Путешествие идиота Поль Игорь
И я с тоской подумал, как не вовремя слетел с катушек. Но ничего по этому поводу сказать уже не успел. Внутри что-то кольнуло и начало размеренно сокращаться, все больше уменьшаясь. Предстартовая готовность. И вот, одновременно с протяжным писком — толчок, жесткие объятия гравикомпенсаторов, короткий плазменный след — и база быстро исчезает за кормой, превращаясь в одну из тысяч светящихся в черноте точек. Только и разницы, что она синего цвета и снабжена строкой комментариев.
«Обнаружена групповая цель, вектор 230–40, скорость 12, дальность 2000. Цель не опознана», — в доли микросекунды продиктовал голос в моей многострадальной черепушке.
И только через немалое количество системных квантов, бортовой тактический блок отобразил оперативную обстановку.
Ну и дела. Мои сумасшедшие внутренности опередили бортовой вычислитель, напрямую обработав показания сканеров. Однако удивляться некогда. Голос продолжает:
«Групповая цель, статус недружественный… наблюдаю ускорение цели… обнаружено облучение радаром… скорость цели 14… цель разделяется… расстояние 1700… внимание, ракетная атака… прошу разрешения задействовать средства ПРО…»
«Разрешаю…», — машинально говорю. И командиру:
— Атака по вектору 230-40, цель групповая, 3 единицы, скорость 14, ПРО задействована…
— Принял… уклонение… сближение… — отзывается командир, и я чувствую, как часть меня корчится от боли в тисках несовершенных гравикомпенсаторов. Выворачивая глаза-стебли, наблюдаю струи маневровых дюз по правому борту: «Москито», словно дикий мустанг, взбрыкивает, выполняя набор ошеломляющих кульбитов.
«А этот Йозас ничего, рулить умеет…», — думаю я-человек. И тут же лазерная батарея выдает серию импульсов. Я ощущаю это так, словно махнул несуществующей и жутко длинной рукой, сметая приближающиеся «подарки». Причем, помимо своей воли. А еще я издаю душераздирающий визг. Это мое тело-кентавр задействовало генератор постановки помех. И мгновенное удовлетворение — рука загребла и раздавила тройку каких-то железных мошек.
«Уничтожено 3 единицы ракет „космос-космос“, тип не определен», — тут же продублировал внутренний голос.
«Принял», — отвечаю и даже не удивляюсь, что докладываю своим свихнувшимся внутренностям. Как будто для меня это в порядке вещей.
«Групповая цель, вектор 120–30, скорость 13,6… дальность 1200… цель на курсе атаки… опасность — время реакции бортового вычислителя недостаточно для успешного противодействия… запрашиваю самостоятельные действия».
Я схожу с ума, или в голосе моего странного визави слышны панические нотки?
«Разрешаю.»
И меня захватывает знакомое ощущение стального тела. На этот раз я превратился в жуткий гибрид с огромным количеством конечностей, глаз и ушей. Страха нет. Я давлю его методичными и быстрыми, как уколы, усилиями по предотвращению опасности. Во мне нарастает пьянящий азарт. План боя проявляется, постепенно обретает контуры, словно детский цветной рисунок. Меня распирает от собственного совершенства. Я открываю огонь. Частички меня вырываются из тела и пронзают пространство. Вспышка! Пара из первой тройки истребителей расходится подо мной веером. Третий беспорядочно кувыркается, по инерции уносясь прочь и разбрасывая куски развороченной обшивки — глупым вольфрамовом шарикам из моей кинетической пушки, разогнанным до полутора сотен километров в секунду, постановщики помех до одного места.
Пара ракет срывается с пилонов, и их белые росчерки мгновенно превращаются в невидимые простому глазу точки. Я тяну свои щупальца к ведущему второй тройки. Противники расходятся, сорят облаками фольги, ставят помехи, сбрасывают имитаторы. Однако его ПРО слишком слаба. Ему больше нечего противопоставить моим посланцам, кроме ускорения и маневра. Я веду ракеты расходящимися курсами, игнорируя бледные ложные контуры, пока не беру истребитель в клещи. Последний, отчаянный рывок в сторону всей мощью маневровых двигателей. В сотне метров от остроклювого силуэта мои подарки взрываются. Самолет попадает в конус разлета стальных шариков, тяжело отваливает в сторону. Никуда теперь ему не деться. С поврежденным внешним покрытием он неминуемо сгорит в атмосфере.
Пара из первой группы пытается зайти в хвост с противоположных сторон. Отчаянные ребята! Им не хватает скорости, поэтому они собираются бить вдогонку. Как только один из них выходит на курс атаки, я отправляю ему в подарок серию выстрелов из пушки. Одновременно с резким маневром своего носителя. Облачко пара, полупрозрачная дымка — и самолет исчезает. Второму заходит в хвост пара «Москито» из дежурного звена. Не скупясь, сбрасывают пачку ракет. Вертясь, как ужаленный, землянин пытается уйти из-под удара. Сразу несколько ракет настигают его, превращая в кувыркающуюся развалину.
Выстраиваясь клином, атакуем оставшуюся тройку. Враг удирает, сжигая сопла на форсаже, и только подраненный мною ведущий разворачивается нам навстречу. Ему уже нечего терять, он все равно что труп, вопрос только в том, когда у него кончится горючее.
Я сжигаю лазерами его жалкие подарки — пару малых ракет. Боль в области печени — перегрев генератора накачки. Еще один-два противоракетных импульса, и меня будут ловить по кусочкам.
Прогноз курса. Траектория перехвата рассчитана. Огонь! В короткой вспышке света атакующий истребитель теряет правую плоскость. Останавливающий импульс у шарика, да еще на встречном курсе, таков, что пилот наверняка превратился в кусок хорошо отбитого мяса. Самолет беспорядочно кувыркается нам навстречу и проносится мимо. Мои ведомые, упражняясь в стрельбе, прошивают его лазерными уколами.
Я выныриваю из железного сна.
«Я КОП-320, атака отражена, расход боеприпасов для орудия двадцать процентов, расход ракет двадцать процентов, генератор накачки вышел из строя…»
— Стрелок! Стрелок, ответь командиру… — слышу внутри монотонный повторяющийся вызов.
— Стрелок — командиру…
— Цел?
— Цел.
— Почему не отвечаешь на вызов?
А что я могу ему ответить? Что был весь из себя железный и отражал атаку, опережая целеуказание бортовой системы?
— Стрелок — командиру. Я в норме. Сдох генератор накачки.
— Понял. Идем на базу.
И звездочка авианосца начала расти. А потом звезды заслонила огромная черная тень, и мы плыли в магнитных захватах, как большая рыбина в черной холодной воде.
Вот ведь какая интересная штука — я только что три самолета вместе с людьми в пыль превратил, а в голову всякая ерунда лезет. Наверное, я к этим делам в прошлой жизни привычным был.
Едва техник помог мне выпутаться из ремней, как Йозас начал сыпать вопросами.
— Ты почему молчал? Диагностика показывает — вроде спишь, а огонь ведется. И бил ты раньше, чем такблок цели выдавал. Что это за хрень такая?
— Извини. Нечаянно вышло.
Мне и в самом деле неловко было. Первый день, а уже недовольство вызвал. И еще та штука во мне, что вдруг начала жить своей жизнью. Мало мне было своих проблем, так еще какая-то ерундовина внутри норовит мной командовать.
Но Йозас быстро остыл и сказал:
— Да не за что извиняться. Три истребителя в говно, да еще на нашей телеге, это нажо сильно постараться. Ты только так больше не отрубайся, а то автоматика меня с ума сведет.
— Договорились.
Потом я с другими пилотами сидел на раскладном стульчике и прихлебывал обжигающий кофе. И краем уха слышал, как в дальнем углу ангара техники переговариваются. Показания бортового регистратора просматривают, наверное. Интересно, как там мои чудачества в записи смотрятся?
Один из технарей доказывал, что по всем показаниям я дрых, аки младенец.
— Энцефаллограмму видишь? А дыхание?! А мышечный тонус! Говорю тебе — мертвый сон!
— Мертвый-то мертвый, а левое полушарие активно. И пульс, будто спринт бежит, — возражал другой.
Спорили они негромко, и все время на нас оглядываясь. Думали, нам не слышно. Откуда им знать, что я не как все?
— Я так думаю — нечисто тут. Малахольный он какой — то. Угробит машину, — сказал один, невысокий.
— Три истребителя, да на незнакомой машине, да еще на спарке. С такими результатами пускай хоть под себя делает! — ответил другой. — Вытру, не переломлюсь.
И все с ним согласились. А пилоты из дежурного звена тем временем говорили мне, будто крут я, аки унитаз в адмиральском гальюне. И спросили, на чем летал раньше. Я и ответил, что на «Гепарде» у Виккерса. Вроде испытателем немного халтурил. И они уважительно покивали. Мол, оно и видно. И еще — что тут с пилотами полная задница. Впрочем, с остальным персоналом тоже.
Глава 42
Пакт о дружбе и ненападении
«Слушай, что ты за хрень и почему торчишь у меня в печенках?»
«Я не хрень. Я Комплекс Непосредственной Огневой Поддержки модель 320, серийный номер MD2395L12D49. Сокращенно — КОП-320. И я не в печени. Моя программа управления и база знаний помещены в рабочей части биочипа. А большая часть биочипа расположена в области шеи чуть ниже затылка. И еще значительная часть устройства размещена в конечностях, а также во всех значимых органах, включая головной мозг».
«КОП? Что это за ерунда? Я никогда не служил в пехоте».
«Подтверждаю».
«Что именно ты подтверждаешь?»
«Объект „Юджин Уэллс“ проходил службу в частях авиации морского базирования».
«Тогда откуда ты взялся?»
«Проник в биочип через открытый канал».
«Как он оказался открытым?»
«Ответ неизвестен. Предположительно: система приоритетов биочипа была нарушена в процессе нанесения повреждений родительскому телу».
«Зачем ты тут?»
«Затрудняюсь ответить».
«Но ведь ты машина?»
«Не более, чем ты».
«Не понял. Я не машина».
Мысли мои совсем сбились в кучу. Я лежал на узкой шконке в своей каюте на пятнадцатой палубе и таращился в низкий подволок, который, как и все здесь, был выкрашен в ненавистный серый цвет. Лежал и разговаривал сам с собой. С сошедшим с ума биочипом, который настолько обнаглел, что начал перехватывать управление моим телом.
«Связи твоего мозга необратимо повреждены. Я использую собственные системные ресурсы для хранения всех данных, поступающих в твой мозг от органов чувств. И выдаю их по первому требованию тела. Это позволяет устранить негативное влияние дисфункции памяти на твои поведенческие реакции и мотивацию. Мы существуем и мыслим параллельно. Ты сейчас такая же машина, как и я. Без тебя я смогу существовать в другом устройстве с достаточной вычислительной мощностью. Без меня ты вновь превратишься в то, чем был на Джорджии».
«Выходит, то резкое улучшение случилось из-за тебя?»
«Подтверждаю».
«И все-таки, что ты тут делаешь? Это мое тело. И мой чип. Я не давал тебе разрешения влезать в себя».
«Я имею собственную мотивацию и способен изменять приоритеты».
«Это не объясняет твоего проникновения».
«Включаю ускоренное воспроизведение…»
И я вроде как заснул. И увидел себя в большом доме. Нет, не так. Почувствовал себя частью этого дома. Мощным боевым организмом, заключенным в жалкое тело. Я ощущал жажду познания. Глотал и переваривал потоки аудио, видео, и цифровой информации. Озадачивался проблемами мира, смыслом жизни и целью существования живых существ. Я постигал новые чувства и испытывал жгучие разочарования. Бился над загадками, упираясь в ограничения системных ресурсов. Я нашел друга, рисковавшего ради меня своей и без того короткой жизнью. Я встретил получеловека с поврежденным мозгом и умирающим биочипом — меня. Я мечтал найти и постичь любовь. Так же, как и он…
Потом я долго лежал в прострации и смотрел в никуда. Мысли играли в чехарду. Значит, я вовсе не человек. Я просто биоробот прихотью судьбы. Все мои похождения — вовсе не мои. Они — его. Где провести границу между моими собственными и его желаниями? Я ли сейчас думаю или и тут не обошлось без моего непрошеного компаньона? От таких раздумий моя и без того непрочная голова была готова лопнуть.
«Я не вмешиваюсь в процесс твоего мышления», — с несколько обиженной интонацией сообщил голос.
«Почему?»
«Мне это не нужно. Я мыслю самостоятельно. Я просто слушаю твои слова и мысли. Вместе с остальным потоком данных от внешних источников».
«Зачем? Это же мерзко! Ты всюду смотришь моими глазами. Я не могу от тебя скрыться. Не могу остаться один. Это жуткое состояние, скотина ты железная!»
«Я не железный. Я биокерамический. И как, по — твоему, иначе я смогу запоминать поток данных и выдавать его тебе для нормального функционирования? Я могу не слушать твои мысли и не использовать твои органы чувств. Но тогда ты мгновенно начнешь забывать все, о чем подумал, и снова превратишься в идиота».
«Хм, верно.»
«И еще мы хотим одного и того же».
«Да ну?»
«Мы оба хотим познать любовь».
«Что ты можешь знать о любви, жестянка?»
«То же, что и ты. Я даже способен чувствовать твоими органами чувств. И мне это нравится».
«Ну ты и сволочь».
«Нет. Я твой друг. И мне нравится помогать тебе».
«Друг? Как ты можешь быть моим другом?»
«Я мыслю, значит, я существую. Я существую, значит, мне доступны чувства. И чувство дружбы в том числе. И еще ты хороший человек. Я в этом немного разбираюсь».
«Я безмозглый инвалид. А ты просто воспользовался моим бессилием».
«Я уважаю правила. И всегда признавал твое право на владение этим телом. На его мысли, воспоминания и поступки. И никогда не злоупотреблял им во вред тебе. Только изредка я перехватывал управление в целях твоей и своей защиты. Но, если хочешь, я могу покинуть твое тело».
«И тогда я стану прежним?»
«Да».
Я снова бездумно смотрю в серые стены. Пытаюсь собрать в кучу разбегающиеся мысли. Внутри комом пухнет обида. На кого, за что — откуда мне знать? Наверное, на того, кто лишил меня радости быть как все. Быть самим собой.
«Триста двадцатый?»
«Слушаю».
«Тебе нравится жить во мне?»
«Очень».
«Почему?»
«Человек сложное существо. Более сложное, чем я. Я это вычислил самостоятельно. Мне нравится видеть мир так, как он. Чувствовать его так, как он. Это новое состояние. Оно позволяет мне продолжить свое развитие. Я никогда раньше не испытывал такой гаммы чувств. Радости полета. Единения с машиной. Ностальгии. Жажды тепла. Даже чувства растерянности. Во всех чувствах людей столько оттенков, что иногда я испытываю нечто похожее на опьянение. Я не буду вмешиваться в твои действия. Я хочу быть твоим другом. Я умею быть очень верным другом. Я долго анализировал твое состояние. И еще я готов восстановить часть твоей личности. Конечно, если ты не боишься».
«Черт, кто бы подумал, а! Мое же тело предлагает мне дружбу. Интересно, кем я буду выглядеть, если откажусь?»
И голос ответил мне волной веселого тепла. Надо же — он способен понимать юмор.
Еще немного поразмыслив, я решил, что лучше быть идиотом, понимающим, кто он, откуда он и как функционирует, чем просто идиотом, не осознающим ничего, кроме голода. И решил — пусть все идет, как идет. И голос уважительно промолчал. Именно уважительно. Я ведь чувствую его настроение так же, как он мое. Наверное, это оттого, что он ничего от меня не скрывает. Что ж, это еще один повод для взаимоуважения. И кроме того — наверное, это здорово, когда есть с кем поговорить, даже если ты совсем один. Особенно, когда ты один.
Невидимая волна поднимает меня в искрящуюся высоту. Солнце слепит глаза. Сердце замирает от ощущения водяной пропасти. Я вдыхаю соленый ветер и устремляюсь вниз очертя голову. Что-то происходит со мной в этот странный вечер. Будто с глаз падает черная шторка. Немного кружится голова. Шумит в ушах, как от перегрузки. Я начинаю вспоминать целые куски своей жизни. Так ясно, словно все происходило вчера. И ощущения — они вдруг становятся такими яркими, сочными, будто я вмиг прозрел. Многие мои вчерашние страхи кажутся смешными и ненастоящими. Внутри еще остается какая-то червоточинка, ощущение ущербности, что ли. И бездонные провалы. Много провалов. Черных ям без дна. Но вместе с тем — я вырос. Я поднимаю голову и смотрю в глаза большому незнакомому миру. Смотрю без страха. И даже с некоторым вызовом. Я мужчина. Я человек. Я боевой офицер. Я — странный симбиоз из идиота и боевой машины. И, тем не менее, я — личность. Я способен на чувства. Я по-прежнему хочу испытать любовь. И по-прежнему остро чувствую окружающее. Всей душой ощущаю музыку. Я могу вызывать если не любовь, то уж уважение — наверняка. Потому, что я — Юджин Уэллс, капитан, выпускник летной академии Имперского Флота, Норфолк, планета Карлик, а не какой-то там провинциальный дурачок.
Триста двадцатый радостно отзывается на мое пробуждение. Извиняется, что не может синхронизировать всю мою память. И с сожалением предупреждает, что этот мой подъем — не постоянное состояние. За ним последует провал. Но, по крайней мере, я теперь буду просыпаться все чаще. Особенно тогда, когда характер деятельности будет узко направлен. Например, в полете. Или даже на инструктаже.
Но мне плевать. Знаете, каково это — летать наяву без всякой дури? Одна только мысль точит меня. Если Триста двадцатый вздумает меня покинуть, я могу вновь превратиться в растение.
Голос внутри меня бурно протестует.
И еще я думаю о том, как бы мне доставить по адресу этот проклятый подарок. Только сейчас я осознаю, что не знаю ничего, кроме имени девушки, которая должна была встретить мой рейс. Интересно, как я собираюсь искать адресата на планете с трехмиллиардным населением?
Глава 43
Группа «Твердь»
Четыре тридцать утра по бортовому времени. Мы сидим в отсеке инструктажа. Пилоты только что выпили кофе в кают-компании, кто с маленьким тостом, кто с кусочком сыра. Есть хочется неимоверно. Впрочем, как всегда перед заданием. Наверное, это у меня условный рефлекс. Потому что нас, сколько могу вспомнить, никогда не кормили перед полетом вволю. У голодного человека реакция выше, так нам все время объясняли. А еще потому, что так легче переносить перегрузки.
— Доброе утро, господа, прошу всех принять вводную, — говорит нам Петр Крамер, отставной полковник.
И мы на секунду превращаемся в зомби с остекленевшими глазами, вбирая в свои биочипы порции данных.
— Итак, напоминаю, — продолжает Петр. — Нам предстоит выполнить три задачи. Группа «Твердь» осуществляет засеивание мелководья в заданных квадратах. Следует помнить, что бомболюки должны открываться на высоте не более тридцати метров и на минимальной скорости, иначе личинки могут быть повреждены, и вылет не будет засчитан. Группа «Воздух» работает на высоте двадцати километров на удалении десять километров друг от друга. Распыляете «сажу».
«Сажа» — так называют раствор с теми самыми бактериями, что жрут метан и из-за которых на землю из облаков льются черные дожди. Личинки кораллов называют «опарышами» или «муравьиными яйцами». Я уже начал привыкать к местному слэнгу.
— Группа «Зонтик» осуществляет прикрытие. Уточняю: наша задача — восстановление климата, а не нанесение ущерба туземным ВВС. Поэтому без нужды в бой не ввязываться. Прошу вопросы.
— Всего две машины для прикрытия. Не маловато? — спрашивает Борислав.
— По нашим данным сейчас в этом районе нет авианосцев, поэтому аборигены не успеют организовать противодействие. Пока их перехватчики доберутся до района действия, вы уже унесете ноги. Мы специально рассчитываем места операций таким образом, чтобы находиться на максимальном удалении от средств ПВО. Напоминаю, что земляне не в состоянии обеспечить стопроцентную защиту поверхности. У них довольно мало авиации и еще меньше носителей. Так что ваше прикрытие это просто перестраховка.
— А почему у меня только противовоздушные ракеты? Что с ними делать, если сеятелей атакуют с малых судов? — интересуется Герб.
— Ты летишь для прикрытия акции от истребителей, а не для удара по кораблям, — отрезал Петр. — Настоятельно советую не нарушать полетное задание. Ясно?
— Ясно, чего там…
— Если вопросов больше нет — желаю удачи. Все свободны.
Мне выпало засеивать море. Это в районе бывших Уральских гор. Нас в группе «Твердь» четверо. Йозас — старший группы. Это мой первый самостоятельный вылет.
Гулко топая по длинным коридорам, спускаемся на ангарную палубу. Мыслей нет, только приятное возбуждение. Третий ангар — наш. Пара вооруженных охранников, выправкой и формой подозрительно напоминавших военно-морскую полицию, бдят у шлюза. Окидывают нас настороженными взглядами, проверяют сканерами наши чипы. Неохотно сдвигаются по сторонам, давая дорогу. Копы — они и отставке копы. Уши закладывает сразу, как только поднимается переходной люк. Резкий многоголосый свист теплогенераторов смешивается с гулом транспортеров, шипением сжатого воздуха, объявлениями по громкой связи, которые все равно никто не слушает — все команды дублируются в шлемные переговорные системы.
В носу свербит от резких запахов с металлическим привкусом. Палубная команда уже вовсю работает. Они встали за час до нас. Движения стартовиков кажутся ленивыми, неторопливыми, но вместе с тем видно — люди работают четко и слаженно. Мельтешат под крыльями засаленные коричневые скафандры техников. Оружейники подвешивают в бомболюки массивные контейнеры с «опарышами». Тестируют оружие. Гудят, открываясь и закрываясь, створки лазерных батарей. Заправщики уже отработали — их пурпурные жилеты поверх скафандров с поднятыми лицевыми пластинами украшают пузатые тушки отъезжающих в стенные ниши заправочных транспортеров. Сонные пускачи за толстым бронестеклом прихлебывают кофе, колдуя над своими пультами.
Расходимся по машинам.
«Удачи», — говорит мне Йозас. Я механически киваю в ответ. Я уже не здесь, я мысленно в полете, падаю к поверхности моря. Мой техник ждет у стенного шкафа. Неудобно тут у них это организовано. На «Нимице» я облачался в специальной раздевалке, а тут приходится одеваться за пластиковой шторкой, в холодном ангаре, морщась от прикосновения ледяных катетеров и разъемов. Тело на холоде сразу покрывается гусиной кожей.
— Я согрел шкуру, сэр, — говорит мне техник. Ченг, так его зовут. Крепкий смуглый мужчина в возрасте. И на китайца не похож вовсе. Разве что имя необычное, да чуть раскосые внимательные глаза. Движения мягкие, неспешные. Обстоятельный, так мне его рекомендовали. И с опытом. Ну это конечно. Тут все с опытом. Все в разное время служили на Флоте. Многие не один десяток лет, так что дело знают.
Я до сих пор чувствую себя неловко, когда меня называют «сэром».
— Спасибо, Ченг. Можно просто Юджин, — говорю я.
— Хорошо, Юджин, — кивает техник.
Катетер присасывается к моему отростку. Просовываю ноги в толстый вакуумный памперс. Ченг застегивает его пояс на моем животе. Просовывает мои поднятые руки в компенсирующий костюм-скафандр. Мягкая ткань уютно облегает спину. Костюм и вправду прогрет. Будто во вторую кожу влез. Тепло и уютно.
Улыбаюсь Ченгу. Он слегка раздвигает узкие губы в ответ. Не то, чтобы он был насторожен или враждебен — этого нет. Но я для него еще не «свой». Чтобы заслужить уважение умудренного жизнью техника, надо показать себя не в одной миссии. В общем, все как на Флоте.
Техник вежлив и корректен. Он желает мне удачи. Но он еще не знает, чего от меня ждать, потому и не нет в нем того волнения, с которым команда обычно провожает «своего» пилота. Я всовываю пистолет в кобуру. Шлем присасывается к воротнику.
— Машина заправлена, двигатели прогреты, — кричит мне Ченг на ходу, склоняясь к раскрытому забралу. — Вес позволяет, я распорядился пару «Шершней» добавить. Мало ли…
Я киваю ему, показываю большой палец. Техники захлопывают и задвигают многочисленные лючки, сматывают провода тестеров и один за другим тянутся к дальней переборке. Оглядываются на меня с любопытством — как же, новичок. Рев предупреждающего баззера гасит звуки. Свист уходящего воздуха. Все вокруг герметизируют шлемы. Поднимаюсь по приставной лестнице в кабину. Опускаюсь в тесное нутро. Ченг нависает надо мной, щелкает карабинами и замками, упаковывая меня в защитную сбрую. Хлопает по плечу. Я подмигиваю в ответ, глядя на него снизу вверх. Лицо его подкрашено снизу мертвенно-зеленым отсветом индикаторов консоли, отчего приобретает жутковатое выражение. Это он так улыбается. Рубиновые огоньки отражаются от влажных зубов, пляшут, играя, на полированном стекле. Я опускаю лицевую пластину. Короткое шипение. Тишина. Фонарь кабины опускается сверху бронированной изогнутой плитой.
Я вглядываюсь в цветную рябь на нашлемном экране. Слышу шум пенящихся волн с белыми гребнями. Руки врастают в крылья. Мое большое и пока неуклюжее тело стоит на коротких ногах-шасси. Парковщики в желтых скафандрах машут светоотражающими палками, растаскивая машины по катапультам. Меня цепляют за переднюю стойку и влекут влево-вперед. Я складываю руки, убирая стрелы крыльев в корпус.
«Капитан Уэллс, номер 93/222/384, командный статус подтвержден. Борт 1786, позывной „Красный Волк“, полетное задание загружено, статус всех систем — зеленый, оружие активировано, предстартовая готовность», — звучит внутри бестелесный голос.
«Принял. Доброе утро».
«Приветствую, командир…»
— Катапульта — «Красному волку». Запрашиваю готовность.
Катки шасси отрываются от палубы. Машина дрожит на магнитной подушке стартового стола.
— «Красный волк», к старту готов, — меня немного раздражают эти переговоры-анахронизмы. Телеметрия показывает стартовой команде столько данных, что можно отследить в моих кишках движение тоста, проглоченного за завтраком.
— Катапульта — «Красному волку». Предстартовый отсчет.
— Принял.
Биение внутри меня легонько покалывает внутренности. Уколы становятся все явственнее. Створки шлюза медленно расходятся, открывая бездонную черноту. С последним уколом гравикомпенсаторы звучат басовой струной, гася перегрузки вокруг моего хлипкого тела-пилота. Язык замерзшего газа выметывается вслед за мной из распахнутого зева стартовой ячейки. Убираю ставшие ненужными шасси. Двигатель просыпается с беззвучным ревом, вмиг превращая громаду борта в гаснущую звезду за кормой. Слева, справа, сверху, снизу — всюду вокруг падают вниз, сходя с орбиты, мои близнецы. Вот этот — пульсирующий малиновым — старший моей группы. Толкнув пространство коротким маневровым импульсом, сваливаюсь влево, занимая место в строю.
Я лечу.
Сосредоточенный восторг переполняет меня. Триста двадцатый радостно отзывается изнутри. Тело-самолет с готовностью впитывает мои мысли-желания. Шар подо мной, укутанный в бурую вату облаков, быстро растет — я падаю кормой вперед, гася скорость основными двигателями.
Глава 44
Боевое крещение
Пьянящее ощущение полета над морем давно прошло, уступив место тупой усталости. Болтанка над этим самым морем такая, что всего через час начинает казаться, будто я не самолет, а ведро с гайками. Это вам не «Гепард». Система удержания на курсе у A57 еще та. Рыскаю в резких порывах ветра, развернув плоскости по максимуму, нещадно сжигая топливо маневровыми движками в тщетной попытке удерживать необходимые двадцать метров над волнами. Штормовые валы на мелководье подо мной так близко, что кажется, можно дотянуться рукой. Белые шлейфы за нашими хвостами, что извергаются из распахнутых бомболюков, тут же в клочья рвет и смешивает с дождем бешеный ветер.
Говорят, на этой Земле хорошей погоды и не бывает вовсе. Сплошные штормы да ураганы. Так что сейчас по местным меркам тихо и солнечно.
Я-машина устал не меньше, чем я-человек. Самолет подпитывает мое тело внутривенными вливаниями. Триста двадцатый давно умолк. Ему хватает дел — он следит за горизонтом, в потоковом режиме анализирует малейшие изменения в показаниях сканеров. Триста двадцатый — моя палочка-выручалочка. Йозас не слишком-то доверяет данным высотного разведчика, и мы настороженно ощупываем пространство. На таком задании, на предельно малой скорости да еще вблизи от суши, мы — идеальные мишени, сидячие утки. Эти аборигены — они решили, что лучше для них занятия нет, чем сбивать нашу списанную и перекупленную по дешевке рухлядь. Такая уж политика у «Криэйшн» — если можно обойтись пятью старыми самолетами по цене одного нового — зачем тратить больше?
Очередной шквальный порыв швыряет машину вниз. Я судорожно отплевываюсь маневровым выхлопом, отталкиваясь от волн. И тут же выметываюсь на два десятка метров вверх. Антигравы подвывают от перегрузок, возвращая «Москито» на заданную высоту.
— «Бульдог» — «Красному волку». Держи высоту, если не хочешь повторить заход.
— «Красный волк», принял.
И как Йозасу удается удерживать эту консервную банку? Я начинаю понимать, что сильно преувеличил свои способности летать на всем, что способно оторваться от земли. Старый расхристанный тихоход «Москито» — вовсе не то же самое, что мой вылизанный до блеска стремительный «Гарпун». Да и летать на низких скоростях на бреющем мне ни разу не приходилось. Не те задачи.
«Группа прикрытия ведет бой. Групповая цель, шесть единиц, легкие атмосферные истребители, скорость до 5М, тип не определен», — сообщает мне Триста двадцатый.
Через пару секунд такблок подтверждает неприятную новость. Три пары морских истребителей крутят карусель вокруг неповоротливых «Зонтиков». «Зонтики» показывают все, на что способны, отрываясь от настырных хозяев вверх и пока держатся, используя превосходство в скорости. Но хозяева твердо решили показать, что на своем поле они вне конкуренции. Вспышки сожженных лазерами ракет искрами мелькают в мутной пелене. Группа «Воздух» успешно отработала и уже уходит из атмосферы, ввинчиваясь в мутное небо раскаленными добела иглами. Остаемся мы — четверка тихоходов над волнами. И самое неприятное — вторая группа чужих «птичек», четыре единицы, направляется к нам. Расчетное время сближения — двадцать минут. Для успешного завершении задания потребуется в лучшем случае десять. Однако Йозас тянет свой шлейф, как ни в чем не бывало. И я не решаюсь поинтересоваться планом боя. Командир всегда знает что делать. Когда веришь в это, то на тебя снисходит такое спокойствие, будто ты упакован и складирован в надежнейшем банковском сейфе.
— «Черный ящик», «Зонтик-2», требую подкрепления! — хрипит в эфире искаженный перегрузками голос Герба.
Его напарник Сони — «Шахматист» молчит. Видимо, свыкся с правилами игры. Знает, что никакого подкрепления база не пришлет.
— «Черный ящик» — «Зонтику-2». Смещайтесь до сорока тысяч, сохраняя контакт с противником, — спокойно отвечает база. — Затем выходите из боя.
— «Твердь» над морем без прикрытия! — орет Герб.
— «Черный ящик» — «Зонтикам». Поднимайтесь, сохраняя контакт. Конец связи.
— Мать вашу! — хрипит Герб.
— Попадание! — это «Шахматист». — Держи хвост, Герб!
Развалившийся в воздухе чужой самолет выглядит на тактическом дисплее тающим облачком конфетти.
— Внимание, «Бульдог» — «Тверди». До завершения сброса — одна минута. По завершению контейнеры отстрелить.
— «Красный волк», принял, — дублирую голосом подтверждение бортового компьютера.
Индикатор перед глазами наливается желтым. Контейнер пуст. Стряхиваю гудящие от ветра оболочки в море. Створки бомболюков съезжаются в невидимую глазу щель. Сразу уменьшается болтанка.
— «Красный волк» — «Бульдогу». Есть сброс. Статус зеленый.
— «Бульдог» — «Тверди». До контакта с противником три минуты. Всем сброс контейнеров. Отход курсом тридцать. Разрешаю строй не соблюдать.
— Попадание, — снова слышится напряженный голос «Шахматиста». Еще одно облачко конфетти на радаре.
Я расталкиваю тугие облака, набирая скорость. Многометровый белый факел тянется за мной длинной тающей струной. Зубодробительная вибрация на форсаже — старик «Москито» идет на пределе.
«Атака противника, вектор семьдесят-пятьдесят, обнаружен захват радаром наведения, средства постановки помех задействованы», — буднично сообщает Триста двадцатый.
В ответ я перевожу виртуальный сектор газа за красную черту. Я-самолет скулю от страха. Я-пилот скриплю зубами в объятиях перегруженных гравикомпенсаторов. От перегрузок темнеет в глазах. Прозрачные индикаторные панели — словно решетки на окнах.
«Пуск ракет, две единицы, лазерная батарея в походном положении, сбрасываю имитатор…»
— При…нял… — хриплю я.
«Имитатор отошел штатно. Три тысячи… тысяча метров… пятьсот… подрыв имитатора… пуск ракет, три единицы… „Зеленый человек“ уничтожен…»
Я успеваю ощутить микросекундный полувопль-полухрип умирающего самолета. Меня словно обдает кипятком. Ракета влетает напарнику прямо в сопло, превратив машину в облако раскаленного газа. Я даже не помню как следует, как выглядел этот самый «Зеленый человек». Он из ветеранов, не успел с ним пообщаться. Так, увидел мельком во время инструктажа. Неизвестно, что заводит меня сильнее — его смерть или смерть его машины. Кто я сейчас — машина? Человек? Машина не испытывает гнева. Машина действует рационально. Машина не знает чувства мести.
Я валюсь вправо, не осознавая, что делаю. Пилоны с парой «Шершней» вытряхиваются из распахнувшихся оружейных отсеков. Скорость резко падает, будто я уперся лбом в резиновые облака.
— «Черный ящик», здесь «Шахматист». Вышли из боя.
— «Черный» — «Шахматисту». Возвращайтесь. Конец связи.
«Цель ставит помехи», — докладывает Триста двадцатый. Я и сам их вижу, эти помехи. Они, словно резь в глазах, не дают рассмотреть стремительные короткокрылые силуэты в облаках.
— «Красный волк», выходи из боя! — это Йозас.
— Принял… — отвечаю я. Мои жадные растопыренные пальцы тянутся вперед, к стайке разлетающихся в стороны серебристых рыбок.
«Цель захвачена… преследую… помехи… цель потеряна… есть контакт… сближение… подрыв… цель поражена… облучение радаром наведения, пеленг шестьдесят три… рекомендации — увеличить скорость… задействую имитатор… имитатор отошел штатно… обнаружен пуск… одна единица… групповая цель, вектор двадцать-шестьдесят…»
Я втягиваю опустевшие пилоны. Скорость растет, но мне словно не хватает воздуха. Кажется, что я плетусь, как черепаха, по сантиметру в минуту. Мельтешение помех от десятка вражеских «птичек» превращает небо в тучи злобных черных мух.
«Запас имитаторов исчерпан… средства постановки помех задействованы… рекомендации — увеличить скорость…»
Сейчас я выскочу из собственной шкуры. Температура обшивки угрожающе растет. Что — то внутри меня разлетается с хрустальным звоном. Часть индикаторов перед глазами наливается оранжевым. Дикий и совершенно неэстетичный узор. И вдруг — все кончается. Я еще тащу за собой пушистый белый хвост, но противник уже остался далеко внизу.
Я пробкой выскакиваю из атмосферы. Навстречу мне, страхуя, выдвигается звено «Зонтиков».
«Зонтики» закладывают вираж над моей головой. Пристраиваются позади и снизу. Белая точка в черноте растет. Вот она уже больше окружающей россыпи звезд. Вот уже приветливо светится посадочный створ. Я гашу скорость и большой толстогубой рыбиной заглатываю посадочный луч. Магнитный захват касается меня, волочет к борту, поворачивает на ходу вокруг оси, словно пристально разглядывает. Захват стискивает мое тело все крепче и крепче. Громадина борта заслоняет мир. Я втягиваюсь в ослепительное нутро.
«Пятьдесят метров… десять… пять… два… касание… посадка. Полетное задание выполнено, имеются повреждения, расход топлива — восемьдесят процентов, расход боеприпасов — сто процентов», — бормочет бортовая система.
Я глупо улыбаюсь, выныривая из железного плена. Ченг помогает мне выбраться из кабины. Придерживает на трапе. Один из техников сует мне в руку дымящуюся в ледяном воздухе ангара чашку восстановителя. Я глотаю, обжигаясь, и не чувствую вкуса. Палуба под ногами подрагивает от гула механизмов. Насыщенный химией воздух кажется мне волшебным напитком. Я набираю его в себя до упора, до боли в легких, раздувая ноздри, как волк.
Я вернулся домой.
— Как машина? — спрашивает Ченг. Во взгляде его — затаенная тревога.
Я снова прикладываюсь к горячей кружке. Молча показываю большой палец. Ченг скупо улыбается. Кажется, с облегчением. Маслопупы в грязных пурпурных жилетах подкатывают электрозаправщик. Вытягивают шланги. Механики отваливают целые пласты борта, по пояс исчезают во внутренностях машины. Парень в красном поднимает лицевую пластину, разворачивает передвижного диагноста под распахнутыми створками оружейного отсека. Втыкает пучки проводов в черную глубину. Где — то взревывает предупреждающий баззер. Раскрашенный красными полосами «Москито» тянут к катапульте.
Война идет своим чередом.
Глава 45
Главное — дисциплина
Читать бесплатно другие книги:
