрэпа Хватальщика. Он крепко держал ее, душа, а между пальцами его свободной руки извивались две блестящие черные пиявки. Должно быть, их-то он и сорвал с ее глаз. Запрокинув голову, он швырнул тварей в рот.
– Раскрою маленькую тайну, сестра, раз уж ты так вольно обращаешься со своими, – прошептал он, жуя, с полным крови ртом. – Демоны приходят во всех формах и всех размеров, и если знаешь, что с ними делать, то возможно любое чудо. Единственная разница между Цепью и нашим братом в том, что нам, чародеям, хватает честности признаваться в своих обманах, когда фокус заканчивается и аплодисменты стихают. Эх, вот бы вся моя публика была скована и накачана насекотиками, когда я прихожу с пиявочными очками!
Портолес попыталась его укусить, но ее зубы подпилили слишком близко к деснам. Боль в старых ранах была ерундой по сравнению с жаром, растекавшимся из груди по горлу и пульсировавшим за глазами. Она обмякла, молясь, чтобы он выпустил ее, пусть только с целью поиздеваться еще. Но рука колдуна стала лишь тяжелее.
– Я не хотел прерывать твою жалостную историю, но искренне думаю, что, выполнив приказы столь ревностно, ты имеешь право на некоторое спокойствие ума относительно твоей церкви. Я бы поставил на то, что вы с Индсорит абсолютно верно решили: это Цепь послала Хьортта за Софией и устроила весь фарс. И вполне очевидно, почему твои люди пытались тебя убить, прежде чем ты до нее доберешься. А причина всех этих планов и козней проста: Вороненая Цепь хочет гражданской войны так же сильно, как я. Ваша последняя заварушка унесла слишком мало жизней, чтобы призвать силы, за которыми мы охотимся. Однако эта новая обещает запредельное кровопролитие – и кто знает, что может случиться, если жертва будет достаточно велика!
Черные звездочки замерцали перед глазами Портолес, колдун уплывал все выше, выше, выше, исчезая из виду, а голос все шипел ей в ухо:
– Хочешь узнать самый большой секрет, моя демонокровная ведьморожденная подруга? Он заключается в том, что никто из вас вовсе не демонокровный, не рожден от ведьмы и далек от прочих вымыслов, которые распространяют у костра и в домах Цепи. Ты и тебе подобные божественны. И есть причина тому, что с каждым годом вас рождается все больше, хотя все меньше демонов пробирается в наш мир. Это потому что они не там, где мы были, а там, куда мы идем. Ты не какой-нибудь дегенеративный выродок порочного предка; ты, дитя мое, – будущее. Наше будущее. Наступит день, когда твое племя будет править Звездой и шепотом передавать песни о жестоких и свирепых смертных, о великих демонах древности…
Портолес задергалась и ощутила, как что-то подается в ее груди, но в тот же миг, когда она двинулась навстречу богам или демонам, которые заберут ее, пальцы чародея глубже вонзились в плоть, а губы коснулись корявого уха:
– Но хвала Падшей Матери, этот день еще очень-очень далек.
Глава 23
Поскольку о безмятежном сне и мечтать не приходилось, София была согласна на самый паршивый, но и с этим не задалось. Она увидела пару грез о Лейбе, лежащем на койке рядом и напевающем старые походные песни, которым его научила в их ежегодных вылазках к ледяному озеру на дальней стороне водораздела – единственному месту на всей Звезде, где она могла поверить, пусть даже на несколько дней палаточной жизни, что они с мужем и впрямь скрылись от всех, нашли себе надежное убежище. Если бы можно было остаться там навсегда, плавать в холодной горной воде, а затем согреваться в траве; если бы не приходилось всякий раз возвращаться в Курск, порозовевшими от высокогорного солнца, бодрыми, набравшимися сил для исполнения своих обязанностей в деревне…
Да, на сон это не тянуло. Поворчать, удариться обо что-то пальцем ноги в темноте, впервые за долгое время надеть доспехи; спотыкаясь, выбраться из палатки и велеть цирюльнику разбудить ведьморожденную монахиню, даже если понадобятся все ползучки в его сумке. В таком порядке. София исполнила свой план безупречно – кроме последнего пункта.
Труп монахини уже унесли из палатки, зная, что белые шатры переполнятся через несколько часов, если бой пойдет не так, как ожидалось. Человеку, который привез ее сюда, поручили вынести тело из лагеря, чтобы округа не провоняла раньше времени. Стражники, приставленные Чи Хён к парню, раздобыли ему лопату и сопроводили его по отрогу к границе лагеря, на случай если эта смерть – часть какого-то хитрого замысла. Поблагодарив лекарей, сообщивших досадные новости, София в кои-то веки порадовалась, что у нее есть Мордолиз, – демон привел ее на холм без лишних расспросов.
Они застали малого в трудах, а два его конвоира сидели на задницах, пока один не узнал подходящую женщину и оба не вскочили и не взяли на караул. София даже не потрудилась козырнуть им в ответ или поздороваться с могильщиком – все ее внимание сосредоточилось на закутанном мертвеце. Присев на корточки, София не нашла в себе удовлетворения, как глубоко ни копала – хотелось получить сей результат, но не столь быстро, сказала она себе. Все-таки нет, дело было не в этом. Как и не в том, что скоро завершится история с кавалерией Пятнадцатого и полковником Хьорттом – и это, убеждала себя София, произойдет гораздо медленнее… Месть – блюдо, которым лучше наслаждаться, пока оно исходит паром на тарелке, а не надеяться, что оно не протухнет. Поэтому она не собиралась снимать Эфрайна Хьортта с крючка – в надежде на третью встречу. Дело в том, решила она, что все происходит как-то слишком легко: боевая монахиня, полковник и кавалерия, совершившие преступление в Курске, упали ей в руки сами, едва она присоединилась к армии, достаточно крупной, чтобы помочь ей совершить возмездие. В судьбу София не верила, а вот в могущество демонов – да, определенно, и она сосредоточила внимание на Мордолизе, который пялился вверх, на поглощенный мглой Язык Жаворонка. Могло ли быть так…
– Ты правда она? – спросил пленник, опираясь на свою лопату.
– Работай! – рявкнул один из стражников, но София возразила:
– Полно, я хочу с ним поговорить. Кыш в лагерь, оба.
– Шпион… – начал другой стражник.
– Я не шпион, демон тебя дери! – сплюнул пленник, но разве не эти же слова скажет любой лазутчик?
– Теперь я за него отвечаю, – сказала София. – Свободны. Если услышу еще хоть слово, попрошу Чи Хён выпороть вас обоих, но только когда моя рука устанет махать кнутом. Брысь отсюда.
Пленник, наблюдавший, как стражники, спотыкаясь, плетутся вниз по крутому склону, выглядел еще мрачнее, чем был, когда они стояли у него над душой. Причина оказалась вполне резонной:
– Я тут и лягу, вместе с ней?
– Зависит от многого, – ответила София, которую вдруг осенила какая-то мысль, и подняла дерюгу, чтобы посмотреть… Но нет, под тканью и впрямь была сестра Портолес, и ее глаза смотрели на свою убийцу или, может быть, в пустоту – кто из живых мог знать это точно? – Цирюльник говорит, с ней случился припадок?
– О, я не сомневаюсь, – уныло ответил Борис. – Если незажившие раны открываются от ударов бесноватой, будет злейший припадок. Любой букмекер скажет, что припадок и меня разобьет, как только я вырою достаточно глубокую яму.
– Как я сказала, зависит от многого. – София уже собиралась встать, как вдруг ей в ноздри проник слабый запах выдохшегося дыма. Наклонившись ближе, она понюхала саван умершей. Отвратительная туалетная вода и сильный тубак – эту смесь она бы узнала, даже если бы цирюльник не сказал, что Хортрэп приходил перед тем, как монахиня навсегда покинула Звезду. Его присутствия у смертного ложа пленницы было уже, мать-перемать, достаточно, но то, что он пробыл так долго, что все провонял своей трубкой, вызывало еще больше вопросов…
– Что она должна была мне рассказать?
– Как уже сказал в том шатре – генералу сказал, – я не знаю. Нашел при ней бумаги, когда ее так отметелили, что я смог надеть на нее цепи, но почти ничего в них не понял: какая-то грамота с королевской печатью и список солдат. Это все, так что, если ты собираешься напустить на меня своего демона, чтобы вырвать правду, делай это быстрее – и увидишь, что я не вру.
– Демона? – София поднялась во весь рост, но Мордолиз продолжал смотреть на невидимую гору и нюхать темноту, делая еще пару пробных шагов вверх по склону. – Это она тебе сказала?
– Леди, она мне ни хрена не говорила, только наплела чепухи, которая была меньше похоже на цепное словоблудие и больше – на дурацкие недопеченные трактаты, которые я распространял в Самоцвете Диадемы. – Парень был явно из породы тех, кто любит дразнить сильных, даже когда его жизнь в их руках. – Я знаю, потому что читал эти памфлеты и слушал песни. Ведь у Холодного Кобальта есть демон, который выполняет ее приказы? Или это очередная ошибка и где-то по пути кто-то нацарапал слово «демон», а надо было написать «дворняга»?
– Мы знаем, какой там стоит полк, так почему ты не сочинила историю получше и не пришла с Пятнадцатым? – София обращалась к мертвой боевой монахине, но отозвался живой пленник:
– Эй, Холодная София, истинная королева Самота!
Она взглянула на него – изможденное грязное лицо казалось потусторонним при тусклом свете фонаря, оставленного стражниками.
– Пошла ты, леди!
– Пошла я?
– Ага. – Он закивал, как будто ему все больше нравилась эта идея. – Определенно. Я верил в тебя, когда говорили, будто твой путь лучше, чем у Цепи и Короны. Я рисковал жизнью, чтобы поддерживать в людях мечту о тебе – может, там и рисковать-то было нечем, – но другой жизни у меня нет. Возможно, это была не моя мечта – просто сказка, услышанная из вторых-третьих уст, – но она для меня что-то значила. Единственное, что я ненавижу больше Короны, – это Цепь, а потому, да, я уверовал в Песнь о Холодном Кобальте. И знаешь что? Я продолжал верить, пока не увидел, как ты ее мутузишь. Мне пришлось врать, строить козни и ловчить пуще демона, чтобы привезти ее сюда, – я думал, здесь она принесет пользу. И что же делает мудрая София? Ты прикончила ее, даже не дав объясниться!
– Для сына Диадемы, преданного кодексу Кобальта и твердо настроенного против Цепи и империи, ты что-то слишком убиваешься по мертвой страннорожденной.
– Ее имя Портолес, сестра Портолес, – сказал парень, глядя на колеблемый ветром саван боевой монахини. – Я бы ни за что не привез ее сюда, если бы знал, что ты обойдешься с ней так же, как ее собратья обошлись бы с тобой, будь у них шанс. Вот тебе и справедливое отношение. Вот тебе и новый мир. Ты ничем не лучше Цепи и Короны, просто носишь одежду другого цвета и гадишь не на тех людей, что они. А теперь ты отвалишь отсюда и дашь мне ее похоронить? Или будешь меня убивать? Я долго служил памяти якобы мертвой женщины, поэтому буду признателен, если мне любезно разрешат не рыть себе могилу. Пусть меня сожрут птицы и звери, – может, доброволец им пригодится больше, чем вашей шайке.
Похоже, недосып догонял Софию, немного размягчая ее панцирь, – услышанное подействовало на нее, как соль на улитку. Даже не сама речь, последний выпад отчаявшегося, измотанного человека, в пяти шагах узревшего свою смерть, – а то, что он верил в сказанное, как верила она, что солнце садится на западе.
По всей Звезде Софию и ее замысел поддерживали люди, которых она никогда не встречала, даже не слышала о них; люди, которые всё положили на алтарь ее имени… И по всей Звезде она разочаровывала их, ведь при свете дня оказывалось, что она точно так же глупа и ничтожна, как они сами. Она чуть не поддалась порыву и не предложила этому парню бежать во тьму и начинать жизнь заново где-нибудь еще, коль скоро его мозги очистились от маслянистой пленки идеализма, а она сама закончит рыть могилу для женщины, из-за которой ее жизнь сгорела дотла. Но также был острый соблазн выхватить из его рук лопату и забить ею же этого нахала – жесткий, но очень нужный урок: не трать даже вздоха на восхваление человека, которого знаешь только по песням.
Рог протрубил в долине, где дозорные вчера перехватили парня с монахиней, и избавил Софию от необходимости выбирать между двумя побуждениями. Она посмотрела на пленника, он на нее, а потом оба глянули вниз, на мертвую слугу Цепи, проделавшую такой далекий и трудный путь в поисках Софии. Мордолиз продолжал таращиться на Язык Жаворонка, видный только ему, а затем залаял так, что можно было разбудить покойницу, и потрусил наверх, во мрак. Но мертвая монахиня не поднялась, и парень вернулся к работе, а София пошла за своим демоном.
Чи Хён только наполовину оделась и меньше чем наполовину проснулась, когда услышала первый рог, а Чхве и Феннек ворвались в полутемный командирский шатер еще до второго. Феннек приготовил себе кружку калди, пока Гын Джу помогал Чи Хён с остальными ее доспехами – простым, но прочным нагрудником, поножами и кольчугой, которые ей помогла подобрать София. Натянув на голову шлем, сделанный по образцу шлема Холодного Кобальта, и пропустив длинные синие волосы сквозь заднюю щель, генерал взяла толстые железные ножны, где обитали ее мечи-близнецы.
– Насколько мы готовы? – спросила Чи Хён; ее колени слегка подгибались после бурной ночи, проведенной с Гын Джу. Может быть, победа останется за кобальтовыми и влюбленные еще уйму времени проведут вдвоем, но сейчас они не стали рисковать. – Насколько близок неприятель?
– Пятнадцатый изрядно продвинется в долину, пока Сингх и ее всадники выйдут на позицию, чтобы поддержать остальную кавалерию, но тут все в порядке. – Феннек говорил так, будто пытался убедить и себя, и генерала. Не самое удачное начало утра. – Зачем нам высота, если мы ее оставим, чтобы встретиться с ними?
– Зачем вообще драться, пока не станет достаточно светло, чтобы видеть врага? – сонно добавил Гын Джу.
– Они попытаются задавить нас, пока мы не выстроили оборону, – сказала Чи Хён. – Хорошо, что мы тоже ранние пташки. Если остальные капитаны не явятся через пять минут, выезжаем без повторения плана, и надеюсь, они вспомнят свои задачи.
– Отряд тапаи Пурны добавится к вашей охране, генерал, – доложила Чхве, подавая изогнутую костяную штуковину, которую угракарийка забрала с рогатого волка. – Она преподносит вам этот рог как знак уверенности в победе.
Читать бесплатно другие книги:
