Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны Эллсберг Дэниел

Глава 3

Делегирование полномочий

Сколько пальцев лежат на кнопке?

В 1959 г. офицер, отвечавший за контроль над ядерным оружием в штабе адмирала Гарри Фелта, рассказал мне, что президент Эйзенхауэр вручил Фелту секретное письмо за своей подписью, которое дает адмиралу право применять ядерное оружие по собственному усмотрению, если он сочтет это необходимым в условиях отсутствия связи между Вашингтоном и его штаб-квартирой на Гавайях.

Это означало, что адмирал Фелт располагал таким правом в течение какого-то времени ежедневно. Именно с такой периодичностью в среднем прерывалась высокочастотная связь между Вашингтоном и Гавайями из-за атмосферных помех.

Я не спрашивал, видел ли этот офицер лично данное письмо, но у него не было сомнений в его существовании. То, что он сказал мне по большому секрету, шло вразрез с догматическим представлением о системе контроля над ядерным оружием, о котором твердили на каждом углу: представлением об отсутствии предварительного делегирования полномочий, о том, что только президент может законно принимать решение о начале ядерной войны и что он должен отдавать распоряжение лично в момент принятия решения.

Американское общество убеждают в этом на протяжении всей ядерной эры. Символом (впрочем, не только символом, но и физическим воплощением) гарантии того, что лишь президент принимает решение о начале ядерной войны, служит традиционный «ядерный чемоданчик», который носит военный помощник, сопровождающий президента «все время и везде». В ядерном чемоданчике находятся коды и электронное оборудование, с помощью которого президент, получив предупреждение о ядерном нападении, может передать военным свое решение о «варианте» ответа. Телевизионные камеры во время инаугурации нового президента нередко показывают, как помощник с ядерным чемоданчиком символично переводит взгляд с уходящего президента на нового во время произнесения присяги. Это символизирует не только то, что новый президент приобретает всю полноту власти, но и то, что место верховного главнокомандующего ядерными силами Соединенных Штатов – с предположительно исключительным контролем над почти неземным орудием уничтожения – ни на секунду не остается незанятым.

Теперь оказывается, что эта уверенность и все официальные заверения в ее подтверждение – сплошной обман. В действительности не только президент может принять решение и отдать приказ и даже не министр обороны или Объединенный комитет начальников штабов в Пентагоне (как считают по большей части те, кто когда-либо задумывался об этом вопросе), а командующие за тысячи километров от Вашингтона, которые решили, что их подчиненным грозит уничтожение. Аналогичные письма, по словам штабного офицера, получили все командующие объединенными силами, в распоряжении которых есть ядерное оружие, и командующий стратегической авиацией в Омахе.

Я прибыл в тихоокеанский регион в составе исследовательской группы в полной уверенности, характерной практически для всех американцев, в том, что только президент имеет право принимать решение об использовании ядерного оружия. Именно поэтому при изучении вопроса о том, как по инициативе США может начаться ядерная война, я сконцентрировался исключительно на возможности несанкционированных действий. И вдруг я узнаю из очень надежного источника, что меня вместе со всеми остальными попросту обманывали. Нынешний президент делегировал свое право принимать решение командующим войсками на театрах военных действий, в том числе и командующему стратегической авиацией США (CINCSAC). При определенных обстоятельствах военачальник с четырьмя звездами на погонах мог самостоятельно отдать приказ о нанесении ядерного удара без предварительного решения президента.

Несмотря на всю неожиданность такой новости, практический смысл подобного делегирования был довольно ясен. Без этого Советы могли предотвратить ответный удар после нападения на Соединенные Штаты, просто уничтожив Вашингтон до того, как президент отдаст приказ об ответных действиях, или даже до того, как будет получен сигнал предупреждения. Допускать такое нельзя ни при каких обстоятельствах.

Единственная боеголовка, достигшая столицы, может уничтожить не только президента, но и всех его официально назначенных преемников в правительстве и Конгрессе (и Объединенный комитет начальников штабов вместе с министром обороны, единственным гражданским лицом, кроме президента, в вертикали управления вооруженными силами) – всех, кто находится в городе в тот момент. Чтобы система ядерного сдерживания не превратилась в блеф, нельзя было допускать возможности блокировать единственным ядерным взрывом санкционированный и скоординированный ответ на нападение, или ответный ядерный удар. Такая возможность практически служила бы для Советов соблазном в условиях кризиса – когда существовали реальные основания опасаться американского ядерного удара – предотвратить либо первый, либо ответный удар США простым уничтожением Вашингтона и «обезглавливанием» американского политического и военного руководства.

Фактически если бы Советы были уверены в том, что небольшой, начальный «обезглавливающий» удар может парализовать наши стратегические и тактические ядерные силы, то заранее спланированное неожиданное нападение выглядело бы для них не только оправданным, но и безопасным. Даже лучшие американские системы предупреждения не смогли бы надежно засечь и оповестить власти о приближении всего лишь одного средства доставки боезаряда, в особенности низколетящей крылатой ракеты, баллистической ракеты с подводной лодки или корабля и даже бомбы «в чемодане», заблаговременно тайно привезенной в столицу.

Такое положение вещей становилось очевидным, стоило лишь задуматься об этом. Общепринятое представление об исключительном контроле со стороны президента или хотя бы высшего военного командования, которое я разделял до этого момента, не могло быть достоверным. В еще большей мере это относилось к представлению о том, что только президент мог «нажать на кнопку». Иначе пуля киллера или временная неспособность президента контролировать ядерный чемоданчик (как это случалось несколько раз, в том числе при покушении на президента Рейгана и впоследствии) могла бы полностью лишить нас способности ответить на ядерный удар.

Реальность выглядела не так. Устройство, символизировавшее ежесекундный круглосуточный доступ президента к ядерной кнопке, с его уникальными, по общему мнению, кодами авторизации всегда было по большому счету театральной выдумкой. Какими бы ни были публичные заявления, право и возможность инициировать ответный удар всегда делегировалось не только официальным лицам за пределами Овального кабинета, но и за пределами Вашингтона, иначе у ядерного сдерживания отсутствовала бы реальная основа.

В то время не существовало системы предохранительных устройств{53} ядерных боеприпасов, которые допускали запуск ракеты или взрыв боеголовки только по кодовому сигналу. Это предположительно предотвращало бы запуск или взрыв без получения кодовой «комбинации» от вышестоящего органа. Но если бы такая система появилась – чему я в числе других всячески способствовал, – то и в этом случае необходимая комбинация не могла бы находиться только у президента или у кого-то одного в Вашингтоне или в расположенном по соседству Пентагоне. Иначе всего одна мощная бомба, сброшенная на эту объединенную цель, полностью лишала бы Соединенные Штаты возможности нанесения ответного удара.

Наиболее очевидна необходимость делегирования права на применение ядерного оружия Стратегическому авиационному командованию на авиабазе Оффут в Омахе, штат Небраска. Однако оно может быть уничтожено взрывом одной мощной бомбы точно так же, как и столица, несмотря на наличие и там, и там подземных укрытий. У SAC в те времена и на протяжении всей холодной войны в воздухе постоянно находился летающий командный пункт во главе с бригадным генералом. Так вот, этот офицер ВВС должен был иметь (и генерал Кертис Лемей позднее подтвердил это мне) право отдавать приказ о нанесении ядерного удара. А в соответствии с тем, что мне говорят сейчас, делегирование этого права было еще шире – вплоть до руководства тактическими силами на театрах военных действий.

Как ни крути, без делегирования такого права главнокомандующему вооруженными силами США в тихоокеанском регионе авианосцы и авиабазы по всему Тихому океану могли лишиться возможности нанести ответный удар из-за атмосферных помех, блокирующих передачу приказа из Пентагона на Гавайи, даже если Вашингтон остается в целости и сохранности. Та же самая аргументация применима и к проблеме передачи приказа о применении ядерного оружия из штаб-квартиры CINCPAC на острове Оаху нижестоящим подразделениям. Большинство из них располагалось в западной части Тихого океана – на авианосцах Седьмого флота, на базах в Корее, в Японии, на Окинаве, в Тайване и на острове Гуам. Они были оторваны от острова Оаху точно так же, как Гавайи, – от континентальной части Соединенных Штатов. Связь Оаху с ними была такой же неустойчивой из-за штормов в Тихом океане и атмосферных помех, как и с Вашингтоном. В среднем, как выяснила наша исследовательская группа, командование на Гавайях теряло связь с Вашингтоном на некоторое время каждый день. То же самое можно сказать и о связи командования на Гавайях с объектами в западной части Тихого океана.

В результате, как сказал мне офицер в штабе CINCPAC, отвечавший за контроль над ядерным оружием, адмирал Фелт делегировал право на применение ядерного оружия офицерам нижестоящего уровня, в том числе командующему Седьмым флотом. И вновь все было оправданно и логично. Тем не менее это, как и его первое откровение, потрясло меня. Я не мог поверить в то, что наша реальная, секретная практика управления так сильно расходится с политическими заявлениями Белого дома и министра обороны. Штабной офицер явно считал правильным то, о чем он сообщил мне под большим секретом (как члену команды консультантов, подчинявшихся непосредственно адмиралу Фелту). Но можно ли было считать это правильным?

Возможность проверить это появилась у меня позднее во время посещения крейсера St. Paul, флагманского корабля Седьмого флота. В моих записях от 26 января 1960 г. отмечено, что на встрече с вице-адмиралом Фредериком Киветтом, командующим Седьмым флотом, и вице-адмиралом Кларенсом Экстромом, командующим авиацией ВМС в тихоокеанском регионе, оба подчеркивали важность относительной независимости частей, участвующих в реальных боевых операциях, и минимального вмешательства в их действия со стороны вышестоящего командования. Даже в ограниченной войне, по словам Киветта, «нельзя допускать» зависимости от отсутствия связи между Оаху и Седьмым флотом и даже между Седьмым флотом и ударными авианосными группами. «Операции должны быть децентрализованными, я не должен вмешиваться, кроме случаев, когда получаю разведданные, которых нет у них», – говорил он.

Киветт считал, что управление в ограниченной войне должно оставаться централизованным лишь до тех пор, пока преобладают политические маневры без стрельбы, как это было во время Ливанского и Тайваньского кризисов в 1958 г. (Экстром командовал Шестым флотом в Средиземном море во время Ливанского кризиса.) Два адмирала ратовали за предельную децентрализацию «с первых же выстрелов». Таким образом, хотя они и предполагали, что связь будет часто нарушаться, особенно в военное время, последствия этого не слишком беспокоили их.

Оба военачальника отбрасывали идею предварительного планирования, как средства решения проблем. Все спланировать невозможно – неожиданности неизбежны. Одновременно они не предполагали и не стремились к централизованному управлению в периоды противостояния, а предпочитали полагаться на суждение командующих ударными авианосными группами и просто ставили перед ними задачи. Они подчеркивали, что у командующих флотилиями должен быть простор в интерпретации и исполнении приказов. «Вы просто должны доверять своему командующему в море». В еще большей мере, по их словам, все это относилось к действиям в условиях всеобщей ядерной войны. Адмиралы соглашались, что было бы «неплохо знать» об ударах по базам ВВС с самого начала ядерной войны или об уничтожении авианосцев. Однако в соответствии с планом CINCPAC на случай всеобщей ядерной войны «это по большому счету не имело значения».

К этому моменту разговора у нашей команды, похоже, сложилось определенное взаимопонимание с адмиралами. Я выжидал и помалкивал о своей обеспокоенности в отношении их видимого безразличия к ненадежности связи во время ядерной или неядерной войны, которая в любой момент могла перерасти в ядерную. Наконец у меня появилась возможность поднять вопрос, о котором мне рассказали по большому секрету. Я поинтересовался у адмирала Киветта, слышал ли он о письме президента Эйзенхауэра, предоставлявшем адмиралу Фелту право принимать решение о применении ядерного оружия в случае отсутствия связи. Он сказал, что ему известно о наличии такого письма у адмирала Фелта.

Я спросил, как часто его собственный флагманский корабль теряет связь с адмиралом Фелтом на Гавайях. Он ответил: «Практически каждый день на некоторое время».

Следующий вопрос выглядел так: «Что будет, если у вас нет связи с Оаху, а вы решите по некоторым признакам, что ядерная война, возможно, началась или вот-вот начнется? Что вы будете делать?»

На все предыдущие вопросы мы сразу же получали ответ от одного или другого адмирала. В этот же раз адмирал Киветт сделал многозначительную паузу и сказал мне: «Я не буду отвечать».

Это был единственный вопрос, на который он не дал прямого ответа, а лишь выпрямился в кресле и напустил на себя официальный вид. Потом, однако, адмирал улыбнулся, как бы говоря – так мне показалось, – что, по его мнению, я знаю ответ, но большего он не может сказать и в данном контексте именно так и надо отвечать. По всей видимости, он считал или хотел показать нам, что передача ему права принимать решение об использовании ядерного оружия является более чувствительным вопросом, чем передача такого права от президента Эйзенхауэра адмиралу Фелту (о которой я уже знал).

Выдержав паузу, Киветт добавил: «В любом случае я не верю, что мы можем остаться вообще без связи; так или иначе мы свяжемся с кем-нибудь, а он будет знать, что происходит».

Адмирал Экстром добавил к этому: «Все будет зависеть от общей картины. Что будет происходить в тот момент, насколько мы готовы, какой у нас запас топлива и т. п.».

Час спустя я задал тот же вопрос офицеру из штаба адмирала Киветта, отвечавшему за контроль над ядерным оружия. Этот офицер с готовностью сообщил, что да, адмирал Фелт делегировал адмиралу Киветту такое же право, которым, как он выразился, президент Эйзенхауэр письменно наделил адмирала Фелта: право использовать ядерное оружие по своему усмотрению во время кризиса в случае отсутствия связи.

Если письмо президента было правдой, то это противоречило и упраздняло указание в совершенно секретном стратегическом плане, в том числе в Общем плане действий тихоокеанского командования в чрезвычайной обстановке в условиях ядерной войны, – указание о том, что решение о ядерном ударе может принимать только президент США в случае неизбежной атаки. Общественность была уверена в этом и считала, что президент не передает это право никому, никогда и ни при каких условиях. В кои-то веки то, что говорили публике, соответствовало реальному секретному указанию, вписанному в стратегические планы Объединенного комитета начальников штабов. В то же время если те офицеры говорили мне правду, то письменная передача президентом, т. е. главнокомандующим, своих полномочий, как, впрочем, и дальнейшее делегирование со стороны CINCPAC, шла вразрез с тем, что значилось в планах Объединенного комитета. Право использовать ядерное оружие в некоторых вполне реальных ситуациях получали не только полдесятка адмиралов и генералов с четырьмя звездами на погонах, но и их разбросанные по миру подчиненные с тремя звездами. И кто знает, сколько еще других военачальников помельче?

У меня все еще не было полной уверенности в реальности существования подобных писем президента Эйзенхауэра – никто их не показывал и даже не говорил, что видел собственными глазами. Тем не менее из слов офицера, отвечавшего за контроль над ядерным оружием в Седьмом флоте, о том, что главнокомандующий в тихоокеанском регионе своей властью передал право использовать ядерное оружие командующему Седьмым флотом (и, возможно, другим), вытекало, что за официальной передачей президентом полномочий одному человеку независимо от того, было это правдой или нет, следовало дальнейшее расширение круга наделенных такими полномочиями.

По тому, как офицеры, отвечавшие за контроль над ядерным оружием, вели себя, было понятно, что они доверяют мне чрезвычайно чувствительную информацию. Я не стал спрашивать, что им известно о дальнейшей передаче этого права офицерам более низкого ранга в цепочке управления. В свете широко распространенного среди военных (наряду с гражданским населением) представления – прямо подтверждаемого секретными планами ведения ядерной войны – о том, что право принимать решение о начале ядерной войны имеет только президент, такое делегирование должно было восприниматься получателями как сомнительное и даже незаконное, если бы они не знали о секретном решении самого президента передать это право главнокомандующим на театрах военных действий. Однако с учетом уверенности в существовании такого решения – в чем, как я выяснил, многие в тихоокеанском регионе не сомневались – становилось понятно, что причины для дальнейшего делегирования были теми же самые, что и у президента.

На каждом уровне командования имелись основания опасаться, что отсутствие связи во время кризиса из-за помех, технических проблем или неприятельского удара по командным пунктам могло парализовать управление ядерным оружием в нижестоящих подразделениях, если не наделить их правом действовать самостоятельно. Не зря же, по общему мнению, президент делегировал такое право главнокомандующему вооруженными силами в тихоокеанском регионе. В самом деле, главнокомандующий должен был по логике прийти к выводу, что если он не может гарантированно выполнить приказ президента в отношении использования ядерного оружия в случае удара по Вашингтону или отсутствия связи, то и подчиненные ему военачальники тоже не смогут выполнить его команду в случае удара по штаб-квартире или отсутствия связи по другим, вполне заурядным причинам.

Он мог обеспечить гарантии только таким образом, каким это сделал президент Эйзенхауэр: а именно, позволив нижестоящим командирам действовать по своему усмотрению в определенных ситуациях. Как бы то ни было, два адмирала считали дальнейшее делегирование права использовать ядерное оружие абсолютно естественным, даже обязательным с точки зрения традиций ВМС. Но в этой ситуации логика, применимая к ВМС и к главнокомандующему в тихоокеанском регионе, была в равной мере применима ко всем главнокомандующим на других театрах военных действий – в Европе, на Аляске, в средиземноморском регионе, атлантическом регионе. Кроме того, существовали еще Стратегическое авиационное командование и NORAD – командование воздушно-космической обороны Северной Америки.

В отсутствие явного запрета президентом подобного дальнейшего делегирования (а, возможно, даже и при наличии запрета) ситуацию с главнокомандующим вооруженными силами в тихоокеанском регионе вполне можно распространить и на другие театры военных действий по всему миру. А из сказанного мне офицерами следовало, что прямого президентского запрета на дальнейшее делегирование права использовать ядерное оружие не существовало.

И все же мне было трудно поверить в то, что президент хотел дальнейшей передачи права использовать ядерное оружие, и то, что он знал об этом. Сам он – если считать, что письма, о которых шла речь, действительно существовали, – передал такое право немногим более половины десятка генералов и адмиралов с четырьмя звездами на погонах. Последующее делегирование увеличивало число людей, имеющих право при определенных обстоятельствах инициировать ядерную войну, и включало в их круг офицеров все более низкого ранга с меньшим опытом, меньшей ответственностью и более ограниченным доступом к информации.

В определенной точке при движении вниз по структуре командования преимущества в обеспечении гарантии ответного удара неизбежно должны перевешиваться, как мне казалось, повышением риска ошибочного ответа. С уменьшением размера частей и соединений и понижением уровня командования не только пропорционально возрастали риски, но и, если смотреть с позиции президента, снижалась потребность в дальнейшем делегировании полномочий более мелким подразделениям сил ответного удара.

Однако для командира более низкого уровня, которому его задача, если она связана с использованием ядерного оружия, кажется по понятным причинам важнее всего остального, ситуация выглядит иначе. Ему нужна уверенность в том, что «его» оружие примет участие в большой войне – в борьбе за выживание страны и победу. Если оставить принятие решения о дальнейшем делегировании права использовать ядерное оружие на усмотрение каждого последующего звена командования, то, я подозреваю, это право быстро окажется на самом нижнем уровне. В предельном случае каждый командир самолета, если не каждый пилот, будет чувствовать себя вправе при определенных обстоятельствах принять решение о начале ядерной войны с коммунистическим блоком. (Он может быть уполномочен устно или письменно непосредственным начальником с ведома или без ведома вышестоящего командования.)

Я принял как неизбежность идею передачи Эйзенхауэром права начать ядерную войну небольшой группе адмиралов и генералов с четырьмя звездами на погонах за пределами Вашингтона. Однако меня очень беспокоила, мягко выражаясь, перспектива все более широкого делегирования этого права нижестоящим командирам, не говоря уже о физической возможности несанкционированных действий со стороны офицеров, отвечавших за контроль над ядерным оружием, или экипажей самолетов или подводных лодок с ядерным оружием.

Эта мысль уже сидела в моей голове, когда я решил отправиться в Кунсан. Как оказалось, начальник авиабазы был готов к сознательному невыполнению приказа, и ситуация усугублялась более слабым контролем за ядерным оружием в тихоокеанском регионе, чем я мог себе представить. Это само по себе вызывало серьезную тревогу, а тут еще широко распространенная практика делегирования права использования ядерного оружия.

Более того, я считал, что процедура санкционированного инициирования ядерного удара в чрезвычайной ситуации на более низком уровне, чем Вашингтон, открывала путь для несанкционированных действий со стороны неадекватного командующего и его подчиненных в отсутствие реальной чрезвычайной ситуации. (Несколько лет спустя эта идея легла в основу сюжета фильма «Доктор Стрейнджлав».)

Однако более вероятным казалось то, что у какого-нибудь вполне здравомыслящего и добросовестного командира найдется причина считать себя вправе начать ядерную войну при вполне рядовых обстоятельствах: возможно, на основании неоднозначного или ложного тактического сигнала предупреждения в момент отсутствия связи с вышестоящим начальником. Признаки возможной неминуемой атаки будут требовать от этого командира немедленных мер по защите его собственных частей и соединений от уничтожения, а также нанесения упреждающего удара для уменьшения ущерба другим подразделениям американской армии и стране.

По моему разумению, президент должен был знать о таком ползучем делегировании права применять ядерное оружие, а я сильно подозревал, что он находится в неведении. Я не мог поверить в то, что он хотел или сознательно допускал подобное распространение права начать Третью мировую войну. А раз так, то стоило поставить его в известность, и он мог пересмотреть свое первоначальное решение о наделении этим правом главнокомандующих на театрах военных действий. Или, скорее, с учетом необходимости сдерживания обезглавливающего удара, президент мог позаботиться о том, чтобы главнокомандующие не передавали право принимать решение о начале ядерной войны далее по цепочке управления (и реально усилили меры по предотвращению несанкционированных действий, например ввели повсеместное использование предохранительных блокировочных устройств).

В 1960 г. я не знал, как решить эту проблему – как, через кого и по каким каналам поднять эти деликатные вопросы. Вряд ли что изменилось бы, если бы мое сообщение и рекомендации вызвали опасение, что я знаю слишком много и распространяю чувствительную информацию, желание выяснить, кто выдал мне все это, и наказать виновных. Поскольку я работал над проблемой управления системами ядерного оружия по заданию главнокомандующего вооруженными силами в тихоокеанском регионе, офицеры, информировавшие меня, могли утверждать, что мне «нужно было знать» это. Однако мне самому было труднее оправдать распространение подобной информации за пределами Тихоокеанского командования, если это была не более высокая инстанция в цепочке управления. У кого в Вашингтоне было достаточно властных полномочий для проведения расследования и, возможно, изменения ситуации?

Таким человеком, очевидно, был президент, но в тот момент я не работал по этим вопросам с кем-либо в Белом доме или в RAND. Вряд ли можно было попасть к президенту или к достаточно близкому к нему члену аппарата, не раскрывая того, что именно требует срочного внимания. Министр обороны? Та же самая проблема. Выдать свои открытия кому-то, кто еще не знал о них (а к этой категории относились практически все), значило открыть себя для обвинений в разглашении военной тайны, в серьезном нарушении режима секретности. Это могло очень быстро лишить меня, а вместе со мною и RAND, всех шансов на исправление сложившейся ситуации.

Я не знал, как поступить, но был полон решимости найти способ привлечь внимание президента к этому вопросу.

Глава 4

Ивакуни

Неофициальное ядерное оружие

Во время полевой работы по заданию главнокомандующего вооруженными силами в тихоокеанском регионе я обнаружил еще одну область, где соображения безопасности и даже интересы союзников вместе с правовыми основаниями размещения американских баз за рубежом приносились в жертву стремлению командования обеспечить быстроту реагирования. Речь шла об окутанном завесой тайны и лжи нарушении распоряжений высшего органа власти, которое вело к неподчинению и даже нарушению международных договоров. Это был еще один пример парадоксальной – и тревожной – слабости контроля над ядерным оружием в Тихоокеанском командовании.

План действий Объединенного командования вооруженных сил США в зоне Тихого океана предполагал, что в применении ядерного оружия в случае всеобщей войны будет задействован целый ряд баз, расположенных в Японии. Однако американские планы по использованию этих баз противоречили политике Японии, которая отказывалась от разработки, обладания и ввоза ядерного оружия на свою территорию. Память о Хиросиме порождала в Японии то, что американские разработчики военных планов называли «ядерная аллергия». Одно из основных положений японско-американского договора о взаимной безопасности 1960 г. прямо запрещало размещение ядерного оружия на территории Японии. Любое нарушение этого договора могло привести к потере нашего главного союзника в Азии и важнейших со стратегической точки зрения баз на Востоке.

На практике Соединенные Штаты действовали так, словно в договоре было предусмотрено одно исключение. Как мне говорили, некоторые высшие должностные лица в Японии знали о таком положении вещей, однако ни та, ни другая сторона никогда публично не признавала этого. Американские военные корабли, которые заходили в японские порты для отдыха экипажей – отдых и восстановление сил были очень важны для поддержания боевого духа моряков ВМС в Тихом океане, – практически всегда имели на борту ядерное оружие. Это относилось не только к авианосцам, имевшем ядерные бомбы для снаряжения самолетов. Как признался впоследствии адмирал Юджин Ларок{54}, практически все корабли ВМС, которые могли нести ядерное оружие, имели его на борту, вплоть до эскадренных миноносцев, оснащаемых ядерными торпедами и противолодочными системами. Ни один из них не выгружал ядерное оружие перед заходом в японские воды.

Министерство обороны и раньше, и сейчас придерживается политики непризнания наличия или отсутствия ядерного оружия на любом конкретном корабле или базе в любой точке мира. Главная цель такой политики – избежать необходимости прямо лгать или допускать наличие ядерного оружия на борту этих кораблей в японских портах в ситуациях, когда политическая оппозиция в Японии или антиядерные активисты поднимают этот вопрос. Когда высокопоставленных представителей власти в Японии спрашивают об этом, они отвечают (притворно), что уверены в отсутствии ядерного оружия на американских кораблях, поскольку Соединенные Штаты не уведомляли их о противном и не проводили предварительных консультаций в соответствии с договором о взаимной безопасности.

Соединенные Штаты могут объяснять это нежеланием представителей японского руководства получать официальные уведомления и терять в результате возможность давать вышеприведенный ответ без демонстративной лжи. А если правда когда-нибудь всплывет, Соединенные Штаты могут сказать, что, по их представлению, договор не требует от них уведомления японцев об оружии, которое не «размещено» в Японии, а просто находится транзитом, на время визита.

Так или иначе, тот факт, что такое оружие присутствовало в японских портах от нескольких дней до недель на борту какого-нибудь корабля, а в любой момент где-нибудь в водах Японии на якоре стоял один или несколько кораблей, делал японские прибрежные города очевидной первоочередной целью в глазах советских военных стратегов, как и в случае, если бы ядерное оружие было размещено там на постоянной основе. В результате наличия ядерного оружия на кораблях вероятность взрыва инициирующего заряда одного из боеприпасов при аварии или выброса радиоактивных материалов иным образом в окрестностях какого-либо японского города была не нулевой и даже более высокой, чем в случае размещения ядерного оружия на берегу.

Это же относилось и к ядерным реакторам на борту кораблей и подводных лодок с атомными энергетическими установками. Министерство обороны рассчитывало, что в конечном итоге ему удастся разместить подводные лодки с ракетами Polaris в японских водах, а это повлекло бы за собой появление дополнительного риска аварий с ядерным оружием, аналогичного риску аварий с ядерными бомбами на авианосцах и других надводных кораблях. Взрыв инициирующего заряда вполне мог привести к частичному или полномасштабному ядерному взрыву, однако даже без этого маловероятного события выброс радиоактивного материала в густонаселенном районе был бы крайне плохим способом уведомления японского народа о присутствии американского ядерного оружия в его водах. Впрочем, этот риск на фоне удобства использования японских портов казался слишком мелким, чтобы упоминать о нем.

Помимо этого молчаливого соглашения, однако, мы, как всегда мне говорили, не нарушали договор ни в чем и не размещали ядерное оружие на суше ни на одной из баз американских ВВС в Японии. Самолеты на этих базах имели множество целей для нанесения удара в районе Владивостока и в Китае в случае всеобщей войны, однако ядерное оружие для них нужно было доставить с Окинавы или Гуама. На Окинаве находились в постоянной готовности самолеты-топливозаправщики KC-97 с грузом ядерных боеприпасов для этих японских баз. Операция по их доставке носила кодовое наименование High Gear. При получении приказа о начале ядерной войны или в случае подъема по тревоге эти самолеты должны были отправиться в Японию.

В принципе, мы должны были получать разрешение японского правительства, прежде чем доставлять какое-либо ядерное оружие в Японию или использовать его на японских базах. Однако планы действий по тревоге требовали посадки транспортных самолетов, стартовавших с Окинавы, на базах в Японии и доставки туда ядерного оружия независимо от наличия разрешения японцев. Возврат самолетов на Окинаву с грузом боеприпасов на борту не предусматривался ни в случае ложной тревоги, ни в случае отсутствия разрешения японцев.

Таким образом, ложная тревога точно так же, как и реальная, могла привести к доставке ядерных бомб в Японию в нарушение существующего договора. Такая возможность прямо предусматривалась в наших планах по секрету от японцев. Если бы об этом узнала японская общественность, то результат мог быть почти таким же, как и результат известия об осуществлении наших планов. Впрочем, японцы вряд ли узнали бы о таких планах. Риск считался приемлемым – в случае ложной тревоги и посадки самолетов на американских базах им никто бы не рассказал о временном нарушении договора.

Чувствительность этих планов объяснялась тем, что к соответствующему положению договора относились серьезно. Все понимали, что известие о нарушении этого положения, скорее всего, привело бы к аннулированию договора о взаимной безопасности и, возможно, к отставке проамериканского правительства в Японии. Новое правительство вполне могло полностью изменить взаимоотношения страны с Соединенными Штатами и Китаем. Практически наверняка США потеряли бы свои базы в Японии и на Окинаве.

С учетом возможных последствий и риска обвинений США в нарушении договора о взаимной безопасности ВВС со всей очевидностью не могли настаивать на размещении ядерного оружия на территории баз в Японии. У стратегического авиационного командования уже были ядерные силы на Окинаве и в Корее, поэтому незначительное их наращивание за счет Японии не оправдывало риска потерять ценного союзника.

Вместе с тем в начале 1960 г. один из офицеров, отвечавших за контроль над ядерным оружием в тихоокеанском регионе, поведал мне под большим секретом, что по плану самолеты на небольшой авиационной базе морской пехоты в районе города Ивакуни, Япония, должны очень быстро получить ядерное оружие в случае начала всеобщей войны. В отличие от всех остальных японских баз морская пехота на Ивакуни получала ядерное оружие в течение нескольких минут, а не часов. Поскольку морскую пехоту и ВМС США связывали особые отношения, на одном из плоскодонных десантных кораблей для высадки бронетанковой техники, стоявшем на якоре рядом с Ивакуни, находились плавающие бронетранспортеры с ядерным оружием в количестве, достаточном для оснащения самолетов базы.

Этот десантный корабль, San Joaquin County, для всех непосвященных был плавучей мастерской для ремонта радиоэлектронной аппаратуры. Он постоянно стоял не в трех милях от японских территориальных вод, а всего в паре сотен метров от берега, в зоне прилива. По любым меркам он находился на территории Японии, а вместе с ним и ядерное оружие на его борту.

В случае ядерной тревоги San Joaquin County должен был осуществить то, для чего он предназначался по определению, – десантирование. Он должен был поднять якорь, подойти к берегу и высадить плавающие бронетранспортеры с ядерным оружием в воду или прямо на сушу. После этого бронетранспортерам предписывалось отправиться кратчайшим путем к взлетно-посадочной полосе и погрузить ядерное оружие на самолеты морской пехоты.

Таким образом, небольшая группа самолетов морской пехоты должна была получить ядерное оружие на 6–10 часов раньше других самолетов на базах ВВС в Японии. В случае использования такого преимущества на старте и немедленного вылета на задание эти самолеты могли бы первыми наряду с самолетами в Корее сбросить бомбы на цели в России или Китае. Учитывая, что таких самолетов было немного, а их цели располагались на периферии, основным эффектом подобного налета могло стать лишь предупреждение коммунистических стран по всему миру о начале всеобщей войны, если они, конечно, не начали ее первыми. Однако в большинстве случаев предполагалось, что самолеты морской пехоты будут подниматься в воздух не сразу, а одновременно с самолетами других частей, поэтому более быстрое получение ядерного оружия ими практически ничего не давало.

Вместе с тем последствия обнаружения японцами того факта, что ядерное оружие постоянно присутствует на их территории, были бы очень ощутимыми. Япония могла из-за этого разорвать отношения с Соединенными Штатами. Если бы японское правительство или, что еще хуже, политическая оппозиция узнала о реальном положении вещей, Соединенные Штаты, скорее всего, лишились бы своих баз в Японии. Дело могло дойти даже до полного разрыва дипломатических отношений между странами и сближения Японии с Китаем.

По этим причинам реальное положение вещей, как я уже говорил, держалось в строжайшем секрете от Японии, и о нем знали даже далеко не все офицеры по стратегическому планированию в ВВС и ВМС США. Между тем на самой базе все прекрасно знали о существующем плане, а на десантном корабле, как говорили, время от времени проводились учения по высадке бронетранспортеров с бомбами. То, что было известно пилотам и членам экипажей бронетранспортеров на базе, вполне могло в той или иной мере дойти и до их японских подруг. Честно говоря, офицеры Седьмого флота по стратегическому планированию, с которыми я обсуждал это и в Японии, и на Гавайях, допускали, что шпионы из коммунистических стран вполне могли знать о ситуации и просто ждали момента, когда разглашение секрета произведет наибольший эффект.

Исследования возможностей осуществления диверсий, проводимые в RAND, показывали, как это может произойти. Боевым пловцам из коммунистических стран, японцам и вообще кому угодно было несложно подобраться к десантному кораблю и прикрепить магнитную мину к его днищу. Взрыв того, что считалось мастерской по ремонту радиоэлектронной аппаратуры, как минимум привлек бы внимание публики и спровоцировал бы официальное расследование, которое быстро выявило бы подлинный характер груза на борту. При определенном везении и использовании достаточно большой мины диверсанты могли вызвать детонацию инициирующего заряда в одной или нескольких ядерных бомбах, рассеиванию радиоактивного материала в районе города Ивакуни (который находился не так уж далеко от Хиросимы) и даже частичный ядерный взрыв. В любом случае объяснить произошедшее действиями врагов, а не случайным взрывом американской бомбы, находящейся на борту корабля, было бы невозможно. Реальная причина взрыва, который уничтожил броненосец Maine в Гаванской бухте, оставалась спорной на протяжении 75 лет, однако неоднозначность не помешала Соединенным Штатам вступить в войну более столетия назад.

Размещение ядерного оружия в приливной зоне Японии, не дающее никаких ощутимых военных преимуществ, было самым безответственным действием, которое только можно представить. Именно так его воспринимали все офицеры по стратегическому ядерному планированию, которые были в курсе. Они, однако, не знали, что с этим делать, поскольку адмирал, главнокомандующий вооруженными силами в тихоокеанском регионе, считал ситуацию приемлемой. Знал ли об этом кто-нибудь из гражданских или военных чиновников, которые стояли выше адмирала по рангу? Офицеры не могли дать ответ на такой вопрос, а попытки выяснить это или поставить в известность вышестоящее руководство в обход промежуточных звеньев командования и самого адмирала были связаны с огромным риском для собственной карьеры.

Возможно, именно поэтому один из офицеров рассказал мне об этом, а остальные делились своими опасениями, когда я их спрашивал. Как консультант RAND, человек, не связанный с их цепочкой управления, я мог привлечь внимание вышестоящих инстанций или других агентств, не рискуя в той же мере, что и они. Помимо прочего у них была возможность оправдать свою откровенность общим указанием рассказывать мне все, что требовалось для моего исследования.

Честно говоря, как и в случае с ползучим делегированием права использовать ядерное оружие, о котором говорилось в предыдущей главе, я и сам не знал, что делать с полученной информацией, поскольку у меня не было связей ни в окружении министра обороны, ни в Госдепартаменте, ни в Белом доме. Я обратился к руководству RAND, а оно, по его словам, передало информацию одному из генералов в Управлении планирования ВВС. Ричард Голдстейн, вице-президент RAND, сообщил мне, что офицеры ВВС также сочли ситуацию очень серьезной, но им было сложно изменить что-либо, так как дело касалось ВМС. На протяжении многих лет ВМС и ВВС общими усилиями выпячивали стратегическую важность ядерного оружия, что позволяло им получать преимущества перед сухопутными силами в финансировании. Поэтому мой вопрос был очень деликатным и нес в себе угрозу этому союзу – ведь ВВС пришлось бы выяснять, где и как ВМС хранят свое ядерное оружие.

По тем же самым причинам, что и в случае делегирования полномочий, мне нужно было действовать очень осторожно.

Глава 5

Тихоокеанское командование

С самого начала работы нашей исследовательской группы на Гавайях я настаивал на том, что нам необходимо иметь представление о характере планов военных действий, исполнение которых инициируется приказом о применении ядерного оружия. В результате мне и поручили заниматься этой частью исследования. В связи с этим я запросил разрешение и получил доступ в совершенно секретную «клетку» в отделе планирования штаб-квартиры главнокомандующего вооруженными силами США в тихоокеанском регионе (CINCPAC). Это была в буквальном смысле клетка, затянутая сеткой из толстой проволоки, под охраной уоррент-офицера[5] и еще одного военнослужащего, который выполнял также роль библиотекаря. Внутри клетки находился небольшой читальный зал со множеством стеллажей, заполненных документами, и картотекой. Я был, похоже, единственным гражданским лицом, получившим доступ туда.

Я дневал и ночевал в этой клетке, изучая текущие планы ядерной войны. Довольно быстро мне удалось выяснить общую структуру планов действий в случае ядерной войны на всех уровнях вертикали управления. Все начиналось с Общего плана действий в чрезвычайной обстановке CINCPAC, который устанавливал широкие цели и принципы действия ядерных сил США в тихоокеанском регионе и служил основой для планов сухопутных сил, ВМС и ВВС. Эти планы в свою очередь составляли основу для планов флотов, дивизионов, эскадр, авианосцев и даже отдельных пилотов.

В процессе изучения этих планов, а позднее во время посещения командных центров, авианосцев и аэродромов в тихоокеанском регионе я заметил поразительный, на мой взгляд, факт. Мне казалось нормальным, когда на высшем уровне ядерного планирования рассматривались конфликты с участием только Советского Союза: они вполне могли возникнуть, например из-за доступа в Западный Берлин, нападения Советов на европейские страны или Соединенные Штаты. Однако скоро стало ясно, что планы тихоокеанских сил сверху до низу предусматривали нанесение ударов не только по целям в России. Во всех без исключения планах войны с Советским Союзом присутствовали цели в Китае (практически все крупные китайские города).

Как я понял из разговоров с офицерами по стратегическому планированию в штабе CINCPAC, у них были веские основания предполагать, что, вступив в схватку с Россией, мы в любом случае захотим уничтожить ее коммунистического партнера – Китай. С учетом пределов досягаемости почти все цели CINCPAC на территории СССР находились в районе Владивостока и Сибири. Таким образом, в случае получения приказа президента нанести удар по советским целям силы CINCPAC, уничтожив Владивосток и ряд других более мелких объектов на востоке страны, фактически оставались не у дел, становились «сторонними наблюдателями» во время большой игры.

Эта мысль была невыносима для офицеров высшего ранга в тихоокеанском регионе, как стало ясно для всей исследовательской группы в тот день, когда мы нанесли официальный визит на флагман Седьмого флота крейсер St. Paul, который находился в западной части Тихого океана. После того, как нас доставили туда вертолетом с борта авианосца, мы встретились с вице-адмиралами Киветтом и Экстромом, командующим авиацией ВМС в тихоокеанском регионе.

Я уже рассказывал об их отношении к проблеме делегирования полномочий. Однако значительно более резкую реакцию у адмиралов во время нашей двухчасовой встречи вызвал мой вопрос о том, что будет, если президент решит начать войну только с Советским Союзом, а не с Китаем. Оба адмирала буквально отпрянули и, похоже, испытали реальный шок. Адмирал Киветт сказал: «Об этом и речи быть не может!»

Я повторил вопрос: «Предположим все же, что Объединенный комитет начальников штабов отдаст приказ вступить в войну только с Советским Союзом. Как вы отреагируете на него и сколько времени вам на это потребуется?»

Возникла продолжительная пауза, во время которой казалось, что адмирала Экстрома вот-вот стошнит. Потом он сказал, отчеканивая каждое слово, будто задыхаясь от почти непереносимой боли: «Вы… должны… верить… чуточку… больше… в рациональность… высшего… командования… в то, что оно не пойдет на такое… безумие… и не объявит… войну… одному коммунистическому государству…, позволив другому… остаться… безнаказанным».

Получив такой эмоциональный ответ (именно с такими пробелами он был внесен в мои заметки сразу же после разговора), я не стал развивать эту линию, хотя разведданные, доступные в RAND, уже тогда ясно говорили о назревающем разрыве Китая и Советов. (Как оказалось, его причиной стал именно отказ русских предоставить ядерное оружие материковому Китаю во время кризиса в Тайваньском проливе в 1958 г. и последующий вывод советских специалистов по ядерному оружию из Китая.)

Мне казалось, что я обнаружил местнический перекос в Тихоокеанском командовании, о котором должны знать разработчики стратегических планов и лица, принимающие решения, на национальном уровне. Но я глубоко заблуждался. Не прошло и года, как я выяснил в Пентагоне, что и президент Эйзенхауэр, и Объединенный комитет начальников штабов полностью разделяли мнение адмиралов. Никто не собирался ни при каких обстоятельствах шокировать адмирала Киветта приказом щадить Китай – с самого начала или по ходу дела – в случае войны с Советским Союзом.

Однако к тому моменту, когда это стало известно, я уже прекрасно понимал, что даже если высшее командование и отдаст такой приказ, т. е. если оно во время кризиса передумает и, в конце концов, захочет исключить Китай хотя бы на начальном этапе, то в тихоокеанском регионе такое решение будет практически невозможно быстро выполнить. Все упиралось в технические и бюрократические барьеры. Стратеги штаба CINCPAC трудились не покладая рук круглый год над созданием единого плана ядерной войны против советско-китайского блока, и у них просто не было возможности разработать второй план для войны только с Советским Союзом.

Из десятков тысяч объектов на территории советско-китайского блока, которые разведка считала важными, Пентагон выбрал порядка тысячи целей для нанесения удара в случае всеобщей войны с коммунистическими странами. Основной проблемой разработчиков планов на нижнем уровне было то, что многие из этих целей находились сравнительно недалеко друг от друга. Иными словами, две цели, к которым направлялись два самолета, нередко располагались достаточно близко, чтобы ядерный взрыв на одной из них мог поразить второй самолет или как минимум ослепить его пилотов.

Во избежание такой проблемы, которую называли «воздействием», разработчики планов выполняли очень сложные расчеты, по большей части вручную, чтобы определить маршруты и время подлета, исключавшие взаимное поражение самолетов. (В этом районе ядерные боезаряды доставлялись в основном самолетами. После того, как десятилетия спустя доставку боеголовок стали осуществлять преимущественно ракетные системы, оказалось, что старая проблема не исчезла: взрыв одной боеголовки мог сбить другие ракеты с курса или уничтожить их.) Разработчики планов имели дело с тысячами целей и множеством систем вооружения, так что им приходилось прокладывать замысловатые маршруты для самолетов в буквальном смысле через минные поля, рассчитывая время так, чтобы их не задел взрыв то с одной стороны, то с другой.

Ключевым моментом был точный расчет времени каждого взрыва. Требовалась идеальная синхронизация действий с учетом времени, необходимого экипажу для взлета после получения приказа о выполнении боевой задачи, времени набора высоты, крейсерской скорости самолета на заданной высоте и расстояния до цели. В планах расписывалось вплоть до секунды, когда должен произойти конкретный ядерный взрыв (например, через 117 минут и 32 секунды после получения приказа о выполнении боевой задачи), затем указывалось время соседнего взрыва (например, через 2 минуты и 12 секунд) и т. д. Если все пойдет по плану, то ни один самолет не должен был пострадать от взрыва бомбы, сброшенной другим самолетом, т. е. «взаимное уничтожение» исключалось.

Изучая эти планы и обсуждая их с разработчиками, я довольно быстро выявил ряд вопиющих недостатков такой конструкции в целом: очевидные и предсказуемые причины, по которым все не могло в точности соответствовать плану.

Начать с того, что отчеты об учебных тревогах в тихоокеанском регионе говорили о разном времени реагирования на приказ о выполнении боевого задания на разных базах. Различие доходило до нескольких часов, а в плане счет шел на секунды. Проблема крылась не в экипажах, находящихся на боевом дежурстве, – они многократно отрабатывали процедуру взлета и могли подняться в воздух уже через 10 минут после получения приказа. (Конечно, в реальности это время тоже варьировало от базы к базе, однако данное звено цепи было сравнительно надежным.) Так или иначе, им требовалось не меньше 10 минут с момента получения приказа.

Сотни подразделений – авианосцы и базы – по всему тихоокеанскому региону должны были получить приказ одновременно, и все планы строились на предположении, что именно так и произойдет. Вместе с тем, изучая отчеты об учениях на командных пунктах – данные о том, когда отдавались приказы и когда они фактически поступали на базы, – я видел, что разброс времени реального получения приказов в разных местах достигал один, два, а то и все четыре часа. Некоторые базы не получали приказа вообще. Причиной были атмосферные помехи, неправильная адресация сообщений, задержки в некоторых ретрансляционных пунктах.

Помимо прочего способность уложиться в плановое время очень сильно зависела от ветра. Если бы самолеты стартовали в одном и том же направлении, то ветер не имел бы значения – он приводил бы либо к замедлению, либо к ускорению движения всех самолетов. Однако к каждой цели направлялись самолеты с разных баз – это делалось с целью дублирования (на случай уничтожения той или иной базы). Самолеты нередко подлетали к цели под углом 90° и даже 180 друг к другу. Таким образом, куда бы ветер ни дул, он всегда будет влиять на эти самолеты по-разному, замедляя один из них и ускоряя другой.

Могли ли разработчики планов учесть этот факт, не зная, как будет дуть ветер в тот момент, когда поступит приказ о выполнении боевого задания? Поскольку направление и силу ветра предугадать было невозможно, они поступали просто – не учитывали ветер вообще, считали, что его нет. Это ставило под большой вопрос точность исполнения планов.

Я как-то раз указал на эти две проблемы одному из разработчиков.

– Да, я думал об этом, – сказал он.

– Но раз так, то разве это не делает сомнительной ценность всех ваших расчетов и планов?

– Летчики рискуют жизнью, отправляясь туда. Мы стараемся сделать все от нас зависящее, чтобы защитить их.

– А вам не кажется, что такой план не оставляет им никаких шансов? Он может сработать, только если следовать ему с точностью до секунды, а это практически невозможно.