Кощей. Перезагрузка Казьмин Анатолий
Ледень лишь пожимает плечами.
М-да… Может, если допустить совсем уж бредовые мысли, это какая-нибудь первопечь? А что? В сказках моего мира фигурировал подобный одушевленный персонаж, кормивший путников пирогами и прятавший их от Бабы-яги и прочих гусей-лебедей. А может, это и вовсе кто из перволюдей неодушевленным предметом прикинулся, дабы избавиться от лишнего внимания. Хотя пытаться избавиться от внимания, перегораживая дорогу, не совсем правильный способ.
Размышляя, подхожу ближе и замечаю, что печь будто висит над землей. Из любопытства встаю на четвереньки и заглядываю под нее. Действительно, висит сантиметрах в десяти над дорогой. Чтобы окончательно удостовериться, провожу под ней посохом – висит. Чудо, да и только.
– Эй, – стучу пальцем по заслонке.
Печка не реагирует. Может, притворилась мертвой? Интересно, а пирожки в ней есть? Берусь за ручку заслонки, желая проверить, но в этот момент за спиной с треском раздвигаются кусты и слышится возмущенный голос:
– Эй, это моя печка! Ишь, уже и в кустики отойти нельзя. Так и норовят обокрасть!
Оборачиваюсь и вижу розовощекого детинушку с заспанным лицом и всклокоченными соломенными волосами. Одет он в длинную, почти до пят, рубаху. Обут в лапти со стоптанными задниками, которые при ходьбе шаркают и шлепают, как привычные в моем мире шлепанцы, обязательный атрибут любителей пива, курсирующих между лавочкой у подъезда и киоском.
Сердито глядя на нас, парень шаркает к печке и медленно, словно ленивец, взбирается на нее. Продолжая подозрительно коситься в нашу сторону, он прикрывает рот ладонью и что-то шепчет, прислонившись к трубе. Печь вздрагивает, плавно и бесшумно сдвигается с места и удаляется, быстро набирая скорость.
– Слыхивал о таком чуде, но видывать ранее не приходилось, – говорит оборотень, глядя вслед скрывшейся за изгибом лесной дороги печке.
– Это Емеля, что ли? – отмираю и я.
– Похоже на то.
– А он разве на царевне не женился?
– Нет, говорят, убег прямо из-под венца. Как узнал, что вместе с царевной ему еще и полцарства достанется, так и убег.
– Не понял. Он что, половину царства не захотел?
– А на кой оно ему? Там же одной только скотины сколько! Коров пара дюжин голов, да лошаденок столько же, поросята опять же, да птицы не счесть. За ними за всеми уход нужен. А пашня, а луга заливные? Да из-под такого ярма кто хошь сбежит.
– Это да, – киваю в ответ, но, подумав, предполагаю: – Хотя Болтомир, может, и не сбежал.
– Этот не сбежал бы, – соглашается Ледень.
Долго не раздумывая, в какую сторону идти, направляемся вслед за печкой и вскоре выходим к окруженному полями пологому холму, на вершине которого за невысоким частоколом виднеются деревянные постройки. В центре высится терем в три поверха с резными наличниками, расписными ставнями и красным петухом на коньке.
Сворачиваем с дороги к селению, проходим мимо зеленых полей, минуем обнесенные жердяными загородками грядки и входим в распахнутые ворота за частокол. Здесь вовсю кипит крестьянский быт. Мычат коровы, толпящиеся в очереди на дойку, с которой управляются две молодые девахи и женщина в годах. Хрюкают и чавкают упитанные розовобокие поросята, обступившие рыжебородого мужичка, выливающего какое-то месиво в деревянное корыто. Гогочут гуси, кудахчут куры… Ну, в общем, царит нормальная беспросветная счастливая крестьянская жизнь.
Вот одна девица замечает нас и шепотом сообщает другой, рыжей веснушчатой пышнотелой девахе, явно дочери мужика, управляющегося со свиньями.
– Ах! – восклицает та, схватившись ладонями за вмиг покрасневшие и без того румяные щеки. Подскочив и опрокинув ведро с молоком, она опрометью уносится в терем.
– Кочерыжку мне в зад! – восклицает мужичок, отбрасывает ведро, пинает подвернувшегося под ногу поросенка и уносится вслед за дочуркой.
За ними, вытирая руки о серый передник, спешит и тетка. Если лицом убежавшая первой деваха походит на мужика, то высокий рост и внушительные габариты говорят о том, что она дочь именно этой тетки.
С коровами осталась лишь та, которая заметила нас первой. Черноглазая девчушка лет тринадцати. Она с интересом зыркает на нас под аккомпанемент вспенивающих молоко в ведре струй, вырывающихся из-под ее ловких пальцев.
– Привет, красавица, – обращаюсь к ней, подойдя ближе. – Куда это всех так резко сдуло? Нешто нас испугались? Так мы мирные путники. Кое о чем спросим и уйдем.
Черноглазая успевает только улыбнуться в ответ, как из терема выскакивают хозяева. Выметнувшись из дверей и отыскав нас взглядом, мужик с бабой резко тормозят и далее следуют степенным, я бы даже сказал, важным шагом. Честно говоря, я не сразу узнал в них тех персонажей, что некоторое время назад драпали от нас. Теперь на рыжебородом надет красный балахон с лисьим воротником и с лисьей же опушкой по подолу. На голове – ё-моё! – золотая корона. Или как минимум позолоченная. В руках посох, поверх которого сверкает крупный, с куриное яйцо, красный камень. Пальцы рук унизаны перстнями, которые, отражая лучи заходящего солнца, буквально слепят сиянием камней всех цветов радуги. И когда только успел напялить? Не дойдя до нас трех шагов, мужик останавливается, опершись на посох, и важно отставляет в сторону ногу, высунув из-под полы дырявый лапоть. Из дырки в лапте торчит большой палец с грязным, давно не стриженным ногтем.
Баба делает еще пару шагов и протягивает деревянный ковш со словами:
– Отведайте кваску прохладного с дороги, гостюшки дорогие!
Всучив мне ковш, тетка пятится к мужу и, теребя в пальцах конец платка, застывает рядом с ним. Она тоже успела переодеться в нарядный сарафан. На голове нечто вроде колпака, поверх которого повязан цветастый платок.
С подозрением смотрю на белую жидкость в ковше. Никогда не любил мучной квас. Пил только исключительно хлебный, такой, как когда-то, в дни моего далекого детства, продавали из больших желтых бочек на колесах. Однако из уважения погружаю в пойло губы и несколько раз двигаю кадыком, изображая глотательные движения. Передаю ковш Леденю, с показным наслаждением вытирая губы.
– Благодарствую, хозяюшка, – слегка кланяюсь тетке.
Хочу еще что-нибудь добавить, но в этот момент слышится стук ставень, и я невольно перевожу взгляд в ту сторону. На верхнем этаже терема в окно высунулась рыжая деваха. Она тоже переоделась в красное платье. На голове обод с желтой бахромой и задранным вверх позолоченным козырьком. Губы и щеки так густо намазаны чем-то красным, что сразу вспоминаются цирковые клоуны. Ей бы еще нос подкрасить, и можно выпускать на арену смешить людей.
Бросив на нас короткий взгляд, деваха опускает внушительный бюст на подоконник, подпирает правой рукой щеку и устремляет в темнеющее небо скучающий мечтательный взгляд. Типа выглянула вечерком в окошко помечтать, а гости ее ни грамма не интересуют.
– Кто таковы будете и по какой нужде в мое царствие прибыли? – комично насупив брови, нарочито громко, стукнув посохом оземь, вопрошает мужик.
– Паломники мы из дальней стороны. Идем к озеру, которое где-то здесь находится. Вот, зашли узнать дорогу.
– Какое такое озеро? – Брови мужика поднимаются домиком, на лице появляется выражение обидчивого недоумения. Высоко задрав руку, он прямо через корону чешет макушку. – А жениться?
– В каком смысле – жениться? – не понимаю я.
– Ну, ты что, жениться не хочешь?
– Хочу, – признаюсь честно, – но позже.
– Когда позже? – не отступает рыжебородый.
– Вот как все дела порешаю, невесту разыщу, так сразу и женюсь, ежели она согласна будет.
– Она согласная, – решительно заявляет обладатель короны.
– Согласная, согласная, – энергичными кивками поддерживает мужа тетка и бросает выразительный взгляд на торчащую в окне деваху, продолжающую смотреть лицом на небо, а глазами косить в нашу сторону.
Вон оно что! Похоже, меня приняли за жениха, явившегося просить руки местной царевны. И прямо в эту секунду что-то мне подсказало, что это именно та деваха, от которой сбежал Емеля. Пусть он сбежал не от нее, а от прилагающегося к ней хозяйства, но мне не надо ни того ни другого. И что делать? Как вежливо разрушить возложенные на меня надежды, не обидев царско-крестьянское семейство? Ведь откажутся показывать дорогу к озеру. А то и вовсе пошлют в другую сторону.
– И полцарства в придачу, – по-своему расценивает мою задумчивость царек.
Оборачиваюсь к Леденю – может, он что подскажет? Однако тот лишь пожимает плечами, пряча в черной бороде ехидную ухмылку.
– Понимаете, ваше царское величество, – наконец обращаюсь к мужику, – я и в мечтах не могу представить, что столь прекрасное создание… э-э-э, как, извиняюсь, ее зовут? – обращаю взор на насторожившую в нашем направлении ухо царевну.
– Ладою дык, – нетерпеливо подсказывает хозяин царства.
– Э-э, извиняюсь, Ладойдыкой?
– Дык Ладою… Тьфу… Ладою зовут.
– Ах, Ла-адою… Так это именно та самая Лада Прекрасная?! – восклицаю восхищенно.
– Какая? – вопрошает тетка.
– Та самая, – толкает жену локтем мужик. – А какая ж еще? Та самая и есть, что ни на есть прекрасная.
– К сожалению, не могу просить руки вашей дочери. – Я изображаю на лице вселенскую скорбь. – Во-первых, по причине своего худородства. Во-вторых, потому что руки прекраснейшей Лады намерен добиваться мой друг, доблестный Болтомир Заозерский, являющийся князем Мирошек с соседним хутором и мельницей, а также веси у гнилого болота, а также наследником самого Заозерского княжества.
Фух, сосватал Болтомира на одном дыхании! А что? Что-то мне подсказывает, что этот ушлый парнишка легко приобщит к череде возлюбленных эту краснощекую деваху ради такого-то хозяйства. Тем более что женившись, он автоматически получает звание царя. А если подойти к вопросу вдумчиво, то по количеству владений Болтомир уже почти на императора тянет. Жаль, недосуг ему об этом сообщить. Ну да разберусь со своими делами и отправлю его свататься к этому хозяйству… тьфу… к этой царевне.
– Где ж он, Болтомир-то этот? – нетерпеливо осведомляется рыжебородый царь.
– Нешто не слыхали? – делаю удивленное лицо.
– Чего?
– Он же разбил целый караван речных разбойников! Захватил несколько ладей с несметными сокровищами. Сейчас ведет учет добычи. Там дней на десять работы, не менее. Вы, ваше царское величество, сами понимаете: такое дело никому другому поручить нельзя.
– Не, нельзя, – соглашается царственный мужик, в глазах которого все ярче разгорается алчный огонек, – токмо самолично. Обманут иначе, обворуют.
– То-то же. В общем, ждите жениха. Как с делами разберется, так сразу и заявится. А я вот весточку от него передать явился и заодно дорогу к озеру узнать.
– Дык, может, поехать помочь? Я ж в подсчетах толк знаю. Помогу с превеликой охотой зятю-то. А?
– Ни в коем разе, – протестую я и, обведя рукой окрест, вопрошаю: – А кто за царством приглядывать будет? Кто за наведением порядка к приезду доблестного Болтомира проследит? Тут же делов непочатый край.
– А чего тут? – непонятливо оглядывается кругом мужик.
– А свинарник тут, – говорю со строгим раздражением. – Отныне все будет по-другому…
И далее царственная чета, раскрыв рты, слушает инструктаж по приобщению местного царства к цивилизации. Мол, управляться со всякой живностью надо в специально отведенных местах, дабы всякая курица, свинья ли или корова во дворе не гадила, грязь в сырую погоду не месила. И так далее, в таком же духе.
– …Тротуары замостить дубовыми досками, а в перспективе и тротуарной плиткой, и обнести поребриком. Вдоль тротуаров разбить аккуратные газончики и засеять газонной травою. Фух, ну, пока все, – заканчиваю инструктаж. – Остальные распоряжения получите уже от самого Болтомира.
Такое ощущение, что даже коровы застыли, глядя на меня в немом изумлении. Во всяком случае, мычать перестали.
– А я про подреберники не совсем уразумела, – раздается вдруг совсем рядом томный голос. – И зачем траву сеять? У нас энта трава на лугах иной раз выше меня вырастает.
Только сейчас замечаю, что позади царя, возвышаясь над ним на голову, смущенно топчется сама невеста. Невольно бросаю взгляд на окно в тереме. Пусто. А ведь только что она была там. Шустрая, однако.
19
Как говорится, утро вечера мудренее. Решил я таки остаться на ночь в царстве-деревеньке. Мы-то с Леденем могли отправиться в путь сразу, но не хотелось заставлять шастать ночью по лесу чернявую работницу Управу, которую царь выделил нам в сопровождающие. Тем более что возвращаться ей наверняка придется одной.
В ответ на расспросы хозяев, какого лешего нам сдалось это озеро, кстати именуемое Черным, отговорился: мол, государственные картографические изыскания, то да се. Покивав с видом понимания важности мероприятия, царственная чета решила больше не задавать вопросов, ответы на которые заставляют их ощущать собственную непролазную дремучесть.
Лишь поутру, когда, напившись под завязку парного молока и нагрузив котомку свежеиспеченными пирогами, отправляемся в путь, соображаю, что не только не представился сам, но и не поинтересовался именами хозяев. Пришлось выведывать их у сопровождающей. Имена оказались какими-то не царскими – Полторак и Лебеда.
Пока шли к озеру, я от нечего делать расспрашивал Управу о житье-бытье. Мое предположение, что она проживает в каком-нибудь соседнем селении, а к царской семейке просто нанялась в работницы, не подтвердилось. Оказывается, тринадцать лет назад она несмышленым ребенком примерно годовалого возраста вышла к деревушке из леса, да так и осталась тут, принятая Полтораком и Лебедою сперва на воспитание, а потом, лет с пяти, и в бесплатные работницы. Девушка на судьбу не роптала, жизнью была довольна. Хозяева относятся к ней хорошо. Пусть не как к родной дочери, но почти по-родственному.
Рассказывая, Управа мило улыбалась, собирала букетик из трав и цветочков, подхватывала ладошкой порхающих над тропинкой бабочек, которые послушно садились к ней на пальцы и взлетали вновь, когда она взмахивала рукой.
Удивило и насторожило меня отношение к девушке Леденя. Бородач буквально не отрывал от нее взгляда, в котором сквозило нечто, похожее на вожделение. Я даже решил в будущем узнать точнее об отношении оборотня к малолетним девчонкам. А то, может, придется избавиться от него.
– А вот и озеро! – восклицает Управа, взбежав на невысокий пригорок.
Поднявшись вслед за ней, вижу вытянутый водоем довольно внушительных размеров. Дальний край озера доходит почти до горизонта. Темная, почти черная гладь воды неподвижна, словно покрыта прозрачным льдом. Не видно ни кругов от всплеска играющей рыбы, ни ряби от коснувшегося воды ветерка. Мрачное оцепенение царит и в окружающем лесу. В траве не стрекочут кузнечики, по веткам не порхают птицы, не мелькают рыжими молниями белки.
– Опасное место, – тихо говорит остановившийся рядом Ледень.
И действительно, есть желание скорее убраться отсюда.
И только Управа не замечает мрачной атмосферы. По-прежнему улыбаясь, она вприпрыжку сбегает с пригорка к воде и, присев, зачерпывает ее ладонями. Подняв руки, она пропускает воду тонким ручейком, искрящимся в низких лучах поднимающегося над дальним краем озера солнца. И словно приветствуя девушку, вода у берега покрывается густой рябью от повеявшего легкого ветерка. Еще раз зачерпнув озерную воду, Управа поднимается.
– Ну, проводила вас. Побегу обратно. Чую, хлопот нонче много будет.
– Не боязно одной в лесу-то? – заботливо осведомляется Ледень.
– Мне-то? Я же здесь каждый кустик знаю. Чего мне бояться-то?
– А вдруг волки?
– С волками я дружу, – широко улыбается девушка, и заговорщицким шепотом сообщает: – Когда волчицу заезжий охотник убил, в логове шесть маленьких волчат осталось. Я им каждый день ведерко молока приносила. Нынче они вот такенные волчищи выросли! – Управа показала ладонью на уровне своей груди. – Сами нашу скотину не трогают и другое зверье отвадили. Ой, ну я побежала уже!
– То-то я чую, будто рядом волки, но опасности от них нет. И дело не в том, что меня боятся, а будто даже как уважение к кому-то выказывают. Мнил, к тебе, – обращается ко мне оборотень, когда девушка скрывается за деревьями, – а оно вона чего…
– Ты лучше скажи, как разбудить местного озерника, – задумчиво смотрю на озерную гладь.
Ледень не успевает ответить, как в зарослях камыша неподалеку слышатся всплески, будто кто-то движется по воде. Неужто сам озерник на шум пожаловал? Вот через крайние редкие камыши уже видна фигура бредущего по пояс в воде человека. Что-то в его фигуре меня настораживает. Ё-моё, да это женщина… Обнаженная зеленокожая красавица вроде тех, что сопровождали Водяна. Такая же полупрозрачная. Вот только спадающие на плечи и высокую грудь длинные волосы не светлые, как у Водяновых прислужниц, а черные, но все с тем же зеленоватым оттенком. Взгляд ее красивых, широко открытых глаз прикован к оборотню. Тот тоже застыл, будто увидел невероятное чудо. Даже побледнел. Как бы инфаркт у бородача не случился.
– Услада, – еле слышным хриплым шепотом, словно сквозь сдавивший горло спазм, произносит Ледень.
Зеленокожая красавица подходит ближе и останавливается, оставаясь по пояс в воде.
– Приветствую тебя, князь Кощей, – наконец-то обращает на меня внимание озерная нимфа и слегка кланяется. – Позволишь ли ты мне говорить с Леем?
Одновременно два вопроса рвутся наружу. Во-первых, каким образом все эти, назовем их просто нелюди, распознают во мне Кощея? Ладно бы просто опознали первочеловека. Так ведь нет, видят именно Кощея. Ну и во-вторых, кто такой Лей?
Впрочем, судя по скрестившимся взглядам зеленокожей и моего спутника, я, кажется, знаю ответ на второй вопрос. Вот только этот ответ порождает новые вопросы. Надеюсь, на некоторые из них я сейчас получу ответ. Поэтому, не ответив на ее просьбу, спрашиваю сам:
– Кто ты?
Девушка вновь переводит взгляд на меня. На этот раз в нем сквозит явное удивление. Она вопросительно смотрит на оборотня, но тот по-прежнему изображает неподвижный столб с черной бородой и глазами.
– Если ты, князь Кощей, о том, кем я была при жизни, то я тень ведуньи Услады, некогда родившей дочь от сопровождающего тебя Лея.
– Дочь?! – восклицает вмиг вышедший из оцепенения Ледень и почему-то оглядывается на тропинку, по которой мы сюда пришли.
– Ты не узнал свое дитя? – округляет глаза Услада. – Зачем же пришел?
– Он пришел со мной. Мне нужно поговорить с озерником, – говорю я. – Значит, Управа ваша дочь? – высказываю свою догадку.
– Я видел в ней тебя, Усладушка, но думал, что это наваждение, – подается вперед оборотень. – Что же случилось, люба моя? Кто тому виной?
– Я дала ей имя Лея, – печально смотрит на оборотня озерная нимфа, – в честь отца. В ту ночь я хотела поведать тебе, что у нас будет ребенок. Но не успела.
– А я все эти годы думал о том, что ты хотела сказать, перед тем как наш плот затянуло в водопад. – Ледень зашел в воду уже почти по колено.
– Остановись, Лей! – вытянула руки с открытыми ладонями вперед женщина. – Если прикоснешься ко мне, не сможешь вернуться назад. И не в моей силе будет тебя отпустить. Не поможет и князь Кощей.
Это точно, соглашаюсь молча. Я и себе-то пока помочь ничем не могу.
– Я и не хочу уходить от тебя, – страстно произносит оборотень, однако останавливается.
– Глупый человек, – Услада печально улыбается, – я же мавка. Ты не сможешь остаться со мной. Ты погибнешь. Кто тогда присмотрит за нашей дочерью?
– Я заберу ее, – после секундного раздумья горячо заявляет Ледень. – Не для того мы бежали из урюкистанского рабства, чтобы наша дочь всю жизнь провела в бесправных работницах! Ты отпустишь меня, Кощей?
Эх… Вот не хочется мне оставаться одному! Пусть меня везде узнают и выказывают почет и уважение, и вроде бы Ледень в качестве сопровождающего вовсе не нужен, но одному как-то неуютно. Да и привык я к заботе оборотня. Однако понять его могу. Да если б я узнал, что у меня есть дочь, которая батрачит на какого-то местного царька, плевать бы я хотел на всяких там Кощеев и прочих, имеющих на меня виды. В общем, обещаю отпустить Леденя, после того как эта сладкая парочка поведает свою историю. Им, кстати, самим не терпится узнать, что приключилось друг с другом после расставания.
Итак, в одном из урюкистанских халифатов в предгорьях хребта Дракона ровно посередине между древними городами Чикиш Баром и Чикиш Йоком высится построенная из черного обсидиана башня великого мага Асада Большеголового. В отличие от других магов, предпочитавших одиночество, Большеголовый содержал школу магов. Однако он прогонял всех, кто являлся к его порогу с просьбой взять в ученики. Обучались у него исключительно привезенные в младенческом возрасте из дальних стран дети, в коих агенты мага выявляли волшебную искру. Впрочем, так думали лишь непосвященные.
На самом деле никакой школы не существовало. Просто Асад был магическим вампиром, пополняющим и увеличивающим свою силу за счет других магов. Но так как сосать энергию из своих коллег ему никто бы не позволил, он нашел способ добывать ее из мелких колдунов, ведунов, знахарей, оборотней. Понятно, что они на каждом шагу не встречаются, и, быстро истребив ближайших, маг пришел к решению содержать их как скот, не выпивая энергию из одного без остатка, а понемногу подпитываясь сразу от нескольких. Разумеется, приручать лучше детенышей, поэтому Большеголовый и заказал ушлым купчишкам, промышляющим людокрадством, подыскать нужный ему товар.
Когда появились первые подопечные, для них потребовалось заказывать еду и одежду. Тогда появилась идея объяснить их присутствие открытием школы.
В числе первых детишек к магу попали и Лей с Усладой. Ни он, ни она, как, впрочем, и другие дети, не знали, кто они, из каких краев привезены и какими способностями обладают. Лей, которому было примерно года три, помнил только, что всю короткую жизнь провел в лесу. Услада и вовсе была младенцем, только что оторванным от материнской груди, и потому ничего, кроме имени, о себе не знала.
Всего детей было полторы дюжины. Жили они достаточно беззаботно, питались отменными продуктами, дни напролет проводили в играх. Присматривали за ними немая старуха и дебильного вида толстый здоровяк. Эта парочка воспитателей относилась к подопечным по-доброму, даже с некоторой лаской. Наказывали лишь за драку, да и то ограничивались запиранием виновника на день в темном чулане. Единственным неудобством в жизни детей было то, что спать приходилось на каменных ложах, изготовленных из того же черного обсидиана, посредством которых Большеголовый и выкачивал из питомцев магическую силу. Оттого по утрам дети чувствовали себя крайне уставшими и восстанавливались только во второй половине дня. Так как никто из них не знал или не помнил другой жизни, воспринималось это утреннее недомогание как нечто вполне естественное. Разумеется, ни о каких своих магических способностях дети не догадывались, ибо после ночного опустошения для их проявления не оставалось сил.
Шли годы, подопечные мага росли, питая его все большим количеством энергии. Немая старуха уже еле передвигалась, и было видно, что недолго ей осталось жить на этом свете. И вот однажды, после того как подопечные легли спать, она подняла с ложа Усладу, к которой испытывала наиболее теплые чувства, и поманила за собой. Завела девочку в свою комнатушку, указала на топчан и жестами объяснила, что сегодня та будет спать здесь. Воспитанница подчинилась и утром проснулась с ощущением необычайной легкости. Казалось, энергия буквально переполняет ее. На самом деле ее ощущения были сродни обычным ощущениям нормального выспавшегося человека. Но для нее, привыкшей просыпаться выжатой магическим ложем, это было невероятное, поистине волшебное чувство. Казалось, будто она может воспарить над землей от переполняющей ее энергии. Однако старуха, жесты которой дети научились понимать, как если бы она изъяснялась словами, поспешила предупредить девочку, чтобы та сохранила в тайне свое ночное отсутствие на каменном ложе.
В течение следующих нескольких месяцев Услада, дождавшись, когда уснут остальные, покидала ложе и уходила ночевать к старухе. Неизвестно, заметил ли маг недостачу поступления энергии. Скорее всего, нет, ибо подрастающие подопечные выдавали ее все больше, и исчезновение одного маленького источника могло пройти незамеченным. Во всяком случае, хозяин башни никакого беспокойства не выказал. Зато юный организм Услады быстро набирал силу. Кроме того, старуха, как могла, объясняла девочке истинное положение вещей, порождая в юной душе протест против магического рабства.
Узнав, что сама обладает неким даром, девушка делала попытки пробудить его в себе и понять, на что способна. Здесь ей опять помогла старуха, которая владела даром целительства. Именно этот дар она увидела в подопечной. Изредка, зная о даре старухи, к ней обращались со своими хворями местные пастухи. Хозяин башни не возражал против таких посещений, а скорее всего, просто не обращал на мирскую суету внимания. Однажды к воротам двора башни принесли укушенного змеей мальчика. Старуха велела придурковатому помощнику отнести ребенка в свою каморку, после чего прогнала прочь. Сама же позвала к себе Усладу и жестами показала, что и как та должна делать. Не прошло и получаса, как родителям вернули совершенно здорового, мирно спящего ребенка.
Далее Услада практиковалась на своих товарищах. По-прежнему сохраняя дар в тайне, она как бы случайными прикосновениями, дружескими объятиями и рукопожатиями лечила полученные в играх ссадины и шишки, получая при этом приятное удовлетворение от содеянного добра.
Но никакой дар не властен над судьбой. Пришел смертный час старухи, и Услада осталась одна со своею тайной.
У подопечных мага появилась новая воспитательница-надсмотрщица – толстая ворчливая ведьма, относящаяся к детям как к неразумной скотине. Понятно, что Услада больше не могла ночевать в каморке прислужницы. Но и спать на высасывающем энергию каменном ложе она категорически не хотела. Украдкой соорудив из найденного мешка соломенный тюфяк и спрятав его в укромном уголке, девочка дожидалась, когда все заснут, и перемещалась спать на пол в кладовку, где хранилась одежда и другие детские вещи. Утром она просыпалась задолго до того, как начинали вяло подниматься опустошенные товарищи. Новая надсмотрщица сама любила долго поспать, а придурковатого слугу и вовсе не стоило опасаться.
Прошел еще год. Дети постепенно превращались в юношей и девушек, и, подчиняясь зову природы, начали проявлять друг к другу интерес. У Услады возникла дружба с чернявым крепышом Леем. И однажды девушка решила посвятить друга в тайну их существования за каменными стенами двора башни.
Для начала она отвела Лея ночевать в кладовку, чтобы утром тот смог ощутить легкость пробуждения. И они чуть не попались. Когда утром Услада рассказывала парню о предназначении каменных лож, то увидела в маленькое оконце, что к их жилищу приближается маг. Заставить его покинуть башню могло только какое-то из ряда вон выходящее обстоятельство. И девушка поняла, что маг обнаружил спад поступающей силы.
Немедленно вытолкав Лея в общую спальню, в которой все еще спали их товарищи, Услада велела ему притвориться спящим. После чего тоже легла на свое место.
Хозяин башни долго ходил между ложами, вглядываясь в подопечных и ощупывая камень. Он наверняка заметил бы притворство Лея и Услады, но как раз в это время начали просыпаться остальные. Поднимаясь, они с удивлением смотрели на почти никогда не посещавшего их мага. Тот, приказав появившейся ведьме выгнать всех из помещения, еще некоторое время проверял исправность каменных приспособлений для выкачивания магической энергии, затем дал надсмотрщице строгие указания кормить подопечных только отменной и разнообразной пищей и удалился.
Теперь ребятам пришлось вести себя осторожнее. Они половину ночи проводили в чулане, потом перемещались на вампирские ложа, чтобы утром проснуться вместе со всеми. Благодаря развившимся способностям девушки, она быстро восстанавливалась и помогала восстанавливаться другу. Постепенно они сокращали пребывание на ложах, надеясь, что маг не заметит сокращения притока силы.
Вдвоем они начали задумываться о побеге. Однако останавливало совершенное незнание находящегося за каменными стенами мира. Они пытались узнать, какими способностями обладает Лей. Но Услада могла определить только дар целителя, который хоть и был у парня, но очень слабый, направленный исключительно на собственный организм. Как выявить настоящий дар Лея, не имея никакого понятия о нем, ребята не знали. Возможно, будь жива немая старуха, она смогла бы помочь. Но, к сожалению, им, при полном отсутствии личного опыта, приходилось рассчитывать только на удачу.
Шло время. Подопечные мага, взрослея, все больше становились похожими на безвольных животных, довольствующихся сытным существованием в загоне и живущих одними инстинктами. Забеременели несколько девушек, и вскоре на свет появились первые младенцы, каждого из которых Асад осматривал лично, покидая ради этого башню. Осмотром он остался доволен, и в помещении появились деревянные кроватки, ибо укладывать новорожденных сразу на каменные ложа было бы смертельно опасно для них. Необходимо было дать младенцам окрепнуть и подрасти хотя бы до года.
На фоне того, как подопечные Большеголового все больше превращались в подобие домашних животных, Усладе и Лею все труднее и труднее было притворяться. И в конце концов ведьма-надсмотрщица заподозрила неладное. Однажды ночью она явилась в спальню и увидела пустующие каменные ложа. Вдвоем с придурковатым прислужником они быстро нашли отсутствующих, спящих в обнимку в чулане.
Отвешивая провинившимся тумаки, их выволокли во двор и привязали за руки к толстому брусу, запиравшему ворота. После чего ведьма принялась отвешивать им поочередные удары плеткой.
Вздрогнув после очередного удара, Лей поднял лицо к небу. Его взгляд приковала полная луна, озаряющая мир мертвенно-бледным светом. Неожиданно для самого себя парень завыл. Завыл по-волчьи тоскливо, громко и протяжно.
Рука ведьмы застыла с занесенной плеткой. Расширившимися от ужаса глазами она наблюдала, как фигура парня вдруг потеряла четкие очертания, а затем начала менять форму. Старуха поняла, что перед нею волколак, но что-либо предпринять уже не успела. Удар волчьей лапы сломал ей шею и отбросил на несколько шагов.
Узрев стремительную расправу над начальницей, придурковатый прислужник упал на карачки и споро засеменил прочь, в ужасе поскуливая, словно побитая дворняга.
Услада обмерла и крепко зажурила глаза, когда по бокам от нее на замыкающий ворота брус легли огромные волчьи лапы, а затылок обожгло горячее звериное дыхание. Но вот ее привязанных к брусу рук коснулся влажный нос, послышался щелчок зубов, и девушка почувствовала, как веревки упали с ее кистей. Отступив от ворот, она все еще со страхом смотрела на невесть откуда появившегося огромного черного волка. А тот, оттеснив ее дальше, выбил брус из скоб и, навалившись лапами, отворил ворота настолько, чтобы через них мог пройти человек. Обернувшись к Усладе, зверь попятился, словно приглашая ее за собой. Видя, что та застыла на месте, волк сердито зарычал, шагнул к ней и, ухватив за подол зубами, вытащил за ворота.
Оказавшись снаружи, принялся подталкивать ее носом, заставляя идти прочь от башни. Однако Услада, столько лет мечтавшая о побеге, сейчас до ужаса испугалась ночного мрака, царившего снаружи. Вдруг показалось, что весь мир за кажущимися теперь родными стенами навечно погружен в ночную тьму и ей больше никогда не увидеть солнечного света.
Когда после очередного толчка Услада споткнулась и упала, волк громко зарычал от досады, ударился грудью оземь и поднялся в образе Лея. Подхватив девушку на руки, парень побежал во тьму.
Следующие недели походили на бесконечный кошмарный сон. Вероятно, беглецы смогли беспрепятственно уйти от башни только потому, что ее хозяин не допускал возможности побега тех, кого растил послушными животными. Однако уже перед рассветом их окружила стая диких собак.
Обычно собаки за версту чуют волколака и предпочитают обходить его десятой дорогой. Эти же с ходу бросились на беглецов, словно не почуяв в одном из них оборотня. Лей едва успел обернуться и отбить лапой рыжего пса, прыгнувшего на Усладу. В следующее мгновение он превратился в черный смерч, разбрасывающий окровавленные трупы. Когда последняя собака отлетела с разодранным горлом, Лей принял человеческое обличье, схватил обомлевшую от страха девушку за руку, и они снова побежали прочь от страшной башни в неизведанный и потому не менее страшный мир.
Как только каменистую равнину озарили первые лучи солнца, ребят накрыла тень от большой стаи птиц. Десятки ворон некоторое время кружили над ними, противно каркая. Вот одна соколом упала вниз, вцепилась когтями в рубаху Лея и принялась больно бить его крепким клювом в спину, шею и затылок. Парень схватил птицу и с размаху ударил оземь. Но на них уже падала вся стая. Вновь обернувшись волком, Лей накрыл собой упавшую девушку и принял на себя удары разъяренных птиц.
Будь Лей обычным человеком или даже простым, хоть и крупным, волком, крылатые твари разделались бы с ним за несколько минут. Однако метаболизм оборотня заставлял клетки мгновенно регенерировать, заживляя наносимые воронами раны. Прикрывая собой Усладу, волколак не мог полноценно сражаться, но время от времени ему удавалось сбивать птиц лапой или хватать их зубами. Постепенно вокруг образовалась гора из растерзанных тушек, а в воздухе осталось кружить менее дюжины ворон. Наконец, покончив с последней, Лей упал без сил.
Пребывавшая до сих пор в заторможенном состоянии Услада, увидев беспомощно распластавшегося на земле друга, неожиданно встрепенулась, стряхнула с себя оцепенение, и, применив свой дар, помогла оборотню быстро восстановиться.
Весь день на них нападала всякая встречная живность. Из-под каждого камня норовил ужалить скорпион. С ветвей деревьев, в тени которых беглецы пытались отдохнуть, на них падали змеи. Даже пятнистый суслик, мимо норки которого проходили, вцепился острыми резцами Усладе в лодыжку.
Неизвестно, пережили бы беглецы следующую ночь, не выйди они в сумерках к остановившемуся на ночлег каравану. Увидев людей, беглецы обрадовались. Они не думали, что люди могут быть плохими или хорошими. Они просто хотели верить, что найдут наконец-то защиту от преследовавшего их кошмара.
И люди действительно встретили их добром. Ни о чем не расспрашивая, усадили у костра и накормили.
Заметив молодого караванщика с подвязанной сильно опухшей рукой, Услада поинтересовалась, что с ним случилось. Узнав, что тот упал с подвернувшей ногу лошади, она попросила разрешения посмотреть руку. Через несколько минут парень удивленно шевелил пальцами совершенно здоровой руки, сжимая и разжимая их. После чего он долго благодарил госпожу. Потом посетовал, что все равно придется покинуть караван, ибо его Звездочка охромела. А если нога кобылы не заживет, ее придется зарезать. Удивившись такой жестокости, девушка попросила показать ей лошадь и быстро исцелила и ее. Теперь счастливый юноша упал перед целительницей на колени и попытался поцеловать ее ноги. Но Лей схватил парнишку за шиворот и отбросил в сторону.
Однако, несмотря на грозного спутника, к Усладе потянулись и другие караванщики, просили то подлечить поясницу, то свести бородавку, некстати выросшую на кончике носа. Пришлось вылечить и верблюда, у которого от какой-то напасти клоками слезала шерсть. За исцеления девушке предлагали монеты, ни достоинства, ни назначения которых она не знала, и потому вежливо отказывалась их принимать.
Далеко за полночь беглецов пригласили в шатер к караван-баши. Развалившийся на подушках упитанный мужчина долго смотрел на гостей, вертел в унизанных перстнями пальцах пиалу с горячим ароматным напитком.
– В Чикиш Баре глашатаи объявили, что великий маг Асад Большеголовый заплатит сто золотых урюков любому, кто принесет к его башне головы двух преступников – юной ведьмы и оборотня, – наконец нарушил он молчание. – Сто золотых урюков – это очень большие деньги. На них я могу купить еще три таких каравана, нанять для каждого караван-баши и никогда больше не рисковать собственной жизнью в бескрайних пустынях, а проводить дни в усладах с любимыми женами.
Мужчина замолчал, продолжая смотреть на беглецов. Те тоже молчали, от усталости и пережитого стресса не понимая, о чем он говорит.
– Когда вы появились, мои собаки поджали хвосты и отбежали в сторону, – вновь заговорил хозяин каравана. Они так и бродят в стороне. Не подошли даже на кормежку. А мои собаки не испугались бы даже льва.
И снова долгая пауза.
– Меня зовут Фарух. Девятнадцать лет назад у меня родилась дочь. Это был мой первый ребенок. Я был счастлив… Я был счастлив всего один день. Утром городская стража ворвалась в дом, и мою маленькую дочь забрали.
– Почему? – нарушила на этот раз молчание Услада.
– У эмира двух городов смертельно заболел старший сын. Лучшие лекари ближних и дальних земель ничего не могли сделать с болезнью даже под угрозой отсечения головы. С последней надеждой эмир обратился к Асаду Большеголовому. Он лично явился к башне мага и провел у ворот целый день. Маг вышел к нему лишь после заката дневного светила, сказал, что знает о болезни наследника и о том, что ему осталось жить не более двух дней. Но он может вылечить сына эмира, однако в уплату потребует кровь всех младенцев, что появились на свет в двух городах за последние сутки…
Фарух замолчал, и пауза на этот раз тянулась гораздо дольше. Но вот он заговорил снова:
– Ради памяти о моей маленькой дочери я не выдам вас проклятому колдуну. Но и оставить в караване не могу. Рано или поздно найдутся те, кто поймет, кто вы есть на самом деле, а сто золотых урюков заставят забыть о чести кого угодно. Поэтому утром вы уйдете. Идите на север вдоль хребта Дракона. Помните, что любой может продать вас Большеголовому. Если удача будет вам сопутствовать, дойдете до Изумрудного ущелья, которое приведет к пещере старого отшельника. Покажете ему этот перстень и расскажете о себе. – Фарух снял с пальца и передал Лею массивный перстень в виде змеи, обвивавшей черную жемчужину. – Если он захочет помочь, проведет через пещеры на другую сторону хребта. Туда рука Асада не дотянется. Я все сказал. Теперь можете отдыхать до рассвета. Колдовство Большеголового здесь не достанет, ибо рядом с верблюдами темная магия бессильна.
И потянулись дни постоянной борьбы за жизнь. Теперь кроме различных тварей за Усладой и Леем охотились и люди. А так как магу нужны были только головы, то преследователи при первой возможности стремились поразить беглецов стрелой, мечом или любым другим способом. Один раз их даже травили гепардами. Даже по ночам приходилось спать по очереди, чтобы вовремя встретить очередную напасть.
Выжили лишь благодаря нечеловеческой стремительности оборотня и дару целительницы. Выжили и закалились, потеряв юношескую наивность и почти утратив веру в добро.
Дни плутания по пещерам вслед за отшельником показались после пережитого кошмара легкой прогулкой. И когда однажды увидели солнечный свет, долго не решались покидать мрачное подземелье, не веря, что все беды остались по ту сторону хребта.
Несмотря на опасения, первые встреченные пастухи отнеслись к путникам вполне доброжелательно, накормив и позволив переночевать возле костра. И все же, испытывая опасение, Услада скрыла свой дар. Да и огромные волкодавы, явно с примесью волчьей крови, не убегали от Лея, поджав хвосты, а лишь выказали почтение, поочередно подойдя и позволив потрепать себя за холку.
Утром пастухи посоветовали путникам продолжать идти на север до большой реки, по которой можно добраться в свободные княжества северных варваров. Именно туда пробираются все беглые рабы.
Почему их приняли за беглых рабов, выяснять не стали. Тем более что это почти так и было.
Не вспомнить всех приключений, случившихся с беглецами, пока они вдоль маленькой речушки пересекали цветущую степь, пока пробирались через заросли впервые в жизни увиденного бескрайнего леса. Было много встреч, как с хорошими людьми, предлагавшими им кров и пищу, так и с теми, кто пытался ограбить или пленить для продажи в рабство.
Судьба разлучила их тихим ранним вечером, когда они плыли на плоту по широкой реке. Лей уже направил плот к берегу, выбирая место для ночлега. Но течение вдруг начало ускоряться, а впереди послышался неясный, пока еще тихий шум. Никогда не сталкивающиеся ни с чем подобным путники прислушивались и всматривались в даль. Потому и потеряли драгоценные минуты, когда еще можно было спастись.
До сих пор всегда спокойная река вдруг будто бы взбесилась, закружив плот в череде водоворотов и выбросив его на середину ставшего быстрым течения. Оборотень налегал на рулевое весло до последнего, пытаясь вырваться из потока. Когда весло сломалось от удара о камни, Лея отбросило в воду, и он потерял сознание.
Очнувшись, оборотень обнаружил себя лежащим на мелководье у каменистого берега. Перед ним, освещенная полной луной, бесновалась в туче брызг и пене стена водопада. Человеку, не обладающему метаболизмом оборотня, выжить в таком кошмаре можно было лишь чудом. Обернувшись зверем, он долго рыскал по берегу, надеясь отыскать Усладу. Отчаявшись, обратил взор к ночному светилу и завыл второй раз в жизни. Казалось, даже водопад-убийца стал шуметь тише, пораженный смертельной тоской, которая слышалась в вое волколака.
И все же Услада не погибла. Ей действительно чудом удалось удержаться на остатках разбитого плота, когда тот бросило вниз в облако вздымающихся кверху брызг. От страха девушка потеряла сознание, но рук, крепко держащихся за связывающую бревна веревку, не разжала. В отличие от Лея она очнулась лишь утром, когда солнечные лучи коснулись ее лица. Вокруг вновь была спокойная гладь широкой реки, обрамленная лесистыми берегами. Только следующим утром остатки плота прибило к небольшому островку, на котором в тот же день девушку подобрали рыбаки. Узнав о ее даре, отвели к живущей в лесной избушке старой ведунье.
В доме старухи Услада провела следующие два года. Здесь она родила понесенную от оборотня дочь, назвав ее в память о погибшем возлюбленном Леей. Здесь совершенствовала свой дар, постигая учение ведуньи, относящейся к ней как к родной дочери.
Но беда настигла Усладу и в этом лесном уголке. Видать, так уж было написано у нее на роду.
Однажды в расположенную рядом весь явились лихие людишки и принялись выведывать, где живет молодая ведьма, имеющая малое дитя, и грозившие сжечь селение, если жители не укажут дорогу. Прибежавший к избушке ведуньи мальчонка предупредил Усладу. Подхватив Лею, та успела скрыться в чащобе до того, как к жилищу вышли тати. Однако те оказались опытными следопытами и, быстро определив, в какую сторону убежала жертва, ринулись в погоню.
Благодаря опыту, полученному во время бегства от Асада Большеголового, девушке удавалось несколько дней уходить от наступающей на пятки погони. Порой она слышала их голоса. Один раз спряталась под корнями огромного дерева, и преследователи, потеряв след, прошли мимо. Из услышанного разговора Услада поняла, что им нужна не она, а только ее дочь. Тогда, оставив дочку близ попавшегося на пути селения и понадеявшись, что ее приютят добрые люди, она нарочно показалась татям. В руках девушка несла набитый соломой тюфяк, снятый с огородного пугала, дабы преследователи не заметили, что она осталась без ребенка.
Вскоре Услада вышла к берегу лесного озера. Вспомнив уроки ведуньи, она обратилась к духу озера с просьбой погубить разбойников, предложив в уплату собственную жизнь. В ответ на ее просьбу поверхность озера покрылась рябью, и в следующее мгновение рябь превратилась в колышущуюся на ветру зеленую траву.
Выбежавшие на опушку преследователи увидели огромную лесную поляну и бегущую по ней жертву. Не останавливаясь, они ринулись вдогонку, однако не успели пробежать по траве и полусотни шагов, как поляна вновь превратилась в озеро, поглотившее и разбойников, и беглянку.
20
– М-да-а… Прямо фэнтезийный триллер. Вот разберусь со своими делами и организую типографию. Буду сам писать и сам себя издавать. Ваша история будет первой. Думаю, успех будет обеспечен. Разумеется, для начала придется научить местное население грамоте, – говорю закончившим повествование оборотню и озерной мавке. Те хмурятся, пытаясь понять, что я сказал. А я продолжаю, обращаясь к спутнику: – Ну что ж, Ледень, поздравляю тебя с обретением дочери и конечно же отпускаю.
Оборотень благодарно кланяется.
– Погоди кланяться. Подумай лучше, что будешь делать дальше?
– Как – что? – Ледень удивленно вздымает брови. – Побегу и заберу дочь.
– Куда?
– Что – куда?
– Куда ты ее заберешь?
Оборотень растерянно посмотрел на Усладу, но в немигающих глазах мавки прочитал тот же вопрос.
– Я помогу тебе, – кладу руку на плечо Леденю. – У тебя будет свой дом, в который ты приведешь дочь.
Тот снова кланяется и порывается высказать благодарность, но я прерываю его:
– Однако первым делом мне необходимо решить собственную проблему. Ты можешь подождать меня здесь.
– Могу ли я и дальше пойти с тобой? – подумав, спрашивает Ледень.
– Твоя помощь иногда бывает кстати. Но стоит ли рисковать жизнью теперь, когда ты нашел дочь?
– Без тебя я не смогу ей дать даже то, что у нее есть сейчас, – разводит руками оборотень. – Тебе же, мыслю, моя помощь может пригодиться. Обещай только позаботиться о Лее, ежели со мной что случится.
– Да не вопрос. – Снова хлопаю мужика по плечу, втайне радуясь, что смог незаметно навязать ему нужное мне решение. Я, правда, еще не знаю, где возьму дом, который пообещал, в крайнем случае, отниму у кого-нибудь плохого. А то могу и целую деревеньку приватизировать в пользу оборотня. Опыт есть. Не все же Болтомиру дарить. Главное – самому живым остаться. Пока мне везло, но до сих пор моими противниками были обычные люди. М-да… Чтобы подбодрить себя, весело говорю оборотню: – Не надо смотреть на жизнь так пессимистично. Верь, что твой лимит бед уже исчерпан, и все будет хорошо.
Все-таки нравится мне ставить в тупик аборигенов всякими неизвестными им словечками. Пока мозг Леденя висит, пытаясь осмыслить значение слов «пессимистично» и «лимит», ко мне обращается Услада:
– Князь Кощей, может ли озерная мавка сделать что-нибудь для тебя в знак благодарности, что ты решил позаботиться о Лее?
Неудобно, когда у отца и дочери одно имя. Нет, я-то понимаю, что мавка имеет в виду Управу, но все же. Однако отвечаю ей, не задумываясь, небрежно махнув рукой:
– Да ладно! Я и не помог еще ничем. Но, если не трудно, позови хозяина озера. Есть у меня к нему пара вопросов.
– Но озерный дух давно здесь, – удивленно сообщает мавка.
– Где? – удивившись в свою очередь, осматриваюсь вокруг.
В этот момент торчащий из воды большой черный валун совсем по-человечески всхлипывает и с укором в голосе говорит плаксиво, обращаясь, судя по всему, к Усладе:
– Почему ты не рассказывала мне эту историю раньше?
Припоминаю, что слышал всхлипывания и до сего момента, но думал, что это плеск воды. Мало ли, может, лягушка прыгнула или рыбка плеснулась. Теперь, присмотревшись, обнаруживаю, что валун и не валун вовсе, а торчащая из воды голова гигантского сома. Несоразмерно маленькие бусинки черных глаз на рыбьи вовсе не похожи. У рыб глаза холодные, ничего не выражающие, а во взгляде сома-гиганта ощущается разум. Огромный кукольный, по-негритянски губастый рот заканчивается с обеих сторон колыхающимися в воде запорожскими усами. Остальное тело чудо-рыбы скрыто в черной воде, и о его размерах остается только догадываться. Сом снова всхлипывает и горестно вздыхает. Никогда бы не подумал, что рыбы могут так по-человечески вздыхать. Собаки, знаю, могут. Мой пудель, когда забирался ночью к нам с женой под одеяло, всегда вздыхал облегченно, если мы ему позволяли улечься между нами. Но собака, она почти человек. А это рыба. Не могу представить сома рядом с собой под одеялом…
– Ох, извини меня, Кощей, что не приветствовал тебя, – прерывает мои блуждающие мысли хозяин Черного озера и издает звук, похожий на шмыганье носом. – Уж больно печальная история. Не хотел прерывать. Так какие у тебя вопросы?
От неожиданности не могу сообразить, с чего начать, потому спрашиваю отвлеченно:
Читать бесплатно другие книги:
