Пусть танцуют белые медведи Старк Ульф
— Что — я? Вот уж нет!
Я не понимал, что он несет. Впервые в жизни я самостоятельно справился с заданием, а он обвиняет меня в списывании!
— Так ты еще и отпираешься? — возмутился Асп. — Ты что, меня идиотом считаешь?
Тут Пень не выдержал и прыснул. Видно, вспомнил, как Асп расхаживал с той бумажкой под подбородком. Его самого тогда в школе не было, но ему рассказали.
Я тоже рассмеялся. До меня дошло, что виной всему была моя затекшая шея.
— Да это просто шея немного на бок свернута, — объяснил я.
Асп метнул в мою сторону бешеный взгляд. Видно, решил, что я говорю о его голове.
— Я про мою шею, — уточнил я, — так уж вышло. Не могу ею пошевелить. Совсем затекла.
Пень и Данне просто со смеху покатились. И Фиффи стала им подхихикивать. Они бы еще и хлопать в ладоши принялись, дай им волю. Но не вышло.
— Вот я разберусь с этой контрольной! — пригрозил Асп.
Я почувствовал злость и досаду.
— Вы что, мне не верите? Не видите, как мне больно, когда я пытаюсь повернуть голову!
Со злости я повернул ее влево. Будь что будет. Меня пронзила боль.
— Ай-ай-ай! — завопил я хуже прежнего.
— Прекрати! — взбесился Асп.
— Извините, — сказала Габриелла. — Но достаточно сравнить его работу с Мортеновой, чтобы увидеть, списывал он или нет.
Она явно была довольна своей находчивостью. Наверняка решила отомстить мне за то, что я уселся на ее место.
— Вот-вот, проверьте! — согласился я. — Ой-ой!
Пришлось плестись за Аспом в учительскую. Ребята с надеждой смотрели нам вслед. Рыбная Тефтеля поднял вверх два пальца, показывая, что я одержал настоящую победу. А Пень, желая меня ободрить, пошевелил ушами.
Я шел рядом с Аспом. Учитель крепко прижимал к себе листочки с контрольными, словно боялся, что я выхвачу их и дам деру. Он не сказал ни слова, но вид у него был такой, словно он заранее все решил, даже не посмотрев в наши работы.
Учителя в учительской пили кофе. На каждой кружке было написано имя владельца: чтобы не мыть потом чужие. На столе красовался разрезанный кекс и пялился в потолок своим липким желтым оком.
Учителя покосились на нас. Психолог так перегнулся вперед, что едва не проколол указкой натренированные мускулы учителя физкультуры.
— Ну, что ты еще натворил? — спросил он, когда мы проходили мимо.
— Ничего.
Асп протащил меня в дальний угол. Там мы могли побыть один на один.
Он молча сел и погрузился в наши контрольные, сверял пример за примером, водя по странице шариковой ручкой с изгрызенным концом. Время от времени он делал маленькие пометки на полях и хмурился.
Наконец он откинулся на спинку стула.
«Тик-тик, тик-тик», — щелкала ручка под его большим пальцем. Я невольно вспомнил те будильники в универмаге. Того гляди она взорвется. Не хотел бы я при этом присутствовать. Убраться бы отсюда подобру-поздорову! Может, я бы еще успел спрятаться в том закутке, где они хранят карты. Втиснулся бы между Гренландией и Австралией и переждал бы там, пока про меня все забудут.
— Невероятно! — проговорил Асп. — Это, черт побери, невероятно!
Да он мне никогда не доверял! А уж на этот раз явно решил со мной разделаться! Но видок у него был какой-то странный.
— Все верно, — проговорил он тихо. — Ты все решил правильно!
Я сидел молча и смотрел на него, не поворачивая головы.
— Просто не верится! Ты не списывал у Мортена. Он справился хуже тебя.
— Это все из-за шеи, — попытался снова объяснить я.
— Я должен перед тобой извиниться, — сказал Асп с явным раскаяньем. — Но что я мог подумать? Не пойму, что с тобой случилось. Ты, выходит, изменился? Взялся за ум, так?
— Так.
— Я расскажу об этом всему классу, — заявил Асп. — О том, что я ошибся. И директору сообщу. Ну что, доволен теперь?
Я собирался ответить «да», но тут он на радостях решил похлопать меня по плечу.
— Ой-ой-ай! — завопил я.
— Извини! — пробормотал Асп.
У меня слезы брызнули из глаз, но я улыбался. Тут раздался звонок.
— Хочешь кексу? — предложил Асп.
— Да, спасибо, — кивнул я.
Я был как пьяный. Это уже слишком: я сидел в учительской, уплетал кекс и попивал малиновый сок, меж тем как все ребята ждали нас в классе.
Успех окрылил меня. Оставшуюся часть дня я просидел с дурацкой «правосторонней» улыбкой, от которой Мортен в конце концов совсем скис. Асп выполнил свое обещание: попросил у меня при всем классе прощения за то, что заподозрил меня в списывании.
Я стал героем дня.
Прилежные зубрилки косились на меня с восхищением. Асп поглядывал на меня как на чудо. А вся шайка во главе с Пнем смотрела на меня с еще большим уважением. Каким-то загадочным, им неведомым способом мне удалось провести Аспа!
— Ты что, подменил работы? — допытывалась Фиффи, улыбаясь своими вампирского цвета губами. — Небось, написал свое имя на его контрольной, а на своей — его, да? Ну ты молоток! Я бы до такого никогда не додумалась!
— Брось, — хмыкнул Данне. — Когда бы он успел? Неужели ты думаешь, что Асп их из рук выпускал? Нет. Слушай, а может, ты на прошлой неделе пробрался в учительскую и узнал задание? А потом попросил какого-нибудь посмышленее написать за тебя все от начала до конца. Признавайся!
Мальчишки долго ломали головы, пытаясь понять, как мне удалось выкрутиться. Единственное, чего они не могли предположить, — это то, что я сам все выучил.
Когда я им об этом сказал, они только посмеялись.
— Да он просто говорить не хочет! — хитро прищурился Рыбная Тефтеля.
В конце концов ребята разошлись. Остался только Пень.
— Как там Блэки? — спросил он.
— Нормально.
— Можно мне зайти посмотреть на него? Давненько я его не видел.
— Давай в другой раз.
— О’кей.
Он задумчиво посмотрел на меня. Но ничего не сказал. Я поднял с земли свой шикарный портфель и побрел домой.
Я пошел лесом, чтобы никому не попадаться на глаза. Да так было и короче. Тропинка заледенела и была вся в снегу и грязи, я вышел на опушку. Стояла оттепель, но я заметил лыжников, направлявшихся к берегу.
Когда я вошел в лес, то заметил синее пальто.
— Тина, подожди! — окликнул я.
— Ты куда? — спросила она, когда я ее догнал.
— Домой. А ты?
— К подруге.
Мы немного прошли вместе. Кроны сосен были все в снегу, они раскачивались над нами, словно тяжелые белые облака. Я насвистывал папину любимую мелодию «You’re a heartbreaker»[18]. Тина взяла меня за руку. Я не сводил с нее взгляда: она шла справа от меня, и у меня не было иного выхода. Иногда и она поглядывала: смотрю ли я на нее, и улыбалась, убедившись, что это так.
Непросто было идти, не глядя под ноги. То и дело попадались опасные камни и припорошенные снегом заледенелые корни.
— Ты тогда правду сказал? — вдруг спросила Тина.
— О чем?
Она выпустила мою руку. И в этот самый миг мои итальянские ботинки поскользнулись на корнях. Я ухватился за Тину, чтобы не упасть. Мы замерли друг напротив друга как раз под тем деревом, которое называют деревом Любви. На самом деле это были два дерева: их ветви переплелись так, что получились ворота.
— Я правда тебе нравлюсь?
Я не сразу сообразил, что она имеет в виду. Наконец до меня дошло! Это она вспомнила то, что я сказал про себя в тот снегопад, когда мы повстречали отца.
— Я не думал, что ты услышишь.
— А я услышала. — Тина подошла ближе. Мы целую вечность стояли и смотрели друг на друга. В кронах сосен свистел ветер, я чувствовал Тинино дыхание на своем раненом носу. Да пусть думает что хочет! Тина обняла меня, чтобы я опять не поскользнулся, и наши лица оказались совсем рядом.
Тут я услышал за спиной чьи-то приближающиеся шаги.
— Чем это вы занимаетесь!
Лолло! Тина отпрянула.
— Лолло! — пробормотал я.
— На тебя что, снова нашло? — съязвила Лолло.
— Ты о чем? — я почувствовал, что краснею.
— Поосторожнее с ним: он сам за себя не отвечает, — заявила она Тине.
— Почему?
— Да у него что-то с гормонами не в порядке.
— Как это — не в порядке?
— Ну, на него, бывает, находит, и он становится сам не свой, — объяснила Лолло. — Носится повсюду и всем налево и направо говорит, что их любит, а то и поцеловать пытается. Видела бы ты, какой он мне синяк оставил на груди!
— Лолло! — не выдержал я. — Ты у меня получишь!
— Слыхала! — сказала Лолло Тине и схватила меня под руку, словно медсестра, которой поручено увести больного.
— Пойдем-ка, Лассе, — проговорила она заботливым сестринским голосом. — А то я расскажу папе, что ты прячешь под кроватью.
Со стороны могло показаться, что у меня удар. Лицо горело, словно его поджарили.
Я не смел ей перечить: если я не стану плясать под ее дудку, она прямиком направится к Торстенсону и выложит все про Блэки. И тогда бедняге конец.
— Лассе, — окликнула Тина.
Но я молча плелся за Лолло.
Когда мы дошли до поворота на подъеме, я все же оглянулся. Это было непросто: мне показалось, что у меня голова вот-вот отвалится.
Но Тина уже исчезла.
Глава десятая
Меня называют занудным придурком, мы обедаем в доме дискобольши, а Элвис поет в ночи «Any day now»
Я посмотрел в окно.
Надо же: я и не заметил, что на березах на склоне лыжной горы распустились листочки, а на косогоре зазеленела молоденькая травка! Но кое-где еще попадались островки снега, и солнце изо всех сил старалось их растопить. Как-никак уже середина апреля. Немало недель прошло с того дня, когда я сидел в учительской и уплетал кекс, запивая малиновым соком. Тогда я в первый раз показал, на что способен. И в тот же день я едва не поцеловал Тину.
С тех пор я никого не целовал.
Это было безрадостное время.
Тина избегала меня. Стоило мне оказаться поблизости, она сразу отворачивалась. Кажется, даже Пень заметил, как я страдаю, и стал всячески пытаться подбодрить меня. Зазывал в кондитерскую поиграть во флиппер или предлагал сгонять в город в зоомагазин, где продавали пираний. Но меня ничто не радовало. Пару раз я таскался с ним играть на автоматах, но не набирал и половины своего обычного счета.
— Да что с тобой стряслось? — допытывался Пень.
— Ничего.
— Петрушка какая-то! Выкладывай, Лассе!
— Просто я стараюсь хорошо учиться, — буркнул я, — и мне некогда шляться по городу или торчать в кафе. Ясно тебе?
Пень посмотрел на меня так, словно я серьезно повредился мозгами и несу несусветную чушь.
— Я так и знал, что дело нечисто! — вздохнул он. — Черт!
На самом деле я просто решил доказать, что такие, как я и он, Рыбная Тефтеля и отец, ничем не хуже других. Но Пень и так в этом не сомневался.
Теперь я старался держаться в сторонке на школьном дворе. Стоял в своих новеньких шикарных тряпках, которые, впрочем, теперь были и не такие уж новые, уткнувшись носом в какой-нибудь учебник, и исподтишка следил за Тиной.
Я отвел взгляд от берез и посмотрел на Аспа.
Похоже, он не на шутку огорчен. У него это отлично получалось — выглядеть огорченным. Даже штаны на заднице печально обвисли.
— Ты не приготовил уроки. Так?
Его взгляд скользнул по мне и остановился на компании у меня за спиной.
— Так что, Петер, — сказал он и посмотрел на Пня, — может, мы лучше спросим Лассе?
— Вот-вот, правильно, — хмыкнул Пень. — Он-то уж точно ответит!
Было ясно, что он бы с радостью утопил Аспа и меня, да и всю школу в придачу, в одной из тех испанских рек, про которые у него допытывался учитель.
— Посмотрим, — сказал Асп.
И я начал перечислять.
— Эбро, Миньо, Дуэро, Тахо, Гвадиана, Гвадалквивир, Сегуро, Хукар, Гвадалавиар.
После каждого названия в животе поднималось радостное ликование. Это случалось всякий раз. Я ничего не мог с собой поделать, хоть и понимал, что лучше бы мне не выпендриваться. И я сам различал эти самодовольные нотки в моем голосе, а уж Пня они наверняка бесили.
Я перечислил их все, даже самые крошечные пустяковые речушки, которые никто не просил запоминать. Этому я научился у Торстенсона. Учителя просто балдели, если ученик запоминал то, что запоминать было необязательно. За это время я многому научился у Торстенсона.
Я теперь знал, какие вопросы задают на контрольных. И научился с беззаботным и безразличным видом отвечать на простенькие вопросы. А потом выдавал что-нибудь этакое, чего не было в учебнике, а мы отыскали в многочисленных Торстенсоновых справочниках.
Я видел по глазам Аспа, как он все набавляет и набавляет мне очки. Я ходил теперь у него в любимчиках. Конечно, некоторые ребята учились получше меня. Но они-то не были прежде таким безнадежным.
Это казалось Аспу настоящим чудом. И он представлял себя самого в роли Великого Мага. Ему достаточно было воздеть палец в воздух и призвать меня к ответу, и я тут же выскакивал, словно дрессированный кролик из шляпы. И он души не чаял в этом кролике.
— Что скажешь, Петер? — спросил он. — Вот так и тебе следует отвечать!
— Зачем?
— Если бы ты старался, то мог бы учиться не хуже.
— Я? — икнул Пень.
— Вот именно, — подтвердил Асп. — Ничего в этом нет невозможного, знаешь.
— Как Лассе? — удивился Пень.
— Да, если постараешься.
— И стану таким, как он?
— Конечно. Надо только потрудиться.
— Да ни за что на свете! — прошипел Пень.
Но Асп не сдавался. Раз ему удалось наставить меня на путь истинный, он и Пня перевоспитает.
— Сможешь, если по-настоящему захочешь.
На миг повисло молчание. Это было нестерпимо: Асп расплылся в радушной улыбке, словно вожак скаутов, остальные лишь моргали и помалкивали. В тишине отдавались эхом названия испанских рек, которые я только что отбарабанил. Мне хотелось сквозь землю провалиться.
— Так что скажешь? — спросил наконец Асп.
Тогда Пень встал.
— Вы что, не понимаете, что ли? Не хочу я быть, как он! Ни за что в жизни! Не хочу быть таким занудным придурком!
— Что ты несешь? — возмутился Асп.
В его крошечной черепушке не укладывалось, что не все мечтают быть юными дарованиями. Уши его покраснели, и мои тоже.
— Да он еще хуже Габриеллы! — не унимался Пень.
Он произнес это тихим скорбным голосом, словно ему было горько признавать это. Я понимал, что он прав. И Фиффи, и Данне, и Рыбная Тефтеля тоже понимали это. А уж Тина и подавно.
Только Асп никак не мог этого уразуметь.
— Пойди-ка лучше погуляй и успокойся, — сказал наконец учитель.
Но Пень и сам уже направился к двери. На этот раз он не опрокидывал парты на своем пути, как поступал прежде, а шел тихо и торжественно, держа бейсболку в руке и перебросив через плечо черную кожаную куртку. Выражение его лица было серьезным.
Он остановился у моей парты.
— Пойдем, — прошептал он.
Он хотел дать мне последний шанс доказать, что я не Габриелла. Он все еще надеялся, что я вот сейчас у всех на глазах швырну очки прямо в доску, встану и последую за ним — в свободную дикую жизнь, которая ждет нас за распахнутой дверью.
Пень слегка кивнул мне в сторону двери. Я покачал головой.
И он ушел.
В дверях он обернулся и, натягивая бейсболку, в последний раз посмотрел мне в глаза.
— Знаешь, Лассе, — сказал он. — Верни мне Блэки. Не хочу, чтобы он у тебя жил!
И Пень захлопнул дверь, чтобы все, что он сказал, осталось в классе. В воздухе повисла меловая пыль. Асп сунул в рот жвачку без сахара и велел нам подсчитать, сколько осадков выпадает за год в Валенсии.
Я чувствовал себя абсолютно вымотанным.
Итальянские ботинки впитывали талый снег, а я стоял на самом солнцепеке и смотрел, как, весело посмеиваясь, расходятся по домам ребята. Я остался один. Мне было не до смеха. Пора уже было торопиться домой, а я все стоял и смотрел, прищурившись, на сверкающие лужи. Что мне делать дома? Торстенсон еще пару часов будет занят. А мама уехала в город делать прическу, потому что вечером мы собрались в гости. Перспектива остаться один на один с Лолло меня не прельщала. Вечно от нее не знаешь, чего ожидать!
Возле столовой я заметил Тину. Она шла за руку с Гитан, и ее светлые волосы блестели на солнце. Хоть я и понимал, что веду себя по-дурацки, но все же не удержался и помахал ей. Я скучал по тем прогулкам, когда мы брели рядом и не знали, что сказать. Не пойму, что она нашла в этой лыбящейся дуре? Чего она к ней так прицепилась!
Тина сделала вид, что не замечает меня.
А Габриелла, наоборот, принялась мне махать. Она шла следом за Тиной и Гитан и, видно, решила, что это я ей подаю сигналы. Расплывшись в ужасной улыбке, такой же идиотской, как и ее розовая шапка, Габриелла широкими кенгуриными прыжками направилась в мою сторону.
— Приветик! — крикнула она своим визгливым голосом, так что я вздрогнул.
Я поскорее наклонился и сделал вид, что завязываю шнурки. Вот уж с кем у меня не было охоты сейчас разговаривать! Я ведь просто хотел немного постоять и посмотреть, не объявится ли Пень.
Когда я наконец выпрямился, то встретился с белесыми глазами Габриеллы, сотней веснушек и парой улыбающихся губ.
— Приветик, — пробормотал я.
— Ждешь кого?
— He-а. Так просто стою.
— Ясно.
— Ты что, рассердился?
— С какой стати? — я старался говорить как можно беззаботнее.
— Ну, на то, что он сказал.
— Кто?
— Пень, — фыркнула она. — Вот придурок, верно?
— Еще какой!
— Так тебе все равно?
— Да плевать я на него хотел! — соврал я и сразу вспомнил, как нам было хорошо вместе. Мне и Пню. Вспомнил, как мы запихивали картошку в выхлопные трубы автомобилей, как кидали хлопушки в почтовые ящики, вспомнил наши вечные экспедиции по магазинам и полеты в космос на лифтах высотных домов.
Теперь с этим покончено. Вместо всего этого мне досталась лягушачья лапка Габриеллы. Она ухватила меня за руку.
— Ага, и я на него плевать хотела, — поддакнула она с таким видом, словно сунула в рот что-то запретное и соблазнительное.
— Хочешь, пойдем ко мне домой, можем вместе историю учить.
Вот уж заманчивое предложеньице!
— Очень жаль, — сказал я, — но мы идем в гости. Нас пригласили к директору.
— Ого! Ну, тогда в другой раз.
— Там видно будет, — сказал я и попытался высвободиться из ее хватки.
Наши руки дергались вверх и вниз, и я заметил, что Тина и Гитан косятся на нас. Наверняка Тина растолковывала подружке про мои гормоны. Еще секунда, и Гитан начнет ржать как ненормальная, подумал я. Так и вышло.
— Ну, мне пора! — буркнул я и потянул руку. — Жаль, что ты не можешь пойти со мной.
— Жаль! Вот облом! — сказала Габриелла и улыбнулась.
И я припустил что было духу.
У гимнастического зала я чуть не угодил под голубой гоночный велосипед Фредде, на багажнике у него лежал учебник по истории. Он-то, поди, не упустит свой шанс пойти к Габриелле домой позубрить даты, вон как вытаращился на ее беретку!
Я с завистью посмотрел ему вслед.
О таком велике я всегда мечтал.
Вечернее солнце, словно задница павиана, переливалось всеми оттенками красного.
Директор жил неподалеку от Манежа. Я любил гулять в тех местах, когда был маленький, там всегда было полным-полно девчонок. Мне нравился запах лошадей и выражение их морд.
Мы шли по Висмарсвэген через Хемскуген. Мама не хотела повстречать отца. И Торстенсон тоже. Он с Лолло ушел раньше нас. А мы с мамой следом. С тех пор как переехали к Торстенсонам, мы не так-то часто бывали вдвоем — я и мама. Чаще я оставался с Торстенсоном.
Я зажмурил глаза и позволил маме вести меня. Это была такая игра: когда я был маленьким, мы играли в нее втроем, если шли куда-нибудь вечером, — папа, мама и я.
— Осторожнее — край тротуара, — предупреждала время от времени мама.
А так она молчала. В темноте я слышал, как распевает в чьем-то саду черный дрозд, а на другом краю леса грохочут поезда.
Когда закроешь глаза, все звуки слышны четче. И запахи кажутся сильнее. Аромат маминых духов смешивался с запахом сожженной листвы и сигарет Торстенсона.
Запахло лошадьми, значит, мы добрались до директорского дома.
— Боже! — пробормотала жена директора, когда мы гуськом вошли в их квартиру. — Трудно поверить, что это тот же самый мальчик!
Она не видела меня с того самого дня, когда я напился и боднул ее своей коротко остриженной черепушкой. Теперь я от этого воздержался. На мне уже не было моей старой футболки с Элвисом. Я вырядился в пиджак и был тщательно причесан.
— И правда, — согласился директор, разглядывая меня.