И здрасте вам через окно! Роговая Елена

– Не знаю.

– Вот и мама не знает, что ответить. А у тебя на работе? – переключилась Мирав на мужа.

– До сегодняшнего дня было как обычно, а что завтра – будем посмотреть.

– «Будем посмотреть!» Сава, зачем сейчас свою жену расстроил? Ты же знаешь, что у меня психика, и все равно говоришь неспокойно. Ты пошел и уснул, а я до утра в тревоге.

– Вот бабы – дуры, – пробурчал муж, пробираясь к кровати. – Луна ей не так посветила, и все – вирванная ночь.

Ночь и впрямь была для Мирав беспокойной. Духота накатывала волной и обволакивала тело липкой испариной, заставляя сердце биться в бешеном ритме. Только под утро, когда с моря повеяло прохладой, Мирав наконец-то заснула и провалилась в яркую солнечную бездну. Ей снился родительский дом с палисадником и душистой сиренью под окнами, в кустах которой она частенько пряталась от полуденного зноя с блаженной теткой Галой, любившей у них погостить денек-другой. «Хорошо у вас, спокойно. Так бы и осталась жить, да поклонники не позволят. Сцена, деточка, не выпускает просто так из своих объятий. Талантов много, а гениев – единицы!» – то и дело повторяла она. Мирав сидит рядом на корточках и смотрит с восхищением на красивую родственницу, развалившуюся на цветном лоскутном одеяле. Закинув ногу на ногу, она напевает веселые куплеты и дирижирует себе изящной ножкой в фильдеперсовом чулке. В руке у нее длинный мундштук из дорогого бриара, украшенного на конце серебряной ажурной сеточкой с блестящими камешками. Гала делает две-три затяжки, театрально закатывает глаза и, оттопырив жеманно пухлые губки, выпускает дым красивыми кольцами.

– Тетя Гала, а зачем тебе такая длинная папироска?

– Исключительно для удобства и шику. С мундштуком женщина выглядит модной и соблазнительной. Чтобы курить такую штуковину, требуется точный математический расчет и акробатическая ловкость, а иначе стряхнешь пепел мимо пепельницы, когда она стоит далеко, а ты еще лежишь в кровати. Вырастешь, обязательно научу тебя курить. Хотя зачем ждать, на, затянись разок.

Мирав с радостью забирает мундштук из рук тетки и что есть силы втягивает в себя едкий дым. Резкий кашель и слезы из глаз до звона в ушах. Гала весело смеется и стучит по спине незадачливой ученицы. Мирав задыхается, сердце колотится так, что отдает в ушах…

– Да откроете вы наконец, – послышался раздраженный громкий стук в дверь. – Телеграмма вам срочная.

Ничего не понимающая Мирав просыпается то ли от стука, то ли от нехватки воздуха и бежит к двери.

– От кого телеграмма? – поинтересовалась она, прежде чем откинуть массивный крючок.

– А мне почем знать? Я их не обязан изучать, – пробурчал недовольно почтальон и тут же прочитал по слогам: «Встречай-те вок-за-ле. Еду жить».

– Кто едет? Там написано?

– Какая-то Гала.

– Ну, что я вчера говорила? – запричитала Мирав, откидывая крючок. – Не зря луна так светила. Ой, не зря. – Сава, просыпайся! К нам приезжает жить мамина сестра.

– Ужас надвигается на нас со скоростью локомотива «Симферополь – Одесса», – буркнул Савелий и повернулся на другой бок.

– Сава, ты говоришь обидно. Тетя Гала – родной человек.

– Тебе родной. Знаю я ее выкрутасы наизусть. Снаружи ангел белокрылый, а чуть не по ней, так хоть из дому беги.

– Мы не можем ей отказать в приюте. Или у нас нет места?

– С откудова? С Менделем ее положить?

– Сава, она же старая и одинокая. Сколько ей осталось.

– Ты лучше подумай, сколько нам осталось, если она у нас задержится. Щас, не успеет зайти, такой халоймес начнется! Будет флаконы с одеколонами повсюду расставлять, ногти красить, шарфики кисейные по крючкам развешивать, тебя кремами мазать. Одной ногой в гробу, а дай нос попудрить.

– Сава, ты меня устал. Где она, и где мы! Она же артистка! У нее тонкая организация.

– Вот именно, артистка. И организация у нее очень подозрительная. Вспомнишь меня, устроит она нам веселую жизнь. Эх, такое утро испоганить! – выругался в сердцах Сава, быстро оделся и, уходя, демонстративно хлопнул дверью.

– Сава, кефир! Кефир не забудь выпить, – прокричала уходящему мужу Мирав.

Почти каждый день она покупала несколько бутылок и вместе с другими продуктами тащила тяжелые сумки домой. Утро мужа начиналось с кисломолочного продукта, гимнастики и водных процедур. После пяти минут бега вокруг стола и глубокого дыхания он делал двадцать приседаний, столько же наклонов, упражнений с гантелями и только после этого шел умываться. Раздевшись по пояс, Савелий намыливал шею банным мылом и, склонившись над тазом, обмывался прохладной водой. При этом он кряхтел, фыркал от удовольствия и умудрялся расплескать вокруг себя воду так, словно пользовался не умывальником, а душем. Всякий раз Мирав стояла неподалеку и терпеливо ждала окончания водных процедур, чтобы без промедления подать мужу чистое полотенце с рубахой. Пока он одевался, она быстро протирала пол и бежала накрывать на стол. Что-что, а о правильном питании Сава заботился почти так же, как и о финансовом благосостоянии семьи.

«Граждане встречающие, будьте осторожны! Поезд «Симферополь – Одесса» прибывает на первый путь!»

Через пару минут послышался протяжный гудок и вдалеке, где полоски рельс сходятся в одну тоненькую ниточку, показалось темное пятно с тянущимся за ним шлейфом густого черного дыма. Пятно громыхало, пыхтело и салютовало само себе, выбрасывая из трубы разноцветные искры. Горящий фонарь и красная пятиконечная звезда на фронтальной части машины придавали моменту прибытия локомотива не только торжественность, но и государственную значимость. Равномерно попыхивая паром из-под колес, паровоз еще раз издал протяжный гудок и замедлил ход. Тормозные колодки с радостью прижались к уставшим колесам, межвагонные сцепки вздрогнули, и состав замер, к великой радости встречающих.

Проводники почти одновременно распахнули двери, и из вагонов один за другим высыпали пассажиры, таща за собой разноцветные чемоданы, баулы и коробки, обвязанные для надежности бечевкой. Вскоре толпа начала редеть и на перроне почти никого не осталось. Мендель с матерью удивленно посмотрели друг на друга и медленно побрели вдоль вагонов, заглядывая в окна и расспрашивая проводников о престарелой родственнице. Не успели они дойти до середины состава, как столкнулись с грузчиком, вытаскивающим на платформу огромный рыжий чемодан.

– Ради бога, осторожнее! – послышалось из тамбура. – Его мне из самой Аргентины привезли. Натуральная кожа. Подарок, между прочим. Вы сейчас все изнахратите и уйдете, а мне с дефектом жить до конца моих дней.

– Это она, – только и смогла промолвить Мирав, заглядывая в тамбур. Увидев родственников, Гала тут же приняла театральную позу, вскинула руку вверх и пафосно продекламировала:

– Даниил Хармс, между прочим, но вам наверняка ничего не говорит это имя. Как специально для меня написал, – вальяжно произнесла Гала. – Так и знала, что никто меня не встретит.

– Тетя, мы стоим здесь уже добрых полчаса. Вы же не написали, в каком вагоне приедете к нам жить, – начал оправдываться Мендель.

– Не писала. Мальчик мой, легкая интрига придает женщине загадочность и иногда заставляет мужчин думать. Если бы я все говорила своему покойному Ленечке, он бы не ушел счастливым в мир иной. Ты лучше сними меня с этой верхотуры, а то я спрыгну со ступеньки и рассыплюсь у вас на глазах, не испытав минуты радостной встречи. Старая уже Гала стала, – жалобно запричитала она, протягивая руки внучатому племяннику.

Пока родственники обнимались, грузчик небрежно отодвинул чемодан в сторону и замер в ожидании оплаты. Мендель с легкостью подхватил старушку на руки. После жарких объятий Гала порылась в сумочке и извлекла из нее пятьдесят копеек.

– Вы наверняка знаете, кто я такая, – кокетливо произнесла Гала, протягивая грузчику деньги.

– У родственников спросите, если забыли, – ответил мужик и, сунув монетку в карман, пошел прочь.

– Да, когда люди перестали тебя узнавать, это значит, что нужно о себе напомнить, – задумчиво произнесла Гала, поправляя на шее шарфик. – Ну что, я полностью в вашем распоряжении.

Мирав помогла сыну взвалить на плечи тяжелый чемодан, взяла тетку под ручку, и все медленно пошли на остановку. Вскоре подкатил красно-желтый трамвай, непрерывно трезвоня и раскачиваясь при движении из стороны в сторону. Мендель быстро влился в толпу желающих уехать, и пробивая дорогу огромным чемоданом, порекомендовал родственнице держаться за его ремень. Мирав поддерживала тетку сзади, помогая ей взобраться на первую ступеньку подножки.

– Не такую встречу я себе представляла, – недовольно ворчала Гала, плотно сжимая под мышкой дамскую сумочку. Недовольство быстро улетучилось, когда улыбающийся молодой человек уступил ей место.

Гала под напором толпы плюхнулась на деревянную скамейку. Не успела она облегченно вздохнуть, как потная толстая тетка прижала ее худые ноги к стоящему на полу чемодану.

– Зиночка, я хотела купить два с половиной метра, но мне продавец сказал, что хватит два тридцать, – громко объясняла женщина, пробираясь к открытому окну, чтобы продолжить разговор со знакомой, оставшейся на остановке. – Я еще подумала, что может быть мало, но он меня заверил…

Водитель дернул за веревку, протянутую вдоль вагона, раздался дребезжащий звонок, и трамвай резко тронулся с места. Все, кто мог, ухватились за деревянную перекладину под потолком и висящие на ней железные треугольники. Чувствуя, что разговор остается незаконченным, тетка высунулась в окно и истошно заорала:

– Зиночка, так меня теперь сомневает, а будет ли хватит? Я же еще хотела рюшечку сделать…

– Не будет хватит, – язвительно произнесла Гала, прикидывая два тридцать на фигуру дамы.

– А вам откудова знать? Вы что, меня измеряли?

– А мне и мерить не нужно. Я и так вижу. Опыт, знаете ли.

– Так вы думаете, мне нужно докупить, пока штоф еще не распродали?

– Обязательно, если хотите рюшечку. Хотя с вашей пышной грудью я бы ее не рекомендовала.

– Но это сейчас модно.

– Уважаемая, мода капризна и непостоянна, но к таким, как вы, она тоже может быть благосклонна.

– Что вы имеете в виду?

– Если вы уберете туфлю с моей ноги, я вам скажу пару слов за эти хитрости. У женщины за сорок практически нет недостатков, а если и есть, то умелый портной легко превратит их в пикантности. Бледно-розовый, голубой и белый прекрасно освежат ваше лицо, но увеличат фигуру. Купленная ткань такой расцветки? И наверняка с крупным рисунком. Затруднительно, хотя поправимо. Ситуацию исправит какая-нибудь яркая мелочь в одежде. Что говорите, выходим? К сожалению, нам пора.

– А как же наш разговор? И какая мелочь исправит мою ситуацию? – заволновалась пышногрудая мадам.

– Мендель, скажи дамочке адрес моего проживания. Она придет ко мне на консультацию, и если позволит время, то, может быть, даже пошив.

– Мадам, обязательно приду, – с восхищением и благодарностью прокричала вслед тетка. – Мне вас послала судьба!

– Тетя Гала, вы не успели приехать, как начинаете делать гешефт, – уважительно произнес Мендель, снимая с подножки родственницу.

– А вы думали, Гала собирается жить за ваш счет?

Выйдя из трамвая, Гала присела на скамейку и посмотрела по сторонам.

– Ничего не изменилось. Дома обшарпанные, дороги с ямами, кошки по подворотням шляются, и только деревья становятся красивее год от года. Кстати, а почему на вашей улице нумерация наоборот?

– Тетя Гала, тож пережитки буржуйского прошлого. Здесь до революции богатый помещик проживал. Говорят, он сильно суеверный был и никак не хотел, чтобы его дом под тринадцатым номером числился. Так вот, ради него взяли и поменяли нумерацию. Теперь левая сторона четная, а правая – нет, – объяснил Мендель.

– Да пускай будет, – заступилась Мирав. – Кому от этого хуже? Лишь бы электричество не дорожало, а чет-нечет – трудовому человеку без разницы. Идемте, тетя, домой жить, а то ваш чемодан Менделю руки уже до земли оттянул.

– И то правда. Устала я с дороги. Это в молодости можно было выйти из поезда, переодеться – и на сцену до позднего вечера.

– Тетенька, забудьте про года. Вы прекрасно держитесь при своем возрасте, – попытался взбодрить родственницу племянник.

– Спасибо за комплимент, золотко ты мое разумное. Никому не говорила, а тебе скажу: Галу уже давно не тяготят большие цифры. Я их отнимаю от своего возраста и прибавляю к возрасту соперниц. Зачем на себе тянуть такой груз? Знаешь, у меня никогда не было подруг, но всегда были друзья. Дружить с мужчинами намного приятнее во всех отношениях. Единственный, на кого не распространяется это правило, – это твой папаша, потому что, во-первых, он родственник и, во-вторых, ужасный грубиян.

– Тетя Гала, вы спокойно проживете и без внимания моего мужа, а поклонники у вас будут до самой смерти, – заулыбалась Мирав.

– И здрасте вам, лучезарная мадам Галина! – послышался голос Сары Моисеевны, когда троица зашла во двор. – Глазам не верю! Хорошо выглядите, тфу на вас, в ваши семьдесят с небольшим.

– Сарочка, вы самое приятное явление за последний час. Уверена, нам будет о чем с вами поговорить.

– Как долго вы задержитесь на этот раз?

– На этот раз недолго! Всего лишь до конца жизни.

– Надеюсь, не вашей, но, как говорится, «будем посмотреть!». Отдыхайте с дороги и считайте, что я уже пошла заваривать для вас чай. До вечера!

– Какие приятные у вас соседи, – восхищенно произнесла Гала, входя в квартиру.

Сава, несмотря на свой суровый нрав, встретил родственницу тепло и даже приобнял. Гала за такой радушный прием поспешила сделать ответный шаг и после праздничного ужина в честь ее приезда, порывшись в чемодане, извлекла из него красивую полированную коробку, похожую на шкатулку.

«Неужто драгоценности свои решила подарить?!» – мелькнуло в голове у Мирав.

– Савелий, – начала свою речь Гала, – вы солидный человек! По крайней мере я вас таковым считаю…

При этих словах Сава расправил плечи, свел брови и вальяжно откинулся на спинку стула, постукивая пальцами по столешнице. Именно так в его представлении должен был выглядеть тот, о ком только что упомянула Гала.

– Савелий Лазаревич, – повторила Гала, прибавляя для значимости момента отчество, – мы с вами часто при встрече ссоримся, так позвольте мне подарить вам одну занимательную вещицу, которая непременно нас примирит и скрасит часы вашего уныния.

– Позволяю, позволяю, – игриво произнес Сава, предвосхищая радость от подарка.

– Откройте и посмотрите, – торжественно произнесла Гала, вручая коробку.

Сава осторожно принял полированный ящик, поставил его на стол и прочитал по слогам надпись «Cas-tel-lo».

– Не томи, открывай же, – торопила мужа Мирав.

– Не спеши, женщина. Спешка хороша при ловле блох, а здесь сразу видно, дорогая вещь от глаз скрывается, а может, даже героическая, раз название ей такое дадено.

Сава медленно провел рукой по блестящей крышке и, подковырнув ногтем замочек, наконец-то открыл кофр. На светло-бежевом бархате между ершиком и тампером лежала изумительной красоты курительная трубка со слегка приплюснутой чашей. Текстуру дорогого бриара украшал причудливый рисунок из завитков. Они извивались, словно пламя, закручивались в спираль, сжимались и превращались в жирные точки. От невозможности сдержать в себе энергию деревянного корня вековой давности точки взрывались и разлетались в разных направлениях, чтобы в полете столкнуться с себе подобными, а потом вновь закружиться в неистовом огненном танце, оставляя на черной глади вереска рыжий причудливый след.

Савелий осторожно извлек подарок из мягкого ложа, потряс им, словно прикидывая вес, и несколько раз покусал загубник, расположенный на кончике мундштука, как это делают настоящие трубкокуры.

– Ну как, удобно легла? – поинтересовалась Гала.

– Никогда не курил трубку, но мне кажется, что стоит попробовать овладеть этим искусством. Жена, как я смотрюсь с такой штуковиной?

– Тю, загляни внутрь и не спеши пихать ее в рот, – разочарованно произнесла Мирав, стоящая за спиной мужа. – Она уже пользованная.

– Не пользованная, а обкуренная! Если, конечно, я не ошибаюсь. Правильно, Гала?

– Я начинаю вас еще больше уважать, дорогой родственник. Вы прям растете в моих глазах с каждой минутой. Редкая вещь эта трубка, скажу я вам. «Карло Сконти»! О цене умолчу, потому что в подарок от богатого итальянского поклонника досталась. Когда я начинала ее курить, коллекционеры устраивали аукцион. Как чувствовала, что нельзя было ее продавать.

– Ну и как покурить из нее? – поинтересовался Сава. – Прям горю нетерпением сравнить ее с папироской.

– Савелий, курение трубки – это настоящий ритуал. Он не терпит суеты! Приподнимите за язычок бархатную подушечку и достаньте из нижнего отдела мешочек с табаком, – начала курс ликвидации табачной безграмотности Гала. – Это мягкий и ароматный «Кавендиш». Положите небольшую щепотку на дно чашки и придавите его тампером. Как каким? Вот этой серебряной колотушечкой из коробки.

– Вон чего! А я-то думала, зачем оловянный солдатик здесь лежит? – всплеснула руками Мирав. – И впрямь, богатая штуковина этот ваш подарок, коли для ее обслуживания серебро прилагается.

– Сильно нажимать не надо, а то без воздуха табак гореть не будет. Кладем вторую порцию и снова слегка утрамбовываем. Можно еще разок, но не до самого верха. Замечательно! Теперь поджигаем спичку и ждем, пока прогорит сера. В противном случае может чувствоваться ее запах. Чтобы трубку раскурить, сделайте несколько коротких затяжек и погоняйте дым языком по нёбу. Не вдыхайте его в себя! Только новички так поступают. С одной чашки позволяйте себе не больше двух затяжек. Савелий Лазаревич, попыхивайте слегка, попыхивайте. «Кавендиш» любит пыхтунов, а вот «Вирджинию» лучше курить редкими, но длинными затяжками. Ну, как вам?

– А что, очень даже ничего. Воздух от этого табака приятный, вот только язык немного жжет.

– Это от недостатка опыта. Мундштук на ней некороткий, поэтому наловчитесь быстро. Я, к примеру, уже много лет сигареты только через мундштук курю.

Мендель с восхищением смотрел на Галу и даже ею гордился. Худощавая старушка в шелковом китайском халате, расшитом драконами, сидела на диване, закинув ногу на ногу. В левой руке она изящно держала двадцатисантиметровый мундштук, а в правой чашку с чаем. Тетя с удовольствием затягивалась и, сложив губы трубочкой, медленно выпускала дым тоненькой струйкой. В перерывах между затяжками она покачивала ногой, отчего золотая парчовая пантолета звонко била ее по пятке. Опушка на тапочке из заячьих хвостиков плавно колыхалась и завораживала всяк на нее смотрящего. Родственница, несмотря на почтенный возраст, выглядела так элегантно, что отличник и скромница Мендель для себя раз и навсегда решил, что его жена непременно должна быть похожа на тетку Галу! Только, естественно, немного моложе…

Перехватив на себе заинтересованный взгляд юноши, Гала, не задумываясь, сунула ему в руку сигарету.

– На, попробуй! Мать не научила, так хоть я тебя человеком сделаю.

– Нет, это невозможно что такое! Тетя, прекратите этих глупостев. Вы не успели зайти, как уже начали поганить нашего мальчика, а он в институт ходит учиться, – взмолилась Мирав, вытирая тарелки.

– Лучше один раз дать ребенку покурить и отбить у него желание на всю жизнь, чем запрещать и ждать, пока он сознательно начнет это делать. Себя в детстве забыла? Не слушай маму, мой мальчик, курни и навсегда забудь, как это делается!

– Сегодня можно, – снисходительно разрешил Савелий и выпустил колечко дыма.

Мендель нерешительно взял сигарету из рук родственницы и затянулся. К всеобщему удивлению, он не стал кашлять, а преспокойно выдохнул дым.

– Это ты, паршивец эдакий, уже умеешь курить, а ми про тебя продолжаем хорошо думать? – возмутился отец.

– Папа, у нас в институте почти все курят, а у меня денег нет. Спасибо, тетя Гала, за папироску. После института я женюсь на богатой и куплю себе такую же трубку.

– Правильно, синочка, женись на богатой, – поддержала Мирав.

– Мой мальчик, не спеши жениться, – предостерегла юношу пожилая родственница. – Когда ты закончишь институт, ты сам будешь получать хорошую зарплату. Знаешь, какое будет время? Замечательное! Вот, что я вам говорила, – обратилась она к родителям, – что заложила природа, то и возьмет верх. Ничего не пойму, откуда он у вас такой умный?

Пока Гала объясняла Савелию, как ухаживать за трубкой, Мендель сидел грустный и задумчивый. Он то и дело накручивал и без того волнистые волосы на указательный палец, переходя от одной пряди к другой.

– Не буду я на богатой жениться! – решительно произнес он. – Женюсь я на ней без любви, и будет у меня все, что я пожелаю, а потом случится пожар и все сгорит. Любви нет, имущества нет. И с чем я останусь?

– Пфу, адиет, – выругался Сава. – Только размечтаешься о прекрасной жизни, как вот оно – настоящее, и тут же будущее!

– Я же говорю, мальчик у вас умный, а вы не верили! – засмеялась Гала.

После короткого совещания было решено поселить тетку с Менделем в маленькой комнатке. Юноша без всякого сожаления уступил кровать родственнице, а сам улегся на старом матрасе.

– Тетя Гала, мне на полу даже удобнее будет спать. Так я дольше читать смогу. Поставлю керосиновую лампу под койку, и всех делов. Вам свет в глаза бить не будет, да и отцу спокойнее, что электричество не жгу.

– Так, стало быть, ничего за эти годы не изменилось. Как был твой папаша жмот, так и по сей день им остается.

– Да нет, тетя. На самом деле он очень добрый. В день зарплаты он всегда покупает килограмм пряников, леденцы и три бутылки лимонада. Он не злой, просто ему деньги трудно достаются.

– Деньги, мой мальчик, нужно не доставать, а зарабатывать. Он вас так и выгоняет из квартиры после получки?

– Ну да. Он говорит, что не должны все знать, где сбережения лежат. Но вы не думайте, мы за дверью долго не стоим. Он как их распределит, так сразу же нас обратно зовет.

– Вот самодур.

– Его родная сестра тоже так говорит, только он не обращает на нее внимания. Я точно знаю, отец каждый месяц откладывает деньги на книжку и покупает одну облигацию. Он считает, что так помогает страну восстанавливать после войны. Как вы думаете, какой-нибудь билет окажется выигрышным?

– Понятное дело. Иначе и быть не может. Знаешь, справедливости ради замечу, что патологическая жадность твоего папаши прямо пропорциональна патриотизму. То и другое у него с годами только усиливается. Ладно, юноша, на сегодня прекращаем болтать. Ты учись, а я впаду в объятия Морфея.

– В чьи объятия?

– Морфея.

– Это как?

– Вот сначала впаду, а завтра расскажу, как все было.

Мендель достал из-под кровати заранее им припрятанную керосинку. Старая лампа нередко выручала семью в темное время суток. Если вечером электрическая лампочка начинала моргать – это явный признак того, что через несколько минут свет потухнет. Перебои с электроэнергией были еще не редкость, поэтому никто не спешил избавляться от устаревших, но надежных приборов. Мендель подкрутил фитиль на необходимую высоту и поджег. Пропитанная горючей смесью грубая хлопковая ткань с радостью вспыхнула ярким пламенем, и юноша поспешил укротить ее пыл ламповым стеклом. Прозрачная стекляшка слегка приглушила пламенную страсть и превратила трепещущий огонь в простую горящую полоску. Света вполне хватало, чтобы без ущерба для глаз читать книгу. К тому же стальной отражатель, расположенный за ламповым стеклом, заметно улучшал качество освещения. Мендель щелкнул выключателем, и засиженная мухами электрическая лампочка в одно мгновение превратилась в серый висящий шарик под потолком. Комната погрузилась в уютный полумрак. Через несколько минут послышалось легкое посвистывание, переходящее в нарастающий храп.

За чтением биологии Мендель даже и не обратил внимания на шум. Стоило ему открыть книгу, как мир для него начинал существовать совершенно в другом измерении. Он погружался в чтение, не замечая, как на смену ночи приходит робкий рассвет. Только тогда, когда отяжелевшие веки начинали слипаться, а голова то и дело падать на книжку, он закрывал учебник и спал до тех пор, пока мать не звала к завтраку.

В эту ночь все было по-другому. Уставший Мендель попытался уснуть, но вскоре понял, что лучше не терять времени и продолжить чтение. При каждом вздохе тетка выдавала низкочастотную вибрацию, которая сменялась облегченным глубоким выдохом с надуванием щек. Иногда она замолкала, и помещение погружалось в желанную тишину, но секунды затишья были необходимы лишь для накопления новой энергии и образования турбулентного потока воздуха, который, как вихрь, вырывался из хрупкого тельца родственницы. От обаяния старушки не осталось и следа. Мендель привык к родительскому храпу, и он ему не сильно досаждал из соседней комнаты. Это было привычным шумовым фоном.

Вообще о крепком и здоровом сне в квартире Ватманов можно было только мечтать. Савелий категорически не признавал будильник и предпочитал каждое утро просыпаться под величавые звуки гимна. Ровно в шесть утра квартира вздрагивала от музыки. Членам семьи разрешалось уменьшить звук не раньше, чем пропоют:

После того как в квартиру подселили Александра Владимировича, первое время он пытался бороться с диктатом, приглушая громкость репродуктора еще с вечера, но Сава, как хороший хозяин, делал перед сном обход и проверял не только засов на двери, но и регулятор громкости репродуктора. Несмотря на то что сосед приводил массу аргументов, ссылаясь на творческий подъем в темное время суток и на необходимость поспать ранним утром, Сава не хотел понимать специфику жизнедеятельности творческой интеллигенции и крепко удерживал занятую им позицию. Он свято считал рисование несерьезным делом и не упускал случая напомнить о праздности существования всех людей искусства.

Один раз художник попытался взять реванш и даже сделал шаг в сторону защиты своего права на сон. Простояв за мольбертом всю ночь, он, обессиленный, рухнул в кровать. Уставшее тело требовало отдыха, но перевозбужденное воображение продолжало рисовать задуманный образ. Мысли роились в голове и сменяли одна другую с молниеносной быстротой, пока не наткнулись на тему «утро». Непреодолимое желание подольше поспать одержало победу. Александр Владимирович решительно встал и пошел на кухню выключать радио. Блаженство продолжалось не больше пяти минут. Ему представилось, как Савелий проспит, опоздает на работу, его выгонят с занимаемой должности и семья останется без зарплаты. Терзаемый совестью, он вернулся и снова включил репродуктор на полную мощность. В эту ночь сосед еще раз убедился в том, что не создан для скандалов, а гармония, о которой так много говорят в последнее время, никогда не спасет мир.

– Я, сынок, в своей жизни еще ни разу не проспал, – хвалился отец Менделю. – Скажи мне в пять часов проснуться – я проснусь. В три – и это пожалуйста. У меня, сынок, часы в голове заложены.

– Так и есть, – поддакивала Мирав, – у твоего отца в голове не только часы, но еще и арифмометр. Он на своей бензостанции за несколько секунд в уме все до последнего литра посчитает и сдаст смену в лучшем виде. Правда, Сава?

– Вот ты хоть и женщина, но рассуждаешь умно.

От приятных слов Мирав краснела и отмахивалась рукой, как от назойливой мухи. Муж редко ее хвалил, считая недалекой женщиной, частенько посмеивался и нарочито приводил в пример знакомых или родную сестру. В отличие от Мирав она всегда имела что сказать и с легкостью давала отпор любому. Не каждый мужчина позволял себе ругаться с хамоватым Савой, а Фира себе позволяла и делала это весьма успешно.

Ранним утром, когда первые солнечные лучи робко коснулись земли, а птицы начали веселый пересвист, Гала перестала храпеть. Она приоткрыла глаза и потянулась. От легкого движения ее тела панцирная сетка жалобно скрипнула, и звук от натянутой железяки тут же растворился в мягких объятиях пуховой перины.

– Ничего не изменилось со времен моего последнего приезда. Шторы, обои, гобеленовый коврик с оленем. Глазу отдохнуть не на чем. Вот только книг на этажерке прибавилось, а с ними и пыли. Надо уборку генеральную на днях затеять, – рассуждала тетка, заглядывая под кровать. – Посмотрите на него, спит сном младенца и нет ему дела до восхода солнца, пения птиц и нежного запаха цветов. Диагноз этому безмятежному состоянию – молодость.

При виде спящего племянника тетка разулыбалась, сердце ее наполнилось материнской любовью. Густые волнистые волосы Менделя выгодно подчеркивали его выразительные черты лица, а белая наволочка еще больше оттеняла загорелую кожу лица. Гала протянула руку, чтобы погладить племянника по голове, но остановила себя, боясь потревожить сладкий сон.

– Папашина шевелюра. Шикарная. Почему так мужчинам везет? – бурчала она, снимая с головы папильотки из тряпочек. – Тут с молодости мучаешься, ночей не спишь, поддерживая красоту, а у них все в лучшем виде с рождения. Именно из-за этого большинство мужчин – лентяи.

Тетка накинула на себя шелковый халат, осторожно перешагнула через спящего Менделя и на цыпочках вышла из комнаты. Вскипятив воду на керогазе, она заварила чай, который сама же и привезла в подарок семье Ватман, и уселась на старом венском стуле в галерее у входа в квартиру. Ничто так не ценила Гала в последнее время, как тишину раннего утра. Шум порта и стук трамвайных колес не принимались во внимание. Главное – тишина дворов, их некая первозданность и незасоренность пронзительными голосами разговаривающих друг с другом соседей. Это золотой час, когда солнце излучает мягкий, рассеянный свет, от которого привычные образы выглядят прекраснее и выразительнее. Удлиненные тени придают природе особенную утонченность, обнажая в ней даже мельчайшие детали и насыщая картину объемом и теплом. Блаженную негу прервало шарканье метлы.

– Доброго вам утречка, мадам, не знаю, как вас там… – беря под козырек, поздоровался дворник.

– Галина Борисовна. И вам доброе.

– Новая жиличка у Ватманов?

– Можно и так сказать.

– А пачпорт на прописку уже отдали?

– Нет еще.

– Непорядок. У нас город режимный, кого попало нельзя селить. Может, ви беглая или от работы отлыниваете.

– Я уже пенсионерка.

– Да ну! Тогда, мадам, примите от мине пару теплых слов для вашей сохранной внешности.

– Принимаю. Как вас там?..

– Захар Швыдкоруч, мадам, но для вас просто Захар.

– Оценила ваше расположение и с позволения покину вас.

– Жаль, ви мине так симпатично украшали утро. Ну тогда я прям щас пойду уборные мыть, а то золотарь обещал приехать дерьмо из ямы откачивать. Быстро скапливается. Ходют гадить кто попало, шлангом после них не смоешь. Надо будет на стене дома краской предложение написать «Во дворе туалета нету». А слово «нету» прям красными большими буквами. Да, чуть не забыл, передайте соседям, что сегодня машина мусор забирать не будет. Мои вам сожаления.

– Grand merci за заботу, – с улыбкой произнесла Гала и скрылась в дверном проеме.

Войдя в квартиру, Гала окончательно распрощалась с романтикой раннего утра. На кухне, под звуки радио, Сава принимал водные процедуры. Он напевал маршеобразную песню, раздувая намыленные щеки и фырча всякий раз, когда смывал с лица пену.

– Что, тетенька, никак проснулись уже?

– Возраст, голубчик. Хватает пары часов для сна. В мои года уже неприлично долго нежиться в постели. Доживете до моих лет и поймете, о чем я говорю.

– А я и сейчас уже понимаю. Утро дадено для активной деятельности, а не для прохлаждения в кроватях, как это делают некоторые несознательные личности, – ухмыляясь произнес Савелий, указывая на комнату соседа. – Спит сколько хочет.

– Вы про художника?

– Про него.

– Позвольте с вами не согласиться. Творчество – это особое состояние души, и оно неподвластно режиму дня. Другой уровень сознания, уважаемый родственник. Уж я-то знаю, о чем говорю.

– Действительно! Вы еще не видели его рисунков, а уже заступаетесь.

– Поживем – увидим.

– Поживите, тетенька, поживите, – снисходительно ответил Сава, вытираясь полотенцем.

После утренней суеты и завтрака квартира опустела. Невыспавшийся Мендель ушел в институт, Сава на заправку, а Мирав в детский санаторий, где работала еще до войны. Несмотря на безработицу, рабочих рук не хватало. Сотрудники, независимо от занимаемой должности, дружно восстанавливали разрушенные корпуса, которые во время оккупации использовались как конюшни. Врачам и медсестрам пришлось немало потрудиться, чтобы вновь превратить стойла в лечебно-оздоровительный комплекс. Агитационный плакат «Раскрепощенная женщина – строй социализм!», найденный на чердаке административного корпуса, пришелся как нельзя кстати. Несмотря на то что социализм был уже построен, плакат водрузили при входе на территорию санатория для поддержания трудового задора медицинских работников. Слова «строй» и «женщина» обрели былую силу и актуальность.

Каждый день Мирав возвращалась домой уставшая, но очень довольная. Труд на благо Родины не только воодушевлял, но и приносил материальный доход. К тому же ухаживать за детьми ей очень нравилось. Она гордилась своей работой и по значимости считала ее на одном уровне с врачебной деятельностью. Белый халат и косынка были тому прямым подтверждением. Дома за ужином она с удовольствием рассказывала о трудовых достижениях и общественно полезной нагрузке, без которой ни одно социалистическое учреждение не мыслило своего существования. Все это придавало ей уверенности в себе и делало более значимой не только в своих глазах, но и в глазах мужа.

– Они же загадят все, если не убирать, – ворчала Мирав. – Ладно ребятишки, что с них неразумных взять. А врачи чего делают? Зайдешь за дитем в кабинет после процедуры, а вокруг него бинты да йодовые ватки валяются. Подступиться нельзя от хламу. Инструменты хирургические по столу разбросаны, а им вроде как и не помеха такой беспорядок. Цоп рукой, не глядя, подрежут, что нужно, и в сторонку ножницы. Как они только без глаз нужные находят! Но самое поганое в этих врачах, при всем моем уважении к ним, – это высокомерие. Пройдут, поздороваются вежливо и даже почтительно кивнут. Именно в этом кивке сразу чувствуется, что не ровня ты им. Так и хочут показать, «кто ты, а кто они». Крикнут из кабинета, мол, Мирочка, уведите пациента, «спасибо» к просьбе прибавят, и все равно в каждом слове сквозит надменность, как ветер в приоткрытую форточку. А попробуй мы не выйти на работу? Погибнут в мусоре. Без главного врача можно прожить день-другой, а без санитарок и нянечек – никак невозможно. Пока они чай в кабинетах пьют круглыми сутками, мы же отдыха за смену не имеем. Как с утра начинаем, так вечером только позволяем себе присесть на край табуреточки. Даже после обеда, когда детки на террасах воздушные ванны принимают – мы в палатах убираемся. Потом полдник наступает, и все в обратном направлении. Круговорот каждый день. Вот на этом вращающемся круге санаторий и стоит. И кто там, скажите мине, пожалуйста, самый нужный? Что ни говори, а уход за больным – самая важная часть в выздоровлении.

– Соглашусь, – поддакивал Савелий. – Что было главным на фронте в госпиталях? Правильно – уход за бойцом. Соперируют его, и в палату долечиваться. А там уже нянечки выхаживают. Тяжелая работа, жена, но из-за твоей малограмотности на другую рассчитывать не приходится, – заканчивал разговор Сава, опуская Мирав с небес на грешную землю. – Учиться не хочешь, так хоть газеты для развития читай. В них, женщина, много полезной информации пишут для прогрессивной прослойки общества.

– Прям есть мине, когда этих букв разбирать. Вон как мелко слова печатают, – оправдывалась Мирав и переводила разговор на другую тему.

После завтрака Гала не спеша убрала грязную посуду и вышла во двор. Не успела она присесть, как из окна послышалось:

– Доброго вам утречка, Галочка! Как спалось на новом месте?

– Замечательно, Сара Моисеевна! Как в юности.

– Это большая редкость в наши годы, скажу я вам. Если я посплю крепко часа три, то, считай, ночь удалась.

– И то с каплями. Так?

– Совершенно верно. Огромное вам спасибо за проницательность. Заглянете к нам на чашку чая?

– С удовольствием, тем более что я нуждаюсь в помощи.

– Надеюсь не в физической?

– Что вы, совета мне вполне достаточно.

– Семочка! Семен, ставь чайник! Галина Борисовна идет к нам пить чай, а может, даже кофэ.

– Зачем громко кричать? Я тебя и так внимательно понял. Пока ты думала, я уже. Уже пошел.

– Обожаю тебя, несмотря на кучу недостатков.

– И я тоже, уважаемая Сара Моисеевна, обожаю вашего супруга, если позволите, – послышалось из коридора. – Сарочка, вам повезло. Столько лет счастливой жизни невозможно скрыть, как бы вы ни старались. Вы его любите, а он вас еще больше. И даже не смейте говорить обратное. Гала пока еще все видит и даже неплохо слышит.

– Галочка Борисовна, ваш приезд к нам – это глоток свежего воздуха. Как я соскучилась по приятному общению. Скажите, ну с кем, с кем в нашем дворе можно поговорить на интеллигентные темы?

– Сара, – одернул Семен жену.

– А что, я не права? Лучше доставай из серванта красивые чашки, только скатерть предварительно салфеткой застели. Как какой? С вышитыми маками и васильками, которую твоя мама нам на свадьбу дарила.

– Умоляю, не суетитесь из-за меня. С годами я стала проще смотреть на быт. Меня сейчас все больше волнуют вопросы гармонии души, и ее взаимодействие с телом.

– Вот, что я говорила! Вы только зашли в дом, а мне уже с вами совершенно интересно. Ну кто еще может так красиво сказать о всем, что нас окружает.

– Сарочка, я, собственно, по поводу красоты и зашла. Скажите, кого можно попросить помочь провести генеральную уборку в квартире? Может быть, у вас есть на примете простая чистоплотная женщина, готовая помочь за умеренную плату?

– Стало быть, свое прибытие к Ватманам вы решили ознаменовать героической разборкой хлама? – поинтересовался Семен.

– Раз уж я здесь, то должна взять на себя часть забот по дому. Мирав очень устает на работе. А с мужчин что взять? Саве дела нет до чистоты, а Мендель у них слишком умный, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Вы не в курсе, у него есть уже девушка?

– Я вас умоляю! Когда ему, если он книгу из рук не выпускает. Мальчик с головой в учебе, – пояснил Семен Григорьевич.

– Вот. Это еще одна проблема, которую мне предстоит решить. После наведения порядка в доме займусь счастьем ребенка.

– Галочка, вы святая женщина! Любите чай покрепче или с легкой желтизной?

– Я ароматный люблю.

Сара Моисеевна достала из посудного шкафа пеструю жестяную банку. Откинув цветную тисненую крышку, на которой красовалась надпись: «Чай торгового дома Сергей Васильевич Перлов», она зачерпнула пригоршню мелких коричневых брусочков.

– Позвольте полюбопытствовать, какой сорт выглядит так экзотично?

– Морковный, Галочка. Надеюсь, что вы не будете на нас в обиде? Хороший чай сейчас большая роскошь.

– Я понимаю и ничего не имею против. Морковный вполне пригоден для чаепития. Ну так что, есть у вас на примете помощница?

– Еще не знаю, но кажется, вам сейчас повезет. Сема, помоги мне встать.

Худощавый Семен мгновенно встрепенулся, словно ждал этой просьбы всю свою жизнь. Он элегантно поддержал жену за локоток, одновременно убирая из-под нее массивный мягкий стул, обитый китайским шелком. Сара величаво встала и направилась к окну.

– Добочка! Дебора Казимировна, вы еще спите или я помешала? Скажите, у вас есть на примете чистоплотная трудолюбивая женщина, согласная помочь убраться в жилом помещении? Галина Борисовна в квартире Ватманов хочет сделать красиво. Конечно, за деньги! Может быть, ви сами? Нет. А кто тогда? Косая Эмма? Большое спасибо и наслаждений вам на весь день!