«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота Кош Алекс

За этим следует рескрипт, русский оригинал которого подписан Ее императорским величеством669 и перевод на французский подписан графом Паниным, с русского его перевел Джонсон Ньюман:

Мы, Екатерина Вторая милостью Божией императрица и самодержица Всероссийская и проч. и проч.

Нашему контр-адмиралу Элфинстону

Хотя в данных Вам и Нашему адмиралу Спиридову инструкциях именно и точно предписано, чтоб Вы, употребляясь с верностью и усердием против неприятеля Нашего, по возможности в то же время менажировали торговлю и навигацию всех вообще христиан, даже и самых турецких подданных, кои с турками заодно действовать не будут, но тем не менее по причине многих с разных сторон до нас дошедших известий, что Франция и прочие Бурбонские державы, явно нам злобствующие, желают только иметь казистый предлог к высылке в море своих эскадр для примечания, а может быть, и для безпосредственнаго воспрепятствования операциям Вашим, восхотели Мы от избытка предосторожности вновь Вам чрез сие высочайше повелеть, дабы Вы сами и всей команды Вашей корабли во исполнение военнаго права в разсуждении торговли и навигации нейтральных держав всех вообще без всякаго между ими разбора сокращали себя в самых строгих пределах умеренности, не делая там купеческим судам осмотров или остановки в плавании их, где в том никакой нужды и пользы быть не может, как, например, в открытом море, а довольствуясь, напротив того, осматривать их только в близости действительно блокированных мест, и тут, а не инде где отбирать у них, но и то , все под именем контрабанды, именно оглавленные военные снаряды, в других же случаях везущим к неприятелю таковыя снаряды приказывать ехать назад, или в случае нужды покупать у них добровольною ценою и потом отпускать, куда похотят. Станется легко, что французы по обыкновенному их коварству будут еще и навстречу кораблям нашим высылать и такия свои, гишпанския и неаполитанския суда, кои бы свойством паспортов и грузов своих могли бы производить сумнение и задержание в плавании их, но Вам, с другой стороны, предлежать будет сего самого наипаче остерегаться и не вдаваться в обман, дабы инако не навлечь на себя нарекания, а из онаго и действительных хлопот чрез пресечение морской с Россиею коммуникации, коей сохранение на такой дальности толь нужно и важно.

Мы от благоразумия Вашего несумненно ожидаем, что Вы в подобных сему случаях будете уметь соглашать существительную славу и пользу оружия Нашего с теми в общем военном праве уступками, кои по обстоятельствам времени нужны быть могут для неподания с Вашей стороны никакого повода к жалобам и казистому претексту, ибо главное дело в том состоит, чтоб, обеспечивая себя со всех сторон, иметь тем большую свободу к сильнейшему противу турок действованию.

Чем больше Вы посему поступки Ваши сему вышесказанному согласовать будете, тем более можете Вы взаимно ожидать к себе благоволения и милости Нашей.

Дан в Царском Селе

19 мая/9 июня 1770 г.

Оригинал подписан:

Екатерина

PS. Фонд в 9 тысяч фунтов стерлингов учрежден в Ливорно с английским купцом Ратерфурдом670. Мы приказали ему, чтобы из этой суммы он выполнял требования и отчисления Ваши и Нашего генерала графа Орлова, почему при нужде Вы можете обращаться к упомянутому купцу и также давать счета на его имя на сумму до 9000 фунтов стерлингов.

Оригинал подписан: Екатерина.

Понедельник [13/]24 [сентября]. Лейтенант с «Саратова» поднялся на борт и привез мне еженедельный отчет с приветствием командора [Барша], обрадованного тем, что я в безопасности. По возвращении его офицера, который приезжал к нам на помощь, он слышал, что я намеревался отправиться к Лемносу, как только запасы будут спасены. Поэтому он, не желая оставаться позади на столь несчастливом посту, утопил 14-дневный запас хлеба и сказал, что в своем прошлом отчете он допустил ошибку. В то же время я не сомневался, что ошибки там не было, если они не растратили свой хлеб понапрасну, ведь у них согласно комплекту было меньше человек, чем на других кораблях. А на «Святославе» было на три недели меньше хлебного пайка, чем на остальных кораблях: с момента нашего появления при Морее мы постоянно помогали сухарями грекам, так как не одно судно, подходившее к нам, молило нас о хлебе.

Я отправил послание назад, сообщив о том, что я не собираюсь принимать во внимание последний отчет, и послал другой приказ продолжать оставаться на его посту до следующих приказов и разделить его хлеб поровну с «Надеждой» и «Африкой», когда первый [фрегат] вернется.

Вторник [14/]25 [сентября]. При дневном свете мы увидели корабль, оттянувшийся из-под Лемноса, чтобы пройти в Дарданеллы; я дал сигнал «Саратову» гнаться за ним и за двумя вооруженными греческими судами, которые вышли из Лемноса, что он и сделал. Он быстро приближался к кораблю, выпалил в него несколько раз, но тот продолжал идти вперед и не обращал внимания на пальбу. Около полудня оба [«Саратов» и корабль, за которым гнались] пришли на попутном ветре, бросив якорь около нас.

Так как я только и ждал возвращения [фрегата] «Надежды», который теперь присоединился ко мне, я приготовил следующее письмо, чтобы граф Орлов отправил его в Санкт-Петербург, так как он намеревался вскоре отправить [почту] в Ливорно.

Письмо содержало следующее:

«Не Тронь Меня» при Лемносе. 14/25 сентября 1770 г.671

Милорд,

Я имею честь получить рескрипт Ее императорского величества и самое учтивое и дружественное письмо Вашего сиятельства от 20 мая и употреблю всю предосторожность к исполнению с величайшей точностью Ее императорского величества приказания*.

[На поле приписан комментарий Элфинстона:] *Письма и рескрипт были посланы в пакете с императорской печатью и адресовались мне как главнокомандующему в Архипелаге*.

На моем пути я только говорил с тремя судами, разведывая новости; все суда оказались французскими, два шли из Смирны, а третье из Константинополя. Последнему не доставало провианта, так как турки не позволили им вывезти с собой хлеба более чем на несколько дней. Поэтому я снабдил их провизией достаточно, чтобы добраться до какого-нибудь порта на Сицилии. С тех пор как я занял позиции на моем посту для блокады Дарданелл, я остановил и три других. Первое – с балластом из Константинополя, направлявшееся к Энезу, продолжало путь без малейших помех. Второе шло из Марселя в Константинополь, нагруженное съестными припасами, и его я отправил к Лемносу; его командир предпочел продать то, что имел, русским, а не туркам. Третье пришло из Константинополя с секретарем французского посла на борту, тот хотел видеть графа Орлова. Я отправил «Африку» сопровождать его, так как граф осаждал форт. Этот корабль сейчас приведен ко мне «Саратовом»*. [Зачеркнуто:] *За ним гнались, палили, но он не выказал полагающегося флагу Ее императорского величества повиновения, пока не отправил шлюпку к замку на европейской стороне Геллеспонта*.

Секретарь, который на нем был, в то же время имел паспорт от графа Алексея Орлова, чтобы пропустить корабль в Смирну, поэтому лживость француза, отправившегося в Константинополь тогда, как он должен был ехать в Смирну, заставила меня вообразить, что секретарь был послан как шпион. Еще более утвердило меня в этом мнении письмо, полученное недавно от графа Федора Орлова, поэтому я намереваюсь взять его с собой на Лемнос, так как это не большой крюк, чтобы идти к Смирне, куда, по его словам, он направляется.

Это, сэр, все нейтральные суда, с которыми я имел сношения. Поэтому, если французы как-либо выражают недовольство по этому поводу в отношении меня, Ее императорское величество будет судьей, насколько оно справедливо.

Эскадра Ее императорского величества под моей командой уже пять месяцев находится постоянно в море, у меня не было никакой возможности останавливаться для исправления ее, но как скоро судьба Лемноса решена, я должен привести всю мою эскадру далее к острову Тассо. «Не Тронь Меня» слишком слаб и гнил, чтобы крейсировать в это время года; «Надежда» не намного лучше, но покуда я только что услышал рапорт о том, что три линейных корабля Ее императорского величества находятся на Паросе на пути, чтобы соединиться с нами, я не сомневаюсь, что мы будем еще в состоянии пресечь подвоз провианта в Константинополь.

Что касается оставшейся части платежей по найму трех английских транспортов, отправленных с Хиоса в Маон, чтобы там они были уволены, я послал векселя для их оплаты и счел наилучшим уволить их, чтобы предупредить какие-либо жалобы со стороны Великобритании. Хотя они были при мне во время атаки на турецкий флот, они ничего против неприятеля не учинили, только служили ко умножению нашего числа, без которого и в мысли мои б не вошло, чтоб идти против такой превосходящей силы. Они поначалу отказались отправляться, так как я не имел каперских свидетельств (Letters of Marque)672, но они отправились с охотой после того, как я дал капитанам и их офицерам документы (commissions)*, [на поле приписано:] *которые были конфирмованы российским двором, и они получали ранг согласно дате этих патентов, хотя и в противность морскому праву, которое обязывает каждого регулярно получать повышение на морской и сухопутной службе*.

Я намереваюсь оставить это письмо у графа Орлова вместе с письмом, написанным 23 [сентября], так как я иду в Лемнос для совета с графом Орловым и вернусь, если смогу получить запас хлеба, в чем я весьма опасаюсь, согласно последним сведениям с Лемноса. Я оставлю «Саратов», «Надежду», «Африку» и «Св. Павел» до тех пор, пока судьба крепости не решится. Имею честь оставаться верным и преданным слугой Вашего сиятельства

Д. Э.

[Далее примерно одна страница зачеркнута; удается разобрать следующее:] *После того как я закончил приведенное выше письмо, я послал за капитаном французского корабля, который шел под флагом, гюйсом и вымпелом, и спросил его, почему он не подчинился кораблю Ее императорского величества, что он имел паспорт от графа Орлова идти к Смирне, а он пошел к Константинополю, что я имею большое желание повесить его на рее как шпиона, отчего он сделался сильно зол и ни капли не испугался, сказав, что он не шпион. Я сказал ему, что если таковым не является он сам, то является его секретарь, и что, если я задержал бы его, тот бы не отправился в Константинополь по воде или не столь простым способом. Он потребовал разрешения продолжить путь – а я сказал ему, что я направляюсь на Лемнос утром и что он должен будет идти со мной, так как это на пути к Смирне. Он пожелал, чтобы я вернул ему его паспорт, что я делать не хотел. Я не видел никакой возможности для корабля неутральной державы иметь такой паспорт, если этот корабль не является кораблем для обмена военнопленных*.

Среда [15/]26 [сентября]. При свете дня мы снялись, оставив «Саратов», «Африку», «Надежду» и [пинк] «Св. Павел», который только что вернулся с Лемноса. В то же время мы увидели корабль Ее императорского величества «Ростислав», огибающий северную сторону Лемноса, на котором (как мне сообщил капитан французского корабля) находился граф Федор Орлов. Французский корабль ночью снялся с якоря и продолжил свой путь, [зачеркнуто:] *так как, согласно Рескрипту, я предпочел не применять силу, чтобы задерживать его*.

К 10 утра мы были перед гаванью Порто-Мудро на Лемносе, к полудню нам открылся форт на западной стороне острова, который осаждал граф Орлов.

Четверг [16/]27 [cентября]. В 1 час пополудни мы встали напротив маленькой гавани при форте, где, как мне сказали, был граф Орлов. [Приписано сверху:] *Как мне сказали, он был на фрегате «St. Paul»*.

Я приготовился салютовать его флагу, но не увидел такового. Я покинул «Не Тронь Меня» под парусом при ветре, дующем прямо от берега, с приказом, если они смогут удержаться, то не вставать на якорь до тех пор, пока не услышат моих распоряжений. Но если они будут принуждены встать на якорь, они должны с якоря сняться до моего возвращения, [когда] на бизань мачте «St. Paul» будет поднят сигнальный флаг, чтобы они могли немедленно стать под паруса.

Я вступил на борт фрегата, встретив почетный прием, и примерно через 10 минут меня провели к графу. После того как мы закончили с первыми приветствиями, я представил ему отчет о гибели корабля и о состоянии моей эскадры. Он принял его холодно и спросил, как я посмел остановить французский корабль, если у того был выданный им паспорт. Я понял, что французский капитан, вероятно, был с графом и поднял паруса, когда мы оказались в виду форта. Я ответил, что моей обязанностью было проверять каждый корабль, направляющийся в сторону Дарданелл или из пролива, и если бы он подошел ко мне после своего возвращения, как обещал, чтобы мои корабли не гнались за ним, у меня бы не было ни малейшего подозрения и я бы не задержал его ни на минуту, [зачеркнуто:]*так как я знал, что он должен вернуться*. Было невозможно знать на расстоянии, было ли это одно и то же судно. А то, что этот корабль несколько часов подвергал себя опасности, когда за ним гнались и велась пальба, вызвало сильные подозрения, их усилило и то, что в его паспорте значилось, что корабль направляется в Смирну, и я не мог и подумать по свойству этого паспорта, что его сиятельство желал бы, чтобы корабль пошел в Константинополь со столь свежими сведениями. Не видел я и никакой необходимости ни для какого неутрального корабля в получении паспортов, [зачеркнуто:] *так как по рескрипту Ее императорского величества мы едва ли могли вообще иметь дело с неутральными судами*.

Он сказал в ответ, что капитан жаловался, что я принял его за шпиона и [зачеркнуто:] *грозил повесить его как шпиона*. Я этого не отрицал и сказал графу, что я не мог рассматривать капитана и секретаря в ином свете, в особенности потому, что они прибыли по незначительному поручению.

На это я не получил никакого ответа. Затем я стал обсуждать вопрос о хлебе, так как у меня оставался запас только на 14 дней. Граф сказал, что он сам разочарован, [не получив хлеба].

Так как приближалось время обеда и мне был оказан холодный прием, который мне совсем не понравился, я, не получив и намека на приглашение остаться на обед, спросил графа, имеет ли он для меня дальнейшие приказы. Он захотел, чтобы я прошелся вокруг Порто-Мудро, и [сказал,] что даст мне знать наземным путем к тому времени, когда я там окажусь. Я откланялся и попросил офицера на палубе поднять сигнал на его бизань-мачте, так как я видел, что «Не Тронь Меня» встал на якорь. Я вернулся около половины четвертого и обнаружил, что корабль изготовился возвращаться в Порто-Мудро.

К 6 часам пополудни мы подошли и встали на якорь на рейде вне гавани. На своей шлюпке я подошел к берегу, ожидая получения письма или приказа от графа. Стемнело еще до того, как я поднялся на борт корабля адмирала Спиридова, который, казалось, очень обрадовался нашей встрече и очень сожалел о потере [«Святослава»], приключившейся со мной. Я спросил его, не может ли он поставить мне хоть сколько-то хлеба, на что он ответил, что они сами в хлебе сильно нуждаются; что под началом командора, а теперь контр-адмирала Грейга сооружается несколько печей; что там имеются две мельницы, на которых перемалывается зерно. Он выглядел весьма удивленным, когда услышал, что я так долго находился на борту [после того, как «Святослав» стал на мель], и сказал, что это совсем неправильно, что я очень рисковал своей жизнью; что, хотя этого никто не знал, но в случаях, когда российский корабль терпит бедствие, матросы бунтуют и обычно убивают своих офицеров.

Я простился с ним и отправился на корабль к адмиралу Грейгу, который вскоре прибыл туда с берега и с ним граф Эффингем, который прошел сюда пешком от форта после того, как я отбыл от графа. Милорд вскоре объяснил мне причину, по которой я встретил такую холодность и не был приглашен на обед. Он сказал: «Вы застали графа врасплох, он не был готов, его каюта была в беспорядке, в грязи и там его две любовницы, с которыми он каждую ночь делит постель, они были вынуждены поспешить в другую каюту, чтобы Вы их не видели». Милорд предполагал, что граф не осмелился показать мне то, как он живет, а если бы я остался, ему бы пришлось представить мне его любовниц. [Зачеркнуто:] *Было достаточно англичанину находиться в каюте любого ранга*. По ночам 8 или 10 офицеров валяются на полу каюты, а граф и его любовницы находятся в капитанской каюте корабля.

Я остался ужинать на борту до часу ночи вместе с графом Эффингемом, который собирался вернуться на шлюпке, ее специально должны были за ним прислать. Был штиль, когда мы поднялись на борт, и такая погода стояла все утро.

Пятница [17/]28 [сентября]. В 4 часа пополудни мы снялись, но изза безветрия вынуждены были опять бросить якорь. В 4 утра снялись, чтобы присоединиться к оставшейся части моей эскадры, принужденные стоять до тех пор, пока у нас не останется ни одного фунта хлеба.

Из того, что я услышал, как они вели осаду, не было никаких надежд на взятие [форта], если бы он даже был нужен. Все время владея столь замечательной гаванью, они не конопатили и не чистили ни один из их кораблей, даже попавший им в руки турецкий военный корабль [«Родос»], которому они так радовались, но который давал такую течь, что помпы на нем работали постоянно, пока они два месяца стояли в одной из лучших гаваней Европы с островом посреди этой гавани, с пресной водой, имея все возможности килевать корабли. [У них были] большие греческие 400-тонные каики (или другие суда), которые можно было уменьшить и сделать понтоны. Все это, вместе взятое, убедило меня, что, пока я имею какую-то связь с другой эскадрой  нахожусь под командой сухопутного офицера, который едва ли что-то смыслил даже в наземной службе, я должен распрощаться с надеждами оказаться хоть чем-то в дальнейшем быть полезным для двора, нанявшего меня*. [Приписано:] *Что и подтвердилось*.

[Все становится ясно] из отчетов, которые я получил от английских волонтеров, бывших во время осады Лемноса, один из которых673 дал мне копию своего журнала, из коего можно, между прочим, узнать факты. В этом же журнале приведен разговор, произошедший, пока Оттоманский флот еще горел:

Это было 7 июля при свете дня, пока Оттоманский флот еще горел, когда адмирал Элфинстон поднялся на борт к графу Орлову, чтобы предложить пройти Дарданеллы, пока продолжается паника и было резонно предположить, что по врагу должно нанести удар. На вопрос графа, думает ли [Элфинстон], что такую попытку можно предпринять, Элфинстон дал следующий замечательный ответ, который, будучи произнесенным прилюдно на квартердеке, не мог остаться в секрете: «Я собственноручно написал императрице, что с десятью линейными кораблями, двумя фрегатами и двумя бомбардирскими я пройду Дарданеллы и сожгу Константинополь, и я рассчитываю на почти непременный успех. Неприятель имел внушительные морские силы, чтобы сопротивляться, мы сейчас имеем почти то же число линейных военных кораблей, бомбардирских и фрегатов, и это делает наши настоящие силы равными тем, которые я требовал вначале. Неприятельского флота не стоит теперь опасаться, и мы можем предполагать, что они в такой растерянности, что это лишь может способствовать нашему предприятию».

Ему [Элфинстону] сказали, что мы должны остаться для благодарственного молебна за одержанную победу и что, поскольку за этим днем сразу следуют два других больших торжества, празднуемых в России, то только после того, как их отпразднуют, флот сможет двинуться. Эта отсрочка была тем более несчастной, что ветер был южный и мог бы их нести всю дорогу и они могли бы оказаться в Дарданеллах до того, как новости о поражении достигли бы Константинополя.

В среду [30 июня/]11 июля на исходе дня адмирал Элфинстон дал сигнал своей эскадре встать под паруса, но ветер теперь поменялся на северный и стал усиливаться, течение между островами Спалмадур и Азиатским материком было столь сильным, что невозможно было выйти в плавание.

В понедельник [5/]16 июля продолжающийся северный ветер заставил адмирала Элфинстона пойти с подветренной стороны к югу острова Хиос и обойти его, так как при том ветре было невозможно идти на Дарданеллы, но при этом, будучи вне проливов Геллеспонта, [было возможно] мешать доставке провизии и прочего из Александрии и других мест в Константинополь. Это было частью, и, как многие считали, важнейшей частью его инструкций. Другая эскадра была очень занята заботами об их новом приобретении, [корабле] «Родос», и это не удивительно, поскольку этот корабль был первым военным судном, когда-либо захваченным у врагов674, так что он заслуживал такого внимания, какое единственное дитя получает от своей заботливой матери, и хотя, по правде сказать, это «дитя» было плохо ухожено, плохо обеспечено всем необходимым и к тому же сильнейшим образом страдало от червей, но, если бы они когда-нибудь подготовили его, чтобы перенести тяготы похода в Россию, что они не считали невыполнимым, как бы им отплатили за эту заботу!675 Можно сказать, какое бы величайшее удовольствие этот триумф ни доставил их государыне, причин для удовлетворения у нее было бы мало, так как ради него пренебрегли более твердыми преимуществами. Но затем мы должны помнить, что слава захвативших этот корабль могла бы, в конечном счете, отразиться на чести державы и, таким образом, щедро возместить подданным все дополнительные обременения, которые приходилось нести, имея в виду добавочные расходы, сопровождающие Средиземноморскую экспедицию.

С того времени, как адмирал Элфинстон прибыл на остров Имброс, о его действиях уже говорилось: он ежедневно ожидал услышать или увидеть другую эскадру, но до среды [4/]15 августа он не имел никаких известий, пока не пришла маленькая фелука с тремя англичанами (которых мы некоторое время считали пропавшими)676. Они сообщили, что граф Орлов атакует замок Лемноса с моря и что склавонцы [Sclavonians, здесь балканские славяне] овладели перешейком, который соединяет его с остальной частью острова. На следующий день греческое судно677 подошло с оставшейся частью той же команды [«Святого Павла»], и они в дальнейшем говорили, что гарнизон согласен капитулировать, но что граф не соглашается на условия, которые выдвинул неприятель. Поскольку казалось, что в форте ощущался недостаток воды, ждали, что он вскоре должен сдаться.

[9/]20 [августа], когда получил данные о том, что форт до сих пор не уничтожен, адмирал Элфинстон приказал отправить судно к Лемносу с ядрами и снарядами. К полуночи погрузка на судно была закончена, и оно отошло с четырьмя английскими волонтерами на борту, которым было позволено отправиться предложить свою службу. От адмирала Элфинстона в то же время хотели, чтобы он разместил свои суда так, чтобы сделать невозможным подход на помощь Лемносу любых сил [неприятеля] с материка. Вследствие этого он отправил два своих корабля встать к югу от Тенедоса и один в Саросский залив, а сам с единственным кораблем оставался при Имбросе, откуда мог видеть форты азиатской стороны.

Граф Орлов до этого отправил на остров Тассо военный корабль, который должен был предупредить появление любого [десанта] со стороны Горы Афон и со стороны берега, протянувшегося примерно на 25–30 миль к северо-востоку от Кавала.

Таким образом, все места были полностью блокированы, кроме порта, называемого Энез, о котором адмирал Элфинстон прямо писал графу Орлову и сообщал ему, что с одним-двумя судами он также может блокировать его, но ни одно такое судно [от графа] не пришло, хотя они и были обещаны. События показали правильность того, что господин Элфинстон предсказывал, и это будет показано в продолжении.

С самого начала, по правде сказать, осада не велась сколь-либо энергично со стороны осаждавших и затем превратилась в блокаду, поэтому в регулярном журнале совсем нет описаний интересных событий, могущих стать поучительными или развлечь, а краткое описание в равной мере поможет ознакомить читателя с общим, но определенным мнением об этой кампании и особенным эффектом, который эта попытка взять остров имела с точки зрения великих замыслов экспедиции.

В понедельник [9/]20 [августа] адмирал сообщил мне, что Лемнос не взят и что граф Орлов просит боевых припасов. Он приказал капитану Престону отправиться на пинке «Св. Павел», когда будет закончена погрузка снарядов, я тоже должен был ехать678, как и Кинсли679, и Стейплтон.

В 10 вечера мы поднялись на борт и через полчаса, как только все боевые припасы были загружены, пошли, перевозя [на Лемнос] 1500 штук 24-фунтовых ядер и 600 штук 8-дюймовых снарядов.

Вторник [10/]21 августа. Проплывая вокруг северной стороны Лемноса, увидели другую эскадру, миновали два корабля и бомбардирское судно, прошли мимо крепости, слыша редкие мушкетные выстрелы, в половине четвертого вступили на борт к графу Орлову и в 10 часов спустились на берег с командором Грейгом.

Среда [11/]22 августа. Вернулись на корабль пообедать, затем опять спустились на берег, вернулись и остались на борту [фрегата] «St. Paul», где находилась штаб-квартира графа.

[12/]23 августа мы, три волонтера, спустились на берег с пропуском от графа Орлова, чтобы участвовать в осаде, посетили гаубичные батареи, ночью пошли на скалу вблизи южной стороны замка.

Обменялись несколькими выстрелами. Рано утром отправились в лагерь, заняв помещение в доме у Панайотиса. После этого пошли к батареям и обследовали северную сторону680. В полдень на берег спустился граф Орлов. Турки палили в нас, простреливая каждую улицу. Я говорил с командором Грейгом о том, как достать щиты для укрытий. Всю ночь неприятель продолжал пальбу, ожидая приступа, так как до того граф Орлов не был на берегу 10 дней.

Лорд Эффингем в восточном костюме, предположительно, на Лемносе в 1770 г. Гравированный портрет, Англия

[13/]24 августа небольшой дождь, но после этого очень жарко. Нет шкур [для защиты укрытий], нет огня с батарей, а могли бы этим утром штурмовать замок. Пополудни добыли три шкуры и несколько инструментов.

[14/]25 августа. С трех до восьми шел дождь, с рассветом начали трудиться над блиндажом, который мы закончили к полудню и оставили сушить. Раздобыли еще 6 шкур. Ночью отправились на скалу. Сильная перестрелка.

Воскресенье [15/]26е. Был большой праздник [Успенья Богородицы, 15 августа по ст. ст.], греки ожидали вылазки, однако неприятель выпалил только несколько раз в большую церковь, но ядра не причинили вреда, хотя это было в отместку за нашу атаку на них прошлой ночью. Этой ночью, когда шли на скалу, мы получили странное послание от графа Войновича [Ивана Васильевича] с призывом этого не делать. Но мы все-таки пошли и нашли его и всех его людей в темных одеждах, чтобы неприятель их не увидел. Этой ночью загорелся дом возле его квартиры.

Понедельник [16/]27 августа. Шевалье [Эффингем?] поднялся на борт к графу Орлову узнать, его ли то были приказы, чтобы мы не ходили на скалу, и чтобы сообщить о произошедшем прошлой ночью. Пополудни он вернулся к обеду и привез небольшую мортиру.

[17/]28 августа. Проверяли укрытия, но шкур было только три, к тому же были взяты шкуры слишком молодых животных. Старались установить мортиру.

29 августа

30 августа ничего не делали

[19/]30 августа командор Грейг увидел пробные выстрелы мортирки, но гранаты были слишком малы и, пущенные от позиций склавонцев (Sclavonian post), не принесли бы никакой пользы.

31 августа

1 сентября ничего не сделано

2

[23 августа/]3 сентября кучка турок купалась в море около нижней бреши, 10 или 11 из них были убиты выстрелом картечью из 24-фунтовой пушки.

[24 августа/]4 сентября. Кинсли и я купались в реке и услышали очень беспорядочную ружейную пальбу, мы со всех ног поспешили к городу, ожидая, что неприятель сделал вылазку, но с удовлетворением обнаружили, что это имелся в виду салют после получения известия о полной победе, одержанной графом Румянцевым681.

[25 августа/]5 сентября. Отправились на обед к графу Орлову на фрегат «St. Paul». Кинсли сказал мне, когда мы возвращались домой, что английские моряки* просили его предложить мне повести их на одну из брешей.

[Приписано на поле:] *Около 40 английских моряков, которые управляли фрегатом «St. Paul», купленным графом в Ливорно*682.

[26 августа/]6 сентября. Отправился на фрегат «St. Paul», чтобы услышать это предложение от них самих, и пообещал передать его графу Орлову с планом атаки.

[27 августа/]7 сентября. Сообщил адмиралу Грейгу свой план на апробацию, а именно, чтобы мы, англичане, были бы поддержаны не более чем 100 греческими волонтерами, за которыми пойдут 200 русских. Он посчитал это правильным.

Этой ночью греки предприняли ложную атаку. Кинсли и я были при нижней бреши, которая казалась незащищенной, но греки на албанском посту не стали с нами пробовать прорваться вглубь.

То было хорошим событием, так как у нас была прекрасная возможность увидеть, где неприятель более всего настороже.

[28 августа/]8 сентября. Адъютант прибыл от графа Орлова, ведя под уздцы лошадь. Он передал пожелание графа, чтобы я прибыл прямо к нему. Я был расстроен, увидев, что среди моряков возникли волнения изза опасений, что их принудят служить под российским флагом. Я объяснил им, что никто не намеревается нарушить контракт, они пообещали сохранять спокойствие до того, как следующее судно отправится в Ливорно, тогда, согласно статьям контракта, они все должны быть уволены.

Я сообщил графу Орлову об их предложении и о моем желании соответствовать ему. Он заверил меня, что если крепость не сдастся вскоре изза недостатка припасов, что, как он верил, и станет причиной капитуляции, мы сможем получить при атаке the post of honour683.

[29 августа/]9 сентября. Прибыл фрегат «Африка» из эскадры адмирала Элфинстона, сопровождая секретаря французского посла из Константинополя.

[30 августа/]10 сентября. Праздник св. Александра Невского.

[31 августа/]11 сентября. Переговоры с неприятелем. Я поднялся к воротам и имел возможность рассмотреть подход к верхней бреши, которую я посчитал более пригодной и, может быть, более подходящей для атаки, чем она казалась, так как эта брешь, если будет захвачена, окажется ключевой.

12 сентября

13 ничего не произошло

Взял давно болевшего мистера Стейплтона на борт «Африки». В этот день в лагере была поставлена хорошая полевая часовня.

[3/]14 сентября. Прибыл адмирал Грейг и ужинал с нами в лагере.

[4/]15 сентября. Люди капитана Шрива684* пишут Кинсли, выражая желание идти на брешь вместе с другими англичанами.

[На поле приписано:] *Еще один фрегат, купленный графом и укомплектованный англичанами; капитан раньше был и после [контракта с Орловым] оставался шкипером (master) английского военного корабля*.

[5/]16 сентября. Годовщина взятия Квебека685. Все англичане обедали с нами.

NB Мастер Панайота вполне обрусел (russified).

17 сентября

18 ничего не произошло

19

[9/]20 сентября. Увидел графа Войновича*, готовящего туркам ловушку. [На поле комментарий Элфинстона:] *Граф Войнович был греческим дворянином, в большом фаворе у графов [т. е. Орловых], он покинул турок. Его брат командовал фрегатом «Слава»686*.

[10/]21 сентября. Отправил ему [т. е. И. В. Войновичу] мортирку, чтобы поставить на его лилипутскую батарею (Lilliputian battery). Попробовал пройти пешком до другой гавани, но расстояние оказалось слишком большим; вернулся в лагерь поздно.

[11/]22 сентября. Пришел пинк «Св. Павел», его люди произвели некоторые волнения на острове Тассо.

[12/]23 сентября. Ушел в горы, чтобы взять лошадь. Привел хорошую кобылу.

[13/]24 сентября. Обедал с лейтенантом Псаро, несколько офицеров прибыли с бедного «Святослава», от них я узнал, что нет надежды спасти корабль, но люди и большая часть припасов будут сняты.

[14/]25 сентября. Послали команду к западной стороне форта, чтобы не позволить неприятелю набирать воду, как он всегда делал. Когда турки вышли, произошла перестрелка и несколько турок были убиты, с нашей стороны один был убит, а 12 ранены. Панайота принес новости, что неприятель вышел из Дарданелл, но это сейчас маловероятно.

26 сентября

27 ничего не произошло

[16/]27 сентября. Адмирал Элфинстон прибыл к графу с рапортом о потере корабля. В 2 часа пополудни он отошел в другую гавань.

[17/]28 сентября. Отправился в Порто-Мудро увидеть адмирала Элфинстона, на закате увидел его бот, подошедший и поднятый на борт к адмиралу Спиридову. В 9 часов он вступил на борт к адмиралу Грейгу и после ужина вернулся на «Не Тронь Меня», стоявший при входе в порт.

[18/]29 сентября. Я сообщил адмиралу Элфинстону о беспокойстве, в котором находились все русские, опасаясь разрыва отношений с Францией, и об их попытках возложить всю вину на него за остановку [французского] корабля в Дарданеллах. Рассказал ему подробно историю с фрегатом «St. Paul» и его призом, и где он мог бы получить более надежные сведения. Вернулся на греческой лодке на борт к адмиралу Грейгу и узнал еще о предательстве офицеров Элфинстона.

[19/]30 сентября. Вернулся из Порто-Мудр в лагерь. Тем вечером разразилась серьезная ссора между капитаном Паркманом687 и О’Нилом. Граф просил меня приказать им отправляться в Порто-Мудро.

[20 сентября/]1 октября. Празднование Дня рождения Его императорского высочества великого князя.

[21 сентября/]2 октября. Переговоры с турками и после полудня вторые. Я узнал, что они хотят выйти с почетом. На это не будет дано согласие, но я не знал ответа графа.

[22 сентября/]3 октября. Ничего не происходило.

[23 сентября/]4 октября. Турки пришли в расположение графа Войновича, чтобы капитулировать.

[24 сентября/]5 октября. Условия были утверждены. Турки дали 10 заложников, выдвинув условие, что они останутся в крепости до тех пор, пока суда не будут готовы перевозить их, и что они должны выйти из защищенных северо-западных ворот, и чтобы их женщин нельзя было увидеть.

[25 сентября/]6 октября. В этот день в 3 часа пополудни, наблюдая за тем, как сворачивают палатки, я отправился в лагерь осведомиться, что происходит, и мне сообщили, что прибыл значительный отряд турок и что нам было приказано отступать, если они будут продвигаться688. Около шести часов я услышал, что англичане, которых послали в Мудро, возвращаются. С этим я отправился к графу на борт попросить для них оружия, чтобы я мог идти навстречу неприятелю в горы и оценить его численность, она, как страшились многие офицеры, достигала трех тысяч, тогда как у нас были очень надежные данные, что они спустились на берег не более чем с двадцати маленьких судов (settees) или фелук, и в этом случае было едва ли возможно, чтобы их численность достигала тысячи. Помимо этого они не могли иметь ни пушек, ни припасов больше, чем помещалось в их сумках. Его сиятельство ответил, что согласно только что полученному письму их было всего несколько человек разбойников, которые взяли четверых крестьян и несколько овец.

Я навестил графа Войновича в 7 часов, нашел его с заложниками и сообщил ему услышанное. Он сказал, что надеется, что это так, но у него имеются другие сведения, и ему представляется, что их около 700 или 800 человек, которые, как он ожидал, подойдут насколько возможно близко, чтобы попробовать прорваться в крепость, если они смогут захватить любой из наших постов, или если за греками не будет крепкого наблюдения и если их не заставить оставаться на своих постах. Возвратившись домой и приказав подать ужин, как будто ничего не произошло, мы заставили греков с нашей позиции (quarter) вернуться, и большинство албанцев сделали то же самое. Склавонцы и не покидали своих постов. Около полуночи, уже устроившись на ночлег, я встревожился от того, что в крепости был зажжен большой сигнальный костер, но, не слыша более ничего, я опять улегся.

[26 сентября/]7 октября. В половине первого я был разбужен, и мне сказали, что городок полностью оставлен всеми кроме нас, так что мы, всего лишь , отправились на пост. Регулярные не обратили на нас внимания, сворачивая свои палатки, и там, где мы считали, что они намереваются ожидать неприятеля, мы никого не нашли за исключением нескольких албанцев, направлявшихся к берегу; к ним мы и присоединились.

В 2 часа пришли на берег и обнаружили, что регулярные выстроились на холме, который образует северную точку залива и соединяется с остальной частью острова узким перешейком. С того места, где мы грузились на судно, примерно в четыре часа утра я пошел на последней шлюпке с комендантом (сommandant) и обнаружил, что склавонцы не покинули свой пост до тех пор, пока мы не оставили город. Около 7 часов адмирал Элфинстон поднялся на борт к графу Орлову, он захватил одно из малых судов689 под крепостью и узнал, что на остров высадились всего лишь 700 человек, но еще столько же находятся в готовности на судах. После полудня отправились к Порто-Мудро, бомбардирскому было приказано сжечь большую турецкую лодку, что они и сделали. Они ее зажгли на небольшом расстоянии от себя с наветренной стороны, и только помощь адмирала Элфинстона спасла их самих от пожара.

Этой ночью страшный шторм, пришедший с севера, отнес нас к острову Эстрада. Мы порвали большую часть наших парусов и были в большей опасности от нашего собственного неведения, чем когда-либо были от турок.

[27 сентября/]8 октября. Ветер немного успокоился, и около полудня мы попробовали пройти под защиту Эстрады, но не смогли удержаться у берега, и нас стало сносить под ветер. Ночью все успокоилось.

[28 сентября/]9 октября. Небольшой северо-западный ветер. Этой ночью вошли в устье залива Порто-Мудро и бросили якорь на 20 саженях глубины.

[29 сентября/]10 октября. В 5 часов сильный ветер. Около 11 часов ветер стал умеренным. Отправился на шлюпке, которая привезла в гавань секретаря графа [туда], куда прошлой ночью пришел граф. Подойдя к его кораблю, увидел, что флаг Грейга снимают, а кайзер-флаг устанавливают, и всем лейтенантам дается из-под кайзер-флага сигнал. В полдень подошла одна из лодок Элфинстона, и я на ней отправился на «Не Тронь Меня», который оказался пришвартованным в верхней части гавани. Пополудни был объявлен приказ из-под кайзер-флага, что все капитаны эскадры Элфинстона должны перейти под команду адмирала Спиридова, этим граф Орлов от своего имени нарушил слово императрицы. Слышал, что граф направляется в Ливорно [здесь заканчивается повествование, очевидно, лорда Эффингема].

В пятницу [17/]28 [сентября] снялись с якоря и направились из Порто-Мудро, чтобы соединиться с моей [т. е. Джона Элфинстона] эскадрой; до темноты увидели ее и остов «Святослава». Направились к Митилини, но до рассвета начался сильный северо-восточный ветер, и течение сильно сносило под ветер. К утру воскресенья мы едва смогли подойти к юго-восточной оконечности Лемноса ко входу на внешний рейд, где ветер продолжал дуть с такой силой, что заставил нас спустить наши нижние реи*.

[На поле вставка:] *Я послал следующее письмо графу Алексею Орлову:

«Не Тронь Меня» при юго-восточной оконечности (SE point) Лемноса. 19 сентября 1770 г. ст. ст.

В день, когда я покинул Вашу светлость, я бросил якорь при входе в гавань Мудро и, не получив никаких приказов, вышел вчера вечером, но изза силы течений и ветров едва смог добраться до того места, где все сейчас находятся. Я отправлюсь в первый же момент, когда ветер позволит, но если форт будет держаться дольше, чем я надеюсь, потребуется обеспечение хлебом. «Не Тронь Меня», пополненный частью людей со «Святослава», имеет хлеба не больше чем на 12 дней. Я также хочу заметить Вашему сиятельству, что эскадра Ее императорского величества под моей командой уже пять месяцев не имеет никакой возможности для проверки такелажа и прочего, и надводная часть (upper works) кораблей дает течь и прогнила. Поэтому совершенно необходимо до начала дождей, чтобы каждый корабль был проконопачен и очищен, как только дела службы это позволят. И мы сможем выполнить это, повалив один корабль за другим. Имею честь оставаться с почтением преданный и покорный слуга Вашего сиятельства

Д. Э.*

В тот же день [17/28 сентября 1770 г.] пришел [фрегат] «Надежда» и встал с нами на якорь. Как сообщил капитан, они прибыли с поста (я приказывал этому фрегату наблюдать за всем, что происходит между Лемносом и материком), потому что заметили, что приближается большой турецкий корабль (ship of force). Это заставило их тотчас встать под паруса, и они оказались от него на расстоянии ружейного выстрела. Так как они подняли свой флаг, корабль не пожелал остановиться, а они в него не стреляли потому, что все их орудия были привязаны, а течение и ветер сносили их под ветер. Все это заставило их подойти к Лемносу. Через час после того, как показался «Ростислав» с графом Федором Орловым на борту, [фрегат «Надежда»] стал на якорь с внешней от нас стороны. Поскольку они вовремя не убрали парусов, они не смогли зацепиться на якорях, ока не положили свой запасной становой якорь (sheet anchor); а два якоря они потеряли около Имброса, когда их снесло течением.

Как только смог, я отправил шлюпку с офицером передать мое приветствие графу Федору и узнать, могу ли я чем-то услужить. Вскоре после того, как офицер поднялся на борт, я увидел шлюпку, отходящую от «Ростислава», она направлялась на ветре к берегу и высадила графа Орлова, который должен был провести весьма неприятную ночь в промокшем платье в пещере на скале. Это полное доказательство того, как он испугался, что покинул комфортабельный корабль при угрозе для его жизни и жизни его людей, которые, как я узнал позднее, едва не сделали то же самое.

Погода стала улучшаться, и поэтому мы отправили больных на берег с письмом к адмиралу Спиридову, так как у нас на борту находились 700 человек.

[На поле приписано:] *Адмиралу Спиридову. «Не Тронь Меня» при юго-восточной точке Лемноса. 21 сентября ст. ст. 1770 г.

Сэр,

Имею честь сообщить Вам, что после принятия на борт людей со «Святослава» корабль Ее императорского величества «Не Тронь Меня» имеет запас хлеба для команды не более чем на 10 дней. Поэтому, если форт продержится значительно дольше и будет надобность в моем пребывании в море и дольше, я прошу пополнить мой запас хлеба. Я бы также рад был узнать, смогу ли я отправить моих больных на берег, многие сделались нездоровы, так как недавно испытали большое напряжение сил и усталость. Также, если мы будем вынуждены продолжать здесь находиться, мы испытываем большую нужду в свежем мясе. Имею честь оставаться послушным слугой Вашего превосходительства

Д. Э.

Я получил ответ на это письмо, которое было переведено в отдельной книге, как и все письма и публичные приказы адмирала Спиридова. Эта книга стала мне недоступна, [зачеркнуто:] *ее забрали у меня*, после того как я приехал в Санкт-Петербург. Поэтому об их содержании читатель сможет лишь догадаться по моим ответам:

Адмиралу Спиридову

«Не Тронь Меня» при северо-восточной оконечности Лемноса, 24 сентября ст. ст. 1770 г.

Сэр,

Я имел удовольствие получить письмо Вашего превосходительства от 22 сентября и очень обязан Вам за свежие продукты, которые Вы нам послали. Согласно договоренности с Вашим превосходительством я отправил больных на берег с одним подлекарем и со списком людей. Не в моей власти удовлетворить Ваше превосходительство лекарствами, так как то малое количество, что было спасено со «Святослава», сильно испорчено соленой водой. Я также послал от морских солдат капитана господина Куломзина из эскадры Вашего превосходительства. Я заплатил ему порционные деньги до января 1771 г., так как он очень нуждался, но не жалованье, так как я не понимал правильно, сколько ему причитается. Пинк «Св. Павел» сорвало с якорей, где он стоял около остова «Святослава», и его не видели с тех пор, так как то было вечером, когда они то ли отрубили якорь, то ли сорвались с якоря. Эти сведения привезены капитан-лейтенантом Козляниновым. 19 августа я сообщил его сиятельству графу Алексею Орлову о количестве хлеба, которое имел в эскадре под моей командой, это был двухмесячный запас, и что мне понадобится 5600 пудов сухарей на 6 месяцев, или 1 фунт в день на человека, а вся моя эскадра имела только то количество, которое покрывало бы 2/3 потребности, но с 4 сентября им выдается только 5 фунтов на неделю на человека, что, безусловно, слишком мало. В особенности для русских моряков, привыкших к большому количеству хлеба, хотя для английской службы обычное дело иметь такой паек.

«Саратов» имеет от меня приказ распределить имеющийся у них хлеб поровну с «Надеждой» и «Африкой» пропорционально их экипажам. Пинк «Св. Павел» имеет на борту 80 человек и хлеба не более чем на 10–12 дней. [Фрегат] «Надежда» пришел и встал на якорь возле нас, его снесло с его поста, и у него на борту есть английская мука, из которой можно испечь хлеб, пока этот фрегат чинят, а починка ему очень нужна.

Я имею честь оставаться преданным слугой Вашего превосходительства

Д. Э.*

[Продолжение основного текста]

[25 сентября/]6 октября. В 11 часов утра граф Федор прислал ко мне капитана Булгакова690 с бомбардирского судна с сообщением, что крепость капитулировала, и просил, чтобы я как можно скорее шел на помощь его брату графу Алексею с кораблями, которые имел, так как они получили сведения, что несколько сотен турок сошли на берег на противоположной стороне острова с намерением атаковать его брата. Я тотчас отдал приказ своему кораблю поднять паруса и чтобы «Ростислав» и «Надежда» следовали за мной. Пока мы вставали под паруса, мы наблюдали, как адмирал Спиридов и Грейг на всех кораблях поднимали стеньги и реи, и я ожидал, что вскоре после сигнала к отплытию, который они дали, они намереваются выходить, но до того, как мы потеряли их из виду, они убрали марсели и оставались на одном якоре. Я не знал, что и подумать относительно этого их маневра, так как неприятель не мог причинить вреда их кораблям. Действительно, я недолго оставался в удивлении, и вскоре я уже не удивлялся ничему, что они делали.

Мы шли на всех парусах, и я выпустил приказ спустить на берег 300 человек морской пехоты и 200 матросов на помощь графу, если он в них будет нуждаться. Мы подошли к крепости и заливу, где находился граф. Около часа ночи встали на якорь и вывесили три фонаря на моей грот-марса-рее, чтобы граф понял, что мы пришли к нему на помощь; я приказал спустить шлюпку, чтобы свезти моего капитан-лейтенанта на берег с письмом к графу, сообщить о нашем приходе и получить его команды*.

[Приписано на полях:] *«Не Тронь Меня». 25 сентября ст. ст. 1770 г. Полночь при форте на Лемносе

Графу Алексею Орлову

В 11 утра я получил послание брата Вашего сиятельства графа Федора, которое мне привез капитан Булгаков, для чего имею честь отправиться к Вам и ожидать команд Вашего сиятельства. «Ростислав» и «Надежда» также идут к Вам на помощь. Когда мы проходили Порто-Мудро, я видел, что адмирал Спиридов и Грейг поднимали реи и стеньги, освобождали марсели и дали сигнал сниматься. Имею честь оставаться покорным слугой Вашего сиятельства

Д. Э.*

Но в тот момент, как шлюпка оказалась уже на воде, мы увидели маленькое судно, которое огибало ту часть острова, где высадился неприятель. К этому судну тотчас была направлена шлюпка. Стояла очень темная ночь, и шлюпка застала их врасплох. Это оказалось одно из греческих судов, которые высадили турок, и [на судне] признались, что их использовали насильно, что они высадили около 600–700 человек, но пушек у них не было, а пороха и пуль было не больше, чем каждый мог унести на себе. Я приказал их патрону (patron) отправиться на шлюпке с моим капитан-лейтенантом с сообщением к графу Орлову и собирался послать «Надежду», как только я получу ответ от графа, чтобы отрезать отступление неприятелю, а также последовать туда же самому. Но неприятель этого не боялся, потому что, как только турки высадились, две полугалеры, которые командовали греческими судами, исчезли, а патронам греческих судов было велено отправляться куда пожелают.

Мой капитан-лейтенант вернулся до рассвета и сообщил мне, что он [граф А. Орлов] собирается погрузить всех на корабли, как только рассветет, и он хотел, чтобы я принял 200 солдат на борт моего корабля и сколько можно еще на два других корабля и послал для этой цели все мои шлюпки. Я немедленно отдал такие приказы. Когда занимался день, я отправился к графу. Когда я приближался к гавани, где он находился, я встретил три судна, выходящие из этой гавани, чтобы вывезти турок из крепости, как было оговорено в статьях о капитуляции. Когда одно из них проходило мимо нас, я предположил, что они наполнены войсками, но все были в таком смятении, что забыли отменить приказы для этих судов, хотя в этих судах была настоящая нужда, чтобы перевозить бедных греков и склавонцев с их женами и детьми, которые после моего входа в гавань карабкались на все, что могло плыть.

Как только я поднялся на борт к графу, я нашел его на квартердеке наблюдающим за турками, которые вышли из форта и палили в стремительно отступавших русских, и некоторые из их пуль достигали графского корабля, с которого пробовали вернуть им их комплименты выстрелами шрапнелью. Бомбардирскому было приказано бросить несколько снарядов. Когда мы встали в темноте на якорь, я заметил, что корабли лежали слишком далеко от берега, что продлит погрузку, и сообщил об этом графу, который потребовал, чтобы я вернулся на борт и подвел корабли ближе к берегу. Но к тому времени, как я поднялся на борт, я увидел, что граф готовится к отходу, и большая часть войск уже была посажена.

Граф приказал зажечь большой турецкий каик, чтобы он не попал в руки турок, и это сделали, но на ветре каик дрейфовал к ним самим и был близко к бомбардирскому, что заставило графа поспешить с выходом из гавани в большом смущении. Поняв всю опасность сложившегося положения, я немедленно отправил все шлюпки, что мог, оттянуть фрегат от горящего судна, и этого времени было достаточно, чтобы спасти бомбардирский. Им обоим повезло, что горящее судно оказалось в этот момент примерно на два фута на мели. Прошло едва ли 2 минуты, как оно снова оказалось на плаву и доплыло до того места, где прежде стоял бомбадирский. Бомбардирский не мог выйти из гавани до того, как выйдет граф, и не мог отойти подальше, не создавая риска, что они вообще не смогут выйти из гавани, так как гавань была узкой и ветер недостаточным, с порывами. Короче говоря, только Провидение и помощь, с решимостью посланная мною, их и спасли. Но их невежественность помешала им понять опасность, в которую они могли попасть, до самого момента, пока эта опасность не наступила.

Как только граф вышел из гавани и собрался идти к Порто-Мудро, а бомбардирский [«Гром»] был в безопасности и тоже выходил, я дал сигнал сниматься, взял все корабли в свой конвой и сообщил все необходимые сигналы. До темноты мы почти добрались до рейда, ведущего к Порто-Мудро, но ветер весьма усилился и, хотя каждый корабль и меньшие суда подняли все паруса, сколько могли (у нас все до последнего матроса не могли бы лучше работать!), до места якорной стоянки сумели добраться только несколько маленьких судов, которые могли держаться близко к берегу. Наступала ночь, и я уменьшил паруса, а чтобы граф подошел к нам до ночи, я поставил три огня как главнокомандующий. Надеясь держаться на спокойной воде, мы подошли к подветренной стороне острова, и к рассвету оказалось, что нас снесло ближе к острову Эстрада, чем к Лемносу, и мы потеряли из вида все корабли, кроме «Ростислава», который был около лиги впереди от нас с подветренной стороны. Течение так быстро сносило нас под ветер, что нам пришлось совершить несколько маневров до того, как мы смогли обогнуть восточную оконечность Эстрады.

Как только мы ушли от острова, я понял, что мы напрасно пытаемся добраться до Лемноса и также оказались слишком далеко под ветром, чтобы добраться до острова Тассо. Гнилой корабль, офицеры и команды, доведенные до отчаяния, только четырехдневный запас хлеба и 750 человек на борту!

Я вынужден был просить помощи у моего греческого лоцмана, и он посоветовал мне остров Скирос как безопасную гавань, годную также, чтобы построить печи и испечь хлеб из оставшейся у нас муки. Соответственно, рассудив, мы отправились и меньше чем через два часа увидели остров и ожидали подойти до ночи, но в это время ветер переменился и сделался почти полный штиль; это заставило меня изменить мои намерения и еще раз попробовать добраться до Тассо или Лемноса, а так как течения зависели от силы ветров, мы вскоре обнаружили явно благоприятную для нас перемену, и [29 сентября/]9 октября мы вошли в гавань Порто-Мудро. Как только мы вошли в эту гавань, мы салютовали «Европе», флагманскому кораблю адмирала Спиридова, и прошли мимо кораблей всей его эскадры, которые стояли на одном якоре. Мы встали перед ними и сразу же бросили якорь там, где я намеревался поставить всю мою эскадру по прибытии кораблей. «Надежда» и все малые суда пришли раньше нас, но графа [Алексея Орлова] на фрегате «St. Paul» и корабля «Ростислав» [с графом Федором Орловым] все еще не было видно, только к ночи они появились на рейде. Едва мы бросили якорь, как увидели отряд неприятеля из 600–700 человек, марширующий вниз к берегу на противоположной стороне от места стоянки нашего флота и от городка Мудро.

Они преспокойно уселись, наблюдая за нами, и развлекались.

После такого бесстыдного оскорбления адмирал Спиридов приказал двум фелукам с несколькими полакрами бросить якорь у берега, чтобы помешать их отдыху, и когда в них стали стрелять, они ретировались за пределы досягаемости выстрела, а потом стали забавляться, сбегая вниз к берегу и выстреливая по одному разу в оба судна до тех пор, пока ночная темнота не положила конец их диверсии.

Граф [Орлов] покинул фрегат и ночью поднялся на борт к контр-адмиралу Грейгу. И так как мое намерение оставаться здесь на зиму было и заметно, и хорошо известно, были проведены переговоры с несколькими людьми, каким образом этому помешать.

На следующее утро в 8 часов с крюйс-бом-брам-стеньги был спущен флаг адмирала Грейга и поднят флаг лорда верховного адмирала [или кайзер-флаг] с сигналом всем лейтенантам [прибыть за приказами]. Они вернулись с приказами.

[Помета: «вставить приказы»; но текста приказов нет]691.

Оказавшись со своим кораблем в столь замечательной гавани, лучше которой и не найти во всем Средиземноморье (не исключая даже Маона), с островком внутри, имеющим источники воды, на котором можно было разместить все наши орудия, припасы и больных, я намеревался килевать те суда, которые более всего требовали починки, и кренговать (a parliament heal)692 другие. Я собрал конопатчиков, чтобы проконопатить надводную часть, так как едва ли был хоть один шов, который не протекал. Теперь же стало известно, что граф с адмиралом Грейгом, с кораблем «Родос», который имел течь, намереваются идти сначала на Парос, чтобы разведать этот остров для зимовки флота, а оттуда в Ливорно; что адмирал Спиридов, которому по последнему приказу должны были подчиняться все капитаны, собирался покинуть Лемнос и отправиться на Тассо, чтобы раздобыть грот-мачту и бушприт для корабля «Три Святителя». Думали, что изза жалоб на грот-мачту, которая пострадала при Чесме на корабле адмирала Грейга «Трех Иерархов», и этот корабль также пойдет на Тассо, особенно потому, что там мачту можно было достать за меньшие средства. И хотя этот корабль не слишком сильно пострадал, они рискнули зимним переходом, только потом килевали «Трех Иерархов» в Портоферрайро и заказали сделать новую [мачту] за большие деньги на Менорке (настоящие русские экономия и дальновидность!).

Пока мы запасались водой и лесом и делили испеченный ими хлеб, чтобы мы могли покинуть островок в столь замечательной гавани, мы на исходе дня были встревожены звуками ружейной пальбы поблизости от Порто-Мудро, где находились наши печи. Наш редут был атакован тем же отрядом из 600–700 человек, который «развлекал» нас несколько дней назад. Когда стало рассветать, пальба усилилась, и город был зажжен в нескольких местах большим количеством дров, которые [подчиненные адмирала Спиридова] приобрели и положили справа от редута вместо того, чтобы держать дрова на острове.

Я наблюдал, как бедные склавонцы – около 2000 человек – с женами и детьми, застигнутые атакой врасплох, бросаются в воду, пытаясь спастись на маленьких суденышках и лодках, стоявших около городка, и что неприятель может скоро занять редут, хотя его очень хорошо защищали несколько российских морских солдат и греков.

Так как по своей дерзости эта горстка врагов, обойдя вокруг мыса гавани, полностью оказалась в нашей власти, я ожидал с нетерпением, что будут приняты какие-нибудь меры, чтобы помочь беднягам [склавонцам] на берегу, или высадить на берег достаточные силы, чтобы отрезать неприятеля. Но жестокость графа Орлова была такова,что ничего не было предпринято, чтобы помочь этим людям [склавонцам], которые покинули свою землю, свои дома и чьи жены с детьми шли по пояс вброд, заклиная о помощи693.

Граф Эффингем, который был со мной с того дня, как граф [Орлов] прибыл в гавань, сразу вооружился, как только услышал стрельбу, не сомневаясь, что каждый, кто способен взять оружие, получит приказ сойти на сушу. Милорд настоятельно просил, чтобы я позволил ему сойти на берег, чтобы помочь грекам, но так как я видел, что опасность слишком велика и никакой славы без достаточной поддержки не добыть, я не хотел позволить милорду пойти, если только не будет приказа отправить регулярные силы. Так как каждое мгновенье мне казалось вечностью до тех пор, пока что-то не будет сделано, чтобы помочь этим многострадальным людям, я сначала приказал находиться в готовности 60 морским солдатам под командой капитана Нижегородова694, который, нужно отдать ему справедливость, и сам просил об этом. Я (не) мог более сдерживаться, и хотя я был лишен полномочий, видя безнадежное положение этих преданных греков, я отправил морских солдат на берег, и их прибытие подняло упавшие было чувства тех, кто оставался на берегу. В тот момент, когда эти солдаты ворвались на редут, неприятель отступил, сделав свое дело (сжег печи и зажег город во многих местах), оставляя за собой от 60 до 70 своих человек убитыми, а с нашей стороны около ста, помимо 22 женщин и детей, так как турки и склавонцы не дают пощады и не просят о ней*.

[На поле приписано:] *После того как была получена поддержка в 60 человек морской пехоты, неприятеля преследовали около двух миль за городом на виду у всего флота, который был в силах высадить от 600–700 до 1200 (при необходимости) человек на мыс гавани и отрезать неприятеля и в то же время направить 200 человек в город, чтобы усилить греков, дабы они перехватали всех турок. Но ничего даже не попробовали сделать, потому что я это предложил. Я позднее узнал, что гуманный и доблестный граф был недоволен тем, что солдатская команда была отправлена на помощь несчастным женщинам и детям, которых я видел стоящими по грудь в воде с детьми на руках и молящими о защите.*

Последние [склавонцы] преследовали неприятеля около двух миль за городом. Турки заманивали преследующих за собой, но те весьма благоразумно от этого воздержались, не находя поддержки у своих русских друзей. Но с этого момента склавонцы почувствовали отвращение и, как могли скорее, покинули это место с едва ли достаточным количеством продовольствия, чтобы добраться до Пароса. Они намеревались добраться до Пароса, зная план графа, [туда отправляющегося], прибыли на Парос до него и на острове забрали все до того, как он там оказался.

С ними было более 20 человек тяжело раненных саблями, и они обратились ко мне за лекарями, с помощью которых раны вскоре были залечены*. [На поле приписано:] *Картина была слишком трогательной, и любой не лишенный человечности не мог бы наблюдать ее без сострадания.*

Все корабли готовились покинуть прекрасную гавань Лемноса и оставить горстке турецких разбойников в полное владение столь прекрасный остров, чья близость к Дарданеллам могла бы стать единственной целью, чтобы им овладеть. Если бы они там оставались, они могли бы очистить и отремонтировать большие корабли и вооружить все греческие суда и фрегаты, и с ними могли бы опечалить Константинополь, мешая всем поставкам провизии, а кроме того, проводя здесь учения офицеров и рядовых, они могли бы сохранить их здоровыми.

30 сентября[/11 октября] 1770 г. я отправил графу Орлову следующее письмо:

«Не Тронь Меня» в Порто-Мудро.

Имею честь отправить Вашему сиятельству сведения о запасе провизии эскадры Ее императорского величества под моей командой по состоянию на третье число настоящего месяца. С этого времени я не имел возможности собрать более точные данные, а что касается хлеба, то его будет значительно меньше, чем указано в том списке, потому что у меня на борту теперь больше людей. Имею честь оставаться.

Д. Э.

Хотя они собирались уйти сразу, как только будут готовы, из их действий казалось, что они опасаются нового нападения со стороны турок. Между тем как я несколько раз намекал на опасность, в которой находятся остающиеся суда моей эскадры, поскольку им приходится, бездействуя, стоять на якоре в открытом море, они держали там наши суда до тех пор, пока мы не приготовились отходить на Тассо, и тогда эти суда получили приказы соединиться с нами.

Капитаны «Не Тронь Меня» и «Надежды», обнаружив, что они опять идут в море без ремонта, постоянно стращали меня тем, что корабли прогнили и ветхи. Я приказал им опять составить отчет о состоянии корабля и фрегата и отправил их рапорты адмиралу Спиридову, сопроводив следующим письмом:

«Не Тронь Меня», гавань Порто-Мудро. 1 октября ст. ст. 1770 г.

Сэр,

Имею честь послать Вам [рапорты] о состоянии кораблей Ее императорского величества «Не Тронь Меня» и «Надежда», полученные от их капитанов, а также копию последнего приказа, который я давал в соответствии с желанием Вашего превосходительства «Саратову», когда я его оставил к юго-западу от Имброса с «Надеждой», «Африкой» и пинком «Св. Павел». Пинк «Святой Павел» сорвало с якорей, и о нем с тех пор не слышно. Имею честь оставаться [покорным слугой] Вашего превосходительства

Д. Э.

Как я видел на карте острова Тассо, с его рейдами и бухтами, там никакие корабли не могли быть повалены, и, оставленный без тени возможности быть полезным императрице, без кораблей, [осознав,] что во мне нет никакой надобности, я написал следующее письмо графу Орлову:

«Не Тронь Меня». 1[/13] октября 1770 г.

Сэр,

Поскольку корабль Ее императорского величества «Не Тронь Меня», на котором развевается мой флаг, не в состоянии совершать крейсерство зимой (поскольку эта гавань должна быть оставлена) и должен быть отправлен в какой-нибудь безопасный порт, так как, если этого вскорости не сделать, то будет великий риск до следующей весны, и согласно настоящей диспозиции и разлучению кораблей, я не вижу возможностей для крейсерства. Поэтому я желал бы проследовать в Порт-Маон с кораблями моей эскадры и с любыми другими, которые Ваше сиятельство сочтет необходимым отправить со мною, там они могут быть более проворно и лучше починены, к тому же дешевле, чем где-либо еще.

Имею честь оставаться покорным слугой Вашего сиятельства

Д. Э.

Это письмо не возымело никакого эффекта, чтобы изменить их предполагаемый план. Граф на корабле адмирала Грейга, его брат Федор на «Ростиславе», «Родос» с капитаном Крузом, бомбардирский [«Гром»] и два греческих фрегата были теперь готовы отправиться к Паросу и оттуда в Ливорно [зачеркнуто:] *и праздновать триумф во славу их великой победы695.*

Но до их отплытия я получил приказ доставить отчет об оставшихся казенных деньгах, а этот приказ я очень хотел исполнить696. Я отправил отчет со следующим письмом и был весьма удовлетворен, найдя, что суммы в отчете полностью сходились, ни на один дукат не меньше и не больше:

«Не Тронь Меня» в гавани Порто Мудро. 3 октября ст. ст. 1770 г.

Сэр,

Остаток наличности казенных денег указан на полях*, а также некоторые суммы, выданные соответствующим капитанам на случай разлучения с указанием имени каждого корабля. Мне представляется, что очень мало из этих средств было [капитанами] израсходовано. Не в моей власти обеспечить «Родос» необходимыми медикаментами, поскольку их нет у меня на борту в таком количестве. Имею честь оставаться

Д. Э.

Графу Алексею Орлову.

[На полях:] *[Осталось:]

6770 дукатов

фунты стерлингов: 32 фунта 11 шиллингов 7 пенсов

882 [Rix] доллара

[Роздано на корабли] Rix dollars:

1500 «Святослав»

1500 «Саратов»

1000 «Не Тронь Меня»

1000 «Надежда»

1000 «Африка»*