Путешествие идиота Поль Игорь

Глава 32

Герой и его слава

К утру мне стало совсем хорошо. Только кулаки еще саднили и дышать было немного больно. Но строгая холодная женщина в белой одежде и такой же смешной высокой шапочке мне сказала, что это скоро пройдет. И меня одели во все новое, дали черные блестящие ботинки и даже повязали на шею галстук.

А потом я стоял в каком-то большом зале, где было много людей, и важный человек в форме громко произнес:

— Дамы и господа, представляю вам образец имперского гражданина, капитана Юджина Уэллса.

И все вокруг встали и начали хлопать. Словно я певица какая-нибудь.

Но просто так стоять в ярко освещенном месте, когда все вокруг тебе рукоплещут и вообще — улыбаются почем зря, было как-то неловко. И тогда кивнул. Совсем как тогда, на лайнере. И вокруг меня стали кружиться какие-то жужжащие штуки, и я все щурился от яркого света, что в глаза мне бил. Но голос про эти штуки не сказал ничего, и я решил, что бояться их нечего.

И потом ко мне все время подходили какие-то люди и рассказывали, как они горды оттого, что им чего-то там выпало, и жали мне руку, и долго ее трясли, и все время улыбались куда-то в сторону зала. А жужжащие штуки так вокруг и порхали. А мужчина громко живописал, как блестяще завершилась тщательно спланированная операция, и хотя жертв среди сотрудников избежать не удалось, преступности Плима был нанесен «сокрушительный удар», чему в огромной степени поспособствовал капитан Уэллс, то есть я. И над головами людей крутились большущие цветные голоролики, где я, совсем как в кино, прыгал и вертелся, раскидывая каких-то небритых глыбообразных типов. И все люди задирали головы и смотрели на них, а потом снова на меня, а потом снова мне хлопали.

Потом вперед вышел какой-то очень важный мужчина, и все сразу притихли. А мужчина подошел ко мне и встал рядом. И сказал проникновенно, что такие граждане, как я — гордость и опора Империи. А потом повернулся и повесил мне на шею цветную ленточку с блестящей штукой. И сказал, что для него это незабываемый день. И руку мне осторожно пожал, словно я из фарфора был. И долго так ее держал, и при этом к залу повернулся. Наверное, это чтобы его летучие штуки лучше видели. Голос мне сказал, что они нас «снимают». И еще сообщил, что меня, оказывается, «наградили».

Так они меня довольно долго мучили. Но уйти было неловко, ведь столько людей тут ради меня собралось, и я терпел.

Еще у меня что-то спрашивали из зала. И мужчины и женщины. Хотели узнать, надолго ли я посетил их планету, женат ли я, сколько у меня детей, и как я отношусь к проблеме равенства каких-то полов, а также — что я думаю о конфликте «квакеров» и «белой партии», и какие политические последствия применительно к астероидному кризису, на мой взгляд, это может повлечь. Особенно одну дамочку интересовал «военный и экономический аспекты проблемы». И какой у меня любимый цвет. И как я отношусь к свободной разнополой любви. И правда ли, что я работал под прикрытием под видом разносчика пиццы. И еще много всего.

Трудно мне было, вы не поверите как. Я ответил, что жены у меня нет, и детей тоже. И что к проблеме полов я отношусь с уважением. Там, где я не знал, что сказать, я отвечал, что это «закрытая информация», и улыбался. И все с понимающим видом кивали. Такая уж это волшебная фраза. А про любовь я сказал, что давно ее ищу, но пока мне не удается понять, что это такое. И что рано или поздно я это узнаю. И женщины из зала начали мне бурно аплодировать, а мужчины натянуто улыбаться. И оглядываться вокруг, словно не поняли, куда это их занесло.

И когда меня провожали из этого гостеприимного дома, то дали маленькую платежную карточку, вроде моего жетона, и сказали, что это «скромная компенсация». Еще добавили, что рассчитывают на мою порядочность и благоразумие. Правда, тот, кто это говорил, неловко себя чувствовал. Будто с обезьяной какой разговаривал. А напоследок мне вернули мой подарок. Не именно мой, но точь-в-точь такой же. И заверили, что это абсолютная копия моего пенала, с полностью идентичным содержимым. И еще он теперь не горит, не боится воды, и выдерживает какое-то там «давление». Я подумал, что Анупаму ведь все равно, какой пенал я его сестре привезу, этот, новый, или старый, испачканный и помятый. И согласился. И все были очень довольны. Мне пожали руку, посадили в большую машину и отвезли домой к Васу. А вокруг ехало несколько мотоциклистов с оружием. И народ мне смотрел вслед, раскрыв рты.

Васу, меня когда увидел, чуть в обморок не упал. Сильно он напуган был. Сказал, что нипочем не верил, что «отмажусь», так я много народу покрошил. Рассказал, как его шарахнуло из парализатора. И как он под кучей мусора спрятался, а потом уполз через мусоропровод на другой этаж. Так вот и спасся. И еще он сказал, что я чисто «киборг-убийца». Киборг — это такой искусственный организм, так мне голос перевел. А я в ответ, что никакой я не киборг. И что я самый, что ни на есть, настоящий. Хотя у меня теперь и новые ботинки. «И еще галстук» — сказал Васу. И мы с ним обнялись, как братья. Ведь это мой «компаньон». И даже «кореш».

Глава 33

Неожиданные последствия, или хорошо ли быть знаменитым

С этого дня работать нам стало значительно легче. После того, как меня показали по визору, заказы мистеру Рико так и сыпались. И все просили, чтобы пиццу непременно мы с Васу привезли. Точнее, чтобы именно я ее принес. И даже были готовы за это платить больше. Мистер Рико — толстый мужчина с большими волосатыми руками, сказал мне, что будет теперь мне платить десять процентов с каждого кредита. А Васу — вдвойне от прежней суммы. Потому что Васу ему объявил, что он — мой «менеджер и компаньон».

Еще мистер Рико сказал, что мы можем съедать столько пиццы, сколько влезет. Он очень озабочен стал в последнее время, потому что не успевал теперь выпекать столько, сколько ему заказывали. Но все равно, как видел меня, все время улыбался и говорил, что сначала думал, будто я простой придурок. А на самом деле я оказался таким важным человеком. И еще всегда добавляет, что для него это большая честь, когда я его пиццу развожу.

И заказы мы теперь развозили не по окраинам, а по всяким особнякам да офисам. Для этого мистер Рико и коробки новые заказал — цветные и красивые. И еще он сказал, что «количество переходит в качество», и что «конъюнктура меняется», и что мы теперь в другой «ценовой нише». Наверное, он оттого это говорит, что наша пицца подорожала втрое.

Когда мы приезжаем по адресу, я беру коробку и иду к клиенту. И какой-нибудь важный мужчина встречает меня, жмет мне руку и просит «автограф». А женщины, что в этих домах встречаются, мне радостно улыбаются, словно я их давно пропавший и внезапно обретенный брат. А мою пиццу они небрежно отдают какому-нибудь слуге. И все расспрашивают меня о каких-то глупостях. Вроде того, что если я снова вожу пиццу, то продолжаю ли я выполнять очередное секретное задание, или что я думаю о тенденциях перевода транспорта с водородных на метаново — электрические двигатели. И еще меня приглашают на всякие «вечеринки». А дамы хихикают и норовят потрогать меня за руку. Только я от приглашений отказываюсь. Я не очень ловко себя чувствую, когда вокруг много людей и все на меня смотрят. Я-то знаю, кто я на самом деле. И не люблю выглядеть глупее, чем есть.

В нашем районе, в «Верде», тоже все сильно переменилось. Ведь смотрящий куда-то неожиданно пропал, бросив свою территорию на произвол судьбы. И все сразу как-то перепуталось. Оставшиеся «ящерицы» начали друг с другом воевать, потому что их верхушка тоже исчезла. И так увлеклись, что кандидаты быстро сами собой кончились. А тех, кто в перестрелках выжил и с голоду народ грабить пытался, постепенно полиция повымела. У этой полиции без должного руководства дела так расстроились, что хуже некуда. Раньше ведь как — они нагребут с улиц всякой пены, а смотрящий через их начальство им говорит, кого, сколько, куда и почем. И они при деньгах и смотрящему отстегивали. Или он им, в зависимости от обстоятельств. И так все замечательно шло. Но теперь команды поступать перестали, и деньги куда-то пропали. Самые глупые пытались деньги с задержанных трясти. Но отдел внутренних расследований, которому теперь тоже никто сверху не приплачивал, с досады таких умников приглашал «на беседы». И больше их никто после этого не видел, а в их квартирах селились другие люди. И тогда те полицейские, что пошустрее да поумнее, все по другим участкам разбежались. А те, что еще остались, долго думали, куда всю эту братию, что у них в обезьянниках в неимоверных количествах скопилась, пристраивать? И чем ее кормить? Ведь раньше таких проблем не было. И тогда самый старый коп вспомнил, что когда-то, очень давно, они этих «задержанных» в суд водили.

Оказалось, это совсем рядом — всего два квартала от участка. И вот давай они туда постепенно из обезьянников народ сплавлять. А судья в растерянности. Ведь и ему теперь никто указаний не дает. И денег тоже. А попробуй-ка прожить на одну зарплату! И в расстроенных чувствах он всех подряд определяет на рудники. И так народ в обезьянниках совсем перевелся. А денег, тем временем, было все меньше. И копы от этого так осатанели, что рыскали по самым укромным местам и днем и ночью. И чуть что не так — сразу хвать — и в суд. И опять судья с досады кого-нибудь сажал. И таким вот образом вся местная шпана повывелась, а чужая район стороной обходить стала.

Лавочники, владельцы прачечных и автозаправок тоже одно время в недоумении были. Ведь мзду с них некому стало собирать, а они ее откладывали по привычке. Потому как знали, кто-нибудь обязательно за ней придет. Рано или поздно. Ведь без защиты как? Без защиты боязно. Но время шло, деньги копились, а никто за ними не шел. А тех, кто и хотел, копы еще по дороге хватали, и в обезьянник. Чтоб неповадно было. И потому что настроение плохое. Оттого, что денег нет.

И тогда самый смелый лавочник, что всякой аптечной химией торговал, решился. Взял да и вложил неожиданно образовавшиеся свободные средства в дело. Надстроил себе еще один этаж, накупил всякого товара и цены снизил. Народ к нему и повалил. И денег у него стало еще больше. И, совсем расхрабрившись, лавочник этот, Краев, взял займ в банке и прикупил себе полдома по соседству под гостиницу.

Глядя на него, остальные тоже кубышки раскрыли. И вот теперь по нашему Верде ходить можно и днем и ночью, и ничего не бояться. Только руки в карманах лучше не держать. А не то попадется навстречу коп и решит с горя, что у тебя в штанах оружие, и даст дубинкой. А то и к судье отведет.

А вокруг появились всякие летние кафе, и народ в них пиво-кофе потребляет, и музыка слышна из ресторанчиков, и народ по магазинам толпами бродит. Прослышав про низкие цены, люди из других районов начали к нам на надземке приезжать. Так что народу на улицах стало — не протолкнешься. Такие вот дела.

Владельцы всяких там аптек и автостоянок часто нас с Васу на улице останавливают и просят рассудить. Смотрящего-то нету. А вы, то есть я, мистер Уэллс, его «завалили», значит, вы теперь, по понятиям, он и есть. И просим, значит, спор наш разрешить. Так они рассуждают. С такой железной логикой мне трудно спорить. Ведь получается, я перед ними виноват. И приходится их слушать.

Странно мне смотреть, как богатые умные дядьки переминаются передо мной, словно мальчишки. И в глаза просительно заглядывают. И чушь, что я несу, с уважением выслушивают. Когда два хозяина магазинов тротуар меж собой поделить не могли, я им сказал, что надо делать, как проще. Взять да и поделить тротуар пополам. Независимо от размера магазинов. И они обрадовались. И всем рассказали, будто я «сужу по справедливости». Так что теперь мы с Васу стараемся по большим улицам не ездить, потому как иначе пицца успевает остыть. А нам надо «марку держать», так компаньон мой говорит. Мы и держим. С учетом моих денег, и тех, что мне подарили в качестве «компенсации», нам всего ничего на билеты копить осталось. Каких-то два месяца. Правда, Васу пока еще не нашел способа, как эти самые «слезы» добывать, но говорит, что «на месте сориентируется».

И еще я все время размышляю о том, как может простая маленькая коробочка, из-за которой все завертелось, так круто изменить жизнь стольких людей. И никак сообразить не могу, в чем тут секрет. Потому как выходит, что интерес к ней каких-то больших людей оказался полной глупостью. А глупости никогда никого до добра не доводили. Так все говорят. Как же тогда вышло, что именно эта глупость всем во благо пошла? Получается, быть глупым здорово?

А голос мне сказал, что это «парадокс». Любит он у меня всякие мудреные словечки.

Васу по вечерам приводит теперь не одну подружку, а сразу двоих. Теперь, когда я стал знаменит, любая девчонка из района готова к нам гости приходить. И к Васу тоже. Он им говорит, будто работает моим «менеджером». Это звучит значительно и волнующе. И ему никто не может отказать. Девушки разглядывают меня, будто диковинную рыбу, а когда я говорю какую-нибудь ерунду, с готовностью смеются.

Мы угощаем их пивом с моими любимыми устрицами. Или большущей печеной рыбой, которую нам доставляют горячей из магазинчика по соседству. Еще я купил огромный музыкальный терминал и теперь могу вволю слушать любимую музыку. И когда девчонкам надоедает хихикать и болтать глупости, я включаю парня по фамилии Хендрикс. Или ребят с непонятным названием «Грейтфул дид».

Иногда мы с Васу подпеваем музыкальному ящику. У нас это здорово выходит. Девчонкам нравится. У меня вдруг прорезался чуточку хрипловатый баритон. А потом мы наперегонки занимаемся с гостьями любовью. Так Васу называет это дело. Признаться, я давно уже понял, что это никакая не любовь, хотя деньги с меня брать и перестали. По мне, так это просто «трах». Иногда Васу так тоже говорит. Разве же это любовь, когда поутру, после всех этих приятных штук, что мы вытворяли, даже имени девушки вспомнить не можешь? Да и сами они, будто заводные машинки. Говорят одно и тоже. Что я красивый парень. Или клевый чувак. Или что классно трахаюсь. И иногда врут при этом безбожно. Я ведь такие вещи здорово ощущаю. С ними весело и приятно, и легко потом, будто в сауне попарился. Но при этом чувствуешь, что они совсем чужие. И представляешь, как было бы здорово, если на их месте вдруг оказалась Мишель. Когда я так думаю, то начинаю злиться. Повторять про себя, кто она, и кто я. И начинаю чувствовать себя очень одиноким. Еще более одиноким, чем когда жил на Джорджии. В такие моменты я сажусь у стены и слушаю «Летнее время» Дженис. Знали бы вы, каково на душе бывает, когда понимаешь, что тебя никто не любит. И я представляю, как на Кришнагири женщины будут совсем не такими пустоголовыми мотыльками, как наши гостьи. И я обязательно найду такую, которой будет рядом со мной хорошо. И почему-то, когда я так представляю, я снова вижу Мишель. И тогда снова злюсь. Что поделать. Такой вот я и есть. Все у меня не так, как у других.

Зато теперь я знаю, что такое «друг». Друг — это лучше, чем кореш. Или даже — чем компаньон. Друг, это когда ты знаешь, что человек тебя нипочем не бросит, как бы ему ни было страшно. И еще с ним можно говорить о чем хочешь, и он тебя поймет.

Васу мой друг. Он, может, и не умеет разговаривать так, как всякие важные дядьки в галстуках, но зато я знаю, что он со мной последним куском поделится. Когда я это понимаю, мне становится не так одиноко. Разве что немного грустно.

Глава 34

Пилот милостью Божьей

Однажды мы привезли заказ в большущее стеклянное здание. «Авиационная компания Виккерса», так было написано на нем сияющими буквами. На входе за толстым стеклом дежурили строгие мужчины в синей форме и с оружием. Они нипочем не хотели меня пускать к клиенту. «Не положено», так они мне говорили. И я уже было совсем собрался назад повернуть, как вдруг один из охранников сказал другому: «Слышь, Кен, это, кажись, тот самый черт, что уделал смотрящего в Верде. И всю его банду. Голыми руками. Его по визору показывали». И тогда второй охранник, тот, что с усами, посмотрел на меня с интересом и сказал: «Да ну?». И они стали куда — то звонить, чтобы узнать, правда ли я должен пиццу в какое — то там «ноль — три — шесть — ноль» доставить. И выяснилось, что я не вру, и какой-то там важный мистер из «испытательной лаборатории» действительно меня заказал. И что давно меня ждет. И очень сердится, потому как обещал меня сотрудницам показать, это во-первых, и что перерыв на чай у них заканчивается, во-вторых. И что-то еще про жесткий график добавил.

Охранник начал было что-то про режим допуска говорить, но тот важный мистер сказал, чтобы тот заткнулся и не указывал ему, как надо работать. И охранник заткнулся. И мне выписали «временный пропуск». Сфотографировали меня, велели приложить палец к какой-то штуке. Этот пропуск оказался маленькой магнитной карточкой на шнурке.

Я подумал, как много времени тут потерял, и что Васу на меня сердиться будет. Потому что мы можем опоздать на следующую доставку. А у нас сегодня их еще целых три штуки. Но делать нечего, придется теперь идти в эту самую «ноль-три-шесть-ноль».

Один из охранников вышел, посадил меня в маленькую тележку с прозрачными бортами, и мы помчались. Тут у них в каждом коридоре полоска была для таких тележек, по которым люди не ходили. Двери по сторонам так и мелькали. Потом тележка остановилась, как вкопанная, и я чуть кувырком с нее не слетел, потому что обеими руками коробку с пиццей держал. И охранник провел меня в здоровущий зал.

Как только я туда попал, у меня челюсть отвисла. Я так и встал в дверях, как вкопанный. Вокруг были натыканы стеклянные клетушки, за которыми копошилось множество людей в халатах. Высоко над головой — прозрачная крыша, сквозь которую видны облака, а весь пол у стен уставлен какими-то железными штуками. И пахло тут как-то по-особенному. Очень знакомо. Будто я домой попал, туда, где мне было хорошо, и откуда я уехал давным-давно.

Но самое интересное находилось посередине. В центре зала висел на каких-то мудреных штуках самый настоящий боевой самолет. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Просто знаю, и все тут. Я сразу вспомнил про свой «Гарпун». Хотя этот был совсем на него не похож. Он был больше, с необычными обводами, очень непривычный с виду. И грозный. Я его мощью враз проникся. Знаете, бывает, смотришь на человека, и его силу ощущаешь. Характер. Иногда можно с первого взгляда сказать: этот человек добрый. И сильный. И дело тут вовсе не в мышцах и не в фигуре. В его ауре, что ли. Ну, вы-то лучше знать должны. Сам-то я говорить не мастер. Вот и с этим самолетом так же. Посмотрел я и враз представил, какой он стремительный и убойный насмерть.

И еще я вспомнил про свои сны. И про серую полоску моря внизу. А голос мне сказал, что идентификация боевой машины затруднена. То есть, он просто не знает, что это за модель. Я уже немного научился его мудреные слова понимать.

И так я стоял и на самолет этот любовался, пока какой-то человек не помахал мне из-за стеклянной стены. И охранник меня к нему подтолкнул. Я вздохнул и потащил ноги куда сказано. И все на самолет оглядывался, так, что едва не врезался лбом в какую-то трубу.

Представил я, как снова мне будут глупые вопросы задавать, да автограф просить, и как пиццу мою в сторону отставят, даже не попробовав. И сразу мне стало грустно. Но мужчина, что меня встретил, пожал мне руку, и сказал, что очень рад знакомству. И тому, что его работа вызывает живой интерес у такого «модного» человека. И кивком на самолет указал. И еще сказал, что его зовут Сэм Стоцки. А я ему ответил, что меня зовут капитан Юджин Уэллс. И про все остальное тоже сказал. Даже про планету базирования. Наверное, так на меня самолет подействовал.

Этот Сэм, он классным парнем оказался. Коробку открыл, и пиццу тут же разобрали молодые люди в халатах. И даже двое в форме. В первый раз после того, как меня этой штукой на шнурке наградили, я увидел, что мою пиццу кто-то ест, да нахваливает. И я понял, что это не те люди, что Васу презрительно зовет «тусовкой». Эти — самые настоящие.

— Очень вкусно, — сказал с набитым ртом Сэм. — Давно такой пиццы не пробовал. Теперь будем заказывать только у вас.

И все вокруг подтвердили, что да, действительно вкусно. А один из них пытался одновременно и есть, и про что-то у меня спрашивать. Вроде бы про то, как мне удалось одному и голыми руками такую банду вооруженных горилл раскидать. А я ответил, что не помню. Наверное, со страху. И все вокруг засмеялись. Почему-то мой ответ им здорово понравился.

— Вот, Алекс, какие у вас конкуренты. И летают, и пиццу развозят, и банды походя прихлопывают, — с улыбкой сказал какой-то молодой человек плотному мужчине в форме. — А ты не можешь простой набор высоты без происшествий выполнить.

— Тоже мне, конкурент, — ухмыльнулся пилот. — Был бы конкурент, сидел бы за штурвалом, а не пиццу развозил.

— Это ты от зависти, Алекс, — подначил другой парень в халате.

И все вокруг заулыбались, согласно кивая.

— Что б вы понимали в полетах, мать вашу, — огрызнулся летчик.

— Осторожнее, майор. С вами дамы, — сказала худенькая девушка с рыжими волосами.

— Ах, простите, сударыня, не заметил, — дурашливо поклонился пилот.

— Не хотите вспомнить молодость, капитан? — спросил меня Сэм. И на самолет снова кивнул. — Могу организовать экскурсию. Посидите в кабине.

— Мне пиццу надо развозить, — зачем-то брякнул я. — У нас график.

Майор и второй летчик засмеялись. Как-то очень обидно. У меня даже уши покраснели, так я разозлился. И на них посмотрел внимательно.

— Но если недолго, то я согласен.

А им что, смотрят на меня насмешливо, будто насквозь видят. И то, что я не как все — тоже.

— Вы можете идти. Этот посетитель — под мою ответственность, — сказал охраннику Сэм. И мне: — Пицца подождет, капитан. Ни один пилот не в силах устоять перед соблазном познакомиться с нашей чудо-птичкой. Не говоря уже о полете.

— Передайте моему напарнику, чтобы ехал без меня, — попросил я.

— Конечно, капитан, — кивнул охранник.

— С чего начнем, Юджин?

— Я правда могу посидеть в кабине?

— Конечно. Могу даже подключить вас к системе управления. Сделаете кружок над полем. В симуляторе, разумеется. Хотите?

А у меня от волнения даже язык пересох.

— Да… Сэм.

— Какой позывной возьмете, Юджин? — спросила девушка.

Я немного подумал, а потом сказал:

— Красный волк.

Она кивнула и начала колдовать над пультом. А летчики переглянулись и опять заржали. Наверное, им мой позывной не понравился. И я еще больше разозлился. Подошел к этому краснорожему майору, который даже жир от пиццы с губ не стер, и сказал твердо:

— Это был мой позывной. Пока меня не сбили.

И при этом посмотрел ему в глаза. Так твердо, как мог. И майор сразу перестал смеяться.

— Где вы воевали, капитан?

— Я с Джорджии.

— Понятно, — майор как-то немного увял, и переглянулся со вторым пилотом.

— Рассказать вам о птичке? — спросил молодой человек в халате.

— Да. Если можно.

— Брось Пак, это же глупо. Зачем над парнем издеваться? Там требуется полностью развернутый и адаптированный «паук». Руками там делать нечего, — сказал второй летчик.

— Внешний запрос диагностики биочипа. Принять? — неожиданно спросил голос.

— Давай.

— Диагностика показывает, что в теле Юджина Уэллса присутствует активированный биочип класса «Шиповник» с полностью развернутой структурой, — отозвалась из-за своего пульта рыженькая девушка.

— Что за черт? Люди с пилотскими чипами высшей категории не развозят пиццу! — буркнул майор.

И почему-то стало тихо. И все на меня посмотрели, словно только что увидели.

— Это уже не шутки, — тихо сказал какой-то парень. — С активированным чипом уровень реализма в имитаторе достигает девяноста процентов.

— Чип готов к приему пакета, — отрапортовала девушка.

«Обнаружен запрос закрытого канала. Принять данные?» — спросил мой голос.

«Принимай все», — ответил я. И в загривке слегка кольнуло.

— Пакет передан, контрольная сумма прошла, — девушка.

«Данные приняты. Загружена программа управления истребителем-бомбардировщиком „Гепард“, опытный образец, версия 305.23.112, — эхом отозвался голос внутри. — Расход памяти… активных блоков… задействовано резервное дублирование… статус всех систем — норма…»

— Не передумаете, капитан? — спросил Сэм.

Я поежился от какого-то нового чувства. Или наоборот — знакомого, но забытого. Что-то внутри меня трепетало, грозя выскочить наружу. И оживал непонятный азарт, как перед битвой. Странно все это. Ведь меня тут никто не собирается бить, и драки не предвиделось. Но азарт все ширился, пока не затопил меня до кончиков ушей. И я невольно выпрямился и расправил плечи.

— Не передумаю.

И все пошло так, как надо. Люди вокруг начали делать каждый свое дело, не показывая своего удивления, будто я был одним из них.

— Простенькая программа, капитан, практически ознакомительное упражнение, — сказал мне Сэм. — Старт с палубы, отрыв без катапульты, на антигравах, запуск основного двигателя, круг на высоте пять тысяч на трех «махах», передача управления системе посадки. Справитесь?

Я плечами пожал. Глупый вопрос. Даже если бы я знал, что не справлюсь, — все равно полетел бы.

Молодой человек, жуя на ходу, проводил меня к машине. По дороге рассказывал мне вещи, которые я и так уже знал. Но все равно — слушать его было интересно. Слова его звучали как музыка.

— Универсальный палубный истребитель — бомбардировщик… новое поколение… рабочее наименование прототипа — X–201 «Гепард»… единая программа базирования — морские ударные, космические тактические авианосцы… вес тридцать… основные двигатели — реактивные термоядерные осцилляторы с изменяемой конфигурацией потока… вспомогательные — водородные вихревые… голосовое управление — только на дозвуковой… скорость в атмосфере — 22М… ускорение в космосе — сорок километров в секунду за секунду… взлет на основных двигателях — только в аварийном режиме, настоятельно рекомендуется старт на антигравах, в том числе с применением катапульты… оружие… э — э — э, вам это не надо… сопровождение целей: до восьмидесяти воздушных, до тысячи четырехсот наземных, пятисот тридцати морских класса «малый ракетный катер», до тридцати скоростных космических… маневровые двигатели — импульсные водородные… активная интеллектуальная система управления с защитой от ошибок пилотирования… изменяемая геометрия крыла, носового обтекателя и хвостового оперения… самовосстановление обшивки на основе нанотехнологий, предел — 15 процентов поверхности… силовой щит… система постановки активных помех… электронная имитационная система…

Я шел, будто во сне. Внутри было такое предчувствие, будто вот-вот должно случиться что-то важное. То, чего я давно ждал и чему нет названия.

Мы втиснулись в маленький прозрачный лифт и вознеслись над полом в невообразимую высоту. Молодой человек, его звали Клеменс, помог мне влезть в противоперегрузочный костюм и улечься в глубокий ложемент. Потом пристегнул меня так, что я едва пальцами мог шевелить. Надел на меня шлем. Как только он загерметизировался, звуки разом пропали. Теперь я слышал только свое дыхание. И в заключение меня всего обволокло прозрачным гелем. Стало темно.

— Удачного полета, капитан! — донесся откуда-то голос Клеменса, и я едва подавил желание кивнуть. Вдруг откуда-то узнал, что этого делать не стоит. И тогда я просто моргнул.

Что-то зашипело. Стекло шлема передо мной покрылось узором боевой консоли. Совершенно незнакомый рисунок. Я лихорадочно силился вспомнить, что он означает, этот многоцветный узор. И приступ паники, совсем как тогда, в академии, при первом самостоятельном полете, накрыл меня с головой. Откуда я это помню? Как я могу помнить первый полет? И удовлетворение внутри. Голос постарался. Достал откуда-то. Спасибо, дружище. Снова удовлетворение. Паника ушла. Я попытался так же, как в академии, отрешиться от мыслей. Чип сделает все сам. Я представил под собой море. Серую смазанную полоску. Услышал шум ветра над пенными гребнями.

Я закрыл глаза и ощутил как пучок моих провисших безвольных нервов, будто вожжи, подхватывает и натягивает боевой чип. Привычно шевельнул мышцами живота. У каждого пилота свой способ переключаться. У меня — такой.

Мир исчез. Мозг включился в потоковый режим. Я стал большим и мощным. Я не дышал — мне не требовался кислород. Перед глазами развернулась прицельная панорама. Куда бы я ни взглянул — тут же натыкался на полупрозрачные индикаторы систем, через которые просвечивало пространство. Я видел одновременно во всех направлениях, мог сосчитать крупицы перхоти на плечах стоящего внизу и задравшего голову краснорожего квадратного Алекса. Видел воробьев, дерущихся за внешним ограждением за кусочек пирожка. Считывал характеристики орбитальных спутников. Я мог видеть муравьишку-Васу в кипении муравьиного моря. Нет, я не видел его в привычном понимании. Я просто почувствовал, что это именно он, и определил его текущие координаты с точностью до сантиметра.

— Капитан Уэллс, номер 93/222/384, командный статус подтвержден. Приветствую на борту, командир, — плавно и неторопливо прошелестел незнакомый голос.

И откуда-то я знал, что это кажущаяся неторопливость. Потому что микросекунда субъективного бортового времени вмещает в себя до получаса такой вот неспешной диктовки. И уверенный доброжелательный голос продолжал читать свои магические заклинания, от которых у меня в нетерпении зудели кончики пальцев.

— Борт 003, «Гепард», позывной «Красный Волк», полетное задание загружено, статус всех систем — зеленый, основные двигатели в холостом режиме, оружие деактивировано, разрешение на взлет получено.

Я шевельнул какой-то частью своего необъятного сложного тела, отвечая на приветствие. Я — рыба, которая, наконец-то, сползла с песка в набежавшую волну. Я снова в родной стихии. Меня плющит от осознания собственной мощи и непередаваемого совершенства. Мой «Гарпун» — славная лошадка и хороший друг, воспоминания о нем подхватывают и качают меня в ласковой воде, я испытываю мгновенную горечь утраты и острую, неизбывную печаль по навсегда ушедшему близкому существу. «Гепард» — он теперь мой «Красный волк», и отныне мы с ним — одно целое. Он разделяет мою боль. Он радуется моей удаче. Он обещает мне радость. Он просится вверх, в голубизну полдня, жаждет вырваться в черноту космоса и обжечь датчики в вакууме.

За крохи недоступного сознанию отрезка времени я диктую ему: «Антигравы — пуск, подъем триста, основные двигатели — режим разогрева». И при этом твердо знаю, что говорю именно то, что нужно.

Сложнейший организм деловито мурлычет в ответ на мои мысленные прикосновения, и я чувствую, как усиливается в районе брюха-киля холодок — это включаются антигравы, и сверхъестественным тысяча каким-то чувством я ощущаю, как в магнитном коконе опускаются в камеры синтеза натрий-тритиевые капсулы, невидимые невооруженным глазом. И мир плавно проваливается вниз. Горизонт распахивает объятия. «Ветер 20, 9 узлов, порывы 15», — шепчет голос машины.

Я неуверенно покачиваюсь на антигравах, купаясь в этих порывах. Я — большой, только что оперившийся птенец, впервые ставший на крыло. Ощущения нового тела еще непривычны, и я раскачиваюсь на нетвердых ногах, привыкая к нему. А потом шевелю закрылками, выбирая нужное направление, и импульсы маневровых движков вспарывают прозрачный воздух. Я произношу без слов: «Старт основных, скорость 3М». В животе моем, отзываясь на команду, вспыхивают крохотные сверхновые. Я вбираю утробой тугой набегающий поток и помогаю себе глухим ревом вихревых двигателей. Мир прыгает мне навстречу и распахивается ослепительной дверью в рай.

Я лечу. И это не во сне. Я счастлив. Тело-самолет отвечает восторгом на мой восторг. Море до горизонта стелется у моих ног. Я могу перепрыгнуть его в момент, просто увеличив тягу. Но мне нравится его пахнущее солью и йодом серо-зеленое покрывало. Я бы мог лететь над ним целую вечность, раскинув по сторонам руки-крылья. Ограничения полетного задания не позволяют мне своевольничать. Я словно привязан к курсу невидимой нитью, оборвать ее — означает совершить немыслимое кощунство и разрушить царящую внутри гармонию.

«На курсе 030, высота 1200, удаление 750, подходим к глиссаде», — подсказывает «Красный волк», дублируя поток данных на моем чипе. Скорее, отдавая дань традициям, чем по необходимости.

Но мне все равно приятно ощущать его ненавязчивую подстраховку. Мысленно киваю: «Принял».

«На посадочной резкий сдвиг ветра слева направо…»

«Принял». — Я понимаю партнера с полуслова, и это ощущение мне тоже привычно и приятно.

«Луч захвачен…»

«Принял».

«…Вошли в глиссаду, выход шасси подтверждаю, готовность к посадке, разрешение получено…»

«Принял».

«…Посадочный контроль, передача управления…»

«Подтверждаю…»

Когда система посадки перехватывает управление, я расслабленно отдаюсь течению воздуха за бортом, ощущая, как стихают двигатели, и слушая, как сквозь короткое шипение маневровых дюз прорывается вибрирующий визг гравипривода в режиме торможения. И вот уже ложемент слегка изгибается, переводя тело пилота-меня в полусидячее положение. И антигравы вновь холодят брюхо, опуская меня-самолет на пятачок посадочной палубы.

Я нежусь в объятиях магнитных захватов. Я наблюдаю, как растет на экранах нижней полусферы раскачивающийся крестик. Вихревые двигатели урчат на холостых, в готовности обеспечить максимальную тягу в случае сбоя посадочной системы.

«Десять метров… пять… три… один… касание… посадка. „Красный волк“, полетное задание выполнено, остановка двигателей, температура камер синтеза стабилизирована, статус всех систем зеленый, палубная буксировка задействована».

И палуба исчезает, уступая место стеклянным стенам ангара. Последнее мысленное прикосновение — как пожатие руки.

«Приходи еще, не пропадай… мне нравится с тобой летать», — так можно перевести этот посыл без слов.

Светлеет. Демпфирующий гель исчезает одновременно с узором консоли, впуская в шлем призрачное свечение. Я шевелю конечностями, заново привыкая к своему неуклюжему телу. Голос внутри потрясенно молчит, приходя в себя. Клеменс помогает мне выбраться из ложемента.

Когда мы выходим из кишки лифта, вокруг молча стоят люди в халатах. Смотрят на меня, раскрыв рты. Я не обращаю внимания на их необычное поведение. Я все еще там, на высоте пять тысяч. Жутко хочется есть. Час полета сжигает столько энергии, сколько не сжечь десятью часами на силовых тренажерах. Это имитатор, поэтому внутривенной подпитки в нем нет.

Кто-то сует мне в руку стакан с энергококтейлем. Я усаживаюсь на бетонный пол прямо тут, у лифта. На лице моем глупая улыбка и впервые за долгое время я не боюсь, что меня сочтут дурачком.

Зубы стучат о край стакана.

— Статус всех систем — зеленый. Ни одного сбоя, — доносится сверху усиленный динамиками голос. Это та самая рыженькая девушка за пультом.

И все будто отмерзли. Начали тормошить меня. Хлопать по плечам. Жать руку. Предлагать сладости. Потом пришел мужчина в пиджаке стоимостью с мой дом на Джорджии. Глянул на меня внимательно. И на самолет надо мной. И все сразу уважительно замолчали. А Сэм его повел за стеклянную стену. И что-то горячо ему там втолковывал. А мужчина в ответ солидно кивал.

Мне не хотелось слышать, о чем именно они говорят. Я и так понял: сегодня у них первый раз, когда имитационный полет прошел штатно, без единого сбоя.

Глава 35

Деловые переговоры

Васу поначалу на меня обижался — ведь я перестал с ним пиццу развозить. А как только люди узнали, что я больше не приношу коробки самолично, заказов сразу поубавилось. Доходы наши упали, так Васу сказал. Но потом узнал, чем я теперь занимаюсь, и сразу повеселел. Потому что летчикам круто башляют. И на билеты нам теперь заработать — раз плюнуть. Вот только с моим новым начальством ему надо потолковать. «Иначе обжулят, как два пальца».

Привык я к его странным выражениям. Каждый имеет право на свои странности.

И вот Васу, одетый в свои самые лучшие джинсы и отпадную новую блестящую куртку пошел со мной к Сэму.

Специально ради этого визита он сделал крутую прическу у местного парикмахера. Высокий блестящий кок впереди и выстриженный почти налысо затылок. И длинные штуки перед ушами. Васу говорит, что к переговорам надо готовиться. На переговоры надо являться во всем самом лучшем. Чтобы те, с кем мы переговариваемся, не подумали, будто мы какая-нибудь шпана.

Нас с ним сразу в испытательный цех пропустили. Меня ведь уже вся охрана знала. Охранники на входе уважительно говорили мне: «Доброе утро, мистер Уэллс». Каждый день я летал на имитаторе, едва ли не больше, чем штатные пилоты-испытатели, Алекс с Наилем. И с каждым разом мне все больше и больше летать хотелось. У меня даже пальцы по утрам сводило от нетерпения. Наверное, я маньяк. Ничего не могу с собой поделать. И голос внутри меня подгоняет. Он говорит, что никогда раньше не летал, только на каком — то «десантном коптере». На «муле» то есть. И то в качестве груза. И непонятно, кто из нас больше в небо стремится, я или он. Когда я сижу за стеклянной стеной, рядом с худенькой черноглазой девушкой — ее зовут Надира, и ожидаю своей очереди, то пью кофе. И сок. И минералку. Бисквиты ем. И чипсы. И вообще, все подряд, что мне Надира предлагает, в рот сую. Потому что мне руки занять нечем. И парни в белых халатах, что вокруг по своим делам мельтешат и непонятными словами перебрасываются, они смотрят на меня странно. Но не обидно, я это чувствую. Я для них — непонятное существо, которое не знает, откуда оно родом, но при этом способное летать, как никто другой. Я для них — соломинка, позволяющая успешно завершить очередной этап испытаний. И они готовы мириться с любыми моими странностями, лишь бы работу не потерять.

Иногда мне кажется, даже если я голым приду, они не удивятся. Решат, будто так и надо. Словно я лабораторное оборудование какое. Одна Надира мне дружески улыбается, когда в пульт свой не смотрит. И когда кофе мне наливает. И еще второй пилот — Наиль. Он тоже капитан, как и я. Он из «ПВО», так его Сэм отрекомендовал.

Сам Сэм со мной все больше по делу общаться норовит. Ну, там, задание обсудить, о впечатлениях рассказать. Они всё-всё, что я после полета говорю, записывают и потом анализируют. Даже если я просто хихикаю глупо. Знаете, как бывает — спустишься на лифте, еще боевой костюм на себе ощущаешь, и ты все еще не здесь, ты все еще — большая боевая машина, у которой вдруг выросли ноги. И чувствуешь себя при этом странно, и ведешь себя соответственно. И всякие глупости выделываешь. А они все это летучими жужжащими штуками снимают. Наиль, к примеру, просто садится на пол, спиной к лифту, и никого к себе не подпускает. И головой трясет. А потом встает и идет пить энергетический коктейль. А Алекс, наоборот, будто из душа выходит. Спокойно и буднично. Все ему нипочем. Тут же выпивает стакан коктейля и идет в свою комнату спать до следующего полета. Будто ему все без разницы.

Когда мы с Васу в зал вошли, все на нас посмотрели. Особенно на Васу. А он молодец, сделал вид, будто в таких местах по три раза на дню бывает. Хотя я-то чувствовал, как ему не по себе было. Ведь все здесь такое огромное и необычное. Но потом все снова отвернулись и занялись своими делами. Я же говорю: даже если я голым приду, никто не удивится.

А потом мы зашли к Сэму. И Васу ему сказал, что он мой «менеджер». И что надо бы им «кое — какие темы тет-на-тет перетереть». Сэм глянул на него и рот от удивления раскрыл. Наверное, это оттого, что на моем компаньоне была блестящая куртка и новая прическа. В общем, Васу не зря старался. Таким удивленным я Сэма еще не видел. И Сэм кашлянул, глаза отвел и на часы посмотрел. И сказал: «Ну что ж, прошу в мой офис, господа». И мы пошли. Впереди Васу, за ним Сэм и я замыкающим.

В офисе Сэм предложил Васу виски. А мне минералки. Мне спиртное перед полетом ни-ни. И Васу чинно сказал: «Благодарю». И виски чуть-чуть отхлебнул. И стакан на столик поставил. А потом достал и закурил здоровущую черную сигару. Мы по визору видели — во всех переговорах люди такие сигары курят. И виски пьют. Так что начало прошло как надо. По всем правилам. И стали они про свои дела тереть. Сначала Васу говорил. Про то, что, «негоже башли правильному пацану зажимать». И что «гондурасить за халявное спасибо есть кидалово по всем понятиям». И что «у деловых так не принято».

А потом Сэм. Про то, что случай нестандартный. И про то, что у него, у меня, то есть, «нет допуска». И что он и так рискует карьерой, оказывая ему, в смысле мне, услугу, допуская к полетам на имитаторе. И что, если нам не нравится, то ему, Сэму, остается с сожалением запретить мистеру Уэллсу вход на режимный объект.

Тогда Васу сигару в пепельницу положил и встал. И мне знак сделал. И я тоже поднялся. «Очень жаль, что мы не смогли договориться, Сэм», — так он сказал. И еще, что такие пилоты, как Юджин, на дороге не валяются и что у них, у нас то есть, уже «куча выгодных предложений». И мы пошли на выход. Я только немного встревожился — вдруг мне и вправду больше летать не позволят.

Но тут Сэм поспешно сказал, что «господа его неверно поняли». И что он имел в виду длительное согласование всех необходимых разрешений. Тогда Васу снова уселся в кресло. И я вслед за ним. И начали они снова «про дела тереть». И все быстренько утрясли. Кроме одного. Сэм сказал, что по показаниям медицинской диагностики я недееспособен. «Умственно неполноценен», так он выразился. И виновато на меня посмотрел. Типа — «это не я сказал. Это медики. Я что — я-то не прочь». И что никто, включая врачей и его самого, не понимают, как ему, то есть мистеру Уэллсу удается не то что летать, а вообще связно разговаривать.

На что Васу резонно возразил, что какая разница, кто рулить будет, пусть даже дитя несмышленое, лишь бы дело шло. «Вы ведь тут дело делаете или инструкции соблюдаете?» — так он спросил. И Сэм глаза в сторону отвел и плечами пожал. Очень уж он растерян был. А потом попытался возразить на тему того, где он возьмет «фонды». Пилотов по штату два и жалование третьему платить не с чего. Про какой-то «бюджет» напомнил. А Васу ему: «Фигня, парень. Оплатишь из премиального фонда».

И Сэм сдался. Стал кому-то важному звонить. И этот кто-то сказал ему, что пусть даже у ваших пилотов не то что мозгов не будет, а и даже головы, и если у них рога с хвостом вдруг вырастут, ему, важному мистеру, начхать, потому как до начала конкурса месяц, и все они в глубокой заднице. Ей-ей, так и сказал. Я даже покраснел. А Васу высказался уважительно: «Вот это я понимаю, деловой человек». И они с Сэмом руки друг другу пожали. И мы пошли в зал. Все вместе.

Когда мы по лесенке спускались, вдруг отовсюду завыли сирены, самолет над головой перестал на своих кишках шевелиться, и вбежали люди с носилками и какими-то штуками, опутанными трубками. И из лифта достали бесчувственного Алекса. Прямо в компенсирующем костюме. И на носилки уложили. Начали к нему всякие трубки прилаживать и кнопки нажимать. А Надира доложила Сэму: «Отказ гравикомпенсаторов во время скоростных горизонтальных маневров. Тяжелый шок». А начальник инженерной бригады сказал: «Тесты проходят, оборудование исправно». И все расстроились. И Сэм стал мрачнее тучи. А мой компаньон его назад в контору пальцем поманил.

Очень скоро Васу обратно вышел. Хлопнул меня по плечу, и сообщил, что я теперь в составе основной команды пилотов-испытателей. С начальным окладом три тысячи двести кредитов в неделю. Не считая премий за окончание этапов и за переработки. Сэм спросил его, не хочет ли уважаемый Васу поработать у него менеджером по снабжению на время испытаний. А Васу ответил, что должен свериться со своим графиком. И мне подмигнул. И ушел с важным видом.

Такой вот у меня компаньон. Весь из себя правильный пацан и деловой бобер.

А мне жалко Алекса стало. Он, хоть и заедался и важничал, но все же свой брат-пилот. И еще я подумал, что «Гепард» его невзлюбил за что-то, оттого и компенсаторы сдохли. Очень эта мысль неожиданной оказалась.

Глава 36

Привет от баронессы

Однажды в выходной день, когда мы с Васу торчали дома, слушали музыку, считали свои деньги и мечтали о том, как скоро закончатся испытания, и мы уедем на Кришнагири, к нам заявился мужчина в строгом сером костюме. Выглядел он солидно, как владелец ресторана, не меньше. Но при этом казался очень опасным. Было что-то такое в его глазах и в манере держаться. Он сообщил нам, что является представителем охранной компании «Стен». И что фамилия его Прайд. И что у них подписан «контракт» на мою охрану с госпожой Радецки фон Роденштайн. И цветастую карточку показал. Такие вот дела.

Я просто ошалел, так все это было неожиданно. Я ведь и помыслить не мог, что Мишель обо мне может помнить. А Васу сказал: «Слышь, кент, мы в нашем районе самые крутые перцы. И ни одна собака на нас без разрешения не гавкнет». На что мужчина, без приглашения устроившись в нашем единственном кресле, ответил, что многие банкиры, члены парламента и даже всякие президенты планетарных союзов считали так же, пока однажды не умерли. И Васу опять было начал дурачка изображать, играя роль моего менеджера. И торговаться об условиях. Только я его попросил заткнуться. И сказал этому деловому бобру:

— Прошу передать баронессе мою благодарность, мистер Прайд, но я не нуждаюсь в защите. Мне жаль, что я лишил вас гонорара.

И встал, чтобы дать понять, что разговор окончен. Мужчина этот сразу посерьезнел, усмехаться перестал и тоже поднялся. Даже уважение какое-то в глазах у него промелькнуло. И Васу тоже обалдел. Никогда я так складно еще не говорил.

И мужчина откланялся и исчез. А я остался сидеть в расстроенных чувствах. Потому как совсем уже было уверился, что Мишель мне просто привиделась. А она, оказывается, помнит обо мне. Уж мне эта ее аристократическая обязательность. Как же — я ведь из-за нее пострадал, и ее долг оградить меня от опасности. Вроде как по векселю рассчитывается. Дорого я бы дал, чтобы ее лицо снова увидеть. И поговорить с нею.

— Случай, чувак, а ты кто такой на самом деле? — так меня друг мой спросил.

— А то ты не знаешь, — ответил я, усаживаясь в кресло перед визором. — Юджин Уээлс, бывший пилот без царя в башке…

— Не, ну а все-таки? Мэр тебе медали на шею надевает, по визору тебя кажут, теперь вот и баронессы у тебя в подругах. Ты часом, с императором дружбу не водишь?

— Нет. С императором не вожу.

— Ты чего, правда с баронессой знаком?

— Правда. Мы с ней на одном лайнере летели.

— Круто! И какая она?

— Какая? — я задумался. А действительно — какая? — Необычная.

— Красивая хоть? — не отстает Васу.

— Очень.

— Ну, дела! Никогда живых баронесс не видал. Слушай, — Васу оглянулся и на шепот зачем — то перешел. — А ты с ней часом… не того?

— Не того.

— Жалко.

— И мне.

— Ну, ты даешь, чувак!

Васу включает Дженис. И мы подпеваем ей на пару. У меня уже неплохо выходит на верхних регистрах, ей-богу. А потом Васу смотрит на меня и говорит:

— Братан, да ты никак в эту баронессу втрескался?

А я ему в ответ, мол, сейчас в морду дам. Тогда он, ни слова не говоря, исчезает куда-то, и через минут двадцать появляется вновь. А я валяюсь на ковре, лицом в крышу, и Джимми Хендриксу подпеваю. И глаза у меня на мокром месте. Хоть я себе и повторяю без конца, что я мужчина и должен сильным быть. Еще я думаю, что скоро мы улетим на Кришнагири, и моим мучениям конец придет. И все у меня будет хорошо. Вот только летать я там не смогу. «Гепард» ведь тут останется.

«На вот, нюхни. Враз полегчает», — так мне Васу сказал. — «Не боись, дурь чистая». Я и нюхнул машинально. Маленький такой флакончик, с ноготь мизинца. И трубочка из него. И у меня в голове все поплыло. Кажется, я даже от пола оторвался, так мне стало легко. И Мишель, Мишель стала совсем близкая. Она мне улыбалась. Гладила меня по щеке. А потом мы вместе куда-то летели. Высоко-высоко. Прямо сквозь радугу. Кажется, я смеялся в голос. А тот, что у меня внутри, мне вторил. Говорил про то, как многого не знал, когда был в другом теле. Глупый голос. И такой хороший. И еще звучала музыка. Хотя, может быть, это просто Васу отрывался.

А потом все кончилось. И я оказался на ковре, один и носом вниз. Видимо, это я так с неба брякнулся. А внутри осталась только легкая грусть. И еще есть очень захотелось. Тогда я растолкал Васу, что сидел с флакончиком в кресле, глаза закатив. И мы отправились в забегаловку по соседству есть устрицы. Такой вот у меня друг классный. Васу.

А по дороге лавочник, что мясом торгует, Пинк, спросил у меня, как ему быть с его бедой. Дескать, сосед у него жену увел, а лавка на ней числится. А я ему: наплюйте, мистер Пинк. Найдите себе новую, помоложе и поумнее. Вам же лучше будет. А старую на порог не пускайте — пускай себе кувыркается до конца жизни с вашим козлом-соседом. Это ей в наказание.