«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота Кош Алекс
Дружба, которой Ваше превосходительство меня вдохновили, будет, я надеюсь, сохраняться до нашей смерти. Большая спешка, в которой мы пребываем, боюсь, не позволит мне писать столько, сколько я бы желал писать для уведомления Ее императорского величества, но, как Вы знаете до некоторой степени ситуацию с моей эскадрой, я молю Ваше превосходительство сообщить все, что Вы сочтете необходимым, чем я уже премного Вам, сэр, обязан. Пребываю весьма обязанным
Ваш
Д. Э.
Его сиятельству графу Панину
«Не Тронь Меня». Эльсинор 1/12 декабря 1769 г. [в оригинале ошибочно: 1770 г.]
Наконец ветер, слава Богу, стал попутным, и я должен был сняться прошлой ночью, но железные [кузнечные] работы, которые выполняли для починки «Святослава», не были завершены, и половины бочек с водой не было на борту. Я перешил датские паруса и его [«Святослава»] собственные, которые в этом нуждались. Я привел корабль в настолько приличное состояние, насколько позволило нынешнее наше положение. Я надеюсь, что он безопасно придет в один из портов Великобритании.
Я принял англичанина, капитана датского Вест-Индского корабля. Этого человека хорошо рекомендуют, он вырос на британском флоте, его имя Гордон. Он взялся провести «Святослав» в Англию и оттуда в Средиземноморье. Он жаждет стать офицером на службе Ее императорскому величеству, ему назначено жалованье, как у лоцмана, я соответственно присвоил ему ранг лейтенанта в надежде получить на это апробацию императрицы, чтобы он мог командовать нашими младшими по чину офицерами и матросами. Я нахожу абсолютно необходимым, чтобы по одному столь же способному человеку было на каждом корабле на случай разлучения с эскадрой, так как из того, что я видел, [у нас] нет офицеров, способных вести корабли в назначенные места, не смогут они продолжать следовать и без хороших лоцманов377.
Так как я близко к сердцу принимаю службу Ее императорскому величеству, я надеюсь, что этот и любой другой шкипер, которого я смогу взять, будет одобрен императрицей. Если попутный ветер продолжится, я надеюсь иметь полное удовлетворение сообщить Вашему сиятельству о моем прибытии в Портсмут или Плимут, где в одном из этих портов я намерен разгрузить «Святослав» и привести его и все прочие суда в наилучшее состояние.
«Святослав» доставил мне много больше тревог и неприятностей, нежели все прочие суда эскадры, но так как я знал, насколько Ее императорское величество желала, чтобы «Святослав» шел с нами и не был оставлен позади, я полностью вознагражден, чувствуя удовлетворение от возможности следовать малейшим пожеланиям и приказаниям императрицы. Имею честь оставаться
Д. Э.
PS Я имею честь сообщить Вашему сиятельству, что с большими трудностями я провел эскадру Ее величества, отойдя на три лиги ниже замка в Эльсиноре.
В полдень был дан сигнал сниматься, забрать всех с берега и, если возможно, принять на борт ниже замка Эльсинор. Имея много доказательств нежелания командора следовать дальше, я послал ему приказ встать под паруса, не ожидая моего отправления, так как хотел видеть все корабли под парусами и замыкать эскадру. Он два часа стоял, изготовившись, но не отходил, между тем приближалась ночь. Я послал капитан-лейтенанта Козлянинова сообщить ему, что, если он тотчас не встанет под паруса, у меня есть на баке две длинные медные 9-фунтовые пушки, и я буду в него стрелять до тех пор, пока он не встанет под паруса. Послание имело должный эффект, и в тот момент, когда они проходили мимо нас, мы тоже подняли паруса. Мы салютовали замку Кроненберг на шведском берегу семью выстрелами, и они ответили тем же количеством, но не вывесили никаких флагов. В 5 часов пополудни мы встали на якорь в трех лигах ниже Эльсинорского замка, но не простояли и получаса, как ветер изменился, что могло бы положить конец экспедиции. Почти месяц назад мне сказали, что ветер может утянуть меня ниже замка, в это время лед пришел из Балтики и потянул два датских Ост-Индских корабля в море, а два фрегата вынесло на шведский берег, так что было положено много средств и трудов, чтобы их стянуть оттуда. Погода ухудшалась, и лоцманы советовали мне сниматься и бросить якорь ближе к замку, что мы и сделали.
«Не Тронь Меня», под замком Эльсинор, 1/12 декабря 1769 г.
Его превосходительству господину Философову.
У меня появилось немного времени, чтобы только сообщить Вашему превосходительству, что вчера мы подняли паруса и, чтобы не ожидать более, поставили моего мастера и лоцмана на «Святослав». Я приказал мистеру Уэстли378, чтобы в том случае, если днем не прибудет мистер Гордон, «Африка» [шла] без лоцмана. Ветер, как я надеюсь, продолжит дуть с востока при полной луне. С большими трудностями я смог заставить «Святослав» двинуться.
Да благословит Вас Бог, мой дорогой генерал
Ваш Д. Э.
Мы продолжали ожидать ветра, с которым должны были пройти очень опасный пролив Каттегат при длинной ночи с неумелыми рулевыми (navigators), однако мистер Гордон поднялся на борт «Святослава», а другой лоцман вернулся на «Африку», и 6/17 декабря мы снялись при очень легком бризе – «Не Тронь Меня», «Святослав», «Саратов», «Африка», «Надежда», пинк «Св. Павел», транспорт «Providence & Nancy». Течение нам сопутствовало. В 3 часа пополудни уменьшили паруса, чтобы «Святослав» мог нас догнать, что он сделал только к темноте, когда я продолжал следовать под малыми парусами, чтобы пройти через Каттегат. Я назначил двум моим фрегатам идти по сторонам [от меня], а пинку «Св. Павел» справа впереди, чтобы высматривать огни, но они были совершенно бесполезны, не держали своих постов, предпочтя, чтобы их адмирал первым сел на мель. Однако мы все прошли благополучно и к шести утра увидели первые лучи прямо с подветренной стороны. Наш попутный ветер поставил нас в очень опасное положение, так как у нас было очень мало места для маневра и едва ли 5 часов светлого времени (из 24 часов!). С 7го до 12/23 [декабря] мы продолжали маневрировать к наветренной стороне между Сконе и берегом Норвегии, не продвигаясь вперед ни на дюйм, в связи с тем, что на «Святославе» плохо управляли кораблем при боковом ветре и это заставляло меня каждый вечер возвращаться на 2/3 лиги из опасения потерять его, так как мне казалось, что командор может ускользнуть от меня, чтобы остаться зимовать в Норвегии. Я и сам желал бы оказаться с моей эскадрой в каком-нибудь безопасном порту и взял лоцмана с собой, но «Святослав» не смог бы пристать при таком встречном ветре ни в одном порту.
13/24 ночью мы потеряли «Святослав» из вида, хотя до него от нас не было и мили. Когда мы повернули на фордевинд после сигнала, что с северо-востока идет попутный ветер с мокрым снегом, мы взяли рифы марселей, следуя вдоль побережья Норвегии, и в полдень берег был виден, а ветер ослаб и сильные волны пошли с северо-запада. В 2 часа пополудни [фрегат] «Африка» подал сигнал бедствия и свернул все паруса. Я тотчас устремился ему на помощь, но изза продолжающихся переменных ветров и волны, брасавшей нас в разные стороны, мы смогли говорить с «Африкой» только к пяти часам. Из переговоров мы узнали, что они сломали румпель в оголовке руля, но раздобыли другой и будут готовы следовать за нами. Ветер стал восточным. Раз в час давая пушечный выстрел, я шел на малых парусах и в половине восьмого утра увидел берег Ютландии, чего мы не ожидали. Это могло произойти изза течений или изза того, что мы шли на таких малых парусах. Я продолжал давать сигналы, чтобы остальные прибавили парусов, но бесполезно. Я был весьма раздражен таким поведением – мне пришлось гнать их перед собой, как стадо баранов. Поэтому я дал сигнал всем двигаться вперед и сказал им, когда они проходили мимо, что если кто-нибудь из них от меня отстанет, то они могут пенять на себя, когда я стану по ним палить из пушки. Ветер крепчал, и мы спустили наш грот и марсели (что удивило русских, так как они думали, что можно только брать паруса на гитовы) и оставили только фок поднятым; при скорости 7 миль в час мы шли при очень густом снеге. Когда мы спустили наши марсели, все корабли были видны достаточно близко. При свете дня мы видели всех, за исключением английского транспорта; взятые на гитовы, их марсели рвались в клочья.
В 8 утра мы услышали два пушечных выстрела, палили прямо за нами, и это был сигнал о том, что открылась течь. Течь обнаружилась на «Саратове», шедшем с нижними прямыми парусами и с марселями на гитовых. Мы не могли никак им помочь, так как дул сильный ветер, а с таким количеством распущенных парусов они шли вровень с нами. Когда они увидели, что мы не сократили наши паруса и не замедлили ход, они также развернули фок. Снег был настолько густой, что наши палубы и кормовая часть корабля были им полны, и изза этого палубы были такими скользкими, что даже лучший моряк не мог удержаться на ногах. Бедные кирасиры выписывали забавные фигуры, в своих длинных плащах они перекатывались с одной стороны палубы на другую; так как изза большого веса артиллерии и припасов корабль очень сильно качало и в подошвах волн он скрипел, нужно было установить грот.
Снег усиливался, в полдень мы потеряли из вида все наши корабли. Мы палили из пушки каждые полчаса, ветер и море все сильнее бушевали, и мы зачерпывали довольно много воды, что заставляло все время держать помпы в работе. На следующее утро ветер переменился на южный, когда мы стояли в направлении на северо-восток в надежде найти хоть часть эскадры. Мы остановились на 3 часа, чтобы крепить такелаж.
15/26 декабря был сильный ветер с SbW, и через несколько часов все стихло, корабль лежал никак не управляемый, eго кормовой подзор сильно и часто ударялся о волну. Офицеры и матросы поняли теперь разницу между тем, как корабль ударяется о грунт и о волну, и признли, что это похоже на то, что было в Эльсиноре.
Мы продолжали палить ночью из пушки, а наутро увидели впереди парус корабля, у них слышали выстрелы наших пушек, а когда они заметили нас, то легли в дрейф. Приблизившись, мы поняли, что то был [фрегат] «Африка». Они нам сказали со шлюпки, что изза поломки руля все их хлебные запасы испортились [вероятно, вымокли]. Мы держались вместе до 18/29 [декабря]. В полдень перед нами открылся залив Леостофт379, и мы тотчас же подняли паруса в надежде увидеть землю, что и случилось через несколько минут после захода солнца. Мы уменьшили паруса и до шести шли по направлению к берегу, потом легли в дрейф, чтобы дождаться «Африку», и этот фрегат мог бы к нам присоединиться. В 10 вечера я приказал сделать сигнал ставить паруса и повернуться другим бортом под ветер, думая, что мне ответят пушкой на мой сигнал. Я часто посылал узнать причину, почему не было сигнала. Мне отвечали, что скоро все будет сделано, однако прежде чем выстрелили, прошли 50 минут, и это было причиной того, что [фрегат] «Африка» потерял нас из вида.
Я был так недоволен поведением моего капитана, который продолжал жаловаться на гнилость корабля, часто приносил мне куски гнилого дерева в руках, показывая его офицерам и матросам, он также мешал выполнению всяческих обязанностей, поэтому то, что не были даны сигналы, случилось по его небрежению. Я приказал ему прекратить исполнение обязанностей капитана до момента, когда корабль прибудет в порт, он выслушал это с величайшим , только попросил разрешения поблагодарить меня. Сделав это, он отправился спать, думая, что ему посчастливилось освободиться от своих обязанностей380.
На следующее утро «Африки» уже не было видно381. В 3 часа пополудни мы были вблизи Дувра и легли в дрейф, чтобы к нам могла подойти лодка, с которой я отправил письмо его превосх. господину Мусину-Пушкину382, чтобы сообщить ему о своем прибытии и о том, что я разлучился с эскадрой и что я должен как можно скорее прибыть в Плимут, который был назначен местом рандеву эскадры на случай разлучения.
При попутном ветре мы проследовали через пролив и на следующий день были рядом с Бичи-Хед383, а день спустя увидели остров Уайт. Ветер переменился на западный. Я попробовал идти к Спитхеду, но ветер поменялся на северо-восточный, я сделал еще попытку направиться в Плимут и дошел до Портленда, когда ветер опять поменялся и начал дуть на WSW. Мы дрейфовали всю ночь, и на следующее утро ушли к острову Уайт. В 8 утра увидели мыс Данноуз384 на расстоянии от нас в 5 лиг. В 6 вечера того же дня мы встали на якоре в Спитхеде.
21/1 января 1770 г. На следующее утро я как раз собирался спуститься на берег и ожидать адмирала, когда капитан английского военного корабля встал почти у моего борта, я вышел на мостик, когда офицер заговорил со мной и сказал, что он прибыл сообщить мне, что адмирала нет в Спитхеде, но что он оставил приказы обращаться с нами со всем почтением так, как с его военными кораблями, он также хотел узнать, собираюсь ли я салютовать. Я ответил, что я собирался сойти на берег выразить свое почтение командующему офицеру и договориться о количестве выстрелов [салюта], которые должен получить в ответ. Капитан Филдинг ответил, что согласно отданным приказам надо отвечать на 2 выстрела меньше. Я повторил его слова:, и капитан Филдинг ответил: «Да, на два выстрела меньше». С самого начала я пригласил его подняться на борт*, ([на поле приписано:] *намереваясь салютовать ему как капитану девятью выстрелами*), но он вежливо отказался, так как считал, что это задержит мой спуск на берег. Он увидел мою шлюпку, которую я приказал привязать к кораблю.
В соответствии с моей инструкцией я спустил свой флаг, как только мы вошли в Северные моря (N. seas) и корабли моей эскадры также спустили вымпелы.
Я поэтому имел установленными только флаг (еnsign) и гюйс. Я тотчас же приказал, чтобы, как только корабль разблокирует мой бот, салютовать вице-адмиральскому флагу 13 выстрелами, что и было сделано, а в ответ были выпущены 11.
Как только я спустился на берег, я отправил следующее письмо его превосходительству Мусину-Пушкину:
«Не Тронь Меня», Спитхед, 22/2 января 1770 г.
Сэр,
Ветер, на котором мы понеслись после Дувра, продолжался не достаточно долго, чтобы можно было достичь Плимута, поэтому мы вернулись к этому порту [якорной стоянке Спитхед] прошлой ночью, и я опасаюсь, что нам будет необходимо войти в гавань, чтобы осмотреть днище корабля. Офицеры и нижние чины все еще предполагают, что корабль действительно ударялся о песчаное дно при Эльсиноре, это противоречит моему мнению, но, если что-то серьезное произойдет по другой причине, винить будут меня. Так как, по всей видимости, нам придется ждать остальных судов эскадры, это можно сделать без потери времени. Кроме того, если «Святослав» прибудет, на нем необходимо будет разгрузить чугунный балласт и переместить его по моим указаниям, чтобы он лучше шел под парусами. Я с сожалением сообщаю Вашему превосходительству, что поведение офицеров, не обращающих внимания на сигналы и не имеющих должных навыков, является единственной причиной того, что со мной не пришла оставшаяся часть эскадры. Я надеюсь, что существует возможность отправить больных в госпиталь Хаслер385 для того, чтобы проветрить корабли, привести их в порядок и содержать их в чистоте, так как на борту находится на 150 человек больше, чем положено по комплекту, не говоря о значительном числе сухопутных офицеров с багажом, седлами и личным снаряжением кирасиров.
Имею честь оставаться
Д. Э.
Переведено386.
На третий день после моего прибытия появился русский курьер, посланный в Плимут и ожидавший, что я прибуду туда. Он привез мне пакет со следующим письмом от его сиятельства графа Панина:
Санкт-Петербург. 20 ноября/1 декабря 1769 г. 387
Я получил, сэр, оба письма, которые Вы удостоили меня честью написать из Эльсинора 19 и 26 прошлого месяца. Я представил их Ее императорскому величеству, как и рапорты, которые Вы мне написали относительно состояния кораблей, с которыми вы прибыли на тот рейд.
Хотя медлительность тех, что оставались позади, лишила нас удовлетворения узнать, что все Ваши объединенные силы собрались в месте рандеву и что Вы должны поднять паруса со всей Вашей эскадрой, чтобы продолжать Ваше плавание, мы имеем не меньше причин для одобрения Ваших стараний и усердия, показанных Вами на благо службы. Ее императорское величество в этой связи в особенности выказала удовлетворение и приказала мне сообщить Вам от ее имени, что она одобрила шаги, согласованные Вами и господином Философовым, ожидать 8 или 10 дней остальных судов Вашей эскадры и после того отправляться с ними или без них, для того чтобы привести эскадру в какой-либо порт в Англии, где Вы будете ожидать следующих приказаний от двора.
В соответствии с полученными известиями, с тех пор как я Вам писал об этих судах, «Африка» и «Святослав» оказались на плаву в хорошем состоянии на пути к Зунду, поэтому я надеюсь, что они присоединятся к Вам до Вашего отбытия из Эльсинора, или по меньшей мере они Вас догонят в одном из английских портов. Таким образом, сэр, Вы можете ожидать их там. Что касается «Чичагова», Вам незачем думать о нем, мы слышали, что он разбился у берегов Швеции, люди с него спаслись, а также некоторая часть его грузов. [Корабль] «Тверь», который добрался почти до рейда Данцига, изза того что лишился мачты, вернулся в Ревель, за этот поступок офцер в настоящее время предстал перед военным судом и ему будет определено образцовое наказание388. Уже слишком поздно для этого корабля отправляться следом за Вами до весны, но этот корабль еще к Вам вернется.
Я получил от императрицы приказания дать Вам знать настоящим письмом, что Вы, сэр, после того как произведете необходимый, по Вашему мнению, ремонт кораблей, прибывших с Вами в Англию, продолжите плавание, назначив рандеву в том месте, которое Вы, сэр, сочтете достойным для тех, кто останется позади, или для тех, кто, прибыв после Вас в Англию, будет там оставаться для некоторых починок. Мы хорошо понимаем, что Вы окажетесь в Средиземноморье только с частью Ваших сил, мы не сможем ожидать того же эффекта, как если бы Вы пришли со всеми, но Ее императорское величество только требует этого, и она уверена, что Вы это исполните.
Существуют средства, которые я собираюсь объяснить Вам для того, чтобы обеспечить некоторым образом количество Ваших кораблей. Я придерживаюсь мнения, что Вы правильно поступите, наняв их, где найдете. Этот пункт в Вашей инструкции оставлен на Ваше усмотрение, и граф Орлов имеет приказы прислать необходимые патенты. Эту помощь мы можем скорее получить.
Я повторяю Вам, сэр, то, что имел честь сказать и устно, что любое судно эскадры адмирала Спиридова, которое Вы встретите на пути, Вы должны принять под свое командование и заставить его сопровождать Вас в Вашем походе к месту назначения. Ваш опыт и Ваше усердие являются для нас залогом того, что Вы не упустите ничего, чтобы добиться лучших преимуществ из Вашего положения дел, поэтому при любой ситуации Вы можете во всем действовать с уверенностью в том, что получите апробацию Ее императорского величества.
Я заканчиваю с искренней уверенностью в успехе Вашего предприятия и полагаю мои заверения в величайшем удовлетворении, с чем и остаюсь
граф Н. Панин
На основании параграфа вышеприведенного письма я решил нанять какой-нибудь английский транспорт в особенности потому, что я знал, что должен иметь суда для перевозки провизии и вооружить их после того, как войду в Средиземное море. На письмо графа я написал ответ с описанием своего плавания.
«Не Тронь Меня». Спитхед. 23 декабря/3 января 1770 г.389
Его сиятельству графу Панину.
Monseigneur,
Я имею честь сообщить Вашему сиятельству, что после той большой удачи, которая позволила провести все корабли и суда через пролив Каттегат, я тешил себя надеждой, что более половины трудностей уже преодолены, но имел несчастье разлучиться со всем флотом и они, кажется, друг с другом. В ночь после того, как мы миновали Сконе, от нас разлучился транспорт «The Providence & Nancy», но я предполагаю, это было сделано намеренно. На следующий день мы увидели норвежские берега и стояли к западу всю ночь, но изза силы течения при свете дня мы оказались всего-то в расстоянии двух лиг от Сконе. Течение было на удивление столь сильным, что «Не Тронь Меня» не без труда мог бы вырулить, и поскольку ветер усиливался с северо-запада, я подумал, что лучше поискать безопасный порт, опасаясь, что нас потянет назад в коварный пролив Каттегат. Поэтому я приказал дать сигнал удаляться к Гётеборгу, но, когда мы были в трех лигах от порта в надежде оказаться в безопасности до темноты, ветер успокоился, что поставило нас в рискованную ситуацию изза течения и отсутствия якорных стоянок (anchoring ground). Но вскоре ветер подул от берега и унял наше беспокойство, мы прошли Сконе ночью.
На следующий день 12/23, так как ветер опять переменился, я попробовал достичь Флеккерёй в Норвегии. Я, соответственно, расправил паруса на «Не Тронь Меня» и взял лоцмана в надежде добраться туда до наступления ночи, но «Святослав» и «Африка» были так далеко за нами с подветренной стороны, что я отпустил лоцмана и приложил все усилия, чтобы собрать эскадру, все суда которой в 11 вечера еще были от меня недалеко, но с этого времени до двух ночи ветер менялся, пока не установился в северо-восточном секторе и дул со снегом. При свете дня я потерял из вида «Святослав», хотя с момента, когда ветер стал попутным, мы шли при зарифленных марселях. Это не удивило меня, так как командор Барш обычно днем держался неподалеку, но в течение ночи сильно отставал. Для лоцмана мистера Гордона было невозможно оставаться на палубе и днем, и ночью. Так что со стороны командора Барша это делалось намеренно. В то же время у нас было поднято так мало парусов, что кораблю было трудно лавировать, от того мы испытывали такую качку, что падали переборки моей каюты. Но поскольку на рассвете ветер усилился и оставался попутным, этот ветер (как бы того ни желал по своей лености командор) не дал ему возможности зайти в норвежский порт, так что он был вынужден двигаться вперед.
На следующий день фрегат «Африка» в полдень дал сигнал бедствия, но ветер менялся так часто, что только к семи вечера мы смогли подойти к нему и окликнуть (волна была слишком высокой, чтобы спускать шлюпку). С «Африки» сказали, что у них сломался румпель в оголовке руля, но они нашли на его место другой и были в состоянии следовать за нами. На следующий день продолжал дуть попутный ветер, мы увидели берег Ютландии, и в 11 ночи эскадра вся была впереди нас по сигналу, а я намеревался их так при попутном ветре и держать перед собой. Из-за того что ветер усиливался, мы зарифили и убрали все наши марсели и грот и на всю ночь оставались только с поднятым фоком. К двум часам ночи ветер усилился до штормового с густым снегом, и снег на кормовой галерее доходил до верхушек окон. Мы миновали «Саратов», у которого верхние паруса были подняты. Под утро мы услышали выстрелы как сигналы бедствия, на рассвете поняли, что это были «Саратов» с пинком «Св. Павел», только они и были видны, хотя в самом деле изза густого снега мы могли видеть не более полумили окрест. На «Саратове» продолжали палить, и, поскольку его паруса были порваны, они, вероятно, претерпевали большое бедствие, но не в наших силах было оказать им помощь, не подвергая опасности себя; и ни одна шлюпка не могла уцелеть в такую высокую и короткую волну. На «Саратове» марсель был поднят наполовину, но разорван, нижние прямые паруса разорванными свисали на снастях. Мы наблюдали за ними в этом положении до полудня, когда потеряли «Саратов» из вида390. Мы сократили паруса, убрав фок, но через палубу перекатывалось столько воды и наших неопытных моряков так мотало из стороны в сторону, что вскоре мы были вынуждены установить снова наш фок.
Через короткое время после этого мы потеряли из вида и «Св. Павел». Около полуночи шторм ослаб и ветер переменился на западный, прояснилось, и я надеялся увидеть часть эскадры, но утром не увидел ни одного из судов. Это стало несчастным ударом, так как я мало ожидал потерять их при попутном ветре в особенности потому, что мы держались вместе при противном ветре. С надеждой все-таки найти их я развернулся и пошел тем же курсом назад, уповая на возможность встретить их. Мы крейсировали с 14 до 16го и по ночам стреляли раз в час. 16го мы увидели «Африку» к юго-западу от нас, и так как этот фрегат шел самым последним в эскадре, я имел основания заключить, что остальные корабли уже прошли мимо меня. Я спросил офицеров с «Африки», знают ли они что-либо о других кораблях, но они ответили, что не видели их с того момента, как покинули Ютландию, они порвали брюканец391 и думали, что их хлеб и большая часть их сухой провизии испорчена.
Мы продолжали продвигаться под малыми парусами до того момента, как вышли на широту Ярмута, затем подтянули паруса, чтобы достичь Лоустофта, это и случилось на закате. Мы уменьшили паруса, когда [фрегат] «Африка» был чуть позади нас, и дали сигнал следовать нашим курсом. В 10 вечера мы увидели огни Лоустофта и поставили паруса, чтобы держаться подальше от мели; в три часа утра дали сигнал остановиться, ноне увидели «Африки». В ожидании «Африки» мы дрейфовали слишком долго, и стало опасно, что нас отнесет к Фламандской гряде. Нас и в самом деле сносило в сторону мелководья, и это не на шутку нас обеспокоило, так как ветер был сильный. При свете дня мы подняли паруса, в 10 увидели церковь Кале, а в 3 пополудни оказались при Дувре. Здесь у меня появилась возможность отправить письмо его превосходительству господину Мусину-Пушкину, и в тот же день мы в безопасности добрались до Спитхеда, в одиночестве, без других судов моей эскадры.
Так как ветер был попутным, я пребывал в ежечасном ожидании новостей об их прибытии, учитывая, сколько времени я потерял в ожидании и в поисках этих судов. Мне очень жаль иметь случай сообщить Вашему сиятельству, что мои капитаны едва ли когда-либо подчинялись моим сигналам; если бы они это делали с самого отхода из Кронштадта, то по меньшей мере половины, а то и всех неприятностей, совершенно очевидно, можно бы было избежать. Конечно, некоторые допущения можно сделать для людей, не привыкших к чужим и бурным морям, к длинным ночам и приливным волнам, они не знали, как к этому привыкнуть, и ни офицеры, ни матросы не могли переносить сырой погоды. Матросы привыкли носить тонкие шерстяные перчатки, а это делает их изнеженными, так что, когда их посылают наверх на реи, их пальцы деревенеют от холода, и пользы от них мало, так что они с трудом могут самих себя спасти от падения за борт.
Я никогда не смогу дать более значительного подтверждения моему рвению служить Ее императорскому величеству, чем проведя «Не Тронь Меня» в столь опасное время года после рапортов о том, что корабль 14 раз ударялся о грунт и что его ветхость внушает офицерам и команде постоянные опасения, после их обвинений в моем безрассудстве. Однако, пользуясь тем, что мы находимся в месте, где можно осмотреть днище корабля и, если что-то обнаружится, для исправления корабль можно поставить в док. Здесь также нужно выполнить все работы конопатчиков и некоторую кузнечную работу, которая была упущена в Кронштадте. Прошу Ее императорское величество оказать мне честь увериться в том, что я сделал все, что в силах офицера, хотя ветер и прибой – два сильных врага, с которыми трудно иметь дело, однако я с уверенностью говорю, что не сдался ни на дюйм. Датчане, которые являются старейшими моряками севера Европы и думают, что они лучшие мореплаватели, чем русские, никогда не пробовали пройти к Дувру в это время года, они всегда обходят северным путем, и российскому флоту еще зачтется, что он прошел этот путь в декабре.
29 декабря 1769/9 января 1770 г. Поскольку ветер оставался попутным, я не отправлял зашифрованных писем в надежде дать Вашему сиятельству некоторые сведения об эскадре. Я имею удовлетворение сообщить Вам, что «Святослав» в Спитхеде, «Саратов», «Надежда» и пинк «Св. Павел» – при Дувре, и я их вскоре здесь ожидаю, «Африка» потерял свой руль при Нортсанд-Хед392 и с трудом и затратой средств добрался до Ширнесса для ремонта393. Транспорт «Providence & Nancy» прибыл в Ньюкасл.
Я имел честь получить письмо Вашего сиятельства от 20 ноября с курьером, письмо наполнило меня глубочайшим чувством благодарности за высокую честь получения новых знаков одобрения от Ее императорского величества. Так как я хочу использовать того же курьера, чтобы отправить это послание в Лондон, я вынужден завершить послание и просить Ваше сиятельство уверить императрицу, что я продолжу свою службу с величайшим усердием, прилагая все свои худые способности. Таким образом, как только мое разбежавшееся стадо [scattered flock; слово «эскадра» зачеркнуто] соберется вместе, я почту за честь сообщить Ее величеству о своих намерениях. Что касается моего настоящего положения, то я пока не могу предложить никакого плана. Я имею честь оставаться
Д. Э.
Его превосходительству господину [Мусину-]Пушкину
«Не Тронь Меня», Спитхед, 29 декабря 1769/9 января 1770 г.
С тем же курьером, с которым я получил пакет Вашего превосходительства, я получил пакет также от его сиятельства монсиньора графа Панина. Поэтому я прошу Вас сделать мне честь отправить приложенное письмо в Санкт-Петербург, так как оно зашифровано, я оставляю на мнение Вашего превосходительства, послать его по почте или курьером, хотя я того мнения, что Ее императорское величество должна ознакомиться как можно скорее с тем, в каком состоянии находится ее эскадра, отправленная под моим командованием. Все говорит за то, что я тем не менее не смогу отправиться [в поход] до возращения экспресса.
Я не смогу отсюда отбыть, пока не введу «Святослав» и «Не Тронь Меня» в гавань и не определю людей на работы. У меня также есть весьма важный проект использовать признанное негодным судно «Северный Орел», а также план понижения «Святослава», но это трудно объяснить на письме. Если Ваше превосходительство сможет выделить время и окажет мне честь прибыть в Портсмут, это даст мне большое удовольствие и удовлетворение, но если нет, как только корабли войдут в порт, я буду иметь честь сам навестить Ваше превосходительство.
Пакет из Петербурга, который Ваше превосходительство переслали, принес мне высочайшее удовлетворение, так как в нем содержались новые знаки одобрения от Ее императорского величества394, выраженные в самом значительном тоне.
Имею честь оставаться Вашего превосходительства
Д. Э.
«Не Тронь Меня». Спитхед. 29 декабря 1769/9 января 1770 г.
Его превосходительству Мусину-Пушкину.
Я имел честь получить письмо Вашего превосходительства от 5го числа настоящего месяца и ожидал, поскольку ветер попутный, прибытия трех кораблей, которые были в Дувре. Что же касается «Африки», этот фрегат должен отправиться в Ширнесс или по реке Медуэй на ремонт и в док, так как он потерял свой руль. Относительно капитана «Саратова», сообщающего, что у них 108 дюймов воды, я считаю, что это случилось не изза течи, а потому что вовремя не работали помпы или правильно не откачивалась вода. Течь на нем происходит от некачественной обшивки корабля и изза плохой работы конопатчиков.
Я сожалею, что Ваше превосходительство дали капитану этого корабля повод остаться в Даунсе, так как я уверен, что он никогда и не предложит оттуда уйти, если его корабль в таком плохом состоянии, как он его представил. Но совершенно невозможно, чтобы он ремонтировался в Даунсе, так как, являясь старшим офицером, капитан может воспользоваться положением, чтобы задержать и другие суда. Даунс в это время года не является местом безопасным, особенно для людей, которые не понимают, как правильно управлять кораблем там, где есть приливы и отливы. Да и вероятность попутного ветра не стоит упускать*.
[На поле приписано:] *Я получил разрешение войти в гавань, но не могу этого сделать, пока «Европа» не выйдет в Спитхед. NB! «Европа» была одним из кораблей эскадры адмирала Спиридова, корабль получил повреждения, входя в Спитхед, и его принуждены были поставить в док. Контр-адмирал Елманов должен был вернуться на «Северном Орле», но тот был признан негодным*.
Со вчерашней почтой я отправил приказ капитану «Саратова» без всякого промедления продолжить движение в Спитхед с кораблями, находящимися при нем.
Я буду нуждаться в разной провизии на три месяца, я здесь заключу контракты на ее поставку по самой низкой цене, на какую договорюсь.
Прошу разрешения сообщить Вашему превосходительству, что ни я, ни русские офицеры не получили никаких воинских почестей ни от гарнизона, ни от доков. Я надеюсь, что Ваше превосходительство сделает относительно этого некоторые запросы, так как мы всегда получали салютацией такие знаки, когда были в Дании. Поэтому я почитаю своим долгом настаивать на каждом знаке уважения к офицерам Ее императорского величества в возможном объеме.
Имею честь оставаться и проч. Д. Э.
Через несколько дней я получил требуемые знаки уважения – гарнизон и караул салютовали мне, «Святославу» как главному кораблю и офицерам согласо их рангам395. Но солдаты морской пехоты не отдали честь.
По команде комиссии вышли приказы от английского правительства, позволившего принять больных эскадры адмирала Спиридова, которые по небрежению не содержались в чистоте и спали в непроветриваемых помещениях. Они были спущены на берег с очень тяжелой болезнетворной лихорадкой, все в паразитах, на их кораблях было такое зловоние, что было небезопасно даже подняться к ним на борт. Благодаря человеколюбивым приказам, уже отданным адмиралтейством, больные моей эскадры были взяты по моему первому обращению. Сострадание, проявленное офицерами Королевского госпиталя Хаслар к больным, трудно переоценить, их заботы и внимание были столь велики, что они переодели больных в чистое платье сразу при их поступлении в госпиталь, а то платье, которое стоило сохранить, было прожарено, чтобы вывести поразитов, а прочее сложено в кучу и сожжено.
Русские по своей природе имеют под кожей вшей396 и иногда им необходимо вытаскивать их иголками, и почти невозможно быть среди них и не завшиветь. Было не в моей власти вознаградить джентльменов из госпиталя так, как они того заслуживали или как бы я сам того желал, однако ради чести русских я отправил им банковский чек на 100 фунтов как знак моего почтения за их человечность. Русские заплатили бы втрое больше, если бы оплачивали визиты врачей и если бы не было госпиталя, куда их приняли397.
Как я знал, господин Пушкин обратился к английскому правительству за помощью в ремонте эскадры, и я начал проявлять беспокойство, когда же начнется ремонт, особенно после того, как написал в Военно-морской комитет (Navy Board) и отправил им список починок и замен, которые считал необходимыми. Однако я нашел больше трудностей, чем ожидал, так как не хватало доков принять русские корабли и доки использовали для британского флота.
Из моего наблюдения за «Святославом» и согласно мнению лоцмана мистера Гордона, казалось, что этот корабль невозможно поставить в строй, если не понизить его до двух палуб. В то же время я был уверен, исходя из его размеров, больших, чем у «Princess Amelie», что основная ошибка кроется в размещении чугунного балласта и в загрузке трюма в целом. Поэтому, проконсультировавшись со строителем и исследовав трюм (который у меня всегда вызывал подозрения), мы договорились, что ют корабля должен быть понижен так, чтобы сохранить возможности управлять кораблем, кривизна его борта, реи уменьшены до пропорциональных размеров, но мачты остались какими были.
Приближалось празднование дня рождения Ее британского величества и, желая выказать все знаки почтения моему суверену, я выпустил следующий приказ по моей эскадре:
От его превосходительства контр-адмирала Элфинстона, главнокомандующего эскадрой военных кораблей и прочих судов Ее императорского величества в отдельной экспедиции
Поскольку 7/18 настоящего месяца будет празднование дня рождения Ее британского величества, сим велено вам произвести пушечную пальбу по 17 выстрелов с каждого из ваших кораблей и расцветить суда флагами всех цветов в 8 утра указанного дня, и начинать пальбу сразу после того, как с «Не Тронь Меня» сделают первый выстрел, а это, в свою очередь, случится сразу после того, как английский флот закончит пальбу.
Отдан на борту корабля Ее императорского величества «Не Тронь Меня»
в Спитхеде. 1/12 января 1770 г.
Его превосходительству господину Пушкину
«Не Тронь Меня» 9/20 января 1770 г.398
Я имел честь получить письмо Вашего превосходительства с мистером Тулмином399, и я сожалею услышать, что мои соотечественники столь навязчиво требуют 220 фунтов стерлингов за проводку «Африки» в Ширнесс, но поскольку я должен совершить выплату, соизвольте, Ваше превосходительство, направить их ко мне, так как я буду судить, заслужили ли они столь непомерной суммы. Если же нет, то я отправлю их в Trinity House400. Что касается английского лоцмана, нанятого в Эльсиноре, то он был нанят только для проводки корабля по Северному морю до Пролива и на случай разлучения с эскадрой. Капитан Клеопин весьма виноват в том, что не держался в моем отряде, когда мы дошли до Лоустофта.
То, что я писал Вашему превосходительству вчера, к сожалению, оказалось правдой в том, что касается медлительности Navy Board. По смыслу приказа, присланного сюда, им кажется, что часть кораблей должна быть отправлена в Плимут, что не сильно заботило бы меня, если бы я мог разорваться между двумя портами. Но и в этом случае больных нужно оставить здесь.
Я поднимался на борт «Royal William», который понижали в последнюю войну, но на нем все еще сохраняются три дека. Я передал свое мнение по этому вопросу корабельному мастеру, который его одобрил, чтобы понизить «Святослав» таким же образом. Это сэкономит много средств и времени на ремонт. Отчет об этом будет отсюда отправлен в Navy Board. Остаюсь и проч. Д. Э.
Пока я ожидал определения английского правительства относительно ремонта моей эскадры, я отправил следующее письмо графу Панину:
«Не Тронь Меня». Спитхед. 11/22 января 1770 г.401
Его превосходительству графу Панину
Monseigneur,
Я имею честь сообщить Вашему сиятельству, что со времени прибытия «Святослава», «Саратова» и «Надежды» в Спитхед и «Африки» в Ширнесс (около Четема) я узнал из поданных командирами рапортов, что корабли очень пострадали во время последнего шторма в Северном море, и на основании рапортов английских мастеров, сделанных после тщательной проверки, их нужно поместить в док, кроме «Святослава»: по рапорту мистера Гордона, которого я произвел в лейтенанты и благодаря бдительности и заботам которого корабль и пришел сюда, «Святослав» не может продолжать плаванье в настоящем его состоянии, и почти чудо, что корабль добрался досюда.
Найдя корабли Ее императорского величества в столь плачевном состоянии, я просил его превосходительство Мусина-Пушкина сделать мне честь прибыть в Портсмут, на что он согласился, и я имел удовольствие с ним встретиться и получить его согласие на все мои предложения. Что касается «Святослава», то нет смысла отправлять его в дальнейшее плавание в настоящем его состоянии; на нем нет морских провизий, которыми запасались в Ревеле для заграничного вояжа, и едва ли найдется хоть один годный блок. Поэтому я предполагаю переделать его, сохранив три дека, уложив его чугунный балласт в оконечностях, как я это сделал на остальной эскадре, и убавив нижние реи. Когда эти перемены будут сделаны на «Святославе», он станет, по всей вероятности, единственным кораблем, на который я могу серьезно положиться. Я подниму на нем свой флаг, так как я все еще придерживаюсь мнения, сложившегося сразу, как я увидел этот корабль в Кронштадте, что его проблемы объясняются неправильной укладкой трюмов, я также передвину некоторые из сундуков со стрелковым оружием и сухопутной артиллерией, чтобы облегчить «Саратов» и «Не Тронь Меня» для прохода по Атлантическому океану.
То, что мы были вынуждены перегрузить эти слабые корабли, было основной причиной течи на них вместе с плохой тимберовкой, плохим железом, слишком малым размером железных болтов и прочими работами по дереву.
Когда я имел честь писать Вашему сиятельству из Копенгагена, я сообщил, что не хотел бы переделывать «Святослав» без особого на то повеления Ее императорского величества, но так как сейчас нельзя терять времени, я решился приступить к такой переделке как к единственному средству сделать корабль полезным.
Я приказал осмотреть помпы на кораблях, они оказались плохой конструкции, отверстия в помпах на линейных судах не больше, чем на английских фрегатах, и неудивительно, что вода в плохую погоду так быстро прибывает. Поэтому я заказал помпы новой конструкции, которые рекомендовал капитан Бентинк. Он старается их распространить на английском флоте, что, вероятно, ему будет сделать непросто, так как он капитан этого флота, но я уверен в их полезности и в их высшем качестве402.
Граф Эффингем403 присутствовал на демонстрации этого изобретения и передал мне экстракт решения, в котором говорится, что помпы при работе всего 14 человек выкачивают в одну минуту по две тонны воды404. Я надеюсь, что со временем они принесут громадную пользу при выкачивании воды из каналов в Кронштадте и для камелей405, используемых в Санкт-Петербурге для доставки судов на глубину.
На «Саратове» порох весь испорчен соленой водой, и за исключением пяти бочонков он будет заменен порохом с «Северного Орла». Когда открыли «Саратов», его гасписы (hawse-pieces) и несколько носовых тимберсов оказались гнилыми и требуют замены406.
Так как, вероятно, ко времени, когда я буду готов к выходу в море, в госпитале будет более 400 человек больных или выздоравливающих, которые не смогут исполнять обязанности, то по совету английского мастера я предложил снять на «Северном Орле» ют и бак, поставить фрегатские мачты и, оставив на нем только двенадцать 12-фунтовых [пушек], обратить его в госпитальное судно и взять с собою, поместив на него выздоравливающих. Это встретило всеобщее одобрение, так как такое судно будет весьма полезно в жарком климате и предотвратит в эскадре распространение заразы. Оно будет комфортабельным и для больных, и для начинающих поправляться. Этот фрегат также может служить по необходимости транспортом, если граф Орлов пожелает перевозить некоторое число греков с островов, помимо этого он придаст более внушительный вид моей маленькой эскадре.
И «Саратов», и «Не Тронь Меня» должны быть усилены и потребуют топ-ридерсы под орлоп-дек.
Что касается провизии, то я куплю все необходимое здесь на три месяца к моменту моего отплытия, и еще на три месяца провизия должна быть отправлена из Ирландии на риск подрядчиков, чтобы была мне доставлена без дополнительных сборов (free of all charges); господин [Мусин-]407 Пушкин постарается достать разрешения для них, чтобы разместить провизию на складах Его британского величества либо в Гибралтаре, либо в Маоне. Он же назначит человека комиссаром для получения время от времени грузов, тот будет наблюдать, чтобы грузы доставлялись в должном количестве и качестве.
Ничего пока не определилось с английским министерством в том, что касается ремонта кораблей, по этой причине я и не писал раньше. Я опасаюсь, что часть кораблей должна будет уйти в Плимут, так как здесь только один свободный док, но если придется так поступить, это так нас задержит, что лучше было бы остаться в России и сэкономить на расходах.
Все это крайне меня огорчает, особенно принимая во внимание, что я не получаю ни малейшей помощи в том, что делаю. Мое единственное облегчение и утешение проистекает от милостивого одобрения Ее императорским величеством того, что я уже сделал, и от моей собственной уверенности в том, что я делаю все возможное на благо службы всемилостивейшей государыне по советам, которые Ваше сиятельство дали мне.
Я предложил проект его превосходительству Мусину-Пушкину о найме некоторых транспортных судов, способных нести от 16 до 20 пушек. После того как они послужат транспортными, можно их купить, вооружить и направить в крейсирование против турок. Эти суда будут беспокоить неприятеля между островами Архипелага сильнее, нежели большие линейные корабли.
Это, конечно, будет стоить дорого, но этот транспорт мне нужен для того, чтобы перевезти дополнительное количество провизии, так как у нас нет причин ожидать большого или необходимого пополнения, когда мы займем нашу позицию.
Я имею честь послать Вашему сиятельству с этим письмом рапорты английских мастеров и капитанов судов моей эскадры. Последние вошли с представлением относительно порционных денег, которых вовсе недостаточно для их содержания, так как здесь припасы гораздо дороже, чем в России, особенно говядина и баранина. Они также жалуются на потери при промене денег на дукаты (по их словам, они платят по 2 рубля 65 копеек за каждый дукат), и это является дополнительным отягощением. Я сообщил, что до новых распоряжений государыни они будут получать порционные деньги вдвое*, [на поле приписано:] *и такие выплаты продолжались всем офицерам, пока они находились за границей*. Я нижайше прошу представить это как дело абсолютно необходимое для поддержания уважения к их званию, и я надеюсь, что они заслужат это в будущем тщательным исполнением своих обязанностей.
Английские лоцманы, которые провели лишившуюся руля «Африку» в Ширнесс, потребовали от его превосходительства Мусина-Пушкина не меньше 250 фунтов стерлингов. Я просил его превосходительство велеть им для оплаты обратиться ко мне. Командор Барш, когда он проходил Фламандские банки, выплатил двум французским рыбакам за два часа пребывания на его корабле 80 фунтов стерлингов408.
Офицеры сухопутных сил просили меня уплатить им также все должное, что я и собираюсь сделать, хотя не имею никаких на то инструкций. Капитан и офицеры «Святослава» просили меня также уплатить им не в счет 4-месячное жалованье, всемилостивейше пожалованное им Государыней, когда они были в эскадре адмирала Спиридова, что я им выплачу, дабы уравнять их по выплатам с офицерами моей эскадры.
Пинк «Св. Павел» пришел в Плимут с тридцатью больными. Вчера транспорт «Providence & Nancy» пришел из Ньюкасла в Спитхед без единого больного на борту. Это, без сомнения, можно приписать особой заботе офицеров, содержащих и корабль, и солдат в чистоте, а также требованию всем находиться в дневное время на палубе. Это также является причиной столь большого различия между «Святославом», «Саратовом» и «Не Тронь Меня», где потери людей умершими и больными были более чем 20 к 1. Хотя у меня на «Не Тронь Меня» находилось на 50 человек больше (помимо большего числа офицеров), чем на тех кораблях («Саратове» и «Святославе»).
Я приказал пинку «Св. Павел» присоединиться ко мне, чтобы я всех мог иметь под присмотром, но боюсь, что я должен буду отправиться в Ширнесс за «Африкой», там капитан совсем беспомощен. Не соизволит ли Ваше сиятельство в следующем [послании] предоставить мне все распоряжения Ее императорского величества, которые покажутся необходимыми, а также и Ваши советы на будущее, которым я буду скрупулезно следовать.
Я нахожусь в ожидании получить казармы для отдыха солдат, так как рядовые были в большой тесноте в течение трех месяцев. Капитан «Северного Орла»409 умер, и ему оказали все военные почести, какие можно было оказать в гарнизонном городе.
Имею честь оставаться преданным и проч.
Д. Э.
Я просил начальника порта Хьюса разрешить «Не Тронь Меня» войти в гавань, так как слышал, что у них имеется приказ принять нас. Я объяснил ему свои основания, на что на следующий день получил от него следующее вежливое письмо:
Портсмут. Судостроительная верфь. 27 января 1770 г.
Сэр,
Я не получил сегодняшней почтой никаких приказов относительно кораблей Ее императорского величества, состоящих под Вашим командованием, но так как Вы весьма заботитесь о том, чтобы российский военный корабль «Не Тронь Меня» вошел в гавань, чтобы произвести некоторые работы, которые только там можно выполнить и которые абсолютно необходимо произвести до того, как этот корабль сможет продолжить плавание, я выслал лоцмана, чтобы ввести его в порт, если ветер и погода позволят это сделать.
Ваш преданнейший слуга
P. Хьюс.
Контр-адмиралу Элфинстону.
Около 2 февраля, через месяц после моего прибытия, я получил следующее письмо от [господина] Мусина-Пушкина, и комиссар Хьюса мне сообщил, что только один из моих кораблей может быть поставлен в док, так как один из главных доков находится на ремонте и наступило время года, когда сторожевые корабли ставятся в доки, и что, если я хочу поставить в доки больше кораблей, я должен отправить их в Плимут410. [Зачеркнуто:] *На следующий день я получил письмо от его превосх. Мусина-Пушкина, которое последовало вместе с письмом от лорда-комиссара Адмиралтейства и касалось починки моей эскадры, каковая была задержана на месяц*.
Контора Адмиралтейства, 30 января [1770 г.].
Сэр,
Сэр Эдвард Хок представил лордам Адмиралтейства411 Ваше письмо от 24 настоящего месяца с требованием немедленно приказать от имени лордов Адмиралтейства, чтобы отправили на ремонт российские военные корабли эскадры контр-адмирала Элфинстона, которые в этом нуждаются. То же требование было передано в Комиссию по флоту в дополнение к бумаге от контр-адмирала, содержащей перечень работ, которые тот считает необходимыми исполнить на означенных кораблях, и предложения о том, чтобы прежде всего «Святослав» был уменьшен до двух с половиной деков. Соответственно, лорды Адмиралтейства получили рапорт, что исполнение всех работ, упомянутых контр-адмиралом Элфинстоном, приведет к большому перерыву в работах [с флотом] Его величества, производимых в Портсмуте, и к большому ущербу королевской службе. Что же касается «Святослава», то предложенные изменения не заслуживают времени и затрат, которые на это потребуются, и поэтому лорды придерживаются мнения, что для этого корабля будет лучше, если его только облегчат, убрав часть пушек верхнего дека*, [на поле приписано:] *чтобы уменьшить его мощь, уменьшая его мачты, не зная его размеров или пропорций мачт*, и укоротив мачты. Вследствие этого лорды Адмиралтейства указали Navy Board это и произвести. Также с другими кораблями нужно обеспечить работы конопатчиков. На тех же кораблях, которые будут заведены в доки, как это требуется, остановить течь и устранить неисправности, но таким образом, чтобы подготовить их к дальнейшему следованию, не производя значительных починок.
Исходя из решения комиссии по превращению «Северного Орла» в госпитальный корабль, милорды указали Navy Board сделать это судно пригодным для данной службы, если, конечно, его неисправности не таковы, что для их устранения придется потратить много сил на ремонтные работы.
Вот все, что я могу сообщить относительно решения милордов для Вашего сведения. Имею честь оставаться Вашим преданным слугой
Филип Стивенс
Его превосходительству господину Мусину-Пушкину,
полномочному министру России
Примерно в это время господин Мусин-Пушкин отправил мне следующее письмо из Санкт-Петербурга от его сиятельства графа Панина, датированное 21 декабря 1769/1 января 1770 г.:
Как было мне сообщено, сэр, о том, что сухопутные войска, следующие на судах Вашей эскадры, требуют определенных денежных выплат на неотложные нужды, так как ничего не было предписано Вам в отношении этих людей в Ваших инструкциях, я настоящим письмом позволяю Вам передать командирам корпусов из военной кассы, предназначенной Вам на чрезвычайные расходы, сумму в 5000 рублей [на поле уточнено:] *1000 *, необходимую для этой цели, и даже более, если потребуется на служебные нужды, будьте так добры, считать это, сэр, немедленным приказом от двора412. И, наконец, чтобы возместить суммы из Вашей армейской кассы, оставляем на Ваше усмотрение обеспечить возврат, написав в первом же порту, в который войдете, чек на такую же сумму на меня или господина Мусина-Пушкина, министра императрицы в Лондоне. Офицеры командного состава войск получат деньги от Вас и сами с их помощью обеспечат нужды своих корпусов, хотя с этим обязательством они подотчетны коллегии, в чьем ведомстве состоят. Я надеюсь, что это письмо найдет Вас счастливо продолжающим Ваше плавание, что у Вас есть удовлетворительные новости, чтобы мне сообщить относительно хорошего состояния Ваших кораблей, которые могли уже к Вам присоединиться. Я имею честь оставаться с особым удовлетворением, сэр, Ваш покорнейший слуга
граф Н. Панин.
Поскольку теперь было определено, какие починки и изменения нужно сделать соответствующим кораблям эскадры, и было дано дозволение поставить в док только один корабль, было решено, что более всех в этом нуждается «Саратов». Как мы убедились, открыв его корму, гасписы и деревянные части на нем были гнилыми. Я очень бы хотел поставить в док «Не Тронь Меня» и «Святослав», поскольку на последнем днище обросло, так как его никогда после его спуска на воду не очищали. Но я мог только обеспечить им большое килевание. А так как «Саратов» оставался все еще в Спитхеде, я обратился к Navy Board со следующим письмом:
Портсмут, 4 февраля 1770 г.
Джентльмены,
Несмотря на приказы, недавно отправленные в Портсмут для каждого корабля Ее императорского величества, следующего под моим командованием и нуждающегося в постановке в док и приведении в такое состояние, чтобы он мог продолжать плавание, я все еще сталкиваюсь с отсрочками изза того, что «Саратов» не получает разрешения войти в гавань до тех пор, пока «Не Тронь Меня» и «Святослав» не покинут ее, но ни тот ни другой не будут поставлены в док. Я прошу разрешить «Саратову» войти в гавань, чтобы снять пушки и припасы и подготовить его к постановке в док.
Так как согласовано не понижать квартердек и гакаборт «Святослава», я должен просить, чтобы этот корабль только сохранил возможность лавировать. Его гакаборт столь высок, тогда как верхняя каюта убрана, что он сможет удержать столько ветра, сколько обстененный марсель. Он оказался самым увальчивым кораблем, какой я когда-нибудь видел, и когда он шел против ветра, то уваливался под ветер.
Я прошу принять во внимание, что 32-пушечный [фрегат] «Надежда» будет, как я надеюсь, починен без постановки в док, я совсем не хочу делать того, что безотлагательно не требуется. Имею честь оставаться, джентльмены, Вашим
Д. Э.
Главным офицерам флота Его королевского величества. Лондон
Когда я вернулся в порт, следующей почтой я получил ответ:
Морское министерство (Navy Office). 5 февраля 1770 г.
Сэр,
Возвращаясь к Вашему вчерашнему письму, мы сообщаем Вам, что мы приказали комиссару Хьюсу отдать приказ, разрешающий российскому военному кораблю войти в гавань при следующем приливе так, чтобы он смог подготовиться к постановке в док, и если возможно, не задерживать постановку в док кораблей Его величества, а также избежать того, что док окажется занят дольше возможного. Что касается изменений на «Святославе», которые Вы хотите сделать, мы не имеем полномочий приказать, чтобы их произвели. Мы остаемся, сэр, Вашими преданными слугами
G. Cockburne
G. Williams
E. Mazin.
Контр-адмиралу Элфинстону, главнокомандующему кораблей Ее императорского величества в Портсмуте.
На следующее утро «Саратов» вошел в гавань. Пока он находился в Спитхеде, на нем установили вахту, давая утренний и вечерний выстрелы с того момента, как «Не Тронь Меня» вошел в порт, и он так делал с момента, как пришел в Спитхед. Поэтому, когда «Саратов» вошел в гавань, он продолжал палить вахтенный выстрел того, как [стрелял] английский командующий офицер, как обычно, и как всегда делали военные корабли. На следующее утро капитан Роберт Хьюc413, старший офицер порта, прислал одного из своих лейтенантов сообщить мне, что он уведомит Адмиралтейство относительно моих кораблей, дающих утренний и вечерний выстрелы и звонящих в колокола в гавани, если я не пообещаю воздержатся от этого в будущем. Из боязни ошибок в посланиях я отправил ответ с лейтенантом, написав, что почту за честь явиться перед командующим офицером порта, что я и сделал. Я сказал, что я не могу дать обещание прекратить утренние и вечерние выстрелы, так как я это делаю с момента моего прибытия, но в особенности изза того, чтобы нас принимали и уважали как военные корабли, принадлежащие императрице, и даже как британские линейные корабли, которые устанавливают дозор в каждом порту в мире, и чтобы мне самому были оказаны воинские почести как главнокомандующему.
Но в том, что касается колокольных звонов, это производилось по незнанию и будет в будущем прекращено.
Капитан Хьюc, поскольку это входило в его обязанности, без сомнения, ознакомил с моими доводами Адмиралтейство.
Как только я покинул Портсмут, я отдал приказы в мое отсутствие не палить из вахтенных пушек до следующих приказов. Я давно хотел отправиться в Лондон, чтобы заказать провизию и объяснить сэру Томасу Слейду414 переделки на «Святославе», с которыми он согласился.
Поскольку я был в городе, господин Мусин-Пушкин думал, что будет правильным представить меня их королевским величествам в качестве российского адмирала, и я был всемилостиво принят королевской четой415. Я оставался в Лондоне 10 дней и все устроил в отношении запасов сухой провизии и медикаментов из Аптекарского ведомства (Apothecary Hall416), на которые я получил скидку, оплатив на месте, а не взяв в кредит. Я тем сэкономил 25% помимо того, что получил лучшие лекарства.
Вечером того дня, когда я вернулся в Портсмут и это стало известно российским офицерам, пушки с «Не Тронь Меня» стали вечером палить при смене вахты еще до того, как я вспомнил об этом. «Саратов» был поставлен в док в мое отсутствие, и капитан «Не Тронь Меня»417 не знал о приказах, которые я оставил относительно вахтенной пальбы. На следующее утро вице-адмирал Гири418 отправил капитана Филдинга ко мне с посланием, чтобы я не давал утренних и вечерних выстрелов. На это я ответил, что не мог их отменить, пока не получу ответа от российского министра, в особенности потому, что нас принимают как императорские корабли. Адмирал отправил мне еще послание (вследствие моего ответа), сообщив, что он имеет приказы вывести мои суда из гавани, если я не отменю утренние и вечерние выстрелы419.
С возвратной почтой я получил ответ от господина Пушкина, советующего прекратить [пальбу], с чем я тотчас же согласился. Вскоре, когда часть моих кораблей была почти готова выйти в Спитхед, я получил третье послание от вице-адмирала Гири через его капитана Филдинга. Вице-адмирал желал знать, что я намерен делать, когда я встану в Спитхеде. В моем ответе на его послание, которое я считал преждевременным, я сообщил, что не могу дать ему положительного ответа через капитана Филдинга. Я тотчас отправил своего офицера со следующей нотой: «Контр-адмирал Элфинстон приветствует вице-адмирала Гири и имеет честь сообщить ему, учитывая послание, переданное через капитана Филдинга, будет ли он делать утренние и вечерние выстрелы, когда встанет в Спитхеде. Ответом на это послание может служить то, что если дело не касается чести российского флага, которую он как офицер на этой службе должен защищать, то, поскольку в Спитхеде он должен быть под тем же командованием, что и в гавани Портсмута, он будет делать то же, что делает и сейчас». В тот же день я имел честь получить следующую записку от вице-адмирала Гири: «Вице-адмирал Гири приветствует мистера Элфинстона, он получил его карточку, которая принесла ему большое удовлетворение в связи с тем, что он намерен делать в Спитхеде то же, что и в гавани, когда это касается постановки и отдачи вахты. Адмирал Гири всегда готов предоставить любое содействие, какое в его власти, кораблям и офицерам Ее императорского величества всея России».
Хотя я не должен был быть столь щепетильным в вышеупомянутом деле, мне все же сказали некоторые мои друзья, что английское министерство было очень недовольно и что я причинил в их глазах себе вред изза этого дела о пушечной пальбе420.
До того как мы покинули Россию, я предвидел, что могу столкнуться с некоторыми трудностями относительно салютации, которую, как я знал, каждый офицер Британского флота очень ревностно соблюдает, что во всех случаях делал и я. Поэтому я и писал графу Панину, что, поскольку я был британским офицером, я прошу дать мне относительно салютации полные и определенные инструкции, так как мне предстоит играть весьма сложную роль. Однако я никогда в жизни так не удивлялся, как когда получил в ответ параграф о «соглашенности между» российским и британским дворами дружественным и секретным «образом, чтобы с обеих сторон заблаговременно приняты были надлежащия меры к упреждению всяких о салютации требований и споров между взаимными эскадрами и кораблями». Я понимал, что было почти невозможно даже по этому соглашению предотвратить встречу с британскими военными кораблями, и я едва мог предположить, чтобы любое Адмиралтейство приняло бы это как приказ британским военным кораблям избегать кораблей другого государства в «тесных морях» (in the narrow seas)421 для того, чтобы не требовать почестей, которые полагаются Британскому государству, и что такие приказы были бы даны согласно отмеченным выше соглашениям между двумя дворами422. Офицеры обоих государств были поставлены в весьма сомнительное положение, так как и те и другие должны были избегать друг друга, но ведь бывают случаи, когда корабли не могут избежать встречи! Когда от правил салютации отказались в отношении французов с начала вражды с американцами, то администрация не учла того, сколько это стоило пролитой крови.
Но возвращаюсь к подготовке моей эскадры. На это я тратил все свое время, забывая о еде, и мои вечера были заняты ответами на письма или написанием писем в Россию, что требовало особых условий и ожидания, пока они будут расшифрованы или пока мои письма будут зашифрованы.
Просмотрев порох, который должны были выгрузить из всех кораблей в военные магазины Портсмута (что принято для всех кораблей, в особенности для тех, которые стоят на ремонте), я нашел большую часть пороха испорченным. Но так как русские берут больше пороха в сравнении с нами, и притом они забирают на борт каждого корабля больше пороха на случай нужд для армии, я обнаружил достаточное количество пороха (вместе с тем запасом его, что был на «Северном Орле»), оставшегося у моей эскадры после того, как 400 бочек были признаны негодными. Я раздобыл большое количество, не упуская возможности привести и остальной порох в хорошее состояние.
Поскольку я не мог отправить нашу собственную артиллерийскую команду в британские магазины, мне сказали, что если я обращусь в Артиллерийское управление (Board of Ordnance) и заплачу за работу, то весь порох будет просушен и правильно переложен.
Мы все были удивлены, обнаружив, насколько плохи были пороховые бочонки, так что, когда их катили, порох высыпался через щели. Никакой меди не было использовано для крепежа пороховых бочек, только дерево, и это было тем удивительней, что в России медь очень дешева и ее там предостаточно.
Я оказался на борту «Не Тронь Меня», когда выгружали порох, и увидел рассыпанный порох по дороге от пороховых люков к портовой пристани, где бочки складывали на сено. Зная, что у русских моряков в башмаках набиты большие гвозди, как у пахарей423, я приказал все подмести, увлажнить палубы и так их мокрыми и держать, пока не будет вывезен весь порох, а магазины не будут выметены и вымыты.
Я позаботился, чтобы высыпать поро из всех бочек и исправить бочонки новыми обручами, чтобы ни крупицы пороха из них не просыпалось. В связи с этим я написал в Главную артиллерийскую контору письмо, которое они переслали в Лондон; по этому письму я получил всяческое содействие от мистера Мак Кейла, комиссара по боевым припасам, и от остальных офицеров, не только в том, что касается пороха, но и в починке пушечных станков, которые в этом очень нуждались изза [недостатков] той конструкции, что раньше была и на английском флоте, с основаниями и болтами, не закрепленными шплинтами или не привязанными. Я вспомнил, что «Torbay», на котором я вначале служил, имел станки такого же типа.
У меня оставались серьезные трудности и с водяными бочками, так как бочки, находившиеся на нижнем ярусе в трюмах всех кораблей, разбились, но что оказалось особенно пугающим и поразило меня как английского офицера, так это то, что многие корабли не имели ни одной бочки с металлическими обручами. Бочки все были сделаны из ели, хотя и с толстыми стенками, но вода из большей части бочек, лежавших в нижнем ярусе, вытекла. Я не хотел ввергать российское правительство в столь большие расходы и все бочки закупать здесь, но я не мог не пожелать сложить нижний ярус из английских бочек, столь необходимых в заграничном плавании. Однако на мой запрос сообщалось, что английское правительство не имело таких бочек в свободном запасе, поэтому я нанял бондаря в Портсмуте, чтобы как можно лучше починить свои. Российское правительство и его Адмиралтейство не стоит винить за это, так как плавание у них продолжается только по 3–4 недели [зачеркнуто:] *месяца* в летнее время, и половину времени суда стоят на якоре.
Портсмут 21 февраля/4 марта 1770 г.424
Его сиятельству графу Панину.
Покорнейше прошу Ваше сиятельство не приписывать мое молчание недостатку усердия или желания. Но я очень спешил с выполнением всех малейших работ по моей эскадре, делая все, что в моих силах, чтобы дать Ее императорскому величеству удовлетворительные сведения о продвижении ее кораблей.
Пять недель прошли, прежде чем здешнее правительство дало резолюции, что мне разрешается сделать, и начались необходимые исправления и переделки. Но теперь я с удовлетворением сообщаю Вашему сиятельству, чтобы известить императрицу, что все работы клонятся к скорому окончанию. «Саратов» находится в доке, и это единственное судно, которое задерживает нас, чтобы до конца этого месяца425 оказаться в готовности. «Не Тронь Меня» будет готов к выходу на Спитхедский рейд через несколько дней, «Северный Орел», я надеюсь, будет готов тогда же, когда и «Саратов». С часу на час мы ждем прихода в Спитхед «Африки». «Граф Панин» и «Граф Орлов» загружаются на реке [Медуэй] сухой провизией, и нет сомнения, что они присоединятся к нам вовремя. Соленая провизия прибывает из Ирландии. Я сделал все, чтобы не задерживаться сразу с продвижением в назначенном направлении, и использовал российскую муку, чтобы печь из нее хлеб для ежедневного потребления офицерами и нижними чинами; но скоро эта мука испортится: она сильно пострадала изза того, что была насыпана не в бочки, а в мешки. Я сообщал Вашему сиятельству, что я намеревался приказать прислать провизию из Ирландии в Гибралтар, но потом я переменил свое решение и приказал судам присоединиться ко мне здесь, чтобы корабли не имели надобности останавливаться ни в Гибралтаре, ни в Маоне. Я отпустил «Providence & Nancy» по ее желанию по окончании пяти месяцев, заплатив за это время 220 фунтов стерлингов, и распределил солдат [которые размещались на этом судне] по эскадре.
Теперь 360 человек находятся в госпитале, и они уже выздоравливают благодаря помощи и заботе о них. Я надеюсь, что мы здесь оставим очень немногих. Хотя я называю «Северный Орел» госпитальным судном, он будет лучше, чем любой из моих фрегатов, его мачты и реи были уменьшены до размеров фрегатских.
Вся носовая обшивка «Саратова» сгнила426, поэтому вода попадала в его крюйт-камеры и испортила 300 бочек с порохом. Поскольку мелкие суда будут полезнее между островами в Архипелаге, я нанял третий транспорт, который теперь предлагают в гавани; он предназначается для тех же целей, о которых я упоминал в прошлом письме.
Все излишние 24– и 12-фунтовые пушки с «Северного Орла» с негодным порохом, а также больные и инвалиды, которые останутся после отхода моей эскадры, будут отправлены в Россию на английском транспорте, нанятом для этих целей.
Несмотря на множество препятствий, с которыми я сталкиваюсь, Ваше сиятельство может быть уверенным, что я исполню все, что в моих силах, чтобы привести в порядок экипировку эскадры. Имею честь и проч.
Д. Э.
[От А. С. Мусина-Пушкина] Лондон, [16/]27 февраля 1770 г.427
Ваше превосходительство,
я только сейчас получил два письма, которые Вы сделали честь мне отправить с бароном фон дер Паленым и моим камердинером. Исполнение содержащихся в нем [поручений] задержит мое путешествие отсюда до четверга. Чтобы еще более утвердить послушание Вам Ваших офицеров, я привезу, как Вы желали, рескрипт Ее императорского величества, всемилостиво благосклонной к Вашему превосходительству за Ваше усердие и деятельность во имя службы. Я не располагаю более временем что-либо добавить помимо того, что имею честь оставаться всемерно Вашего превосходительства
Мусин-Пушкин.
Теперь я получил весьма большое удовлетворение и высокую честь, когда из рук его превосходительства господина Мусина-Пушкина мне был передан пакет, содержащий рескрипт Ее императорского величества вместе с письмом его сиятельства графа Панина. Чтобы приказания императрицы произвели более значительный эффект на офицеров и низшие чины, было решено, что по этому случаю рескрипт будет прочитан публично в присутствии министра. Я собрал всех офицеров моей эскадры на «Не Тронь Меня», солдаты под ружьем встали по периметру корабля, и рескрипт был прочитан торжественно в полной тишине. Как только чтение рескрипта было закончено, я обратился к офицерам и нижним чинам, и мои слова были переведены на русский. Я уверил их, что если они приложат усилия и будут исполнять свои обязанности, то все, что происходило ранее, будет мною забыто и что я буду весьма обязан, если они предоставят мне любую возможность их рекомендовать их государыне. Чтобы уверить в этом, я воспользовался случаем и приказал освободить из заключения капитан-лейтенанта с фрегата «Надежда», которого я нашел пьяным, когда он в 8 утра был оставлен старшим офицером. Я собирался отправить его для наказания в Россию, но, по счастью для него, получение рескрипта помешало мне это сделать. Я обнаружил, что произошедшее было воспринято офицерами с великим удовлетворением428.
Письмо от графа Панина, которое сопровождало рескрипт Ее императорского величества, содержало следующее:
Санкт-Петербург, 24 января (н. ст.) 1770 г.
Я получил, сэр, два письма, написанные Вами из Портсмута, и немедленно представил их императрице. Нет необходимости подробно останавливаться на том, что эти послания были приняты милостиво и получили высокое одобрение Ее императорского величества, и она предпочла отметить Вас величайшим отличием и сообщить Вам об этом в рескрипте, подписанном ее собственной рукой, который я имею честь отправить здесь Вам. В нем Вы увидите, сэр, безграничное доверие, которое Ее императорское величество испытывает к Вашему усердию и возможностям. Ее забота сильнейшими мотивами побуждает находящихся под Вашим командованием офицеров следовать столь высоко оцененному примеру их командующего. Я с удовольствием поздравляю Вас со столь лестными знаками удовлетворения, которыми Ее императорское величество отличает Вашу службу. Вы получите их, вероятно, среди членов своей семьи, что добавит приятности для Вас разделить эту [радость] с теми, кто с гордостью их получит и будет сохранять лавные свидетельства Ваших заслуг перед сувереном столь могущественным, чтобы их одобрить, как и расположенным их признать. Мы ожидаем с естественным нетерпением, но в то же время с величайшим доверием план, который Вы разработаете для продолжения Вашего плаванья, неизменно основанный на принципах и предписаниях Вашей Инструкции, будучи весьма уверенными, что Вами предпринятое и Ваша добрая воля укажут Вам самый полезный способ во благо службы. Мне более ничего не остается, как сопроводить Вас нашими искренними пожеланиями их исполнения и молить Вас верить, что я остаюсь с величайшим удовлетворением и настоящей дружбой, сэр, Ваш покорнейший слуга
Граф Н. Панин
PS, написанный собственноручно [Н. И. Паниным]:
Имею честь послать Вам шесть экземпляров статута военного ордена за заслуги, который только что был учрежден императрицей429. Вы можете, сэр, известить об этом офицеров, находящихся под Вашим командованием:
Мы Екатерина Вторая Божьей милостию самодержица Всероссийская и проч. и проч. и проч.430
НАШЕМУ контр адмиралу Элфинстону
Из письма Вашего к нашему действительному тайному советнику графу Панину и приложеннаго к оному описания пути с особливым удовольствием усмотрели Мы, как благополучное Ваше с вверенною Вам эскадрою прибытие в великобританские порты, так и употребляемое Вами к службе Нашей похвальное и рожденнаго сына к отечеству любви весьма уравнивающееся усердие.
Мы признаем оное потому с монаршим Нашим благоволением и уверяем Вас через сие, что милость и доверенность Наша к Вам безпрестанно возрастают по мере умножения собственных Ваших пред Нами меритов. Желали б Мы в то же время слышать, что и все Вам подчиненные офицеры яко рожденные сыновья отечества соответствуют с своей стороны в полной мере всей ревности и тщанию Вашему точным, скорым и охотным исполнением даваемых им от Вас яко учрежденнаго Нами главнаго начальника приказаний, а купно и всего того, что каждому в звании его особенно принадлежать может, ибо такое от них исполнение и того, и другого будем Мы ставить им в первое достоинство, как и теперь уже единственною поставляем оное дорогою к приобретению от Нас признания их в качестве верных Наших подданных.
В сем намерении повелеваем Мы Вам тотчас по получении сего рескрипта собрать к себе всех в одном с Вами месте будущих офицеров и велеть им прочесть оный публично, а отсутствующим отправить с него для равнаго на каждом корабле употребления точные копии при особливых ордерах, дабы офицеры все от мала до велика видели, сколь велика Наша к Вам доверенность, и что по оной подаваемой Вами Нам в свое время свидетельстве о службе и поступках каждаго в исправлении верноподданической его должности, будет тем основанием, на котором Мы Наши об них мнения располагать хотим, зная довольно, что Вы по обязательствам присяги и персональной чести Вашей будете те свидетельства брать из дел, то есть повиновения и усердия каждаго, а не из посторонних до службы не принадлежащих обстоятельств.
В заключение сего, повторительно объявляя Вам самим монаршую Нашу милость и благоволение, пребываем Мы вам оными благосклонны навсегда.
Дан в Санкт-Петербурге 24 января 1770 г.
Екатерина
Redim граф Н. Панин
До того как его превосходительство Мусин-Пушкин покинул Портсмут, я вручил ему следующее письмо, прося отправить его в Россию:
Его сиятельству графу Панину
Портсмут, 7/18 марта 1770 г.431