Кощей. Перезагрузка Казьмин Анатолий
Заглядевшись на оборотня, едва не прозевал следующую стрелу, пущенную уже в меня. В последний момент отбиваю ее посохом. Стрела не отлетает, а обвивает клубком конец шеста. Снова шелест. Удар посохом. И на другом конце, где утолщение в виде черепа, новый клубок. Краем глаза вижу, что очередная стрела сбивает с ног Леденя, так и не освободившего пасть от предыдущей. И опять, отвлекшись на него, чуть не поплатился сам. Едва успеваю подставить посох под летящую в лицо стрелу. Ударившись о шест, та, как и прежние, обматывается вокруг него, но одним концом продолжает тянуться ко мне. Прямо перед моим носом звонко лязгают зубастые челюсти.
Собрав глаза в кучу, с изумлением вижу маленькую копию гадины. Сморщенная старушечья морда, щелкая кошмарными челюстями и тряся шапкой из извивающихся червей, старательно тянется к моему носу. Коротенькие скрюченные лапки трясутся от нетерпеливого желания вонзиться грязными когтями в мою кожу.
Пока центральная гадина тянулась к лицу, те, что на концах, подобрались к рукам и одновременно вонзили в них зубы.
Не отбрасываю посох только потому, что от резкой боли судорогой сводит мышцы рук.
Боль включает во мне Кощея. Шест вспыхивает, и все три гадины осыпаются с него обугленными тушками. Еще одна сгорает в полете от моего взгляда. И еще одна.
Продолжая уничтожать периодически вылетающих тварей, подхожу к катающемуся по земле оборотню и, поймав момент, касаюсь посохом обвившей его пасть гадины. Та уже почти сгрызла его черный пятак. Получив свое, она отваливается дымящимся червяком, а освободившийся от нее Ледень хватает зубами вторую, наполовину погрузившуюся в его тело, и резким рывком выдергивает ее. Та, в свою очередь, жадно вцепившись пастью и лапками, вытягивает из жуткой раны на боку волколака какие-то внутренности, то ли кишки, то ли жилы. Содрогаясь от жути и омерзения, уничтожаю и эту тварь, но сам пропускаю удар. Прилетевшая гадина вонзается в правое плечо, но тут же опадает поджаренной дохлятиной. Похоже, тело начало защищаться, не дожидаясь моей реакции. В подтверждение этого следующая стрела сгорает, лишь слегка тюкнув в грудь. Давно бы так!
Начинаю чувствовать себя действительно грозным Кощеем. Не пойти ли проверить, что за стрелок пускает из зарослей столь пакостные стрелы?
Однако оборотень вцепился зубами в мою штанину и, поскуливая, пятится в сторону, явно намекая, что лучше обойти это место стороной. Может, тут и правда какой-нибудь милый монстр таким своеобразным способом охраняет свою территорию, на которую мы по незнанию вторглись. Ну что ж, если он не будет нас преследовать, пусть себе живет, помня великодушие Кощея.
– Что это было? – спрашиваю Леденя, когда мы поспешно покидаем злополучное место и удаляемся от него на приличное расстояние.
Однако оборотень то скулит, то рычит, продолжая оставаться в волчьем облике. Создается впечатление, будто он пытается мне что-то сказать, но не может.
– Ты что, не можешь обернуться человеком?
Оборотень, рыча, кивает.
– Почему?
В ответ только поскуливание.
– Это что, мне теперь самому себе еду готовить?
Вижу в волчьих глазах укоризну.
При упоминании о еде желудок издает возмущенное бурчание. Время-то давно за полдень. Держу грязными руками грязную котомку и удрученно вздыхаю. Наверняка болотная вода попала внутрь и испортила пироги, которыми нас снабдили в царстве-деревеньке.
– Ты, случайно, воду поблизости не чуешь? – спрашиваю у оборотня. – Надо бы нам отмыть эту грязь. Может, и тебе она мешает человеческий облик принять.
Тот задирает морду кверху и рычит. Смотрю на скрывающее небо переплетение ветвей, но ничего не вижу.
– Что ты там учуял?
Волколак снова рычит, глядя вверх, затем встряхивается, будто от воды.
– Ладно, веди к сопке, – распоряжаюсь, так ничего и не разглядев в ветвях и решив, что лучше уйти, пока ничего не свалилось на голову.
Вскоре и без того мрачный лесной сумрак начал сгущаться. Воздух стал еще более сырым и тяжелым. И вот дремучую тишину разорвал оглушительный треск грома от полыхнувшей где-то рядом молнии. Тут-то до меня доходит, что хотел сказать Ледень, показывая вверх в ответ на мой вопрос о воде. Воды сейчас, похоже, будет более чем достаточно.
Непроизвольно пригибаюсь от нового близкого удара молнии. Как бы, прежде чем намочить, нас не поджарило!
Прислушиваюсь к нарастающему непонятному гулу. Это что еще такое? Наконец доходит, что это гудит обрушившийся с небес дождь. Густое многоэтажное переплетение ветвей пока не дает воде достигнуть земли. А гул все усиливается, сливаясь с частыми ударами грома.
Вот на покрытую сухой хвоей землю протекла первая струйка воды, вот еще, и еще, и еще. Вот не выдержавшие скопившейся тяжести ветви прогнулись, обрушив целый поток, едва не сбивший нас с ног. Пришлось прижаться к стволу гигантской ели. Здесь хотя бы не текло сверху. Говорят, в грозу нельзя укрываться под деревьями, но вряд ли это правило применимо в густом лесу.
Ель, под которой мы спрятались, находится на небольшом пригорке. Вокруг уже несутся потоки воды. Если так будет продолжаться, скоро вода доберется и до наших ног. Вся надежда лишь на то, что подобные грозовые ливни обычно непродолжительны. Оно, конечно, понятие «обычно» подходит только для обычного мира, но вдруг ливень и правда скоро кончится?
Подвесив котомку на сук, шагаю под ближайшую стекающую с ветвей струю ледяной воды.
– У-у-йо-о! – выплескиваю охватившую меня гамму чувств и кричу оборотню: – Иди смой грязь со шкуры! Глядишь, вновь человеком станешь!
Ледень продолжает боязливо жаться к гигантскому стволу. По подступающей к его лапам воде черной лентой подплывает уж и, недовольно шипя, выползает на оставшийся клочок суши. Я и не заметил, когда он сполз с моего пояса.
Ну что ж, мыться так мыться. Сдираю с ног сапоги, перебрасываю их голенища через ветку, снимаю одежду и начинаю тщательно отмывать ее от грязи. Затем моюсь сам и растираюсь тщательно отжатой рубахой.
Прохладненько, однако. А ливень и не думает прекращаться, оставляя все меньше незатопленного пространства.
Хватаю котомку и ополаскиваю под струей от болотной грязи. Развязываю и с радостью обнаруживаю, что внутри все сухо и цело. Первым делом достаю плащ и облачаюсь в него. Развязываю тряпицу с пирожками и бросаю один в пасть оборотню. Второй пытаюсь запихнуть в собственный рот, однако пирожок оказывается слишком большой, приходится откусить только половину.
Провожу ревизию содержимого: небольшой бурдючок с козьим молоком, десяток краснобоких молодильных яблок, огниво, моток веревки, какие-то мешочки и разная ненужная мелочь, всунутая Леденем. Ему-то котомку не таскать. Ему, видите ли, порой необходимо перекидываться в волка, чему разная поклажа мешает.
Кстати, как-то раньше не обращал внимания, что в такую маленькую котомку может поместиться такое количество вещей.
Треск над головой отвлекает от размышлений. Где-то вверху вновь скопилось большое количество воды, ветви не выдержали и, ломаясь и прогибаясь, обрушили на землю целый водопад.
Закинув в рот остаток пирожка и прижав котомку к груди, свободной рукой хватаюсь за ближайший сук. Когда волна схлынула и туча брызг осела, с удовлетворением отмечаю, что моя одежда осталась висеть на ветке.
А где же Ледень? Ага, вон он возвращается, бредет по брюхо в воде. Пришлось-таки искупаться. Обсохнет, хоть на волка будет походить, а не на грязную подзаборную шавку.
Не понял, а откуда у оборотня ошейник? Еще раз не понял – это что, мой уж решил сменить хозяина? Ладно, потом разберемся. Может, уж просто решил, что слуга, прикинувшись унесенным волной, задумал от меня сбежать, и хотел того малость придушить? Кто ж знает, что у этого первозмея на уме!
Кстати, а что это за серые лохмотья повисли на ветках в том месте, где только что обрушилась водяная лавина? Ого! Вот это экземплярчик! Летучая мышь размером с курицу. Подхожу, берусь за коготь на конце обвисшего крыла и приподнимаю его – длина крыла с человеческую руку. Интересно, как с таким размахом этот монстр летал в такой чащобе?
– Ё-моё! – отдергиваю руку от пискнувшей твари. – Да ты живая?
Снова жалобный писк. Мышь приподнимает голову и смотрит на меня по-коровьи большими и влажными глазами, в которых отражается вся мировая скорбь. Так смотрят на прохожих голодные и замерзающие бездомные дворняги, скитающиеся по городу в ожидании участи быть задавленными на дороге или застреленными охотниками из санэпидстанции. Да и мордочка у этой зверушки не мышиная, а собачья. И вообще это не мышь. И близко не похожа. Вылитая собака. Только вместо передних лап крылья. Может, это вообще щенок?
– Кутю-кутю-кутю, – обращаюсь к существу так, как когда-то в детстве у бабки в станице было принято подзывать щенков, коих именовали кутятами, и осторожно кончиками пальцев поглаживаю его по загривку.
Еще раз пискнув, зверек безвольно обвисает на ветвях.
Осторожно беру его в руки и возвращаюсь под ель, где уже жмется к стволу вернувшийся промокший до нитки Ледень.
– Смотри, какое чудо, – присев, показываю ему найденыша и с сожалением добавляю: – Скорее всего, не жилец. Наверное, все косточки переломал об ветки.
Оборотень как-то странно, совсем не по-волчьи заглянул мне в глаза, ворчливо рыкнул и вдруг принялся старательно вылизывать крылатого звереныша.
Всемирного потопа не случилось. Через полчаса раскаты грома удалились, ливень стих, а вскоре и вовсе прекратился. Прекратился там, наверху, о чем можно было догадаться по отсутствию гула дождя. Здесь же, внизу, по-прежнему стекали потоки, ручьи и струи накопившейся в ветвях воды. Но вот иссякли и они, превратившись в редкую капель. По земле еще текли достаточно бурные ручьи, однако и они быстро мелели, превращались в вереницы отдельных луж.
Обойдя ближайшие ели, наломал прямо со стволов сухих веток и развел небольшой костерок под суком, на котором развесил одежду.
Хорошо оборотню – его одежда является частью организма и при трансформации превращается в шерсть и обратно. Причем все полученные в человеческом облике прорехи исчезают после того, как он, побывав волком, вновь становится человеком. Вот интересно, может ли Ледень снять свои портки и рубаху? И что будет, если сняв их, он обернется? Получится лысый волк?
Тем временем Ледень продолжал суетиться над крылатым монстриком. Он то вылизывал его, то обнюхивал, то тыкал носом, передвигая или переворачивая. В итоге серая шерсть зверька высохла и залоснилась. Сам он перестал жалобно пищать, подтянул и сложил крылья, и, свернувшись клубком, уснул. Оборотень прилег рядом с ним и, положив морду на лапы, грустно наблюдал за тем, как я сушу свои шмотки.
Следя, чтобы языки пламени не подпалили развешанную одежду, достаю из котомки пару пирожков и кидаю один Леденю. Тот, поймав пирожок, не глотает его, а аккуратно кладет перед мордочкой зверька. Хмыкнув, кидаю ему второй, а себе достаю еще один.
Не открывая глаз, зверек зашевелил носом, принюхиваясь к пирожку. Вот веки разомкнулись, и он недоверчиво уставился на аппетитно пахнувшее подношение. Посмотрел на сидящего рядом большого черного волка, снова на пирожок, приподнялся и уселся сам. Бросая косые взгляды на оборотня, нерешительно коснулся лакомства коготком на сгибе крыла, затем сноровисто подхватил его двумя крыльями и отскочил в сторону, вероятно ожидая нападения волколака. Но тот лишь снисходительно рыкнул и улегся на землю, продолжая наблюдать за подопечным из-под полуприкрытых век. Убедившись, что никто не собирается отнимать у него пищу, монстрик принялся ее поспешно поглощать. Вскоре он проглотил последний кусок, смешно проковылял к ближайшей луже, шумно напился и, повернувшись, будто бы ожидая, что будет дальше, уставился сперва на Леденя, затем перевел взгляд на меня, на костер и снова на Леденя.
– Все, – сообщаю ему, облачаясь в слегка подсохшую одежду, – лафа закончилась. Можешь лететь на все четыре стороны, а нам пора. Надо до темноты дойти до Ведьминой сопки.
Ледень вскочил и шумно отряхнулся, выражая готовность продолжить путь.
– Веди, – говорю ему. Закидываю за плечо котомку и беру прислоненный к стволу посох.
Только мы трогаемся с места, как раздается хлопок крыльев, и взлетевший зверек опускается на загривок волколака. Тот испуганно припадает к земле. Я приподнимаю посох, готовясь сбить монстрика, если тот вздумает вонзить зубы в шею моего сопровождающего. Зверек же, игнорируя раздраженное ворчание оседланного оборотня, ерзает, устраиваясь удобнее, вцепляется коготками в шерсть, кладет голову на волчий хребет и закрывает глаза, показывая, что он тут просто спит и мы можем не обращать на него никакого внимания.
Ледень вопросительно смотрит на меня.
– А чего я? – отвечаю на его взгляд. – Ты его лечил, ты его кормил, тебе за него и отвечать.
Но не получилось у меня спихнуть ответственность за найденыша на оборотня. А может, мой спутник оказался хитрее, чем я предполагал, и специально шнырял по густым зарослям, ветви которых нещадно хлестали крылатого наездника. В общем, в конце концов тот, получив очередной хлесткий удар еловой лапой, недовольно заверещал и взмыл вверх. Однако вместо того, чтобы просто улететь восвояси, звереныш оседлал мою котомку и запыхтел мне в ухо с таким усердием, будто это он сейчас тащил котомку, на которой сидел я.
– Здра-асте, приехали! – говорю раздраженно. И все же, повернув голову и встретившись с по-детски наивным взглядом крупных карих глаз, не решаюсь прогнать симпатичного монстрика. Пусть пока будет с нами. Может, это какой-нибудь бездомный первозверь, тогда добавлю его к своему зоопарку.
Вспомнив о зоопарке, обнаруживаю превратившегося в веревку ужа у себя на поясе и успокаиваюсь. Леденю и без ошейника хорошо, а мне без пояса некомфортно.
23
Если не принимать во внимание постоянно попадавшие за шиворот капли, продолжавшие срываться с ветвей, следующий час пути протекал более-менее ровно. Мы уже привычно продирались сквозь чащобу, перелезали через завалы, обходили непролазные участки буреломов.
Вдруг, когда мы шли по относительно чистому участку, оборотень резко остановился и глухо зарычал. Шерсть на его загривке встала дыбом. Зверек за моей спиной беспокойно завозился, заверещал. Верещание перешло в смешное щенячье рычание.
Это что же такое они почуяли? Оглядываю пространство впереди – никого не вижу. Хотя за гигантскими стволами может спрятаться даже слон.
А это что такое висит на суку? Какая-то авоська с яйцами. Яйца раза в два, а то и в три крупнее куриных. И судя по направлению взгляда оборотня, он пятится именно от этих яиц.
Упершись задом в мои ноги, Ледень бросает на меня испуганный взгляд, о чем-то пытается проскулить, после чего хватает зубами за штанину и тащит в сторону, продолжая коситься на авоську.
В этот момент яйца в авоське как будто затряслись. Увидев это, оборотень выпустил штанину, тонко, по-собачьи, тявкнул и бросился наутек. Звереныш, хлопнув мне по ушам крыльями, сорвался с котомки и, панически вереща, полетел вслед за Леденем.
Решив не выяснять, чего так испугались мои мохнатые спутники, поспешно двигаю за ними. Надеюсь, к оборотню вернется способность принимать человеческий облик, и он когда-нибудь объяснит, чем так опасна висящая на ветке гроздь дрожащих яиц.
Огибаю два сросшихся неохватных ствола и резко останавливаюсь, изумленно глядя вперед. А впереди то, что у французов принято называть дежавю. А именно бьющийся в гигантской паутине оборотень. Не хватает только княжича с мечом. Вместо него, гораздо выше Леденя, в паутину влип крылатый монстрик.
– Вот мы и свиделись вновь, Кощеюшка, – констатирует появившийся из-за деревьев Мизгирь и ловко, почти не видимыми глазу быстрыми движениями передних лап оплетает оборотня, буквально за несколько мгновений замуровав его в кокон.
– Только на этот раз лошадей я тебе на ужин не привел, – развожу руками, сказав первое, что пришло в голову.
– Прискорбно, – сожалеет слонопаук, роняя слюну и почесывая волосатое брюхо одной из задних лап. – В Виевых владениях с пищей плохо. Его твари всех зверушек разогнали, да и сами меня сторонятся. Будто я их есть стал бы. Тьфу, даже помыслить о таком противно!
– Чего ж ты такие бесперспективные места для охоты выбираешь? – интересуюсь, с удивлением наблюдая, как обойденный вниманием Мизгиря летун одну за другой перегрызает держащие его липкие нити.
– Да все по недомыслию, все от скудости умишки, – уклончиво скрипит паук и, приблизившись и нависнув надо мной, в свою очередь вопрошает: – А тебя, Кощеюшка, за какими надобностями в эти края занесло?
– Уж не на дичь охотиться, – отступаю на пару шагов назад, ибо неудобно задирать голову, разговаривая с некогда бывшей первочеловеком тварью. Да и капающие перед моим лицом с его хелицер, или как там эти бивни называются, тягучие слюни не вызывают ничего, кроме отвращения. – Ты, надеюсь, не запамятовал, кем Вий мне приходится? Отчего ж не можешь поиметь в своей многоглазой головушке мысли, что я могу попросту захотеть навестить родного братца? Ты его, кстати, не видел?
– Как же я его увижу, ежели говорят, будто ты извел его вслед за Ягой и Лешим? – удивляется Мизгирь, вновь приближаясь.
– Ну что ж, – отступаю, сжимая крепче посох, и краем глаза отмечаю, за какой ствол сподручнее нырнуть, – значит, будешь продолжать изображать из себя недоумка?
– Ась? – подогнув лапы, склоняется надо мной гигантский паук.
– Хренась! – бью посохом по слюнявым бивням, пропустив через него немного энергии, чисто чтобы пугнуть восьмилапого монстра.
– Кхор-р-ра-а! – Подавившись разрядом, Мизгирь вздыбливается на задние лапы и начинает падать на меня всей слоноподобной тушей.
Бью по волосатому пузу более сильным разрядом. Однако густая щетина словно амортизирует удар – разряд с треском растекается по ней, заставляя волоски искриться.
– У-ух-ха, – выдыхает чудовище, рухнув на землю.
Едва успеваю отскочить, спотыкаюсь о подвернувшуюся под ногу сухую ветку, падаю на спину и, не выпуская из рук посох, перекатом ухожу за ближайший ствол.
– Куда же ты, Кощеюшка? – спешит за мной паук. Трудно представить, чтобы туша размером со слона так стремительно двигалась. Будь здесь свободное пространство, Мизгирь нагнал бы меня в одно мгновение. Но частые стволы елей, меж которых он не всякий раз мог протиснуться, позволяли мне ускользать от его мохнатых лап.
Я еще пару раз пытался образумить монстра зарядами собственной энергии, не экономя ее на этот раз, Но он лишь на мгновение замирал, потрескивая искрящейся щетиной и покряхтывая вроде как даже с удовольствием, и вновь бросался за мной, на ходу уговаривая меня пообщаться с ним поближе.
– Извини, – бросаю, проскальзывая меж двух близко растущих стволов, – спешу на встречу с Вием. Вот после него обязательно загляну к тебе, забрать своего оборотня. Надеюсь, ты его не сожрешь?
– Я не питаюсь людишками, – раздраженно пыхтит паук, протискиваясь меж елей, – даже если они оборотни.
– А чего так?
– Брезгую.
– Какой-то ты привереда. – Кувырком ухожу от удара мохнатой лапы, заканчивающейся чудовищным когтем. – То не ешь, этим брезгуешь. Так и желудок испортить недолго.
Перепрыгиваю через сухую ветвь поваленного дерева, огибаю очередную ель и…
– Ёкарный бабай! – ору, влипнув в паутину.
– Ай-яй-яй, Кощеюшка, – не спеша приближается Мизгирь. – Погоди, не спеши. Сейчас я сопровожу тебя к твоему братцу.
Несколько мгновений панически дергаюсь в клейких тенетах, затем догадываюсь сжечь их выплеском энергии. Разворачиваюсь и ныряю в сторону от нависшего надо мной паука. Однако мое тело захлестывает петля прозрачной паутины, и я, словно пойманная муха, падаю на землю. На меня падает еще одна петля. И еще. Поспешно сжигаю их. Хочу сделать новый рывок, однако перед лицом мелькает желтый слюнявый бивень и с треском рвущейся кожи и ломающихся костей вонзается мне в районе ключицы. Прежде чем сознание гаснет, успевает появиться растерянно-негодующая мысль: а как же бессмертие?
24
Фу, что это такое влажное и теплое? Такое ощущение, будто кто-то лижет мое лицо. Лижет, обдавая меня теплым собачьим дыханием. Дышит и по-щенячьи поскуливает.
Нет, отгоняю неприятную мысль, это не Ледень. Язычок явно маловат для черного волчищи. Да и дыхание у того, уверен, посмраднее будет. Брр, передергиваю плечами, представив облизывающего меня оборотня.
– Пфыррр, – отфыркиваюсь, когда мокрый язычок прошелся по моим губам, и пытаюсь перевернуться на другой бок. Ан не тут-то было.
По ощущениям, я словно бы плотно укутан в одеяло и, что самое странное, нахожусь не в горизонтальном, а в вертикальном положении. Радует, что не вниз головой.
Язычок снова шлепает меня по губам и проходится вверх по ноздрям.
– Пфыррр… – Да что ж это такое?
С некоторым трудом разлепляю веки и вижу перед собой радостную щенячью мордочку. Узнаю спасенного давеча летуна и вспоминаю все, вплоть до того момента, как Мизгирь вонзил в меня страшный бивень.
Так это я что, запакован в кокон, что ли? Как тогда Болтомир с оборотнем? А почему лицо свободно? Вопросительно смотрю на звереныша. Тот приоткрывает пасть, свешивает розовый язык и, судя по тому, что меня начинает раскачивать, усердно виляет хвостом. Делаю вывод, что кокон со мной висит, а летун сидит на нем.
– Ну? – обращаюсь к нему. – И что мы будем делать?
– Тяф! – звонко отвечает тот, опускает мордочку ниже моего подбородка и, судя по хрумкающим звукам, начинает что-то усердно грызть. Надеюсь, не мое горло.
Теперь, когда никто не заслоняет обзор, получаю возможность осмотреться. Судя по неровному каменному своду, из трещин в котором свисают корни, мы находимся в подземелье. Раскачиваясь от движений зверька, кокон постепенно поворачивается. Вот в поле зрения попадает довольно большая арка входа. За ней непроницаемый даже для моего зрения кромешный сумрак – то ли снаружи ночь, то ли там продолжение подземелья.
Меня начинает разворачивать в обратную сторону. Снова каменный свод с торчащими кое-где бородами корней. А вот и еще один кокон. Подвешен к своду на единственной тонкой нити, которую из-за прозрачности почти не видно, отчего создается впечатление, будто гигантский кокон висит в воздухе. Сквозь полупрозрачную оболочку видно, что внутри кто-то или что-то есть. Однако опознать «начинку» невозможно.
Чуть в стороне от первого кокона замечаю второй. Больше ничего не успеваю заметить, ибо вываливаюсь наружу. Зверек прогрыз оболочку, которую невозможно разрезать даже хорошо отточенной сталью, и я, увлекшись созерцанием подземного зала и неожиданно потеряв опору, плюхнулся носом о запорошенный всяческим мусором пол. Хорошо, успел выставить руки, а то расквасил бы свою бессмертную физиономию. Повезло еще, что кокон висел всего в нескольких сантиметрах над землей. Зато мой освободитель чуть не погиб подо мной. Он сидел, вцепившись коготками на крыльях и задних конечностях в оболочку, и едва успел выпорхнуть из-под меня, когда кокон вдруг резко повело в сторону, а я обрушился сверху.
Под возмущенный писк порхающего под потолком летуна выпутываю застрявшие в оболочке ноги, сажусь на ворох сухих корней и первым делом осматриваю себя, боясь увидеть на теле страшные раны. Рубаха на груди и животе залита высохшей кровью. С содроганием отвожу порванный ворот и смотрю на то место, куда Мизгирь вонзил бивень. Под запекшейся корочкой крови ничего не понять. Осторожно дотрагиваюсь – никаких болезненных ощущений. Потихоньку начинаю соскребать ногтями запекшуюся кровь. Затем плюю на ладонь и оттираю кожу в районе ключицы. Отмыть, конечно, не отмыл, но становится ясно, что никакой раны нет и в помине. Нет даже шрама. Если бы не кровь, которой, судя по всему, вытекло не менее ведра, можно было подумать, что ужас с вонзающимся в меня бивнем приснился в кошмарном сне.
Ну вот, опять придется искать воду. Что ж мне так не везет, то в болотной грязи изваляюсь, то в собственной крови!
Да ладно, главное, что я жив, и слухи о моем бессмертии подтвердились. И котомка за спиной. И веревка-уж на поясе. Надо бы хлебнуть козьего молочка из бурдюка и закусить молодильными яблочками для восстановления потерянной энергии. Пусть я этой потери и не ощущаю, но мало ли…
Слева от меня раздается тихий всхрап. Подскакиваю на ноги и, увидев, кто храпит, с облегчением выдыхаю. С задранными вверх и запутавшимися в оболочке кокона ногами, на полу развалился Ледень. Заложив руки под затылок, он мирно спит, еле слышно всхрапывая при вдохе, вытягивая губы в трубочку и топорща усы при выдохе. На лбу у мужика большая, налитая синевой шишка. Похоже, выпал бедолага из своего спального мешка, не проснувшись. Ну да, его лоб проверен чугунной сковородкой Любани. Что ему какой-то каменный пол? Зато радует, что оборотень вновь в человеческом обличье, а то у меня к нему есть пара вопросов.
Решив дождаться, когда Ледень проснется самостоятельно, осматриваю пещеру. Впрочем, кроме вцепившегося в корни под потолком, попискивающего летуна и еще трех подвешенных к потолку коконов, в ней больше ничего нет. Кто находится в этих коконах, догадаться не трудно. А так как крылатый зверек освобождать их не рвется, делать это придется мне. Знать бы, где сейчас находится Мизгирь и не застанет ли он меня врасплох? Впрочем, поспешу.
И все же, прежде чем взяться за освобождение узников коконов, основательно прикладываюсь к бурдюку с молоком и быстро схрумкиваю одно яблоко. Ну так, на всякий случай. Скормив пирожок опустившемуся на плечо летуну, достаю из котомки завернутый в тряпицу хлеборез и на мгновение задумываюсь – с какого кокона начать? Наконец направляюсь к ближайшему, показавшемуся меньше других.
Помня, как вывалился сам, надрезаю оболочку снизу. С некоторым разочарованием обнаруживаю не стройные ножки Яги, а сапоги сорок пятого размера. Надрезаю оболочку еще, и из нее сползает вниз… Сползает вниз… Нет, блин, а он-то откуда здесь взялся?
Вывалившийся наружу княжич Болтомир поворачивается на правый бок, подкладывает ладони под щеку и, почмокав губами, затихает.
С подозрением гляжу на оставшиеся коконы. Кто же там? Впрочем, зачем гадать, если можно посмотреть.
Решительно вскрываю еще одну оболочку и в выпавшем блондине опознаю Лешего. Надеюсь, в последнем будет Яга. Кокон, конечно, великоват для нее, но я упорно надеюсь. Иначе за каким я сюда приперся?
Вскрываю оставшийся кокон. Находящееся в нем тело выпало только наполовину, а мне уже хочется выщипать перья картавому Карлуше. А может, это не та пещера? Но Леший-то здесь. А может, тут есть еще помещения? Спешу к выходу, однако, пройдя коротким каменным коридором, вляпываюсь в загораживающую выход в лес паутину. Чертыхнувшись, сжигаю ее и возвращаюсь обратно.
В отличие от оборотня и Болтомира, Леший и неизвестный мне высокий широкоплечий парень уже очнулись и теперь сидят на полу, недоуменно оглядываясь.
Леший одет в те же белые полотняные штаны и рубаху, в которых я видел его по местной видеосвязи.
На незнакомце рубаха красная. Просторные штаны заправлены в такие же, как на мне, красные сапоги. Длинные темно-русые волосы давно не мыты. Но лицо, черты которого кажутся мне смутно знакомыми, гладко выбрито.
– Братец? – удивленно пялится на меня незнакомец. – Нешто и вправду не сгинул?
Ага, ясно. Раз зовет братцем, значит, это Вий. Чего-то как-то я его другим представлял, как минимум страшным уродцем. То-то мне и лицо его знакомым показалось. Я тут хоть и не часто в зеркала смотрюсь, но несколько раз свое отражение видел. Только я лысый. Машинально провожу ладонью по собственной голове. Да нет, не лысый я уже. Рука приглаживает довольно приличный ежик волос. Заодно ощупываю физиономию, – и брови отросли, и ресницы, и щетину на щеках и подбородке уже щетиной не назовешь, ибо почти борода. Наверное, я сейчас напоминаю классический образ бежавшего из зоны зэка.
– Не сгинул, как видишь, – разведя руками, отвечаю братцу. – Нешто не рад?
– Как же не рад-то? Рад, понятно. Негоже людишкам пращуров изводить, не по покону. А дай-ка я обниму тебя, братец Кощеюшка! – Парень, по-старчески кряхтя, поднимается и шагает ко мне, распахнув объятия. – Ты, зрю, первообраз принял?
– Оно и ты, Виюшка, не в мерзопакостной личине нонче, – вставляет реплику Леший.
Вий отстраняется от меня и, опустив голову, разглядывает собственное тело. Затем ощупывает лицо.
– Это как же так-то? – недоуменно произносит он. – Не было на то моего желания.
– Дык и меня в энтот мешок без желания сунули, – почесывая затылок, блондин разглядывает оболочку, из которой только что вывалился.
– Вона че, – удивленно протягивает Вий, в свою очередь уставившись на оболочку, в которой недавно пребывал, и, переведя взор на меня, вопрошает: – А ну-тка, Кощеюшка, разъясни?
– Я? Да я тут меньше всех что-либо понимаю.
– Разве не ты нас пробудил? А Мизгирь где?
– И Яга? – добавляет Леший.
– А это что за людишки? – Вий переводит взгляд на мирно спящего Болтомира и начавшего просыпаться Леденя. – Один, зрю, оборотень?
– Оборотень, – отвечаю на последний вопрос и поясняю: – Мой слуга. Этого тоже знаю. То княжич Болтомир Заозерский. Но как он здесь оказался – не ведаю. Где Яга, не знаю, но знать очень хочу. А вот где Мизгирь, коромысло ему в зад, не знаю и знать не хочу.
– Зачем? – делает удивленные глаза Леший.
– Пошто так-то? – вторит ему Вий.
– Чего – зачем? – не понимаю вопроса.
– Пошто коромысло Мизгирю в зад? – поясняет недоумевающий Вий.
– А чтоб мозги прочистить. Хрена он геноцид перволюдей устроил? И главное, все стрелки на меня перевел, змей траншейный! – высказываюсь возмущенно. – Он и Ягу куда-то заныкал.
Вий с Лешим озадаченно переглядываются. Затем блондин, обращаясь непосредственно к моему братцу, негромко говорит:
– Сказывала Яга, будто Кощей восстал малость… как бы не того.
– Не чего? – поднимает брови Вий.
– Ну, как дитя все равно. Чистый душой и памятью.
– Во-во, – спешу подтвердить слова блондина, – насчет души утверждать не буду, но память, как чистый лист бумаги. Я даже не знаю, как пользоваться видеофоном. И вот это что за зверь, не знаю.
Собеседники поднимают взгляды на наблюдающего за нами из-под потолка летуна.
– Ух ты! – восторженно удивляется Леший. – Это же симуран. Я их, почитай, веков пять уже не встречал.
– Что еще за симуран?
– Детеныш волчицы и симаргла, – вместо Лешего поясняет Вий и, уставившись мне в глаза, спрашивает: – Нешто и вправду многое забыл?
– Почитай, все, – со вздохом развожу руками, наблюдая, как летун доверчиво опускается на протянутую руку блондина и тот ласково почесывает ему живот, треплет загривок, поглаживает по голове. Не выдержав, ревниво замечаю: – Эй, не балуй моего пса. Не фиг его к чужим рукам приучать.
Судя по тому, как в ответ на мое заявление у Лешего отпала челюсть, я сейчас сморозил какую-то глупость. Спешу перевести разговор на другую тему и задаю вопрос братцу:
– Так что же тебя, Вий, заставило сменить свою ужасную личину на человеческий облик?
Видно, что тот удивился вопросу, однако, взглянув на Лешего, все же принялся объяснять:
– Ежели запамятовал ты много, так знай, что тенета Мизгиря, как и полотна его сестрицы Таит, возвращают завернутому в них даденую Создателем первосуть, лишают личины, снимают порчу и исцеляют.
– Вон та сума из полотна Таит пошита, – кивает на мою котомку Леший. – В ней любой продукт век храниться будет.
– Да-а? – бережно поднимаю котомку, отряхиваю от приставшего мусора и вешаю на плечо, чтобы все поняли, что это моя вещь. Мало ли… Из любопытства спрашиваю: – А ежели одежку из такого полотна пошить?
– Так только из такого и шили раньше, – поясняет Вий, – покуда личины надевать нужда не пришла.
– Ясно. А как же Мизгирю удалось вас в свои тенета замотать? – выхватываю из скопившегося вороха вопросов очередной, и тут же, увидев, какими глазами смотрит на нас проснувшийся Ледень, вполголоса вопрошаю: – Ничего, что мой оборотень об наши разговоры уши греет?
– Как уши греет? – Вий непонимающе смотрит на оборотня.
Тот поспешно падает на колени, впопыхах заехав пяткой по затылку храпящему Болтомиру. Вмиг проснувшийся княжич подскакивает, на ходу вынимая меч, и начинает махать тяжелым клинком в темноте, едва не задевая макушку Леденя. Он здесь единственный, кто не способен видеть в кромешной тьме.
– Экий шустрый, – усмехается Вий. – Зрю, сей воин в услужении у тебя, братец?
– С чего ты взял? – не понимаю вывода Вия, и на всякий случай кричу разошедшемуся княжичу: – Эй! Болтомир, завязывай махать своей железякой! Не то Леденю голову снесешь!
– Дык у него ж твоя метка на плече, – говорит Вий.
– Георг! – таращится в темноту княжич и опускает меч прямо на плечо оборотню, едва не отрубив ему ухо. – Ты ли здесь?
– Я. А перед тобой Ледень. Ты на него меч положил.
– Георг? – вопросительно смотрит на меня Леший.
– Это длинная история, – отмахиваюсь я, ибо сейчас есть масса вопросов поважнее моего имени.
– А не у тебя ли мы в гостях нонче, Виюшка? – вдруг меняет тему Леший. – Нешто и далее будешь нас в этой сырой пещере привечать?
– И то верно, – кивает братец. – Тут до моей избушки недалече. Сейчас слуг кликну, нехай баньку истопят, пирогов с ягодами напекут да трав ароматных заварят.
Вий решительно направляется к выходу. Леший, хлопнув меня по плечу, следует за ним.
– Ледень, сопроводи княжича, чтобы нос в потемках не расквасил, – распоряжаюсь, поспешая за блондином.
– Слушаюсь, владыка, – бьется лбом об пол оборотень. Похоже, он сделал какие-то свои выводы из подслушанного разговора.
Болтомир пытается что-то сказать, судя по тону, возмущенное. Но я уже выхожу из пещеры.
25
В баньке мы не попарились. И пирожками с ягодами Вий нас не попотчевал. Он попросту не дозвался никого из своих слуг. Ведьмина сопка словно вымерла – ни зверей, ни тварей, ни какого бы то ни было захудалого нелюдя. Тогда они с Лешим каким-то образом просканировали пространство, обозрели свои владения с помощью чьих-то глаз и не на шутку всполошились. Я успел понять только, что оставшиеся без присмотра Виевы твари ринулись из его владения в окрестные леса, приводя в ужас их обитателей. Лешему такой бардак в его владениях ну очень не понравился. Он запричитал, заворчал, словно старый дед. Одежа на нем вдруг потемнела, будто деревенея. А и правда блондин покрылся древесной корой и начал отращивать то ли ветви, то ли корни, теряя человеческий облик и превращаясь в похожий на кошмарного осьминога выворотень. Перед ним возникло туманное облачко. Перебирая скрипучими конечностями, чудище шустро вошло в него и вместе с ним исчезло.
– Меня-то подожди, пень скрипучий! – ринулся следом Вий. Вновь образовалось туманное облако, на этот раз поглотившее моего братца.
– Эй, а я? – шагаю к облаку, но оно уже рассеялось.
– Георг, меня с собой возьми! – спотыкаясь в темноте о корни, ко мне спешит Болтомир.
– Куда? – ошарашенный неожиданным бегством Лешего с Вием, не понимаю требования княжича.
– Туда, – кивает он в сторону исчезнувшего облака.
Не, блин, неужели он настолько Болтомир, что не понимает – умей я создавать такие туманные порталы, на фига бы тогда таскался по вонючим болотам!
– Без нас со своим хозяйством разберутся, – отмахиваюсь, вроде бы как равнодушно, чувствуя себя на самом деле выброшенным беспомощным котенком. Я-то думал, ну вот, встретил нормальных мужиков, которые все растолкуют и всему научат. Ага, научили.
Оглядываю окружающие нас мрачные дебри. Судя по всему, до рассвета далеко. И куда теперь идти? А вдруг где-то поблизости бродит мерзкий Мизгирь? Чего-то я стал побаиваться строящего из себя полудурка восьмилапого страшилу. Вот интересно, сможет этот паучара сам себя заплести в кокон? Может, в человеческом обличье у него и характер станет более человечным? Вий же вроде ничего так мужик, вполне адекватный. А вот блондин удивил. Может, он всегда в минуты волнения превращается в деревянного спрута? Тогда его волновать опасно.
И самый главный вопрос, из-за которого, если честно признаться, я здесь и оказался: где Яга?
– Владыка, – доносится нерешительный голос Леденя, – а где твой посох? В пещере его тоже не было.
Удивляюсь такому интересу оборотня, но вспоминаю, что обещал подарить ему эту палку в случае удачного завершения предприятия. Он-то думает, будто посох способен генерировать энергию, которой я чуть не разнес его мельницу. Хочу сказать ему, что, мол, у меня такие палки есть в запасе, и одну я точно ему презентую, но меня перебивает Болтомир.
– Знатно ты, Георг, колдунишку выучил, – усмехается он. – Глянь, прямо стелется пред тобой и владыкою зовет, будто князя великого.
– То и есть великие князья, владыки мира, – возмущенно поворачивается к нему Ледень, но я поспешно наступаю ему на ногу.
Мне сейчас еще только объяснений с наивным княжичем не хватает. Тем более что я и сам мало что понимаю. Кстати, а как он-то сюда попал? Но прежде чем задать этот вопрос, решаю озаботиться более комфортным местом для беседы. Недолго думая перекладываю сию проблему на оборотня. Обернувшись волком и покружив по кустам, тот решительно направляется обратно к пещере, возле которой обнаруживается ведущая вверх по склону широкая тропа. По ней и идем, периодически останавливаясь и поджидая чертыхающегося княжича. Здесь хоть и не такой кромешный мрак, как в пещере, но небо затянуто плотными тучами, не пропускающими свет от луны и звезд, да и неба-то почти не видно за переплетением ветвей. Вот Болтомир постоянно и падает, споткнувшись о валяющийся сухой сук, или забредает в колючий кустарник. Ну не вести же мне этого детинушку за руку?
Но вот тропа резко оборвалась. Вернее, ее перегородила сплошная стена из переплетений шипастых лиан. На Кавказе есть такое дерево – гледичия. Это акация-монстр с колючками длиной до двадцати сантиметров. Так вот, здесь словно какой-то мичуринец-извращенец скрестил гледичию с лианой, заставив извиваться и переплетаться стволы в обхват толщиной. Не знаю, кого должны отпугивать гигантские шипы, но и без них через подобную преграду вряд ли сможет пробиться даже танк. Разве что предварительно расстреляет живую изгородь из пушки.
Танка с пушкой у меня нет, но расстрелять преграду я могу и собственной энергией. Вопрос в другом: надо ли мне за нее проникать? С другой стороны, а чем еще заняться посреди ночи, находясь в седловине меж горбов Ведьминой сопки? Я, конечно, подозреваю, что изгородь относится к хозяйству братца Вия, но вот не фиг было бросать меня здесь одного без присмотра.
– Куда мы пришли? – интересуется наткнувшийся на мою спину Болтомир.
Пронзительный визг поднявшего заднюю лапу на живую преграду оборотня не дает мне ответить. Он отскакивает от стены, словно отброшенный невидимым пинком, перекатывается кубарем и, вскочив на лапы, пытается пастью что-то выдрать из своего пуза. Раздается несколько глухих хлопков, и я вижу, как в бок Леденя вонзаются выпущенные стеною шипы. М-да… Слышал я историю, как мужики на севере подвели электричество к углу балка, который постоянно метили псы. Правда, там оказалось, что метил угол коллега из соседнего балка, а не собаки. Но, думаю, мой оборотень теперь трижды подумает, прежде чем поднимать ногу на что попало.
Услышав пуканье третьего шипастого залпа, ожидаю новый скулеж оборотня, однако сам получаю порцию чувствительных уколов.
– Уй! – восклицает высунувшийся из-за моей спины Болтомир, получивший чувствительный тычок в прикрывающую предплечье кольчужную сетку. – Что это? Стрелами бьют?
Скрипя зубами от боли, выжигаю шипы из собственного тела и, не дожидаясь следующего залпа, бью в стену полосой энергии, стараясь поразить как можно большую площадь. Шипастые ветви с треском вспыхивают, озаряя окрестности веселыми всполохами. Но в следующий миг выстреливает вся стена. Ну, или та ее часть, что обращена к нам.
Гигантским ежиком бросается в кусты воющий оборотень. Кричит получивший множество игл в не защищенные броней части тела Болтомир. Сбитый с ног, он валится на спину, прикрывая окровавленными ладонями лицо.