Путешествие идиота Поль Игорь

Я хоть и выгляжу глупцом, но кое-что понимаю не хуже других.

Глава 20
Как привлечь женщину, или загадочность — залог успеха

Я перестал выходить из своей каюты. Лежал себе в постели и слушал музыку. Мне даже обед приносили прямо сюда. И Влад, мой стюард, интересовался, не заболел ли я, и не желаю ли развлечься. И что в их традициях не давать пассажирам скучать. Тем, кто не ниже второго класса, конечно. А я ответил, что мне просто хочется побыть одному. И что я плевать хотел на их традиции. И он от меня отстал. Только еду приносил, да забирал пустые тарелки. А я ему говорил «спасибо». Потому что так вежливые люди друг другу говорят. И он от этого всякий раз смущался и называл меня меня «сэром».

Я разыскал в фонотеке несколько «альбомов» Дженис. Так назывались большие круглые штуки, на которых записывались песни в ее время. И теперь я слушаю ее голос с утра до вечера. Смотрю в потолок и слушаю. Иногда смотрю на движущиеся картинки, которые называются «кинозапись». Изображение совсем-совсем плохое, даже не объемное. Но визор все же кое-как справляется. И я смотрю, как Дженис ходит по сцене и выкрикивает слова. Она очень порывиста. От нее до сих пор исходит энергия. Иногда она делает на сцене смешные или непонятные жесты. А люди вокруг нее, те, что в темном зале, кричат и толкаются, мешая ей петь.

Я ожидал, что Дженис будет настоящей красавицей, так здорово она пела. А оказалось, что совсем наоборот. Она была невзрачная, пухленькая и большеротая. Вся какая-то нескладная. Но все равно — очень живая. Я не знаю языка, на котором она поет. Голос внутри меня сообщил, что это «английский». Некоторые слова я узнаю, они похожи на наши. А некоторые мне совсем незнакомы. Да и не все я могу разобрать — бывает, Дженис кричит или произносит слова быстро и нечетко. И голос мне переводит все, что она говорит. Потому что голосу тоже нравится, как она поет, я это чувствую. Она часто поет о любви и о свободе. Мне кажется, что она тоже искала эту самую «любовь», как и я, но отчего-то ее не нашла. Хотя и пела про нее все время. Мне так жаль ее, когда она поет какую-нибудь грустную песню, что даже комок к горлу подкатывает. Будто меня обидел кто.

Больше всего я люблю слушать ее без перевода, когда никто не бубнит в голове. Ее голос сам по себе звучит как музыка. И еще мне очень нравятся мелодии, под которые она поет. Резкие, отрывистые, и в тоже время очень ритмичные. Некоторые ее вещи я слушаю много раз подряд. Музыка рождает во мне настроение. Радость. Ожидание хорошего. Надежду. Не могу сказать точно. Я ведь, ну… понимаете? Не очень умный, в общем.

И однажды я ее слушал, слушал. И вдруг на меня накатило что-то. Так одиноко мне стало, хоть плачь. И мне захотелось кого-нибудь увидеть, поговорить. Ну, или просто постоять с кем-нибудь рядом и помолчать вместе. И тогда я оделся, почистил зубы, подхватил свой пенал и пошел куда глаза глядят. И ноги сами по себе принесли меня к каюте Мишель. Только тут я понял, что жутко по ней соскучился. И я решил ее на секунду увидеть, и постучал в ее дверь.

Сначала мне долго никто не открывал, и я уже решил, что она где-то гуляет с Готлибом. Может, в оранжерее. А может, даже в казино. И совсем уже хотел уйти, как вдруг створка вверх отъехала и выглянул Готлиб. И посмотрел на меня удивленно. Одежда у него была в беспорядке. Можно сказать, что он почти и не одет был. И сонный недовольный голос Мишель спросил из-за его спины: «Кого там принесло в такую рань?» И мне неловко стало, что я их потревожил. Я сказал Готлибу, что не хотел им мешать и ушел. А я шел, и внутри у меня еще хуже стало, чем раньше. Потому что теперь я точно знал, что Готлиб и есть для нее эта самая «пара». А все пары на лайнере только и занимаются, что целуются по укромным углам, так, что глянуть некуда. И еще друг к другу в гости ходят. Частенько на всю ночь. В общем, теперь она будет целовать не меня, а этого своего банкира. И я понял, что совсем Мишель не нравлюсь. Иначе бы она этого Готлиба себе в пару не выбрала. И от этого мне стало так плохо, будто у меня что-то украли, а я и не заметил. Но потом посмотрел на пенал и убедился, что он на месте. И пошел в оранжерею.

Там было пусто. Я остановился около дерева правды и задумался. Не так, как нормальные люди думают, нет. По-своему. Я думал о том, почему я не такой как все. И почему все вокруг начинают смеяться, когда я говорю, что ищу любовь. Разве это так смешно, когда говоришь то, что у тебя на душе? И о том, зачем она мне нужна, эта самая любовь. По-моему, всем вокруг глубоко наплевать, есть она или нет на самом деле. Они просто выбирают себе пару на время и называют это любовью, хотя это и неправда. Все они будто играют, и эта игра им нравится. А вот мне — нет. Потом я подумал, что это глупо — искать то, о чем никто не знает. Наверное, этой штуки и вовсе в природе не существует. И решил, что брошу эти глупые поиски. Отвезу подарок на Кришнагири, как обещал, и буду себе жить в свое удовольствие. Есть мороженое каждый день, смотреть из окна на дождь. Или, если повезет, лежать под пальмой, укрывшись коробкой, и глядеть на звезды. А голос внутри сказал, что решение неверное. А я ему приказал заткнуться. А потом вдруг вспомнил, как Анупам про Кришнагири рассказывал, и решил еще раз попытаться. Вдруг не все люди такие, как на этом лайнере?

Пока я думал о своем, листья на дереве изменили цвет и стали пепельными. Я помню, Мишель говорила, что это цвет тоски. И как только я про Мишель подумал, вдруг некоторые листочки начали светлеть, пока не стали почти прозрачными. Я каждую жилку внутри их видел, честное слово. И верхушка дерева слегка позеленела.

— У вас интересный рисунок эмоций, — раздался вдруг негромкий голос.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Это была та самая миниатюрная женщина. Та, которую Жак своей парой выбрал. Оказывается, все это время она стояла на соседней аллее и за мной наблюдала. Там довольно развесистые кусты с приятным запахом, и пассажиры часто там останавливаются. Говорят, этот запах успокаивает нервы.

— Я прихожу сюда по ночам, когда никого нет, — сказала женщина. — Простите, если нарушила ваше одиночество.

И улыбнулась виновато. Она нисколько не рисовалась. Ей правда было неловко, я это чувствовал.

— Ничего, мадам. Я здесь случайно, — сказал я. И тоже улыбнулся. Только не очень весело. Сами понимаете, с таким настроением не до веселья.

Тогда она подошла и остановилась рядом. И листья на дереве стали зеленеть. Помните? Это дерево не лжет. Не зря же его так прозвали. И я понял, что она — хороший человек. Ну, не такой, про каких фильмы делают, а просто она не думает плохого. И еще ей тоже было одиноко. Потому что ближе к корням листва стала серой, с изумрудным оттенком. Наверное, так выглядит женское одиночество.

— Я Лив Зори. Лечу на Сьерру-Вентану.

И протянула мне ладошку. Глаза у нее оказались черные-черные. И я, чтобы она не решила, будто я невоспитанный осел, коробку в другую руку переложил и ей ладошку осторожно пожал. И сказал:

— Меня зовут Юджин Уэллс, — и почему-то не стал продолжать про то, что я капитан, и про планету базирования — тоже. Мне вдруг показалось, что здесь это будет неуместно. — Вы ведь пара Жака?

— Слишком поспешный выбор. Вчера я поняла это, — сказала она и снова улыбнулась. Я даже оторопел — улыбка ее совершенно преобразила. Как будто у нее лицо расцвело. — Мы расстались. Он оказался мужчиной не моего типа. Он… его слишком много. Так что я совершенно свободна.

И она опять широко улыбнулась. И стала смотреть на дерево. А оно вдруг стало покрываться голубым. Этот цвет означает радость. Когда Мишель смеяться начинала, листья тоже становились голубыми.

И когда я об этом подумал, мне отчего-то снова стало не по себе.

— Знаете, Юджин, о вас столько всего рассказывают, — не оборачиваясь, произнесла Лив.

— Обо мне? — растерялся я. И немного испугался. Вот сейчас она возьмет да и скажет, что меня тут прозвали дурачком.

— Ну да. Я тут недавно, но женская половина только про вас и говорит.

— Правда? — Я не знал, что ей сказать, но почему-то не беспокоился. Уж если она со мной тут стоит и разговаривает, то уж точно не думает, что я полоумный. Кому же с дурачком болтать охота. Только такому же, как я сам. А она с виду совершенно нормальная.

— Говорят, что вы отбили у господина Кролла баронессу Радецки. И не побоялись принародно начистить ему физиономию. А потом едва не разорили местное казино и сделали своей даме королевский подарок. Еще говорят, что вы герой войны, очень таинственный и скрытный. Некоторые уверены, что вы перевозите алмазы. Контрабандой. Другие — что вы курьер секретных служб. А одна дама по секрету шепнула, будто слышала, как вы разговариваете со своей коробочкой.

— С коробочкой? — я растерянно посмотрел на свою ношу. — С этой?

— Ну да, — и она тихонько рассмеялась. И меня снова поразили ее глаза. Бездонные. Смотришь в них, словно в пропасть.

— А что думаете вы сами? — неожиданно для себя спросил я. И покраснел.

Она повернулась ко мне и оперлась локтем о прозрачный барьер.

— Я думаю, что вы очень одинокий человек, Юджин. Это дерево никогда не обманывает. Вам разве не говорили?

— Не все, что говорят — правда.

— И еще, вы куда-то пропали на несколько дней. Даже на обед не выходите. Из этого я делаю вывод, что ваша пара вас оставила. Я права?

Я пожал плечами. Что тут скажешь? Я и сам не знал, что думать.

— Простите мою назойливость, Юджин. Я не хотела вам мешать. Мне просто подумалось, что вам сейчас одиноко, как и мне. Если хотите, я вас оставлю.

— Нет, не уходите.

— Знаете, эта атмосфера всеобщей эйфории мне тоже не по душе. Но я рада, что встретила вас здесь, — призналась она. — Если вы не против, мы можем иногда проводить время вместе. Нет-нет! — покачала она головой, не давай мне возразить. — Никаких пар и прочих глупостей. Терпеть не могу эти курортные романы.

А мне стало очень неловко, и я не знал, что ей ответить. Она была очень симпатичной, особенно когда улыбалась. Но меня к ней не тянуло нисколько. Хотя я и видел, что она про меня плохо не думает. Видимо, я сильно изменился, потому что всего месяц назад, если человек не думал обо мне плохо, я был готов пробыть с ним рядом целую вечность. И тогда я взял да и ляпнул напрямую:

— Лив, вам разве не рассказали, что я… — тут я немного замялся, подыскивая нужное слово.

— Не слишком нормальны? — уточнила она спокойно. И посмотрела на меня внимательно, немного склонив голову набок. — Юджин, уверяю вас, все это совершенные глупости. Вы нормальнее многих из летящих на этом корыте. Что не мешает им наслаждаться жизнью. А вы правда военный?

— Бывший, — признался я. — Капитан в отставке.

И зачем-то рассказал ей про то, как я любил свой самолет. И про то, как звал его «Красным волком». И что очень люблю летать. И Лотту. И про Сергея. И как я однажды другим проснулся. И про Мишель. А потом спохватился и замолчал. Мне показалось, что я опять чего-то лишнего наговорил.

Лив помолчала немного, а потом молча подала мне руку и мы отправились бродить по кораблю. И было очень поздно, потому что свет в коридоре стал тусклым, и мы никого по дороге не встретили.

Глава 21
Это не любовь, но мы хотя бы попытались

Мы довольно долго гуляли, даже заглянули на нижние палубы. Там тоже многим не спалось, и нам навстречу стали попадаться люди. Еще мы зашли в место, которое называлось «бар», и выпили немного вина. Поболтали о том, о сем. То есть, она болтала, а я кивал. У меня ведь не слишком говорить получается. Она интересно рассказывала. Про то, что у нее своя «клиника». Это место, где людей лечат, я знаю. И про то, что была на какой-то там «конференции». И про свой город. Про синие горы вокруг него. И потом так вышло, случайно, наверное, что мы у каюты Лив оказались и остановились у ее дверей.

Лив сказала, что она провела чудесный вечер. И поблагодарила меня за то, что я ее проводил. А я не знал, что сказать, и просто улыбнулся. И так мы постояли еще немного, а потом услышали, как кто-то идет по коридору. И тогда Лив дверь открыла, и вошла в свою каюту. А потом оглянулась на меня. И сказала:

— Юджин, мое приглашение может выглядеть двусмысленно… — потом смешалась и замолчала. И добавила смущенно: — Если вы не слишком спешите, я могла бы вас чем-нибудь угостить.

И она опять посмотрела на меня снизу вверх своими бездонными глазищами. И что-то в них было такое, отчего я молча кивнул и вошел.

Мы пили вино, и я попросил у Лив разрешения включить музыку. У нее была точь — в — точь такая же каюта, как у меня. И я быстро пролистал меню и нашел нужный альбом. Тот, который мне больше всего нравился. Он называется «Дешевые острые ощущения». Или что-то вроде. Так мне голос перевел. И Лив сильно удивилась, когда услышала эту музыку и сказала, что она очень необычная. Тогда я ей рассказал про Дженис и про то, как она жила давным-давно на планете под названием «Земля», и как она не могла найти любовь, и как сжигала себя, чтобы всем вокруг и ей тоже стало теплее. А может, просто потому, что по-другому жить не умела. А Лив смотрела на меня, не отводя глаз. Точно так же, как давеча в оранжерее. Потом я умолк и мы выпили еще. И еще. И еще раз, пока к меня не начала кружиться голова. Это ее вино, хоть и сладкое, все мои бедные мозги перевернуло.

И мы слушали музыку, и Лив опустила подбородок на сложенные вместе ладони, и прикрыла глаза. И головой в такт покачивала. А потом вдруг открыла глаза и сказала, что я, оказывается, страстная натура. И что я умею это скрывать. И снизу вверх на меня посмотрела. Она сидела в кресле, а я на его широкой мягкой ручке. Потому что больше в каюте сесть было некуда. Был тут еще маленький откидной стул за столом, но довольно далеко от кресла, и Лив предложила мне устроиться тут. И когда она посмотрела на меня, запрокинув голову, я опять от ее необычных глаз оторваться не смог. Они словно горели черным огнем.

Внезапно я наклонился и поцеловал ее. Сам не знаю зачем. А Лив обняла меня за шею и поцеловала меня в ответ. Так сладко, что у меня в голове все окончательно смешалось. Наверное, это от вина. А голос внутри сказал непонятное: «Потеря ориентации. Стабилизировать положение организма?». А я мысленно сказал, чтобы он заткнулся. И голос обиделся. Правда, ненадолго.

А потом Лив встала и сбросила с себя всю одежду. И мы при этом целоваться продолжали. И когда она разделась, я сильно удивился — как такая миниатюрная женщина может иметь такую сногсшибательную фигуру? Кожа у нее была матовой, чуточку смуглой от загара. Наверное, у меня вид был удивленный, потому что Лив негромко рассмеялась и сказала:

— А чего ты ждал? У меня ведь клиника косметологии. — И еще непонятное: — Мелкие преимущества профессии.

А я не смог придумать ничего умнее, чем:

— Ты очень красивая, Лив.

И почувствовал, как ей стало приятно. И мы прямо в этом ее кресле стали проделывать разные интересные штуки. Лив оказалась на них большой мастерицей. И постепенно я с себя не только штаны, но и все остальное снял.

С этой горячей маленькой женщиной все шло совершенно не так, как в том доме с кожаной мебелью. Потому что там женщины делали все очень старательно, но я их совершенно не ощущал. А с Лив все было по-другому. Она мне искусала грудь и исцарапала спину, и при этом мне нисколечко не было больно. Разве что совсем чуть-чуть, но я терпел. И голос мне все пытался сказать про какие-то там повреждения, но я на него так цыкнул, что он тут же умолк. Потому что Лив вдруг застонала так протяжно, и я догадался, что ей очень хорошо. Для этого много ума не нужно, ведь так?

А потом мы встали, убрали кресло и достали из стены узкую кровать. И на ней нам еще лучше стало. А потом я взорвался. Ну, не в буквальном смысле, конечно. Просто мне так показалось. И Лив кричала. А голос молчал. Наверное, ему это дело тоже по вкусу пришлось, как и мне. Только однажды он сказал: «Произвожу восстановление». И мне тепло стало внизу живота, и я снова на Лив набросился.

И так мы с ней кувыркались до тех пор, пока она не сказала, что я просто зверь. И улыбнулась загадочно. И я решил, что она устала, но стесняется сказать об этом. Потому что она вся такая миниатюрная, а я рядом с ней все равно что шкаф. И мы снова стали пить вино и разговаривать. Лив положила мне голову на грудь и всюду меня гладила. И я ее совершенно не стеснялся. Мне было так здорово, как никогда в жизни. Только некстати подумалось, что с Мишель эти штуки, которые мы тут вытворяли, были бы интереснее. Но потом я постарался выкинуть из своей бестолковки подобные глупости. Потому что Мишель где-то далеко и у нее теперь своя пара. А Лив рядом, и она хорошая. И пусть кто-нибудь только попробует ее у меня отобрать.

— Юджин, зачем ты летишь на Кришнагири?

Я хотел было промолчать или придумать что-нибудь. Соврать. Я же помню, как надо мной смеялись в кают-компании, когда я правду сказал. Но почему-то ответил как есть:

— Я хочу найти любовь.

Но Лив не стала смеяться. Поцеловала меня легонько в плечо и спросила:

— А почему именно там?

— Не знаю. У себя я ее найти не смог.

— Это большой дефицит по нынешним временам. Ты уверен, что ее отыщешь?

— Уже нет. Но я буду стараться. Я очень хочу знать, что это такое. Что чувствуешь, когда любовь.

— Большинство людей сказали бы, что то, чем мы с тобой сейчас занимались, и есть самая настоящая любовь.

— А на самом деле?

— А на самом деле это всего лишь секс. К сожалению, — и она грустно улыбнулась.

И я опять почувствовал, как ей одиноко. И поцеловал ее в макушку. А она в ответ прижалась ко мне покрепче. А я взял и включил музыку. И Дженис снова хрипло говорила нам о любви и о рыбах, что выскакивают из воды, и о счастливом ребенке в летнее время, и выкрикивала что-то гневно, и в чем-то обвиняла.

— А ты когда-нибудь видела любовь? — спросил я.

А Лив покачала головой и тихо ответила:

— Сначала были розовые мечты о прекрасном принце. Все девочки рано или поздно проходят через это. И еще о свободе. А свобода без денег — миф. И тогда на первый план вышла карьера. Я долго училась, много работала. Загоняла себя, как лошадь. Все, кто за мной ухаживали, казались мне чем-то временным, суррогатом, скрашивающим серую жизнь. Допингом. А по мере того, как я взбиралась все выше, как-то вдруг оказывалось, что все прекрасные принцы — просто держатели активов. И мои клиенты, к тому же. Оттого они и прекрасны внешне. Увы — только внешне. И у каждого из них обязательно есть своя принцесса — деловой партнер. Ну а я по-прежнему втиснута в клетку, и вынуждена крутиться там с утра до вечера. Потому что остановиться — значит потерять то немногое, что у меня есть. А все, чего я достигла за эти годы, — сделала свою клетку немного просторнее и повыше, чем у остальных. У каждого из нас своя клетка, — закончила она с грустью.

— У меня нет, — заверил я.

— Тогда ты счастливый человек. Ты не сердишься на меня?

— За что?

— Не знаю. Мне отчего-то кажется, будто я тебя использовала. Ты — как окошко в тот мир, куда мне уже никогда не попасть.

И она потерлась щекой о мою грудь.

— Мне с тобой хорошо. И спокойно, — ответил я.

— И мне с тобой, — она снова подняла голову и посмотрела мне в глаза. И я в который раз поразился их бездонной глубине.

А потом Лив устроилась у меня на груди и уснула. А я лежал и смотрел на нее. Она улыбалась во сне. Я боялся пошевелиться, чтобы ее не разбудить. Потому что кровать была уж очень узкой. Но потом я тоже задремал. И спали мы долго-долго, так мне показалось. И наше пробуждение оказалось не слишком приятным.

Глава 22
О пользе пробуждения в чужой постели

В двери каюты громко постучали. И голос сверху произнес: «миз Зори, здесь служба безопасности судна, лейтенант Макариос Масафакис. Прошу разрешения войти по безотлагательному делу».

Лив проснулась, посмотрела на меня, и натянула на себя простыню.

— Неплохо бы тебе одеться, Юджин, — так она мне сказала.

Почему-то она прятала глаза. И отворачивалась, чтобы я ее лица не видел. Наверное, это от того, что я голый был. Совсем. Тут я спохватился и начал искать свою одежду. И только успел втиснуться в брюки, как дверь уползла вверх, и на пороге остановился красивый молодой человек с тоненькими усиками и в голубом кителе. Он был выбрит так, что щеки казались синими, и еще он оказался весь в блестящих пуговицах, разноцветных значках и звездочках. На груди у него болтались какие-то сверкающие висюльки на толстых шнурах. И еще у него были большие яркие эмблемы в разных местах. В общем, он был неотразим.

— Миз Лив, прошу извинить за вторжение. По данным систем наблюдения в вашей каюте находится капитан Юджин Уэллс. Нам срочно необходимо с ним побеседовать, — так он отбарабанил без запинки, а мы с Лив только глазами хлопали. Потом он ко мне повернулся и распорядился: — Прошу вас пройти со мной, сэр.

А Лив сказала возмущенно:

— Систем наблюдения? То есть за всем, что в каютах происходит, ведется наблюдение? Ничего себе — «корабль любви»!

И блестящий со всех сторон молодой человек отчего-то смутился и начал бормотать, что госпожа его не так поняла, и никакого наблюдения не ведется, точнее, ведется, но исключительно в целях безопасности, при этом не всегда и не обязательно визуальное, а чаще просто посредством биодатчиков и… И, в общем, он совсем запутался и стал пунцовым. И на меня жалобно так посмотрел, словно я ему помочь чем-то мог. А из-за его плеча в каюту норовили заглянуть какие-то любопытные, и доносились голоса множества людей.

А Лив тогда встала и простыню отбросила. И стала надевать чулки. И так сказала:

— Коли все равно за мной подглядывают, кому не лень, так чего уж теперь стесняться.

И мне незаметно подмигнула. А лейтенант уставился на нее и совсем дар речи потерял. Только блестел со всех сторон. А люди из коридора стали его сзади подталкивать и шеи тянуть, чтобы лучше видно было. И всё шипели что-то вроде «скандал, скандал». А потом лейтенанта кто-то схватил за плечо и назад дернул, так, что он как кукла в коридор вывалился. Только его висюльки и звякнули. И его место заняла Мишель. Она кивнула полуодетой Лив и сказала мне:

— Слава богу, ты жив! Я черт знает что думала!

И хотела ко мне подойти, но уж больно в каюте тесно было, да и стол ей мешал. И еще она снова на Лив посмотрела, но уже внимательнее, а потом снова на меня. Хотя чего тут смотреть-то? И так все ясно. Даже такой, как я, догадался бы, в чем тут дело. Но Мишель себя в руки взяла и сказала:

— Извините за вторжение, миз. Искренне сожалею. Вы позволите ненадолго забрать вашего мужчину?

Почему-то она сделала ударение на «вашего». А Лив перестала придуриваться, что-то на себя набросила и на кровать уселась. И ответила устало:

— Я полагала, что ваша пара распалась. Должно быть, я ошиблась. Из-за чего такая суматоха?

— Каюту Юджина взорвали. Ему повезло, что он ночевал не у себя.

И посмотрела на меня. А я ей улыбнулся. Потом застегнул рубашку, подхватил пенал и пошел вместе с Мишель и тем блестящим молодым человеком. Но сначала обернулся и взглянул на Лив. Она так и сидела, придерживая простыню на груди. И смотрела на меня с сожалением. А может, мне просто показалось.

За нами шло множество людей, и мужчин и женщин, и все они возбужденно переговаривались, а лейтенант возглавлял процессию, и вид у него снова стал значительным и гордым. Еще бы — в кои-то веки для него работа нашлась. Люди говорили, что это «безобразие» и что они будут жаловаться, а женщины почему-то возмущались громче всех и говорили, что такому отъявленному негодяю и контрабандисту, как я, не место в приличном обществе, и куда смотрела служба безопасности раньше, а те, что шли совсем позади, меня еще и «разнузданным развратником» величали, но уже не так громко. Правда, мне все равно было слышно. Так уж я скроен теперь — когда хочу, слышу все, что нужно. А Мишель мне говорила, чтобы я ничего не боялся и что скоро во всем разберутся и все будет в порядке. И еще — что она знает, чьих поганых рук это дело. А я и не боялся. Мне просто немного тревожно было из-за того, что так много людей на меня обиделись, а я ничего особенного не совершал.

И так мы пришли к двери с надписью «Служба безопасности. Вход воспрещен», и меня завели внутрь, а остальных лейтенант попросил остаться в коридоре. Только Мишель взяла и вошла следом. И сказала, чтобы лейтенант заткнулся. И еще, что если он будет открывать рот, то в следующий рейс пойдет трюмным матросом на каботажнике. И лейтенант с ней сразу согласился, он вообще был очень вежливый молодой человек. Кроме того, на него столько всего свалилось, и я, и потом Лив, что он немного не в себе был, хотя виду не подавал.

И стал меня тогда этот лейтенант обо всем расспрашивать. О том, кто я и откуда. И куда лечу. Как будто он сам этого не знает. И про подарок тоже спросил. Посмотрел на него внимательно, и спросил, что там внутри. А я ответил, что личные вещи. А Мишель сказала ему, что если бы там была взрывчатка или наркотики, то в космопорту меня бы загребли, как миленького. А лейтенант стал просить меня пенал открыть. А я отказался наотрез. Потому что обещал довезти подарок в целости и сохранности. А еще он говорил, что им тут не нужны неприятности, и что безопасность перелета — его главная задача и еще много чего. И про традиции тоже чего-то сказал. Они тут с этими традициями совсем с катушек слетели. Даже такому, как я, это видно. Еще лейтенант спрашивал, в котором часу я покинул свою каюту, и не было ли там чего-нибудь «взрывчатого». Я ответил, что ничего такого, кроме одежды, у меня нет. А он мне рассказал, что утром стюард принес завтрак, открыл двери моей каюты, и внутри произошел взрыв. И что каюта теперь превратилась бог знает во что, а стюард находится в судовом лазарете. А Мишель добавила, что взрыв был направлен внутрь каюты и был рассчитан на то, что я открою дверь и меня «разнесет к чертям». Тут я немного ее не понял, но по голосу догадался, что это не очень приятное дело. И я пояснил лейтенанту, что ничего про взрыв не знаю. Потому что у Лив ночевал. Потом посмотрел на Мишель и глаза опустил. И покраснел отчего-то. И она тоже стала в стену смотреть, будто там что-то интересное нашла. А потом лейтенант сказал, что оставит нас на минуту, и вышел в соседнюю дверь. А у стены остался хмурый охранник. Такой же, как те, что нас из казино провожали.

Мишель тогда села рядом и стала на меня смотреть. А потом вдруг:

— Юджин, я вела себя глупо.

А я не знал, что ей ответить.

— Готлиб действительно друг нашей семьи. И мы раньше… ну, дружны были, понимаешь? И я как-то сорвалась. Ты знаешь, я ведь замужем. Мне очень жаль.

Ее взгляд жег меня как огнем. Что я мог про нее думать? Кто она, а кто я.

— Какая разница, Мишель? Все эти пары — это же просто игра. Мне такие игры не очень по нраву. А ты в таких делах лучше меня понимаешь.

Почему — то мой ответ ее не устроил.

— Ты оказался у этой женщины из-за меня?

А мне неловко было отвечать. На нас этот охранник таращился и слушал каждое наше слово. А Мишель он, похоже, совсем нипочем был. Будто стол какой.

— Я познакомился с ней случайно. Она тоже осталась без пары.

Мишель после этих слов вся будто закаменела. Наверное, я ее обидел чем-то. Я опять не понял — чем именно.

А потом вошел крупный такой мужчина в фуражке. Весь в белом. И на нем все золотом блестело. И погоны, и какие-то нарукавные штуки. И охранник вытянулся и честь ему отдал.

— Госпожа баронесса, — мужчина коротко поклонился.

— Здравствуйте, капитан, — ответила Мишель, поднимаясь со стула.

— Господин капитан, — и этот представительный мужчина кивнул мне тоже.

Тут я понял, что он со мной так здоровается. И тогда я встал и сказал:

— Здравствуйте, сэр, — и очень это у меня солидно вышло. По-настоящему.

Вновь появился блестящий лейтенант и пристроился за капитанской спиной.

— На борту вверенного мне судна произошло чрезвычайное происшествие, — начал капитан. — Возникла опасность для жизни пассажиров и экипажа. Серьезно пострадал наш служащий. Давайте попробуем разобраться, что мы имеем…

И давай он мне красивые слова произносить про долг и честь, и про ответственность. И про то, что мне, как человеку военному, все это должно быть ясно. Ну и, конечно, про традиции упомянул. Раз пять, или даже больше. Я со счета сбился. Он говорил о недопустимости конфликтов между пассажирами, равно как и противоправных действий на борту — тут он на мой подарок глянул — в любых проявлениях, потому что лайнер является территорией, на которую распространяется власть Императора и законы Империи. И вся его речь сводилась, похоже, к тому, что я стал объектом преступного преследования ввиду — и он опять внимательно посмотрел на пенал — специфики моей нынешней деятельности, по всей видимости, также противоправной. И что ему очень жаль, но он вынужден принять непопулярное решение, которое, тут он опять сказал о традициях, является для него очень трудным выбором, но, тем не менее, необходимым, и все это — в целях заботы о сохранности вверенного ему имущества компании и для обеспечения безопасности личного состава и пассажиров. В общем, он сделал заключение о том, что для моей же пользы мне следует сойти с корабля на ближайшей орбитальной станции и, таким образом, уйти от грозящих мне неприятностей. И еще посоветовал сменить род занятий, «по всей видимости, недостойный офицера Имперских вооруженных сил». И в который раз на мой груз глядит. И чего они все к нему прицепились? Кроме того, капитан с глубоким прискорбием сообщил, что случай является форс — мажорным, и в сложившихся обстоятельствах у него нет полномочий производить возврат средств, уплаченных мною за билет до Кришнагири Упаван. Но он выражает уверенность, что удачная игра в судовом казино с лихвой компенсирует мне все материальные неприятности.

В итоге, все, что я понял — это то, что меня высадят на ближайшем промежуточном пункте. И пока капитан говорил, меня не оставляло ощущение, что ему почему-то стыдно все это произносить. Как будто он чего-то недоговаривает.

Тут Мишель сказала:

— Капитан, вы прекрасно понимаете, кто стоит за этим инцидентом. И тем не менее идете на недостойные офицера меры.

На что он спокойно возразил:

— Конечно, понимаю, госпожа баронесса. Я прекрасно осведомлен обо всем, что происходит у меня на борту. Но если я высажу — заметьте, без должных оснований, — того, кого мы оба имеем в виду, вашему протеже это вряд ли облегчит жизнь. А вот компании и мне лично — сильно усложнит. Пассажиры, что стоят сейчас за этой дверью, да и многие другие, ждут от меня радикальных решений. Только такие меры могут их успокоить и доказать, что судно и впредь останется безопасной территорией. Не думаю, что с вашей стороны корректно обвинять меня в трусости.

— Именно это я и хотела вам сказать, капитан. Вы тут просто на цыпочках перед всякими подонками ходите. Всего доброго.

И она вышла из комнаты. Прямо в любопытную толпу за дверью. А капитан слегка от ее слов покраснел. И сказал:

— Ближайший пункт маршрута — Йорк. В оставшиеся сутки, мистер Уэллс, вам будет предоставлена другая каюта такого же класса. Под надежной охраной. Рекомендую вам, ради вашей же безопасности, не покидать каюту.

Вот так меня вышвырнули с этого самого «лайнера».

Глава 23
Домашний арест или проводы идиота

Я провел остаток пути до Йорка в новой каюте. И Мишель — она упрямой оказалась, что твоя ослица, — все это время сидела со мной. И Готлиб тоже приходил. Сказал почему-то, что он сожалеет. И что, если мне нужна какая-нибудь помощь, то он к моим услугам. Правда, я чувствовал, что он просто из вежливости так говорит. И чтобы Мишель приятное сделать. Я тоже ему вежливо сказал: «Благодарю, Готлиб». Бывают такие слова, которые люди друг другу просто так говорят, без смысла. Вроде бы так принято. И он ушел. Потому что у меня в каюте не было места для еще одного гостя. А стоять тут уж больно неудобно.

Мишель была с ним холодна, даже не смотрела на него. Я решил, что они поссорились. Такое бывает, я знаю. В общем, он помялся немного и пошел себе. Ну а потом все как будто сговорились. Заглядывали какие-то дамы, чтобы выразить свое «восхищение». При этом они с любопытством косились на Мишель и лепетали что-то бессвязное. Один мужчина сказал, что он «корреспондент», и не желаю ли я… Тут я не успел дослушать, потому что Мишель его вышибла за дверь. Еще один пожелал мне удачи и сунул карточку с адресом отеля на Йорке. Молодая супружеская чета изъявила желание сняться со мной «на память». Честно говоря, больше всего мне бы хотелось, чтобы зашла Лив. Потому что знал, что ей сейчас одиноко. Но я стеснялся Мишель. И еще какие-то люди все шли и шли, и говорили мне что-то, и о чем-то спрашивали, расписывали дома и маршруты, а потом нам обоим эти бесконечные визиты надоели, и Мишель присказала охраннику, чтобы тот никого не пускал, кроме стюардов. И мы остались одни. Так и сидели молча. Она в кресле, а я на откидном сидении за столиком.

— Покушение на тебя — большое событие для местной публики, о нем будут говорить как минимум неделю. Ты теперь знаменит. Скрасил серые будни путешественников, — съязвила Мишель.

Я теперь могу отличать, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Когда она шутит и при этом злится — это называется «язвить». Ну а я промолчал. Что тут скажешь… Я вообще теперь не знаю, как себя с ней вести, и зачем она со мной возится. Не люблю, когда со мной нянчатся. Я понял это недавно, когда вспоминал, как Кати или Роза делали у меня дома уборку. И сразу вспомнил, как они со мной обращались. Как с вещью. И вот теперь мне становится не слишком хорошо, когда я это чувствую, а когда мне нехорошо, я уже не терплю, как раньше, а делаю, так как мне надо. Но Мишель — не как все, и сказать ей, что мне не нравится ее поведение я не могу. Наверное, просто стесняюсь.

— Хочешь, сходим в кино? — спросила она.

— Капитан приказал мне оставаться в каюте.

— С каких пор ты такой послушный?

— С тех самых, как меня хотят прихлопнуть.

Это слово — «прихлопнуть» — я недавно услышал. И запомнил. Очень емкое понятие. Прихлопнуть можно комара, или бабочку. Потому что они маленькие. Так и меня хотели. Будто комара. И я включил музыку. Сначала Дженис. А потом ребят, которые себя почему-то «жуками» называли — так мне голос перевел. А потом других. «Катящиеся камни». В те времена музыканты какие-то странные имена себе придумывали. Но я научился не обращать внимания на названия. Слушать только музыку. Нипочем бы не подумал, как много на свете хорошей музыки. И как я раньше без нее обходился?

И Мишель сидела тихонько и в стенку перед собой смотрела. А потом ноги подобрала, и устроилась в кресле с ногами. Я видел, что ей не слишком удобно, но она все равно не уходила.

— Зачем ты здесь, Мишель? Готлиб может обидеться.

А она посмотрела на меня грустно и ответила, что это нечестно — так говорить.

— Почему?

Мишель глаза отвела и сказала, что она очень сожалеет. И что она уже извинилась. И вообще — какого черта она передо мной оправдывается! И губу прикусила. Я подумал — как все иногда просто. Извинился, и все. Будто и не было ничего. И вообще — чего я себе навоображал? Меня к ней просто парой приставили, чтобы глупостей не наделал и не залез, куда не следует. Ну, и попутно чтобы пассажиры не скучали. И Мишель ни в чем передо мной не виновата. И я ей сказал:

— Тебе не в чем оправдываться, мы ведь просто попутчики. Я заметил — тут многие по много раз пары меняют, и нисколько не грустят.

Я просто хотел ее успокоить. Сделать так, чтобы она не злилась. Мне хотелось поговорить с ней, как раньше. Ведь скоро мы прилетим на этот «Йорк» и больше никогда с ней не увидимся. Но она не успокоилась. Наоборот, посмотрела на меня с обидой.

— Зачем ты так, Юджин?

Голос у нее дрогнул, и я совсем смешался. Все, что я ни делаю, все как-то наперекосяк получается. Знаете, каково это, когда все наперекосяк? Тогда я встал, и на край кресла пересел. Как тогда, у Лив. И Мишель меня обняла и щекой ко мне прижалась.

— Тут опять могут чего-нибудь взорвать, — сказал я ей тихо.

А она ответила тоже тихо, не открывая глаз:

— Пускай. Это все из — за меня. Я тебя в это втравила. Ты не сердись на меня. Если бы ты знал, как мне жаль.

— Ну что ты. Как я могу на тебя сердиться.

И она грустно улыбнулась. Потом Мишель задремала, и я сделал музыку потише. И сидел возле нее всю ночь. Разглядывал ее лицо. Она во сне иногда хмурилась. А иногда становилась очень серьезной. Словно спорила с кем-то. Или улыбалась.

Только сейчас я ее как следует рассмотрел. Лицо у нее было круглое, вовсе не такое, как в рисуют в рекламе. Тонкий нос, пушистые ресницы, чуточку припухшая нижняя губа, ямка на подбородке. Вертикальная морщинка на лбу. Она была очень красивой женщиной. Очень.

А потом в дверь постучали и сообщили, что мы прибыли.

Я шел к выходу и рядом со мной шла Мишель. И на нас смотрело много людей. И когда мы к главному шлюзу подошли, там собралось много офицеров. Все в белом. И капитан. Он мне вежливо так кивнул, мне и Мишель, но я почему-то ему не ответил. И он стал смотреть в сторону. И всем этим белым и блестящим офицерам было не по себе, когда мы сквозь их строй проходили. Словно они меня стеснялись. Я это чувствовал. Наверное, все дело в их «традициях». Уж не знаю чем, но нарушил я их крепко. Очень они тут этого не любят. И я понял, что они, в сущности, не такие уж плохие люди. Даже наоборот. Просто бывают такие обстоятельства, когда даже хороший человек должен делать вещи, которые ему не по нраву. И ничего тут не попишешь.

Мишель меня проводила до самого конца. До стойки с надписью «Пограничный контроль». И там я увидел Лив. Она стояла у стены и смотрела на меня. А когда я ей улыбнулся, она подошла к нам, и сказала:

— Госпожа баронесса, вы позволите сказать пару слов вашему спутнику?

И при этом смотрела только на меня. Мишель пожала плечами и отвернулась. А Лив привстала на цыпочки и поцеловала меня. А я ей ответил. Губы у нее были мягкие-мягкие. Она дала мне свою карточку, где все ее номера и прочее. Сказала, если буду на Сьерра — Вентане, чтобы обязательно ей позвонил. Если захочу, конечно. И что она будет очень рада. Потом она замолчала. Мы просто смотрели друг на друга и молчали. Она была классной, Лив Зори, владелица клиники косметологии.

— Мне было очень хорошо с тобой, Юджин Уэллс, — и улыбнулась грустно. — Желаю тебе найти свою любовь. Где бы она ни была.

А потом Мишель взяла меня под руку и отвела в сторону. Достала что-то из сумочки, и протянула мне. Маленькую такую штуку, похожую на мой жетон. Сказала, чтобы я не глупил и сразу же нанял себе охрану, когда на Йорк прилечу. И что тут на все расходы хватит. И что она будет на Руре через две недели. И чтобы я с ней обязательно связался.

Только я ее карточку не взял. Не знаю, почему. Хотя Мишель и просила меня очень. Мы еще немного постояли молча, а потом она меня крепко обняла.

— Спасибо тебе за все, Юджин. И прости меня.

И глаза у нее стали мокрые. Что тут скажешь? Хоть сам плачь. И все люди, что вокруг ходили, и те, что в форме, и просто пассажиры — все на нас с любопытством оглядывались.

— Ну-ну, Мишель. Ты же целая баронесса. А я простой дурачок. Что будет с твоей репутацией? — сказал я ей. И улыбнулся.

И она мне тоже. Сквозь слезы. Голос внутри что-то у меня спросить хотел, но я ему не разрешил.

— Ты и вправду дурачок, — так она мне ответила. И погладила меня по щеке.

А я сунул свой груз под мышку и пошел к людям в форме. А маленький человек, тот самый, что был на станции возле Нового Торонто, тоже пошел за мной. Немного поодаль. Наверное, он думал, что я его не вижу. Но я видел. И голос мне сказал: «Опасность. Обнаружено недружественное наблюдение». И я понял, что он это говорит про этого человека.

Глава 24
Таможенный блюз

Эти люди в форме расспрашивали меня и так и эдак. Все хотели дознаться, с какой целью я прибыл на их замечательную станцию. Это ведь имперская планета, не колония, нравы тут строгие. А я не знал, что им ответить. Просто сказал, что мне надо на Кришнагири.

Потом мой жетон куда-то сунули. И у офицера в темно-синем кителе сделалось кислое лицо. Потому как у меня, оказывается, имеется два каких-то там «срока выслуги», что автоматически делает меня имперским гражданином. И я теперь могу кататься куда вздумается.

Но очень уж ему меня пускать не хотелось, я это чувствовал. И начал офицер всякие вопросы мне задавать. Про то, чем собираюсь заняться на Йорке, потому как на Кришнагири мне с таким «счетом» нипочем не улететь. Спрашивал, какими навыками обладаю.

На что я ответил, что раньше был пилотом. Он смешался отчего-то. Сказал: «Ну да, ну да…». И повел меня в какую-то темную комнату.

Там мне приказали раздеться и положить вещи в «камеру».

Я разделся. И положил. Все, в том числе и пенал. И меня начали чем-то просвечивать.

Сначала по мне какая-то рамка ездила. И голос мне сообщил, что обнаружено излучение, близкое к рентгеновскому. И предупредил о недружественном воздействии. И еще долго меня так и сяк крутили во всяких штуковинах. Так что я замерз, и кожа моя покрылась мурашками.

Тогда голос спросил, не включить ли ему режим «электронного противодействия». А мне так все надоело, что я ему ответил: «делай что хочешь».

Он ответил «Выполняю», и в плечах вдруг защипало. А потом запахло горелым, все эти рамки остановились, зажегся свет и овозбужденные люди принялись бегать вокруг меня и ругаться друг с другом. А на меня никто внимания не обращал.

И пришел тот же офицер, только еще более хмурый, и сказал, что у них тут «небольшие неполадки». А я ему ответил: «Долго мне тут еще голым прохлаждаться?». И еще выдал про то, что я офицер. Капитан Уэллс и все такое. И про планету базирования. Очень уж это на всяких шпаков действовало. Не знаю, почему. И офицер этот сразу скис. Извиняться начал. Стал рассказывать про какие-то «оперативные сведения». И про подарок вопросы задавать. Сообщил, что сканирование не выявило никакого криминального содержимого. Уточнил, зачем я его повсюду с собой таскаю.

А я ответил, что это мои «личные вещи», и что я могу с ними делать все, что вздумается. И рыться в них никому не позволю.

Тут этот офицер с кем-то переглядываться начал. И этот кто-то знаком ему показал: мол, не видишь, не в себе парень. И меня пропустили. И даже одежду отдали. И пенал. И еще равнодушная женщина в белой шапочке вкатила мне в плечо чего-то едкого. Приставила блестящую штуку, и — пшик! «Прививка, сэр». Я даже удивиться не успел, как она уже следующего из очереди обрабатывала.

Бегущая по полу стрелка показала мне дорогу к челноку. А там у меня снова денег попросили. Без этого в челнок никого не пускали. И тут я обнаружил, что за мной уже не один человек наблюдает, а двое. Который второй, тот делал вид, будто тут работает. Для этого ему приходилось туда-сюда какой-то толстый шланг на себе таскать.

И голос мне подтвердил, что да, точно, двое. Да еще и излучение какое-то сканирующее обнаружил. И какой-то «пассивный радиоисточник» на мне. В области шеи. И что источник этот меня «демаскирует» и что рекомендуется его «нейтрализовать».

Я только плечами пожал. Мне-то что. Нейтрализовать, так нейтрализовать. У меня Мишель из головы не шла. То, как она плакала. И Лив. Совсем я в этих женщинах запутался.

И голос сообщил, что «демаскирующий фактор нейтрализован», после чего я уселся в удобное кресло и пристегнулся ремнями. Потому что на этом челноке тоже была улыбчивая девушка в красивой голубой пилотке, и мне не хотелось ее расстраивать, как в прошлый раз. Про себя я решил, что сегодня точно никаких песен петь не буду.

А маленький неприметный мужчина занял место в последнем ряду, позади меня. И еще я заметил, как перед самым закрытием шлюза в челнок вбежал тот самый человек, что шланги по коридору тягал. Видно, здорово он расстроился из-за той маленькой штучки, что была на мне и отчего-то перестала работать.

И человек этот тоже на заднем ряду уселся. Места там какие-то особые, что ли?

А потом что-то негромко зашипело, дрогнул пол под ногами, и мы стартовали.