Сталин и Дальний Восток Мозохин Олег
передано китайской полиции – 58;
интернировано – 127;
арестовано с санкции прокурора – 662;
передано по подсудности – 275;
осуждено – 169;
находится в производстве – 1155.
В районе Трехречья арестовано 19 человек, бывших участников контрреволюционного кулацкого восстания против советской власти в мае 1931 г. в Алек-Заводском районе Читинской области. Следствием установлено, что под руководством жителя пос. Куликово Алек-Заводского района – кулака Игумнова Петра Гавриловича был организован повстанческий отряд численностью свыше 500 человек. Участники отряда были вооружены винтовками, карабинами и дробовиками. Они хотели сорвать мероприятия по проведению коллективизации.
С этой целью повстанцы совершали вооруженные налеты на села Алек-Заводского района: Кузнецово, Бахта, Куликово и Макарово, где разоружали уполномоченных по проведению коллективизации и вербовали жителей этих сел в повстанческую банду. На вторые сутки существования отряд был разбит частями Красной армии.
Через месяц повстанцы снова организовали банду 40 человек. Организатором ее был Банщиков Иван Евдокимович, который назначил командирами взводов Кокухина Семена Федоровича и Макарова Ивана Сафроновича (арестованы). Ими было принято решение ограбить золотой прииск «Боровская», но осуществить это им не удалось. Охрана прииска отбила их налет. В результате перестрелки банда потеряла двух убитыми, сам И. Е. Банщиков был ранен и с группой в семь человек скрылся в лесу.
Руководство бандой в составе 30 человек принял С. Ф. Кокухин, который принял решение бежать в Маньчжурию. По пути следования к ней присоединились скрывающиеся в лесах от раскулачивания Коликов Алексей и Шестопалов. В конце августа 1931 г. банда в количестве 32 человек с лошадьми, подойдя к границе в районе с. Мулач на реке Аргунь, под силой оружия заставила работавших в этом селе водомеров переправить их через реку Аргунь. По прибытии в Маньчжурию все участники банды во главе с Кокухиным прибыли в пос. Драгоценка в Трехречье, где сдали в полицию оружие и, получив паспорта, остались там на жительство.
Находясь в Маньчжурии, часть участников этого восстания использовалась японцами в качестве разведывательной агентуры. Арестованные А. М. Банщиков и Д. Н. Мамаев показали, что они в 1933 г. перебрасывались японцами на территорию СССР с заданием привести языка. Это задание они выполнили – привезли из пос. Куликово Читинской области председателя колхоза Машукова Степана Гавриловича, которого сдали в полицейский участок пос. Драгоценка.
В г. Цицикар была вскрыта и ликвидирована диверсионно-террористическая группа среди японцев, организованная жандармом Ито и поручиком Мацумото. По делу арестовано 17 человек. При аресте изъято 9 японских винтовок, 1 маузер, 2 пистолета, 30 гранат и 871 патрон. Установлено, что участники группы ставили своей целью уйти в Хинганские горы и начать активную борьбу против частей Красной армии. Выход группы в горы намечался на 27–28 августа, но 25 и 26 августа участники диверсионно-террористической группы были арестованы.
29 августа 1945 г. в освобожденном частями Красной армии от японских оккупантов г. Хайларе на территории специальной тюрьмы особого отдела губернской полиции и ЯВМ местными жителями были обнаружены две ямы с небрежно закопанными трупами.
Созданной городским самоуправлением комиссией в составе: головы города Зу-Дин-Тан, протоиерея Ростислава Ган, доктора Еронтьева и представителей местного населения, в присутствии оперуполномоченного отдела «Смерш» 36 армии – лейтенанта Гончаренко, указанные ямы были раскопаны, в которых обнаружено 43 трупа с отрубленными головами.
Все убитые, за исключением одного монгола, являлись русскими и евреями. У всех трупов головы полностью или частично отчленены, на глазах каждой имелась повязка. По заключению экспертов, головы отрублены острым орудием рубящего типа с применением большой силы.
Из 43 трупов 19 родственниками погибших и местными жителями были опознаны советские граждане, проживающие в Хайларе и арестованные японцами 9 августа 1945 г. В одежде многих опознанных жертв обнаружены паспорта, ценности и разные вещи. Личности остальных 24 трупов не установлены.
Допрошенные: начальник ЯВМ Хайлара подполковник Амано и начальник управления губернской полиции Кагеяма показали, что неопознанные были арестованы японцами в конце 1944 г. и первой половине 1945 г. Они содержались под стражей в вышеуказанной тюрьме. По приказанию начальника ЯВМ Амано и начальника управления губернской полиции Кагеяма им всем 9 августа отрубили головы.
Произведенным расследованием установлено, что 9 августа, в день начала войны Японии и СССР, по приказу начальника ЯВМ Амано, по заранее составленному плану (спискам) на советских граждан на случай войны с СССР сотрудниками этой миссии были произведены аресты советских граждан, проживающих в Хайларе.
Чиновник особого отдела городской полиции Ивасита на допросе 6 сентября показал, что утром 9 августа начальник особого отдела Акияма вызвал его к себе и объявил, что по указанию начальника ЯВМ Амано советские граждане в связи с началом войны должны быть немедленно арестованы.
9 августа было арестовано 22 человека. Большинство из них было схвачено прямо на улице. Закованные в наручники или связанные веревками, они доставлялись во двор губернской полиции. Арестованным, доставленным во двор управления полиции, завязали глаза, после чего 19 человек были переведены на территорию секретной тюрьмы, где в этот же день японцы их зверски умертвили перед своим бегством из города. Трое арестованных – Житкевич, Комаров и Фирсов, которые оставались во дворе управления полиции, по неизвестным причинам были освобождены.
Главными виновниками в совершении злодеяний над советскими гражданами являлись: начальник управления губернской полиции Северо-Хинганской провинции Кагеяма, который 9 августа приказал уничтожить всех содержащихся в тюрьме лиц и арестованных советских граждан; начальник особого отдела управления губернской полиции Каваками, возглавлявший зверскую расправу над арестованными; начальник особого отдела Хайларской городской полиции Акияма, начальник 6-го отдела ЯВМ Хайлара Бито и начальник секретной службы (Бунсицу) Хайларской городской полиции Кахая Кава. Последние три являлись непосредственными участниками ареста и убийства советских граждан; начальник ЯВМ Хайлара подполковник Амано, по приказанию которого 9 августа сего года были арестованы, а затем убиты 19 советских граждан вместе с 24 другими, ранее арестованными и содержавшимися в тюрьме лицами554.
Основные виновники совершенного злодеяния над советскими гражданами были арестованы. На следствии все они признали свое участие в арестах и умерщвлении советских граждан и дали показание о вышеизложенных обстоятельствах совершенного ими злодеяния.
Органами «Смерш» округа на территории Маньчжурии разоружено 15 вооруженных отрядов общей численностью 3661 человек. При разоружении изъято оружия: орудий – 6; танков – 4; станковых и ручных пулеметов – 110; минометов – 4; винтовок – 2560; пистолетов – 75; ручных гранат – 55 ящиков; винтовочных патронов – 306 ящиков.
Указанные отряды создавались нелегально гоминьдановцами под видом отрядов самоохраны.
Кроме того, обнаружено 6 складов с оружием и взрывчатыми материалами, в которых изъято: ручных пулеметов – 5; винтовок – 85; патронов – 70 ящиков; мин – 4 ящика; тола – 36 ящиков.
Эти склады были оставлены японцами для проведения диверсионно-террористической деятельности в тылу Красной армии555.
19 ноября 1945 г. оперативной группой Управления контрразведки «Смерш» округа Хайлар была арестована группа закордонных агентов особого отдела Чичинбаргинской японской полиции: Белегбат, Викулов, Мугдне, Былков.
Установлено, что Белегбат в октябре 1942 г. был арестован особым отделом Чичинбаргинеской полиции за кражу девушки. Три месяца находился под стражей, а затем был завербован. Его использовали в качестве закордонного агента. Начиная с апреля 1943 г. он неоднократно перебрасывался на территорию СССР по разведке наличия войск Красной армии вблизи границы. В течение 1944–1945 г. трижды перебрасывался в Советский Союз.
Викулов в марте 1945 г. в течение 10 дней проживал на конспиративной квартире особого отдела Чипчинбаргинской полиции, где обучался фотоделу, изучал методы фотографирования, затем во второй половине марта 1945 г. был переброшен вместе с Белегбатом на территорию СССР. За выполнение задания Викулов получил вознаграждение в сумме 50 гоби.
Мугдне в октябре 1942 г. за кражу лошади был арестован ОО Чапчинсбаргинской японской полиции. После 20-дневного пребывания под стражей был освобожден и оставлен при указанном отделе в качестве чернорабочего. Затем, после предварительной подготовки, летом 1944 г. был переброшен на территорию Советского Союза с разведывательным заданием.
Былков до 1931 г. проживал на территории СССР. После того как его отец был раскулачен, бежал в Маньчжурию, где и проживал до ареста. С 1940 по 1944 г. служил в японской полиции в качестве полицейского пос. Тыныхе, имел задание вылавливать советских разведчиков. В марте по подозрению в связи с советскими органами Былков был арестован Чипчинбаргинской японской полицией, затем завербован в качестве агента и в августе 1944 г. переброшен в СССР с разведывательным заданием556.
Организация охраны тыла. Необходимо отметить, что для организации охраны тыла действующей Красной армии на Дальний Восток 17 августа 1945 г. прибыли оперативные группы.
Подразделения и отдельные разведгруппы войск НКВД по охране тыла фронтов с 20 августа по 17 сентября 1945 г. имели 11 боевых столкновений с отрядами противника. В результате было уничтожено 612 солдат и офицеров противника, пленено – 575. Захвачены трофеи: винтовок – 244, минометов – 3, ручных пулеметов – 4, пистолетов – 2, клинков – 7, патронов разных – 8885, лошадей – 3, быков – 5. Подразделения войск потеряли: убитыми – 13 человек, ранеными – 20 человек.
Войскам НКВД приходилось вести борьбу с многочисленными бандами хунхузов557, оперирующими на территории Маньчжурии, а также разоружать отряды, незаконно формируемые центральным китайским правительством, которые предназначались для борьбы с 8-й китайской Народно-революционной армией. Войсками НКВД по охране тыла Забайкальского фронта в октябре было разоружено 5 вышеуказанных отрядов с наличием личного состава 1798 человек. При разоружении изъято: танков – 2, танкеток – 4, орудий – 6, минометов – 13, станковых пулеметов – 29, ручных пулеметов – 113, винтовок – 1745, маузеров – 9, клинков – 86, патронов разных – 544 630, гранат – 3100558.
24 ноября 1945 г. в 21.00 группой японцев в количестве 3 человек было совершено нападение на 9-й полицейский участок г. Мукден. Выстрелами из пистолетов убиты два полицейских китайца и два ранено. Кроме того, был ранен один красноармеец, находившийся в помещении полиции. Нападавшие скрылись.
В тот же вечер, примерно в 22 часа, группой неизвестных, в количестве около 40 чел. японцев, одетых в китайскую форму, было произведено вооруженное нападение на вторую районную комендатуру Мукдена. Выстрелом из пистолета убит нач. КПП 33-го погранотряда войск НКВД мл. лейтенант Д. А. Петренко, зарублены шашками проходившие в это время около комендатуры штурман отдельного авиаполка 6-й гв. танковой армии лейтенант А. И. Сатличный и капитан, летчик, фамилия, которого не установлена. Выстрелами из винтовки ранен помощник начальника штаба 3-го стрелкового батальона 33-го погранполка лейтенант Коротков и осколками гранат офицеры погранполка № 33 мл. лейтенанты Хорюльский и Позднев. Группа нападавших, пользуясь темнотой, скрылась в направлении вокзала, унеся с собой одного убитого или раненого из числа нападавших.
Были приняты меры розыска и задержания нападавших. На основании показаний задержанного участника т. н. отряда «Центральное войско» были установлены и задержаны остальные участники отряда, осуществившие нападение на вторую районную комендатуру советских войск Мукдена.
Для задержания членов отряда была сформирована группа в составе 5 оперативных работников и 13 бойцов. Квартал, где расположен дом, был оцеплен. При попытке проникнуть в квартиру, где находились участники отряда, последние открыли сильный огонь из винтовок и пистолетов. В результате перестрелки был убит один военнослужащий Советской армии и ранены трое бойцов. Для задержания участников отряда дополнительно было выслано 50 автоматчиков и бронемашина. Проведенной тщательной проческой утром 26 ноября 1945 г. задержано 9 японцев – участников отряда, из них 2 женщины-связники. Все они были опознаны как смертники и участники отряда «Центральное войско».
При вступлении в отряд участники давали клятву на верность отряду и империи, скрепляя ее кровью из мизинца левой руки. У всех задержанных мизинец на левой руке разрезан. В квартире, где находились участники отряда, обнаружено и изъято 8 винтовок, 9 пистолетов, 9 сабель, 11 гранат и до 200 штук разных патронов559.
Вдоль побережья Корейского залива в районах гг. Дайрен, Сидунцзягой-Ляолунто участились случаи вооруженных нападений на местных жителей со стороны разрозненных групп войск бывшей армии Дэ-Вана, которые именовали себя подразделениями 8 НРА Китая.
23 сентября 1945 г. в районе города Ляолунто разведчики 17-й гвардейской стрелковой дивизии натолкнулись на группу вооруженных китайцев, пытались задержать ее – завязалась перестрелка, в результате которой убито 5 китайцев и взято в плен 5 человек. Пленные показали, что они в составе 31 человека из города Дайрена на шхуне прибыли в район Ляолунто, где среди населения выдавали себя за военнослужащих 8 НРА Китая, прибывших для наведения порядка. В действительности все они бывшие военнослужащие армии Дэ-Вана.
Для борьбы с бандгруппами в дивизиях и корпусах были созданы специальные отряды автоматчиков560.
Из другой аналогичной группы бандитов было задержано 4 человека, которые показали, что они находились в бандгруппе, возглавляемой бывшим начальником полиции г. Джамбей полковником Жао-Кай, который по заданию генерала Фудзио объединил японских ставленников, полицейских, хунхузов и сформировал 5 полков по 1000 человек, вооружив их японским оружием561.
О том, что в тылу Красной армии было неспокойно, свидетельствует докладная записка от 18 декабря 1945 г. начальника УКР «Смерш» Забайкальско-Амурского военного округа А. А. Вадиса Военному совету округа. Вадис сообщал, что на территории Маньчжурии нелегально формируются вооруженные отряды из числа местных жителей под различными названиями, которые хотели подготовить вступление в Маньчжурию войск центрального правительства Китая. Наиболее активно создавались и действовали эти отряды в южной части Маньчжурии, в частности в Мукденской провинции.
5 сентября был разоружен отряд численностью 240 человек, сформированный из солдат маньчжурской армии. Изъято: 2 пулемета, 230 винтовок, 14 000 гранат и другие боеприпасы.
28 сентября в Мукдене нелегальный отряд под названием «Центральная городская охрана» численностью 327 человек, который был сформирован руководителем буддийской общины генерал-лейтенантом Го Хуафыном562 под видом отряда городской самоохраны. При его разоружении было изъято: орудий 120-мм – 2, снарядов к ним – 20, пулеметов ручных – 6, винтовок – 330, гранат – 4 ящика, патронов винтовочных – 4 ящика.
В конце ноября 1945 г. был ликвидирован упоминавшийся выше террористический отряд, состоящий из 28 японцев (16 арестованы). Отряд создан в октябре 1945 г. сотрудником ЯВМ Мукдена японцем Иосикавой563 и носил наименование «Смертники». Отряд произвел ряд вооруженных налетов на полицейские участки Мукдена и на советскую комендатуру, во время которых ими были убиты и ранены 8 офицеров и солдат Красной армии.
Как заявили арестованные участники отряда, руководство им осуществлялось китайскими и японскими генералами – руководителями штаба нелегальных войск, создающихся по заданию центрального правительства Китая.
Арестованный Накамура Сусуму на допросе от 28 ноября 1945 г. показал: «Мне известно, что в главном штабе отрядов находятся два представителя Китая, а также японец Мацуока».
По показаниям участников отряда «Смертники», эти китайские представители и японец Мацуока проводили с ними совещание. 23 ноября такое совещание было на квартире Иосикавы. Накамура по этому поводу рассказал: «С прибытием этих представителей в дом Иосикава собрал нас и, представив им, сказал, что это его отряд „Хиси-тай“ („Не боюсь смерти“). После этого выступил Мацуока, который заявил, что он и присутствующие на совещании китайские генералы приехали из Северного Китая по приказу Чан Кайши для того, чтобы мы соединились с приближающимися к Мукдену войсками центрального правительства».
Арестованный Мацуо Исаму на допросе 27 ноября 1945 г. показал: «После нападения на советскую комендатуру в штаб по руководству нелегальными отрядами ходил Иосикава. Как нам сказал Иосикава, руководитель штаба, генерал, передал всем участникам благодарность за проведенные операции. При этом он сообщил приказ штаба: произвести 25 ноября 1945 г. новое нападение на ту же комендатуру»564.
В изъятых у Го Хуафына документах имелся именной список 2-го полка 71-й дивизии, он состоял исключительно из японцев.
Как показал задержанный Чжан Хайфын565, в другом отряде, находившемся в районе Мукдена и возглавлявшемся генералом Ван Минхуа, было больше 100 японцев, а всего отряд насчитывал до 200 человек. Все японцы из этого отряда также носили повязки – 15 АС (15-й армейский корпус).
Такие же сведения, подтверждающие факт привлечения японцев в нелегальные отряды, имелись по Чанчуню и Харбину.
14 декабря выявлен и разоружен нелегальный отряд в количестве 1243 рядовых и 67 офицеров, участники которого имели опознавательный знак – 15 АС. В отряде было изъято: орудий 45-мм – 2, танков – 4, минометов – 13, пулеметов станковых – 13, пулеметов ручных – 120, винтовок – 1680, пистолетов – 38, гранат – 20, патронов винтовочных – 4000, автомашин – 4, лошадей – 20.
Проведенным расследованием установлено, что этот отряд возглавил генерал-майор бывшей маньчжурской армии Вен Сулян, который получил установки о деятельности отряда от руководителя гоминьдановской партии в Мукденской провинции Ли Гуанчена.
В нелегальные отряды, формируемые на территории Маньчжурии, в ряде случаев привлекались японцы из бандитского и диверсионно-террористического элемента.
В результате деятельности нелегальных отрядов и бандитских групп на территории Маньчжурии было убито и ранено 90 военнослужащих Красной армии, в том числе: офицеров – 20, рядовых и сержантов – 70, из них 25 человек убиты и ранены при ликвидации и разоружении указанных отрядов, а 65 человек – в результате совершенного на них нападения.
За период нахождения в Маньчжурии ликвидировано до 40 отрядов и бандитских групп численностью до 6 тысяч человек.
Кроме того, обнаружено 5 тайных складов с оружием и боеприпасами, в которых изъято: ручных станковых пулеметов – 22, винтовок – 199, патронов – 30 ящиков, гранат – 21, тола – 36 ящиков, мин и запалов к ним – 6 ящиков.
Отмечалось, что Чан Кайши идет на сближение с японскими разведывательными и контрразведывательными органами в целях использования их возможностей в борьбе с 8-й НРА Китая и войсками Красной армии в Маньчжурии566.
После окончания Второй мировой войны были интернированы и доставлены в Хабаровск генералы, офицеры и солдаты штаба Квантунской армии. Всего 46 человек, в том числе: генералов – 13, офицеров – 12, солдат – 21 (из обслуживающего персонала)567. Интернированные содержались на даче в районе Хабаровска.
Там, на даче, начальник 2-го разведывательного отдела штаба армии полковник Асада дал показания о структуре и функциях 2-го отдела, а также о намеченных планах партизанской войны в тылу войск Красной армии.
По его показаниям, второй отдел штаба Квантунской армии в своем составе имел следующие службы:
1. Служба войсковой разведки,
2. Служба контрразведки,
3. Служба пропаганды и агитации,
4. Служба политической разведки,
5. Топографическая и метеорологическая служба.
Разработкой и изучением всех поступающих в отдел материалов занималось – 120 человек, из них 30 офицеров, остальные унтер-офицеры и военные чиновники.
Все разведывательные данные о Красной армии 2-й отдел получал от военных миссий, полицейских пограничных отрядов и жандармерии. Контрразведывательная работа проводилась и через особые отделы полиции и жандармерию. Своей агентуры 2-й отдел штаба армии якобы не имел568.
15 декабря 1945 г. Абакумов доложил Сталину, Молотову, Берии итоги деятельности органов «Смерш» в Маньчжурии и Корее.
Всего было арестовано 7810 сотрудников и агентов японской разведки, руководящих и активных участников антисоветских белогвардейских организаций, а также других вражеских элементов, проводивших подрывную деятельность против Советского Союза.
Из них: сотрудников и агентов японской разведки 5484 чел.; руководителей и активных участников антисоветских белогвардейских организаций 1303; изменников Родины и другого вражеского элемента 1023 чел.
Среди них руководители японской разведки генерал-лейтенант Янагита К., генерал-майор Акикуса Ш., генерал-лейтенант Томинага К., генерал-лейтенант Мияки М., полковники Асада С., Харада Ф., Канагава К. и ряд других руководящих сотрудников из разведывательных аппаратов.
С окончанием войны из Китая, в основном из Маньчжурии, Франции и других стран в СССР прибыло значительное количество реэмигрантов, которые были расселены в заранее определенные для них республики и области Советского Союза. Было установлено, что иностранные разведки и в первую очередь американская, английская и французская использовали возвращение в СССР эмигрантов для засылки своей старой и вновь завербованной агентуры. В целях пресечения вражеской деятельности агентуры иностранных разведок и активных участников антисоветских, белогвардейских и националистических организаций из числа реэмигрантов предлагалось усилить наблюдение за всеми реэмигрантами, прибывшими в Советский Союз, для выявления диверсантов и террористов569.
В это время 4-м управлением МГБ СССР разыскивался Игнатенко Борис Федорович, 1918 г. р., уроженец Маньчжурии, сын белоэмигранта, журналист, проживал в гг. Харбине, Тяньцзине, Пекине и Шанхае. С 1935 г. он являлся активным участником РФС. В 1936 г. работал начальником агитационной части штаба Харбинского отдела РФС, одновременно сотрудничая с 3 отделом БРЭМ. С 1937 по 1945 г. активно работал в различных японских разведорганах. В 1938 г., находясь в г. Тяньцзине, служил в японской военной миссии, затем в г. Пекине следователем особого отдела железнодорожной полиции. В 1940 г. работал в созданном японцами в г. Шанхае Российском эмигрантском комитете. По заданию японской разведки Игнатенко создал террористическую группу, занимался выявлением советских разведчиков, имел на связи агентуру и содержал ряд конспиративных квартир.
В 1941 г. был откомандирован в г. Шанхай на службу в ЯВМ. Впоследствии являлся секретарем центрального управления РФС, одновременно сотрудничал в редакции антисоветской газеты «Наш путь». В 1942 г. под прикрытием репортера газеты «Дальневосточное время» собирал сведения о деятельности советских учреждений, занимался вербовкой агентуры из числа советских граждан.
После капитуляции Японии несколько месяцев проживал нелегально, затем был арестован американцами и освобожден после вербовки для работы в пользу американской разведки. Входил в группу американского разведчика лейтенанта Хеннинга, выполняя функции связника между японской и американской разведками.
С 1946 г. после ареста главы Русского фашистского союза К. В. Родзаевского, Игнатенко, возглавлял остатки бывшей организации РФС в Китае. Проживал в г. Шанхае, где являлся редактором антисоветской белоэмигрантской «Китайско-русской газеты». Под различными псевдонимами писал статьи и выступал по радио с антисоветскими докладами. В результате организованного розыска Игнатенко был установлен на территории Китая, арестован вместе с другими агентами американской разведки и доставлен в УМГБ по Хабаровскому краю.
18 августа 1951 г. осужден Особым совещанием при МГБ СССР по ст. ст. 58-4, 58-6 ч. 1, 58–10 ч. 2, 58–11 УК РСФСР к 25 годам лишения свободы. Умер в местах лишения свободы 14 марта 1954 г.570
Был арестован и бывший член БРП Пурин. На следствии он показал, что в 1922 г. эмигрировал в Японию, где установил связь с японской разведкой и по ее заданию был направлен в г. Циндао (Китай) для антисоветской работы среди белоэмигрантов. Являлся руководителем антисоветской террористической организации БРП, занимался заброской агентуры на территорию СССР. Проживая в последующие годы в Шанхае, занимался шпионажем, работая на японскую, американскую и гоминьдановскую разведки. Им были названы 19 известных ему агентов иностранных разведок, проживавших в Шанхае. Находясь под следствием, Пурин 10 августа 1952 г. умер в местах лишения свободы571.
Учитывая эти обстоятельства, органами МГБ было дано распоряжение всех установленных в числе реэмигрантов официальных сотрудников и агентов иностранных разведок, активных участников террористической белоэмигрантской организации БРП, а также лиц, принимающих практические меры к нелегальному переходу за границу, арестовывать572.
Анализ подрывной деятельности японской разведки в середине тридцатых годов позволяет сделать вывод о том, что именно в это время руководители спецслужб Японии стремились активизировать подрывную деятельность против СССР.
К этому времени органы государственной безопасности уже смогли организовать наблюдение за агентурой спецслужб Японии. На учет брались все советские граждане, имевшие подозрительные связи на Дальнем Востоке и в Маньчжурии. В разработку брались и отдельные японцы, проживавшие в СССР. Проводились мероприятия по укреплению государственной границы, в связи с чем количество задержанных шпионов возросло.
Однако количество завербованных советских граждан японцами в период оккупации Дальнего Востока было значительно. Несмотря на то что советскими органами безопасности велась борьба со шпионско-диверсионными организациями на многих направлениях, ОГПУ явно не хватало сил для ведения эффективной контрразведывательной деятельности.
Масштаб подозреваемых в нелояльном отношении к советской власти был велик. В связи с этим преступили к уже не раз опробованному способу зачистки границы. Вначале стали проводить выселение иностранных граждан с территории ДВК. Затем депортировали граждан СССР – корейцев, причем для придания этому мероприятию какого-то обоснования был сфабрикован краевой корейский повстанческий центр, который якобы готовил вооруженное восстание с целью отторжения ДВК от СССР. Позже репрессировали харбинцев (бывших служащих КВЖД и реэмигрантов из Маньчжоу-Го), которые еще не были своими, но уже и не были иностранцами. Таким образом, перед войной Дальний Восток был зачищен.
Япония в это время в Маньчжурии на границах с СССР построила 15 укрепленных районов, протяженностью свыше 700 километров. Сосредоточение там крупных военных сил указывало на скорые наступательные операции японской армии по захвату ДВК. Происходит и активизация деятельности спецслужб Японии.
В это время органы НКВД-МГБ на Дальнем Востоке работают в постоянном ожидании военных действий со стороны Японии.
Однако война сложилась не по тому сценарию, который был запланирован правительством Японии. После окончания Великой Отечественной войны японцы делают все возможное, чтобы сохранить нейтралитет с Советским Союзом, но осуществить это не удалось.
Перед началом военных действий с милитаристской Японией органы НКГБ приняли меры по очистке тыла Красной армии и обеспечения нормальной работы промышленности, транспорта и сельского хозяйства от шпионских, диверсионных, террористических, повстанческих и иных враждебных элементов.
После начала войны органами «Смерш» были организованы и направлены на территорию Маньчжурии, Кореи и Южного Сахалина оперативные группы. В результате проведенных мероприятий по разгрому подрывной деятельности агентуры противника этими группами были арестованы официальные сотрудники и агенты японских военных миссий, сотрудники японской жандармерии и полиции, изменники Родины, руководители БРЭМ и других контрреволюционных белоэмигрантских организаций. Захвачены документы ЯВМ со списками агентуры, сотрудников миссии и полиции, а также архивы с ценными разведывательными документами. Было задержано и профильтровано огромное количество подозрительных лиц. В результате этой работы было арестовано 7810 сотрудников и агентов японской разведки и других вражеских элементов.
Глава V
Побег начальника УНКВД ДВК Люшкова в Маньчжурию
В ночь с 12 на 13 июня 1938 г. начальник УНКВД Дальневосточного края Г. С. Люшков перешел государственную границу и сдался японским властям. Об этом побеге писалось много573. Вымыслы часто сочетаются с фактами, имевшими действительное место. Хотелось бы подробно остановиться на этом, явно нерядовом событии.
Генрих Самойлович Люшков родился в 1900 г. в Одессе в семье еврея – портного кустаря-одиночки. Его отец умер в 1921 году. В 1908–1915 гг. Люшков учился в казенном еврейском шестиклассном начальном училище. Небольшое время в 1916–1917 гг. работал помощником в конторе автомобильных принадлежностей Суханова. В 1917–1918 гг. учился на вечерних общеобразовательных курсах при гимназии Гуревича в г. Одессе.
Под влиянием старшего брата принимал участие в революционной деятельности. В 1917 г. участвовал в рядах социалистической молодежи в революционных событиях (установлении советской власти в Одессе). Член РСДРП(б) с июля 1917 г.
В 1917 г. вступил рядовым в Красную гвардию в Одессе. С марта 1918 г. в подполье, в феврале 1919 г. был арестован, но бежал из-под стражи. В марте того же года вновь вступил в Красную армию (красноармеец-политработник 1-го Николаевского советского полка, затем курсант Киевских военно-политических курсов Наркомвоена Украины). Участвовал в боях с петлюровцами, затем работал помощником военного организатора Киевского губернского комитета партии. После захвата Киева белыми войсками в сентябре 1919 г. служил политруком 1-й Отдельной бригады 14-й армии Южного фронта.
С 1921 г. – на работе в ВЧК. После советско-польской войны – учеба в Институте гуманитарных наук в Одессе, в ноябре этого же года отозван с учебы и направлен на работу в Одесскую губ. ЧК. С 1921 по 1924 г. служил в ряде пограничных и окружных отделов ГПУ. В 1924 г. работал начальником Проскуровского окружного отделения, а затем отдела ГПУ. В 1925 г. был переведен в центральный аппарат ГПУ Украины, где занимал должности начальника ИНФО УОУ ГПУ УССР, начальника СО СОУ ГПУ УССР, начальника СПО ГПУ УССР.
У многих историков встречается фраза, что Люшков в начале 30-х гг. занимался промышленным шпионажем в Германии, но таких фактов обнаружить не удалось, ссылки на документы в публикациях отсутствуют.
В 1931 г. при поддержке Балицкого он был переведен в центральный аппарат ОГПУ СССР на должность помощника начальника СПО ОГПУ СССР – начальника 2-го отделения СПО ОГПУ СССР. В 1933 г. назначен на должность заместителя начальника СПО ОГПУ СССР.
В ноябре 1935 г. ему присвоено звание комиссара госбезопасности 3 ранга. С 1936 г. возглавил УНКВД Азово-Черноморского края.
С 1937 г. начальник УНКВД Дальневосточного края. На январском (1938 г.) совещании работников НКВД СССР Люшков был отмечен в числе лучших чекистов страны за то, что репрессировал 70 тысяч «врагов народа».
За активную борьбу с контрреволюцией был награжден Президиумом Всеукраинского ЦИКа боевым оружием в 1927 г. и Коллегией ОГПУ двумя знаками почетного работника ВЧК-ОГПУ в 1929 и 1932 гг.
Документы свидетельствуют, что Люшков, работая в секретно-политическом отделе ОГПУ, занимался происходящими в это время в стране вопросами, связанными с коллективизацией сельского хозяйства на Украине и Северном Кавказе. Позже японцам он рассказывал, как подавлялись стихийные бунты голодных крестьян, как ему приходилось принимать участие в карательных экспедициях.
В 1932 г. включен в состав комиссии во главе с Кагановичем, инспектировавшей сельскохозяйственные районы Северного Кавказа. В казачьих станицах было введено чрезвычайное положение, они оказались изолированными от остальной страны. Не успевали рыть могилы. Умерших от голода приходилось сбрасывать в старые колодцы и засыпать землей.
Люшков в то время расследовал «случаи провокации голода» в Одесской области. 21 апреля 1933 г. совместно с начальником СПО ОГПУ Г. А. Молчановым он направил спецсообщение, в котором указывал, что по поступившим жалобам у единоличника Цихановского опухли от недоедания дети, однако произведенным обыском у него было обнаружено 54 пуда спрятанного хлеба. Единоличник Белоед, явившись в сельсовет, стал кричать о том, что умирает с голоду, в ходе обыска у него было обнаружено 2 пуда картофеля, пуд фасоли и 2 пуда бурака. В том же сельсовете якобы опухла от голода семья колхозника Писенко, у которого было обнаружено в яме 4 пуда пшеницы. Все эти лица были арестованы. Высказывалось предложение в отношении этих лиц провести показательный судебный процесс574.
Люшков выступил в роли одного из инициаторов и исполнителей фабрикации уголовного дела т. н. Российской национальной партии (РНП). Всего по этому делу было арестовано свыше 100 человек. 29 марта 1934 г. решением Коллегии ОГПУ СССР большинство обвиняемых получили от трех до десяти лет ИТЛ, несколько человек приговорили к ссылке.
Документально подтверждается участие Люшкова в расследовании и в подготовке процесса по делу об убийстве Кирова. После отъезда из Ленинграда И. В. Сталина, который на месте расследовал обстоятельства покушения на Кирова, руководители ГУГБ НКВД СССР, оставшиеся там – Я. С. Агранов, начальник ЭКО Л. Г. Миронов, зам. начальника СПО Г. С. Люшков, помощник начальника ЭКО Д. М. Дмитриев, стали активно разрабатывать политическую версию совершенного преступления.
Ими была выявлена связь Николаева, совершившего это убийство, с оппозиционерами-троцкистами Н. Н. Шатским, И. И. Котолыновым и другими. Шатский и Котолынов были арестованы и допрошены. Через них вышли на связь с зиновьевской оппозицией, которая в это время открыто блокировалась с троцкистами. В своих показаниях арестованные не скрывали общеизвестные факты.
Сам Люшков 12 декабря 1934 г. допрашивал Колыванова, который признался ему в существовании зиновьевской организации, и то, что все декларации Зиновьева об отказе от своих антипартийных взглядов и от борьбы с партией рассматривались как маневренная тактика. С его слов, руководили организацией Зиновьев, Каменев и связанные с ними Евдокимов, Бакаев, Харитонов и Гертик. Связи с Москвой поддерживал Румянцев. Политическую и моральную ответственность за убийство Кирова Николаевым, по словам Колыванова, должна была нести эта организация, под влиянием которой воспитывался Николаев, а воспитывался он якобы в атмосфере озлобленного отношения к руководителям ВКП(б)575.
В ходе следствия появилось новое определение причины убийства Кирова, которое было обнародовано немного позже, после ареста 16 декабря Зиновьева и Каменева. В газете «Правда» это преподносилось так, что «подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова».
Активное участие заместитель начальника секретно-политического отдела ГУГБ Люшков принимал и в расследовании т. н. «Кремлевского дела». 7 февраля 1935 г. он допрашивал И. П. Лукьянова, коменданта Большого Кремлевского дворца, который на допросе признался, что ему было известно о распространении контрреволюционной клеветы, направленной против Сталина. Знал о завещании Ленина, а также то, что Аллилуева – жена Сталина – умерла неестественной смертью. В конце допроса Лукьянов признал, что контрреволюционные клеветнические беседы с его участием разжигали озлобленные настроения к руководству партии и к Сталину576.
По этому же делу 10 февраля 1935 г. Люшковым была допрошена Е. К. Муханова, работавшая в правительственной библиотеке. Она показала, что официальная версия о смерти Аллилуевой в результате болезни не соответствует действительности, что на самом деле она покончила жизнь самоубийством. Это было вызвано ее несогласием с политическим курсом, проводимым в стране, в результате которого деревня была доведена до обнищания. В городе населению не хватало продуктов питания и др.
Муханова показала, что ее знакомая Розенфельд говорила, что старые и ближайшие ученики Ленина – Зиновьев и Каменев – отстранены от политической жизни, что в стране и в партии отсутствуют элементы демократии577. На следующий день, 11 марта, Люшковым по этому делу был допрошен Б. Н. Розенфельд578, а 17 марта – Д. С. Азбель579.
20 марта 1935 г. Люшков еще раз проявил себя. Он допросил Каменева Льва Борисовича, который показал, что он с Зиновьевым критиковал деятельность партии, Центрального комитета и допускал выпады по адресу Сталина. «В разное время, с большей или меньшей остротой, мы беседовали с Зиновьевым о нашем положении, при этом высказывалось убеждение, что к активной политической жизни нас не допустят. В отдельных случаях мы на безнадежность нашего положения реагировали злобными нападками на Сталина»580.
В активе Люшкова было также расследование дела троцкистско-зиновьевского центра в августе 1936 г.
В 1937 г. Люшков назначается начальником НКВД и председателем «тройки» Азово-Черноморского края, куда входил г. Сочи. За короткий срок он сумел ликвидировать три «контрреволюционных правотроцкистских центра». Активно выявлял «врагов народа» и среди руководства Азовско-Черноморского НКВД.
По его приказу был арестован один из убийц царской семьи, начальник ростовской конторы «Заготскот» Александр Белобородов. 26 мая 1937 г. Н. И. Ежов направил И. В. Сталину заявление А. Г. Белобородова от 23 мая того же года, которое ему направил Люшков. В своем заявлении Белобородов дополнил свои показания о троцкистско-зиновьевском блоке. После прочтения этого заявления Сталин написал резолюцию: «Ежову. Можно подумать, что тюрьма для Белобородова – трибуна для произнесения речей – заявлений, касающихся всякого рода лиц, но не его самого. Не пора ли нажать на этого господина и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит – в тюрьме или гостинице? И. Ст.»581. Следствие было продолжено. Белобородов рассказал о своих «грязных делах» и впоследствии был расстрелян.
В это время, 26 мая 1937 г., начальнику отдела кадров НКВД СССР старшему майору государственной безопасности Литвину был направлен рапорт помощника начальника 3-го отдела УНКВД КССР – старшего лейтенанта государственной безопасности Т.П. Глаткова. Он писал, что в свете последних событий, с учетом дела на сотрудника НКВД центра Сосновского и других предателей, считает своим долгом сообщить о Люшкове.
В своем рапорте он писал, что в июне-июле 1920 г. во время наступления на польском фронте у него в подчинении, в должности полкового уполномоченного Особого отдела дивизии работал Люшков. Он вместе с другим сотрудником отдела скрылся из расположения полка с документами об агентурной сети с оружием и обмундированием, выданным им в отделении дивизии. Эти лица были объявлены в розыск. Однако части дивизии быстро двигались вперед, и заниматься розыском пропавших не было времени. В полку вначале прошел слух, что оба были убиты в бою, позже пошли разговоры, что они якобы сбежали к полякам. Через несколько дней был отдан приказ по Особому отделу дивизии, считать Люшкова и другого сотрудника пропавшими без вести. О чем был проинформирован Особый отдел 16 армии.
До 1927 г. Глаткову ничего не было известно о пропавших. В 1927 г. он узнал, что в ГПУ Украины работает тот самый Люшков на ответственной работе. Предварительно сверившись и убедившись, что это его бывший сотрудник, сбежавший с фронта неизвестно куда, он написал об этом рапорт руководству, где он довел до сведения факт бегства Люшкова. Глатков был вызван в Харьков, где более подробно рассказал о всех обстоятельствах дезертирства бывшего своего подчиненного. Этот разговор был застенографирован. После чего ему было предложено вернуться к месту службы начальника Уманского окружного отдела ОГПУ в г. Умань.
Люшков, несмотря на этот рапорт, по-прежнему оставался в занимаемой должности. Учитывая, что Люшков находился на работе в органах НКВД и что его бегство с фронта было связано с переходом к полякам, Глатков посчитал необходимым еще раз напомнить о вышесказанном. Однако и в этот раз никакой реакции на рапорт Глаткова не последовало.
После назначения Люшкова начальником НКВД по Азово-Черноморскому краю он начинает собирать информацию о бывшем секретаре крайкома И. М. Варейкисе, который был уже переведен на работу в Дальневосточный край. По каким-то причинам Люшков его недолюбливал. Так, 27 июня 1937 г. он сообщил Н. И. Ежову о заявлении троцкиста М. М. Малинова. «Считаю необходимым информировать Вас о нижеследующем: секретарь Дальневосточного крайкома И. М. Варейкис в конце 1931 года или в начале 1932 года, идя со мной домой после заседания обкома начал мне говорить об И. В. Сталине, насколько я помню по поводу одной из его речей. В этом разговоре, наряду с оценкой блестящих качеств И. В. Сталина, Варейкис отозвался о нем как о человеке весьма тяжелом, с которым крайне трудно работать, что даже некоторые члены Политбюро в его присутствии чувствуют себя несвободно и как бы чем-то виноватыми.
После назначения Варейкиса в Сталинград он по дороге в отпуск, ожидая перецепки вагона, был у меня на квартире несколько часов. Тогда он рассказал, как произошло его назначение в Сталинград.
По его словам, ему позвонил по телефону И. В. Сталин и спросил, не обидится ли он, если его пошлют в Сталинград, на что он ответил, что сочту за честь как особое доверие ЦК, что его посылают в отстающий край для ликвидации отставания последнего.
На самом деле настроения у него были совсем иные. Он мне говорил, что И. В. Сталин его недооценивает, что выдвигают менее способных и менее заслуженных людей, что он почти единственный из старых „могикан“, т. е. секретарей, которые остались в прежнем положении, что в Сталинграде ему уже нечего делать.
Подобные же настроения были после назначения его в Дальневосточный край.
Встретились мы с ним тогда в Москве в гостинице „Националь“.
Близкое окружение Варейкиса, я имею в виду людей, которые с ним работают 10–15 лет и он повсюду возит с собой, с точки зрения партийного лица, негодные.
Малинов»582.
Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 10 июля 1937 г., были утверждены «тройки» по проверке антисоветских элементов. По Азово-Черноморскому краю она была сформирована в составе Люшкова, Евдокимова и Иванова (с заменой Кравцовым). При этом утверждалось количество намеченных к расстрелу кулаков 5721 чел., уголовников 923 чел. Высылке кулаков 5914 чел. и уголовников 1048 чел. Разрешалось рассмотрение во внесудебном порядке дел о диверсионно-шпионских вылазках на уборке хлеба с применением расстрела583. Люшков с успехом выполнил это задание партии.
В июле 1937 г. он был награжден орденом Ленина. В ростовской газете «Молот» была напечатана личная благодарность Сталина.
В это время сложилась сложная обстановка на границе оккупированной Японией Маньчжурии. Чуть не ежедневно совершались провокации. Военное столкновение на ДВК воспринималось как неизбежное.
В это время Дальневосточный край с административным центром в Хабаровске объединял девять областей: Хабаровскую, Приморскую, Амурскую, Нижнеамурскую, Уссурийскую, Камчатскую, Сахалинскую, Зейскую и Еврейскую автономную. В центре считали, что край засорен троцкистами.
После назначения начальником УНКВД по Дальневосточному краю Люшков начал свою деятельность довольно активно. Так, 11 августа 1937 г. Н. И. Ежов переправил И. В. Сталину его шифртелеграмму, в которой он сообщал об арестах сотрудников НКВД ДВК.
Так, С. А. Барминский, сознавшись в принадлежности к правотроцкистской организации в УНКВД, называл как одного из участников этой организации Т.Д. Дерибаса, С. И. Западного, нач. отдела кадров С. И. Полозова, бывшего начальника АХО Бубенного, нач. Приморского обл. УНКВД Я. С. Визеля, нач. Амурского обл. управления Д. М. Давыдова.
«О Полозове я Вам докладывал как о троцкисте и с Вашей санкции его арестовал. Визель снят Вашим приказом как троцкист, но до сих пор Ваш приказ не был выполнен. На мой вопрос Дерибас не мог дать никакого ответа.
Давыдов – бывший белогвардеец, несмотря на выражение ему политического недоверия облпартконференции и его бездеятельности, Дерибас его не снял. Подозрительно все поведение Дерибаса. По моему приезду, несмотря на договоренность по телефону о личном свидании предварительно послал на вокзал на разведку Западного, долго не появлялся в управлении и, как установлено, высматривал на смежной лестничной клетке, что делается в кабинете Западного, где я производил операцию. В разговоре со мною проявлял растерянность и раздражение по поводу своего снятия, крайнее любопытство к характеру показаний на Западного, Барминского. Дерибас показывал харбинскую газету, где сказано о его аресте. Зная, что Западный допрашивается в своем кабинете, Дерибас появился там, объяснив мне, потому что искал меня. Подозреваем, что решил показать Западному, что он не арестован. Заслуживает внимания оттяжка Дерибасом отъезда на ДВК, несмотря на Ваши указания на поездку его во Владивосток за семьей.
Прошу телеграфировать санкцию на арест Визеля, Давыдова, Бубенного».
Ежов доложил Сталину, который на документе написал резолюцию: «Молотову Ворошилову. Дерибаса придется арестовать Ст.»; «За. В. Молотов, К. Ворошилов»584.
Интересно то, что Варейкис, не зная до конца причин назначения Люшкова на ДВК, в своем письме Сталину от 8 сентября 1937 г. особо отметил роль вновь прибывшего начальника УНКВД: «После приезда в край Люшкова было вскрыто и установлено, что также активную роль в правотроцкистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас. Участником заговора являлся также его первый заместитель – скрытый троцкист Западный. Второй заместитель Барминский (он же начальник особого сектора ОКДВА) оказался японским шпионом. Арестованы как японские шпионы и участники заговора: Визель – начальник НКВД во Владивостоке, Давыдов – начальник НКВД Амурской области (г. Благовещенск). Входил в состав правотроцкистской организации Пряхин – начальник НКВД Уссурийской области, Богданов – начальник политического управления пограничных войск и значительная часть других чекистов»585.
Только за август 1937 г. Люшков и его «коллеги» из Ростова-на-Дону арестовали более 20 руководящих сотрудников краевого Управления НКВД.
В это время на имя Варейкиса было направлено анонимное письмо неизвестной женщиной, в котором сообщалось, что на ДВК в НКВД помощником к Дерибасу из Ростова приехал польский агент Люшков. Он имел знакомство с Рожевским или Ржевским в городах Шахты и Новороссийске и через него передавал сведения в польский Генеральный штаб. Высказывалось предположение, что он продаст ДВК. Сообщалось также, что Люшков из «торговской семьи», его отец жил на проценты. В конце письма женщина писала, что боится подписываться в связи с опасением быть посаженной. С ее слов, по вышеизложенному факту уже сообщалось в Ростове. Люшков, узнав об этом письме, посадил мужа. Далее она писала, что Люшкова точно видели. По ее словам, это черненький небольшой еврей.
Реакции на анонимное письмо не последовало.
27 августа 1937 г. Н. И. Ежов сообщил И. В. Сталину о «врачах-заговорщиках», выявленных Г. С. Люшковым. Начальник санслужбы ОКДВА Короедов признался, что является участником военно-троцкистской организации и что был посвящен Аронштамом о необходимости убрать Блюхера из армии. По его словам, Сангурский, Лапин и Аронштам неоднократно давали ему задание составить фиктивное медицинское заключение о признаках психического расстройства у Блюхера для посылки заключения в Москву.
Короедов показал также о большой вредительской работе по срыву санитарной подготовки ОКДВА, в случае войны, проводившейся им по заданию начальника СУ РККА Баранова. Особое внимание заслуживали его показания о бактериально-диверсионной работе. В 1936 г. по указанию Баранова и Райнера в армию была послана вата, зараженная столбнячной палочкой, газовой гангреной, и нестерильный перевязочный материал. Впоследствии испугавшись провала, Баранов дал указание о производстве полной стерилизации этих материалов. Полищук принял эти материалы, в результате умерли два бойца Ольгинского укрепрайона. Испугавшись провала, Полищук объяснил смерть бойцов ложными причинами.
Шрайбером производилась диверсионная работа через Дальневосточный санитарно-эпидемический институт при помощи работающего там врача Антонова – участника организации. Институт весной 1937 г. выпустил для прививок армии вредительски изготовленную вакцину, давшую большую заболеваемость и даже смерть одного командира. Командование приостановило прививку и провело расследование вместе с райисполкомом. Было установлено явное вредительство.
Люшков просил санкции Ежова на арест врачей. Он полагал произвести тщательный обыск при Эпидемическом институте, с целью обнаружения бактерий для диверсионных целей. Сталин согласился с арестом врачей586.
11 сентября 1937 г. Ежов сообщил Сталину с приложением копии телеграммы Г. С. Люшкова о диверсионных группах на оборонных заводах в ДВК. Согласно его сообщению, арестованный директор завода № 202 Сергеев показал об участии в правотроцкистском заговоре на ДВК. В троцкистскую организацию он был якобы завербован в 1932 г. в Ленинграде зиновьевцем Ждановым (бывшим директором судостроительного завода в Комсомольске; арестован). Выезжая в 1933 г. вместе с ним на Дальний Восток, получил задание от Пятакова создать троцкистскую организацию на заводе и развернуть диверсионную работу.
По шпионско-диверсионной деятельности он был связан в Москве с Муклевичем и Стрельцовым, на ДВК с краевым центром, из состава которого называл Лаврентьева, Дерибаса, Крутова, Косиора. Диверсионная организация на заводе руководилась японским консульством во Владивостоке, по прямому их заданию было сорвано строительство военных кораблей.
По состоянию на 4 сентября были дополнительно арестованы т. н. участники военно-фашистского заговора: Калнин, Гительман, Бойков, Малов, Солодухин, Юзефович, которые отвергли предъявленные обвинения587.
В октября 1937 г. Варейкиса сняли с должности первого секретаря Далькрайкома и затем арестовали. На его место был назначен Г. М. Стацевич. С этого момента началась вторая волна репрессий, связанная с изъятием партийно-советских и хозяйственных кадров, выдвинутых уже «врагом народа Варейкисом».
Во время ареста В. И. Осмоловского при обыске у него в несгораемом шкафу был обнаружен протокол допроса Быстрых Владимира Михайловича от 16 октября 1937 г. и письмо на имя Ежова от 17 октября 1937 г. М. И. Диментмана и В. И. Осмоловского. В этих документах против Люшкова высказывались обвинения в троцкизме.
Люшков испугался, он полагал, что эти документы попали адресату. 21 апреля 1938 г. он поспешил написать Ежову, что никогда за все время пребывания в партии не только не имел никакого отношения к троцкизму, но и никаких колебаний не проявлял. В период работы на Украине, о котором писал Быстрых в своих показаниях, Люшков активно боролся против этого течения в партии.
Быстрых же писал, что в 1928 г. на закрытых собраниях сотрудников ГПУ УССР Люшков выступал как активный троцкист по вопросу строительства социализма в одной стране.
Люшков оправдывался, что в 1928 г. после XV съезда партии такие собрания вообще были не возможны. На Украине члены партии могут это подтвердить. Должны быть и архивные материалы партийной организации, при помощи которых можно установить истину. Люшков испугался также того, что Быстрых объединил его с Визелем и Тенером, действительно активными троцкистами, в одну компанию, хотя в партийной организации Люшков был одним из наиболее активно боровшихся с ними.
Далее Люшков писал, что в 1926–1927 гг. в период его работы в информационном отделе один осведомитель сообщил о прямой связи троцкистов с меньшевиками. Вместо того чтобы передать этот материал в Секретный отдел (Информотдел не имел оперативных функций), он сам довел это дело до конца. Этот факт впоследствии был широко использован в Харьковской парторганизации для разоблачения подлинных троцкистов, был использован на страницах партийной прессы.
Авторы письма на имя Ежова подкрепляли обвинения, выдвинутые против Люшкова. Быстрых утверждал, что во время совместной работы Визель был в очень близких и дружеских отношениях с Люшковым.
В ответ Люшков назвал это клеветой. По его словам, он с Визелем в близких отношениях не был. Во время работы на Украине вел с ним борьбу, а после его отъезда с Украины с ним не встречался. По словам Люшкова, авторы письма пытаются связать это с настоящим, с фактом самоубийства Визеля после ареста. Для этого они пытаются взять под сомнение очередность ареста Западного, Дерибаса и Визеля и обстоятельства самого ареста Визеля.
В оправдание этим выводам Люшков сообщал, что засоренность аппарата НКВД шпионами и заговорщиками сама за себя говорит. В этих условиях он решил, прежде чем поехать во Владивосток в незнакомую обстановку, вызвать Визеля в Хабаровск. Он инсценировал совещание начальников областных управлений НКВД и таким образом арестовал Визеля. Раньше он не мог этого сделать, т. к. приехал во Владивосток с маленькой группой в 7 человек и с первых же часов приезда развернул очень активное следствие. Тюрьмы не было, и его сотрудники сами вынуждены были охранять Дерибаса, Западного, Полозова и Барановского, так как, не разобравшись в людях, не могли оказывать слепого доверия кому бы то ни было.
Люшков признавал безобразным факт самоубийства Визеля. Он признал свою вину, что не уберег его. Он писал, что когда Везель сознался и написал заявление (это было под утро), следователь Малкевич решил отпустить его в камеру, а самому отдохнуть, ибо они сидели не выходя из кабинета двое суток. Визель, как это было установлено, заранее готовился к самоубийству в случае ареста. В портфеле у него лежали конфеты, начиненные сулемой, и кусок туалетного мыла, в который также была заделана сулема. Известно, что у ряда следователей после того, как они добивались признания арестованного, после напряжения ослабевает бдительность. Это случилось и с Малкевичем. Визелю удалось его обмануть. Сославшись на то, что он долго не мылся, он попросил дать ему в камеру мыло, которое находилось в лежавшем тут же портфеле Визеля. Малкевич согласился. Люшков принял все меры, чтобы спасти Визеля, но сулема попала в почки и врачи ничего сделать не смогли.
Осмоловский и Диментман в письме Ежову брали под подозрение деятельность Люшкова по борьбе с врагами советской власти на Дальнем Востоке. По их словам, он якобы тормозил ликвидацию заговора по Тихоокеанскому флоту. В доказательство они писали, что 18 августа перед Люшковым ставился вопрос об аресте Лаврова и Бибикова, но ничего не было сделано для осуществления их ареста.
В ответ на это обвинение Люшков пишет, что он приехал в Хабаровск 9 августа и, несмотря на то что первое время все внимание в соответствии с указаниями Ежова сосредоточил на чистке аппарата НКВД от предателей, он сразу обратил внимание и на Тихоокеанский флот. 18 августа он вызвал из Владивостока для доклада Осмоловского и по своей инициативе поставил перед ним вопрос о вскрытии заговора. В тот же день отправил в Москву телеграмму, где ставил вопрос об особо важном значении развития этого дела, прося санкции на аресты. Посылая Диментмана во Владивосток, Люшков поставил перед ним задачу по ликвидации заговора, так как считал работу неудовлетворительной. Как только 16 октября получил сообщение об Окуневе от Диментмана, в тот же день поставил вопрос об его аресте. При этом указал Диментману на то, чтобы он без его ведома не ставил вопрос об аресте Окунева. При этом Люшков исходил из директивы Ежова, указывавшей на необходимость прекратить самостоятельную постановку местными органами перед Москвой вопросов об арестах подозреваемых без ведома начальников УНКВД.
Люшков считал, что он должен нести ответственность за порученное дело и сам решать эти вопросы. Он пишет, что не сомневался в наличии заговора в Тихоокеанском флоте и не брал под сомнение показания отдельных арестованных. После выезда во Владивосток он перед руководством еще шире поставил вопрос о существующем заговоре. 12 декабря 1937 г. Диментману были даны указания о своей позиции в ликвидации этого заговора.
В отношении ссылок на заявление Люшкова о чересчур близких отношениях с Военсоветом руководства УНКВД, то оно основывалось на том, что Диментман и Осмоловский пытались создать такое положение, когда Военсовет был полностью в курсе всех чекистских мероприятий, зная обо всех решениях раньше Люшкова, решая вопросы оперативно-чекистской работы (аресты и т. п.). Люшков считал такое положение неправильным, полагая, что аппарат НКВД не может быть информатором у Киреева. Осмоловский и Диментман сознательно извращали его разговор. Их заявление, что мероприятия НКВД по разоблачению изменников и врагов в народе встречали как запугивание, является клеветой.
В заключение Люшков извинялся, что занял у Ежова дорогое время, но выдвинутые против него обвинения были настолько тяжелые, что он не мог не задержать внимание Ежова на своих объяснениях. Он заверил наркома, что никогда никаких колебаний в борьбе с врагами народа он не проявлял и не проявляет.
Вместе с тем существует версия, что Люшков действительно испугался показаний арестованного начальника УНКВД по Приморской области Я. С. Визеля, с которым работал в конце 1920-х гг. в ИНФО ГПУ Украины. При обыске у Визеля был изъят портфель, в котором, помимо бумаг, лежали полотенце, кусок туалетного мыла и две шоколадные конфеты. Осмотрев мыло, в нем нашли тщательно замаскированное отверстие, наполненное неизвестным порошком, предположительно ядом. В одной из шоколадных конфет также оказался яд (сулема). О находке сообщили Люшкову, тот приказал ядовитый порошок не извлекать, а отверстие аккуратно заделать. После того как Визель начал давать показания о своей антисоветской деятельности на Украине и Дальнем Востоке, ему передали в камеру отобранные кусок мыла и конфеты. Спустя час Визель отравился. Его в тяжелейшем состоянии доставили в тюремную больницу, где спустя несколько дней он скончался.
По-видимому, Люшков решил не испытывать судьбу и дал возможность отравиться своему бывшему коллеге. Ведь неизвестно, что бы он мог наговорить588.
26 мая 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение произвести перестановки в органах НКВД. Согласно этому постановлению, большая группа лиц перемещалась на другие должности в этой структуре. Так, Г. С. Люшков освобождался от работы начальника УНКВД Дальневосточного края. Его отзывали для работы в центральном аппарате НКВД СССР. На его место был утвержден начальником УНКВД ДВК Г. Ф. Горбач, освобожденный от должности начальника УНКВД Новосибирской области589.
Через два дня, 28 мая 1938 г., за № 1155 Люшков получает шифровку из Москвы от Ежова, в которой последний писал, что «в ближайшее время, в связи с реорганизацией ГУГБ НКВД предполагаю Вас использовать центре. Подбираю Вам замену. Сообщите Ваше отношение к этому». В ответ Люшков пишет «Считаю за честь работать Вашим непосредственным большевистским руководством. Благодарю за оказанное доверие. Жду приказаний».
Несмотря на то что решение о работе Люшкова в центральном аппарате было принято, он по своим каналам получил информацию о якобы предполагавшемся своем аресте при приезде в Москву.
Данная информация об этом вызывает сомнения. К чему такая подготовка? Люшкова можно было вызвать в Москву и под множеством других предлогов, а не готовить специальный приказ о его откомандировании. Или арестовать на ДКВ. Ни раньше, ни позже таких липовых приказов для ареста сотрудников органов безопасности никогда не готовилось. Тем не менее Люшков испугался и совершил побег к японцам.
Вне всякого сомнения, принятию этого решения способствовал арест И. М. Леплевского и М. А. Когана, близких ему людей. Бывший нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский 26 апреля 1938 г. был арестован по обвинению в «активном участии в правотроцкистской антисоветской организации и проведении контрреволюционной предательской деятельности». По его показаниям проходил друг Люшкова Коган, которого срочно откомандировали из ДВК в распоряжение центра. Заподозривший что-то недоброе, Люшков попросил Когана позвонить из Москвы в Хабаровск и сообщить о причинах вызова, но обещанного звонка не дождался. Коган по прибытии в столицу был арестован.
После побега Люшкова к японцам проведенным расследованием было установлено, что он использовал свое служебное положение под предлогом якобы предстоящей встречи с крупным агентом на сопредельной территории. В ночь с 12 на 13 июня 1938 г. он своим приказом открыл государственную границу на участке заставы им. Косарева 59-го Посьетского пограничного отряда и совершил нелегальный переход границы.
План нелегального ухода за границу им был заранее тщательно разработан. С этой целью он три раза в течение месяца приезжал на эту заставу, где детально знакомился с прохождением линии границы и с путями, ведущими к японской заставе Пензау и маньчжурскому городу Хуньчун.
В первый раз Люшков приехал на заставу в сопровождении начальника пограничного отряда – полковника Гребенника, в ночь с 12-е на 13-е мая 1938 г. Вместе с ним и начальником заставы лейтенантом Дамаевым Люшков вышел на линию государственной границы, где ознакомился с местностью сопредельной стороны, прилегающей к границе.
В тот же день Люшков в сопровождении начальника оперативного отдела Штаба пограничных и внутренних войск ДВО полковника Иванова, заместителя начальника 7-го отдела УНКВД лейтенанта государственной безопасности Стрелкова, начальника Гродековского погранотряда майора Порховникова, заместителя начальника Особого отдела Приморской группы войск Сквозникова и коменданта участка Гродековского погранотряда Соловьева посетил заставу Ушагоу Гродековского погранотряда. На этой заставе Люшков интересовался расположением японских гарнизонов, их наблюдательно-разведывательными пунктами и путями движения нарушителей границы на участке этой заставы.
Вторично Люшков выехал на границу в сопровождения лейтенанта госбезопасности Стрелкова 28 мая 1938 г. Перед выездом Люшков вызвал к себе начальника пограничных и внутренних войск НКВД ДВО комдива Соколова. Им был зачитан якобы полученный телеграфный приказ народного комиссара внутренних дел СССР Ежова о том, что лично ему Люшкову предлагается принять крупного агента, который должен был прийти с сопредельной территории на участке заставы 59-го Посьетского пограничного отряда. Об этом он заявил и лейтенанту госбезопасности Стрелкову. Выезжая с Люшковым на границу Стрелков по его поручению взял с собой 15 000 разной иностранной валюты для передачи агенту, с которым Люшков якобы должен был иметь встречу.
29 мая 1938 г. Люшков в сопровождении начальника погранотряда полковника Грибенника и лейтенанта госбезопасности Стрелкова приехал на заставу. Его приезд на заставу конспирировался от личного состава заставы, в том числе и от его начальника лейтенанта Дамаева. Перед самым выходом на линию государственной границы Люшков через полковника Гребенника отдал лейтенанту Дамаеву приказание пограничных нарядов в район пограничного знака № 8 не высылать. Что и было выполнено.
На линию государственной границы Люшков вышел в сопровождении полковника Гребенника, лейтенанта Дамаева и лейтенанта государственной безопасности Стрелкова. После ознакомления с участком границы Люшков выбрал место для своего расположения против распадка на сопредельной территории, на удалении от линии государственной границы примерно в 200 метрах. Он приказал полковнику Гребеннику занять позицию влево от него на расстоянии 300 метров, а лейтенанту госбезопасности Стрелкову – вправо на 100–150 метров. Лейтенанту Дамаеву Люшков приказал вернуться на заставу и прибыть к нему в 3 часа 30 мая. Таким образом Люшков остался один на приготовленной им позиции, имея при себе портфель, в котором находилось 15 000 разной иностранной валюты, взятой им у Стрелкова перед уходом с заставы на границу.
В 3 часа 30 мая, согласно полученным указаниям, лейтенант Дамаев подошел к месту расположения Люшкова. На месте его не было. После двухчасовых поисков он был обнаружен у пограничного знака № 8. Свое пребывание там Люшков объяснил тем, что он якобы ночью поднялся с места, отошел в сторону, где-то упал. Заметив сопку и опасаясь заблудиться, забрался на нее и стал ждать рассвета. Мотивируя оперативными соображениями, отдал приказ полковнику Гребеннику, лейтенанту Дамаеву и лейтенанту госбезопасности Стрелкову хранить в секрете его посещение заставы и блуждания на линии границы.
Позже, 9 июня Люшков вместе с начальником штаба ОКДВА комкором Штерном выехал в гор. Ворошилов и далее в гор. Гродеково. Эта поездка мотивировалась серьезными происшествиями на участке 58-го Гродековского погранотряда, выражавшимися в убийстве одного и уводе за границу другого красноармейца частей ОКДВА. По приезде в отряд Люшков выходил на линии границы застав: Рассыпная Падь, Банная, им. Котельникова и Кордонка, где он интересовался путями движения за кордон, месторасположением г. Пограничного (Маньчжурия) и т. п.
12 июня 1938 г. возвратившись в Ворошилов, Люшков выехал оттуда в сопровождении полковника Иванова и лейтенанта госбезопасности Стрелкова на участок 59-го Посьетского погранотряда. Начальник штаба отряда майор Алексеев, замещавший начальника отряда полковника Гребенника, находившегося в это время в Хабаровске, о предстоящем приезде Люшкова был поставлен в известность заранее по телефону. Люшков предлагал лейтенанту Дамаеву неотлучно находиться на заставе.
Майор Алексеев принял меры к обеспечению безопасности проезда Люшкова по шоссе на участке отряда. Дал указание об усилении охраны государственной границы, назначил для сопровождения Люшкова лейтенантов Карташова и Агевича. Сам к 17 часам выехал для встречи Люшкова на разветвление дорог Барабаш – Посьет – Краскино, где он и встретил его в 18.00 ехавшего в сопровождении полковник Иванова и лейтенанта госбезопасности Стрелкова.
В селении Краскино Люшков пересел на машину Посьетского пограничного отряда, при этом майору Алексееву и лейтенантам Карташову и Агевичу, а также полковнику Иванову Люшков приказал выехать в Посьет и ждать его приказаний. Сам в сопровождении Стрелкова поехал на заставу им. Косарева. Выезд на заставу вновь мотивировал предстоящей встречей с агентом, который не пришел в первый раз. Стрелков по приказанию Люшкова взял всю наличную валюту ИНО уже в сумме 4500 гоби и иен, которую ему передал на заставе.
Охрана государственной границы в районе пограничных знаков № 7 и № 8 была построена следующим образом. Один секрет в составе 3 человек с 17 часов 12 июня до 3 часов 13 июня высылался к погранзнаку № 8. Такой же секрет в составе 3 человек с 21 часа 12 июня до 5 часов 13 июня высылался к погранзнаку № 7. Остальные наряды высылались на другие направления и участки государственной границы. Резерва на случай назначения новых дополнительных нарядов на заставе не было. План этот передан был по телефону в штаб Краскинской комендатуры, оттуда никаких изменений не последовало.
Около 19 часов Люшков приказал лейтенанту Дамаеву вести его и лейтенанта госбезопасности Стрелкова к линии государственной границы, где он располагался в прошлый раз в ночь с 29 на 30 мая. Нарядов в район его расположения приказал не высылать. Этим приказом Люшков заставил лейтенанта Дамаева заранее выработанный план охраны границы в ночь на 13 июня аннулировать и открыть границу в районе погранзнака № 8.
На границе подробно расспрашивал лейтенанта Дамаева о прохождении линии государственной границы, о месте расположения японской заставы Пензау и г. Хуньчун. Получив исчерпывающие ответы, Люшков выбрал себе для расположения место в десяти метрах от линии государственной границы рядом с распадком.
Приблизительно в 23 часа Люшков, надев поверх формы штатское черное пальто и кепку, расположился на выбранном им месте. В связи с тем что ожидаемый им агент якобы мог, несколько отклонившись, выйти вправо или влево от него, он приказал лейтенанту Дамаеву расположиться слева от себя в 600 метрах, а лейтенанту госбезопасности Стрелкову – справа на 250 метров, для наблюдения за сопредельной территорией с правого фланга.
Позже было установлено, что фактически Дамаев расположился от места залегания Люшкова на 300 метров, а Стрелкова на 24 метра.
Местность в районе перехода Люшкова за границу была пересеченная. В 10 метрах от того места, где располагался Люшков, начинался распадок со средним падением. Человек скрывался в нем примерно через 20 шагов. Он просматривался только с точки залегания Люшкова.
В это время было пасмурно, облачно и темно. С 5 часов до 7 часов 30 мин. стоял большой туман. Видимость была ограниченная. Силуэт человека можно было заметить не более как на 25–30 метров. Место расположения Люшкова с позиции Дамаева из-за складок местности не просматривалось, а с позиции Стрелкова просматривалось только в условиях хорошей видимости.
Около 2 ч. 30 м. 13 июня Дамаев, считая, что Люшков уже закончил операцию по связи с агентом, снялся со своей позиции и пошел к месту, где оставался Люшков. Однако последнего он там не нашел. Дамаев сообщил об этом Стрелкову. Полагая, что Люшков, как и в прошлый раз, заблудился или же где-нибудь спит, они не приняли мер к немедленному сообщению о чрезвычайном происшествии, решив искать его самостоятельно.
Лишь после 7 часов утра, когда разошелся туман и стало светло, Стрелков и Дамаев отчетливо увидели идущий след от места залегания Люшкова по пади за границу. Полагая, что Люшков заблудился и находится где-нибудь поблизости, Дамаев дал с промежутками 2 ракетных выстрела. Затем они обследовали весь участок границы и лишь в начале 9-го часа, по распоряжению Стрелкова, Дамаев отправился на заставу и по телефону сообщил в Посьет полковнику Иванову о происшествии. После чего Дамаев возвратился к месту залегания Люшкова и пошел по обнаруженному следу через линию государственной границы на сопредельную территорию на расстояние в 1 километр от линии границы. При выходе на дорогу, идущую от погранзнака № 8 к японской заставе Пензау, след терялся. Осмотрев в этом районе местность, Дамаев около 10 часов вернулся обратно. Японских нарядов во время нахождения на сопредельной территории он не встретил.
При обследовании места, где располагался Люшков, никаких других следов или признаков его насильственного увода на сопредельную территорию обнаружено не было. Люшковым была оставлена зеленая пограничная фуражка, которой он маскировался, направляясь с заставы на линию границы, форменный плащ, коробка к пистолету маузер и бутылка от нарзана.
На сопредельной территории в течение дня 13 июня пограничными нарядами отмечалось необычное оживление, это выражалось в движении автомашин и в том, что с японской заставы Пензау в сторону государственной границы на машине были выброшены 2 наряда – один в составе 4 человек в направлении погранзнака № 8, второй – в составе 7 человек в направлении погранзнака № 7, что ранее не отмечалось.
Факт бегства начальника УНКВД Дальневосточного края к японцам был очевиден, хотя информации о нем первое время никакой не было.
Как и следовало ожидать, после этого события была арестована жена Люшкова – Письменная Нина Васильевна.
15 июня 1938 г. на допросе она сообщила заместителю наркома НКВД Фриновскому, что с Люшковым она познакомилась в 1931 г. в Харькове и через месяц-полтора после знакомства вышла за него замуж и уехала с ним в Москву, по месту его новой службы.