Барабан на шею! Панарин Сергей
Солдат понял главное: Хельга привела его и прапорщика в цитадель легендарного предка.
Палваныч, которому посчастливилось услышать бессмысленно-жестокую историю о горбуне во второй раз, уснул. Коля тоже сомкнул потяжелевшие вежды и почти задремал.
Когда голос Страхолюдлих смолк, все открыли глаза.
К неудовольствию путников, обстановка в зале претерпела существенные изменения. Троицу окружила целая орда гномов. Хмурые бородачи, вооруженные ломами и кирками, ждали окончания баллады.
Коля вскочил на ноги.
– Вы чужаки, – сказал старший гном. – Вы должны умереть.
– Это почему? – Лавочкин упер руки в бока.
Он имел опыт общения с маленькими рудокопами, а вот Хельга растерялась. Палваныч тем более.
Гномий старшина топнул ногой:
– Приказы Белоснежки не обсуждаются!
– И тут Белоснежка! – воскликнул Коля. – А вы, надо полагать, семь гномов…
– Ты верно назвал наш орден, – с оттенком удивления проговорил гном. – Может, ты и пароль назовешь?
Солдату кроме дурацкого «Здесь продается славянский шкаф?» ничего на ум не шло.
– Да хрен его знает! – сказал он.
– Это устаревший пароль, – невозмутимо отчеканил старший. – Я вынужден вас задержать до выяснения ваших личностей. Козла мы, несомненно, съедим.
– «Несомненно»?! – Колины мысли неслись галопом. – Права не имеете!
Страхолюдлих выручила Лавочкина и, разумеется, Палваныча.
– Важность этого козленка не подлежит описанию, – ледяным тоном произнесла она. – И не вам решать его дальнейшую судьбу.
– А кому? – оторопел гном.
Толпа бородачей зашевелилась, зашептала.
– Презренные слуги! – воскликнула графиня. – Судьба сего животного в руках более могущественных, чем даже… даже…
– …Чем руки самой Белоснежки! – закончил Коля.
Гномы попятились.
Лавочкин решил развить преимущество. Он достал из своего мешка автомат.
– Зовите своего чудика в мантии и колпаке. Пусть пощупает эту вещицу. Вопросы отпадут.
Коротышки зароптали:
– Это Николас Могучий… Неужели?!.. Да-да, смертельный металл…
– Вы меня знаете?
– Что знает одна семья – знают все гномы, – сказал главный. – Весть о сильнейшем герое современности, разошедшемся миром с нашим скромным народом, облетела все подземелья. Добро пожаловать, Николас!
Гномы церемонно поклонились. Коля ответил.
Бородачи опустили кирки и ломики, Хельга и козленок немного расслабились.
Главный гном обратился к графине:
– А вы наверняка потомок автора этого дворца. Волшебные светильники… Я сразу заметил фамильное сходство…
Солдат снова посмотрел на изображение злобного карлы, потом на спутницу. Ничего общего, кроме неестественной бледности лица.
– Да, я из рода Страхолюдлих, – отрекомендовалась графиня.
– Значит, мы дальние родственники. Ваш славный предок, сын гнома и человеческой женщины, был начинателем здешней династии Страхенцвергов[22].
«Свой среди чужих, чужой среди своих, – подумал Коля, продолжая пялиться под ноги. – Да, высоковат для гнома, но низковат для человека. Полукровка…»
– Пророчество сбывается, – загадочно сказал старший гном. – Пойдемте в пиршественный зал. Вы устали и голодны. Мы хотим проявить гостеприимство.
Солдат не возражал. Дела можно отложить и на утро.
Все проследовали в менее помпезное помещение, в котором стояли сдвинутые буквой «П» каменные столы и скамьи. Проворные гномихи в считанные минуты натаскали небогатой снеди. Гостям отвели места во главе стола, рядом со старостой. Подальше расселись рядовые гномы и их подруги. Галдеж царил несусветный. Лавочкин сравнил это застолье с обедом в пионерском лагере, только детишки были бородатыми.
Староста (Лавочкин узнал, что его величали эрцгерцогом[23]) залез на скамью, пронзительно свистнул. Шум стих.
– Братья и сестры! – крикнул главный гном. – Вы знаете: у нас на каждое событие есть свое пророчество. Влюбленным родителям Страхенцверга предрекали плохую судьбу… И верно, они стали изгоями, а их сын – чародеем и оборотнем. Самому нашему предку сулили лютую смерть, и он ее принял. Предсказана нам и ее величие Белоснежка. И вот мы ей служим… – Маленькие рудокопы зароптали, недовольные хозяйкой. – Но из темного прошлого посланы нам и светлые лучики надежды. Одной из этих надежд проникнуто пророчество о том, что придет герой и приведет высокородного потомка легендарного Страхенцверга. Потомка из людей! Воцарится сей потомок в нашем роду, приведя его к свободе, достатку и миру! Так поприветствуйте же Николаса Могучего и нашу родственницу Страхолюдлих!!!
Трапезная взорвалась радостным гвалтом. Гномы хлопали, орали, улюлюкали и топали ножками по полу.
Коля почувствовал пристальный взгляд. На него откровенно пялилась гномиха. Знаки приязни одинаковы у людей и гномов: кончик языка пробежался по пухлым губкам, обнаженное плечико подалось вперед, копна каштановых волос взыграла волной, когда обольстительница отвернулась, чтобы вновь скоситься на героя из героев.
– Похоже, на тебя положили глаз! – крикнула в ухо Лавочкину Хельга.
Начался пир.
Следующий же тост выпал Николасу Могучему.
– Уважаемые хозяева! – громко проговорил Лавочкин, когда стих шум. – Ваше гостеприимство безгранично. Но я заметил, у вас трудные времена…
Гномы закивали, хмуро взирая на пареную репу, корешки хрена, запеченную кротятину и разбавленное пиво. По залу пробежал шепот:
– Эх, сейчас бы козлятинки…
– Подождите! Козла не трогать! – Коля поднял руку, в которой сжимал флейту. – Пировать, так с музыкой!
Он заиграл корявую мелодию, напоминающую «Цыпленок жареный», заполняя столы горячей курятиной, хлебом, сметаной и добрым элем.
Раздались аплодисменты, плавно переходящие в чавканье и стук кружек.
– За будущий достаток! – провозгласил Лавочкин.
Позже эрцгерцог наклонился к Колиному уху и прошептал:
– Эх, Николас, вашу музыку я готов слушать хоть каждый вечер.
– Поверьте, мой репертуар быстро надоедает.
Слегка набив животики, бородачи потянулись к искусству.
В основном звучали длинные эпические песни вроде Хельгиной.
Из этих жемчужин народного творчества солдат узнал многое о жизни славного Страхенцверга. К примеру, сын гнома и человеческой женщины сам был женат и оставил после себя не только гору трупов, но и двух детей. Дочь Страхенцверга родилась гномихой, а сын – человеком. Гномиха осталась в пещере и стала предводительницей местного племени маленьких рудокопов. А сын ушел наверх, в королевство Вальденрайх, дав начало роду Страхолюдлих.
Любопытным оказалось и объяснение того, почему укус горбуна превратил похищенную принцессу в оборотня. Дело в том, что будущая мать злейшего в мире карлика сильно болела. Недуг был страшным, практически неизлечимым. А будущий отец Страхенцверга, могущественный колдун и многознатец, все-таки спас женщину, пересадив ей волчий гипофиз. Она выздоровела, но по полнолуниям стала превращаться в волчицу. Горбун унаследовал эту неприятную особенность. Позже он заметил за собой желание кого-нибудь укусить. Укушенные заражались оборотничеством.
Еще предок местных бородачей и их подруг отличался редкостной любовью к садизму. На его совести была гибель целого вида драконов – двенадцатиголовых. Страхенцверг охотился только на таких.
Он мог вырезать деревню, спалить город или наслать мор на целую страну, для того чтобы пробудить воображение, испытать вдохновение художника. До конца своих черных дней горбун считал себя именно живописцем, а не сумасбродным палачом…
Когда бесконечные песни закончились, настало время танцев. Гномы плясали под быструю ритмичную музыку, зачастую лишенную какой-либо мелодии. Каштанововолосая искусительница вытянула Колю из-за стола и закружила по мраморному полу, не прекращая обольстительных мероприятий и показывая «товар лицом».
Гномьи пляски предполагали высокие затейливые прыжки. Лавочкин самоотверженно танцевал и продержался довольно долго. Наконец сдался:
– Все, красавица. Я устал.
– Если герой устал, то красавица отведет его в опочивальню, – вкрадчиво сказала каштанововолосая.
Солдат, расслабленный элем и бесконечными скачками, не почуял скрытого смысла предложения гномихи, хотя она не очень-то и скрывала этот смысл.
– Веди, – кивнул Коля.
Он успел заметить ехидную улыбку Хельги Страхолюдлих, прежде чем вышел из зала.
Впереди семенила, отчаянно виляя бедрами, маленькая искусительница. Мощные своды, разукрашенные картинами, закончились, незаметно сменившись грубо вырубленными в скале пещерами. Эхо, размножавшее шаги, исчезло. Стало глухо, как в погребе. Потолки были едва выше человеческого роста. Коридоры постоянно разветвлялись. Все чаще в основных, широких, ходах встречались боковые двери.
– Квартиры, – пояснила провожатая.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Лавочкин.
– О! А я думала, герой не спросит. Пфердхен[24].
– Кобылка?!
– Да, я именно так и представилась.
– Очень… приятно. Я Николас.
– Экая новость! – рассмеялась гномиха. – Ну, вот мы и пришли. Наше с сестрой гнездышко.
– А сестра?..
– На пиру. Она любит веселиться…
Пфердхен толкнула одну из дверей, ступила во тьму. Через полминуты зажегся мутный свет: хозяйка запалила свечу.
Зайдя внутрь, солдат очутился в норе: низко, узко, мрачно… Согнувшись в три погибели, Лавочкин проследовал за Пфердхен в крайнюю справа дыру. Там стояла неестественно большая кровать – человеческая, не гномья.
– Вот и ложе, рыцарь.
Хозяйка водрузила свечу на сундук, стащила с кровати покрывало.
– Милости прошу.
– Спасибо. – Коля выжидающе посмотрел на Пфердхен.
– Раздевайся, – сказала она.
– А ты?.. – Солдат принялся подбирать слова, обозначающие «Ты уже иди, да?»
– А я тоже разденусь, не волнуйся, – ответила гномиха.
Лавочкин начал понимать, в какую сторону развиваются события. Пфердхен, конечно, женщина симпатичная, но очень уж маленькая: чуть ниже его пояса.
«Дурной вариант, – подумал парень. – Я будто этот… Ну, в „Лолите“… с мелкой… А тут еще Марлен… Ерунда какая-то!»
– Если я правильно догадываюсь… – промямлил он.
– Правильно, правильно, – проворковала Пфердхен, расстегивая платьице.
– Тогда, прости, ничего не получится.
– Ты повредился в бою?
– Н-нет.
– Болеешь?
– Нет.
– А что? – нетерпеливо спросила гномиха.
– Я дал обет.
– Ха! Я тоже дала обет. Я дала – я взяла.
– Нет, я так не могу. Понимаешь, ты…
– Я что? – гневно взвизгнула Пфердхен. – Я маленькая, да? Говори!!!
И тут из соседней комнатки донесся детский плач.
– Это кто? – Коля вытаращился на стену.
– Племянничек. Разбудили мы его, – досадливо сказала гномиха. – Побегу за сестрой.
Она зашагала к двери.
– А мне что делать?
– Ничего. Жди!
Пфердхен выскочила в коридор.
Солдат почесал затылок, слушая «А-а-а-а! Уа-а-а-а!!!». Ребенок не умолкал, вопли были душераздирающими.
– Ну и нравы, – пробормотал Лавочкин. – Детей в люльки – и на пир!
Он зашел в комнатку, где стояла крохотная колыбель. В ней ревел грудной гномик – маленький розовенький пупсик.
Коля осторожно взял ребенка на руки. Точнее, на одну. Второй стал размахивать, привлекая внимание плаксы. Тот заинтересовался. Притих, следя за болтающимися пальцами.
– Вот… Умница… Баю-баюшки-баю… – заговорил Лавочкин. – Спят усталые игрушки… Книжки спят… Одеяла и подушки ждут… Уй-я!!!
Гномик проворно согнулся и цапнул солдата за большой палец.
Жертва детского вероломства уложила преступника обратно в люльку.
– Блин… Больно-то как! До кровищи… Неужели у тебя уже есть зубы?!
Грудничок рассмеялся, показывая два передних зубика.
– Ржешь еще… – обиженно сказал Коля, вытирая и зажимая ранку. – Ну ни хрена у меня не получается с вами, детьми!.. То загипнотизирую, то усыплю не там, где нужно. Ты вот кусаешься…
Притопали Пфердхен с сестрой. Мать мельком взглянула в люльку.
– Хм, порядок, – сказала она и пропела:
- Спи, усни, закрывши глазки, баюшки-баю,
- И не мучай понапрасну нынче мать твою.
Она провела ладонью по лицу малыша. Тот сомкнул веки и мерно засопел.
– Так, Пфердхен. – Мамаша ткнула пальцем в грудь сестры. – Опять кричала во время?.. Хотя вы оба одеты… Но в любом случае, я тебе сколько раз говорила, чтобы ты вела себя тихо? Николас, прошу вас, вы человек сознательный… Не позволяйте этой бесовке, как бы сказать… В общем, не надо близости в нашем доме, хорошо? А то она верещит – уши закладывает. И вам неприятность, и мальчонку моего разбудите.
– Слово рыцаря. – Лавочкин отсалютовал.
– Вот и отлично. А я обещала танец одному красавцу. – Мамаша подобрала юбки и стремительно покинула чадо и Колю с Пфердхен.
– Идите спать, Могучий, – зло произнесла гномиха. – Я лягу здесь. От греха подальше.
Солдат проснулся в отличном состоянии духа. Постель была мягкой, сон глубоким, тишина обволакивающей. Чего еще можно пожелать после ночевок в шахте и под открытым небом?
Улизнув из квартирки разбитных сестриц и поблуждав в гномьих пещерках, Коля выбрел в зал, где вчера гремел пир. Сейчас здесь властвовали тишина и чистота.
Сев за крайний столик, Лавочкин достал карту-схему. Цель, указанная крестиком, находилась где-то близко. Солдат дождался первого проходящего мимо гнома, попросил проводить. Отмеченное помещение не производило впечатления.
Одна стена была расписана волшебными рисунками Страхенцверга, да и та не полностью. Остальные – просто неровные стены. Никаких предметов, гробниц, дверей – только вход в каменный мешок. Полный тупик.
Гном поведал, что накануне своей геройской гибели горбун работал именно в этом зале.
Коля устроил дознание:
– А тут ничего раньше не стояло?
– Всегда пусто было.
На дилетантский взгляд солдата, изображение не несло информации о Барабане Власти.
– Присмотрись, уважаемый, – в отчаянье призвал бородача Лавочкин. – Не изменился ли рисунок?
Коротышка долго пялился на непотребство, запечатленное злым гением, особенно долго останавливаясь на прекрасных женщинах, принимающих лютую смерть в самых необычных обстоятельствах.
– Да нет… Вроде все, как писал праотец…
«Все, точно тупик, – сокрушенно подумал Коля. – А я, дурень, надеялся, что Барабан просто так меня дожидается. Приходи – бери… Неужели карта Рамштайнта ложная? Где мне теперь искать чертов артефакт?..»
– Вообще-то это хрусталь. – Гном пощелкал пальцем по стене. – Способ нанесения рисунка – волшебный. Если картину меняли, должны остаться следы. Вам лучше с колдуном поговорить.
– Будь другом, отведи к нему!
Колдун жил затворником в самой далекой и тесной пещерке. Белая борода начиналась от самого входа и была уложена в несколько колец по периметру норки-комнатушки. Седая мега-мочалка росла из тощего остренького лица, покрытого глубокими морщинами. Колпак и мантия дополняли портрет мага.
– Пришел ко мне спрашивать про незаконченную залу, – проскрипел колдун, когда солдат занес ногу над порогом.
– Да, здравствуйте, я Ни…
– Знаю, кто, зачем и куда. – Старик махнул костлявой рукой: – Не трать времени. Ответ: да, рисунок изменялся несколько лет назад. Читаю будущее. Склоняюсь к необходимости помочь. Соединив все причинные места на картине, получишь подсказку. Все, иди. Буду держать за тебя пальцы.
Колдун показал нитку, на которой висела гроздь серых сухих пальцев.
Лавочкин поспешил ретироваться.
– А что это за пальцы? – поинтересовался он у гнома-проводника.
– Это священный амулет нашего рода – настоящие пальцы Страхенцверга. Они светятся в темноте и приносят удачу тому, за кого их держат.
– Отличная новость, – хмыкнул Коля. – Хоть на конкурс везунчиков записывайся.
Глава 18.
Места знать надо, или Пророчества о Белоснежках
Гномы с готовностью исполнили прихоти Николаса Могучего: принесли в незаконченную залу стол и стул, отыскали проворного художника.
– Сможешь перенести картину со стены на бумагу? – спросил его Коля.
– Завсегда легко. – Рисовальщик поклонился. – У господина героя отменный вкус. Поздние работы Страхенцверга отличаются особой экспрессией и смысловой наполненностью…
– По-моему, они столь же отвратительны, как и ранние. – Лавочкин прервал льстивые речи художника. – У меня есть особая просьба. Сделай изображение светлым, почти бледным.
Солдат постеснялся сформулировать более конкретную задачу.
– Сколько тебе понадобится времени? – поинтересовался он.
– С учетом того, что нужно изготовить краски, неделю.
– Долго. Можешь нарисовать черно-белый эскиз?
– Да, за сутки.
– Остановимся на этом варианте. Пиши грубо, главное – пропорции.
Следующие сутки Коля провел в ожиданиях. Он не стал мешать художнику. Послонялся в пещерах, подсобил нескольким гномам, таская тяжести. Поискал Хельгу. Она занималась изучением древних скрижалей и разговаривала со старейшинами.
Зато Палваныч был весь к услугам солдата. Козленку отвели отдельную комнатку, принесли свежей травы, налили воды.
– Отлично устроились, товарищ прапорщик, – сказал Лавочкин.
Дубовых непонимающе поморгал, уплетая одуванчики.
Солдат прогулялся с козленком на поверхность, к водопаду. Палваныч побегал по лугу. Коля выкупался в озере, ныряя до каменистого дна и доставая красивые разноцветные голыши. Наплававшись вдоволь, сел на берегу обсыхать.
Лавочкину было не особо весело. Он наблюдал за резвящимся прапорщиком и вдруг подумал, что скучает по разговорам с ним, по тупизмам Дубовых, по своим попыткам подколоть начальника…
Козленок словно почувствовал настроение солдата, подошел к нему, ткнулся в плечо. Коля погладил земляка по рогатой голове. И как-то непроизвольно заговорил с ним, тренируя умение приврать:
– Давайте-ка, товарищ прапорщик, я доложу вам текущую оперативную обстановку. Нас с вами послали за Барабаном Власти, довольно мощным магическим артефактом. Много веков назад сделали несколько таких волшебных инструментов. Три штуки отдали эльфам, семь барабанов достались гномам, а девять получили люди. Волшебные артефакты гарантировали хозяевам победу в сражении, поднимая боевой дух войск на небывалую высоту… Но в пещерах Темномырдора нашелся умник, который смастерил супербарабан, подчиняющий себе остальные. Вот представьте. Спят люди, гномы, эльфы, никого не трогают. А этот умелец у себя в замке начинает бить в свой Барабан Власти. И мгновенно все девятнадцать барабанов повторяют удары главного! Спящие вскакивают, как солдаты во время ночной побудки, хватаются за оружие, и все такое… В общем, устали три народа, стали подозревать друг друга в нечестном использовании барабанов. Вспыхнул ряд войн. Были разрушены города, вытоптаны посевы, завалены пещеры, а уши эльфов стали самым модным украшением воина-гнома. Что обиженные эльфы вешали на свои доспехи, я, пожалуй, не скажу. Потом стало ясно: бедокурит тот умник, сварганивший Барабан Власти. Разведчики разузнали, мол, в Темномырдоре готовится Апокалипсический Удар – удар в Барабан Власти, нанесенный с использованием особой техники после многодневного выбивания сверхзамороченного ритма. Апокалипсический Удар должен многократно усилиться «младшими» барабанами. Люди, гномы и эльфы съехались на совет и постановили уничтожить свои барабаны, а потом пойти и поставить темномырдорского умника на место. Что и сделали. Отобрали барабан, закрыли его за семью печатями, а умельца посадили в тюрьму, запретив до конца своих дней изготавливать музыкальные инструменты. Слишком необузданный талант выказал.
– Ме, – удовлетворенно произнес прапорщик.
Лавочкину стало неуютно: слишком уж Палваныч верил его брехливым экспромтам.
Потом прилетел Вран, так что в подземелье Лавочкин вернулся с пополнением.
За ужином Страхолюдлих поблагодарила Колю.
– Вран чувствует себя неловко в пещере. Если бы не вы, он бы не решился сюда пробраться. Он не заметил ни одного человека в Драконьей долине. Значит, ваши неизвестные преследователи либо безнадежно отстали, либо не люди.
Ни солдат, ни графиня не знали, что Мор и Брань все еще сидели возле спящего дракона.
– Интересно, где Марлен с Шлюпфригом? – пробормотал Лавочкин.
– Пса в башмаках ворон тоже не видел, – сказала Хельга.
Коля поделился с ней удачами минувшего дня. Она сдержанно порадовалась.
После застолья гномы устроили потешные игрища.
Мужчины разделились на две команды и начали действо, которое солдат мысленно окрестил невеселыми стартами. Состязания носили характер жестоких испытаний. В программу входили бег с препятствиями, драка на затупленных кирках и игра, напоминающая регби, только вместо мяча бородачи орудовали гранитным булыжником.
На всем протяжении невеселых стартов Лавочкина не покидало ощущение, будто он смотрит большой американский мультфильм. Герои получали сокрушительные удары, падали, влетали в стены, попадали в «коробочку» между соперниками, ловили гранитный «мячик», но никто не остался лежать бездыханным. Все проворно прыгали на ноги, встряхивались и снова кидались под раздачу.
– Мы очень сильные, – пояснил довольный эрцгерцог.
Женщины не отставали от мужчин. Некоторые из них участвовали в «регби» наравне с бородатыми игроками, причем демонстрировали куда более крутой нрав.
Болельщицы разделились на пары и во время небольших перерывов между таймами провели чемпионат по бою на скалках. Маленькие барышни показали филигранное владение этими кухонными инструментами, нанося друг другу серии жесточайших ударов. Проигрывала отступившая либо потерявшая равновесие.
Победила Пфердхен. В финале противница сломала об нее обе скалки, а потом получила легкий нокдаун. Коля понял: ему сказочно повезло, когда он отлынил от романа с каштанововолосой девочкой. Вполне вероятно, что прошлая ночь оказалась бы для него последней.
Вопреки ожиданиям солдата, «олимпиада» закончилась без скандалов. Проигравшие поздравляли победителей, те не кичились достижениями. Лавочкина забавляла и слегка пугала эта идиллия. Он сам неоднократно дрался и играл в силовые игры, но здесь бы его покалечили в самом начале соревнований. «Как же хорошо, что они такие суеверные и уважительные», – подумал он.
Хельга Страхолюдлих была счастлива. Ей в обретенных родичах нравилось решительно все.
Пфердхен подскочила к солдату.
– Свое первое место я посвящаю тебе, Николас! – воскликнула она. – А остальные свои места я могу посвятить тебе в уединенном гнездышке. Его мне уступила подруга. Так как?
Объятый ужасом Лавочкин соврал, что должен всю ночь бдеть в незавершенной зале, и, успешно сымитировав огорчение, отказался от щедрого предложения гномихи-терминаторши.
Раздобыв матрас и одеяло, Коля в самом деле улегся возле трудящегося над эскизом художника. Скучающий маэстро разговорил солдата. Правда, сфера интересов рисовальщика отличалась изрядной оригинальностью.
– Господин Николас, – обратился он к Лавочкину. – Моя работа значительно ускорилась бы, если бы вы сочли возможным рассказать о каких-нибудь досадных случаях. Меня сильно вдохновляют истории реальных людей об обстоятельствах, в которых им было ужасно стыдно. Порадуйте меня чем-нибудь гадким.
По-настоящему стыдно Лавочкину бывало нечасто.
Навскидку он вспомнил, как на втором курсе сильно обидел преподавателя культурологии. Его имя и отчество солдат уже не помнил. Такое часто случается, когда у человека смешная фамилия. Культуролога звали Скоморохов.
Скоморохов был натурой одухотворенной и имел внешность херувима пенсионного возраста. В тот памятный день препод пришел на лекцию в прекрасном расположении духа. Объявил тему: «Введение на Руси азбуки Кирилла и Мефодия».
Поток записал тему и с чувством выполненного долга предался разговорам. В аудитории воцарился привычный гул. Скоморохов заговорил громко, не обращая внимания на шум. На лекциях преподаватели вели себя подобно гоголевскому Хоме Бруту, разве только не чертили мелом защитного круга. Читали материал, как тропарь, а уж на экзаменах отыгрывались.
Коля развлекал соседок едкими комментариями в адрес «Скомороха» и его лекции. Препод веско чеканил слова:
– Важнейшим событием в становлении русской культуры стало изобретение азбуки…
Читать бесплатно другие книги:
