«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота Кош Алекс

Monseigneur,

Я имел честь получить Ее императорского величества рескрипт и Вашего сиятельства писание от одного числа. Я имею Вас просить, дабы Вы соизволили представить мою покорнейшую и истиннейшую благодарность за высокую Ее императорским величеством оказанную мне милость в апробации моих услуг, для продолжения же того мнения ничего с моей стороны от сил моих зависящаго оставлено не будет, чем бы я оное заслужить и соблюсти мог. Крайняя была бы во мне дерзость осмелиться что-нибудь изрещи в похвалу Ее императорскаго величества, но ничто в толь критическое время удобнее приити не могло б, как Ее императорскаго величества подтверждение толь публичным образом того мнения, которым она завсегда меня удовольствовать изволит и которое, уповаю, способным будет к предупреждению всяких впредь жалоб и медлительства офицеров, ибо они теперь совершенно уверены, что щастие их зависит от добрых их поступков. Главная команда, кою Ее императорское величество мне всемилостивейшее поручать изволила, ни в чем, касающемся до милости и интереса, мною во зло употреблена не будет.

Прошу Ваше сиятельство благоволить принять мою искреннюю благодарность за оказанныя мне милости и благосклонное желание мне успеха, и я завсегда стараться буду то доброе мнение, которое Вы обо мне изъявить изволили, заслужить.

Я прошу, естьли то в великую смелость не почтется, должное мое поклонение Его императорскому высочеству учинить приятным, и что я никогда не запомню432 тех милостей, которыя мне оказывать изволил, и имею честь с краиним почтением и благодарностию быть Вашего сиятельства наивернейший и покорно преданнейший слуга

Джон Элфинстон.

Я только что получил письмо от его сиятельства графа Чернышева, отправленное из Берлина и датированное 10 февраля 1770 г.:

Его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону

Хотя я не уверен, что это письмо застанет Вас в Портсмуте, я не премину поздравить Вас с Вашим счастливым прибытием и в то же время сообщить Вам, как я сожалею, что не застал Вас в Копенгагене, опоздав туда всего на два дня, хотя сделал все возможное, чтобы с Вами встретиться. В остальном, сэр, я не менее был очарован услышать похвалы всей Вашей эскадре, которые мне повсюду расточали, что никто не видел лучше вооруженных и более отменных кораблей, нежели корабли под командованием Вашего превосходительства. По этому поводу я почтительнейше Вас поздравляю, и хотя я никогда не ожидал ничего иного от человека, который уже столь высоко отмечен, я не мог и предполагать, что в столь короткое время флот, снаряженный со столь исключительным жаром, мог достичь такого совершенства. И так как такие же описания приходят ко мне из Англии, где судить могут лучше, чем где бы то ни было еще, Вы не можете, сэр, вообразить, какое удовольствие испытываю я и любой русский, который не может не быть Вашим другом.

Другая причина, по которой я сожалею, что не встретился с Вами, состоит в том, что я мог бы сообщить офицерам, которые имеют честь находиться под Вашим командованием, что, если они разделят с Вами похвалы, которые им были даны, они должны всегда помнить, что их репутация и благополучие зависят полностью от рекомендаций, которые Вы сможете каждому дать, а я буду другом и патроном одних и в то же время очень строгим судьей других. Небольшое письмо на русском языке, которое здесь вложено, адресовано капитан-лейтенанту Козлянинову и содержит то же самое, что я прошу Вас ему передать, и чтобы он объяснил Вам его содержание.

Вы справедливо, сэр, можете быть уверены в моих искренних пожеланиях, чтобы счастливо были приняты Ваши славные подвиги, я достаточно Вас знаю, чтобы иметь возможность полностью льстить себя этим, вынужденный завершить со всеми возможными знаками почтения и дружбы Вашего превосходительства

граф Чернышев.

С той же почтой я получил очень признательное письмо от его превосходительства генерал-майора Философова, посланника Ее императорского величества в Копенгагене, составленное в выражениях дружбы и содержащее поздравления с моим прибытием в Англию. Само письмо я потерял, но мой ответ433 был следующим:

[М. М. Философову в Копенгаген]

Добрые выражения и хорошие пожелания Вашего превосходительства, касающеся моей службы, наполняют меня настоящей дружбой и искренним стремлением с честью исполнить Ваши самые оптимистичные ожидания. Пять недель были потеряны после моего прибытия, прежде чем хоть малейшую вещь удалось сделать для моей эскадры, и каждый день офицерами военных доков (dock yards) создавались новые трудности, особенно когда у них не было никакого положительного приказа от Военно-морского комитета (Navy Board), и посреди всего этого мне пришлось отправиться на 10 дней в Лондон. Без этого невозможно было обойтись, чтобы прояснить некоторые дела Военно-морскому комитету, а также чтобы приобрести провизию. В мое отсутствие было сделано мало или почти ничего.

«Саратов» наконец поставлен в док, но я опасаюсь, что он не будет готов до середины следующего месяца, так что мы, безусловно, не сможем отправиться до какого-то времени в апреле, что почти приводит меня в смятение. Все мое время и внимание заняты так, что я едва успеваю поддерживать естественные потребности. Но ухудшает мое положение то, что у меня нет ни малейшей помощи от офицеров, которые сами постоянно требуют присмотра. Я считаю, что у них достаточно низости, чтобы многие из них обрадовались завершению экспедиции, и они стараются помешать мне заслужить желаемую честь. Ваше превосходительство, кажется, так же думал, когда увидел их в Эльсиноре и Копенгагене. Я нимало не удивлен обнаружить большое различие между поведением сухопутных и морских офицеров одной национальности. Если бы на борту «Саратова» не было офицеров-кирасир, когда корабль находился в столь серьезной опасности в Северном море, корабль бы потонул, так как морские офицеры побросали дела и, как португальцы, стали призывать своих святых и молиться, тогда как сухопутные офицеры с английским лоцманом призвали кирасиров и морских солдат откачивать воду помпами, что и помогло кораблю продержаться на плаву до того, как шторм утих.

Я начинаю думать, что для иностранца невозможно добиться успеха на российской службе. Ничто, кроме твердой преданности Ее императорскому величеству, не может поднять мой дух средь многих трудностей, с которыми я принужден сражаться. Я никогда не прекращаю желать всегдашних побед оружию Ее императорского величества, и Ваше превосходительство может рассчитывать, что я готов сделать все возможное, чтобы вложить в это и мою лепту, теша себя мыслью, что в конце концов мне повезет. Если, как говорят, мой поход прервут французы, я надеюсь оказать им теплый прием со «Святослава», который, без сомнения, превратится в наисильнейший корабль, и командор Барш ныне докладывает, что по вине адмирала Нагаева этот корабль в таком неудовлетворительном состоянии был отправлен из Ревеля.

Ваше превосходительство, я уверен, разделит радость, которую я испытываю, услышав о высокой чести, которой я удостоился от императрицы, направившей мне рескрипт за Ее собственной подписью, в котором содержатся самые лестные знаки Ее одобрения и расположения. Также я получил письмо от моего высокочтимого друга графа Панина, подтверждающее то же одобрение и исполненное самых теплых выражений дружбы, которые способны из самого малодушного труса сделать героя. Все это наполняет меня глубочайшим чувством благодарности за столь отменные почести. Давайте же соединим наши усилия и желания на службе столь славной Государыне! Имею честь оставаться Вашего превосходительства

Д. Э.

Долгое время я подозревал, что мой секретарь нарушал присягу при выполнении письменных и устных переводов моих слов офицерам, что, к его смущению, и было обнаружено. До того как мне отправиться в Лондон, я отдал ясные приказы капитану «Саратова» перебрать его такелаж, просмолить топы мачт и реи, пока корабль находится в доке, и после того оснастить его на английский манер. И для этой цели я нанял боцмана с «Royal George» заново оснастить «Святослав» и приказал боцманам других кораблей эскадры помогать ему, чтобы изучить этот английский способ. Но когда я вернулся из Лондона, я нашел, что к такелажу даже не прикасались, за что я очень разозлился на офицеров, поэтому я приказал моему секретарю написать записку от моего имени, чтобы узнать причины, по которым капитан не выполнил эту часть обязанностей. Секретарь же [Джонсон Ньюман] воспользовался этой возможностью, чтобы обругать всех офицеров, но особенно капитана, думая, что это никогда не станет мне известно. На следующий день, когда я встретился с офицерами, в особенности с командором Баршем, все они вели себя весьма холодно, а вечером граф Разумовский434, который жил со мной, сказал мне, что офицеры были в высшей степени оскорблены письмом, которое я послал капитану «Саратова», возложив на них все чужие провинности, да еще в таких выражениях, какие ни один честный человек не может снести. Я ответил, что я ничего не знал о таком письме и что с момента, когда был обнародован рескрипт Ее императорского величества, я мало кого из них обвинял, а капитана Бешенцова я упрекал за невыполнение им оснастки его корабля, и что граф Разумовский сам слышал приказ, который я отдал Ньюману, написав записку, которую тот и принес мне на подпись. Граф сказал, что капитан Бешенцов хотел ко мне явиться и собирался принести письмо. Я пожелал, чтобы за ним послали к 8 утра, и просил графа прийти с ним вместе, чтобы письмо перевести. Еще и три строчки не были прочитаны, как я остановил графа, не признав своего письма, и сразу послал за моим секретарем. Я спросил его, как он посмел использовать мое имя так, как он это сделал?! Он выглядел весьма сконфуженными, как все, кого уличили во лжи. Я приказал ему немедленно перевести записку слово за словом в мою тетрадь с копиями писем. Капитан ушел полностью удовлетворенным тем, что я сделал в отношении письма, и обещал сообщить остальным офицерам то, что он увидел и услышал. Письмо это любопытно и может доставить удовольствие читателю:

Капитану Бешенцову, командиру корабля Ее императорского величества «Саратов» в гавани Портсмута. 7/18 марта 1770 г.

Сэр,

Великодушие и мудрость Ее императорского величества, награждающей за заслуги людей разных классов, видны всему миру, в особенности всем тем, кого они коснутся. И если есть такие эскадре, то невозможно, чтобы они не были воодушевлены честолюбивым желанием оправдать себя перед сувереном, великую щедрость которого с особым почтением испытывали! И несмотря на это, я с сожалением говорю, что почти в частности, пренебрежительно управляя Вашими кораблями, не показываете, что Вы испытываете должное чувство благодарности за щедроты Ее императорского величества. Я приказал Вам завершить починки и оснащение Вашего корабля, пока корабль находится в доке, но несмотря на это после осмотра я обнаружил, что Вы ничего не сделали. Таким образом, Вы показали свое отвращение к службе и к скорой отправке в плавание Вашего корабля. Ничего не сделано! Вы не использовали разум, дарованный Вам небесами, но всегда зависели от других, столь же беспечных, как Вы сами, и теперь я вынужден нанять людей делать то, что в Вашей обязанности как преданных, целеустремленных и благодарных подданных исполнять. Все, что я далее скажу, заключается в том, что как Ее императорское величество великодушно жалует заслуживших, так же она наказывает ленивых и небрежных, а поскольку Ее величество милостиво передала эту власть мне, я надеюсь доставить ей удовлетворение, тогда как Вы и некоторые другие офицеры, чьи недостатки были столь очевидны, чтобы их невозможно было не заметить, должны сами отвечать за последствия.

[Д. Э.]

Офицеры, видимо, теперь уверились, что с обеих сторон многое было неправильно представлено моим секретарем, и, казалось, осознали, что обе стороны имели основание рассматривать моего секретаря как дурного человека, пожелавшего отомстить за некоторое неуважение, с которым к нему относились в мое отсутствие, и использовавшего эту возможность, чтобы их оскорбить, используя в письме мое имя. Я предоставил ему такую возможность в первый раз, так как я постоянно был сам себе секретарь, а он переводчик, и я не имел помощи от других, как те адмиралы, которые имеют для обычных вещей готовые формуляры. Я и до того замечал, что он ложно переводил при мне тому же самому капитану относительно провинностей его лейтенанта, которому я сделал выговор за небрежность. Ньюман же давал капитану понять, что я обнаружил провинности в поведении самого капитана. Капитан по этому поводу пожаловался графу Разумовскому, откуда это и стало известно.

Судя по всему, Ньюман действительно либо добавлял к тому, что я говорил, либо убавлял из сказанного мною в зависимости от своего настроения или от того, к кому он был расположен. Я бы, не колеблясь ни минуты, прогнал его, но он знал шифры и мою инструкцию, и не было никого, кто бы мог занять его место.

Пока я был в Англии, я был вынужден переносить большую часть его высокомерия и заносчивости, и я имею все основания верить, что он, как смог, постарался мне навредить. После моего возвращения в Россию он передавал графу Чернышеву все, что я говорил, когда я при нем не мог удержаться от жалоб на двуличность графа, который все время оправдывался, что не может представить меня императрице.

Не следовало бы занимать читателя причинами, почему я принял его к себе на службу, можно вспомнить, что в начале этого сочинения я упоминал о том, что поменял секретаря. Первый был англичанином, родившимся в России, но он не понимал английского достаточно, чтобы делать хорошие переводы, писал плохо и медленно, о чем я пожаловался английскому купцу мистеру Джону Томпсону435, который из благосклонного расположения, а также чтобы помочь мне, порекомендовал мне Ньюмана, чтобы он стал хорошим учителем для моих сыновей и поучил их русскому языку. Я, соответственно, согласился платить ему 100 фунтов в год и представил его графу Панину в качестве претендента на должность моего секретаря и для заключения договора с ним, если его сиятельство это одобрит. Граф поговорил с ним несколько минут по-русски, его способности в этом языке удовлетворили графа, и он назначил его переводчиком Коллегии иностранных дел с жалованьем 600 рублей в год и чином пехотного лейтенанта – значительно больше, чем то, на что он когда-нибудь мог рассчитывать.

Он зарабатывал на жизнь, обучая детей в английской колонии и помогая составлять счета, где позовут; он всегда был уверен, что получит кров в одном из этих домов, что считалось долгом гостеприимства. Мало иностранных предпринимателей живет в таком почтении и, я бы сказал, с такой напыщенностью, соответствующей характеру британских купцов.

Теперь я имею достаточно оснований подозревать его. Помимо прочего, он ежедневно терял мое доверие, а я также обнаружил, что у него имелись собственные предпочтения в отношениях с подрядчиками и с торговцами.

Когда у меня было что сказать офицерам, я использовал графа Разумовского как своего адъютанта, полагающегося мне на морской службе в России, и он сумел сделать так, что мои приказы стали приниматься с большим удовольствием и готовностью.

Офицеры и нижние чины теперь начали высказывать разные мысли относительно призовых денег, в ожидании скорых действий флота против неприятеля. Я представил Записку (Memorial) Ее императорскому величеству о разделе призовых денег в качестве поощрения офицерам и нижним чинам, советуя тот же порядок, что был в английском флоте. Я получил ответ от графа Панина, что императрица дала ему право сообщить мне, что я могу делить призы так, как я считаю правильным, поэтому до нашего отправления я принял решение, сколько призовых денег будет полагаться каждому, и обнародовал такой приказ:

От контр-адмирала Элфинстона, главнокомандующего военными кораблями Ее императорского величества в секретной экспедиции436.

Понеже мне Ее императорское величество всемилостивейше чрез его высокопревосходительство графа Панина повелеть соизволила и дана власть о разделении призов, которыя от неверных получены быть могут по таким пропорциям, как я за благо разсужу, с тем предметом, чтоб всякаго человека ободрить в эскадре, то оное разделение имеет быть по нижеписанному:

Мне – 1/8.

Капитанам 1го и 2го рангов, капитан-лейтенантам, майорам солдатской команды, которые в комплекте на корабле, и всем командирам вооруженных судов, хотя б они и лейтенанты были, всем таковым – 2/8.

Лейтенантам, капитанам солдатской команды, которые в комплекте на корабле, лоцманам, лекарям и священникам – 1/8.

Мичманам, унтер-офицерам солдатской команды, которые в комплекте на корабле, и прочим того рангу, гардемаринам и кадетам – 1/8.

Боцманам, штюрманам, квартермейстерам и всем прапорщичья ранга, также и сержантам, и капралскаго ранга, и унтер-офицерам – 1/8.

Служителям и солдатам, денщикам, составляющим комплектную часть корабля, – 2/8.

Все офицеры и прочия служители, коя пассажиры, имеют притчины в тот клас, как нижние корабельные чины служители. А ежели оные офицеры и солдаты будут на кораблях исправлять должность, то им разделение учинено будет, как морским офицерам, а нижним чинам против морских нижних же чинов.

А понеже служба Ее императорского величества потребовать может, чтоб эскадра разделена была на разных службах, то в таком случае разсудливо есть, чтоб всякой корабль Ее императорского величества доволствовался по равенству, также в случае разлучки кораблей по какому-нибудь случаю, то сим велено доволствоваться по равенству, хотя б они и не в виду были друг от друга, а для лутчаго ободрения офицерам и служителям, которых ни на есть кораблей Ее императорского величества или вооруженных судов сверх вышеписанного разделения, имеет заплачены быть по дватцати рублей за каждую пушку тех неприятелских кораблей, которые наши суда возмут, разобьют, сожгут или каким нибудь случаем разорят. И оныя додаточныя денги могут раздовлены быть, как и вышеписанным тем одним кораблям, которыя, действително, в сражении с неприятелем были, а в таком случае я уступаю за пушки свою часть, также и вышеписанную мне назначенную осьмину тем офицерам и служителям, которые с неприятелем в сражении будут, и по списании сего приказу прибить в публичном месте и прочесть служителям437.

Этот приказ должен быть зачитан командам на каждом корабле и его копии вывешены на кораблях на заметных местах, и с этого момента он вступит в действие.

Дан на борту корабля Ее императорского величества «Святослав» в гавани Портсмута 24 марта 1770 г.

Всем капитанам военных кораблей и судов Ее императорского величества. По приказу адмирала [перевел] Дж. Ньюман.

Для того чтобы поощрить рядовых, чьи субординация и хорошее поведение того заслуживали, я издал следующий приказ:

От контр-адмирала Элфинстона

Настоящим от вас сим велено передавать мне список тех моряков первого класса на кораблях, состоящих под вашим командованием, которые, по вашему мнению, способны выполнять обязанности нижних чинов для того, чтобы их продвигать на вакансии, которые могут случиться, и также предоставить мне список моряков второго класса и рекрутов, которые заслужили производства. Эти списки должны быть составлены без малейших предпочтений, только с учетом заслуг. Этот приказ должен быть прочитан командам кораблей и вывешен на всеобщее обозрение на основании настоящего распоряжения.

Дан на борту корабля Ее императорского величества «Святослав» в гавани Портсмута 24 марта 1770 г.

В это время я с удовлетворением получил следующее письмо от графа Панина:

Его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону

Санкт-Петербург. 8/19 февраля 1770 г.

Я получил, сэр, и тотчас представил [императрице] письмо, которое Вы оказали мне честь написать 11/22 прошлого месяца, содержащее рапорты о состоянии Ваших кораблей. Ее императорское величество дала свою полную апробацию всему, что Вы сдлали для удовольствия и поощрения Ваших людей, и также тем изменениям, которые Вы сочли полезным произвести на «Святославе» и для извлечения некоторой пользы от «Северного Орла». Видно, что Вы не имели иных целей, действуя на благо службы, и Ваши возможности высоко оценены. Вы никак не рискуете навлечь на себя подозрения за сделанные Вами выплаты и за те, что Вы еще сделаете войскам и офицерам. Я также имею честь распорядиться, чтобы Вы заплатили войскам и офицерам и более, вознаградив, когда они того заслуживают, за исполнение их обязанностей.

Ее императорское величество весьма одобряет то, что Вы выплатили им порционные деньги, соответствующие английским ценам, это справедливо; и  призван также послужить Вам на будущее в аналогичных случаях. С моей стороны будет излишне рекомендовать Вам помимо прочего оплатить довольствие, которое Вы требуете, для команды «Святослава» или для любого другого корабля из эскадры господина Спиридова, до получения отдельного распоряжения, поскольку Вы уполномочены выплачивать вознаграждения в соответствие с заслугами, и согласно величайшим основаниям Вам дозволили выплачивать уже обещанное жалованье и почитающееся задолженностью.

Для всех экстраординарных расходов, которые Вы собираетесь произвести в Англии, господин Мусин-Пушкин обеспечит Вас необходимыми деньгами, или Вы можете потребовать денег самостоятельно, выписав счета прямо на мое имя по соглашению с этим министром, или, при необходимости, произвести затраты того же рода. Вы возьмете их из суммы, которая была Вам выдана на экстраординарные расходы Вашей эскадры, также, при необходимости, Вы можете давать векселя на мое имя банкирам на месте с гарантией, что они будут полностью оплачены.

Мы оставляем на Вас, сэр, исполнение Вашего плана по усилению Вашей эскадры, используя транспортные суда, пригодные для последующего вооружения под российским флагом.

Во всех случаях предпринимайте необходимые предосторожности, чтобы не обидеть какое-либо нейтральное государство и следовать всегда пунктам Вашей Инструкции, в которой Вам предписывается обращаться по этому вопросу к генералу графу Орлову.

Я не могу закончить свое письмо, не заверив Вас в том, насколько я обязан Вам как министр, действующий в интересах службы, и как друг, который ради Ваших преимуществ и Вашего собственного удовлетворения самым настойчивым образом призывает Вас ускорить Ваши приготовления и Ваше прибытие к назначенному месту. Мы ожидаем с нетерпением узнать о том, что Вы высадили войска, что уже сами пребываете в назначенном месте, где Вы будете выполнять свои особые операции согласно приказам, которые Вы получили. Я абсолютно убежден, что Ваша добрая воля и усердие во имя интересов Ее императорского величества и ради Вашей собственной любви к славе побуждают Вас более, чем любое увещевание, и делают мои призывы излишними. Но Вы также можете быть абсолютно уверены, что они исходят только от меня как человека, который из любви к моей стране близко к сердцу принимает успех любого предприятия. С уверенностью в Ваших возможностях и также с величайшим расположением и дружбой остаюсь, сэр, верным и преданным слугой

граф Н. Панин

Моя эскадра к моему полному удовлетворению вся вышла в Спитхед, и я использовал последние моменты драгоценного времени, чтобы до отбытия оплатить множество счетов. Я был весьма озабочен тем, чтобы каждый был удовлетворен. Я едва мог найти время написать российскому двору в том стиле, в каком желал, но поскольку мое отплытие было именно тем событием, которого они так желали, я написал следующее письмо графу Панину:

Его превосходительству графу Панину

«Святослав» в Спитхеде, 28 марта/8 апреля 1770 г.438

Наконец я счастлив иметь честь сообщить Вашему сиятельству, что эскадра Ее императорского величества под моим командованием готова воспользоваться первым же попутным ветром. «Святослав» имеет вид, оправдывающий все произведенные затраты и заставляющий забыть о неприятностях, которые я с ним имел, что немало способствует моему удовлетворению и полностью соответствует моему мнению, что с самого начала вина за его неполадки лежала не на английском мастере-строителе, а на офицерах, которые по незнанию и неосторожности не знали, как разместить на нем балласт439. Корабль [теперь] был удивительно устойчив при выходе из гавани с первым порывом ветра.

Я нанял три транспорта, одному из которых я имел смелость дать имя в честь Вашего сиятельства, двум другим – в честь графа Чернышева и графа Орлова.

Надеюсь, что они оправдают мои ожидания и будут весьма полезны между островами Архипелага после того, как придут туда и будут правильно вооружены.

Есть много вопросов, с которыми я считаю своей обязанностью познакомить Ваше сиятельство, но не успеваю изза отсутствия времени. Я ожидаю корабль из Даунса, который возьмет на борт инвалидов и поврежденный порох, а также ненужные пушки и пушечные станки с «Северного Орла».

Нижние чины и рядовые440 верфи Его британского величества показали превеликое усердие в исполнении работ при небольшом поощрении с моей стороны, которое состояло в том, что сверх обычной платы я утром и вечером выдавал им по пинте портера. Я надеюсь, что могу подтвердить, что они выполняли двойную работу по сравнению с той, что обычно выполняется для правительственных нужд.

Лекари и хирурги королевского госпиталя в Хаслере имели немало волнений и выказали величайшую заботливость и человеколюбие к больным, которые уже [поправились], перевезены на корабли и все чувствуют себя хорошо. Поэтому я счел своим долгом ради чести России выказать им знаки благодарности и одобрения и, написав им письмо с выражениями признательности, приложил к письму банкноту в 100 фунтов для докторов и главных офицеров королевского госпиталя.

Я заплатил всем офицерам их жалованье в английской валюте, чтобы они ничего не потеряли при обмене дукатов; их порционные деньги я выплатил авансом до июня, также я заплатил и их денщикам, хотя они и находились на суше, но я хотел со своей стороны дать всем поощрение, какое было в моих силах. Сухопутные офицеры получили все, что они хотели, и они это заслужили благодаря их хорошему и поистине офицерскому поведению. Во имя дальнейшего поощрения офицеров и рядовых я издал приказ относительно раздела призовых денег, что, как я узнал, вызвало всеобщее удовлетворение.

Для того чтобы покрыть затраты на переоборудование и снабжение продовольствием эскадры на 10 месяцев, были проданы по текущей цене золота 49 000 голландских дукатов, что позволило сэкономить по 9 пенсов с каждого дуката, так как евреи не дали бы больше 9 шиллингов за дукат, и выгода из этого будет принадлежать Ее императорскому величеству*, [на поле приписано:] *что означало экономию в 1837.50, которые я мог бы положить в свой карман и думали, что я так и сделал*.

Я получил присланные от господина Мусина-Пушкина векселя на мое имя на 10 000 фунтов стерлингов для предъявления в Ливорно, но решил, что для меня будет затруднительно получить по ним наличность, когда я прибуду в назначенное место; не хотел бы я иметь забот с деньгами, когда не предвижу возможностей их потратить, так как эскадра столь хорошо экипирована, что у меня не будет нужды в деньгах, кроме выплаты офицерам их порционных денег и приобретения вина для нужд эскадры, а прочим я надеюсь обеспечить себя за счет неприятеля. Поэтому я предпочту иметь кредит в Ливорно, Неаполе или Венеции или любом другом месте, которое сочтет Ваше сиятельство.

Капитан-лейтенанта Жемчужникова441 я произвел в капитаны 2го ранга и назначил командовать «Северным Орлом». Капитан Поливанов отказался от этого места. Лейтенант Кривцов, который командовал пинком «Св. Павел», произведен в капитан-лейтенанты и назначен на то же место. Я поставил на пинк «Св. Павел» лейтенанта Безумова442, так как на таких судах я намереваюсь создать трамплин для дальнейшего продвижения офицеров по службе и проверить их возможности для принятия более высокого командного поста.

Я приказал купить на все корабли пропорциональное количество платья и штанов из парусины для матросов и солдат, чтобы ради их здоровья и чистоты раздать людям вместо теплой одежды, таким способом я надеюсь полностью избавиться от их овчинных полушубков (Shouba), а также и сапог, не предназначенных для людей, выполняющих обязанности на реях.

Сведения о состоянии эскадры будут, если возможно, переданы вместе с ведомостями о расходах господину Мусину-Пушкину.

Имею честь оставаться Вашего сиятельства

Д. Э.

Его превосходительству Мусину-Пушкину

Портсмут, 10 апреля н. ст. 1770 г.

Я получил письмо Вашего превосходительства через мистера Калвера вместе с двумя пакетами, в которых, как я предполагаю, находятся векселя, но, как Ваше превосходительство увидит из письма к графу Панину, они будут мне мало нужны или вовсе не нужны, и помимо затрат, что они могут стоить правительству, они могут еще где-то пригодиться. Поэтому я намереваюсь вернуть их через мистера Тулмина.

Смысл данных мне инструкций таков, что я должен предпринять все возможные предосторожности, чтобы не доставить какой-либо обиды нейтральным державам. Как бы то ни было, многообразие дел, которые легли мне на плечи в настоящий момент, почти превышает мои возможности.

176 человек покинут госпиталь сегодня, из них 45 – инвалиды, которые должны быть отправлены на корабле, ожидаемом здесь от господ Томпсона и Питерса (Messrs. Thompson and Peters); на этом судне также должны быть увезены оставшиеся орудия и пушечные станки, а также боевые припасы, здесь оставленные, чтобы не беспокоить Ваше превосходительство после моего отбытия. Это дополнительная причина моего смущения, но изза того, что корабли не пришли раньше, я вынужден отправиться в Спитхед, поэтому я прошу прощения за это короткое письмо и имею честь оставаться Д. Э.

Лондон, 12 апреля н. ст. 1770 г.

Его превосходительству контр-адмиралу Э[лфинстону]

Я тешу себя надеждой, что это письмо застанет Вас [еще] в Спитхеде, чтобы затруднить Вас с векселями. Я прошу Ваше превосходительство, будьте добры, во-первых, распределить эти векселя между кораблями Вашей эскадры и, во-вторых, взять на себя труд написать несколько строк мистеру Ратерфурду443 в Ливорно, чтобы он знал о том, что векселя разделены и, с другой стороны, чтобы он знал подпись Вашего превосходительства. В случае, если ни Вы, ни кто-либо на Ваших кораблях не попадут в Ливорно, письма будут отправлены не только в Венецию агенту нашего двора маркизу Маруцци, но также в несколько мест в Архипелаге, чтобы получить под эти векселя готовые деньги, сколько потребуется. Следствием всего этого будет то, что эти векселя будут более полезны, чем любые обещанные кредитные письма. Кредитные письма могут быть предъявлены только оговоренным лицам, тогда как по векселям деньги можно получить, когда пожелаете. Я только ожидаю Ваших писем и расходных ведомостей, чтобы отправить курьера в Санкт-Петербург, весьма желая в связи с этим утрясти и мои дела.

Перед тем как отпустить лоцмана, я отправил следующее письмо из Сент-Хеленс:

Его сиятельству графу Панину

«Святослав», идущий под парусами 2/13 апреля

Имею величайшее удовольствие сообщить Вашему сиятельству, что эскадра Ее императорского величества под моим командованием идет при попутном ветре, который, дай Бог, продолжится, так как я нуждаюсь в отдыхе, которого вовсе не имел на берегу: подготовка эскадры заставила меня во всем себе отказывать. В прошлом [письме] я обещал отправить Вашему сиятельству описание состояния эскадры, но смог только отправить Вам сведения о числе кораблей и об их силе444, так как вовсе не имел времени. Я могу только сказать, что я сделал все возможное, чтобы они стали похожи на английские. Ведомости расходов пока составлены в общем, так как на частности не было времени. Я отправляюсь в море только с 5000 дукатов и серебряных риксдалеров (rix dollars)445, которые я распределил внутри эскадры каждому капитану на случай разлучения, и только возместил себе 1000 фунтов, которые я израсходовал на сухопутные силы, поскольку я не видел иного случая возместить себе эти средства. Моя эскадра хорошо снаряжена, и это также послужило причиной, почему я отказался от 10 000 фунтов, которые господин Мусин-Пушкин послал мне446.

Мой секретарь обещал мне время от времени делать точный и подробный отчет о расходовании средств, но когда я потребовал такой отчет, он дал мне только общую сумму на нескольких строках, в то же время он имел самоуверенность просить, чтобы я в своем последнем письме написал графу Панину, что я полностью удовлетворен его поведением, но я отказался и только удивлялся его безрассудству. Вместо того чтобы похвалить его, я добавил в постскриптуме моего последнего письма графу Панину о его наглом поведении в отношении меня и в целом моих офицеров, однако и это возымело мало последствий. Но я в состоянии теперь заставить его подчиниться, а он оказался в противовес своим ожиданиям далеко не в лучшем положении. Я считаю ниже своего достоинства выказывать ему какое-либо чувство негодования, но только холодность, к тому же он так и не подумал обучать моих сыновей русскому языку, поскольку от этого уменьшилась бы его значимость.

Мы подошли к Сент-Хеленс447 в ожидании остальной части эскадры, но транспортные суда, по обычаю, все еще стояли на якорях, собирая оставшихся448, а «Граф Панин» дал сигнал бедствия, который заставил меня немедленно отправить туда офицера с приказом не возвращаться без последнего оставшегося транспортного судна. Это принудило меня лечь в дрейф до 6 часов вечера при попутном ветре [и дрейфовать] до того момента, как они присоединились к нам.

В субботу [3]/14го мы увидели Портленд на северо-западе на расстоянии 2 лиг, в 8 утра дали сигнал судам, оставшимся позади, прибавить парусов и в полдень увидели пролив к NWbW. В 2 часа пополудни ветер переменился на юго-западный, но продолжал оставаться умеренным.

Воскресенье [4]/15 [апреля]. Был дан сигнал всем лейтенантам приказать раздать всем морякам и солдатам холщовое платье и штаны как 449, и через несколько часов был дан общий сигнал к молитве. Весь тот день люди последовательно выбрасывали за борт свои засаленные овчинные тулупы и преобразились, став как будто представителями совершенно иной расы. Я думаю, что, собрав их вместе, можно сформировать столь превосходную команду, каких никогда не было на кораблях, они стали очень хорошими моряками, притом очень послушными.

Поскольку морские журналы очень скучны и за малыми исключениями излишне суховаты, я не буду утруждать читателя и испытывать свое собственное терпение пространными выдержками из них, но только передам обстоятельства самые примечательные.

Пятница [9]/20 [апреля 1770 г.]. Утром пинк «Св. Павел» и транспорт «Граф Орлов» присоединились к нам, и в полдень мы были в 17 лигах от мыса Лизард, свежие порывы ветра с северо-запада в 6 часов вечера, берем рифы наших марселей, в 7 часов ветер и волнение усиливались, приспустили фор-марсель, услышали, что за кормой один из кораблей эскадры выпалил несколько раз из пушек. Обстенили грот-марсель, пока судно не подошло на расстояние окрика. Как оказалось, палил «Северный Орел», стало ясно, что он дал течь, но мы не поняли, насколько много воды он набрал. В половине десятого вечера приспустили грот-марсель и всю ночь держались под нижними прямыми парусами. Стоя неподалеку от берега в 5 утра получили сигнал, что «Северный Орел» находится поблизости. Когда заряжали пушку, чтобы дать [ответный] сигнал, оказалось, что ствол не почистили после пальбы, и одному из пушкарей оторвало руку450.

Суббота [10]/21. В 6 утра увидели «Северный Орел» в 3 лигах от нас с подветренной стороны, он, без сомнения, удалялся, и вскоре после того, как мы его обнаружили, он поставил оба марселя и пошел по ветру, что им никак не помогло, если у них открылась течь. Они продолжали двигаться по ветру, не давая никаких сигналов бедствия и не поднимая своего флага. Я попробовал подойти к ним на какое-то время, но обнаружив, что они не уменьшают парусов и не выказывают никаких намерений остановиться, я приказал капитану дать сигнал, что желаю говорить с ними. Мы выпалили несколько раз, но они не обратили никакого внимания. Поскольку я понял, что все тщетно, не желая рисковать вернуться в порт, я поменял курс и встал носом к английскому берегу; к 8 часам утра «Северный Орел» пропал из вида.

[11]/22го в 2 часа пополудни увидели остров Уэсан в 8 лигах к северо-западу и к 8 часам вечера с трудом прошли его на ветре. Никогда ранее не имея возможности упражнять эскадру, на следующее утро я дал сигнал для испытания больших и малых вооружений в линии де баталии вперед. И потом каждое утро, когда позволяли обстоятельства, опять давался такой же сигнал для учений и сигналы встать на линию, если позволял ветер, не чиня помехи для продолжения плавания. Это сделало их довольно искусными к тому времени, когда мы вышли на долготу Менорки.

В субботу [17]/28го увидели землю между двумя мысами – мысом Ортегаль и мысом Финистерре. Я приказал поднять мой флаг на крюйс-брам-стеньге в то время, как остальные корабли Ее императорского величества подняли свои вымпелы, будучи вне пространства так называемых «тесных морей» [т. е. английских морских владений].

В час пополудни [корабль] «Не Тронь Меня» встал у нашей кормы и с него сообщили, что у них 3 фута воды в трюме изза того, что их цепная помпа вышла из строя. Мы убавили парусов и послали к ним шлюпку. Помпу вскоре починили, но английский лоцман, которого я к ним поставил, сказал, что они хотят зайти в Лиссабон. Он был удивлен тем, что так долго не было видно земли.

Это мне напомнило историю, которую мне рассказал мой секретарь, когда мы были в Северном море, чтобы показать, как они представляли себе, чем является Ла-Манш451. Когда в Северном море нас застигла непогода, он подслушал разговор двух матросов, один из которых жаловался на холод и сырость и сказал, что хотел бы оказаться в Английском канале. Когда опасность миновала, секретарь спросил их, как они думают, на что похож Английский канал, и они ответили, что предполагают, что он похож на канал в Кронштадте, через который корабли можно протянуть.

В 8 вечера взяли половину рифов марселя; грот-марсель был разорван изза неосторожности или незнания. Я приказал поставить другой, но они хотели подождать с заменой до рассвета, однако их желания не были удовлетворены, и до рассвета они путались, пока парус не был почти готов.

Понедельник [19]/30. Увидели мыс Рока, обычно называемый скалой Лиссабонской, в 11 утра наши плотники вернулись с «Не Тронь Меня» и сообщили, что корабль набрал всего 6 дюймов за 4 часа. Офицеры, казалось, хотели прогуляться по Лиссабону, и действительно, один из них спросил, не нужно ли нам запастись апельсинами, но им не повезло: погода была благоприятная и недостатка ни в чем не было.

Среда [21 апреля]/2 мая. Умеренная и ясная погода. Встретили английское судно, называемое «Danzick Packet» мастера Джорджа Хорсли. Они совершили очень длинный переход из Триеста в Адриатике и испытывали большую нужду в воде и провизии, чем мы их тут же и снабдили. В полдень – мыс Сан-Висенти N78°W на расстоянии 28 лиг.

Четверг [22 апреля]/3 [мая]. В 4 утра увидели мыс Спартель на барбарийском берегу к ESE на расстоянии 6 лиг, при хорошем свежем порыве подняли все паруса. В 9 утра мыс Спартель был на SSW. Я повернул к испанскому берегу, в полдень прошли мыс Европа и увидели английский коммодорский корабль, лежащий в новой верфи, и несколько кораблей в Гибралтарском заливе.

После того как мы покинули Гибралтар, ничего примечательного не происходило до [30]/11 [мая]. Хорошая погода позволяла эскадре упражняться, они быстро продвигались в стрельбе и стреляли так метко, как лучшие войска, хорошо стреляли и по мишеням, в особенности некоторые из рекрутов.

Пятница [30]/11 [мая]. В 4 утра увидели остров Сардиния, пройдя Менорку, но даже не увидев ее. В полдень залив Ористано был к северо-востоку и остров Сан-Пьетро к SSE.

Ветер переменчивый встречный, в 5 часов говорили с английской шнявой (snaw, snow), следующей из Сицилии, с нее нам сообщили, что греки в Морее присоединились к русским.

Воскресенье [2]/13. Слабый, но попутный ветер, в полдень остров Tauro был к NNE в 2 лигах, в 5 утра говорили с французской шнявой, с нее сказали нам, что 6 русских кораблей находятся в Морее и что греки примкнули к русским; что взяли с этой французской шнявы 6 пушек и она была вынуждена покинуть те места без груза и не забрав никакой провизии; что французские купцы покинули Морею и что турки убили английского консула в Салониках452. Они попросили у нас немного провизии, которую мы им и дали.

Понедельник [3]/14 [мая 1770 г.]. Ветер попутный умеренный, дал сигнал всем лейтенантам получить приказы453, которые я приготовил для высадки на берег войск, когда мы прибудем к месту назначения, и, как они привезли рапорты, что нуждаются в пресной воде. Они надеялись, что я зайду в Кальяри на Сардинии. Я ответил, отправив с офицерами следующий приказ454:

От его превосходительства контр-адмирала Элфинстона

Всем командующим кораблей и судов. Понеже наблюдение наибольшой умеренности в издержке имеющей на порученных вам караблях воды и дров есть всегда при нынешней экспедиции предмет крайней важности, а паче всего в настоящее время, того ради сим велено вам по получении сего приказу приказать произвесть каждому человеку на карабле вашем по две крушки воды на всякие 24 часа, включая и ту воду, которую с ромом на питие служителям смешается. Лекарям, однако ж, для больных произвесть воды по их требованиям. Вам же, господам командирам, велеть огонь погасить всякой день после полюдня в два часа и не разводить онаго опять ранее семи часов следующаго утра. Приказ сей, касающейся до воды, имеет быть в свою силу по времяни прибытия вашего к назначенному месту. Приказать же двум из лутчих ваших мичманов, чтоб попеременно всякой день присутствовали при выдаче воды вместо офицеров салдацкой команды, и держать вам дневной щет о воде, отпущенной поварам на варение пищи служителям.

Если бы я не приобрел паровых котлов мистера Ирвинса для приготовления пищи, то вода бы стала заканчиваться еще раньше. [В Англии] было проведено расследование полезности таких котлов, и я сразу же принял их и дал приказ разместить по одному на каждом корабле. Это имело еще одно весомое преимущество – спасало людей от цинги, имевшей фатальные последствия для людей эскадры адмирала Спиридова. Меня поражает, почему такие котлы не были приняты на Британском флоте.

Также был разослан следующий приказ455:

От его превосходительства контр-адмирала Элфинстона [командующим кораблей]

Когда штандарт поднимется с грот-брам-саленги, тогда приказать вам всему сухопутному войску изготовится съезжать с кораблей на берег с доволным военным припасом каждому человеку, а с провиантом на три дня. Послать вам все барказы и суда вашие к нижеписанным кораблям для принятия полевых служителей к высажению их на берег, а как коро, что солдаты на барказах и судах сели, то дать вам знать о том подънятием ординарного юса с бизанзру, тогда штандарт снимается, а потом барказы имеют немедленно итьти и собраться у карабля в средине стоющаго и назначеннаго к прикрытию высаживания, по сем сигнал высаживания зделан будет, то есть молитвенной флаг с фор-брам-салинги при выстреле из двух пушек.

Приказы барказам и судам

Барказам «Саратова» и судам принять кирасир с их офицерами, имеющих собою кроме сумок своих никакого другого прибора.

«Нетронским» барказам и судам итить к судну «СантПавлу», принять с онаго полевых служителей и остаться при той должности, пока они не все высаживаны, и потом приехать к «Святославу» для других приказаний.

«Надеждевским» барказам и судам итьти к судну «Графу Чернышеву», принять с онаго полевых служителей и остаться при той должности, пока они не все высаживаны, и потом приехать к «Святославу» для других приказаний.

«Африкским» барказам и судам итьти к судну «Графу Орлову», принять с онаго полевых служителей и остаться при той должности, пока они не все высаживаны, и потом приехать к «Святославу» для других приказаний.

«Святославским» барказам и судам, которые уже не в употреблении, итьти к судну «Графу Панину» и оставаться при той должности, пока полевые служители не высаживанные, потом возвращаться к своему кораблю.

Господам командирам разпределить лейтенантов и мичманов по разным своих кораблей барказам и судам, которые лейтенанты и мичманы не должны сами выступать на берег, ниже дозволять служителям своим выступать, разве с тем единым намерением, чтоб помогать полевым при выступлении их на берег.

Никаких приборов офицерских, кроме чемоданов своих, не давать положить в барказах и судах, пока люди не все высаживаны, да и тогда того не делать без приказу; впредь каждому командиру велеть делать для каждого барказу и судна по две четыре[х] или пяти ведерныя боченки для воды или грога на питие служителям, а когда разсудится, что они весь день или долее от кораблей пробудут, тогда провиант и питье им выдавать прежде, как они сходют с корабля; и сию выдачу заблаговременно учинить, дабы служба умедлением не терпела.

Как скоро, что первая дивизия барказов и судов уже собралась близ кораблей, назначенных к прикрытию высаживания, тогда становит[ь]ся им фрунтом друг подле друга и таким порядком итьить под предводительством господина командора Барша, который всем сим управлять имеет, со вспоможением господ капитанов Бешенцова и Хметевскаго.

Барказы и суда имеют быть разделены на три дивизии, порядочно итьти к берегу, остатся при той дожности, пока все полевые служители не высаживаны, а возвращаться к провозным судам для досталных полевых служителей.

Господа капитаны имеют быть на разных своих шлюпках

В случае необходимости поддержать сухопутные силы в их высадке на берег или в любое другое время, вы должны приказать ряду лучших офицеров и матросов находиться в готовности сойти на берег с двухдневным запасом хлеба и свинины или говядины, с каждого корабля подготовить:

А как скоро, что они все высяжены, то быть им под командою офицера, командующаго сухопутным войском Ея императорскаго величества, им же изготовится съезжать в то самое время, как сухопутные служители изготавливаются, а когда пожелаю, чтоб и они съезжали, тогда подниму штандарт с бизанзру456, потом немедленно всем барказы и суда подъехать к разным кораблям, которым они принадлежат, к принятию вышеписанных морских салдатов и к высяжению их со всевозможною поспешностью, а провозные карабли имеют на то послать свои барказы и суда к «Святославу».

Дан на борту корабля Ее императорского величества «Святослав» в море [3]/14 мая 1770 г.

Д. Э.

Капитанам кораблей Ее императорского величества и офицерам, командующим на транспортных судах

По приказу адмирала [перевел] Дж. Ньюман.

В пятницу [7]/18 мая в 10 часов утра говорили с французской полакрой, следующей из Константинополя, с нее сообщили, что большая российская армия находится всего в шестидневном переходе от Константинополя457 и что 22 турецких военных корабля вооружены и готовы к отплытию, из них 12 – превосходные линейные корабли*. [На поле:] *Эти сведения оказались верными*.

В полдень мыс Матапан был 81N /31East на расстоянии 67 лиг.

Воскресенье [9]/20 [мая 1770 г.]. В основном небольшой попутный ветер, в час всем малым судам дали сигнал идти вперед, приближаясь к берегу, в 7 часов сигналом призвали их возвращаться и назначили «Африку» и «Надежду» впередсмотрящими в ночное время. В 10 часов ночи дали сигнал изменить курс на 4 румба. Ночь была темной, а когда занялся день, увидели землю с севера к EbS. Это были острова Сапиенца и материк у мыса Матапан. В 5 часов отдали приказ на транспортные суда «Граф Панин» и «Граф Орлов» держаться впереди и подавать звуковые сигналы. В 9 часов увидели остров Сериго к ESE458. В 10 часов утра, будучи близко от мыса Матапан, дали условный сигнал для наших греческих друзей, остальные суда подняли английские флаги; мы увидели почти на самом мысе три полуразбитые шебеки, но не обнаружили никаких жителей. Здесь необходимо указать, что адмирал Спиридов взял с собой всех греческих лоцманов, числом 30 человек, за которыми послали по суше через земли жителей Мани, а у меня не было ни одного. Также граф Панин не мог мне указать место, где я должен был пристать, он назвал его Порт-Песно, порт, которого нельзя было найти ни на одной современной карте и где не было никаких следов жилья или порта, если не считать ручья, который мне показался именно тем местом. Это место (Porto Pesno459) отмечено только на старой немецкой карте460, соответственно я был вынужден предпринять все меры предосторожности, чтобы высадить войска там, где места с дружественным населением, и обеспечивать им безопасность под прикрытием моих пушек, пока не получу вестей от графа Орлова. Их [Орлова и Спиридова] давно известили о моем прибытии, и они должны были выслать суда высматривать меня там, куда мы должны были прибыть. Это странное нерадение меня весьма смутило, однако в час пополудни мы прошли близко вокруг мыса, а в 4 часа увидели круглую башню, над которой был поднят белый флаг. Впервые входя в залив, мы не нашли места для якорной стоянки, малые суда при промере глубин не нашли их близко к берегу.

В 5 часов заметили человека, держащего маленький белый флаг, которым он махал, и три дымка от костров на равном расстоянии, что казалось частью условного сигнала461. Увидели нескольких человек на холмах, которые палили из мушкетов и делали нам знаки. Я отправил бот к берегу с целью найти место, приемлемое для высадки, они пристали, но никого не нашли, и я рассудил, чтобы они не сходили на берег и до темноты вернулись назад.

К этому времени мы оказались глубоко в заливе, более чем в семи лигах от мыса [Матапан], и оказалось, что на эти места не было сколько-нибудь подробных карт, без сомнения, потому что там не было ни торговли, ни городов462. Все, что нам оставалось к наступлению ночи, – это держаться к выходу из залива на месте, зацепившись якорями. Это мы и делали, как стало понятно утром. В 3 часа утра я отправил шлюпку еще глубже в залив, мыс Матапан был на SWbW, мыс [Сант-]Анджело – на NEE и остров Сериго на SEE. Последний вместе с мысом Матапан образовали залив. В 7 утра я вступил на борт фрегата «Надежда» и поднял свой флаг для того, чтобы войти в залив и выискивать место для якорной стоянки, приказывая эскадре оставаться на месте, а транспортам, за исключением одного, следовать за мной и идти на мелководье, если эо потребуется. Мы не прошли и мили до того, как обнаружили клочок суши, который походил на остров около материка, это обещало якорную стоянку между ними, но при ближайшем рассмотрении «остров» оказался частью материка. Проверяя глубину вблизи этого места, я отправился на борт транспорта «Граф Панин», чтобы посмотреть, что откроется к северо-востоку бухты, там берег был ниже, и это обещало успех. Погода успокоилась, и я на своем боте смог рассмотреть, что находится за тем местом, которое выглядело как остров, но опять был разочарован. Я вернулся на «Надежду», чтобы перекусить, когда пришла шлюпка, отправленная к западной части бухты (которая больше похожа на залив) и возвращавшаяся, за ней шли небольшие суденышки под парусами. Примерно через час лодка была принята на наше судно, на ней оказались греческий лоцман, священник и 2 других грека. Они сообщили, что в глубине залива имеется обширная якорная стоянка около реки с хорошей водой463; что морской бриз редко достигает глубины залива, а берега его при этом очень высоки; что русские взяли Наварин, но потерпели поражение при Короне и Модоне; что Мисистра, или Древняя Спарта, находится в 4 часах марша от устья реки и была взята для императрицы греками, которыми командовал лейтенант Псаро464, грек, но на русской службе; и что на 40 миль вокруг нет ни одного турка; что местные жители только просят оружия, чтобы выкинуть турок из Мореи.

В полдень я дал сигнал флоту выходить, дул отличный бриз с SSW, три греческих судна присоединились к нам, каждое было примерно стотонным и было вооружено 6 маленькими пушками на станках и некоторым количеством поворотных пушек. На них было полно людей. Они шли под нашей кормой и салютовали нам, многие поднялись на борт. Они меня уверяли, что здесь удобное место для спуска на берег и устройства лагеря для войск, безопасное под прикрытием пушек наших фрегатов. Теперь мы вполне осмотрели залив, где предстояло спустить якоря. Он имел именно такой вид, как нам его описали, поэтому я дал сигнал войскам приготовиться к высадке и отправил фрегаты вперед, чтобы они разместились достаточно близко к берегу, дабы прикрывать высадку, предпочитая вместе с тем не вполне доверять грекам и предпринять все те же меры предосторожности, как если бы мы были перед лицом врага.

При мне были около 300 греков на случай, если они вознамерятся нас обмануть. В 4 часа пополудни эскадра вся встала на якоря в боевую линию при глубине 17 морских саженей в 2 милях от берега, фрегаты и транспортные суда – на глубине 6 и 7 саженей и на расстоянии пушечного выстрела от берега. Как только мы встали на якорь, был дан сигнал войскам к высадке на берег согласно приказам от 14 мая. Меньше чем за два часа все оказались на берегу, где они всю ночь простояли под ружьем; на следующий день мы спустили на берег их экипировку и некоторые полевые орудия с соответствующими припасами, и к ночи они сделали очень удобный лагерь, который казался столь же хорошо устроенным, как если бы они находились на берегу месяц. Там оказались несколько больших складских строений, которые они заняли в первую ночь, одно послужило магазином, другие были заняты боевыми припасами и провизией; они защитили артиллерию фашинами, и я приказал спустить 100 морских солдат на берег для охраны. Майор барон фон дер Пален занял небольшую деревню, называемую Эстафано, в трех милях от места высадки, на дороге, ведущей в Спарту465.

В полдень я увидел множество греков – мужчин, женщин и детей, которые принесли на берег овец и разные виды закусок (refreshments), таких как фрукты и овощи, и образовали что-то наподобие рынка, но больше отдавали, чем продавали, [наши] простые люди обменивали их продукты на свою солонину и сухари, которые грекам очень понравились, а офицеры платили им золотом и серебром466.

Я спустился на берег в мундире, подняв мой шелковый флаг на носу бота, и был принят с почтением. Вскоре меня окружили множество жителей, многие, судя по платью, казались людьми важными; мой греческий переводчик сказал мне, что они жаждут поцеловать мне руку и через меня выразить свое повиновение императрице. Я принимал их поэтому под имперским штандартом, пока около 50 из них целовали мою руку, вначале ударяясь о нее лбом. Сразу после этого греки положили к моим ногам двух телят, фрукты и вино – больше, чем могло уместиться в моем боте; я предложил и настаивал на оплате этого, но мой переводчик сказал, что деньгами я нанесу им оскорбление, что так принято встречать в их стране гостей и что это подарок от главы магистрата Эстафано.

После этого я дал некоторые распоряжения относительно защиты припасов, так как, хотя греки и были к нам весьма дружественны, они, казалось, были предрасположены, чтобы вольно относиться к тому, что им не принадлежало. Большинство из них выглядели очень несчастными и были бедно одеты. Я раздобыл проводника, чтобы он сопроводил с письмом к графу Орлову офицера – капитана Кнорринга467 из пехоты, на которого пал мой выбор.

Среда, [12]/23 [мая]. Когда я уже занимал место в своем боте, чтобы вернуться на корабль, ко мне подошли два грека, запыхавшихся и валящихся с ног от усталости. Они принесли весть, что турецкий флот находится в Наполи ди Романия, что он пришел туда 17го числа, и один из них сказал, что когда он взобрался на вершину большой горы, он увидел 8 парусных судов, приближавшихся к заливу Наполиса, три из которых казались столь большими, как самый большой из моих кораблей. Тот же человек предложил отправиться при мне лоцманом, и это служило подтверждением его сведений. Поэтому я взял его с собой. Я оставил одного офицера, чтобы он проследил, как все шлюпки до наступления ночи вернутся на корабли. В этот приезд мы запаслись, как смогли, в большом количестве водой. Когда я в первый раз сошел на берег, я отправил офицера к лейтенанту Псаро в Спарту, желая, чтобы он послал гонца с сообщением о нашем прибытии к графу Орлову. Поэтому я немедленно принял решение отправиться на поиски турок в надежде напасть на эти 8 кораблей.

Пока я обедал, на борт поднялся греческий купец и попросил поговорить со мной, он принес мне следующее послание от лейтенанта Псаро из Спарты:

Рапорт его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону

С выражениями моего нижайшего почтения Вашему превосходительству имею честь представить Вам рапорт, что я в Месистрии [Мистре], или Древней Спарте, город захвачен и удерживаем для Ее императорского величества, и сообщить Вам о великом преимуществе, которое Ваше счастливое прибытие должно произвести и уже придало великую храбрость местным жителям вообще, а для меня стало величайшим из возможных удовольствий.

Мне сообщили, что Ваше превосходительство запрашивает лошадей, и я берусь прислать столько, сколько возможно. По желанию Вашего превосходительства я отправляю курьера к графу Орлову и дал ему человека показать дорогу.

Я получил новости из Наполи ди Романия о приходе туда одного очень большого военного корабля, трех вооруженных шебек и пяти полугалер под командованием мавра по имени Зефер-бей. Эти новости принес господин Леонардо Папазоли468, грек, один из главных людей в городе, он говорит по-французски и сообщит Вашему превосходительству все возможные сведения о делах в Морее; он будет следовать Вашим приказам.

Имею честь оставаться с глубочайшим уважением

Вашего превосходительства верный и преданный слуга

А. Псаро, лейтенант флота.

Это письмо утвердило меня в намерении отправиться [в залив Наполи ди Романия] и попробовать встретиться с турецким подкреплением. Господин Папазоли остался и обедал со мной, с ним я отправил следующее письмо:

Лейтенанту Псаро, командиру в Мисистре

«Святослав» на рейде Эстафано

Сэр,

Я совершенно искренне поздравляю Вас с успехом оружия Ее императорского величествав Морее; я уверился, что неприятель находится при Наполи ди Романия и спустил на берег все сухопутные силы и артиллерию; я должен был ожидать здесь, пока я не буду иметь чести увидеть графа Орлова или услышать вести от него, но я не могу и подумать, чтобы ожидать и минуты с того момента, как Вы подтвердили новости о том, что неприятель находится поблизости и что другое подкрепление ожидается из Константинополя, чему я надеюсь воспрепятствовать. Я не смогу отплыть до завтрашнего вечера с ветром, дующим с материка, но отправлю малые суда ожидать нас у мыса Анджело на случай, если эти неприятельские корабли выйдут, узнав о том, что я нахожусь здесь. Я весьма Вам, сэр, обязан за доставленные сведения и надеюсь, что адмирал Спиридов и его эскадра в полном порядке. Мы прибыли сюда от Спитхеда за 37 дней и за 28 [дней прошли] от острова Уэсан.

Ваш, сэр, преданнейший

Д. Э. 469

В то же время я отправил капитана Кнорринга со следующим письмом к его сиятельству графу Алексею Орлову:

«Святослав», на рейде Эстафано. 12/23 мая 1770 г.

его сиятельству графу Алексею Орлову

Настоящим я имею честь сообщить Вашему сиятельству, что после прохода от Спитхеда, занявшего 37 дней, я высадил на берег войска и боевые припасы, греки выражают нам сильнейшее дружелюбие. Я выгрузил только 10 бочонков пороха, так как командир сухопутных сил больше не просил. Безусловно, я должен был бы ожидать здесь до тех пор, пока не получу вестей от Вашего сиятельства, но у меня имеются совершенно точные сведения о том, что неприятель находится в Наполи [ди Романия], и о том, что к нему прибывает подкрепление из Константинополя, чему я намерен воспрепятствовать, и не останусь здесь до получения от Вас ответа на это послание, так как я попробую уйти отсюда как можно раньше. Я оставлю здесь фрегат Ее императорского величества «Надежда», чтобы ожидать Ваших для меня приказов и чтобы обеспечивать наземным силам то, что может им потребоваться. После того как я нанесу визит в залив Наполи ди Романия, и [если] не повстречаюсь там с неприятелем, а также после получения ответа от Вашего сиятельства я буду продвигаться для блокады входа в Дарданеллы, согласно моей инструкции.

Я привез с собой для Вашего сиятельства 2 сундука и сверток, 12 ружей с нарезными стволами (riffled barrell musquets) и 100 000 рублей с письмами от всех Ваших братьев.

С разрешения Ее императорского величества я взял с собой в качестве волонтера*, [приписано:] *и он солдат*, представителя первейшей британской фамилии графа (Earl) Эффингема, чтобы он служил под началом Вашего сиятельства470. Я приказал командирам сухопутных частей поставить милорда главой всех греческих волонтеров. Со мной также находятся два волонтера, которые останутся с графом Эффингемом до получения приказов Вашего сиятельства. Я прошу разрешения рекомендовать этих двух последних под Ваше покровительство, чтобы Вы назначили им жалованье и ранг, какой сочтете нужным. Лейтенант McGuiron471 предъявляет сертификат о его службе в последнюю [т. е. Семилетнюю] войну в Германии, мистер Стейплтон472 не служил ранее, но является молодым джентльменом из хорошей семьи и, кажется, имеет верный настрой стать хорошим офицером. Они оба были направлены ко мне господином Мусиным-Пушкиным, а первый был также мне рекомендован моим другом. Я искреннейшим образом поздравляю Ваше сиятельство с успехом оружия Ее императорского величества при взятии Наварина и тешу себя надеждой на то, что предстоит славная кампания и на суше, и на море.

Ночной телеграф Джона Элфинстона

В ожидании известий от Вашей светлости473 по возможности изза того, что я первым оказался на этой моей позиции и чтобы маленькие греческие суденышки могли подходить без опасений, я бы был рад иметь соответствующий манифест на греческом языке, чтобы, где необходимо, его распространять. Я искренне желаю Вам всяческого здравия и успеха и имею честь уверить Вас в искренней преданности.

Покорный слуга Вашего сиятельства

Д. Э. с самыми искренними [чувствами].

/P. S./ Я отправил письмо адмиралу Спиридову с бароном фон дер Паленом.

В половине пятого пополудни был дан сигнал готовиться к отплытию. К нам на борт прибыло такое количество греков, продолжающих приносить нам известия о турках, что морякам не хватало места делать свое дело. На утро следующего дня был дан сигнал передать всем лейтенантам следующие приказы, которые, как я думал, были весьма необходимы в это время, хотя они не слишком понравились некоторым из тех, к кому были обращены.

От контр-адмирала Джона Элфинстона, главнокомандующего эскадрой военных кораблей Ее императорского величества

Поскольку абсолютно необходимо в это особенное время каждому офицеру быть внимательным и бдительным к каждой мелочи в их обязанностях, им следует в точности исполнять следующие приказы474.

Когда сигнал учинен будет, чтоб изготовится в сражение, тогда приказать вам на каждом деке зарядить две пушки в каждой во оных с одним книпелем475, и все книпели собрать ко оным пушкам, а сии пушки всяка прицеливать на неприятелской корабль в фор и грот мачты во все то время сражения или пока мачты не сломаете того корабля, с которым вы в сражении будите, а когда сие учинено, то есть мачты сломлены, то идти к другому караблю, и онаго мачты сламывать, дабы он в несостоянии был убежать. Разорение или сломление одной мачты онаго доволно будет. Все протчия пушки заряжать вам на первой лаг двумя ядрами, а ежели потребно будет, чтоб вы картечами выстрелили, то других ядер не класть вместе с картечами, ибо те ядра мешают. Действие тех картечь – важнейжее дело всех афицеров во время сражения есть, чтоб предупредить всякой шум и смятение между народами, иметь должно смотреть прилежно, чтоб пушки очень исправно прицелеваны были, ибо ничто столко не ободрит неприятеля, когда из наших пушек выпалено будет без действия, напротив того, ничто столко не приведет в робость неприятеля, как наши ядра все действие имеют. Афицерам всегда прилежно надобно смотреть, чтоб много на палубе пороху не было, а столко онаго иметь, чтоб остановки не было, и велеть служителям, которыя назначены к разноске пороху быть, чтоб оне стояли на другой стороне сражения, и часто велеть палубы мочить швабрами, дабы разсыпанной порох не мог чем возжечись, от чего не мог бы весь корабль опасности подвержен быть, и к пушкам, из которых книпелями палено будет, приставить хороших и искусных изо всех лутчих кананеров, потому что от исправнаго прицеливания тех пушек весма много да и по всегда зависить может, наконец из самаго начала Роси[й]скаго флота никогда не удалось такой знатной случай, как нынешной, дабы предавать славу роси[й]скому флагу, того ради подлежит каждому афицеру употреблять все возможные свои проворства, мужество и благоразумие и тем доказать свету, что они ни в чем не уступают своим однородцам и в сухопутной службе, а дабы оне способне могли победить неприятеля, должно им точно наблюдать вышеписанныя приказы и инструкции.

Дано на борту корабля Ее императорского величества «Святослав» на рейде Эстафано [12]/23 мая 1770 г.

Капитанам соответствующих судов.

Во вторник [13]/24 мая в час пополудни был дан сигнал сниматься и в три встать под паруса, маневрируя на рейде при очень слабом ветре, оставив «Надежду» на месте ожидать команды от графа Орлова. В половине четвертого пополудни господин Папазоли привез нам письмо греческого епископа из Наполи ди Романия, которое господин Папазоли перевел на французский: «Я Вам сообщаю, что нынешним днем в Наполи ди Романия прибыл капудан-паша476 с 22 судами,12 из которых остаются при Наполи, а 10 в море. Они по прибытии выпустили более 500 зарядов. Я подумал, что мне необходимо послать Вам это сообщение, чтобы [турки] не застигли врасплох недавно пришедшие сюда российские корабли лежащими на якорях и даже не сожгли их изза того, что они [русские] не получили вовремя эти сведения».

Это сообщение заставило меня изменить мое прежнее решение оставить «Надежду», и я приказал ей следовать за мной, загрузив на борт больше пороха. Я отправил наши шлюпки на помощь «Саратову», который изза безветрия не мог отойти от берега.

В 11 утра мы продолжали выходить из залива при очень малом ветре.

В пятницу [14]/25 [мая] первый слабый ветер, сначала отличная погода, потом спокойно. В час пополудни увидел полакру около острова Сериго, дал сигнал «Не Тронь Меня» гнаться за ней к юго-востоку.

В 8 вечера увидел, как «Надежда» под парусами выходит из залива. Дал сигнал «Не Тронь Меня» прекратить преследование. В 8 утра три греческих судна, которым я дал порох, заряды и несколько мушкетов, присоединились к нам.

Суббота [15]/26 [мая]. В первой половине дня слабый ветер, с середины дня и позднее – переменчивый. В час пополудни приказал греческим фелукам гнаться за лодкой, следовавшей от Сериго к мысу Анджело, и в четыре часа они привели лодку с греками, которые говорили, что собирались привезти своих жен и семьи в Сериго, что они видели две турецкие полугалеры, которые должны были препятствовать прибытию греков с Кандии, и они требовали от губернатора выдать некоторые греческие семьи, которые покинули Кандию. Поскольку ветер был слабым, я отправил против них [т. е. против турецких полугалер] отряд морских солдат [морской пехоты] на трех греческих судах попробовать неожиданно ночью отрезать турок от берега, но в 9 утра они вернулись, сообщив мне, что неприятельские полугалеры ушли утром прошлого дня, когда увидели наш флот; что там были 4 полугалеры, принадлежащие Кандии, которые простояли там 20 дней*. [Приписано на поле:] *Адмирал Спиридов с того момента, как он безопасно добрался до Наварина, никогда не посылал даже малого своего суденышка в крейсирование или на разведку, и, если бы моя эскадра не прибыла, не стала искать неприятеля и не напала бы на него, они [русские] бы были заблокированы в Наварине и все взяты в плен или разбиты, так как в намерение неприятеля входило после получения подкрепления из Константинополя вернуть себе Наварин*. В 10 утра «Надежда» присоединилась к флоту.

Воскресенье [16]/27 [мая]. Первая половина дня – легкий ветер, в середине дня и позднее – ветер шквалистый, с порывами. Мы подняли все паруса и спешили к Наполи.

В 2 часа пополудни шлюпка с «Надежды» привезла ко мне на борт курьера со следующим письмом от графа Алексея Орлова:

Сэр,

с превеликим удовлетворением я узнал о Вашем счастливом прибытии477. Имея важные сведения, которые должен Вам сообщить, и [дабы] поговорить о делах, я прошу Вас приказать взять все наземные силы на борт и чтобы Вы прибыли к нам со всей Вашей эскадрой. Помимо хорошего порта Вы найдете людей, высоко ценящих Ваши заслуги; в то же самое время Вы найдете и меня – человека, который с нетерпением ожидает увидеть Вас, завязать с Вами знакомство и на словах обговорить волю нашей Великой Государыни. Ваш покорный слуга

граф Алексей Орлов.

Написано на берегу*. [На поле комментарий Элфинстона:] *Похоже, что у этого места на берегу не было названия*.

К моменту, когда это письмо было переведено, ветер усилился так, что я не мог отправить ответа до следующего утра, когда курьер был послан на берег на одной из греческих лодок со следующим письмом:

Сэр,

Вчера после полудня я имел честь получить письмо Вашего сиятельства от 13/24-го, курьеру потребовались три дня, чтобы доставить его. Ваше сиятельство, я надеюсь, прочитали уже мое письмо от 23-го, которое я Вам отправил с капитаном Кноррингом. Ваше сиятельство из этого письма увидит причины, по которым я не дождался удовольствия видеть и советоваться с Вашим сиятельством во благо службы Ее императорскому величеству, что было моим намерением.

Если Ваше сиятельство хочет получить сухопутные части морем, нет ничего проще адмиралу Спиридову послать несколько его кораблей с половинным комплектом, чтобы их доставить, так как расстояние до них меньше 24 часов плавания и есть безопасное место, чтобы причалить. Ваше сиятельство, соизвольте учесть, что я направил приказы капитану «Надежды» оставаться с его кораблем [в заливе] до тех пор, пока он не получит Ваших приказов для меня, но вскоре после того, как я поднял паруса, я получил свежие сведения за подписью греческого епископа, что капудан-паша прибыл в Наполи с 22 судами, 12 из которых остаются [в Наполи] и 10 – в море, и что после своего прибытия они сделали 500 выстрелов из пушек. Я понял, что там стоят все морские силы османов, а потому счел благоразумным приказать «Надежде» следовать за мной после того, как с этого фрегата спустят на землю часть провизии для войск и часть пороха, но они задержались, выполняя эти свои обязанности, и только сейчас этот фрегат присоединился ко мне, но с фрегата отправили Вашего курьера на их шлюпке, изза чего мы еще простояли в ожидании и дали время четырем полугалерам сбежать из Сериго, где те стояли 20 дней. Я слышал, что французская полакра ушла из Сериго с сообщением в Наполи, когда с нее увидели наш флот.

Мне представляется, что теперь слишком поздно [возвращаться], так как мы обогнули мыс Анджело на хорошем ветре, и я надеюсь прислать хорошие новости, после чего, если Ваше сиятельство захочет, чтобы военные части были Вам доставлены и адмирал Спиридов не соизволит их доставить, если я буду в состоянии, я пришлю для этой цели суда. [Зачеркнуто:] *Я на столь долгое время был задержан в портах, чтобы даже помыслить связать себе руки в гавани, когда даже такую свою маленькую эскадру я мог бы хорошо использовать для службы Ее императорскому величеству*.

Я не сомневаюсь, что, если бы мне посчастливилось разбить турецкий флот или только его часть, стоящую при Наполи, это подняло бы дух морейских греков, равно как и ввергло бы турок в уныние. Имею честь оставаться преданным и покорным слугой Вашего сиятельства

Д. Э.

В 8 утра мыс Анджело находится [по склонению компаса] на NW, а остров Спеце – на ENE. Весь флот на всех парусах идет к заливу Наполи ди Романия, увидели остров Беллапола по правому борту.

С этого момента я представлю читателю Журнал, веденный на квартердеке [т. е. Шканечный журнал] с момента, когда мы впервые увидели неприятеля, как наиболее достоверный и беспристрастный документ, в котором поведение некоторых командиров, находившихся в моем подчинении, предстанет в столь необычном свете, что удивит моряков всех стран.

Заметки, сделанные на квартердеке корабля Ее императорского величества «Святослав», с момента, когда показался Оттоманский флот в заливе Наполи ди Романия, до того, как мы потеряли его из виду около острова Зея, с описанием других действий, к тому относящихся; составлены Джонсоном Ньюманом, присяжным переводчиком Коллегии иностранных дел478

Воскресенье, [16]/27 [мая]

В 11 часов утра мичман с саленга прокричал, что увидел паруса двух больших кораблей прямо впереди нас. Через несколько минут увидели их со шканцев, и эскадре даны сигналы приготовиться к сражению и всем гнать за неприятелем. Поставили наши грот-брамсели и фоки. В 11.21 увидели еще два неприятельских судна. «Саратов» пока не подчинился сигналу гнать, хотя получил его полчаса назад, в 11.50 [снова] дали «Саратову» сигнал гнать; в полдень на «Саратове» все еще не поставлены ни грот, ни стаксели, ни драйвер, его грот-брамсель был наполовину спущен, выстрелили из мушкетов по «Саратову» из опасения поднять тревогу у противника, стреляя из большой пушки479.

Понедельник [17]/28 [мая]480. В 12.12 пполудни «Саратов» все еще не поставил паруса; мы палили из мушкетов по «Африке», но этот фрегат не исполнял приказа о погоне. Мы выстрелили повторно, потому что фрегат «Африка» не поставил свои стаксели и грот-брамсели, паруса на стеньгах все еще зарифлены, в 12.30 они шли только при драйвере.

Адмирал окликнул пинк «Св. Павел» и приказал подойти под корму «Саратова» и передать приказ поднять на свой страх и риск все паруса, какие имеют.

Вахтенный офицер по приказу адмирала прокричал «Африке» отдать рифы и поднять все паруса.