Первая работа Кузнецова Юлия
Нашлись и колбаса, и сыр, и даже хлеб, тоже впопыхах сунутый мамой в холодильник. Но мы решили не съедать все до последней ложки, а оставить маме. Наверняка ее у Гуси никто не покормит.
Так и вышло. Мама вернулась вечером уставшая. Но при этом улыбнулась нам с папой, когда мы выстроились в прихожей: он с тапочками, я с халатом в руках.
– Мононуклеоз, – сообщила мама, – у Гуси. А никакая не ангина. Я догадалась. У Люсиного сына так было когда-то, она мне рассказывала. Я вспомнила сегодня и врачам говорю: может, оно? Оказалось, так и есть. А врачи уже неделю его не теми лекарствами лечат. Но теперь все будет в порядке. Диагноз поставили.
Мама рассеянно порылась в карманах пальто и извлекла оттуда зубную щетку.
– Ты собиралась у Кати ночевать? – удивился папа.
– Нет, это Катя мне то ли подарила, то ли продала. Честно говоря, я не поняла. Я им оставила денег, а Катя сунула мне в руки эту щетку и говорит: «Спасибо, как раз столько она и стоит».
Я уже не стала переспра… Погодите, а чем пахнет? Ужин есть?!
– Есть, – гордо сказала я.
И они с папой пошли на кухню и ели мой суп из сковородки. Папа решил еще подкрепиться перед ночной сменой. А мама все нахваливала меня. Какая я взрослая и все такое. Честно говоря, я понимала, что это она меня так воспитывает. Поощряет. То есть не факт, что так думает на самом деле. Но было приятно. Хоть я и здорово устала, да и палец болел. Однако же я не удержалась и пообещала готовить каждую субботу завтраки.
– Проспишь, – скептически сказал папа.
– Почему это ты так думаешь? – обиделась я.
– А это что? – спросила мама, протягивая мне миску с кубиками авокадо, про которое я совсем забыла. Кубики потемнели и на вид были совсем не привлекательными.
– Ну… Это я так порезала… Для угощения, – пробормотала я.
– Я уже не хочу, спасибо, – быстро сказал папа, поморщившись. – Я нафарширован капустой по самые уши.
– Жалко, перевели продукт, – расстроилась мама.
Пришлось забрать у нее дурацкие скользкие кубики и пообещать положить их все в себя. Чтобы витамины из Израиля зря не пропали. Мама, правда, потребовала, чтобы я съела их у нее на глазах, но меня спасла трель моего мобильного из комнаты.
Номер был незнакомым. Я осторожно нажала на кнопку.
– Алло?
– Маш. Это Крылов.
– Э-э-э…
– Рома Крылов, – чуть заикаясь, сказал он.
– А, – растерялась я и поставила миску с кубиками авокадо прямо на закрытый ноутбук. Потом, опомнившись, переставила ее сначала на край стола, а потом, побоявшись, что она свалится, на стул.
– Мне твой номер Уля дала. Она уехала.
– Куда?
– Подо Ржев. У ее мамы какой-то проект по Великой Отечественной войне. Уля поехала им помогать. И… в общем… извини. Мне… надо.
«Нет, – подумала я с ужасом, – нет, только не это».
– Надо готовиться к истории.
«Нет!!!»
– А больше попросить некого. Только тебя. Ты когда-то предлагала мне. Ты… не поможешь?
Я едва не села на стул. Вовремя вспомнила про авокадо. Схватила миску и только потом села. Миску поставила на колени.
Ромка, Ромка… Что же ты за странный тип? Почему ты так по-дурацки себя ведешь? Значит, стоило Уле уехать, так тебе и глупая никчемная Машка сойдет? Ну нет, моя гордость такого не допустит!
– Маш…
– Подожди, я… обедаю, – пробормотала я и положила в рот кусок авокадо.
Такая гадость оказалась! Караул! Скользкий мыльный кубик!
– Дрянь какая, – прошипела я, выплевывая пенистые «витамины и минералы».
– Да? – расстроенно ответил Ромка. – Ну прости, что предложил.
Глава 36
Ромка
Сама не знаю, как так можно: во сне нащупать телефон под подушкой, отключить будильник, спать дальше, а потом проснуться и совершенно ничего не помнить!
А если потом резко вскочить с кровати, то телефон, конечно, упадет, крышка отлетит и батарейка выскочит.
Я схватила резинку для волос, быстро сделала хвост и выбежала из комнаты, на ходу запихивая батарейку в телефон и лихорадочно вспоминая, купила я молоко или забыла.
– Ма-а-аш, – раздался сонный мамин голос, – да брось, съешь йогурт и беги, куда надо.
– Нет, все в порядке, спи, спи, – успокаивающе сказала я.
– А все ты, – сказала мама папе, – со своими принципами.
Папа ничего не ответил, только промычал что-то. На самом деле мама была права. Если бы папа не сказал мне тогда: «Проспишь», я выпила бы йогурт и помчалась бы по своим делам. Но мне было важно держать слово. Поэтому вчера вечером пришлось после школы зайти в магазин за молоком и яйцами и, вместо того чтобы глазеть на симпатягу Ченнинга Татума, таращиться полночи на то, как улыбчивые, но ужасно некрасивые кулинары сбивают на «Ютьюбе» омлеты. Ну не полночи. Двадцать минут.
Но это вечер пятницы!
Утешало только одно: мама готовит для нас с папой три раза в день всю неделю, а не только завтраки по субботам, как я. И она не очень устает и как-то умудряется в голове держать, какие продукты должны быть в доме и что можно с ними делать.
«Может, и я привыкну», – подумала я и тут же ойкнула: здоровенный кусок скорлупы упал прямо в жижу, которой предстояло стать омлетом.
Когда все было готово, я отложила небольшую порцию себе, а сковородку накрыла тем самым маленьким байковым одеялом, в которое меня кутали во младенчестве.
Все-таки у еды, приготовленной своими руками, совсем другой вкус! Даже если попадаются кро-ошечные кусочки скорлупы.
Уже на лестнице я вспомнила, что не проверила плиту.
Пришлось возвращаться. Конфорки оказались выключены, а я в очередной раз подивилась, как взрослые умудряются держать в голове все эти штуки.
К Ромке я опоздала.
Раньше я была уверена, что нет ничего страшнее охранников, которые сидят в вестибюле Даниного дома. Нет никого, кто так же смущал бы меня взглядом, вопросами, да и просто своим присутствием! Но оказалось, что есть.
Ромкины родители.
– Ага, к Ромашке девушка! – заявил его папа вместо приветствия.
– Я не девушка, – пробормотала я.
– Не юноша ведь! – засмеялся он. – Да заходи, заходи, у нас не так уж и грязно!
– Где грязно? – воскликнула Ромкина мама, выбегая из кухни.
Папа у Ромки был на голову выше моего, шире в плечах, да еще и бородатый. А мама – пухленькая и очень взволнованная.
– Да вот, Ромкина девушка думает, будто у нас такая грязища, что и войти страшно… Вон сколько шерсти от Оскара!
– Но я специально только что пылесосила!
– Недостаточно, значит…
– Я вовсе не думаю, что грязно! – воскликнула я, испугавшись этих двоих.
– Это она тебя утешает, – сообщил Ромкин папа жене, а та сердито ответила:
– Шуточки твои дурацкие!
Через пару недель я поняла, что в целом родители у Ромки нормальные и даже похожи на моих. Мой папа тоже шутник, а мама вечно за все волнуется и пытается всех накормить. Только разница была в том, что моя мама всегда хохотала над папиными шутками, а Ромкина – раздражалась.
Зато кормить она пыталась нас так, словно выхаживала после кори или еще какой-то жуткой болезни. Уставляла весь Ромкин стол тарелками с едой, так что нам приходилось раскладывать распечатки с тестами на полу.
Ромка прямо деревенел от смущения, когда мама стучалась к нам и, деликатно приоткрыв дверь, спрашивала:
– У вас чаек не остыл?
– Ты загляни к ним, наверняка целуются! – вопил из кухни Ромкин папа, и Ромка, сунув мне ноутбук, который держал на коленях, выскакивал и шептал возмущенно:
– Можно я позанимаюсь спокойно?! Можно?! Можно?!
А я сидела на полу и гладила Оскара, Ромкиного щенка.
Смешной был этот Оскар, рыжий чау-чау с белым хвостом.
Глаза у него все время улыбались, рот был приоткрыт, но язык никогда не свешивался. Хоть Ромкина мама и ворчала, Оскар был очень аккуратной собакой. Я гладила его по теплому боку и думала о том, что шутки у Ромкиного папы все-таки грубоватые.
Ромка за родителей не извинялся. Делал вид, что их нет.
Еду не ел, на подколы не откликался.
Систему подготовки к ЕГЭ он придумал сам. К моему приходу он вызубривал несколько параграфов из какого-то нового учебника, который купил по совету исторички, пересказывал их мне, а потом мы вместе решали тесты за прошлые годы.
Ромка сказал, что в его представлении память – это соты.
Великое множество ячеек. Если ячейка заполнена – у него готов ответ. Поэтому ему и нужна была моя помощь: если он не знал, как ответить на вопрос из теста, то я должна была на стареньком, забрызганном пятнами томатного соуса ноутбуке его мамы найти ответ и положить его в Ромкину «ячейку».
Честно говоря, мне его система не нравилась. Когда на первом занятии мы попросили у Ромкиной мамы ноутбук, она сказала удивленно:
– А зачем? Та девочка тебе и так все из головы говорила. Помнишь, ты еще удивлялся?
Ромкины щеки стали краснее томатного соуса. «Та девочка» – это Уля, конечно. Но меня Ромкина система раздражала не этим. Я считала глупым искать ответы на те вопросы, которые людям дали в прошлом году. Понятно, что Ромке попадутся другие! В чем тогда смысл? Нет, нужно было как-то взять всю историю, от древних дней и до наших, и запихнуть в Ромкину голову. Но как? Пересказы – это неплохо, но мы часто обнаруживали: выученное Ромкой недели две назад из его «ячеек» куда-то испарялось…
Я не знала ответа, но продолжала его искать, слушая, как Ромка бубнит свои даты, имена царей и названия мест. Язык нового учебника был для меня очень сложным, но я старалась вникнуть в Ромкины пересказы и не отвлекаться на мысли о том, что Уля справилась бы гораздо лучше меня. Ситуация представлялась мне загадкой, и очень хотелось найти «волшебное средство», чтобы помочь Ромке выучить все-все.
Иногда мой мозг прямо-таки вскипал от обилия информации, за изложением которой я следила по учебнику.
Приходилось отвлекаться на что-то простое и понятное.
– Зачем твоя мама столько готовит? – как-то спросила я, разглядывая тарелки с едой. – Она же видит, что мы все это не едим.
На самом деле я бы взяла пару булочек, если бы не стеснялась Ромки.
– Любит, – коротко ответил он, с напряжением вглядываясь в экран ноутбука, на котором висел очередной тест.
– Поесть? – уточнила я.
– Готовить. Слушай, а мастер Дионисий… где работал? Помню, что в Успенском монастыре, но тут нет такого варианта.
– В Ферапонтовом.
– Точно?
– Угу.
– Проверь.
– Зачем? Я и так помню.
– Нет, ты все-таки проверь.
«Уле наверняка сразу верил», – подумала я и полезла в учебник.
– Ну я же сказала, что в Ферапонтовом, – начала я, но тут же осеклась.
Меня осенило! Я догадалась, как помочь Ромке.
Поднявшись с пола, я размяла затекшие ноги. Подошла к столу, взяла булочку-улитку с изюмом и заварным кремом. Надкусила. Оскар вскочил и принюхался. Я отломила ему кусочек.
– Можно дам?
Ромка не ответил.
Я сунула Оскару кусочек булки. Мысль продолжала крутиться у меня сначала где-то в животе, а потом стала подниматься все выше и выше, будто бы кто-то поддувал ее снизу, и вот я буквально увидела перед глазами все, что хотела сказать.
– Ромка! Я поняла, что нужно! Тебе нужно любить историю!
– Гениально, – процедил Ромка. – А ты тогда физику люби.
– Да нет же, – заторопилась я, – тебе надо найти в ней что-то интересное. То, что ты любишь.
Ромка оторвал взгляд от ноутбука и посмотрел на меня.
– Вот твоя мама, – продолжала я, протянув ему половину булки, – любит готовить. Я раньше думала, что она любит кормить. А оказывается – готовить. И у нее выходит вкусно. Так и с историей. Тебе надо найти в ней что-то любимое.
– А если у меня нет ничего любимого? – с вызовом спросил Ромка. – Если я думаю, что это какая-то матрица, которая должна быть уложена в моей голове, чтобы я поступил на юрфак?
– Не может быть такого, – покачала я головой и отломила Оскару еще кусочек. – История – это все-таки про людей. Неужели тебе не нравится никакой исторический персонаж?
– Допустим, нравится. Александр Невский. И что дальше?
– А то, что тебе надо про него прочесть и его понять.
Тогда он точно запомнится. А иначе не получится. Ведь мы с тобой про мастера Дионисия еще две недели назад читали! Неужели ты не помнишь, у него еще дата рождения такая забавная… Тысяча четыреста сорок четвертый год!
И что? Ты все забыл! А у тебя до экзамена больше года!
Смысл тогда все учить?!
– Не, слушай, – он покачал головой, – это правда глупо.
Когда Ромка говорил тихо, то проглатывал окончания слов, и выходило: «Слуш, эт правд глуп».
– Мы же не можем всю историю вокруг Александра Невского закрутить. Вон сколько всего еще было. Ну выучу я про него одного, и что… Смысла ноль.
Он снова погрузился в свой тест, а я отдала счастливому Оскару остатки булки и села на стул. Хотелось сказать что-то резкое, но я понимала, что Ромка прав. Мой план хромал.
– Ты загляни к ним! – послышался голос Ромкиного папы. – Чего-то притихли! Они точно историю учат?
– Твоему папе так и хочется нас застукать, – неожиданно сказала я. – Давай, может, не будем его разочаровывать?
Ромка посмотрел на меня так, что мне захотелось вскочить со стула и спрятаться от смущения. В Ромкином взгляде сквозило огорчение и даже испуг: «И ты с ними заодно?!»
– Шутка, Ром, ты что, шутка! Ну просто твой папа, он все время…
– Погоди, ты права, – сказал Ромка, поднимаясь со стула.
Тут уже испугалась я. Выпрямилась, чувствуя, как упираюсь спиной в тарелки с бутербродами.
– Что, что… Ты о чем вообще?!
Ромка поднял руки, закинул их за голову, потянулся.
Отошел к окну и сказал:
– Я о том, что надо найти какого-то персонажа. В истории. Интересного. Я подумал, что в каждом периоде они были, на самом деле. Надо найти.
– А… Да? Ну да! Конечно! – обрадовалась я.
– В общем, хорошая идея, Маш, – пробубнил Ромка и снова подсел к своему ноуту.
А мы с Оскаром еще по «улитке» съели. Вкусно, между прочим, оказалось!
Глава 37
Мои ученики
Так уж вышло, что, когда я бежала по субботам к Ромке, я думала о занятиях с Даной. А когда после школы направлялась к дому-башне, то размышляла о том, как лучше запоминать даты исторических событий.
Но больше всего в последнее время я размышляла о влиянии учителя на учеников.
С одной стороны, все просто. Ученик изучает предмет, получает новые знания, а учитель ему помогает. С другой стороны, ученика и учителя связывают гораздо более глубокие отношения. Например, учителя всегда волнует то, удается ли ученику быть успешным. Или еще: если учитель завоюет доверие ученика, то может оказывать на него влияние. Самое настоящее, сильное! Можно прямо менять людей в процессе обучения. Ромка, например, теперь не только выискивал интересных личностей, но и рисовал их портреты. У него так здорово получалось! Причем сам Ромка думал, что рисует какую-то ерунду, а мне очень нравилось. Я его расхваливала, и он говорил:
– Надо же… Я и не думал, что умею рисовать!
С Даной было еще интереснее. Ведь я вытащила ее из-под кровати! Добилась того, что она стала играть со своими мышками даже при Ирэне. И все это случилось потому, что она доверяла мне…
Было так чудно и удивительно ощущать, что в моих руках есть что-то вроде волшебной палочки. Я не знаю, чувствуют ли такое школьные учителя. Ведь у них много учеников, и понять, как облегчить учебу каждому, невозможно.
Но мне нравилось мое открытие о волшебной палочке. Тем более что оно меняло меня саму…
Понаблюдав за Даной, я поняла, что в игре ей хочется быть полноправной хозяйкой. Она командовала нашими мышами. Ей, конечно, нравилось говорить только за взрослых: маму и папу. Она отдавала приказы, повелевала, что делать, а чего не делать, наказывала, поучала и воспитывала. Мне оставалось только пищать, изображая детей.
Сначала мне казалось это очень странным и даже неприятным: подчиняться в игре указаниям, которые дает ребенок. Иногда меня задевали ее слова. Но потом я заметила, что если я подчиняюсь маме-мышке, то Дана, не споря, повторяет за мной те слова, которые я шептала. То есть она, например, приказывала мышонку по-испански:
– Помой пол!
– Какой тряпкой? – пищала я и тут же шепотом подсказывала цвет, размер тряпки и место, где она лежит.
Дана послушно повторяла и запоминала слова. Выходило, что главной в игре была все-таки я!
Мне удавалось даже воспитывать ее.
– Дай ручку! – командовала Дана.
Я не двигалась.
– Немедленно дай ручку! Это моя!
Я по-прежнему сжимала ручку в руках.
– Ну ладно, дай, пожалуйста, ручку, – сдавалась Дана.
Но я не шевелилась.
– У-у-у, – выла Дана, но все же вспоминала: – Por favor!
А в последний раз она растрогала меня почти до слез.
Все занятие мялась, что-то бормотала, хотя обычно ведет себя очень решительно. Наконец, когда я уже собралась уходить, призналась:
– Маша… Мама сказала, мы скоро едем в Испанию. И мне надо учить испанский. Я вот что подумала. Я, конечно, очень люблю мышиный язык. Но может, нам надо немножко испанского поучить? Только чуть-чуть! И после игры.
Я еле сдержала смех. Бедняга! Но я не стала ее разубеждать. Мне пришла в голову другая мысль.
Я села на корточки и сказала серьезно:
– Испанский мы с тобой выучим за одну минуту. В следующий раз.
– Правда? – запрыгала Дана. – Ура-а-а!
– Я захвачу волшебную палочку, – важно пообещала я, – и мы в одну минуту погрузим в твою голову много испанских фраз.
– Это трудно? – забеспокоилась Дана.
– Ничуть, – я махнула рукой. – Многие фразы звучат похоже на тот язык, что ты знаешь!
– Русский? – с надеждой спросила Дана.
Я таинственно покачала головой и направилась в прихожую. Роза Васильевна была как раз там – протирала зеркальный шкаф. Но не успела я завязать шнурки на кроссовках, как вдруг Дана вылетела из комнаты и, больно стукнувшись об меня, сплела руки на моей талии и прижалась к моему животу головой.
– Ты же не любишь, когда тебя обнимают, – сказала Роза Васильевна.
– А Маша меня и не обнимает, – заявила Дана, – это я ее.
Объятие у нее было странное. Она сжимала меня изо всех сил, как Дональд Дак сжимал банан в мультике, чтобы тот выскочил из кожуры. Приятного было мало. Подняв глаза, я столкнулась со взглядом Розы Васильевны. Она смотрела на нас не напрямую, а через зеркало. То ли из-за освещения в прихожей, то ли из-за того, что она брызнула на зеркало средством для мытья, но не успела его растереть, выражение ее лица показалось мне таким мрачным и угрюмым, что я вздрогнула.
– Отстань от Марьниколавны, Дана, – тихо сказала она. – Отпусти человека.
– Почему? – капризным голосом спросила девочка.
– Уходить ей надо. У нее кроме тебя и других учеников полно.
– Правда?!
Дана отстранилась и заглянула мне в глаза. Я растерянно посмотрела на Розу Васильевну. Откуда она знает про Ромку?!
– А ты думала, ты прямо одна такая на свете уникальная? – разворачиваясь к нам, насмешливо спросила Роза Васильевна. – Только с тобой, что ли, сидеть всем нам, а?
Дана надулась.
– Нету у нее других учеников! Маша! Ну скажи! Правда нету?
– Есть, – вздохнула я.
– А я тебе что говорила?
Роза Васильевна поставила на столик средство для чистки зеркал, отложила тряпку и привлекла Дану к себе. Но та вывернулась, пробурчав:
– Ненавижу, когда меня трогают! Маша! А ты со своими учениками тоже в мышей играешь?
– Ну что ты! – воскликнула я. – Я только с одним мальчиком занимаюсь. Он уже взрослый.
– И с ним гора-а-аздо веселее, чем с тобой, мелочь моя любимая, – докончила за меня Роза Васильевна, практически вытесняя меня в коридор, где я чуть не наткнулась на алоэ. – До свидания, Марьниколавна!
Она сунула мне в руки деньги и захлопнула дверь. Не в силах шелохнуться, я так и осталась стоять у горшка с алоэ.
Через минуту до меня донесся требовательный Данкин голосок:
– Розочка, а у тебя есть еще другие детки, кроме меня?
– Нет, Дана Андревна! – сказала Роза Васильевна.
Голос ее звучал громко и торжественно, как будто она объявляла время отправления поездов на вокзале.
– Ты у меня, милушка моя, одна!
Глава 38
Облака и радуга
Интересно, откуда появляются в голове гениальные мысли?
Мне иногда кажется, они прилетают из космоса. Рождаются где-то там, на далекой звезде, а потом мчатся на Землю, как кометы, залетают в приоткрытую форточку и ныряют к нам под подушку.
Хорошо, что мама приоткрыла на ночь форточку в моей комнате. Посреди ночи меня разбудила догадка, как сделать Ромкино изучение истории еще легче, еще увлекательнее.
Я даже подскочила на кровати. Ужасно хотелось ему позвонить, но я сдержалась. Надо было дождаться утра. Я снова улеглась и попыталась заснуть, но теперь уж просыпалась каждые полчаса, проверяя время на телефоне, и в конце концов вскочила раньше, чем зазвонил будильник.
– Что весна с людьми делает, – покачала головой мама, когда я, полностью одетая и причесанная, появилась на кухне и села завтракать, поминутно поглядывая на большие круглые часы над обеденным столом.
Когда я вышла из подъезда, папа как раз парковал машину. Увидев меня, просигналил.
– Подбросить в школу?
– Не откажусь! – обрадовалась я. – Мне сегодня побыстрее надо! Только тебе потом выбираться трудно. Пробка на Дмитровском шоссе будет, сам говорил.