Дневники Энди Уорхола Уорхол Энди

Потом мы вернулись в номер к Ричарду, чтобы вместе с ним дождаться девушек, которых заказали к полуночи. Посидели, выпили текилы. Когда девушки позвонили по телефону, он попросил их принести с собой джинсы и футболку для Клодии, потому что они решили отправиться по ночным клубам, а она с собой ничего не взяла для такого случая.

Клодия когда-то была стюардессой, и Ричард, видно, благодаря этому с ней и познакомился. Она прехорошенькая, и она прекрасная секретарша. Все делает.

Приехали девушки, и все они выглядят как нью-йоркские манекенщицы, все очень рослые, светловолосые, хорошенькие, и все одинаково одеты, в джинсах и футболках.

Одна из них была явно бандерша, и она тут же поперла на Ричарда. Они все были способны говорить только о Витасе, поэтому тут же позвонили ему в Нью-Йорк. Одежда, которую они привезли для Клодии, подошла ей идеально. Мы с Фредом отправились в свои номера. Комнаты большие, чистые и всякое такое, но каждые полчаса тебя будит громкий шум кондиционера. Я спал прямо в одежде, потому что знал: нас разбудят уже в шесть утра.

Четверг, 22 сентября 1977 года – Колумбус – Нью-Йорк

Валентино[353] приехал к нам в офис на ланч. Его интервьюировали Барбара Аллен и Джо Юла. Сюзи привела с собой Пейдж Ренз[354], которая сказала: «Я лучше прямо сейчас спрошу вас, и дело с концом: а можно мне написать о вас статью для нашего “Аркитекчэрал дайджест”?», и я ответил, что нет, нельзя, и она сказала: «Ну и ладно, переживу», но все равно предложила мне навестить ее в Лос-Анджелесе, когда я в следующий раз туда приеду, пообещав, что мы с ней хорошо проведем время. Она сказала, что на днях заснула, забыв снять мягкие линзы, и поэтому ее глаза некоторое время болели, но она никак не может найти свои очки. С нами была еще Дженнифер, дочь Джоэля Грея[355]. Когда Валентино узнал, что я после него пойду брать интервью у Софи Лорен, он сказал, что она жуткая скряга: как-то явилась к нему в магазин и все хотела получить скидку в 70 процентов, и тогда он сказал ей: «гудбай». В самый час пик мы поехали на такси в отель «Пьер» с Виктором и Робертом Хейзом (4 доллара). Поднялись на тридцать шестой этаж, чтобы встретиться с Софи. По дороге, еще в такси, я предупредил Виктора, чего он не должен говорить ей – например, что мы подаем в суд на ее мужа. Нас встретил Джон Спрингер. Софи вскоре вышла к нам, она выглядела прекрасно. Потом она только и говорила о том, какая она бедная, так смешно. Например, мы спросили ее, носит ли она платья от Валентино, и она ответила, что, мол, о нет, они для нее слишком дороги, и потом еще прибавила, что сама ни за что не смогла бы остановиться в таком дорогом отеле, как «Пьер», ведь его оплачивают для нее люди из киноиндустрии. Как будто она не могла бы остановиться в Нью-Йорке в собственной квартире, которая совсем неподалеку, в «Хэмпшир-хаус». Но Виктор был молодцом, он откупорил шампанское и сказал, что смотрел все ее фильмы в Венесуэле, еще ребенком. Я заранее сказал Виктору, чтобы он не употреблял никаких неприличных слов, потому что когда несколько лет назад мы ездили на виллу Карло Понти в Риме, нас предупредили, что Софи Лорен не разрешает ругаться у себя дома и что нас прогонят, если мы скажем что-то такое. И вот теперь, когда мы в отеле «Пьер», именно Софи Лорен без конца говорит слово fuck. Ее фотография с Марчелло Мастроянни – на первой полосе «Нью-Йорк пост», поскольку они участвовали в новом шоу Дика Каветта на тринадцатом канале, и когда Дик спросил его, как стать «латинским любовником», Марчелло сказал: «Надо много трахаться». Софи явно решила, что это «мило», вот она и повторяла это слово без конца. Примерно через час она захотела от нас избавиться, и мы от нее тут же выкатились.

Пятница, 23 сентября 1977 года

В Нью-Йорк приехала очередная кузина Кэтрин, ее зовут Евгения-что-то-там, она тоже из Гиннессов[356], и она зашла к нам получить экземпляр того номера Interview, в котором Эрскин был в рубрике Interman. Я спросил, что привело ее в Нью-Йорк, и она сказала, что приехала «из-за похорон», и когда я поинтересовался, кто же умер, она ответила – отчим, Роберт Лоуэлл. Он на днях приехал из Ирландии, взял такси в аэропорту, и прямо там у него случился инфаркт. Ему был шестьдесят один год. Он, надо думать, был поэтом номер один – после смерти У. Х. Одена.

Воскресенье, 25 сентября 1977 года

Ночь была беспокойная. Проснулся в шесть утра, снова заснул, потом опять просыпался в восемь и в девять, потом включил телевизор и просмотрел всю программу мультфильмов. Арчи и Амос все еще в отъезде, они отправились вместе с Джедом в Монток – мы ведь по-прежнему пытаемся сдать коттедж. Позвонила Диана Вриланд и сказала, что кому-то нужно поговорить с Фредом насчет его пьянства – сказать ему, что он очень привлекательный мужчина, но как только напьется, становится жутко непривлекательным. Позвонил Стиви Рубелл, сказал, что у него есть билеты на ужин в честь Лилиан Картер[357] в гостинице «Уолдорф-Астория». Пришлось опять напяливать смокинг, но в брюках от этого костюма я всегда начинаю чесаться, вот почему я с пиджаком обычно ношу джинсы. Но сегодня я кое-что придумал: надел черные брюки от смокинга поверх джинсов, и ничто не пузырилось, все было как надо, и вот я в четверть седьмого вышел из дома в двух парах брюк. Доехал на такси до «Уолдорфа» (2,50 доллара). Когда появился в отеле, Стиви еще нигде не было видно. Коридорный привел меня в небольшую комнату, где-то сбоку, – там и происходил прием в честь Мисс Лилиан. На ней было что-то голубенькое, вроде ночнушки, и она действительно была рада меня видеть, ведь ей очень нравились ее портреты, которые я сделал, и она пригласила меня на вечеринку к себе в номер – уже после приема. Она сказала, что живет в номере 7-N. Наконец появился Стиви, он просто выкурил косяк, сказал он, потому что все подобные сборища очень действуют ему на нервы. Он сказал, что никогда прежде не оказывался в одной компании с таким количеством евреев. Просто Лилиан Картер получила в награду какую-то медаль от «Американских синагог», что-то такое. Потом мы пошли в большой зал. Я был за столом номер три. На сцене – около тридцати пяти евреев. За ужин платил Эдгар Бронфман[358], тот самый, у кого сына взяли в заложники. Он говорил классно, умело – если закрыть глаза, можно вообще было подумать, что выступает сам Дик Каветт – и он был единственный в этом сборище, у кого красивая молодая жена, она вовсе не похожа на еврейку. К моему столу подошел Эндрю Янг, чтобы пожать мне руку, он похож на Джонни Мэтиса – ну, если бы тот был активный гомосек[359]. Потом подали гефилте фиш, и дальше был молочный ужин. Пока мы ели, желающие выступали с речами, и еще все спели «Боже, благослови Америку» – по-английски и на иврите. У кантора был очень хороший голос. Все это длилось несколько часов. Эндрю Янг в своей речи говорил про ООН и про свободу. Еда, которую там подавали, была точь-в-точь как в самолете. Лучшую фразу за весь вечер произнесла Мисс Лилиан: «Я ни разу в жизни не видела сразу столько евреев. Обязательно расскажу про это Джимми». Всех до того шокировали ее слова, что все засмеялись. Она была любезна, хотя явно волновалась. Кругом лежали экземпляры ее книги «Вдали от дома» с ее автографом, и я прихватил еще один, потому что Ричард Кайли[360] не пришел. Наконец мы со Стиви ушли из «Уолдорф-Астории» и отправились искать его автомобиль, который он оставил на Лексингтон-авеню. «Мерседес», который стоит 30 тысяч долларов. Он сказал, что для него это – единственное удовольствие в жизни: ездить на такой машине и парковать ее, где захочет, потому что ему плевать на штраф за неправильную парковку. Он сказал, что у него дома деньги разложены по обувным коробкам. Он сказал, что хорошо бы нам вместе поездить по диско-клубам, потому что ему нужно подобрать молодых людей для работы у него в «Студии 54».

Боб Винер[361] пишет свою первую большую статья для журнала «Нью-Йорк», и она посвящена Стиви и «Студии 54». Боб Винер, похоже, влюбился в Стиви. [Смеется.] По уши. Боб был когда-то таким правильным, продюсировал пьесы на Бродвее, а потом, примерно в 1969 году, вдруг превратился в хиппи, начал слушать рок-н-ролл, писал статейки для одной грязной газетенки, которая была такой же, как Screw[362].

На вечеринке в пивном баре «Джинджер Мэн», которую устроили в честь открытия Нью-Йоркского кинофестиваля, были Летиция Кент[363] и Джон Спрингер (он-то и организовал эту вечеринку), Марчелло Мастроянни, Жерар Депардье, который великолепно выглядел. Он попросил у меня французскую сигарету, а я ему сказал, что у меня нет, но зато я могу найти для него кваалюд[364], и я подошел к Стиви, он дал мне одну таблетку, и я разделил ее на четыре части, хотя сам потом так свою часть не принял. И Стиви без конца повторял: «А сам-то ты кваалюд не принял». Они за этим следят – те, кто принимают наркотики, обращают на это особое внимание. Тогда я принял свою часть таблетки при нем. Потом я увидел Ховарда Смита[365] из «Виллидж Войс» и подошел к нему поздороваться. Он написал несколько писем все той же Валери Соланас, это была последняя новость: он, видимо, случайно встретил ее где-то в Гринвич-Виллидж. Он сказал мне, что чувствует себя виноватым, что вообще начал это, и еще: он не понимает, почему такие сумасшедшие, как она, могут ходить по улицам. Я ему ответил: наверное, потому, что она действовала по заданию ЦРУ. Стиви хотел отправиться по клубам в Виллидж, он сам собирается открыть клуб в тех местах. Первое заведение, куда мы пришли, называлось «Ко к ринг». Оно за последнее время изменилось, там ликвидировали задние комнаты, и в барах теперь не протолкнуться. Стиви там – Большой Босс, важная персона, он ведь там и набирает всех своих официантов. До того, как мы с ним отправились в «Ко к ринг», я снял с себя свои внешние брюки, те, что от вечернего костюма, и остался только в джинсах. В клубе было полным-полно юных красавчиков, они все танцевали.

Куда бы Стиви ни пришел, ему всегда очень быстро становится скучно, и вот вскоре он уже захотел оттуда уйти. Отправились в клуб «12 Вест», но мне не хотелось танцевать, тогда Стиви принялся танцевать с подушкой. Он без конца приносил попперсы и совал их мне под нос. Боб Винер увидел, как Стиви держит у меня под носом попперсы и как я вдыхаю газ, и скорее пошел к своей машине. Позже он мне сказал, что в тот момент рухнуло его представление обо мне как о невинном человеке: у него на глазах я принимал кваалюд, нюхал попперсы и пил спиртное. Я спросил его: «Ты правда видел своими глазами, что я принял хотя бы один кваалюд?» Потом показал ему кусочки этой таблетки, которые были у меня в кармане, и еще я сообщил ему, что задерживал дыхание, когда Стиви совал мне под нос все эти попперсы. Ну хорошо, сказал он тогда, но ведь ты же пил спиртное, и я ответил: «Я всегда пью спиртное». Потом заскочили в «Энвил» («Наковальню»). Там в дверях стоял какой-то цветной парень, который не хотел впускать Стиви: он принялся кричать, что Стиви не пустил его в «Студию 54», а теперь вот, ишь ты, вообразил о себе невесть что и тоже в «Энвил» решил попасть… Но потом он увидел меня и жестом пригласил войти, после чего, в конце концов, он и Стиви пустил внутрь, однако заставил его заплатить за вход. Наверху была «развлекуха». Выступала какая-то драг-квин. Там был Ричард Бернстайн[366], который рассказал мне, что Валентино заказал у него сорок портретов, но потом взял всего лишь два. Помнишь, это ведь тот самый, кто назвал Софи Лорен самой прижимистой на свете, потому что она якобы хотела получить у него скидку в 70 процентов! Шоу в «Энвиле», по-моему, было действительно смешным только в том скетче, где парень снял с себя пятьдесят пар трусов.

Стиви сказал, что ему вставать в восемь утра, потому что по понедельникам рано утром приезжает мясник и надо у него выбирать мясо для ресторана. Стиви живет в новом здании на 55-й улице. Мы влезли к нему в машину и он подвез меня до моего дома, и я поцеловал его прямо при Бобе Винере, ну, чтобы Бобу еще было о чем написать. Все это – около пяти утра.

Вторник, 27 сентября 1977 года

Позвонил Ахмет Эртегюн и пригласил меня вечером на банкет в честь Пеле. Я провел у телефона остаток дня, звонил всем, приглашая пойти со мной, но никто не хотел. Подвез Винсента и Кэтрин к ним домой (такси 4 доллара). Переоделся, потом взял такси до «Плаза» (2 доллара). Познакомился с Говардом Коселлом[367] и его женой и удивился, какой он высокий. Он мне понравился, забавный.

На банкете должны были представить мой портрет Пеле. Там присутствовали его мать и отец, и они были очень милые, и еще его жена, у нее белая кожа, но ведь в Южной Америке у всех разный цвет кожи – вот и у родителей Пеле тоже. После банкета мы отправились в ресторан «Пи-Джей Кларк» (2,50 доллара). Там был Такер Фредриксон, футбольный игрок, который мне так нравится. Он ужасно славный, и я без конца говорил ему, что ему нужно больше выступать по телевидению, однако он сказал, что не хочет этого. Съел порцию «чили».

Четверг, 29 сентября 1977 года

Говорил с Фредом. Мы хотели поехать на встречу с Ненной Эберштадт, которая целое лето работала у нас в офисе, – встретиться нужно было во время ее перерыва на ланч в школе «Бриэрли-скул» в аптауне, на 83-й улице. До выезда из дома я успел поговорить по телефону с Дэвидом Уитни. Он сказал, что даже еще не начал готовить выставку Джаспера Джонса. Потом он рассказал мне нечто такое, что произвело на меня ужасное впечатление, едва я про это услышал, – а позже в этот день я испугался еще больше. Он рассказал, что когда Раушенберг был в Техасе в связи с какой-то выставкой, все эти творческие личности ездили там в шикарном автобусе, предназначенном специально для них, и когда он остановился на какой-то бензоколонке, а мужской туалет оказался там закрыт, то Раушенберг отлил прямо на борт автобуса – но тут сразу появились два техасских рейнджера, арестовали его и препроводили в тюрьму! Я хочу сказать, вот если идешь по улице в Нью-Йорке и тебе ужасно захотелось в уборную – либо отлить, либо по большому, то что тогда? Как быть? Наделать себе в штаны? Тебя же арестуют, если ты сделаешь свои дела прямо на улице, так? И если даже ты сможешь доказать, что тебе в самом деле было совершенно невтерпеж, и тебя отпустят, все равно ведь уже будет зарегистрирован привод, то есть ты уже преступник? Получается, лучше наделать в штаны. Вместе с Бобом и Фредом взяли такси до «Бриэрли-скул». Ехали мы из офиса, поэтому я прихватил с собой пачку экземпляров Interview. Приехали на угол 83-й улицы и Пятой авеню (такси 5 долларов), вошли в школу и оставили журналы в вестибюле – чтобы ученицы потом могли их взять и почитать. Вот только я совсем забыл, что в этой школе учились не только старшеклассницы. Я-то думал, что там все взрослые, такие, как Ненна. Но когда она вышла к нам навстречу, она выглядела так, словно ей всего десять лет! Я не мог поверить своим глазам! В форменном школьном платье черного цвета и в одной из этих юбок, ну, знаешь, совсем коротких, как… – как же они называются? Ну, которые носили в шестидесятые… – а, мини-юбки. Ее подруга тоже была в школьной форме – очень красивая девушка, но и она тоже показалась мне десятилетней. А Фред еще рассказал нам один секрет: однажды Мик позвонил Ненне, но трубку снял Фредди Эберштадт, который тут же принялся кричать на него: «Какое вы имеете право звонить такой молодой девушке, как моя дочь? Вам уже сорок, вы стары для нее!» Мик обиделся и ответил: «Вовсе не сорок. Мне тридцать четыре. А Ненна, между прочим, встречается с мистером Фредом Хьюзом, и ему тоже тридцать четыре. И я, между прочим, не звоню людям в дверь в четыре часа утра». Это он намекал на то, как Фредди Эберштадт однажды позвонил в квартиру Мика в такую рань, разыскивая дочь… Когда я огляделся и понял, какие юные тут ученицы, я смог думать только о наших журналах в вестибюле, и о том, как Раушенберга арестовали в Техасе, и о Романе Полански, который, бедняга, так ошибся – потому что молодые девушки способны выглядеть и очень юными, и очень взрослыми, в зависимости от того, как им захочется.

Тина Радзивилл[368] тоже ведь учится здесь, в «Бриэрли-скул». Она сильно изменилась с того лета, когда Ли снимала наш дом в Монтоке. Вся теперь в прыщах. А ведь, казалось бы, уже придумано столько способов, как их устранить. Но если даже она, которая может потратить любые средства, чтобы от них избавиться, не смогла ничего сделать, то я, выходит, безнадежен. Ненна познакомила нас с одной из своих подружек, и вот ей на вид можно было бы дать лет сорок!.. У нее и грудь очень большая, и зад здоровенный. И она ведь белая, хотя в этой школе учились и некоторые цветные. Потом нам устроили ужасную экскурсию в библиотеку, в спортивный зал и в столовую для двенадцатилетних. Но я мог думать лишь об одном: что в номерах, оставленных в вестибюле, были, наверное, и ню-фотографии. Я попросил Боба сбегать туда и забрать все, однако журналов там уже не оказалось. Тогда я объяснил Ненне, что она обязательно должна сказать директрисе, что мы положили журналы просто для того, чтобы забрать их на обратном пути, и она сказала, что попытается все уладить. Вернулись на такси в офис (5 долларов). Мик приехал с опозданием на двадцать минут, он был в прекрасном настроении – я должен был сфотографировать The Rolling Stones. Потом все они начали съезжаться – Рон Вуд, Эрл Макгрет и Кит Ричардс, который, по-моему, просто пресимпатичнейший человек, я его просто обожаю. Я рассказал ему, что первым познакомился с его женой, Анитой Палленберг[369]. Еще в шестидесятые. Ричард Вайсман прислал пригласительные билеты на банкет в честь Мохаммеда Али, если Али выиграет поединок с Шейверсом.

Звонила Сьюзи Франкфурт. Она последнее время встречается с Сэмом Грином[370], и я сказал ей: «Как ты думаешь, Сэм Грин не рассказывает другим про тебя?» Она сказала: «Нет, что ты, Сэм меня любит». Я сказал: «То есть это не он, по-твоему, носится по городу, повторяя каждому встречному и поперечному все, что ты говоришь?» Она сказала: «Но ведь о тебе же он никому ничего не рассказывает». И я ответил ей: «Верно, но это как раз потому, что я никогда ничего не рассказываю ему о себе».

Подвез домой Кэтрин и Питера Марино. Они подружились в Монтоке. Не могу понять, что за человек этот Питер: у него, может, не все дома. Я сказал ему, насколько он обязан именно нам – всей своей жизнью, карьерой архитектора: ведь это мы заказали ему его первый проект, так что он благодаря нам вырос из коротких штанишек и мы дали ему длинные брюки, а он сказал, что теперь-то он носит костюмы от Армани, а достались они ему вовсе не от нас. Странный какой-то (такси 4 доллара).

Переоделся у себя дома. Поел немного собачьих консервов Арчи и потом пошел пешком до дома 730 на Парк-авеню, на ужин к одному швейцарцу, который недавно приехал в Нью-Йорк: он сказал мне, что просто умирает от желания познакомиться со мной. После этого ужина я отправился на 66-ю улицу, чтобы дождаться Кевина Гудспида, с которым я познакомился в «Студии 54». Он крупный парень, похож на Родни Ла Рода, к которому я был так привязан в шестидесятые годы[371]. Поначалу я думал, что он мог бы стать для меня хорошим телохранителем, но позже, в этот же вечер, кто-то наступил на его фотоаппарат и избил его.

Взял такси, чтобы доехать на вечеринку в честь Мохаммеда Али в «Американа инн» (2, 50 доллара). Это была одна из тех вечеринок, когда ты все ждешь, что что-то произойдет, но ничего не происходит. Сам Али так и не появился – как сказали, он серьезно пострадал во время боя. Зато случилось нечто замечательное: я познакомился с чернокожей дамой, она – боксерша. Пригласила меня посмотреть, как она боксирует.

Потом Ричард Вайсман захотел пойти потанцевать, и мы отправились в «Студию 54». Дошли туда пешком. Стиви Рубелл безумно влюблен в меня. И Виктор тоже был там, он приревновал меня к моему спутнику – Кевину. На Викторе были «брюки панка», и у них нормальная ширинка с застежкой «молнией», все, как полагается, но в нижней части «молнии» дыра, чтобы его член мог высовываться наружу, причем поначалу это вовсе незаметно. Еще на нем был расшитый блестками шелковый шейный платок-бандана от Хальстона – такой же, какой он подарил мне. Потом мы с Кевином отправились в район, где он живет, по Третьей авеню и до 30-х улиц, зашли в «Сардж», это ночное кафе, и после того, как мы выпили кофе, я ушел, оставив его там с какими-то людьми, которых он знал. Считается, что это лучшая кофейня (завтрак 10 долларов). Когда я вышел на улицу, к обочине подъехал какой-то парень в «мерседесе» и сказал мне, что раньше жил в моем квартале на 66-й улице. Я попросил его описать эту улицу, и он в самом деле знал на ней все, поэтому я сел к нему в машину и он подвез меня до дома. К тому времени было уже пять утра.

Пятница, 30 сентября 1977 года

Ночная жизнь совершенно изматывает меня, я даже не в силах доползти до подушки. И я все еще беспокоюсь, как бы меня не арестовали – за номера Interview в школе у Ненны. Вдруг в том номере на какой-нибудь фотографии кто-то был нагишом? Я даже боюсь просмотреть этот номер. Они арестуют только издателя. А я как раз и есть издатель, ведь Фред – он директор. О Господи! Даже не хочу об этом думать. Кем был Ларри Флинт, когда его арестовали? Издателем? Отчего бы им не арестовать директора – или же, например, – редактора? Боб вполне мог бы писать свою колонку OUT из тюрьмы. Для него это была бы новая среда, новое окружение, которое он бы исследовал. Да, к слову – о среде: Стив Аронзон прочитал первый вариант «ПОПизма», который сделала П. Х., и сказал, что все-таки отредактирует этот текст для нас, что его нужно подработать, однако он – восхитительный, потому что эту среду пока что никто еще не отразил.

В офис заходил Пол Дженкинс[372]. Этот художник, положив краску на холст, дает ей стечь вниз, и его работы вроде бы похожи на чьи-то еще, однако делает он это хорошо. По-моему, он был бы не прочь, чтобы я написал его портрет. Он встречается с этой богатой девицей из Дюпонов – с Джоэнн.

Суббота, 1 октября 1977 года

Поехал к остановке автобуса около Рокфеллер-центра, чтобы побывать на европейском футболе, посмотреть, как будет играть команда «Космос» (такси 3 доллара). В автобус загружались Нэн Кемпнер, Джерри Зипкин[373] и им подобные типажи. Люди из Белого дома, Том Бирд и Джоэль Макклири, садились в лимузин и пригласили меня поехать с ними. Лимузин был потому, что, как предполагалось, на матч поедет один из сыновей Картера, тот, который еще не женат, – но он так и не появился.

Примерно через сорок пять минут мы были в Джерси, в клубе стадиона. Нас принимали по высшему разряду, даже подали ранний ланч и «кровавую Мэри». Роберт Редфорд и Мохаммед Али тоже там были. И Гордон Лайтфут, и Альберт Гроссман, который одно время был менеджером Дилана. Он сказал мне еще раз, что у него в коллекции мой серебряный Элвис, но не пойму: ведь я подарил его Дилану, как он может быть у Гроссмана?

На стадионе был Киссинджер, который размахивал руками, совсем как папа римский. Кругом было много ребят из охраны президента. Наконец в половине второго раздался сигнал, и футболистов выпустили на поле. Я подошел к Мохаммеду Али и поприветствовал его, но он посмотрел на меня с недоумением: похоже, не знал, кто я такой, и не вспомнил, что мы встречались с ним в его тренировочном лагере в Пенсильвании. Консультантов, которые обычно говорят ему, кто есть кто и что есть что, рядом не оказалось, и он был вообще один, сидел и что-то там ел, так что я смутился и ушел восвояси. На трибуне я сидел рядом с двумя детьми Роберта Редфорда, им лет двенадцать-тринадцать. Говорили, что Редфорд сегодня впервые показался на людях и позволил себя фотографировать. Вокруг меня были пустые места – здесь должен был сидеть сын Картера, но он не пришел. Мохаммед Али сидел передо мной, это его посадили рядом с местом для сына Картера. Жена Али и его сын тоже были тут. Илейн из «Илейн» была на трибунах, и она мне рассказала, что теперь она сидит на белковой диете. Правда, позже я увидел, как она одну за другой поедает булочки.

Пеле играл сначала за одну команду, а потом за другую. Когда начался дождь, всем VIP-ам раздали плащи, и было так приятно сидеть под дождем, это было куда интереснее. На матче было семьдесят пять тысяч человек. Глава комиссии по природопользованию пригласил Али к себе в застекленную ложу, чтобы тот не промок. Когда мы все же как следует промокли, мы заскочили в чью-то ложу, и там была маленькая девочка, которая сказала, что ее папа – владелец команды «Джайэнтс»!

Мне пожал руку Киссинджер, но он ведь всем пожимал руки. Ребята из лагеря Али в Пенсильвании узнали меня и спросили, поговорил ли я уже с Али, и я соврал, что еще нет.

Понедельник, 3 октября 1977 года

Ходил к врачу, доктору Постеру, из-за моего красного глаза, и он сказал, что это просто лопнул сосудик и нужно делать горячие компрессы. Но я забыл про это. Мы с Кэтрин отправились в спортзал «Глисонс», чтобы взять интервью у девушки-боксерши, ее зовут Джеки Тонаванда (такси 2,60 доллара). Мимо нас проходило много красивых боксеров. Я спросил, сколько стоит нанять боксера, и Джеки сказала, что больше всего нужно будет платить ей, потому что она уже сама будет ими управлять, и всего получится 150 долларов в неделю плюс еще сколько-то, чтобы взять напрокат шкафчик для одежды здесь, в «Глисонс». Кэтрин влюбилась в боксера-негра, ростом под два метра, он прыгал через скакалку. Я попытался заинтересовать ее привлекательным пареньком-ирландцем, но она сказала, что в нем вообще нет ничего такого… Джеки дала не слишком хорошее интервью, потому что когда я упомянул какой-то фильм, она потом говорила только о нем. Она уже готова лететь в Японию, чтобы провести там бой с боксершей ростом 190 сантиметров – она наполовину японка, наполовину ирландка. Потом доехали на такси до агентства Уильяма Морриса (3 доллара). Поднялись на тридцать третий этаж. Их сотрудник, Стив Пинкус, уже много раз звонил к нам в офис и приглашал зайти к ним, поговорить о том, чтобы они были моими агентами. Встретиться с ними было забавно, он пригласил и других сотрудников поговорить со мной, и они все говорили, что покажут мои работы в телевизионной рекламе «Америкэн Экспресс», что я получу роли в бродвейских шоу и главные роли в кино, и на Кэтрин все это произвело сильное впечатление, да только, боже, как же это все скучно: можно подумать, будто я не слышу этого уже много лет подряд, приезжая к ним в агентство; и ведь потом, после такого Большого Совещания, вообще ничего не происходит. Правда, мне понравилось, как мы сходили туда к ним. Они все женаты, конечно, но выглядят как тайные гомосексуалисты. Кэтрин сказала мне, чтобы я не называл ее больше «богатой стервозой», потому что это для нее унизительно. Наконец-то я знаю, как ее называть.

Во время ужина в ресторане «Стейкхауз» Питера Лугера я сказал Дайан де Бово, которая пришла со своим бойфрендом Пьером, что когда я уходил из дома, по радио или по телевидению объявили: только что похитили пятилетнюю девочку из семьи Патино. Дайан тут же вскрикнула от ужаса, истерически зарыдала, и все сразу ополчились на меня, сказав, что я испортил вечеринку. Стиви тут же пошел к телефону, обзвонил все телеграфные агентства, чтобы узнать детали похищения, и оказалось, что это – лишь дальняя родственница. Но Дайан все равно была в ужасном состоянии, а все говорили ей: «Слезы – это хорошо, это пробуждает чувства», и вот посреди всего этого ко мне вдруг подошел официант, красивый такой ирландец, и сказал, что у него дома есть радиоприемник в стиле «ар-дек» – он знает, что я их собираю. А Тимоти Лири[374] рассказал нам, как в начале семидесятых годов Дайан гонялась за ним по всей Швейцарии, посылая ему записки и письма, и н сказал, что, собственно, из-за такого ее поведения его тогда и посадили. Мне он объявил, что я для него – один из самых любимых людей на свете. Боб Винер там тоже был, он все еще собирает материал для своей статьи о Стиве, и я убежден, что выйдет ужасно, потому что, во-первых, Боб ведь напишет ее сам, а во-вторых, он не обращал никакого внимания на все, что происходило за столом, когда начались все эти удивительные события, да к тому же с участием всех этих чудесных людей, – он лишь сказал, что ему тут «скучно». И всякий раз, когда Стиви начинал приставать к кому-то из парней, Боб отворачивался, чтобы только не видеть этого. Когда же Стиви начал всех торопить – а он это очень любит: торопить всех, чтобы куда-нибудь поехать, а когда все туда приедут, то тут же начать торопить их, чтобы поскорей уехать, – Тим сказал, что пока он был в тюрьме, его там много лет дергали и торопили, вечно говорили, что и как делать, – и больше ему этого не надо.

Потом мы поехали в «Илейн». Стиви слишком уже наклюкался, чтобы вести машину, так что нас повез бойфренд Дайан – Пьер. Сначала нужно было остановиться у дома Стиви, и он зашел на минуту, чтобы что-то захватить с собой – то ли кваалюд, то ли попперсы, то ли еще что-то в том же роде. С нами была Марго Хемингуэй[375]. Ее брак с этим парнем, у которого компания по производству гамбургеров «Уэтсон», уже начал давать трещину, и, по-моему, за ней начал ухлестывать Тим. Потом Стиви захотел поехать в «Бэрфут бой» и в «Гилдед грейп».

Вторник, 4 октября 1977 года

На звонки у нас в офисе теперь отвечает леди Изабелла Лэмтон[376], сестра Энн, – пока наша секретарша Лора ходит на курсы Берлица, чтобы наконец выучить английский.

После благотворительного показа моделей от мадам Гре поехали в новый выставочный салон Дайан де Бово, чтобы посмотреть ее первую коллекцию одежды. Мне пришлось врать прямо с порога: я сказал, что все у нее прекрасно, тогда как – особенно после того, как увидишь все эти великолепные модели мадам Гре или же все, что делает Хальстон, – ее вещи выглядят просто плохими. Она теперь ведет себя как деловая женщина – даже особо не принимает кокаин днем, но я не знаю, что и сказать; по-моему, это просто катастрофа… Позже, за ужином в «Кво вадис», с нами был Тим Лири, и он оказался до того славным малым: он очень расположил меня к себе, еще больше рассказав мне на магнитофон о том, как попал в швейцарскую тюрьму из-за Дайан, которая писала ему все эти любовные письма и принимала ЛСД. Он сказал, что в Женеве тюрьмы могут быть не хуже прекрасной гостиницы – если заплатить, тебе даже принесут пирожные на подносе. И хотя этому я не верю, однако он действительно помнит каждую нашу встречу в шестидесятые годы, и еще позже, в Санкт-Морице, – притом помнит, в какой одежде я был, да вообще все! – а я тогда даже не понимал, способен ли он что-либо заметить. Вот, к примеру, когда мы ходили на его лекцию и на световое шоу в Восточном Гринвич-Виллидж. Он сказал, что если бы мог начать все по новой, то хотел бы быть с The Velvet Underground, потому что они так много сделали и были по-настоящему творческими людьми, очень изобретательными.

Я же думаю, что он невероятно умен. Он, наверное, и в самом деле сотрудничал с ЦРУ, потому что в Гарварде был самым первым, просто главным в этой области, и сегодня доказано, что правительственные органы уже в те годы использовали ЛСД, а ведь Тим был экспертом в этой области – как раз к таким обычно и обращаются с предложением посотрудничать.

Дайан де Бово и Пьер ссорились, сидя на диване. Ей хотелось, чтобы он решил, будто она все еще влюблена в Тима Лири и что раньше у них была любовная связь, и для этой цели она сочла обязательным поведать Пьеру, что ничего, ну просто вообще ничего такого не происходит и что она не влюблена в Тима, ну нисколечки. Тогда уже ему пришлось изображать, будто он волнуется и ревнует – только это смогло сделать ее счастливой.

Четверг, 6 октября 1977 года

Проснулся с болью в горле, и это у меня, по-моему, от того, что я целовал всех этих смешных девушек, которые подбегали ко мне. Я прежде это го никогда не делал, но тут они все подбегали и подбегали, а я не хотел прослыть невежливым.

Мне очень нравятся все эти парни в «Студии 54»». Они похожи на Родни Ла Рода, каким тот был в шестидесятые годы, – все такие развинченные, бесцеремонные, пробивные, они ведь [смеется] охотятся за кинопродюсерами – жаждут немедленно прославиться.

Пятница, 7 октября 1977 года

Меня пригласили на The Four Seasons[377], у них прощальный концерт в зале «Радио-сити». Они выразили благодарность своему первому продюсеру, Бобу Кру, через кого я и познакомился с ними в шестидесятые годы. После концерта ко мне подошел поздороваться Фрэнки Вэлли, я дал ему свою программку, чтобы он подписал ее на память, и он рассказал мне, что Боба Кру недавно сбила машина в Калифорнии, что у него, наверное, отрежут ногу – ну и что было бы хорошо, если бы я ему позвонил, потому что он в ужасном состоянии. Я всегда думал, что Фрэнки хорошо относился к Бобу, но сегодня он даже не показался мне расстроенным тем, что случилось. Нет, он был огорчен, но вовсе не до такой степени, как я бы подумал.

Там был Дон Киршнер[378], и мы сфотографировались втроем на память. Потом мы поехали в «Студию 54». Стиви познакомил меня с Роем Коном[379], который был с четырьмя типажными молодыми красавцами, очень похожими на «крутых», на «бучей». Юноша считается «крутым», если он весит больше 77 килограммов и выглядит как игрок в американский футбол, этакий мужлан. Та к о й похож на… – н-да, у нас в офисе такого и нет вовсе. Может быть, на управляющего нашим зданием. Ну да, «крутой», или «буч», – у него точно такой же вид, как у этого самого Майка, вот разве что он несколько похудее.

Понедельник, 10 октября 1977 года

Приехал на такси к Дайан де Бово (2,25 доллара). По ее словам, она наконец поняла, что за фрукт этот Барри Ландау[380], противный парень, который всюду без мыла пролезет, к любой знаменитости. Она-то думала, что он – ее добрый приятель, который поэтому и делает для нее всякие добрые дела, как вдруг на днях получила от него счет на две тысячи долларов – за то, чтобы он ее устроил на телешоу Майка Дугласа! Просто Барри спросил ее как-то раз, не хотела бы она попасть в эту программу, и она призналась, что, конечно, хотела бы. Он, наверное, и Стиви Рубеллу такие же счета присылает.

Поехал в «Илейн» (3,25 доллара). Там был Боб Винер, очень раздосадованный, потому что журнал «Нью-Йорк» не принял его статью о Стиви. Он уже словно пребывал «в отключке», хотя глаза у него и были открыты.

Вторник, 11 октября 1977 года

На такси в «Парк-Бернет», взял там у них несколько каталогов – ведь это, пожалуй, лучшие справочники (такси 2 доллара, книги 24 доллара). Случайно встретил Кенни Джей Лейна[381], который сейчас выставил на аукцион свой дом и всю обстановку – ведь он разводится с Никки Уэймут[382], а значит, может представить дело так, будто это нужно «в целях ликвидации имущественного спора». Но стоит собственными глазами увидеть все его барахло, сразу поймешь: оно действительно никуда не годится.

Съездил в «Кембанк» (4 доллара). Стив Аронзон побывал у нас в доме 860, все оглядел, и с ним была красивая девушка. Он сказал, что не сможет начать редактировать «ПОПизм» до следующей недели. Винсент в отъезде, в Монтоке, поехал проверить, в каком состоянии и дом и участок: Джей Джонсон и Том Кашин по-прежнему там, они перекрывают крышу и ремонтируют все, что нужно. К концу рабочего дня Винсент все еще не вернулся, поэтому я сам запирал офис. А когда мне это приходится делать, я начинаю так нервничать, что зачем-то выдергиваю из розеток штепсели копировальных машин, чтобы не возникло самовозгорание, – правда, холодильник я все же рискнул оставить включенным. Когда я приехал домой, на автоответчике было сообщение от Барри Ландау, который каким-то образом заполучил номер моего домашнего телефона. Ну вот, теперь этот мой личный номер, которого нет в телефонном справочнике, есть уже у трех самых навязчивых людей – у Боба Винера, Стива Рубелла и Барри Ландау.

Позвонил Лестер Перски, пригласил на показ фильма «Эквус». Мне очень понравился Питер Ферт, он чудесно играл, и Ричард Бертон тоже был чудесен. В этом фильме очень длинные сцены с обнаженными актерами. Обычно когда в кадре член, он оказывается в тени, и тень всегда там, где член. А здесь член всегда прекрасно виден. Член Питера Ферта вообще мешает ему двигаться. У него на экране очень большой член, и к тому же он не обрезан. Он такой же большой, как у Джо Даллесандро.

Питер Ферт подошел ко мне, он ради рекламы привез с собой из Англии девушку, которая тоже была на этом просмотре, и мы прекрасно пообщались. Подавали много еды, но я уже успел поесть. Потом Питер Ферт захотел повести свою девушку потанцевать, и мы пошли в «Студию 54», на выступление Элтона Джона. Стиви пригласил нас всех в кабину звукооператора, и там был Майкл Джексон – ну до того славный – своим высоким голосом стал задавать мне вопросы про искусство. Был там и Дэвид Хокни. Были еще фотографы, они хотели, чтобы мы с Элтоном Джоном позировали для фотографий, тогда я спросил Элтона, можно ли его поцеловать, но он ничего не ответил, и я не стал. Хотя он, может быть, просто не расслышал мой вопрос. Он все время был в шляпе, это из-за пересадки волос.

Чтобы выбраться из «Студии 54» одному, мне пришлось постараться избежать компании всех тех мальчиков, которые в последнее время подвозили меня до дома. Пришлось изображать крайнюю озабоченность, начать носиться по клубу, да так, чтобы никто не смог за мной угнаться – ну ты знаешь этот метод: как будто ты «пришел в исступление».

Пятница, 14 октября 1977 года – Нью-Йорк – Спрингфилд (штат Массачусетс) – Нью-Йорк

Поехали на север, в Массачусетс, – фотографировать Дороти Хэмилл[383] для портфолио «Атлетов». Было приятно фотографировать действительно красивого человека. С ней была сестра Дина Мартина[384].

В колонке «Сюзи» Барбара Аллен упомянута как пассия Джона Радзивилла. Филипп Ниархос и Барбара расстались, и у него уже новая любовница. Барбара все время упускает свой шанс со всеми этими богатыми мужиками, она слишком сильно хочет стать актрисой.

Суббота, 15 октября 1977 года

Случайно встретил на Мэдисон-авеню модельера Джона Вейтца[385], он шел со своей женой Сьюзен Конер, в прошлом актрисой, которая перестала играть в театре, лишь бы выйти за него замуж. Он шел в сторону «Фрейзер-Моррис», ну и я тоже пошел с ними туда.

Они сказали, что хотели бы пригласить меня к себе на вечеринку, и потому попросили меня дать им мой номер телефона. Они, я думаю, хотели получить домашний, но я дал им номер офиса, и Сьюзен, наверное, это не понравилось. Пошел в «Студию 54», там было негде яблоку упасть. Виктор и Хальстон были там вместе. Они вовсю веселились [смеется], чтобы показать всем, что Виктор отнюдь не шантажирует Хальстона. Виктор рассказал, что ему звонил Бобби Зарем[386], чтобы передать последние слухи: что якобы один из сотрудников Хальстона принялся его шантажировать, и поэтому, мол, им двоим следует появляться вместе на людях, чтобы положить конец подобным слухам, а еще нужно сделать много фотографий вдвоем. Позже Крис Макос повел нас в бар на 52-й улице, «Ковбои», это бар для хастлеров, где представители модельных агентств «Ара» и «Зоули» находят красивых ребят для работы. Ушел оттуда около половины пятого утра, купил газеты и журналы (5 долларов).

Воскресенье, 16 октября 1977 года

Позвонил Дэвид Уитни – предложил вместе пойти на вернисаж Джаспера Джонса, это вечером в музее Уитни; Филип Джонсон идет туда с Бланшетт Рокфеллер[387].

Замечательный день. На такси приехал в даунтаун (3,50 доллара), потом пешком прошелся до офиса. Вскоре приехал Ричард Вайсман со своими маленькими детьми, и с ними была Маргарет Трюдо[388]. Она сейчас уже разошлась с мужем, поэтому и разрешает фотографировать себя с кем угодно, а еще она, надо думать, какое-то время встречается с Ричардом. Она все поглаживала его детей по волосам. У меня, правда, было мало ламп-вспышек, а дети повздорили из-за плюшевого мишки.

На такси доехал до Музея Уитни (2 доллара). В лифте Боб Раушенберг послал мне воздушный поцелуй, но позже подошел ко мне и сказал: ну что за глупость – воздушный поцелуй, и поэтому поцеловал меня по-настоящему. Джаспер пил «Джек Дэниэлс». Фуршет был небольшой, только для спонсоров, они все старые. Я сбегал вниз за каталогом, а потом принялся искать Джаспера, чтобы он подписал его, но его нигде не было, тогда я попросил Раушенберга поставить на нем свою подпись, а тут вдруг и Джаспер нашелся, и он замазал подпись Раушенберга, а потом написал: «На память – спонсору». Там был Джон Кейдж вместе с Лоис Лонг[389], первой женой де Антонио[390]. Были Джек и Мэрион Джавитс, и Джек выступил с речью. Был Роберт Розенблум[391], он только что женился. По-моему, это еще одна история из того же ряда, что и пара «Никки Уэймут – Кенни Джей Лейн». Он ведь из окружения «голубого» старины Генри Гельдцалера[392]. Присутствовала и миссис Ирвинг[393], президент музея, ее мать как раз была из семейства Уитни. Она живет неподалеку от меня, и я спрашивал ее несколько раз, нельзя ли мне было бы арендовать у нее, в бывшем каретном сарае, место для моей машины. Мне оно ужасно нужно, однако ничего так и не вышло. В музее она сказала мне, что обязательно позвонит насчет этого – но, по-моему, это лишь оттого, что я утром повстречал ее мужа, когда он направлялся к этому гаражу.

Когда все сели за столы ужинать, у каждого места лежала пачка сигарет «Филип Моррис» – эта фирма была спонсором выставки, однако никто их не брал, и я забрал все себе, что смог, «в коробку» [см. «Введение»]. Там одна пачка была красного цвета, но мне она не досталась.

Понедельник, 17 октября 1977 года

Взял такси до галереи Эндрю Криспо на 57-й улице, чтобы посмотреть выставку Криса Макоса, а то она закрывается уже завтра (такси 2,15 доллара). Галерея закончила работу, но ради меня они ее открыли. По-моему, это действительно здорово! Он помещал по две фотографии под одну рамку – я так тоже делал когда-то, и это выглядело замечательно. Я сказал Бобу, что мы должны давать Крису две страницы в месяц в нашем Interview, и пусть он делает на них что угодно. Потом пришел Эндрю Криспо, сказал, что за время выставки фотографий продали немного, однако сама она очень хорошая. На такси в «Кембанк» (3 доллара). В офисе много работы. На ланч приходил Кевин Гудспид.

Вчера видел, как в кулер для воды заползает таракан, между бачком и корпусом, а потом увидел его же в увеличенном виде (отдал деньги Ронни за такси – 2,10, 3,05 и 2,25 доллара).

Какой-то африканский скульптор по имени Юджин, приятель Джо Юлы, начал у нас в офисе делать с меня скульптуру. Он сказал, что ему нужно смотреть на меня, но, по-моему, ему просто хочется иметь бесплатное место, где он мог бы работать. Он считает меня гермафродитом. Он ужасно плохой скульптор, и в его случае совершенно не важно, буду я ему позировать целый день или нет: ведь все равно получится что-то вроде тотемного столба. Потом позвонил Борис Тинтер[394], и я захотел выбраться из офиса, узнать, что новенького в ювелирном бизнесе, и поехал к нему на 47-ю улицу (такси 2,80 доллара). Борис только что вернулся из «Парк-Бернет», и у него были кое-какие хорошие новые изделия. Мне очень нравится сидеть у Бориса, в его кабинке, и наблюдать за всеми этими странными людьми, которые входят к нему в магазин. И еще: мне очень нравится муляж руки, который у него есть.

Вторник, 18 октября 1977 года

Проснулся после долгого, хорошего сна. Это мне нужно, чтобы убрать некоторые прыщики. Когда не высыпаешься, они сразу же появляются. Даг Кристмас все еще не прислал мне чек, и я сказал Фреду, чтобы он передал ему: я не поеду в Париж, если мы его не получим.

Среда, 19 октября 1977 года – Нью-Йорк – Буффало (штат Нью-Йорк)

Полет длился всего один час (такси до аэропорта Ла-Гвардия 7 долларов, сбор за проезд моста 75 центов, на чай водителю 2,25 доллара, журналы 3,10 доллара). Я спросил Ричарда, не забыл ли он передать О. Джей Симпсону[395], чтобы тот принес мяч с собой в мотель, где мы договорились с ним встретиться. Он, конечно же, забыл. Мы попросили менеджера в мотеле найти для нас мяч, сказали ему, что на нем поставят свои автографы сразу и О. Джей Симпсон, и Энди Уорхол. Приехал О. Джей. Он помнил «Режин» и спросил про Марису Беренсон – они в прошлом году вместе вели церемонию вручения «Оскаров» – и вообще был очень славным. Он пять дней не брился, и я решил было, что фотографии получатся ужасными, однако Фред сказал, что нет, наоборот, они будут еще более привлекательными, и он оказался прав. О. Джей очень привлекательный.

Суббота, 29 октября 1977 года – Нью-Йорк

Позвонил Барри Ландау, сказал, что у него есть билеты на премьеру мюзикла The Act с Лайзой Минелли в главной роли.

Мы заехали за Дианой Вриланд и Джейми Очинклоссом, он – единоутробный брат Джеки О. И еще за Рут Уоррик[396], я с ней знаком уже много лет. Она играла в мыльной опере «Пока мир еще вертится», а сейчас у нее роль Фиби в мыльной опере «Все мои дети». Она была первой женой Орсона Уэллса в «Гражданине Кейне». Очень хорошая актриса. Вот что она сказала, едва познакомившись со мной: «Ваша “Банка супа” изменила Америку». Мы подъехали к театру, и я никогда прежде не видел такой огромной толпы, не видел, чтобы столько людей собралось в одном месте ради кого-то. Позади нас сидели Лиз Тейлор и Хальстон, перед нами – Сэмми Дэвис со своей женой, Альтовиз. Костюмы для спектакля создал Хальстон, и они были по-настоящему красивы. Я попросил Хальстона и для меня сделать черный смокинг с блестками и светло-голубые ботинки. Он до того великолепен, этот костюм для юноши. Всюду блестки самых различных оттенков. Лайза сильно похудела. Родители Мартина Скорсезе поздоровались со мной. Мартин – режиссер этого мюзикла. Виктор пренебрежительно отозвался о костюмах, сказал, что нет в них ничего творческого, и это меня удивило – что он вдруг так резко высказался о работах Хальстона. Ну, он сейчас увлекается панком. Ко гда мюзикл закончился, зрители принялись без конца кричать «браво». Сэмми Дэвис даже встал с места, чтобы крикнуть это.

Лиз Тейлор наорала на меня за то, что я оставил Диану в одиночестве. Она почему-то взъелась на меня, у нее был такой вид, будто она вот-вот выцарапает мне глаза. Тут к Лиз подошла Лайза и принялась так долго целовать ее, на камеру, что я даже ничего не успел ей ответить. Ни ее, ни Джека Хэйли пока что не приняли в «Ривер-хаус», так что они живут в отеле «Парк Лэйн». Джек Хэйли такой славный, он сказал мне, что Лайза, возможно, захочет, чтобы я сделал ее портрет. Мы подвезли до дома Диану, а потом Виктора, и я отправился в «Студию 54» (4 доллара). Там теснились красавцы и красавицы. «Студия 54» получила лицензию на спиртное. Стиви подвел меня познакомиться с Владимиром Горовицем и его женой, она – дочь Тосканини. Горовиц был в полном восторге от того, что здесь происходило, ему за семьдесят, но он весьма бодр, только вот когда вставал со стула, зацепился за что-то ногой. Я уже вскоре захотел выбраться из «Студии 54», потому что там так много красивых людей и все они хотят получить мой телефон, а я всех приглашал к нам в офис, – в общем, пришлось уходить.

Воскресенье, 30 октября 1977 года

В ресторане «Илейн» Стиви Рубелл сообщил мне, что он очень богат, но что все его деньги либо вложены, либо припрятаны. Можно подумать, что те, кто принимают наркотики, ничего не замечают вокруг себя, а на самом деле они все-все замечают: в ресторане у Илейн новое меню, и Стиви сразу увидел новые цены. А я всего лишь заметил, что сами листки с меню теперь не замызганные. Да, а вот после своего признания, что он очень богат, он тут же забеспокоился: может, я хорошо отношусь к нему только из-за этого? Ну и что тут скажешь?

Понедельник, 31 октября 1977 года

На этой неделе в журнале «Нью-Йорк» появилась большая статья про Стиви, ее написал Дан Дорфман. Там сказано, что у него 25 миллионов долларов и грязные ногти – что, разумеется, неправда: никакие они не грязные, и еще, как сказано в этой статье, Стиви назвал Нэн Кемпнер «зассыхой», и Джо Армстронг, редактор журнала, сказал мне, что она уже позвонила к ним с вопросом: «А что такое зассыха?»

В «Студии 54» праздновали Хэллоуин, и Стиви без конца давал мне все больше и больше коктейлей, а потом кто-то засунул мне в рот кваалюд, и я собирался взять таблетку за щеку, но она где-то застряла, тогда я выпил водки и нечаянно проглотил ее, и вот это было большой ошибкой! Мое бриллиантовое колье сдавило мне шею – терпеть не могу украшений. И как только дамы их носят? Это же так неудобно. Я вернулся домой на такси около половины седьмого утра. Мой бойфренд Питер пришел ко мне и обнаружил меня с моим бойфрендом Дэнни, ну я их тогда познакомил, представил друг другу, как моих бойфрендов, и в итоге они заинтересовались друг другом и ушли от меня вместе.

Вторник, 1 ноября 1977 года

Проспал тот час, когда мне звонит П. Х. Проснулся уже в полдень, когда появился Джед и потряс меня за плечо. Да, ночная жизнь требует жертв. Из Сан-Франциско позвонил Кевин Гудспид. На автоответчике около пятнадцати важных звонков. Звонили Люси и Дези Арназ-младший[397] – я познакомился с ними на одной вечеринке и даже еще им не перезвонил. Довез Кэтрин до ее дома (такси 4 доллара). По-моему, у нее тайный роман, потому что она сейчас вечно куда-то торопится.

Среда, 2 ноября 1977 года

Утром почувствовал некоторое недомогание, поэтому отправился на прием к Доку Ко к с у, и там мне – впервые за все время – поведали удивительную новость: мое кровяное давление поднялось с семидесяти восьми до девяноста семи. Правда, я не понимаю, что это значит. Медсестру же это, по-моему, вовсе не обеспокоило.

Пятница, 4 ноября 1977 года – Нью-Йорк – Лос-Анджелес

У нашего рейса в Лос-Анджелес возникли какие-то проблемы, и самолет на целых три часа застрял на взлетной полосе. Виктор тоже был в том же самолете, он улетал в Калифорнию на несколько недель, но только он сидел в эконом-классе, притом в самом конце. Я читал книгу Джона Кобела про Риту Хэйворт, и она мне очень понравилась.

Взял такси в Сенчури-сити, чтобы встретиться с Каримом Абдул-Джаббаром[398]. Его менеджер красив, и у него шляпа из бычьей кожи, похожая на ковбойскую, но только в сто раз больше. Карим такой высокий, что я мог бы пройти у него между ногами. С ним было весело, его легко фотографировать – наверное, это вообще характерная черта негров. Правда, все почему-то всегда забывают принести мяч, и тогда кому-то нужно идти и добывать его.

Поехал в гостиницу «Беверли-Уилшир». Они собирались поселить меня в старой части, но я хотел жить в новой. Позвонил в Нью-Йорк. Мне дозвонился Нельсон Лайон. Звонил также Дон Саймон, у которого сейчас жена в Техасе умирает от рака, и Фред пригласил его на ужин. Отправились в коктейль-бар гостиницы.

Суббота, 5 ноября 1977 года – Лос-Анджелес – Нью-Йорк

Позвонил Виктор, у него от ЛСД начались галлюцинации. Я спросил, зачем же он сел на ЛСД? Дон Саймон позвонил, чтобы сказать, что ему было очень весело прошлой ночью. Перед гостиницей мы встретили Марису – у нее через две недели родится ребенок. Она собирается сниматься в фильме «История жизни Вивьен Ли», но я понятия не имею, как она со всем этим сможет справиться – она же совершенно неспособна играть. Ведь сколько усилий было потрачено, чтобы найти хорошую актрису для «Унесенных ветром», а вот теперь эту актрису должна будет сыграть эта самая Мариса? Потом, пока мы пытались найти такси до аэропорта, к гостинице подъехал огромный лимузин, забитый чемоданами от Луи Витона, и в нем был некто в темных очках. Оказалось, что это Франческо Скавулло, и он нас подвез в аэропорт.

Воскресенье, 6 ноября 1977 года

Позвонил Дэвид Бурдон – сообщить, что ему только что звонила Валери Соланас: значит, она все еще где-то в Нью-Йорке. Он сказал, что ей нужен был адрес кого-то, кто поместил ее манифест в свою книгу о движении за освобождение женщин, и она собралась не то застрелить его, не то подать на него в суд, не то что-то еще. Виктор позвонил из Калифорнии, он еще не отошел от галлюцинаций – у него бэд-трип после ЛСД. Он хотел бы задержаться там, но я ему сказал, что лучше ему захотеть поскорее вернуться в Нью-Йорк. Когда я приехал в Иранское посольство (такси 2,50 доллара), там уже кишмя кишели кинорежиссеры и продюсеры – Элиа Казан, Элиотт Кестнер, Милош Форман, Лестер Перски, Барбара Лоден, всего тридцать или сорок человек. Посол Ховейда сказал, что нам нужно прямо там сделать полароидные фотографии принцессы Ашраф[399] и на том поставить точку, так что мы пошли в одну из комнат. Все было несложно. У иранцев ведь лучшие в мире специалисты по пластическим операциям, и потому каждая фотография – если ее сильно недоэкспонировать – получается великолепно. Принцесса сказала, что они побывали в Нью-Йорке всюду и видели все-все – все фильмы, все театральные постановки, даже «Это возмутительно!»[400] видели. Ужин был великолепный, самый лучший из тех, что когда-либо там подавали. Принцесса ела много, а вот шахиня, когда она бывает в посольстве, почти ничего не ест: может быть, боится, что ее отравят, хотя все блюда предварительно пробуют специальные люди. После ужина все пошли наверх, и тут вломились Барри Ландау с Маргарет Трюдо. Он оказался там потому, что сказал, будто он – мой закадычный приятель. Правда, все обернулось к лучшему. Появилась Белла Абцуг со своим мужем Мартином, они привели с собой Ширли Маклейн[401]. Милош, который мне очень нравится, предложил Маргарет играть в «Рэгтайме» – роль Эвелин Несбит[402], однако там придется сниматься обнаженной, сказал он, вот она и призадумалась над его предложением. Я сказал Милошу, что хотел бы сыграть какую-нибудь роль в «Волосах», и он ответил, что если и я и Маргарет появимся завтра в девять утра в Центральном парке, то сможем получить эпизодические роли. Еще я ему сказал, что хочу сняться и в «Рэгтайме».

Понедельник, 7 ноября 1977 года

Сильный ливень. День вышел плохой из-за «семейных» проблем. Джед появился в офисе, зашел в его заднюю часть, где я работаю, и как только увидел там кипы полароидных фотографий со всеми этими «ландшафтами», которые я наделал для картин из серии «Тень», – все эти крупные планы членов и так далее, – то принялся вопить, что я вконец деградировал, если провожу свое время за такими занятиями, потом ушел, сильно расстроенный, и в результате вся вторая половина дня у меня была испорчена.

Да, вот что я забыл поведать моему Дневнику: кто-то рассказал нам, что Джек Хейли якобы голубой! О, хотел бы я вспомнить, кто же это был, кто нам про это сказал! А я считал мужа Лайзы настоящим мужчиной. Он вовсе не похож на голубого, поэтому я ошеломлен. Не думаю даже, что это правда. В самом деле, вовсе не думаю.

В общем, я был так расстроен из-за того, что Джед расстроился, что решил: надо побаловать себя джанк-фудом. Дал Ронни денег и послал его в «Макдоналдс», чтобы он купил чай для себя, Криса Макоса и Бобби Хьюстона (10 долларов). Мы сидели на диване у окна в комнате для переговоров и за чаем, под шум ливня за окном, разговаривали о фильме, для которого Бобби Хьюстон пишет сценарий на тему, которую я ему дал: о молодых людях, которые кончают жизнь самоубийством. Пришел Руперт, помог мне работать. Позвонил Барри Ландау. Я звонил Джеду, но он швырял трубку. Потом мы все ушли из офиса, а на улице было волшебно: дождь такой сильный, что уже через два шага ты насквозь мокрый. До чего же прекрасно!

Позже, на вечеринке в «Студии 54» в честь Дайан де Бово, имя Дайан было высвечено лампами. А я подошел к Джею Джонсону и Тому Кашину и разорался на них, что они не сказали Джеду всего того, что я просил их ему сказать, чтобы он пришел в себя. В общем, я орал и было мне ничуть не весело. Там были Крис Макос и Бобби Хьюстон, а Роберт Хейз при виде Кристофера тут же ушел, сказав, что не хочет с ним сталкиваться. Они хоть и живут вместе, но без конца ссорятся. Кристофер сказал, что у него уже целых три дня не было секса, поэтому он начал, смеясь, цепляться за одежду Бобби Хьюстона, пытаясь ее порвать. Я не взял фотоаппарат, да и настроение было паршивое. Потом я отправился домой, вывел собак погулять, а они даже не хотели справить нужду.

Вторник, 8 ноября 1977 года

Пришел Ричард Вайсман, он только что вернулся с боксерского матча, где выступал Кен Нортон[403]. Он был раздражен, а когда увидел, какие я делаю картины в новом стиле, то и вообще расстроился: ему не понравилось, что я написал много портретов Крисси Эверт в малом, а не в большом формате, – но потом он, правда, увидел, что девице из «Ньюсуика», которая брала у меня интервью, они очень понравились, и принялся позже названивать мне, весь день звонил, чтобы извиниться.

Позже, на вечеринке у Ричарда в честь Витаса Герулайтиса, появилась Маргарет Трюдо со своими двумя подругами из Канады. Одна из них только что развелась, у нее трое детей, она была толстая, крупная, выглядела куда старше Маргарет из-за своих жиров, и вот она решила начать заигрывать со мной: подошла поближе ко мне, подбоченилась, положив руки на бедра, и начала такое накручивать, ну чтобы уж парень наверняка клюнул! Никто никогда не говорил мне ничего похожего, и все прямо то, что надо, что-то вроде: «Ну вы вообще! Вы такой! Да я ничего подобного не ожидала!» Я сказал ей, что Маргарет стоило бы походатайствовать перед своим мужем, чтобы он пристроил ее в политику, и ей это страшно понравилось – она именно такого о себе мнения. На ней был очень красивый палантин, такого глубокого, темно-фиолетового цвета – «баклажанный», правильно? На показах мод всегда так говорят, а я все никак не мог понять, что это за цвет такой. Там была Лейси Ньюхаус[404] с Франсуа де Менилом, и она сказала, что только что познакомилась с Ковбоем Номер Один, самым главным в мире, и что она возьмет у него интервью для Interview. Был еще Фрэнк Гиффорд[405] с какой-то дамой, наверное, это его любовница, а может, и жена – на ней столько косметики, много белил, а глаза сильно подведены, но все это очень красиво. Ему понравился его портрет. Был там и владелец «Джайэнтс».

Среда, 9 ноября 1977 года

Забыл сказать, что как-то раз в последние дни я смотрел вечернее шоу Тома Снайдера. Он пригласил на него Роя Кона. А Кон сейчас адвокат Стиви Рубелла. И у Кармина Галанте[406] тоже. Он был совершенно невероятен, жуткая сволочь. Он выражался совершенно в духе Арчи Банкера[407], например: «Попадись мне этот самый Сын Сэма, да я бы его собственными руками задушил», а еще он без конца поминал «красных» – и вот этот человек, на вид совершенно безумный, выступает в судах, а физиономия у него этакого законченного мерзавца! Его легко можно представить себе в клубе «Энвил»: там, весь в черной коже, он был бы само совершенство. Не сомневаюсь, что он действительно бывает в таких местах. Скорее всего. Или, может, все как раз наоборот. Точно, наверное, наоборот: он наряжается в женские платья. Но когда он, например, заявил: «Всех – на электрический стул», то прямо будто слышишь Пола Моррисси… Ведущий его еще спросил, как же он вызвался защищать мафиози, если его так беспокоят всяческие «происки» всех на свете, и он тут же завел эту волынку насчет «прав человека». Всегда начинается одно и то же, понимаешь ли: «Они имеют право сказать, что не являются членами мафии, а в таком случае их нужно защищать». Мою фотографию поместили на центральном развороте в «Пост»: я стою перед картинами из серии «Спорт», текст написал Джерри Толмер. Только я у них все время говорю не то, что нужно. Якобы сказал, что атлеты лучше кинозвезд, и я не знаю, в связи с чем я это говорил: ведь все новые кинозвезды – те же атлеты. И вот такой «рекламой» нас наградили за целый месяц до вернисажа. Я думаю, что рекламой нужно заняться ближе к открытию выставки. Прочитал критический обзор Джона Саймона, который ругает Лайзу за ее внешность. Какой ужасный человек! Если ей это вообще когда-нибудь попадется на глаза, она будет раздавлена. На самом деле она выглядит славно – ведь я ее вижу время от времени, и на нее вполне можно смотреть. Что же этот Джон Саймон вытворяет и как это понимать? Получается, согласно его логике, что только красавцы имеют право развлекать людей – хотя, впрочем, я, пожалуй, тоже так думаю. Но Лайза ведь вовсе не некрасива! Моя фотография попала еще на первую страницу «Виллидж Войс»: я стою рядом с иранской шахиней, и все это в связи со статьей про пытки в Иране. У Фреда были билеты на благотворительное мероприятие для Международного центра фотографии, которое устраивает Джеки О., это в музее на углу Пятой авеню и 94-й улицы. Спросил Джеда, не хочет ли он пойти со мной, но он сказал, что слишком устал (такси 2 доллара). Огромный особняк. Ужин – ужасен. Нас посадили за один стол с какими-то никому не известными типами, полными ничтожествами. Ты не поверишь: я сидел рядом с Фредом! Так вот, сидим мы с ним в этой комнате, где никого из присутствующих не знаем, кроме как друг друга, и тут подходит ко мне какая-то девица и говорит: «Я знаю, что у вас есть фотоаппарат, вы можете фотографировать здесь кого угодно, кроме госпожи Онассис». Я в тот момент ничего такого про это не подумал, я лишь решил, что она – из тех нервозных девиц, которые организуют подобные мероприятия. Но потом престарелый богатей Нэйт Каммингс[408] накричал на Фреда, требуя немедленно открыть окно, и в первый момент Фред обиделся – отчего это Нэйт Каммингс обрушился именно на него, но потом Фред понял, что перед ним просто старый маразматик, и потому решил, что будет пай-мальчиком и окно откроет, но тут вдруг эта девка принялась орать на Фреда, чтобы он не смел этого делать. Фред собирается теперь звонить ей и устроить форменный разнос, потому что дальше все было еще хуже. Мы встали и ушли из этой комнаты, и Фред отправился искать Диану Вриланд, но когда мы вошли в другую, там, оказались все, кого мы знаем! Питер Бёрд веселился в компании Барбары Аллен и Лэйси Ньюхаус. Да что там: наша Кэтрин сидела за столом Джеки! Но это еще не самое невероятное. Когда мы вошли в ту комнату, там четыре тысячи фотографов фотографировали Джеки. И эта кошмарная девка в другой комнате поперла на меня, заявив, что именно мне нельзя снимать Джеки! Фред чуть ли не наорал на нее. Там было все так, будто мы на каком-то мероприятии Бобби Зарема – столько фотокамер без конца вспыхивали.

С Фредом и Дианой Вриланд доехали на такси до Саттон-плейс, на вечеринку, которую устроила Робин Вест в честь Джейми Уайета. У меня не было мелочи, поэтому я дал Фреду пять долларов. Он передал деньги шоферу, на счетчике было 2,80, он сказал шоферу, чтобы тот взял себе 60 центов, и шофер спросил: «Та к сколько это будет?», и Фред принялся кричать: «Я что, за тебя еще и посчитать должен?» Всю дорогу в такси Диана и Фред ругались, как старые супруги. А шофер еще встрял в их разговор, спросив: «Там, где вы меня остановили, вернисаж Питера Бёрда? Это он был на обложке “Санди таймс”?» Я разговорился с Кэрол Коулмэн из Нового Орлеана. Она – сестра Джимми Коулмэна. Тут в комнату вошел Бо Полк[409], и понеслась! Он как-то раз, раньше, познакомился с Кэрол в баре, и они уже вместе ходили в ресторан, а теперь он говорит ей: «Как же я хочу лизать твою киску!» и так далее и тому подобное, они сидели и говорили все это прямо при мне, и Кэрол нисколько не смущалась. Я был удивлен, потому что она старше, чем большинство женщин, за которыми Бо Полк обычно приударяет. У нее красивые глаза, она богата и не была еще замужем, хотя могла бы уже, вот как Дженнифер О’Нил, однако у нее, по-видимому, немало разных проблем и не слишком много ухажеров, несмотря на то, что она очень привлекательная. А он говорил ей что-то вроде: «Хочу лизать пальцы твоих ног, а потом по всей ноге пройтись, выше, до самой п. ды, и еще – внут ри», а после этого он повернулся ко мне со словами: «А еще хочу, чтобы ты, Энди, стоял рядом и все это фотографировал», – н-да, он совсем чокнутый. Я пошел поздороваться с Филлис Уайет, и тут рядом снова возникли Бо Полк и Джон Ларсен, и Бо крикнул какой-то девушке, что он бы насыпал кокаина ей на клитор, а Джон только рассмеялся, сказав: «Ни фига себе, коксовый прикол». Потом Бо и Кэрол ушли вместе, но через несколько минут вернулись и говорили о том, надо ли им вообще уходить вместе, и она хотела знать, что именно они будут делать вместе, и все это продолжалось бесконечно. Потом Кэрол и Бо, Джей Меллон, Кэтрин и я ушли с вечеринки и пошли пешком. Прошли заведение, где на витрине были коробки с печеньем «Феймос Эймос». Я еще ни разу не видел этих коробок. На них было самое чудесное изображение этого печенья из всех, которые я видел, так что я зашел в этот магазин и купил его, но когда я открыл упаковку, то оказалось, что печенья на самом деле очень маленькие. Вот так меня впервые надули! Нет-нет, на вкус-то они хорошие, вот только не такие большие и красивые, как на упаковке.

Четверг, 10 ноября 1977 года

Взял такси в даунтаун, увидел имя шофера, и оно мне очень понравилось – Винсент Дули. Шофер был очень смазливый, небольшого роста, очень привлекательный. Он сказал: «Извините, если что не так скажу, но скажите: как там в Иране?» Рядом с ним на сидении лежал номер «Виллидж Войс» с моим портретом на первой полосе, где была статья про пытки, в которой также упоминали Ракель Уэлч[410], Лайзу Минелли и Фарру Фосетт-Мэйджерс[411]. Я смутился, а потом сказал этому молодому человеку, что он удивительно красив – так почему же он крутит баранку? Он ответил: «Я к актерской карьере был ближе всего, когда купил собаку Джо Даллесандро». Он имел в виду Цезаря, большого пса Джо, которого мы снимали в фильме «Хлам» (1970), его Пол привез тогда из Голливуда, из помета собаки Джека Лалэйна[412]. А потом шофер добавил: «Собаку-то мы у него вместе с моей девушкой купили». У парня высокий голос, так что, пока он не упомянул девушку, я надеялся, что он голубой. Еще он сказал, что они с этой девушкой все еще вместе и что пес до сих пор у них. А я до того был смущен, ну, из-за Ирана, что дал ему пять долларов. Поехал на такси в банк (3 доллара), потом – пешком в офис. Вскоре появился Руперт, ему все утро одна знаменитая специалистка по здоровому образу жизни делала массаж лица и косметическую маску – ему куда приятнее сейчас красить волосы и делать косметические маски, чем работать. Раз уж ты занялся косметическими масками, их нужно делать каждый день, хотя вообще-то косметические процедуры для лица можно делать самому себе, ведь это просто-напросто означает, что нужно дольше пяти минут мыть лицо. Ненадолго заходили Джей и Том, они скорбят по трансвеститу по имени Мишель Лонг, их подруге, которая только что умерла.

Поехал на такси в «Режин», на ужин в честь Айры фон Фюрстенберг[413] (такси 2 доллара). Сама Режин там вообще не появилась. Поговорил с Айрой. Потом пришел ее сын, он очень привлекательный. Его старший брат, Кико Хоэнлоэ, недавно был у нас в Interview, но этот парень куда красивее. Айра сказала: «Я, может быть, самая сумасшедшая мамаша в мире, но я просто уверена: мой ребенок – гений!» А его отец не хочет, чтобы он пошел в актеры[414]. Сама принцесса Айра всегда хотела стать кинозвездой. Всегда. Она и снималась во многих фильмах, но звездой так и не стала. Я недавно вечером смотрел по телевизору фильм, который Дэррил Занук[415] снял для своей любовницы – Женевьев Жиль[416], и Айра играла в нем роль второго плана.

Там был Франсуа Катру со своей женой Бетти, и они сидели вместе с Ахметом Эртегюном. Вот ты бы в таком случае с кем первой поздоровалась, подойдя к столу, кого первым бы расцеловала? Уверен, что Ахмет обиделся. Принцесса Ашраф была там со своим бойфрендом, который обожает конное поло. Кэтрин разговаривала с очень красивой женщиной, и это оказалась Елизавета, принцесса Югославская, которая, по-видимому, меня знает, и она спросила, почему меня не было накануне на коктейль-пати у Шэрон Хэммонд. Она сейчас старается получить грин-кард, как, впрочем, и Айра, – все теперь хотят эту грин-кард. Интересно, откуда она знает Шэрон, – только потому, что мистер Оксенберг, ее первый муж, оставил ее ради Морин Маккласки, сестры Шэрон. Я что-то ничего не понял.

Как бы то ни было, сын Айры удивительно красив, у него легкий акцент, как раз то, что нужно, и он как раз такой юноша, к которому хочется бежать на свидание.

Пятница, 11 ноября 1977 года

К нам в офис пришел Сэл Марчиано с седьмого канала, из программы «Новости очевидцев». Они снимали меня, минут на пять-десять экранного времени, и все на фоне портретов. Потом нам позвонили с пятого этажа и сказали, что кто-то по имени Виктор застрял в лифте между вторым и третьим этажами. Мы с Винсентом пошли в вестибюль и услышали из шахты глухой голос, который звал на помощь. С пятого этажа уже позвонили в полицию, но в десятое отделение, а надо было звонить в тринадцатое. Десятое ведь на Западной стороне. Когда приехала полиция, то первые двое были из отряда чрезвычайных происшествий, в куртках и бейсбольных фуражках, точь-в-точь как парни из спецназа. Следом за ними явились еще двое полицейских, в обычной форме.

Они проделали все, согласно инструкции по чрезвычайным происшествиям. Правда, один из них стал было подначивать всех нас, спросив громким голосом: «А динамит у вас есть?» Потом он заглянул в шахту, а другой держал его за куртку. Наконец они спустили на крышу кабины веревочную лестницу с третьего этажа и помогли Виктору выбраться через отверстие в потолке лифта.

Потом они мыли руки у нас в туалетной комнате, и один из них снял с себя портупею с кобурой, и пока этот полицейский был в ванной, она лежала на столе, а в кобуре был револьвер. Оба парня ростом шесть футов и пять дюймов (196 сантиметров).

Воскресенье, 13 ноября 1977 года

Виктор позвонил из Сан-Франциско, он как раз там одевался во все кожаное перед вечеринкой садомазохистов. Рассказал, что прошлой ночью попал на вечеринку, на которую целая куча «правильных» плотников пригласила целую кучу педиков. Я так и не понял, что все это значит.

Доехали с Бобом на такси до 94-й улицы к дому Пола Дженкинса и Джоан Дюпон. На улице я случайно встретил отца Линды Истман[417], юриста, он был с женой.

Пол Дженкинс – чокнутый. Он сказал нам с Бобом: «Я чуть в обморок не упал, когда вы сегодня позвонили и сказали, что не сможете остаться на ужин, – но мы вас и не приглашали на ужин сегодня. Мы вас на следующей неделе приглашали». Мог бы ничего этого не говорить, и мы бы подумали, что нас пригласили дважды.

Потом эта мадам Дюпон сказала мне, что впервые она встретила меня у Мики Эртегюн, когда мы все сидели перед камином, и вдруг каминный экран разлетелся вдребезги. А на ней, по случайности, был самый большой бриллиант на свете, один из них. Она как раз накануне получила его в подарок от одного султана, и когда она вернулась в тот вечер в отель (она не сказала, в какой именно), то положила его в сейф, и вот тогда-то, сказала она, ее и облапошили: там подменили этот бриллиант куском простого стекла. Пол Дженкинс показал нам свою коллекцию – всякие вещи американских индейцев, а также индийцев, тех, что из Индии. Когда я был в Индии, я мог бы получить что угодно за так, бесплатно, но я во всем этом вообще ничего не понимаю. Как и с китайскими вещами – я не могу понять, что там на самом деле ценное, потому что все выглядит одинаково, как старый хлам. Еще он вот что нам рассказал: «Линкольн Керстин на свой день рождения устроил, как всегда, ежегодную истерику, только на этот раз он выгнал своего бойфренда из дома – взял и вышвырнул его», и теперь, сказал Пол, он устроил этого беднягу в маленькую квартиру, которая принадлежит сыну Зеро Мостела[418]. Ох, как же я хотел бы заполучить Линкольна Керстина для Interview! По-моему, будет совершенно замечательно представить его так, как мы это умеем.