Кости Келлерман Джонатан
— Диссонанс с чем?
— С мистером Хаком.
— Так ты знаешь его?
— Это слишком сильное слово. Я однажды встречалась с ним. Но этого достаточно, чтобы я считала его героем.
Ей принесли тарелку прозрачной, словно целлофан, лапши и соевой курятины. Натали сделал несколько глотков, потеребила кольцо с бриллиантом на пальце — крупный квадратный камень. Ювелирные украшения меня не особо интересовали, но огромная жемчужина Альмы Рейнольдс заставила меня обращать внимание на такие вещи.
— Мы встретились с ним десять лет назад. Мне как раз до смерти надоели пациенты, и я взяла ночные смены, чтобы пореже встречаться с людьми. Примерно в три часа ночи меня позвала медсестра из приемного покоя. Кто-то принес окровавленного младенца. Сначала все думали, что это будет просто как в фильме ужасов, но когда бедняжку помыли, оказалось, то никаких ран нет, даже булавочного укола. Маленькая девочка семи месяцев от роду. Она замерзла и была неспокойна, но в остальном с ней все было хорошо.
Натали подцепила кусочек тофу.
— Добрым самаритянином, который ее принес, оказался ваш знакомый, мистер Хак. Он не назвал свое имя, но я уверена, что это он, такое лицо трудно забыть. Он был истощен, едва стоял на ногах, состояние у него было ужасное. Я не могла не отметить, что у него явно было какое-то повреждение головного мозга — возможно, давняя закрытая ЧМТ или микроинсульт.
— Искривленные губы, — кивнул я.
— Да, — отозвалась Натали, изображая букву V из пальцев. — Я знала, что это он. Походка у него была нетвердая, так что медсестра сперва решила, что Хак пьян, и боялась, что он уронит ребенка. Ребенок кричал, был весь в крови — сцена та еще. В новостях сказали, что Хак представляет для вас интерес в связи с убийствами. Что это значит?
— Это значит, что полицейский департамент в сомнениях.
— Почему?
— Все слишком сложно, Натали.
Она посмотрела на меня долгим взглядом.
— Честный ответ. Но между нами: его подозревают в этих убийствах?
Я кивнул.
— Ого! — произнесла она. — Должна сказать тебе, Алекс, я не почувствовала тогда в нем ничего зловещего. Он нервничал, был напряжен, возможно, напуган еще сильнее, чем девочка. Он сказал, что нашел ее на тротуаре, когда вышел пройтись: услышал крик и решил, что это раненое животное. Когда он увидел, что это младенец, то сразу схватил ее и отнес к нам. Это добрые две мили, от Силверлейк до Восточного Голливуда, холодной ночью. Он снял свою куртку, чтобы закутать ребенка, и остался в футболке и дешевых клетчатых штанах — забавно, какие вещи запоминаются… Вероятно, купил их в секонд-хенде, они были подпоясаны веревкой. И зубы у него клацали от холода.
— А почему он не позвонил в «девять-один-один»?
— Может быть, решил, что доберется до нас быстрее, не знаю.
Или понимал, что, рассказав такую историю, немедленно попадет под подозрение…
— Напугал ли он нас вначале? — продолжала Натали. — Конечно. Он сам был весь в крови, словно в одном из тех отвратительных фильмов, которые так любят мои мальчишки. Мы не хотели причинять ему вреда, но пытались задержать его до прибытия полиции. Когда он увидел, что с ребенком все в порядке, то вылетел на улицу мимо нашего охранника. Ну, ты помнишь, какой у нас охранник.
— Старый, слабый, ленивый, подслеповатый.
— И это еще мягко сказано. Кроме того, полиция приехала очень нескоро, а мы все заняты были младенцем. Теперь, когда я вспоминаю об этом, меня это действительно беспокоит. Что, если Хак на самом деле маньяк-убийца?
— А откуда ты знаешь, что нет?
— Потому что дело было закрыто сразу же. Это официальный термин, верно? Закрыто, не распутано.
— Ты неплохо в этом разбираешься, Натали.
— Чарли любит детективные сериалы.
— Каким образом закрыли дело?
— Мы направили полицию туда, где, по словам Хака, он нашел ребенка. Они обнаружили кровавый след, прошли по нему и наткнулись на тело, лежащее в кустах. Это оказалась мать младенца, семнадцатилетняя девушка по имени Бренди Лоринг. Она жила в нескольких кварталах оттуда вместе с матерью-алкоголичкой, отчимом и единоутробными и сводными братьями и сестрами. Девочку звали Брендин, уменьшительное от «Бренди», я полагаю. Семья знала, кто убил девушку: ее бывший парень, тоже юный, всего на год старше нее. Очевидно, она порвала с ним перед рождением дочери, и он преследовал ее. Едва полицейские явились к нему домой, он раскололся и сознался, что забил ее до смерти. Это доказывали ободранные костяшки его пальцев и сломанное запястье; к тому же на лице, шее и груди Бренди нашли его кровь. Когда копы спросили, почему он оставил ребенка там, прямо на тротуаре, парень лишь тупо посмотрел на них. Дескать, «ой, я совсем об этом забыл».
— Кто сообщил тебе эти подробности?
— Детектив, который занимался бумажной работой. Так он сам это называл. «Я делаю бумажную работу, док, Шерлокам Холмсам не до того».
— Ты помнишь его фамилию?
— Лейбовиц, — ответила она. — Детектив-еврей, кто бы мог подумать.
Перед тем как попрощаться, я спросил, нравится ли ее сыну в Винуордской школе.
— Интересное место, — сказала Натали.
— В каком смысле — интересное?
— На самом деле это две школы — в социологическом аспекте. Умные богатые детки и не особо умные очень богатые детки.
— Я чувствую в этом нечто общее.
— Плата за обучение размером в сорок тысяч — вот это «общее», Алекс. Чарли считает, что это нелепо, и я, видимо, тоже. А в какую группу попадает Джеррод, зависит от того, в какой день ты меня об этом спросишь. Ты же знаешь подростков — никакого контроля за импульсивными побуждениями; посмотри, что стало с несчастной Бренди Лоринг. Я бы не против отправить Джеррода в общеобразовательную школу, и Чарли тоже очень этого хотел. Но наш принц возжелал войти в университетскую бейсбольную команду, а в общеобразовательной школе он не набрал бы нужных баллов. Полагаю, это делает его одним из категории умных деток. Он знает свои пределы.
Я позвонил в Голливудское подразделение и спросил детектива Лейбовица. Служащий никогда не слышал о таком, равно как и дежурный офицер.
— Тогда позовите детектива Коннор.
— Ее сейчас нет.
Я набрал номер мобильника Петры. Она сообщила:
— Барри Лейбовиц уволился вскоре после того, как я пришла туда работать. И нет, между этими событиями нет никакой связи. Барри было уже за шестьдесят.
Я засмеялся.
— Ты не знаешь, где его найти?
— Извини, нет. Можно спросить, зачем он тебе?
Я рассказал ей о младенце, спасенном Трэвисом Хаком.
— Ваш преступник совершил доброе дело? — хмыкнула она. — Тед Банди работал на «горячей линии» для самоубийц.
— Это ни черта не значит, — заявил Майло. — Деннис Рейдер[27] был президентом церковной конгрегации.
— Именно об этом я и подумал, док, когда она позвонила, — сказал Мо Рид. — Я собирался передать тебе, но погряз в работе, просматривая записи по пассажирам поездов и автобусов и проверяя договоры на найм автомобилей.
— Значит, сомнений в том, что мать ребенка убил ее бойфренд, нет? — спросил Майло.
— Так детектив Лейбовиц сказал доктору Ротман, — ответил я.
— Лейбовиц… не знаю такого.
— Он ушел в отставку сразу после того, как Петру направили в Голливудское подразделение. Я собирался поискать его, но если ты считаешь, что это пустая трата времени, то не буду.
— И какой в этом смысл?
— Если Лейбовиц в ходе следствия сумел найти Хака и расспросить его, это могло бы позволить нам узнать кое-что о личности Хака.
— Лично я хотел бы узнать, почему Хак гулял по темной пустынной улице в Силверлейке в три часа ночи, но так и быть, действуй, — промолвил Рид. Мы знаем, что именно в это время суток он снимает уличных девиц. Может быть, когда не может никого подцепить, то подглядывает за людьми в окна или что-нибудь похуже…
— По крайней мере, мы знаем, где он был десять лет назад, — отметил Майло. — Бродяга, без социальной страховки, так что ставлю десять к одному — он зарабатывал на жизнь чем-то незаконным. Посмотрим, что нам дадут записи относительно уличных грабежей за тот период, особенно в Восточном Голливуде и Силверлейке. Я займусь этим, Моисей, а ты продолжай работать с транспортными записями и принимать звонки.
— Так точно.
— Хак сказал, что принес ребенка в госпиталь пешком, — напомнил я. — Если это правда, следовательно, у него не было машины. А это значит, что он мог жить недалеко от того места, где нашел девочку.
— Он ищет развлечений на бульварах, а потом уползает в какую-нибудь нору в холмах, — предположил Рид.
— Может, и так, — согласился Майло, — но не кидайся прочесывать бульвары. Там не осталось уже никого, кто ошивался там десять лет назад. А вот те, кто живет по соседству, — другое дело. Если скататься туда, где был найден младенец, возможно, мы обнаружим кого-то, кто помнит Хака.
— Или еще лучше, — подхватил я, — найдем самого Хака, вернувшегося в прежнее укрытие.
Майло задумчиво пожевал губу.
— Дом там, где сердце, а?
— Обратно в прежнюю зону комфорта, — кивнул Рид. — Может звучать заманчиво, если ты прячешься от полиции.
Глава 29
Тело Бренди Лоринг было найдено на Апаш-стрит, поблизости от западной окраины Силверлейка, в четырех кварталах к северу от Сансет-Стрип, вверх по холму.
Район был застроен в основном хлипкими каркасными домами, некоторые из которых были не больше сарая, а более крупные строения поделены на отдельные квартирки, сдаваемые в аренду. Точка, где, по словам Трэвиса Хака, лежала маленькая Брендин, располагалась на тротуаре, покрытом трещинами и буграми; корни гигантского баньяна постепенно взламывали старый асфальт.
Полтора часа мы стучались во все двери вверх и вниз по Апаш-стрит, встречая лишь недоумевающие взгляды и заверения в полном неведении — в основном на испанском языке. Женщина по имени Марибелла Олмос, старая и морщинистая, но сохранившая ясный ум, вспомнила тот давний инцидент.
— Младенец, — сказала она. — Это сделал добрый человек. Смелый.
— Вы знали его, мэм?
— Хотела бы знать. Он очень смелый.
— Потому что спас ребенка?
— Спас ребенка, отнес к врачу. А кругом разъезжают бандиты, стреляют… Сейчас стало лучше, но тогда было так. Герой.
— Бандиты разъезжали по улицам в три часа ночи?
— Когда хотели. Иногда я спала и слышала выстрелы. Сейчас стало лучше. Вы хорошо работаете.
Схватив ладонь Майло, она прижала ее к своим морщинистым губам.
Это был один из тех немногих случаев, когда я видел его застигнутым врасплох.
— Спасибо, мэм.
Марибелла Олмос выпустила его руку и подмигнула.
— Поцеловала бы вас прямо в губы, но не хочу, чтобы ваша жена ревновала.
Следующий пункт: последний известный нам адрес матери и отчима Бренди Лоринг.
Анита и Лоуренс Брейкл когда-то жили в розовом двухэтажном доме довоенной постройки, поделенном на четыре квартиры. Но никто из нынешних обитателей квартала даже не слыхал об этом семействе, о смерти Бренди и о спасении младенца.
Остаток дня мы потратили на то, что разъезжали по всему Силверлейку и показывали фотографию Хака людям, которые могли бы помнить его, — в основном ориентируясь на возраст.
Пустые взгляды, отрицательное покачивание головами. Чтобы запить поражение, Майло остановился возле уличного лотка-тележки и купил два стакана тамариндовой газировки со льдом. На тротуаре стояли и другие торговцы — в основном выставив прямо на землю корзины с разного рода одеждой. Майло с интересом окинул взглядом незаконную ярмарку и жадно выпил газировку. Мимо, подскакивая на выбоинах и колдобинах, проезжали машины.
Усевшись обратно в автомобиль, он сказал:
— Все равно надежды было мало. Если по-прежнему хочешь найти Лейбовица, то вперед. Я возвращаюсь в офис, расширю область поиска по недвижимости на соседние округа — просто на тот случай, если Хак ухитрился-таки уехать куда-нибудь. А еще подниму старые материалы по грабежам в Голливуде. Может быть, найду чью-нибудь отрезанную руку.
— О Вандерах ничего не слышно?
— Пока нет, и Бадди Уэйр продолжает звонить, постепенно впадая в истерику.
— Юрист, которому есть дело до клиентов, — отметил я.
Майло фыркнул:
— Куча оплаченных часов, спущенных в канализацию.
Тридцать секунд поиска в интернете выдали нам фотографию Барри Лейбовица в компании трех других мужчин; снимок был сделан на благотворительном любительско-профессиональном турнире по гольфу в прошлом году. Гольф-клуб «Три оливы» на курорте «Лейжер лайф» в Палм-Спрингс.
Пустыня может показаться копу в отставке вполне подходящим местом для проживания. Я увеличил групповое фото. Барри Лейбовиц оказался седовласым мужчиной с усами, как раз подходящего под описание возраста; на снимке он стоял во втором ряду. Дальнейший веб-сёрфинг дал отрывок из клубного бюллетеня с краткими биографиями четырех игроков-любителей, вышедших на первые места. Два стоматолога, один бухгалтер и «детектив Лейбовиц, бывший служитель закона. Ныне он охотится за призами, а не за преступниками».
Я позвонил в «Три Оливы», назвав свое настоящее имя и должность, но выдав придуманную историю о том, что звоню якобы по поручению Западного педиатрического центра, поскольку руководство больницы разыскивает актуальные контакты мистера Лейбовица.
— Приз, который он завоевал на нашем недавнем турнире «Девять лунок в пользу детей», был отправлен по почте, но вернулся невостребованным, и мы очень хотели бы передать ему этот приз.
В худшем случае секретарь клуба что-то заподозрит, свяжется с больницей и узнает, что я действительно числюсь среди персонала, но что никакого приза не существует.
— Минутку, доктор, — произнесла секретарша.
Отставной детектив третьего ранга Барри З. Лейбовиц отнюдь не наслаждался пустынным воздухом.
Он жил в двухкомнатной квартире на Пико к западу от Бевервиль-драйв. Я позвонил туда, никто не ответил, но я все равно поехал по указанному адресу.
Квартира Лейбовица располагалась в огороженном жилом комплексе под названием «Хиллсайд-Манор». Не очень-то крутое местечко — всего лишь сотня ярдов подъездной дороги, вдоль которой выстроились дома-коробки песчаного цвета; однако с юга жилой комплекс граничил с роскошным полем окружного клуба «Хиллкрест» на восемнадцать лунок.
Соседство с клубом отлично соответствовало увлечениям Лейбовица, однако я сомневался, что отставной детектив в состоянии платить тамошние членские взносы.
Под домофоном справа от ворот висел список из тридцати фамилий жильцов. Я набрал код, указанный напротив фамилии Лейбовица. Низкий голос ответил:
— Да?
Я начал объяснять, кто я такой.
— Вы хотите меня нанять?
— Не совсем. Я работаю с детективом Стёрджисом. Дело касается Трэвиса Хака…
— Подождите немного.
Пять минут спустя на западной стороне обсаженной деревьями улицы появился мужчина, которого я видел на фото; он был одет в рубашку-поло золотистого цвета, черные льняные брюки и сандалии. Мужчина был выше и крепче, чем мне показалось по фотографии; его торс, напоминающий бочку, опирался на короткие мощные ноги. Седые волосы Лейбовица уже сильно поредели, однако навощенные усы оставались густыми. Вид у него был забавный; отставной детектив напоминал бодрого типа с моноклем из «Монополии».
Когда он подошел к воротам, я показал свое удостоверение консультанта.
— И что вы этим хотите сказать?
— Показать свои честные намерения.
— Я только что позвонил Стёрджису. — Створка ворот отъехала в сторону. — Я слышал о нем, но никогда с ним не работал. Это может быть интересным.
— У него бывают интересные дела.
Лейбовиц изучающе посмотрел на меня.
— Конечно. Именно это я и имел в виду.
Безупречно чистая, почти стерильная квартира располагалась на втором этаже в задней части дома. В углу стояли две кожаные сумки с клюшками для гольфа. В передвижном баре виднелись бутылки с выдержанным виски и первоклассным джином. Больше десятка призов за гольф красовались на полке вместе с книгами в мягких обложках. В основном детективными романами.
Лейбовиц увидел, что я смотрю на них, и усмехнулся.
— Думаете, что я отдыхаю так же, как работал? В реальном мире мы вычисляем максимум шестьдесят-семьдесят процентов преступников. Это творческие люди — все сто процентов. Хотите что-нибудь выпить?
— Нет, спасибо.
— Я налью себе шестнадцатилетний «Макаллан». Вы точно не хотите?
— Вы меня убедили.
Лейбовиц снова хмыкнул.
— Гибкость мышления — свойство умного человека.
Взяв с нижней полки бара пару старомодных стаканов, он посмотрел их на просвет, отнес на кухню, вымыл, высушил, снова осмотрел и повторил ритуал.
В просвет между кронами сосен из кухонного окна был виден кусочек великолепного зеленого поля. На вершине пологого холма фигура в белом, похоже, загоняла мяч в лунку.
— Прекрасный вид, верно? — заметил Лейбовиц. — Я как тот мифический персонаж — Тантал. Все блага на расстоянии вытянутой руки, но не достать.
— Парк Ранчо не так далеко, — отозвался я.
— Вы играете?
— Нет. Я просто знаю про Ранчо. После того, как О. Джея[28] судили в первый раз, он играл на общедоступных полях.
Лейбовиц рассмеялся.
— О. Джей Симпсон… Слава богу, я никогда с ним не встречался.
Он разлил напиток по стаканам и устроился в кресле с подставкой для ног. Первую половину своей порции детектив пил мелкими медленными глотками, а остаток прикончил одним махом.
— Шотландцы знают толк в выпивке… Итак, вы хотите узнать про Эдди Хакстадтера — это имя он использовал в ту пору. В рамках того дела, которое вел я, он выступал как один из хороших парней, особенно учитывая обстоятельства его тогдашней жизни.
— И что это были за обстоятельства?
— Он был бомжом. То есть, прошу прощения, «лицом без определенного места жительства, о котором нельзя судить по общим меркам». — Рассмеявшись, Лейбовиц потянулся к бару и налил себе еще на палец виски. — Правду говоря, доктор, я и не сужу. Теперь уже нет. После того, как уходишь с работы, начинаешь смотреть на все под другим углом. Как со Стёрджисом. Когда начинал работать, я ни за что не согласился бы сотрудничать с таким, как он. А теперь? Он справляется со своим делом? И кого волнует его частная жизнь? — Он пристально посмотрел на меня. — Если вас обижают мои слова, ничего не поделаешь.
— Я не в обиде. Итак, Хакстадтер скрылся с места действия. Как вы его нашли?
— Благодаря своей гениальности. — Снова смех. — Не совсем. В больнице мне дали его описание, я передал это описание патрульным, и пара наших копов, работавших на бульваре, сразу узнали его. Эдди был просто уличным бродягой. Мы нашли его на следующий же день.
— Он околачивался в Голливуде?
— Обычно слонялся возле Китайского театра и дальше, возле театра «Пантэйджес». Видимо, там, где бывали туристы. Волосы у него были длинные, в носу пирсинг, прочая фриковатость… Так их тогда называли — уже не хиппи, а фриками.
— Патрульные узнали его потому, что арестовывали раньше?
— Нет, он же был бомжом. Просто у него была характерная внешность — кривой рот, да и хромота… — Лейбовиц скривил губы, подражая выражению лица Хака; усы сместились следом. — Они привели его ко мне, я расспросил его, он выдал ту же самую историю, что и медсестрам в больнице, но к тому времени от нее все равно не было прока. Дело было закрыто ввиду немедленного признания со стороны преступника — молодого хрена по имени Гибсон Деполь. Гибби. — Лейбовиц произнес это прозвище с явным презрением и снова пригубил напиток. — И все же, раз уж патрульные постарались отыскать и доставить Эдди, я не хотел, чтобы они чувствовали, будто их труды были напрасными. Я сам когда-то ездил на патрулирование, десять лет в Ван-Найсе, потом четыре года в Вест-Вэлли, прежде чем решил работать этим… — он постучал себя согнутым пальцем по лбу, — …а не этим. — Точно такое же постукивание по бицепсу.
Подняв стакан повыше, детектив точно так же залпом допил и вторую порцию виски.
— Когда-то я жил в Вэлли, когда моя жена еще была жива… Вкусное пойло, его выдерживают в бочках из древесины вишни. Вам не нравится?
Я выпил, наслаждаясь вкусом, а затем ощущением жара в пищеводе.
— Очень нравится.
— Хакстадтер действительно стал преступником? — спросил Лейбовиц. — Стёрджис сказал мне об этом, и я расстроился. Я совершенно упустил это из виду.
— Вы не слышали об этом в новостях?
— Нет, никогда не смотрю эту чушь. Жизнь слишком коротка. У меня в спальне девятнадцатидюймовая «плазма», но я смотрю только спортивные передачи.
— Значит, Хакстадтер не выглядел склонным к насилию?
— Нет, однако я не особо долго с ним общался, да и психоаналитика — не мой конек.
— И все же вы удивлены.
— Я всегда удивляюсь, — ответил Лейбовиц. — Это помогает сохранить молодость. Гибкость, как я уже сказал.
— Что тогда представлял собой Эдди?
— Просто еще один печальный случай, док. В Голливуде их всегда полно. Что не шикарно, то печально.
— У него не было арестов после совершеннолетия.
— Хотите сказать, что он был малолетним преступником?
— Некоторое время он провел в тюрьме для несовершеннолетних, но дело было пересмотрено.
— И что за дело? — спросил Лейбовиц.
Я описал то, что знал о совершенном Хаком убийстве.
— Искривленный рот — вероятно, результат травмы головы, полученной в тюрьме.
— Что ж, я считаю, это могло его озлобить, — произнес отставной детектив.
— Хак выглядел озлобленным?
— Нет. Просто испуганным. Как будто не любил показываться на свет божий.
— У него были проблемы с наркотиками?
— Меня бы это не удивило. Наркота, выпивка или сумасшествие — то, что приводит людей к жизни на улице. Но если вы спросите меня, видел ли я отметины от уколов, красный нос, выглядел ли он обколотым, пьяным или похмельным, ответ — нет. Да и особых признаков сумасшествия не было Хак был вполне разумен, логически изложил все случившееся от начала до конца. Максимум, что я могу сказать, — он выглядел подавленным.
— По какому поводу?
— Думаю, из-за того, куда завела его жизнь. Будучи бездомным, легко впасть в депрессию, верно? Но я не нанимался быть его психоаналитиком, док. Я взял показания, а когда он закончил, предложил подвезти его туда, куда он скажет. Хак поблагодарил, но отказался, сказал, что пройдется пешком. А теперь вы сообщаете мне, что он совершил что-то серьезное… Это сбивает меня с толку, док. Я не видел ни одного признака того, что он на это способен. Если ли свидетельства того, что он уже тогда душил девиц?
— Нет.
— Нет или пока нет?
— Пока нет.
— Эти убийства на болоте — точно его рук дело.
— Похоже, что все указывает именно на это.
— Черт, — выругался Лейбовиц. — Кто бы мог подумать… Я ничего такого в нем не видел. Ничего.
— Может быть, никаких признаков и не было, — отозвался я.
— Он был достаточно хитер, чтобы скрыть свои темные наклонности?
— Да, — ответил я. — Именно это я и имел в виду.
Я смог дозвониться на мобильник Майло только вечером.
— Нашел какие-нибудь интересные грабежи? — спросил я.
— Единственное интересное дело было закрыто, остальные — просто обычные ограбления: украшения, стереосистемы… Никаких краж трусиков, ничего жуткого. И пока что Хак не поддался буму на покупку недвижимости. У него нет никакой собственности.
— Можно было и не тратить много времени на поиски в налоговой. Десять лет назад Хак был бездомным, и трудно предполагать, что он обзаведется особняком.
— Трудно было предполагать, что он превратится из бездомного в управляющего в крупном поместье.
— Может быть, Вандеры действительно добросердечны, — сказал я. — Или же к моменту, когда они познакомились с ним, он уже вел другой образ жизни.
— Отлично, но как такие люди, как они, могли познакомиться с таким, как он?
Я поразмыслил над этим.
— Быть может, через какую-нибудь временную работу — допустим, благотворительная организация подыскала Хаку работу официанта или бармена… Или же это была просто случайная встреча.
— Он одурачил их, притворяясь, будто изменился? Для этого действительно нужно быть сентиментальными идеалистами, Алекс.
— Такими же идеалистами нужно быть, чтобы жертвовать деньги на спасение болота.
Молчание. Потом Майло произнес:
— Интересно.
— К сожалению, я не смог найти список жертвователей в пользу Организации спасения Болота, а Альма Рейнольдс утверждает, что никакой официальной благотворительной группы просто не существует. Все дело держится на баксах миллиардеров, которые, похоже, оплачивали счета и выдавали Дабоффу жалование в двадцать пять тысяч. Я вот думаю — может быть, у старикана был дополнительный источник финансирования? Наподобие того типа с высветленными волосами и подтяжкой лица, которого видел Ченс Брендт.
— Если в том конверте были деньги, тогда за что «сеньор Бондо» платил Дабоффу?
— Не знаю, но вполне возможно, что, несмотря на низкое жалование, Дабофф откладывал кое-какие дополнительные денежки, и теперь Альма добралась до них.
Я описал огромную жемчужину, которую Рейнольдс пыталась спрятать, и то, что она купила ее вскоре после смерти Дабоффа, но лгала, будто это был подарок от него.
— Или решила побаловать себя, но стыдилась в этом признаться, — сказал Майло. — Ведь она — самоотверженный веган-аскет, и все такое.
— Она ест рыбу, — возразил я. — И не удивлюсь, если мясо тоже.
— Лицемерка?
— Что-то скрывает. Едва она увидела меня, как попыталась спрятать жемчужину. Потом сменила тактику и стала ее выпячивать, словно подначивая меня устроить из-за этого большой шум. Но то, что я увидел это украшение, явно вывело ее из душевного равновесия. Вместо того чтобы вернуться на работу, она поехала домой.
Читать бесплатно другие книги:
