Гарри Поттер и принц-полукровка Роулинг Джоан Кэтлин

Гарри шел по пустым коридорам. Один раз, однако, ему пришлось быстро спрятаться за статую, когда из-за угла появилась профессор Трелони, бормотавшая что-то себе под нос, тасуя колоду засаленных игральных карт и гадая по ним на ходу.

«Двойка пик — конфликт, — пробормотала она, проходя мимо съежившегося в своем укрытии Гарри. — Семерка пик — дурной знак. Десятка пик — насилие. Валет пик — темноволосый молодой человек, возможно, чем-то встревоженный, и он не любит гадающего…».

Она резко остановилась прямо за статуей Гарри.

«Ну, этого быть не может», — недовольно сказала она, и Гарри услышал, как она энергично перетасовала карты и пошла дальше, оставив после себя только запашок кондитерского хереса. Гарри подождал еще немного, чтобы убедиться, что она точно ушла, и поспешно двинулся дальше. Вскоре он дошел до того места на восьмом этаже, где у стены стояла одинокая горгулья.

«Кислотные леденцы», — сказал Гарри, и она отпрыгнула в сторону. Стена за ней раздвинулась, открыв движущуюся винтовую лестницу. Гарри ступил на нее и плавными кругами подъехал к двери с медным молотком, которая вела в кабинет Дамблдора.

Гарри постучал.

— Войдите, — произнес голос Дамблдора.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Гарри, заходя в кабинет директора.

— А, Гарри, добрый вечер. Садись, — улыбнулся Дамблдор. — Надеюсь, твоя первая неделя в школе была приятной?

— Да, спасибо, сэр, — ответил Гарри.

— Ты, наверное, был очень занят — уже успел заработать наказание!

— Э-э… — смущенно начал Гарри, но вид у Дамбдлора был не очень-то строгий.

— Я договорился с профессором Снейпом, свое наказание ты отработаешь в следующую субботу.

— Хорошо, — сказал Гарри, у которого на уме были более неотложные вопросы, чем наказание Снейпа. Он украдкой огляделся вокруг, пытаясь угадать, что Дамблдор намеревается делать с ним сегодня вечером.

Круглый кабинет ничуть не изменился: на тонконогих столиках, попыхивая дымом и жужжа, все так же стояли хрупкие серебряные приборы, портреты предыдущих директоров и директрис дремали в своих рамах, а великолепный феникс Дамблдора Фоукс сидел на своей жердочке за дверью, с живым интересом глядя на Гарри. Похоже, Дамблдор даже не освободил место для занятий дуэлями.

— Ну, Гарри, — деловым тоном сказал Дамблдор, — тебе, наверное, интересно, что я запланировал пройти с тобой на этих, за неимением лучшего определения скажем, уроках?

— Да, сэр.

— Я решил, что теперь, когда тебе известно, что побудило Вольдеморта попытаться убить тебя пятнадцать лет назад, пора кое-что тебе сообщить.

Наступила тишина.

— В конце прошлого семестра вы сказали, что все мне расскажете, — сказал Гарри. Ему трудно было произнести это без легкого упрека. — Сэр, — добавил он.

— И рассказал, — спокойно ответил Дамблдор. — Я рассказал тебе все, что знаю. С этого момента мы покинем твердую почву фактов и отправимся в путешествие по зыбким трясинам памяти в заросли самых смелых догадок. С этой минуты, Гарри, я могу заблуждаться столь же прискорбно, как Хамфри Рыгинс, решивший, что настало время для сырного котла.

— Но вы считаете, что вы правы? — сказал Гарри.

— Естественно, но, как я тебе уже продемонстрировал, я, как и все люди, совершаю ошибки. И вообще-то, поскольку я — уж извини — немного умнее большинства людей, то и ошибки мои, соответственно, обычно серьезнее.

— Сэр, — нерешительно начал Гарри, — то, что вы собираетесь мне рассказать, как-то связано с пророчеством? Это поможет мне выжить?

— Это очень сильно связано с пророчеством, — ответил Дамблдор, так небрежно, будто Гарри спросил его, какая завтра будет погода. — И я определенно надеюсь, что это поможет тебе выжить.

Дамблдор встал, обошел стол и миновал Гарри. Тот, нетерпеливо повернувшись на стуле, увидел, как Дамблдор наклонился над шкафчиком у двери. Когда же он выпрямился, в руках у него была уже знакомая Гарри мелкая каменная чаша, по краю которой были выгравированы непонятные знаки. Дамблдор поставил думоотвод на стол перед Гарри.

— У тебя встревоженный вид.

Гарри и впрямь разглядывал думоотвод с некоторой опаской. Предыдущий опыт обращения с этим странным прибором, хранившим и отображавшим мысли и воспоминания, был для него весьма поучительным, но не очень приятным. Потревожив его содержимое в прошлый раз, Гарри увидел гораздо больше, чем ему хотелось. Но Дамблдор улыбался.

— В этом году ты войдешь в думоотвод со мной… и, что еще более необычно, с разрешения.

— Куда мы отправимся, сэр?

— На прогулку по аллеям памяти Боба Огдена, — ответил Дамблдор, вытаскивая из кармана хрустальный бутылек, в котором кружилось какое-то серебристо-белое вещество.

— А кто был этот Боб Огден?

— Работал в Департаменте магического правопорядка, — ответил Дамблдор. — Он уже умер, но до этого я успел отыскать его и уговорить поделиться со мной этими воспоминаниями. Мы нанесем вместе с ним один деловой визит. Если ты встанешь, Гарри…

Но у Дамблдора не получалось вынуть из хрустального бутылька пробку: видимо, поврежденная рука болела и не слушалась его.

— Давайте… давайте я, сэр?

— Да ничего, Гарри.

Дамблдор направил на бутылек свою волшебную палочку, и пробка вылетела.

— Сэр… как вы повредили руку? — снова спросил Гарри, с отвращением и жалостью глядя на почерневшие пальцы.

— Сейчас не время об этом рассказывать, Гарри. Не теперь. У нас встреча с Бобом Огденом.

Дамблдор вылил серебристое содержимое бутылька в думоотвод, и оно закружилось и замерцало там, не похожее ни на жидкость, ни на газ.

— После тебя, — сказал Дамблдор, указав Гарри на чашу. Гарри наклонился вперед, глубоко вдохнул и окунул лицо в серебристое вещество. И почувствовал, как его ноги отрываются от пола кабинета; он падал и падал сквозь кружащуюся темноту, а потом вдруг прищурился, ослепленный. Не успели его глаза привыкнуть к свету, как Дамблдор уже приземлился рядом с ним.

Они стояли на сельской тропинке, окруженной высокой живой изгородью, под летним небом, ярким и синим, как незабудка. Футах в десяти от них стоял низенький пухлый человек в невероятно толстых очках, за которыми его глаза были похожи на две точки, как у крота. Он читал надпись на деревянном указателе, торчавшем из зарослей ежевики слева от дороги. Гарри подумал, что, видимо, это и есть Огден: рядом больше никого не было видно, и к тому же на нем был странный набор одежды, как на неопытных волшебниках, которые хотят сделаться похожими на магглов. В его случае это были сюртук и закрытый купальный костюм. Но не успел Гарри подумать о чем-то кроме его нелепой внешности, как Огден уже бодро зашагал по дорожке.

Дамблдор и Гарри пошли за ним. Проходя мимо деревянного указателя, Гарри взглянул на две его стрелки. На той, что указывала назад, туда, откуда они пришли, было написано: «Большой Висельтон, 5 миль». Надпись на той, которая указывала вслед Огдену, гласила: «Малый Висельтон, 1 миля».

Некоторое время они шли, не видя ничего, кроме кустарника по краям тропинки, синего неба над головой и одетой в сюртук, беззаботно насвистывавшей фигуры Огдена, шагавшего впереди. Потом тропинка свернула влево и оборвалась, круто спускаясь с холма — неожиданно перед ними открылась долина. Гарри увидел деревню, удобно расположившуюся между двух крутых холмов — это, без сомнения, и был Малый Висельтон. Ему хорошо были видны церковь и кладбище. На другой стороне долины, на склоне второго холма, стоял красивый особняк, окруженный широкими бархатно-зелеными лужайками.

На крутом спуске Огдену пришлось быстро засеменить. Дамблдор зашагал шире, и Гарри прибавил шагу, чтобы не отставать от него. Он подумал, что Малый Висельтон, видимо, и есть их пункт назначения, и, как и в ту ночь, когда они нашли Снобгорна, спросил себя, зачем им было подходить к нему издалека. Однако он вскоре обнаружил, что ошибся: они шли не в деревню. Дорога повернула направо, и, свернув, они заметили только самый краешек сюртука Огдена, который исчез в дыре в живой изгороди.

Дамблдор с Гарри вышли за ним на узенькую грунтовую дорогу, по сторонам которой рос более дикий и неухоженный кустарник, чем тот, что остался позади. Тропинка была извилистой, каменистой и ухабистой, тоже спускалась вниз и, судя по всему, вела к группе деревьев, темневшей ниже по склону. И действительно, вскоре она вышла к рощице, и Дамблдор с Гарри встали за спиной Огдена, который остановился и вытащил свою палочку.

Старые деревья, стоявшие перед ними, вопреки безоблачному небу, отбрасывали глубокие, темные, прохладные тени, и глаза Гарри лишь через несколько мгновений смогли различить наполовину скрытое путаницей стволов здание. Кто-то выбрал какое-то уж слишком странное место для дома, или, возможно, хозяева зачем-то решили оставить деревья у дома расти, загораживая им весь свет и вид на долину. Гарри было интересно, живет ли здесь кто-нибудь. Стены дома были покрыты мхом, а с крыши отвалилось уже столько кусков черепицы, что местами были видны стропила. Вокруг дома росла крапива, верхушки которой доходили до самых окон, крошечных и закопченных. Но только Гарри успел прийти к выводу, что здесь никто жить не может, как одно из окон со стуком распахнулось, и из него потянулась тонкая струйка пара или дыма, как будто кто-то внутри готовил пищу.

Огден тихонько и, как показалось Гарри, довольно осторожно двинулся вперед. Когда над его головой сомкнулись темные тени деревьев, он снова остановился, глядя на входную дверь, к которой кто-то прибил дохлую змею.

И вдруг послышался шорох и треск, и с ближайшего дерева свалился какой-то человек в лохмотьях. Он приземлился прямо на ноги перед Огденом, который так быстро отскочил назад, что наступил на полы собственного сюртука и запнулся.

— Не рад вас видеть.

У человека, стоявшего перед ними, были густые волосы, настолько покрытые грязью, что цвет их угадать было невозможно. У него не было нескольких зубов. Маленькие темные глазки смотрели в разные стороны. Он мог бы выглядеть смешно, но почему-то не выглядел. Наоборот, он производил пугающее впечатление, и Гарри не мог упрекнуть Огдена за то, что тот попятился еще на несколько шагов назад перед тем, как заговорить.

— Э-э-э… доброе утро, я из Министерства магии…

— Не рад вас видеть.

— Э-э-э… Извините… не понимаю вас, — нервно сказал Огден.

Гарри подумал, что Огден, должно быть, ужасно туп: на его взгляд, незнакомец выразился предельно ясно, особенно учитывая то, что он размахивал палочкой в одной руке и коротким, довольно кровожадного вида ножом в другой.

— Ты, конечно, его понял, Гарри? — тихо спросил Дамблдор.

— Да, конечно, — немного озадаченно ответил Гарри. — А почему Огден?…

Но взгляд его снова упал на дохлую змею на двери, и он внезапно понял.

— Он говорит на раздвоенном языке?

— Замечательно, — кивнул Дамблдор и улыбнулся.

Человек в лохмотьях уже наступал на Огдена с ножом в одной руке и палочкой в другой.

— Но послушайте… — начал было Огден, но слишком поздно: раздался хлопок, и он упал на землю, схватившись за нос. Между пальцев у него брызгала какая-то мерзкая желтоватая липкая гадость.

— Морфин! — громко сказал кто-то.

Из дома выскочил пожилой мужчина, захлопнув за собой дверь, от чего дохлая змея жалобно качнулась. Этот мужчина был ниже первого и странно сложен: широкие плечи и слишком длинные руки, вкупе с яркими карими глазами, короткими волосами ежиком и морщинистым лицом, делали его похожим на сильную, матерую обезьяну. Он остановился рядом с человеком с ножом, который гоготал, глядя на лежащего на земле Огдена.

— Из Министерства, да? — посмотрев на Огдена, сказал старший мужчина.

— Верно! — сердито ответил Огден, ощупывая свое лицо. — А вы, как я понимаю, мистер Худо?

— Точно, — ответил Худо. — По лицу дал, да?

— Да, — огрызнулся Огден.

— Надо ж было о себе предупреждать, — враждебно сказал Худо. — Это ж частная собственность. Думал, так вот зайдешь, и мой сын не станет защищаться?

— Да от чего защищаться, приятель? — сказал Огден, вставая на ноги.

— От любопытных, от незваных гостей, от магглов и всякой погани.

Огден направил палочку на собственный нос, все еще обильно выделявший что-то похожее на желтый гной, и течение тут же прекратилось. Мистер Худо краем рта сказал Морфину:

— Домой. Не спорить.

На этот раз Гарри, уже готовый услышать раздвоенный язык, узнал его. Хотя он понимал, что говорят, он различал еще и странные шипящие звуки — их только и мог слышать Огден. Морфин, казалось, готов был поспорить, но отец кинул на него угрожающий взгляд, и тот передумал, странной шатающейся походкой проковылял в дом и захлопнул за собой дверь, от чего змея снова печально качнулась.

— Я здесь, чтобы встретиться с вашим сыном, мистер Худо, — сказал Огден, стирая с сюртука остатки гноя. — Это же был Морфин?

— Ну Морфин, — безразлично ответил старик. — Ты чистокровный? — спросил он, вдруг делаясь агрессивным.

— Это тут ни при чем, — холодно ответил Огден, и Гарри почувствовал, как в нем растет уважение к работнику Министерства. Но Худо, очевидно, считал по-другому. Недовольно взглянув Огдену в лицо, он, явно стараясь оскорбить его, пробормотал:

— Теперь припоминаю, что видал такие носы, как у тебя, внизу, в деревне.

— Не сомневаюсь, если вы спускали на них своих сыновей, — сказал Огден. — Может, продолжим нашу беседу в доме?

— В доме?

— Да, мистер Худо. Я вам уже сказал. Я здесь из-за Морфина. Мы посылали сову…

— Мне совы не нужны, — сказал Худо. — Я писем не открываю.

— Тогда не стоит жаловаться на то, что вас не предупреждают о визитах, — едко заметил Огден. — Я здесь по поводу серьезного нарушения магического закона, произошедшего здесь сегодня рано утром…

— Ладно, ладно, ладно! — взревел Худо. — Ну, заходи, мокрый нос, если тебе от этого легче!

Судя по всему, в доме было три крохотных комнатки. Из главной комнаты, служившей одновременно кухней и гостиной, вели две двери. В грязном кресле у дымящего камина сидел Морфин, вертя в руках живую гадюку и тихонько напевая ей на раздвоенном языке:

«Ши— ши, маленькая змейка,

По полу ползи,

Не шали мне с Морфином,

А то прибьет к двери».

Из угла у открытого окна послышалось какое-то шарканье, и Гарри увидел, что в комнате есть кое-кто еще — девушка в потрепанном сером платье точно такого же цвета, что и грязная стена за ней. Она стояла у начерно закопченной плиты, на которой что-то кипело в горшке, и шарила на полке среди неопрятного вида кастрюль и горшков. У нее были тусклые, жидкие волосы и некрасивое, бледное и довольно грустное лицо. Глаза у нее, как и у брата, смотрели в разные стороны. На вид она была немного чище других обитателей дома, но Гарри подумалось, что он в жизни еще не встречал такого забитого существа.

— Дочь моя, Меропа, — буркнул Худо в ответ на вопросительный взгляд Огдена.

— Доброе утро, — сказал Огден.

Она ничего не ответила, только бросила полный ужаса взгляд на отца, повернулась к комнате спиной и снова задвигала горшки на полке.

— Ну, мистер Худо, — сказал Огден, — переходя сразу к делу, скажу, что у нас есть основания полагать, что ваш сын Морфин вчера поздно ночью совершил волшебство в присутствии маггла.

Раздался оглушительный звон. Меропа уронила горшок.

— Подбери! — рявкнул ей Худо. — Давай, шарь по полу, как паршивый маггл, на что тебе палочка, мешок ты с навозом!

— Мистер Худо, я попрошу вас! — потрясенно сказал Огден.

Меропа, уже успевшая поднять горшок, вспыхнула алыми пятнами и снова уронила его. Дрожащими руками она достала из кармана палочку, направила ее на горшок, поспешно и неслышно пробормотала заклинание, от которого горшок отлетел от нее по полу, ударился о противоположную стену и раскололся надвое.

Морфин безумно загоготал. Худо завопил:

— Почини, бестолочь, почини!

Меропа, запинаясь, пошла по комнате, но не успела она поднять свою палочку, как Огден уже поднял свою и решительно произнес:

— Репаро.

Горшок тут же склеился.

Какое— то мгновение казалось, что Худо готов был заорать на Огдена, но потом он, видимо, придумал кое-что получше. Вместо этого он издевательски сказал своей дочери:

— Вот же повезло, что тут такой хороший дядя из Министерства. Может, избавит меня от тебя, может, он-то не против паршивых пшиков…

Не глядя ни на кого и не благодаря Огдена, Меропа взяла горшок и трясущимися руками вернула его на полку. Потом она встала неподвижно, прислонившись к стене между грязным окном и плитой, как будто желая только провалиться сквозь камень и исчезнуть.

— Мистер Худо, — снова начал Огден, — как я уже сказал, причина моего визита…

— Я и в первый раз слышал! — оборвал его Худо. — Ну так что? Устроил Морфин маленько магглу, что он заслужил — и что теперь?

— Морфин нарушил волшебное законодательство, — сурово сказал Огден.

— «Морфин нарушил волшебное законодательство», — напыщенным монотонным голосом передразнил его Худо. Морфин снова хихикнул. — Проучил маггла паршивого — это, что, теперь незаконным считается?

— Да, — ответил Огден. — Боюсь, что так.

Он вынул из внутреннего кармана маленький свиток пергамента и развернул его.

— А это еще что, приговор ему? — громко спросил рассерженный Худо.

— Это повестка на слушание в Министерство…

— Повестка! Повестка? Да кто ты такой, чтобы моего сына куда-то повестками вызывать?

— Я начальник отряда магического правопорядка, — сказал Огден.

— А мы, значит, по-твоему, сброд? — завопил Худо, наступая на Огдена и тыча ему в грудь грязным пальцем с желтым ногтем. — Такой, что как Министерство позовет, так мы сразу и прибежим? Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь, паршивый грязнокровка?

— Мне казалось, что я говорю с мистером Худо, — ответил Огден, насторожившись, но не сдавая позиций.

— Вот именно! — рявкнул Худо. Гарри на секунду показалось, что Худо сделал неприличный жест рукой, но потом он понял, что тот показывает Огдену уродливое кольцо с черным камнем на своем среднем пальце, водя им перед глазами Огдена.

— Видал? Видал? Знаешь, что это? Знаешь, откуда? Оно у нашей семьи веками было, вот сколько нам, и всегда были чистокровными! Знаешь, сколько мне за него предлагали, тут на камне гербовый щит Перевелла выгравирован!

— Понятия не имею, честное слово, — сказал Огден, моргая, потому что кольцо проплывало в дюйме от его носа, — и это к делу не относится, мистер Худо. Ваш сын совершил…

Взвыв от ярости, Худо рванулся к своей дочери. Когда его руки метнулись к ее горлу, Гарри на секунду показалось, что он ее задушит. Но в следующий миг он уже тащил ее к Огдену за золотую цепочку, висевшую у нее на шее.

— Видишь? — рявкнул он Огдену, тряся у него перед лицом тяжелым золотым медальоном. Меропа, брызжа слюной, ловила ртом воздух.

— Вижу, вижу! — поспешно ответил Огден.

— Слизерина! — орал Худо. — Салазара Слизерина! Мы его последние живые потомки, что ты на это скажешь, а?

— Мистер Худо, ваша дочь! — встревожено сказал Огден, но тот уже отпустил Меропу. Она, шатаясь, ушла от него в свой угол, потирая шею и судорожно дыша.

— Ну! — торжествующе сказал Худо, словно только что со всей достоверностью доказал сложное утверждение. — Вот и не смей говорить с нами так, будто мы грязь у тебя на ботинках! Поколения чистокровных, все волшебники — тебе-то, конечно, и не понять!

И он плюнул под ноги Огдену. Морфин снова загоготал. Скрючившаяся у окна Меропа молчала, склонив голову. Лицо ее закрывали жидкие волосы.

— Мистер Худо, — настойчиво повторил Огден, — боюсь, ни мои предки, ни ваши к настоящему делу никакого отношения не имеют. Я здесь из-за Морфина, Морфина и маггла, к которому он приставал вчера поздно ночью. По нашим данным, — он заглянул в свой свиток, — Морфин применил к ранее упомянутому магглу проклятие или порчу, вызвавшие у него болезненную сыпь.

Морфин хихикнул.

— Тише, мальчик, — буркнул на раздвоенном языке Худо, и Морфин снова затих.

— А если и так, то что? — с вызовом спросил у Огдена Худо. — Вы ж, я думаю, вытерли магглу его паршивое лицо и память проветрили?…

— Но дело ведь не в этом, мистер Худо, — сказал Огден. — Это было неспровоцированное нападение на беззащитного…

— Э-э-э, да я сразу, как тебя увидел, понял, что ты любитель магглов, — усмехнулся Худо, снова сплюнув на пол.

— Этот разговор ни к чему не приведет, — твердо сказал Огден. — По поведению вашего сына видно, что в своих деяниях он не раскаивается. — Он снова заглянул в свой свиток. — Морфин явится на слушание 14 сентября по обвинению его в применении магии в присутствии маггла и причинении этому магглу вреда и страданий…

Огден замолчал. В открытое окно донеслись звон бубенчиков и громкий смех. Видимо, извилистая тропинка в деревню проходила совсем рядом с рощицей, в которой стоял дом. Худо замер с широко открытыми глазами, прислушиваясь. Морфин зашипел и с голодным взглядом обернулся на звук. Меропа подняла голову. Гарри заметил, что ее лицо стало белее белого.

— Боже, что за уродство! — прозвенел в открытое окно девичий голос, так ясно, будто девушка стояла рядом с ними, в комнате. — И почему твой отец до сих пор не снесет эту лачугу, Том?

— Она не наша, — ответил молодой мужской голос. — Все по ту сторону долины принадлежит нам, но этот дом принадлежит старому оборванцу по имени Худо и его детям. Сын у него совсем чокнутый, ты бы слышала, что о нем говорят в деревне…

Девушка засмеялась. Звон и топот копыт становились все громче. Морфин дернулся было из кресла.

— Сиди на месте, — предупредил его отец на раздвоенном языке.

— Том, — снова произнес девичий голос, на этот раз так близко, что наездники явно были у самого дома, — может, я ошибаюсь, но, по-моему, там кто-то на дверь прибил змею?

— Боже правый, верно! — сказал мужской голос. — Это точно его сынок, я же тебе сказал, у него с головой не все в порядке. Не смотри на нее, Сесилия, дорогая.

Звон и топот стали вновь утихать.

— «Дорогая», — шепнул на раздвоенном языке Морфин, глядя на сестру. — Он ее назвал «дорогая». Ты все равно ему не нужна.

Меропа побледнела так, что Гарри был уверен, что она сейчас упадет в обморок.

— Это еще что такое? — резко спросил Худо, тоже на раздвоенном языке, переводя взгляд с сына на дочь. — Что ты сказал, Морфин?

— Ей нравится смотреть на этого маггла, — сказал Морфин, злорадно глядя на напуганную сестру. — Вечно в саду, когда он проезжает, глазеет на него через забор, да? А вчера ночью…

Меропа судорожно замотала головой, умоляя его замолчать, но Морфин безжалостно продолжал:

— …высунулась из окна и ждала, когда он поедет домой, да?

— Высунулась из окна, чтобы поглядеть на маггла? — тихо сказал Худо.

Все трое Худо, казалось, забыли об Огдене, которого явно удивляло и раздражало это возобновившееся непонятное шипение и скрежет.

— Это правда? — страшным голосом сказал Худо, делая пару шагов к перепуганной девушке. — Моя дочь — чистокровный потомок Салазара Слизерина — сохнет по паршивому, грязножильному магглу?

Меропа отчаянно замотала головой, вжавшись в стену, явно не в силах отвечать.

— Но я его поймал, отец! — хихикнул Морфин. — Поймал, когда он тут проезжал, и весь в нарывах он был уже не такой милашка, а, Меропа?

— Ах ты мерзкая пшичишка, предательница крови паршивая! — взревел Худо, выходя из себя, и его руки сомкнулись на горле дочери.

«Нет!» — одновременно завопили Гарри и Огден. Огден поднял палочку и крикнул: «Реласкио!».

Худо отбросило от дочери назад. Зацепившись за кресло, он рухнул на спину. Морфин, взревев в ярости, вскочил со своего кресла и бросился на Огдена, размахивая своим жутким ножом и беспорядочно стреляя проклятьями из палочки.

Огден решил спасаться бегством. Дамблдор знаком показал Гарри, что им нужно последовать за ним, и Гарри подчинился, в ушах его еще звенели вопли Меропы.

Огден, метнувшись по тропинке, с поднятыми над головой руками вылетел на главную дорогу, где врезался в лоснящуюся гнедую лошадь, на которой ехал очень красивый темноволосый молодой человек. И он, и ехавшая рядом с ним на сером коне хорошенькая девушка покатились со смеху, увидав Огдена. Тот отскочил от лошадиного бока и вновь сломя голову бросился по дороге, с ног до головы в пыли, с развевающимися полами сюртука.

— Думаю, этого достаточно, Гарри, — сказал Дамблдор. Он взял Гарри под локоть и потянул. Через мгновение оба они невесомо взмыли вверх, сквозь тьму, а потом аккуратно встали на ноги — снова в кабинете Дамблдора, теперь уже погрузившемся в сумерки.

Дамблдор взмахом волшебной палочки зажег еще несколько ламп.

— Что стало с той девушкой в доме? — тут же спросил Гарри. — С Меропой, или как там ее звали?

— О, она осталась жива, — сказал Дамблдор, возвращаясь на свое место за столом и жестом предлагая Гарри тоже сесть. — Огден аппарировал обратно в Министерство и через пятнадцать минут вернулся с подкреплением. Морфин и его отец пытались сражаться, но их сопротивление подавили, их увезли из дома, а впоследствии Визенгамот вынес им приговор. Морфин, за которым уже числились нападения на магглов, был приговорен к трем годам в Азкабане. Ярволо, ранивший еще нескольких работников Министерства, кроме Огдена, получил шесть месяцев.

— Ярволо? — задумчиво повторил Гарри.

— Именно, — одобрительно улыбнулся Дамблдор. — Рад видеть, что ты улавливаешь мысль.

— Этот старик был?…

— Да, дед Вольдеморта, — сказал Дамблдор. — Ярволо, его сын Морфин и дочь Меропа были последними из Худо, очень древнего рода волшебников, известных склонностью к неуравновешенности и насилию, которая благополучно кочевала из поколения в поколение благодаря их привычке жениться на собственных кузинах. Недостаток ума в сочетании со страстью к величию означали, что фамильное золото было растрачено еще за несколько поколений до рождения Ярволо. Ему, как ты сам видел, остались лишь убожество и нищета, весьма скверный характер, фантастическое высокомерие и гордыня и пара фамильных драгоценностей, которые он берег так же, как своего сына, и гораздо больше, чем свою дочь.

— Так Меропа, — наклонившись вперед на стуле и во все глаза глядя на Дамблдора, сказал Гарри, — так Меропа была… Сэр, это значит, то она была… матерью Вольдеморта?

— Да, — сказал Дамблдор. — И случилось так, что мы успели мельком увидеть отца Вольдеморта. Интересно, ты заметил?

— Тот маггл, на которого напал Морфин? Человек на лошади?

— Прекрасно, — довольно улыбнулся ему Дамблдор. — Да, это был Том Реддль-старший, красивый маггл, часто проезжавший мимо домика Худо, к которому Меропа Худо питала тайную пламенную страсть.

— И они потом поженились? — недоверчиво сказал Гарри, который не мог представить себе менее подходящих друг другу влюбленных.

— Ты забываешь, кажется, что Меропа была волшебницей, — сказал Дамблдор. — Не думаю, что, пока ее терроризировал отец, ее магические силы проявлялись наилучшим образом. Когда же Ярволо и Морфин оказались на безопасном расстоянии в Азкабане, когда она оказалась одна и впервые в жизни свободна, тогда, я уверен, она смогла дать волю своим способностям, придумать, как ей спастись от безнадежной жизни, которую она вела восемнадцать лет. Ты не догадываешься, какими средствами Меропа могла заставить Тома Реддля забыть свою спутницу-маггла и влюбиться в нее?

— Заклятием Империус? — предположил Гарри. — Или приворотным зельем?

— Замечательно. Лично я склонен считать, что она использовала приворотное зелье. Уверен, оно показалось ей более романтичным, и, думаю, ей нетрудно было однажды в жаркий денек, когда Реддль ехал один, уговорить его попить воды. Как бы то ни было, через несколько месяцев после только что виденного нами деревня Малый Висельтон смаковала жуткий скандал. Можешь себе представить, какие слухи вызвал побег сына сквайра с дочерью оборванца, Меропой. Но жители деревни были далеко не так потрясены, как Ярволо. Вернувшись из Азкабана, он рассчитывал, что дочь послушно ждет его с накрытым столом. А вместо этого он обнаружил пустой и пыльный дом и ее прощальную записку, где она объясняла, что сделала.

Насколько мне удалось узнать, с тех пор он ни разу даже не упоминал ее имени. Возможно, пережитое потрясение от ее ухода стало одной из причин его ранней смерти. А может, он просто не умел прокормиться сам. Азкабан очень ослабил Ярволо, и он не дожил до того дня, когда Морфин вернулся домой.

— А Меропа? Она… она же умерла? Вольдеморт ведь вырос в приюте?

— Да, именно, — ответил Дамблдор. — Тут нам придется положиться на догадки, хотя, думаю, понять, что случилось, нетрудно. Видишь ли, через несколько месяцев после их тайной свадьбы Том Реддль вновь появился в особняке в Малом Висельтоне, без жены. В округе пошли слухи, будто он говорил, что его «одурачили» и «обманули». Уверен, он имел в виду то, что все это время находился под действием чар, которые позже спали. Хотя осмелюсь предположить, что он не осмелился назвать это именно такими словами, опасаясь, что его посчитают сумасшедшим. Однако жители деревни, услышав, что он говорит, предположили, что Меропа солгала Тому Реддлю, притворилась, что ждет от него ребенка, и он из-за этого женился на ней.

— Но у нее и был от него ребенок.

— Но только через год после свадьбы. Том Реддль бросил ее еще беременной.

— Но что сорвалось? — спросил Гарри. — Почему приворотное зелье перестало действовать?

— Опять-таки, это только догадка, — сказал Дамблдор, — но я считаю, что Меропа, сильно влюбленная в своего мужа, не смогла больше порабощать его при помощи магии. Думаю, она решила не давать ему больше зелье. Вероятно, она была настолько ослеплена любовью к нему, что вообразила, будто он уже отвечает ей взаимностью. Возможно, она решила, что он останется ради ребенка. Если так, она ошибалась в обоих отношениях. Он бросил ее, никогда с ней больше не встречался и не трудился узнавать, что стало с его сыном.

Небо за окнами было уже чернильно-черным, и лампы в кабинете Дамблдора, светили как будто ярче, чем раньше.

— Думаю, на сегодня достаточно, Гарри, — сказал Дамблдор через несколько мгновений.

— Да, сэр, — сказал Гарри.

Он встал, но уходить не спешил.

— Сэр… это так важно — знать все это о прошлом Вольдеморта?

— Мне кажется, очень важно, — ответил Дамблдор.

— И это… это как-то связано с пророчеством?

— Это еще как связано с пророчеством.

— Ладно, — сказал Гарри, слегка сбитый с толку, но все же убежденный.

Он повернулся, чтобы идти, но тут в голову ему пришел еще один вопрос, и он повернулся назад:

— Сэр, можно мне рассказать Рону и Гермионе все, что вы мне рассказали?

Поразмыслив над этим немного, Дамблдор сказал:

— Да, думаю, мистер Уизли и мисс Грейнджер доказали, что им можно доверять. Но, Гарри, я попрошу тебя попросить их не повторять ничего из этого кому-либо еще. Не очень будет хорошо, если всем станет известно, сколько я знаю о тайнах Вольдеморта или о скольком подозреваю.

— Нет, сэр, я позабочусь о том, что знать будут только Рон и Гермиона.

Он снова повернулся и был уже почти у двери, когда увидел его — на одном из тонконогих столов, полных хрупких на вид серебряных инструментов, лежало уродливое золотое кольцо с большим треснутым черным камнем.

— Сэр, — уставившись на него, сказал Гарри. — Это кольцо…

— Да? — сказал Дамблдор.

— Оно было на вас в ту ночь, когда мы ходили к профессору Снобгорну.