Покоритесь воле Ночи Кук Глен
– Успокойтесь, Драго. Она всего лишь человек, как вы и я. Только опаснее прочих. И чуть безумнее. Думаю, мы справились. Она поняла то, что мы хотели ей показать.
Прозек что-то пробормотал.
– Что?
– Говорю, у этих двух дамочек слишком уж хорошо котелок варит.
– Может, вы и правы.
– Вы, видимо, получите то, что желаете. – Элспет сделала глоток и посмотрела на Хекта поверх кофейной чашки. – От моей сестры.
– Неужели? – Игривый тон Пайпера удивил его самого даже больше, чем наследную принцессу.
– Так и вижу, что вы подумали. Негодник!
– Ой-ой! Тогда мне лучше вас убить, пока вы никому не рассказали.
– Нахал!
– Ничего не могу с собой поделать – отвлекаюсь.
Элспет едва заметно улыбнулась.
– Я счастлив как никогда, – продолжал Хект. – Жизнь прекрасна, служба мне нравится, та, кому я служу, меня поддерживает и заинтересована в результате. Хотя ее поведение слегка пугает. Чего еще просить?
– Просить? Может, и нечего. А вот желать? Я бы предложила кое-что, только вот боюсь – старые коровы услышат.
На встречу действительно явилось больше чем обычно надзирательниц.
– Ну да, кое-что весьма бы скрасило жизнь.
– Поведение ее пугает вовсе не слегка, а очень сильно, – заметила Элспет. – Порой я даже хочу, чтобы они подыскали какого-нибудь дурачка-принца, который забрал бы меня отсюда и увез в безопасное место. Пока на троне Катрин.
Не намекает ли она на что-то важное?
– Советники отправили послов в Касторигу, – наклонившись к нему поближе, прошептала Элспет. – Тайно. Хотят уговорить Джейма вернуться. Катрин об этом не знает. Пока не знает, но рано или поздно догадается.
Хект и сам об этом не знал: Титус упустил из виду.
За последние несколько недель из Альтен-Вайнберга уехало много послов. Некоторые из них числились в списке подозреваемых Альгреса Дриера. Хекту подумалось, что, назначая посланников, императрица будто бы знала, кого именно из подданных лучше услать подальше.
– Рискованная затея, – продолжала Элспет. – Непонятно, как поступит Катрин, если Джейм наотрез откажется с ней видеться.
– До меня дошли слухи, что ей нездоровится.
– Слухи? Вы недавно сами ее видели. Она показалась вам здоровой?
– Нет.
– Вот именно. Императорские лекари по-прежнему ходят мрачнее тучи. И в то же время многих, кто никогда не относился ко мне с теплотой, вдруг охватил внезапный приступ доброты.
– Прекрасно. Лекари вам что-нибудь рассказывают?
– Не особо. Они думали – ее кто-то травит. На кухне в Зимней Усадьбе нашли запасы мышьяка и белладонны. Кухарки утверждают, что ничего об этом не знают. И похоже, не врут. А у нас под рукой нет волшебника, который мог бы выяснить, откуда взялся яд и кто злодей.
Злодей этот сейчас наверняка старательно заметает следы.
– Она действительно выглядела больной, я даже удивился. Но теперь все идет к лучшему.
– Из-за вас.
– Что?
– Пайпер, они все подмечают. Например, что ваши люди хвостом ходят за половиной вельмож в этом городе. Или что громил, которые пытаются запугать ваших людей, самих в итоге запугивают, да еще как.
– Неужели? – Об этом Пайпер не знал, но ему и не нужно было знать. – Те, за кем следят, и должны были заметить. В этом и заключался план – приструнить их.
– И вам это удалось. Катрин тут же пошла на поправку. Да так стремительно, что сама заметила и о многом догадалась. Вот почему те, кому вы не доверяете, теперь будут служить послами в дальних странах.
– Значит, сработало.
– Только вот болезнь из ее сердца и головы никуда не делась. Она больна – и душой и телом. Многие думают, что она умрет, даже если ее больше и не травят.
– Про вашего брата тоже так говорили.
– И Лотарь умер.
– Но продержался столько лет, на сколько не рассчитывали даже те, кто ставил на его здоровье. Вашей сестре пока есть ради чего жить – священный поход.
– Безумная затея, которая, как она надеется, прославит ее больше Ганзеля Черные Сапоги.
– Вы так это понимаете?
– А вы нет?
– Нет. Я ей верю. Ее искренность пугает. Если вдуматься, куда всех нас может завести ее целеустремленность и во что она обойдется этому миру.
– Пайпер, вы меня удивляете. В самом деле. Вас можно принять за мясника: такова уж природа вашего ремесла. Но вам на самом деле не все равно, сколько вреда вы причиняете. Может, все дело в этом… Нет. Это животное чувство. Все началось, когда я впервые вас увидела. Как бы то ни было, моему отцу тоже было не все равно. Отнюдь не все равно.
– Не все равно, но тем не менее он делал что должно.
– Как и вы.
– Как и я.
– Это вы продемонстрировали в Коннеке.
– Надеюсь, все видят то, что я пытаюсь им объяснить. Хотя вряд ли. До некоторых доходит, только когда заедешь молотком промеж глаз.
Элспет подлила Хекту кофе, изловчившись при этом несколько раз к нему прикоснуться.
Некоторые из фрейлин заметили, но не проявили интереса.
Хект задумался: а не образовалась ли в империи клика, члены которой надеются, что между Предводителем и принцессой все-таки что-то будет? Тогда Элспет перестанет быть выгодной невестой как минимум лет на десять. Когда женщина достигает определенного возраста, ей больше не обязательно оставаться невинной. Особенно если она обладает солидным приданым.
А что может быть солиднее целой империи?
К радости одних и отчаянию других, к императрице вернулись здоровый румянец, силы и энергия, хотя реальность она по-прежнему воспринимала с трудом. Катрин осмелела и расхаживала по улицам в сопровождении лишь нескольких телохранителей, с презрительной усмешкой заглядывая прямо в пасть судьбе. Многие свои скучные обязанности она передала сестре и теперь проводила время за смотром войсковых учений – и в Хоквассере, и среди своих собственных Праведных – так она теперь называла солдат Пайпера. Всего за две недели императрица разрешила увеличить войско Хекта вдвое.
Праведным Катрин передала доходы от нескольких своих значительных владений, поскольку видела, что так меньше денег расходуется понапрасну и оседает в карманах продажных чиновников.
В деньгах нужды не было, и потому Хект поручил Бюлю Смоленсу особое задание и наделил его соответствующими полномочиями.
Понимая, как велико искушение поживиться за казенный счет, Хект ясно дал всем понять, что не потерпит ни взяток, ни продажности, даже если это не возбраняется местными обычаями.
Подобные грехи не вызывали негодования лично у него, но вредили репутации, которую Пайпер хотел создать для себя и своих Праведных.
Когда войско выдвинулось из Альтен-Вайнберга, перевал Ремейн еще был закрыт, поэтому солдаты собирались попасть в Фиральдию, обогнув Джагские горы с востока. Нужно было подготовить те края к появлению армий, которые пройдут там в будущем году.
А армии эти, скорее всего, окажутся больше, чем все надеялись. Императрица рассылала священников в Арнгенд, Сантерин, Дирецию и малые государства на западе – призывать всех к священному походу.
Получив разрешение Восточной Империи, отряды квартирмейстеров должны были отправиться в иноземные края и разведать самые удобные маршруты.
Имперские рыцари и знать без спросу присоединялись к походу. Хект считал, что они хотят не внести свой вклад в благое дело, а присмотреть за ним.
Императрица тоже решила поучаствовать.
Она словно пыталась вернуться в детство – раздобыла доспехи, которые носила, когда они с сестрой сопровождали Йоханнеса в кальзирском священном походе. Теперь эти доспехи на ней болтались.
Казалось, императрица счастлива. Здоровье ее улучшалось. От отправленных в Касторигу послов поступали утешительные вести.
Однако Хекта мучили подозрения. Разве хватило бы посланцам времени добраться до далекой Касториги, завладеть вниманием столь не заинтересованного в возвращении короля Джейма, а потом еще и отправить гонца в Глимпц?
Войска Предводителя шагали по странным и диким местам. Чем дальше в глушь они забирались, тем более осязаемым становилось присутствие Ночи. В туманных краях между двумя империями близость Орудий ощущалась даже в полдень.
Но Орудия знали, что рядом с ними шествует Убийца Богов, и боялись.
Убийца Богов взял с собой огненный порошок и пушки, заряженные особой картечью. Рядом с фальконетами шли артиллеристы с горящими фитилями, готовые в любое мгновение отразить нападение Ночи.
Несколько раз, весьма редко и на короткое время, Хекта навещала Герис. Отказываясь объяснить толком, она лишь уверяла, что где-то там вершатся большие дела. Рано или поздно Ночь это заметит, и потому Пайперу нельзя терять бдительности. Орудия, возможно, обрушат свой гнев на него.
После каждой такой встречи Хект снова и снова спрашивал себя: что же затевают Герис, Фебруарен и вознесшийся? Оставалось лишь гадать. Циничная его половина предполагала, что затевают они недоброе, а не рассказывают ничего потому, что в случае провала расхлебывать кашу придется именно Хекту.
Между Граальской и Восточной Империями не существовало четкой границы. Из-за приграничных земель издревле велись споры. Восток и запад разделяло великое множество крошечных княжеств, которые неофициально причислялись к той или иной империи – обычно исходя из притязаний соответствующего императора. Княжества платили дань, а их владыки считали свои владения независимыми, хотя никогда не заявляли о своей независимости в открытую, чтобы не задеть самолюбия одного из императоров и не навлечь на себя монарший гнев.
Таким княжеством был и Ховакол. Хитрый Ховакол устроился не между двумя империями, а чуть восточнее самой границы. Король Ховакола Стейн всем заявлял, что не будет ни перед кем прислуживаться, и в последнее время даже поговаривал о том, что намерен расширить свои собственные владения за счет соседей. Обеим империям было пока не до того. Император и императрица не обращали на Стейна внимания.
Некоторые жители Ховакола оставались язычниками, а некоторые исповедовали восточную разновидность чалдарянства. Примерно десятая часть населения придерживалась еретических взглядов, напоминающих коннекское мейсалянство.
И вот на Катрин напал очередной приступ нетерпимости.
Предводитель Войска Праведных устроил штаб-квартиру неподалеку от Глимпца, на самом краю империи. Продвинься войско всего на несколько ярдов от лагеря и переступи некую воображаемую границу, тут же заволновались бы руннские наблюдатели. Разведчиков отослали составлять карты и прокладывать пути под присмотром подданных восточного императора. Сам Пайпер днями напролет копался в своих смятенных чувствах: ему нравилась новая служба – ведь именно теперь вершились небывалые исторические события, но он переживал, что пришлось забраться так далеко от средоточия западной политики, далеко от Анны и детей, далеко от Элспет. Еще Хекта все больше пугали перемены, происходившие с его хозяйкой.
С каждым днем императрица вела себя все более странно, хотя сформулировать, что именно с ней не так, было трудно. Она менялась изнутри и пыталась это скрыть.
Катрин вызвала к себе Предводителя Войска Праведных, и Хект с неохотой явился на аудиенцию, хотя давно уже готовился к этому моменту. Катрин пожелала обратить ничем не занятые войска против Ховакола. Тамошние жители упорно не хотели отречься от восточных обрядов, не гнушались ереси, терпели язычников и даже нескольких праман.
Она уже давно намекала Хекту, но пока ему удавалось прикидываться ничего не понимающим тугодумом.
Хект заранее все отрепетировал и заговорил первым, старательно изображая бурную радость:
– Мои подчиненные, ваша светлость, доложили, что к нам поступило уже достаточно отчетов. Работа сделана. Сделана быстро, незаметно, с минимальными потерями, к тому же мы не нанесли прямого оскорбления императору. Маршруты проложены, люди отобраны, мы готовы выступать по вашему приказу.
Императрицу приходилось хитростью отвлекать от несущественных проблем вроде Ховакола и его самодовольного королишки-задиры.
Хектова уловка сработала. На этот раз. Вечер, грозивший большими неприятностями, перерос в радостное празднество. Хотя и у празднества были весьма гадкие последствия.
Императрица выпила слишком много местного хмельного зелья, которое отличалось странным вкусом. Язык у нее начал заплетаться, но тем не менее все свидетели, в том числе и наследная принцесса, прекрасно поняли, когда Катрин предложила Предводителю Войска Праведных провести вместе ночь.
Свидетели пришли в ужас. Хект перепугался как никогда в жизни. Как выпутаться из подобной ситуации?
Вскоре оказалось, что Катрин уже не в состоянии настаивать. Но что, если у нее появилась новая навязчивая идея? Слишком уж часто императрица ставила во главу всего свою неудовлетворенность.
Два дня Катрин не показывалась никому на глаза: она оправлялась после тяжелейшего похмелья и будто бы ничего не помнила о своих выходках. Напоминать ей никто не стал.
И все же, когда отряды выступили в Восточную Империю, Пайпер Хект отправился с ними, а Элспет удалилась в безопасный Альтен-Вайнберг.
Пока солдаты тащились на юг, Хект прокручивал в голове недавние события. Только через два дня он осознал, какой важный этап его жизни прошел мимо совершенно незамеченным. И это-то Пайпер никак не мог свалить на выходки своей повелительницы.
Ему пришлось действовать быстро, чтобы не дать Катрин отвлечься от похода в Святые Земли, а ведь верный шпион Гордимера Льва, Аль-Минфета и всей Аль-Прамы не упустил бы такую возможность и натравил бы Катрин на Ховакол, где она истощила бы средства и силы, истребляя своих же единоверцев-чалдарян. Верный шпион обеими руками ухватился бы за непристойное предложение и подмочил бы репутацию Граальской императрицы.
Итак, Хект разобрался наконец, чему и кому он верен, не поступившись собственной душой, но заметил это лишь теперь, спустя столько времени.
Его занимали насущные труды, он боялся за последствия для императрицы, и в результате у Пайпера не осталось времени проанализировать свое невольное решение.
30
Каурен, танец смерти
Кауренская павана продолжалась своим чередом, неизбежно становясь все мрачнее. К королю Регарду присоединились соотечественники, и он тут же начал действовать весьма агрессивно. Противник превосходил его числом, но Регард тем не менее чаще одерживал победы, чем терпел поражения, а все благодаря напору и свирепости. Король рвался в бой, часто не думая о последствиях.
А вот защитникам Каурена свойственна была медлительность. Они обычно старались разузнать все, что только возможно, прощупать почву и только потом делали ход. Размещенный в горое дирецийский гарнизон перенял эту дурную привычку.
Городки и замки один за другим попадали в руки врага. С каждым днем силы арнгендцев крепли.
Мать короля была убедительна как никогда.
Победы Регарда заставили выступить в поход войска Наваи и Касториги. Король Питер прихватил с собой четыре тысячи закаленных бойцов Чалдарянской Реконкисты, а Джейм Касторигский – двенадцать сотен воинов, сражавшихся в кровавой битве у Лос-Навас-Де-Лос-Фантас. Позади шагали четырнадцать сотен солдат, предоставленных другими королями и герцогами.
Дирецийские владыки намеревались не позволить Безмятежному и церковникам воцариться в Коннеке.
А еще в Каурен стекались тысячи коннектенцев. Как только соберутся все защитники города, арнгендские разбойники столкнутся с многократно превосходящим их противником.
На этот раз Регард решил собрать все силы воедино, а не воевать небольшими разрозненными отрядами, атакующими во всех возможных направлениях. Он хотел с наскока взять сам Каурен.
Перспектива воцарения в Коннеке Безмятежного и Анны Менандской вызвала такое недовольство, что несколько графов, которые во время недавней неразберихи отвернулись от герцога Тормонда, теперь предложили ему своих солдат и рыцарей.
Войска предложила даже Терлиага. По просьбе Питера королева Изабет поблагодарила терлиагцев, но попросила их оборонять свое собственное побережье. Нельзя позволить Безмятежному и дальше насаждать религиозную вражду.
Благоразумные терлиагцы согласились.
Брат Свечка считал, что благоразумие их заключалось в том, что они умудрились выставить себя в выгодном свете, предложив помощь, которую навайцы непременно должны были отвергнуть. Использовать праманских солдат против чалдарян в назревавшей чалдарянской религиозной сваре – такой ход мог разгневать даже лучших друзей Питера.
Совершенный остановился в доме Кедлы Ришо, дочери Раульта Арчимбо. Ее мужу Сомсу гость был весьма не по душе, но молодой человек держал язык за зубами. У Сомса и так не было друзей, и новых врагов он наживать не хотел. Брат Свечка считал его мерзким типом. Очень-очень мерзким типом.
Ищущие свет не раз напоминали монаху, что Сомс вернулся из плена другим человеком и наверняка теперь служит Арнгенду или даже Конгрегации. Свечка в ответ улыбался и кивал. Быть может, это и правда. Скорее всего, правда. Ну и хорошо – для брата Свечки. Сейчас Сомс оказался в безвыходном положении и не осмелится пойти против совершенного. К тому же он, видимо, надеется передать монаха в руки своих хозяев после падения Каурена.
В обмен на Свечку Сомс мог выторговать безопасность для себя и своих родных.
Поэтому пока в доме врага монах чувствовал себя более свободно. Кедла была воспитана в мейсальской семье, это тоже гарантировало ему неприкосновенность. У девушки, конечно, были свои недостатки, но служить ворогу она не станет.
Среди кауренских мейсалян Свечке жилось спокойно. К северу от города свирепствовал Регард. С каждым днем арнгендский король становился все сильнее, а потому у дирецийских союзников Тормонда и тех кауренцев, которые не желали, чтобы выбранный герцогом преемник получил власть, не осталось времени выслеживать беглого совершенного.
В своих редких проповедях монах всегда поддерживал решение Тормонда усыновить графа и, хоть и пристыженно, пел Реймону дифирамбы. Исключительно как коннекский патриот.
Время все убыстряло бег, приближая конец света. Каурену отчаянно недоставало подготовки. И все же никто не ожидал, что арнгендские воины подойдут к городу так скоро.
Брат Свечка часто поднимался на заполненную людьми стену. Он не особенно усердствовал с маскировкой и обычно являлся в сопровождении Кедлы и ее отпрысков. Иногда с ним приходили другие пожилые мейсаляне, которые старательно готовились бросить вызов судьбе. Несколько раз монах замечал вдалеке дым, но откуда он шел, было неясно. Враг подобрался к городу, но не торопился повторять прошлые ошибки: арнгендцы не уничтожали ресурсы, которые, возможно, позже понадобятся им самим.
Регард был уверен, что сможет легко справиться с защитниками Каурена в окрестностях города.
Поговаривали, что молодой король вообще отличается самоуверенностью – вдали от своей матери.
Иногда случались стычки. Наместник короля Питера граф Дигрес Алпликово считал, что нужно, немилосердно терзая врага, истощить его силы, лишить сна и покоя, выбить из колеи и вынудить перейти в глухую оборону. Пусть ни один арнгендский отряд фуражиров или патрульных не сумеет выполнить свое задание, не нарвавшись на дирецийцев, которые привыкли использовать подобную тактику против праман.
Пошли слухи, что Регард собирается навязать им битву и взять Каурен. Молодой король свято верил в превосходство арнгендских рыцарей над всеми прочими.
– Ночь никогда не оставляет подобную гордыню безнаказанной, – заметил брат Свечка. – Или это спесь? У нас появился шанс. Быть может, скоро все колокола в церквях Арнгенда провозгласят траур.
– Будем надеяться, – отозвалась Кедла.
Переехав к Сомсу, девушка сделалась замкнутой, но свирепостью теперь не уступала Сочии Рольт. Поднявшись на стену, Кедла оставляла детей на попечение монаха, а сама помогала артиллеристам на ближайшей катапульте. В случае поражения кауренских женщин ожидала гораздо более страшная участь, чем кауренских мужчин.
На глазах у старика вершилась легенда. Если, конечно, дело дойдет до осады.
Весна с запозданием все же заявила о себе, но зима отказывалась сдавать позиции. Снова и снова возвращались холода, а противоборствующие армии все множились, устраивали засады и маневры. Внезапно налетавшие снежные бураны осложняли всем жизнь и вызывали всеобщее недовольство. Когда закончился последний снегопад, пришли сильные морозы, которые причиняли гораздо больше неприятностей захватчикам, чем защитникам.
Арнгендцы рассеялись в поисках укрытия и попрятались куда только смогли. Войско их разделилось на три основные части и уйму отрядов поменьше. Регард вместе с тремя тысячами человек занял замок Репор-анде-Буш. В окружении священников, которых приставила к нему мать, король смирял себя постом и молитвой. В Репор-анде-Буш с превеликим трудом вместилось только две сотни и восемь десятков, остальные Регардовы подданные разбрелись в тоске и печали по берегам речушки, которую кто-то называл Энвилом, а кто-то Оуксвассом. В этот узенький, мелкий и грязный поток стекала вода с покрытых виноградниками холмов позади замка и с болотистых низин между Репор-анде-Бушем и Кауреном. И воды этой, гадкой на вкус, арнгендским солдатам едва-едва хватало.
В трех милях к северо-западу от Репор-анде-Буша каптал дю Дейз и четыре тысячи человек нашли какое-никакое, а прибежище в узкой глубокой лощине, которую местные прозвали Клоакой. На дне ее можно было укрыться от холодного кусачего ветра. Арнгендцы сгрудились там и совсем не рвались вылезать, но в лощине не было еды, почти не было воды и фуража, а на растопку годился лишь кустарник.
Третья часть войска под командованием кузена Анны Менандской Габанда, с которым ехали самые ярые фанатики, собралась вокруг Пик-анде-Саля, в шести милях к северу от Клоаки. Правый фланг и арьергард разместились на горной пустоши, где в самые черные времена укрывались коннектенцы. После недавних холодов отряд Габанда насчитывал полторы тысячи человек. Там не было недостатка в фанатиках всех мастей.
Еще несколько тысяч арнгендских солдат разбились на небольшие группки и распределились на расстоянии дня пути от города. Все молились о хорошей погоде.
Казалось, ситуация складывается весьма благоприятно для навайских военачальников: враг рассеялся, приуныл, страдает от голода, многие солдаты ни разу не участвовали в настоящей битве. Граф Алпликово рассчитывал положить конец притязаниям Арнгенда на Коннек, чтобы, по крайней мере, это поколение арнгендцев больше сюда не совалось. Если дирецийцы проявят тот же напор, что и в сражении у Лос-Навас-Де-Лос-Фантас, арнгендцы, возможно, больше не появятся.
Достаточно одной молниеносной и кровавой схватки. Нужно захватить короля Регарда. Вместо выкупа он пообещает покинуть Коннек никогда больше не терзать этот край и не покушаться на владения Питера Навайского и его союзников.
Те, кто предался совсем уж радужным мечтаниям, полагали, что коннектенцы сумеют подавить влияние мерзкой Конгрегации, когда ее перестанет поддерживать Арнгенд.
Вместе с сотней других коннектенцев брат Свечка поднялся на стену. В основном там собрались старики, женщины и дети. На руках у монаха лежал младший отпрыск Кедлы, а старшего, закутанного в тяжелый поношенный плащ, держал Раульт Арчимбо. Кое-кто бросал на Раульта злобные взгляды – он ведь был не так уж стар и вполне мог бы сейчас держать оборону вместе с остальными защитниками города.
Кедла стояла рядом с совершенным. Ее муж был неподалеку, но согреть жену ему в голову не приходило.
На Сомса бросали еще более злобные взгляды, чем на Раульта, но он не обращал внимания. Лицо молодого человека выражало презрение, беспокойство и даже страх. Это был не самый удачный день в жизни Сомса Ришо.
Потрепанные с виду навайцы выдвинулись в сторону Репор-анде-Буша. Стяга короля Питера видно не было. Ходили слухи, что король всю ночь пил и забавлялся с женщиной, притом вовсе не с Изабет Кауренской. Во главе войска встал граф Дигрес Алпликово, тот самый, который, если верить сплетням, томился от безответной любви к королеве Изабет.
Брату Свечке показалось, что навайцы не слишком-то довольны своим нынешним командиром.
Слева от навайцев шли касторигцы. Король Джейм должен был вклиниться между Репор-анде-Бушем и Клоакой, чтобы каптал дю Дейз не сумел прийти на подмогу королю Регарду.
Позади навайцев шагало кауренское ополчение. Свечка удивился, увидев, как их много. И еще больше удивился, увидев стяг герцога Тормонда.
– Как он еще сумел влезть в доспехи? Лет двадцать их не доставал, – сказал совершенный Раульту.
Зато другие коннекские отряды пока не показывались. Солдаты рассеялись по округе, пытаясь укрыться от непогоды, и не спешили на общий сбор. Слишком уж большая царила неразбериха.
Хотя оба короля накануне и собирались ринуться в бой, ни Питер, ни Регард к сражению оказались не готовы. Когда лучники пустили первые стрелы, оба монарха еще почивали. Питера мучило тяжелейшее похмелье. Его люди с превеликим трудом подняли своего владыку, одели, облачили в доспехи, вооружили и усадили на коня. Из Метрелье он выезжал под суровым взглядом королевы Изабет. Во взгляде этом полыхала такая ярость, что, даже несмотря на похмелье, Питер поспешил на битву, лишь бы не объясняться с женой.
Своих рыцарей он нагнал, когда сражение уже погрузилось в хаос. Противники не придерживались никакой стратегии – просто рубили любого, кто подвернется под руку. Некоторые из навайцев лишь молча взирали на битву и ничего не предпринимали, потому что приказов не получили, а инициативу проявлять не умели. Многие арнгендцы вели себя точно так же. Да и кауренцы не совались в пекло.
– Я все это будто бы уже видел, – проворчал стоявший рядом с братом Свечкой Раульт Арчимбо.
– Так и есть, отец, – отозвалась Кедла. – Только в прошлый раз там был главнокомандующий. И он к сражению был готов.
– Да, так отделал нас, что мы ополоумели от страха и сбежали в Альтай, точно крысы, – прорычал Арчимбо и смерил сердитым взглядом Сомса.
Совершенный заметил, что Кедла на мужа даже не посмотрела.
– Тогда все было иначе, – продолжал Арчимбо.
Именно. В патриаршем войске царили жесткая дисциплина и безукоризненное подчинение офицерам. Для его солдат убийство было всего лишь каждодневной работой.
Только когда навайцы подошли уже на расстояние полета стрелы, арнгендцы наконец разбудили своего монарха. Ночь Регард провел с конюшим по имени Тиери. Он был совершенно уверен, что сражения в ближайшее время не будет, – слишком уж дурная стояла погода.
Однако враг считал иначе. Его отряды принялись прощупывать арнгендцев. Испуганные придворные доложили королю о гибели нескольких любимчиков Анны.
Ситуация казалась отчаянной.
Регард не торопился. О бегстве он и слышать не желал. Король прочел все полагавшиеся утренние молитвы, да еще потребовал, чтобы ему даровали благословение, каким надлежит осенять воина перед битвой.
Некоторые вельможи в ожидании короля ударились в панику – в особенности те, кого привела в Коннек жадность, а вовсе не вера. Несколько десятков рыцарей бросили Регарда на милость господню и уехали, не дождавшись, пока он закончит молиться. Среди прочих – три его кузена, дядя по матери и последний из прикормленных Анной церковников, епископ Мортимар дю Бланк. Дю Бланк возглавлял арнгендское подразделение Конгрегации по искоренению богохульства и ереси.
Были явлены недобрые знаки: оруженосцы Регарда, надевая на него кольчугу, порвали на ней ремни. Пока искали новые, пришла весть о том, что на поле боя окончательно воцарился хаос.
Еще несколько трусов решили, что дома они принесут гораздо больше пользы, чем в Каурене. Пусть Анна рвет и мечет, но она-то не проткнет их мечом и не оставит валяться в мерзлой коннекской грязи.
Несколько отрядов из тех графств, которые еще раньше переметнулись от Тормонда IV к Шарльву Полоумному, отказались сражаться – им совсем не хотелось становиться врагами Питера Навайского.
У навайцев возникли похожие затруднения: многие союзники из Диреции отказывались лезть на рожон, если войском командует не король Питер.
Меж тем король Джейм Касторигский превысил свои полномочия. Он не блокировал дорогу в Каурен, а обрушился на Клоаку, хотя лощина совсем не подходила для кавалеристской атаки.
В Репор-анде-Буше Регард как раз садился в седло, и тут у него порвалась подпруга. Король упал, больно ударившись затылком и левым плечом. К счастью, череп остался цел, только головокружения начались. А вот ушибленное плечо не давало как следует поднять щит.
К тому же во время падения он подвернул правую ногу. Кто-то из оруженосцев потом утверждал, что слышал, как хрустнула кость. Сам Регард уверял, что лишь чуть повредил лодыжку и колено.
Еще несколько десятков приунывших вояк поняли, что с такими дурными знамениями не поспоришь, и тоже потихоньку бежали на север.
Когда Регард все же взгромоздился на своего огромного боевого коня чалой масти, тот заупрямился – еще один дурной знак.
Когда король Арнгенда наконец выехал навстречу героям Лос-Навас-Де-Лос-Фантас, его сопровождали едва ли две сотни копейщиков.
Питер Навайский явился на поле боя, страдая от сильнейшего похмелья, но все еще навеселе. Он выбранил графа Алпликово за то, что тот не предпринял решительных действий, а потом объявил общий сбор и принялся распекать проклятых графов-недоумков и князей-болванов за то, что те не выполняют приказы Алпликово.
Кое у кого из подтянувшихся дворян вид был глуповатый, кое у кого – возмущенный, некоторые вскользь дали королю понять, что, проявив неуважение к своей королеве, Питер и сам упал в их глазах.
Дело было даже не в том, что он изменил Изабет с другой женщиной, а в том, что сделал он это в замке своей жены и ничуть не скрываясь.
Питера Навайского чтили почти все чалдаряне и уважали даже его враги, но все же главное место в сердцах миллионов занимала добрая королева Изабет. Ее обожатели верили, что королева непременно станет святой.
Трезво мыслить и принимать разумные решения в таком состоянии Питер не мог. И его союзники это видели.
В тот самый момент, когда им требовалась лишь вера, вера оставила их.
Когда королю Регарду удалось наконец построить своих людей, он повел их в бой. Однако вперед двинулись не все – c десяток всадников остались на месте.
Хотя Регард и собирался в наступление медленно и вяло, навайцы оказались не готовы. Зато их было много, а вот арнгендцы в основном следовали за королем лишь из чувства долга.
Когда дело дошло до рукопашной, навайцы проявили больше рвения.
Регард пробивался к королю Питеру, не сводя глаз с его стяга.
На короля арнгендцев то и дело накатывали приступы головокружения, он с трудом держался в седле. Друзьям приходилось следить, чтобы он не упал с коня.
Никто не знал, кто, кому и какие нанес потери. Неразбериха только усиливалась. Каждый бился сам за себя. Вот-вот должны были сказаться численный перевес и опыт навайцев, но им не удалось добиться преимущества. Граф Алпликово так и не сумел правильно выстроить войска. Король Питер явился слишком поздно. Многие его рыцари вообще не знали, что он сражается среди них. Некоторые, пытаясь взять в кольцо разрозненные и обескураженные силы арнгендцев, увязли в болоте.
В какой-то момент Регарда сбили с лошади. Его тут же окружили подданные, и королю удалось снова забраться в седло, пока враги, приняв желаемое за действительное, кричали, что он погиб.
Сражение оказалось одним из самых неудачных и нелепых в истории, несмотря на то что бились ветераны, опытные бойцы и знаменитые полководцы. А все потому, что никто и понятия не имел, что нужно делать.
Казалось, эта бессмысленная, вялая и хаотичная схватка длится уже целую вечность. Королевский скакун, который уже достаточно натерпелся, взбрыкнул и рванулся вперед, не разбирая дороги. Питер упал.
На битвы с праманами король обычно надевал скромный, ничем не примечательный доспех, чтобы оставаться неузнанным. Князья-прамане из Диреции считали короля демоном во плоти и всю свою стратегию неизменно выстраивали так, чтобы в первую очередь расправиться с ним. Вот и в Коннеке Питер по привычке надел такой же доспех, хотя его и сопровождал знаменосец.
Ошеломленный падением, король не успел назвать себя. И простой пехотинец, который мог бы сказочно разбогатеть, получив выкуп за Питера Навайского, вместо этого просто-напросто прикончил никому не известного рыцаря, с помощью кирки пробив дырку в его шлеме.
Никто ничего не заметил. И ничего не понял. Неразбериха продолжалась. Граф Алпликово изо всех сил пытался восстановить порядок, но безуспешно. Он начал выводить рыцарей из сражения, чтобы они перестроились.
Кауренские ополченцы наблюдали за происходящим с холма, располагавшегося в нескольких сотнях ярдов, и ничего не предпринимали, потому что никто не отдал им приказа.
Коннекские графы не показывались, хотя на их бивуаки отправили гонцов.
Тормонду IV дали глотнуть лекарства, а потом выпихнули вперед, чтобы подбодрить подданных. Но сил ему хватило только на то, чтобы прямо держаться в седле.
Наблюдатели на крепостной стене вопили от ярости и отчаяния. Кто осмелился послать Тормонда в битву? Коннектенцы плакали. Даже самые рьяные миролюбцы были согласны в одном: кому-нибудь – кому угодно – всего-то и нужно отдать приказ, и тогда арнгендцев немедленно опрокинут. Они рассеяны, ими никто не управляет, численный перевес не на их стороне. Король Регард постоянно падает с коня. Лишь по какому-то возмутительному чудовищному недоразумению навайцы еще не сокрушили врага.
А скоро ведь подоспеют арнгендские подкрепления из Клоаки и Пик-анде-Саля, а за ними и другие отряды, поменьше.
Появление короля Джейма и его касторигских воинов застало каптала дю Дейза врасплох. Затаившиеся в Клоаке арнгендцы были уверены, что из-за морозов враг нападать не станет. Бегущие в панике фуражиры принесли вести о наступающем неприятеле за несколько мгновений до того, как на арнгендцев обрушились касторигцы.
Король Джейм на поле боя проявлял такой же свирепый напор, как и в делах любовных. В тот день он не пожелал воспользоваться знаниями, накопленными полководцами за многие века, и не стал ждать, пока его силы соберутся и построятся, чтобы нанести максимальный урон врагу, – касторигцы просто бросились вперед, рубя всех направо и налево.
Началась страшная бойня. По большей части гибли те, кто не принадлежал к рыцарству, а таких в любом лагере большинство. Рыцари же, успевшие надеть доспехи и взобраться на коней, справлялись неплохо.
Как и в той битве, что кипела поблизости от Каурена, схватка все продолжалась и продолжалась; арнгендцы и касторигцы уже едва не падали от усталости. Король Джейм все еще возглавлял своих воинов. Резня достигла такого эпического размаха и столько народу бежало с поля боя, что преимущество оказалось на стороне касторигцев. Пал каптал, пали почти все его капитаны и рыцари – те, кто не успел сбежать.
Советники убеждали Джейма оставить поле брани, пока у людей и коней еще хватает сил вернуться в Каурен. К арнгендцам в любой момент могло подойти свежее подкрепление.
Но молодого короля охватила жажда крови и жажда победы, он отказался. Джейм намеревался провести ночь в захваченном лагере и думал, что перепуганный Габанд не рискнет выйти из Пик-анде-Саля.
Но Габанд рискнул. После вынужденного шестимильного перехода его солдаты устали, но не так сильно, как касторигцы. К арнгендцам примкнули товарищи, сбежавшие из Клоаки, которые теперь изображали рвение, чтобы искупить собственную трусость.
Людям Габанда недоставало опыта. Многие были всего-навсего ни на что не годными выродками, которые прибились к Конгрегации или обычному духовенству, пытаясь скрыть врожденную трусость. Они проявляли ужасающую жестокость по отношению к уже плененному и безоружному врагу, но демонстрировали гораздо меньше рвения, когда речь шла о разгневанных вооруженных рыцарях.
Сначала всем казалось, что сейчас повторится дикая резня, учиненная этим утром. Те, кому не хватило смелости тогда, не преисполнились ею и теперь. Многие снова обратились в бегство.
А потом вдруг один из сражавшихся на стороне Арнгенда епископов по чистой случайности сбил короля Джейма с полумертвого от усталости коня. Юноша оказался в самой гуще схватки.
Это уже потом каждый епископ – из тех, кому удалось уцелеть, – начнет утверждать, что это именно его заслуга. Даже Габанд не станет исключением, хотя десятки свидетелей клялись, что в тот момент он с товарищами уже успел отъехать на несколько миль от схватки, полагая, что негоже таким солидным людям сложить голову ни за что ни про что.
Но уже не важно было, чья это заслуга. Быть может, тот первый удар вообще по ошибке нанес касторигский воин.
Мужество покинуло касторигцев, и они отступили. Пало, шестнадцатилетний брат Джейма, пытался послать их в бой и отбить тело короля, но никто не пожелал за ним следовать. Советники заявили, что тело можно выкупить потом, и под их натиском принц отступил и повел уцелевших подданных на юг.
Никто на самом-то деле не видел, как погиб король, но все были совершенно уверены, что Джейм мертв.
Читать бесплатно другие книги:
