Половина желтого солнца Адичи Чимаманда

– Переходите туда! – приказала миссис Муокелу, когда Оланна встала за ней. – Там очередь за яичным порошком, идите туда. Здесь дают вяленую рыбу.

Оланна встала в очередь и едва удержалась, чтобы не толкнуть женщину, которая старалась оттеснить ее. Оланна пропустила женщину вперед. Стоять в очереди за подачками было неловко, стыдно. Почти у самого прилавка она заметила, что в сумки и миски насыпают не желтый порошок, а белый – кукурузную муку. Яичный порошок раздавали в следующей очереди. Оланна поспешила туда, но женщина за столом встала и крикнула: «Желток кончился!»

У Оланны сжалось сердце, она бросилась следом за женщиной.

– Послушайте, – молила она.

– Что вам? – спросила женщина. Стоявший неподалеку инспектор обернулся и устремил взгляд на Оланну.

– Моя дочка больна… – начала Оланна.

Женщина перебила ее:

– Вон очередь за молоком.

– Нет, нет, она ничего не ест, только омлет из яичного порошка. – Оланна схватила женщину за руку: – Biko, пожалуйста, мне нужен порошок.

Женщина отпихнула ее, влетела в здание школы и хлопнула дверью. Оланна осталась снаружи. Инспектор, по-прежнему не спуская с нее глаз и обмахиваясь стопкой бумаг, сказал:

– А я вас знаю.

Оланна обернулась. Плешивый, бородатый. Нет, она такого не знала. Наверняка один из тех, кто говорит «мы знакомы», чтобы приударить за женщиной. Оланна пошла прочь.

– Ну, вспомните, – сказал инспектор. Он подошел ближе, улыбнулся дружески; лицо у него было открытое, радостное. – Несколько лет назад, в аэропорту Энугу, когда я встречал брата – он возвращался из-за границы. Вы говорили с моей мамой. Вы ее успокоили, когда самолет приземлился, а остановился не сразу.

С тех пор прошло лет семь. Оланна смутно припоминала тот день в аэропорту, его простонародный говор, волнение от предстоящей встречи с братом. Тогда он выглядел старше, чем сейчас.

– Так это вы? – спросила она. – Но как вы меня узнали?

– Да разве ваше лицо забудешь? Моя мама всем рассказывает о красавице, что держала ее за руку. Эту историю знает вся наша семья. Если кто заговаривает о возвращении брата, мама ее рассказывает.

– Как поживает ваш брат?

Инспектор просиял от гордости.

– Он большой человек в директорате. Это он устроил меня в центр помощи.

Оланна тотчас же подумала, не поможет ли он ей достать яичный порошок. Но вслух спросила:

– Как ваша матушка, здорова?

– Здорова. Живет в Орлу, у брата. Она сильно хворала, когда моя старшая сестра не вернулась из Зарии. Мы все думали, эти дикие звери сделали с ней то же, что и с остальными, но сестра вернулась – друзья-хауса ей помогли, – и мама поправилась. То-то обрадуется она, когда я расскажу, что видел вас!

Он замолчал, глянул в сторону – возле одного из столов сцепились две девчонки, одна кричала: «Я говорю – рыба моя!» – а другая: «Тогда нам обеим не жить!»

Инспектор вновь обратился к Оланне:

– Схожу посмотрю, что там стряслось. А вы подождите у ворот. Я к вам пришлю кого-нибудь с яичным порошком.

– Спасибо. – Оланна обрадовалась, что он предложил, и все же было неловко. У ворот она притаилась в укромном уголке, чувствуя себя воровкой.

– Я от Окоромаду, – сказала ей в ухо молодая женщина, и Оланна подскочила на месте. Сунув ей в руку пакет, женщина повернула вглубь двора.

– Передайте от меня спасибо!

Если женщина и услышала, то виду не подала. Пакет приятно оттягивал руку, пока Оланна дожидалась миссис Муокелу. Дома Малышка съела все, оставив на тарелке только жир, и Оланна диву давалась, как не противен ребенку пластмассовый вкус сухого желтка.

Когда Оланна снова пришла в центр помощи, Окоромаду у ворот разговаривал с людьми. Некоторые из женщин держали под мышками свернутые циновки; они провели ночь у школы.

– Сегодня ничего нет. Грузовик, который вез нам продукты из Авомамы, ограбили по дороге, – говорил Окоромаду. Таким сдержанным тоном политические деятели обращаются к своим сторонникам. Окоромаду знал, что от него зависит жизнь людей, и явно наслаждался властью. – У нас вооруженная охрана, но грабят нас солдаты. Перекрывают дороги и обчищают грузовики, даже бьют водителей. Приходите в понедельник – может быть, мы откроемся.

К Окоромаду подскочила женщина и сунула ему в руки младенца:

– Тогда забирайте моего сына! Кормите, пока не откроетесь! – И двинулась прочь. Малыш был худенький, желтушный и вопил во все горло.

– Вернись, женщина! – Окоромаду держал ребенка на вытянутых руках, подальше от себя.

Остальные женщины накинулись на мать: «Родное дитя бросаешь? Побойся Бога!» – но не кто-нибудь, а миссис Муокелу подбежала к Окоромаду, забрала малыша и отдала матери.

– Берите ребенка, – сказала она. – Он не виноват, что продуктов сегодня нет.

Толпа разошлась. Оланна и миссис Муокелу тоже медленно пошли прочь.

– Неизвестно, вправду ли солдаты ограбили грузовик, – говорила миссис Муокелу. – Откуда нам знать, сколько эти самые инспекторы припрятали? Соли здесь никогда не дают – вся идет на продажу.

Вспомнив, как миссис Муокелу вернула матери младенца, Оланна сказала:

– Вы мне напоминаете мою сестру.

– Чем?

– Она очень сильная. Ничего не боится.

– На фотографии, что вы мне показывали, она курит. Как проститутка.

Оланна, застыв на месте, уставилась на миссис Муокелу.

– Я не говорю, что она проститутка. Я просто хочу сказать, что курить нехорошо, потому что курят проститутки.

Оланне показалось, что щетина на подбородке и руках у миссис Муокелу злобно топорщится. Оланна молча прибавила шагу, обогнала миссис Муокелу и даже не простилась с ней у поворота на свою улицу. Малышка ждала ее на крыльце рядом с Угву.

– Мама Ола!

Оланна обняла девочку, пригладила ей волосы. Малышка держала ее за руку, заглядывала в глаза.

– Ты принесла желток, мама Ола?

– Нет, детка. Но скоро принесу, – пообещала Оланна.

– Здравствуйте, мэм. Ничего нет? – спросил Угву.

– Не видишь, корзина пустая? – огрызнулась Оланна. – Ты что, ослеп?

В понедельник Оланна отправилась в центр помощи одна. Миссис Муокелу не зашла за ней с утра, не увидела ее Оланна и среди толпы. Ворота оказались на замке, во дворе – ни души, и Оланна прождала час, пока люди не начали расходиться. Во вторник ворота были заперты. В среду на них повесили новый замок. Только в субботу ворота открылись, и Оланна сама удивилась, до чего легко она влилась в толпу, как проворно переходила из очереди в очередь, увертывалась от свистевших в воздухе палок охраны, толкалась в ответ на тычки. Оланна собиралась домой с мешочками кукурузной муки, сухого желтка и двумя вялеными рыбинами, когда появился Окоромаду.

Он помахал ей и окликнул:

– Nwanyi oma! Красавица!

Окоромаду до сих пор не знал ее имени. Он подошел, положил ей в корзину банку говяжьей солонины и убежал, будто и не сделал ничего. При виде длинной красной жестянки Оланна чуть не рассмеялась от нечаянной радости. Она достала банку, оглядела со всех сторон, провела рукой по прохладному металлу, а когда подняла взгляд, на нее в упор смотрел контуженный солдат. Оланна спрятала жестянку в корзину, прикрыла сверху сумкой, довольная, что миссис Муокелу нет рядом и не надо с ней делиться. Дома она попросит Угву приготовить мясное рагу, но часть мяса прибережет на бутерброды, и они с Оденигбо и Малышкой устроят настоящее чаепитие по-английски.

Контуженный солдат вышел следом за ней из ворот. На пыльной дороге, что вела к шоссе, Оланна ускорила шаг, но ее обступили сразу пятеро таких же, все в изодранной военной форме. Все тыкали пальцами в ее корзину, бормотали что-то бессвязное, Оланна разбирала лишь отдельные слова: «Женщина!», «Сестрица!», «Дай!», «Мы умирать голодный смерть!».

Оланна крепче сжала корзину. Еще чуть-чуть – и она разревелась бы от страха и бессилия.

– Прочь отсюда! А ну убирайтесь!

Не ожидав такого отпора, солдаты на миг притихли, но тут же двинулись на нее все разом, точно ведомые внутренним голосом. Они подступали все ближе. Они были способны на все, что-то преступное, беззаконное чувствовалось в них и их оглушенных взрывами мозгах. Страх пополам с яростью придал Оланне сил, она представила, как бросается на них, душит, убивает. Говяжью солонину она никому не отдаст. Никому. Она отступила на пару шагов. И вдруг – все произошло так быстро, что Оланна не сразу поняла, в чем дело, – солдат в синем берете рванул у нее из руки корзину, выхватил банку мяса и бросился наутек. Остальные за ним. Лишь один застыл на месте, разинув рот глядя на Оланну, но вскоре тоже пустился бежать, но не вдогонку за всеми, а в противоположную сторону. Корзина валялась на земле. Оставшись посреди дороги, Оланна зарыдала беззвучно, в бессильном отчаянии. Говяжья солонина и не принадлежала ей по праву. Она подняла корзину, стряхнула песок с мешочка кукурузной муки и поплелась домой.

Оланна и миссис Муокелу почти две недели избегали друг друга в школе, и потому Оланна удивилась, вернувшись однажды домой и застав на крыльце миссис Муокелу с ведерком серой древесной золы.

Миссис Муокелу встала:

– Я пришла научить вас делать мыло. Знаете, как оно вздорожало?

Оланна помолчала, глядя на ветхую хлопчатобумажную блузу с сердитым лицом Его Превосходительства. Своим добровольным уроком миссис Муокелу явно пыталась загладить вину. Взяв ведерко с золой, Оланна провела миссис Муокелу на задний двор и, когда та рассказала и показала, как делать мыло, припрятала ведерко возле груды бетонных плит.

Оденигбо, услышав рассказ Оланны, только головой покачал. Они сидели под тростниковой крышей веранды, на деревянной скамейке у стены.

– Бессмысленная затея. Ну какой из тебя мыловар?

– Думаешь, не смогу?

– Лучше бы она извинилась перед тобой.

– Вообще-то я тоже хороша, слишком близко к сердцу приняла. Потому что Кайнене оскорбили. – Оланна заерзала на скамейке. – Не знаю, дошли ли до Кайнене мои письма.

Оденигбо ничего не сказал, просто молча взял ее за руку; Оланне было приятно, что они понимают друг друга без слов.

– А грудь у миссис Муокелу тоже волосатая? – поинтересовался Оденигбо. – Ты не в курсе?

То ли он сам не выдержал, то ли Оланна рассмеялась первой, но оба зашлись хохотом, чуть не упали со скамейки. Потом их от каждого пустяка разбирал смех. Оденигбо заметил, что на небе ни облачка, Оланна добавила: отличная погодка для бомбардировщиков – и оба расхохотались. С ними поздоровался соседский мальчонка в дырявых шортах, обветренная попка наружу, – ответив на приветствие, они загоготали еще пуще. Чудо-Джулиус застал их на скамейке, рука в руке, с влажными от смеха глазами. Его расшитый блестками китель сверкал на солнце.

– Я вас угощу самым лучшим пальмовым вином в Умуахии! Пусть Угву принесет бокалы. – Чудо-Джулиус поставил на стол небольшую канистру. Весь он, в броском наряде, излучал радостную уверенность, будто ему все нипочем. Когда Угву принес бокалы, он сказал: – Слышали, что в Лагос пожаловал сам Гарольд Вильсон? А с ним – британская армия, нас добивать. Говорят, он прихватил два батальона.

– Садись, дружище, и брось пороть чушь, – сказал Оденигбо.

Чудо-Джулиус хохотнул и шумно глотнул вина.

– Я порю чушь? Ну-ка, где у вас радио? Вряд ли Лагос объявит на весь мир, что британский премьер прибыл на расправу с нами, зато эти придурки в Кадуне уж наверняка скажут.

Вышла Малышка в стареньком, поношенном платье.

– Здравствуйте, дядя Джулиус.

– Малышка-мышка! Как твой кашель? Проходит? – Чудо-Джулиус окунул палец в пальмовое вино и дал Малышке лизнуть. – Вот лучшее средство от кашля.

– Джулиус! – возмутилась Оланна.

Чудо-Джулиус широко взмахнул рукой:

– Вино – великая сила!

– Иди к нам, Малышка, посиди со мной, – позвала Оланна, посадила девочку на колени, обняла. Какая радость, что Малышка меньше кашляет и хоть что-то ест.

Оденигбо достал из-под скамейки приемник. Резкий звук нарушил тишину, и Оланна сперва решила, что это помехи, но тут же поняла: воздушная тревога. Кто-то неподалеку крикнул: «Вражеский самолет!» Чудо-Джулиус скомандовал: «В убежище!» – и спрыгнул с веранды, опрокинув канистру с вином. Соседи бежали, кричали, но Оланна не разбирала слов – в голове гудел сигнал тревоги. Она поскользнулась в луже вина, ушибла колено.

Оденигбо помог ей встать, схватил на руки Малышку и бросился в укрытие. С неба дождем посыпались пули, когда Оденигбо придерживал железный лист у входа в бункер и все забирались внутрь. Оденигбо спустился последним. Угву прилетел прямо из кухни, с ложкой, измазанной супом.

Прогремел первый взрыв. За ним – еще и еще, ближе, громче, содрогнулась земля. Плакали дети, женщины молились в голос. Оланне казалось, что мочевой пузырь у нее вот-вот лопнет и исторгнет не мочу, а молитвы, что переполняют ее. К ней вплотную стояла женщина с ребенком на руках, мальчиком младше Малышки. В полутьме бункера Оланна различила на теле малыша белые струпья: стригущий лишай. Новый взрыв сотряс землю. И вдруг все смолкло. Воздух был так тих, что, когда выбирались из бункера, слышны были крики птиц вдалеке. Пахло гарью.

– Молодцы наши зенитчики! – воскликнул кто-то.

– «Биафра победит!» – запел Чудо-Джулиус, и вскоре вся улица подхватила:

Оланна смотрела на Оденигбо, захваченного песней, и тоже попыталась подпевать, но слова не шли с языка. Болело ушибленное колено. Взяв за руку Малышку, Оланна медленно пошла в дом.

Вечером, когда Оланна купала Малышку, вновь прозвучал сигнал тревоги. Выхватив голенькую девочку из ванны, Оланна побежала на улицу. Мокрая Малышка чуть не выскользнула у нее из рук. Отовсюду несся рев самолетов и треск зениток, и зубы у Оланны выбивали дробь. Она нырнула в бункер.

– Где Оденигбо? – хватилась она чуть погодя и вцепилась в руку Угву: – Где твой хозяин?

– Где-то здесь, мэм. – Угву крутил головой.

– Оденигбо! – крикнула Оланна.

Он не отозвался. Оланна не помнила, чтобы он заходил в бункер, – значит, до сих пор где-то снаружи. От мощного взрыва у нее заложило ухо, казалось, мозг вытечет, если наклонить голову набок. Оланна протискивалась к выходу из бункера. Угву окликал ее, женщина из соседнего дома звала: «Вернитесь! Вы куда?»

Не обращая на них внимания, Оланна выбралась из бункера и от слепящего солнечного света едва не лишилась чувств. Сердце у нее колотилось, но она бежала и звала Оденигбо, пока не увидела его склонившимся над распростертым на земле человеком. Она смотрела на Оденигбо – волосатая грудь, небритый подбородок, рваные шлепанцы, – и от внезапной мысли о хрупкости всего живого, о том, что и он может умереть, к горлу подступил комок, сердце сжалось. Всхлипнув, Оланна прильнула к нему. Соседний дом был объят пожаром.

– Нкем, ничего страшного, – пробормотал Оденигбо. – Его задело, но рана, похоже, неглубокая. – Отстранив Оланну, он опять склонился над раненым, которому перевязывал руку своей рубашкой.

Утром небо было похоже на море в штиль. Оланна заявила, что не пойдет на работу и Оденигбо не отпустит: надо на весь день спрятаться в бункере.

Оденигбо рассмеялся:

– Глупости.

– Все равно никто не приведет детей в школу.

– И чем ты будешь заниматься? – поинтересовался Оденигбо ровным тоном; так же спокойно он храпел всю ночь, пока Оланна лежала без сна, в поту, и ей слышались взрывы бомб.

– Не знаю.

Оденигбо чмокнул ее.

– В случае тревоги беги в убежище и ничего не бойся. Возможно, я немного задержусь, если поеду с Корпусом в Мбайсе.

Сначала его беспечность разозлила Оланну, но потом, наоборот, успокоила. Она верила его словам, но лишь пока он был рядом. Как только дверь за ним закрылась, Оланна почувствовала себя совершенно беззащитной. Она не стала принимать ванну, не решалась выйти в уборную, ни разу не присела, боясь задремать и не услышать сирену. Она пила воду, чашку за чашкой, уже раздуло живот, а во рту по-прежнему было сухо.

– Мы идем на весь день в бункер, – сказала Оланна Угву.

– В бункер, мэм?

– Ты слышал.

– Нельзя весь день просидеть в бункере, мэм.

– Я сказала, будем сидеть в бункере.

Угву пожал плечами:

– Да, мэм. Взять с собой еду для Малышки?

Оланна не ответила. Она залепила бы ему по физиономии при малейшем намеке на ухмылку. Впрочем, и по глазам видно, что его разбирает смех: надо же – взять тарелку с Малышкиной кашей и заползти на весь день в сырую яму!

– Собирай Малышку, – велела Оланна и включила радио.

– Да, мэм, – отозвался Угву. – О nwere igwu[83]. Я сегодня нашел яйца у нее в волосах. Яйца вшей. Но всего два.

– Вши? Какие вши? Откуда у Малышки вши? Я ее держу в чистоте. Малышка! Малышка! – Оланна притянула девочку к себе и начала расплетать косички. – От соседских детей набралась, от грязнуль, с которыми играешь! – У Оланны тряслись руки, она нечаянно дернула прядку, и Малышка заплакала. – Стой тихо! – шикнула Оланна.

Малышка вывернулась, подбежала к Угву и встала с ним рядом, глядя на Оланну исподлобья, как на чужую. Их молчание разорвал гимн Биафры по радио:

Они дослушали гимн до конца.

– Выведи Малышку на веранду и будь начеку, – устало попросила Оланна.

– В бункер не идем? – уточнил Угву.

– Просто выведи ее на веранду.

– Да, мэм.

Оланна крутила ручку настройки. Жаль, рано еще – не настал час сводок с фронта, огневых речей о мощи Биафры, нужных Оланне как воздух. По Би-би-си передавали военные новости: посланцы от римского папы, от Организации африканского единства, от Содружества прибывали в Нигерию с предложением мира. Оланна слушала рассеянно и выключила, услыхав, что Угву с кем-то разговаривает. Она поспешила на улицу посмотреть, кто пришел. Миссис Муокелу стояла за спиной Малышки и заплетала ей косички, которые распустила Оланна. Волосы у нее на руках лоснились, словно их хорошенько намазали пальмовым маслом.

– Вы тоже не пошли в школу? – спросила Оланна.

– Я знала, что родители не пустят детей на занятия.

– Ну конечно, кто же пустит? Нас бомбят без остановки!

– А все из-за приезда Гарольда Вильсона, – фыркнула миссис Муокелу. – Хотят его поразить, чтобы он привел сюда всю британскую армию.

– Чудо-Джулиус то же говорит, но быть такого не может!

– Быть не может? – Миссис Муокелу улыбнулась, как будто Оланна ляпнула несусветную глупость. – А кстати, насчет этого Чудо-Джулиуса, – вы знаете, что он продает фальшивые пропуска?

– Он армейский интендант.

– Может, он и поставляет армии всякую мелочевку, но еще и торгует поддельными пропусками. Брат у него большой начальник, и они заодно. Из-за таких всякая шушера и бегает с пропусками. – Миссис Муокелу заплела очередную косичку, погладила Малышку по голове. – Его брат – преступник. Говорят, он всем своим родственникам-мужчинам сделал отсрочки от армии. А знали бы вы, что он вытворяет с молоденькими девушками, которые ищут богатых покровителей! Заводит в спальню сразу по пять! Таких мерзавцев, как он, надо расстрелять, когда Биафра победит!

Оланна подскочила:

– Это самолет? Самолет?

– Kwa, откуда? – засмеялась миссис Муокелу. – Дверь у соседей скрипнула, а вы уж сразу – самолет.

Оланна опустилась на пол веранды и вытянула ноги. Страх отнял у нее все силы.

– Слыхали, что наши сбили их бомбардировщик под Икот-Экпене? – продолжала миссис Муокелу. – И сбил не кто-нибудь, а мирный житель, охотничьим ружьем! Видать, нигерийцы такие безмозглые, что всякий, кто с ними свяжется, тоже теряет разум. Россия с Британией дали им самолеты, а эти олухи даже летать на них не умеют, вот и приглашают белых летчиков, но и те в цель не попадают. Ха! Половина их бомб вообще не взрывается!

– Зато другой половины хватит, чтобы всех нас перебить, – вздохнула Оланна.

Миссис Муокелу пропустила ее слова мимо ушей.

– Говорят, перед нашими минами-огбунигве они от страха дрожат! В Афикпо одна такая мина убила несколько сот человек, но целый нигерийский батальон разбежался в ужасе. Ничего подобного они прежде не видали. Нам еще есть чем их удивить! – Миссис Муокелу усмехнулась, покачала головой, дернула половинку желтого солнца на шее. – Говон послал их бомбить рынок Авгу после полудня, когда торговля в разгаре. Он запретил Красному Кресту присылать нам продукты, запретил kpam-kpam[84], чтобы уморить нас голодом. Да только ничего у него не выйдет. Если бы к нам, как к Нигерии, само шло в руки оружие и самолеты, война давным-давно кончилась бы и все вернулись в родные дома. Но мы все равно победим! Разве Бог спит? Нет!

Взвыла сирена. Оланна так давно ждала сигнала тревоги, что вздрогнула еще до того, как услышала. Она кинулась к Малышке, но Угву уже схватил девочку на руки и помчался к бункеру. Рев самолетов показался Оланне далеким громом, а за ним раздались зенитные очереди. Забираясь в убежище, Оланна подняла голову. Бомбардировщики ястребами неслись над землей, низко-низко, в клубах сизого дыма.

Когда покидали убежище, кто-то крикнул:

– Бомбили начальную школу!

– Нашу школу разбомбили, варвары, – сказала миссис Муокелу.

– Гляньте-ка, еще один бомбардировщик! – Соседский парень со смехом показал на грифа в небе.

Оланна и миссис Муокелу вместе со всеми поспешили к начальной школе Аквакумы. Навстречу им двое мужчин несли обугленный труп. Дорогу к школе разворотила воронка от бомбы, такая огромная, что в нее мог провалиться и грузовик. Крыша учебного корпуса превратилась в груду бревен, железа, мусора: и свой кабинет Оланна не узнала. Все окна в здании выбило взрывом, на школьном дворе, где дети всегда возились в песке, кусок шрапнели оставил в земле изящный след. Помогая выносить немногие уцелевшие стулья, Оланна не переставала удивляться, что смертоносный металл может выписывать на земле такие красивые завитки.

На следующее утро тревогу не объявляли. Оланна разводила кукурузную муку для Малышкиной каши, когда внезапно раздался гул бомбардировщиков – и она похолодела. Пришла чья-то смерть. Возможно, сегодня все они умрут. Смерть казалась единственной реальностью, пока Оланна сидела в убежище, сжавшись в комок, растирала землю в пальцах и ждала, когда бункер взлетит на воздух. Взрывы звучали все ближе и громче, земля дрожала. Оланна ничего не чувствовала, словно душа отделилась от тела. Прогремел еще взрыв, снова содрогнулась земля, захихикал кто-то из голых малышей, поймав сверчка. Взрывы смолкли, народ вокруг зашевелился. Если бы она умерла, а вместе с ней Оденигбо, Малышка, Угву, в бункере все так же пахло бы свежей землей, как на вспаханном поле, и так же всходило бы солнце, и прыгали бы сверчки. Война продолжалась бы, но уже без них. Мысль о собственном ничтожестве заставила позабыть о страхе, привела Оланну в бешенство. Ну уж нет, она не жалкая песчинка. Пока Биафра не победила, нельзя существовать в ожидании смерти, нельзя позволять вандалам диктовать условия твоей жизни.

Оланна первой выбралась из бункера. Рядом с мертвым ребенком каталась по земле женщина. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe m mere gi?» – рыдала она. Несколько женщин поставили ее на ноги. «Тише, хватит плакать, – говорили они. – Подумай о других своих детях!»

Оланна пошла на задний двор, достала ведерко с золой и начала просеивать. Разводя огонь, она закашлялась – от дыма щипало в носу.

Угву наблюдал за ней.

– Давайте я сам, мэм.

– Не надо. – Оланна высыпала золу в таз с холодной водой и размешала с такой силой, что облила ноги. Поставила таз на огонь. Угву молча ушел в дом – наверняка почувствовал ярость, что кипела в ней. Женщина на улице уже охрипла от плача. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe m mere gi?» – повторяла она. Оланна добавила в остывшую смесь пальмового масла и мешала, мешала, покуда руки не онемели от усталости. Все доставляло ей удовольствие: и струйки пота под мышками, и сила в каждом ударе сердца, и пахучее пенящееся месиво, которое у нее получилось. Она сделала мыло.

На другое утро по дороге в школу Оланна не стала перебегать площадь. Осторожность – признак слабости и безверия. Она шла твердой поступью, то и дело вскидывая голову и выискивая в ясном небе бомбардировщики, – покажись они только, она зашвыряет их камнями, осыплет проклятиями. На уроки пришло не больше четверти класса. Ребята сидели на струганых досках, и неяркое утреннее солнце светило в комнату, лишенную крыши. Оланна, развернув полотняный флаг Биафры, который взяла у Оденигбо, объяснила смысл символов. Красный цвет – это кровь наших братьев и сестер, убитых на Севере, черный – скорбь по ним, зеленый – грядущее процветание Биафры и, наконец, половина желтого солнца – славное будущее. Она научила ребят салютовать, как Его Превосходительство, и велела срисовать портреты двух вождей – ее собственные наброски. Его Превосходительство вышел у нее крепким, мускулистым и был обведен толстым контуром, а замухрышка Говон был нарисован тонкими линиями.

Нкирука, ее лучшая ученица, оттенила лица и несколькими штрихами снабдила Говона злобным оскалом, а Его Превосходительству подарила широкую улыбку.

– Я хочу убить всех вандалов, мисс, – сказала Нки-рука, подходя к Оланне, чтобы отдать рисунок. На губах ее играла улыбка отличницы, осознающей свою правоту.

Дома, когда Оденигбо вернулся, Оланна рассказала ему, как легко слетело с уст ребенка слово «убить» и как ее обожгло чувство вины. Они сидели в спальне, тихо бормотало радио, за стеной звонко смеялась Малышка.

– Никого она не собирается убивать, нкем. Просто ты привила ей любовь к родине. – Оденигбо избавился от туфель.

– Не знаю, не знаю…

Однако слова Оденигбо и гордость на его лице воодушевили Оланну. Ему понравилось, что в этот раз она горячо говорила о правом деле, как полноправная его участница.

– Красный Крест сегодня вспомнил о нашем директорате. – Оденигбо кивнул на коробку, что принес с работы.

Оланна открыла коробку и выложила на кровать пузатые банки сгущенки, высокую узкую жестянку молочного коктейля и пачку соли. Настоящее сокровище. Звучный голос сообщил по радио, что доблестные защитники Биафры теснят врага под Абакалики.

– Давай устроим праздник! – воскликнула Оланна.

– Праздник?

– Пусть скромный, но все же праздничный ужин. Ну, знаешь, как когда-то в Нсукке.

– Войне скоро конец, нкем, и мы вволю напразднуемся в свободной Биафре.

– Верно, но и война нам не помешает устроить праздник.

– Нам и для себя едва хватает.

– Для себя у нас более чем достаточно.

Слова ее вдруг обрели иной смысл, она отступила и одним движением сдернула через голову платье. Расстегнула ему брюки, но снять не разрешила. Повернулась спиной, оперлась о стену и направила его внутрь себя; ее волновало его изумление, приятно было чувствовать сильные руки на своих бедрах. Даже зная, что за стенкой Угву с Малышкой, она не могла сдержать стоны. Волна за волной накатывало первобытное удовольствие. Наконец оба в изнеможении откинулись на спину, задыхаясь и смеясь.