Барабан на шею! Панарин Сергей
– Послушай, Марлен! – воскликнул вдруг Коля. – А Иоганн всех твоих любовников в кобелей превращает?
– Ха-ха, страшно? Долго же у тебя этот вопрос назревал… Не волнуйся, Шлюпфриг – единственный и неповторимый. Сволочь…
– За что ты его так ненавидишь?
– Он тебе рассказал, как все получилось?
– В общих чертах.
– Наверняка наплел про башню с веревкой, про злого отца и запертую влюбленную деву, мол, папаша нас застал и проклял несчастного юношу на месте… – Марлен дождалась Колиного кивка. – Ну, так оно примерно и случилось. Только он не колдовал, а выгнал Шлюпфрига взашей. А мне разрешил покинуть башню. «Чтобы ты, дуреха, поняла, с кем связалась». Так и сказал. И я очень быстро поняла.
Виконтесса помолчала, гладя шею жеребца.
– Я была влюблена, Николас. А он оказался бабником. Представляешь, я примчалась к нему на следующий же день и застала с другой девушкой. Вернулась в башню, заперлась и проревела неделю. Папашка-то почувствовал вину. И злость на Шлюпфрига. Вот и обратил бедолагу в пса, хотя так ему и надо…
– А потом?
– Потом я сбежала. Надоело то в башне сидеть, то нравоучения отцовы выслушивать. И зря он трогал Шлюпа.
– А я его Шванцем называю. – Коля улыбнулся.
– Шванценмайстер – это прозвище. Очень точное, он действительно умелец… Так вот, его непогрешимейшество Иоганн Всезнайгель не открыл вовремя мне глаза на сущность обольстителя, а потом ему оставалось лишь сорвать досаду на Шлюпфриге.
– Почему отец запирал тебя в башне?
– Вздорная я была, перечила ему. А ты его знаешь – суров, как северный мороз, и вспыльчив, будто южный пожар.
– Да, весьма самоуверенный и жесткий тип, – добавил Лавочкин.
– Ладно, хватит об этом…
Дорога скрашивалась разговорами. Правда, погода заметно ухудшилась. Утреннее солнце затянули облака, потом собрались темно-синие тучи, подул ветер. Собирался основательный дождец.
Солдат заклинал его потерпеть, пока не покажется Хендверкдорф. Но стихия не покорилась рядовому Российской армии – сначала на землю обрушился первостатейный ливень, а затем зарядил долгий серый дождь. Путников спасли плащи с капюшонами, только все равно стало холодно и отнюдь не сухо.
Наконец прибыли в поселок ремесленников-ткачей. Часа в четыре дня Коля, Марлен и Мор со Смертью ввалились в трактир постоялого двора. Мокрые, замерзшие и злые на стихию.
Обсохнув да утолив голод, стали прикидывать, как захватить Юберцауберера. Женщин сразу решили оставить в трактире, хотя они сильно хотели поучаствовать, особенно виконтесса. Но уж ей-то, от рождения лишенной магических способностей, лезть в схватку с колдуном не стоило.
– А Николас? – обиженно протянула Марлен. – Он тоже не волшебник…
– Зато старичок меня знает, – сказал солдат. – То-то он удивится, увидев меня на пороге!
Лавочкин и Мор вышли под вечерний дождь. Спустя пару минут они стояли на крыльце жилища беглого казначея.
– Каким заклинанием он вас сковал? – шепотом спросил убийца.
– Замораживающим.
– Тогда – стучите.
Мор прижался к стене, Коля забарабанил кулаком в дверь.
Никого.
Постучав еще, решили вломиться.
Толкнув плечом дверь, парень выворотил хлипкий засов, загремевший по полу.
– Елки-ковырялки, какое тут все гнилое. – Солдат поморщился.
– Нам же лучше. Однако с такими деньгами можно было бы и новую дверь купить. Вы правы.
Коля и Мор осторожно скользнули в дом.
Дверь за ними резко захлопнулась, слетевший засов вспорхнул на свое место, металлические скобы накрепко притянули его к доскам.
В затхлом полумраке установилась тишина.
– Нас ждали, – прошелестел Мор.
– Блицкрига не получилось, – шепотом согласился Лавочкин.
Они осторожно двинулись вглубь. Коридор был темен. Слева – вход в зашторенную комнату, справа – лестница, ведущая в подземелье.
Парень отмаячил, мол, нам туда.
Мор показал, дескать, давай проверим комнату.
Первым заглянул Коля.
Горы мусора, паутину, мольберт и картину с овощами, кушающими Юберцауберера, солдат узнал с прошлого визита. А вот кровать, стоящую в дальнем углу, он не помнил. Скорее всего, в тот раз она просто была завалена хламом.
В постели лежал хозяин дома. Он надвинул одеяло на лицо, и Лавочкин разглядел лишь сверкающие безумием глаза да трясущуюся пепельную челку.
Желание Юберцауберера спрятаться было настолько детским, что Коля не сдержал улыбки.
– Вылезай, я тебя отыскал, – сказал солдат, шагая к кровати.
Мор все еще прятался в коридоре.
Юберцауберер оторопел:
– Демон?.. Ты?.. Зачем?.. Ах, да. Мой недуг… Сердце… Ты явился за мной, дабы уволочь меня в ад?
– Больно ты мне нужен, – хмыкнул парень.
– Ради чего же ты явился? А, за моими богатствами! – Старик приподнялся на локте, наставляя на Лавочкина обвиняющий перст.
– Это ты верно вычислил.
– Тогда умри, презренный! – пророкотал Юберцауберер, собираясь сплести какое-нибудь страшное заклинание, но не успел.
Мор выстрелил в него «винтерфляйшем».
Старик так и застыл в постели: грозный, облокотившийся и указующий пальцем в пространство.
– Красота! Скульптура, достойная лучших королевских садов, – умилился Коля.
– Позже я закреплю заклинание, остановив все процессы в статуе, – пообещал убийца.
– То есть он погибнет? – Солдата передернуло.
– Нет. Он впадет в глубокий сон, превратившись в камень. Любой подготовленный колдун разбудит его в считанные минуты. Ведите к сокровищнице.
Лавочкин и Мор спустились сначала в подвал, потом в узкий круглый лаз и очутились в шестистенной синей комнате. Богатства были на месте.
– Считаю нашу сделку заключенной. – Убийца церемонно пожал Колину руку.
Мор загрузил в мешок шесть килограммовых слитков и насыпал в карманы несколько горстей монет.
– Теперь наверх.
Залезли обратно. Условились, что солдат сходит в гостиницу за Смертью, и на этом они расстанутся друзьями.
Парень вышел в темноту из дома Юберцауберера, кутаясь в плащ. Дождь не только не закончился, он усилился. Лавочкин почти бежал, торопясь попасть в тепло.
Когда до постоялого двора оставались считанные шаги, из подворотни выскочили две проворные фигуры. Одна из них преградила Коле путь, а вторая тюкнула его по темени чем-то тяжелым и отключающим.
«Опять по башке!» – успел подумать солдат и упал в грязь лицом.
Глава 21.
Предложение, от которого нельзя отказаться, или Опыты, сыновья ошибок трудных
Когда Лавочкин и Палваныч нечаянно вытоптали побеги травы разруби-любые-путы, Герцог Унехтэльф понес большие убытки. Но хуже другое – он сорвал поставку очень серьезному клиенту. Некое лицо, так желавшее остаться неизвестным, что даже не показалось перед герцогом, предпочитая переписку, желало получить пять мешков травки. Плату, весьма щедрую, оно прислало вперед.
Разруби-любые-путы растет далеко не везде, а только на волшебных лугах. Личный луг Унехтэльфа давал как раз пять мешков в сезон. Сезонов было два: весенний и осенний.
После ночевки военнослужащих Российской армии слугам герцога удалось собрать лишь полтора мешка.
За заказом клиент явился лично. Чернявый зрелый мужчина с незапоминающимся лицом и мышечной массой двух Арнольдов Шварценеггеров прилетел на ковре-самолете.
Эльф встретил клиента во дворе замка.
– Мы договорились о пяти мешках, – бесцветно сказал визитер, поглядев на скудный урожай.
– Враги вытоптали поле, – стал оправдываться Унехтэльф, утирая сопли. – Ими занимаются не кто-то там, а сами четыре всадника. Преступники понесут заслуженную кару. В будущем году я поставлю вам остаток товара.
– Нам нужно сейчас – сказал клиент.
Ровно так сказал, бесстрастно.
– Сейчас нет. – Эльф опустил плечи. – Я верну деньги.
– Вернешь. Весь задаток. И мешки я тоже заберу.
– А как же плата за траву?
– Ты подвел нас. И заплатишь за это.
Герцог бросил на ковер заранее приготовленный увесистый кошель. В нем был задаток заказчика, уменьшенный на стоимость полутора мешков.
Черный человек посмотрел под ноги, толкнул носком сапога кошель.
– Если тут не весь задаток, то ты сильно пожалеешь.
Слуги Унехтэльфа загрузили траву на ковер, и визитер улетел.
Он вернулся через двое суток.
Герцог проснулся на рассвете от истошного крика служанок. Откинув одеяло, эльф чуть не заорал сам. В постели лежали отрубленные головы его любимых животных – коня, собаки, хомячка и даже золотой рыбки, которую герцог держал в стеклянной банке.
Фиолетовое лицо Унехтэльфа потемнело, острые уши завяли от ужаса, полоска белесых волос стала еще белее. Герцог, находясь в состоянии глубокого стресса, попробовал обуться в тапочки, но ногам что-то мешало. Этим чем-то оказались головки любимых кролика и кошечки.
Унехтэльф вывалился из спальни босиком, припустил по коридору, бездумно тычась в двери и размахивая руками. Выбежав во двор, натолкнулся на громилу-заказчика. Отлетел, плюхнулся на заднее место.
Клиент проговорил фирменным голосом без интонаций:
– Через месяц вернусь. Ты отдашь мне сумму, в три раза большую моего задатка. В противном случае твое сиреневое рыло вместе с головой отделится от тела. Ясно?
Герцогу было ясно.
Черный громила предложил совершенно новые отношения незнатных персон с дворянством. Раньше так дела не делались. Вполне вероятно, что мир стоял перед сменой жизненного уклада. Правда, Унехтэльфа слабо интересовали общечеловеческие проблемы. Он насмерть перепугался.
Мозг эльфа буквально прострелила страшная мысль: «Возвращаются прежние смутные времена! Спастись, как бы спастись?..» Герцог имел нюх на приближение опасности. Он был свидетелем, а точнее, участником последней волны развала Дробенланда. Тогда, на гребне странной революции Оранжевых Подвязок, которая позволила отобрать и поделить богатства, кои не сумели удержать предыдущие феодалы, Унехтэльф умножил свои земли и капиталы. Он живо воспринял то новое, что несла с собой революция: он вдоволь наворовал, жестоко награбил и хорошо спрятал. В этом ему помогало чувство товарищеского локтя, отталкивающего от кормушки. Бушевали пожары, гремели бои, лилась кровь. Но герцог-эльф не прятался за спины соратников! Он предпочитал отсидеться в ложбинке за кустиком: оттуда лучше видать.
В общем, Унехтэльф был трусом и подлецом, скрывающимся под маской дворянина.
Он запил, как последний сапожник. Среди эльфов редко встречаются сапожники, зато пьют они вполне на уровне.
Придя в себя после пятидневного марафона, Унехтэльф с ужасом понял, что до конца отпущенного срока осталось двадцать пять суток. Голова трещала, подобно сырому полену в костре. Но требовался план, и эльф вынудил себя подумать.
Итак, рассерженный клиент вернется. Можно попробовать дать ему отпор. Да вот беда – во время «предупреждающей акции» охрану замка перерезали без единого звука. Значит, громила орудовал не один. К тому же герцог не знал, откуда взялся этот страшный человек. Не понимая противника, трудно дать ему отпор. Соседи вряд ли поддержали бы эльфа. Тут и расовое предубеждение, и, надо признаться, он умудрился испортить отношения со всеми знакомыми.
Значит, либо платить, либо бежать. Бежать не позволяла дворянская гордость. Платить все же не так унизительно. Лучше быть высокородной дойной коровой, чем трусливым зайчишкой.
Денег не хватало. На урожай травки разруби-любые-путы Унехтэльф полгода содержал замок, маленькую армию и даже позволял себе определенные излишества. Задаток человека в черном был весьма щедрым – почти в два раза больше того, что выручил бы герцог за сезон, если бы распродавал травку сам. Разумеется, он накопил заначку. Она покрывала треть вымогаемой суммы.
Следовательно, остальное нужно брать взаймы, наворовать или награбить. Позаимствовать было не у кого по той же причине, по какой Унехтэльф не отыскал бы союзников в военной кампании. Воровать, опять-таки, не герцогское дело.
От умственных усилий Унехтэльф расчихался. С каждым чихом сотрясавшаяся голова болела все сильнее. Пришлось выпить.
А потом еще.
И еще.
Через три дня герцог вновь попытался выйти из штопора. На сей раз получилось. Унехтэльф растолкал двух верных помощников, с которыми квасил.
– Пора на большую дорогу, – прохрипел он.
Так два синюшных человека и один лиловый с бодуна эльф сделали первый шаг в захватывающий мир криминала.
На латах герцога красовался герб. Эмблема с перекрещенными луком и колчаном на фоне развернутой веером колоды карт была широко известна в Дробенланде. Унехтэльф понял: настолько открыто грабить нельзя.
Расторопные помощники замазали родовые символы хозяина грязью. Он проглотил и это унижение. Водрузив на голову глухой шлем, герцог повел слуг на дело.
Сели в засаду. Сразу выяснилось, что по-настоящему богатые путники обзаводятся охраной (тут Унехтэльф проклял себя за несообразительность, ведь он тоже без эскорта никуда не ездил). Остальные потенциальные жертвы имели слишком мало наличных, чтобы за неполный месяц успеть «скинуться» на долг герцога.
Эльф взвыл от чувства безысходности. Затем его осенило:
– Едем в город! Там больше шансов потрясти толстосумов!
Прибыв в Хандверкдорф, Унехтэльф и его команда принялись грабить подвыпивших посетителей трактира. Операция проводилась по вечерам. Укрывшись в подворотне, грабители дожидались весельчаков и отнимали деньги.
Когда герцог, тайком высматривавший будущих спонсоров, узнал Николаса, он чуть не кинулся с мечом на вероломного уничтожителя посадок. Предчувствие мести опьянило Унехтэльфа. Он перестал трогать случайных прохожих, охотясь исключительно на парня.
Николас вышел из постоялого двора, но не один. Двое против троих… Герцог решил ждать и был вознагражден. Через час с небольшим Лавочкин вернулся.
Помощники сработали четко. Оглушенного Колю затащили в заброшенный дом.
Первым, что увидел очнувшийся рядовой, было фиолетовое лицо Унехтэльфа.
– Ты мне за все заплатишь! – прошипел герцог и пнул Лавочкина в бок.
Эльфы вообще злобные твари, а уж испуганные и униженные – вовсе отморозки.
– Где твой спутник с чертом?
Коля сообразил: речь идет о Палваныче. Врать не имело смыла.
– В Драконьей долине, – пробормотал солдат.
«Эх, слабоват я, – подумал он, украдкой осматриваясь. – Зато не связан. Рядом эльф, чуть в стороне бугай-охранник, третий встал у входа…»
– Отлично. Ты думаешь, зачем я тебя поймал? Месть тебе воздать, щегол! Вы же, гады, меня разорили… – и Унехтэльф, заново переживающий историю неудачной сделки, сбивчиво рассказал о наболевшем.
Отчего-то мстители любят изложить сущность вопроса перед умерщвлением жертвы. Скорее всего, это подсознательное превращение банального убийства в судебный процесс. Так легче успокоить совесть.
Коля догадывался, приговор будет жестоким. Высшая мера, не меньше. Эльфийский герцог брызгал слюной, размахивал кинжалом и сжимал кулак. Речь увлекла его. Этим и воспользовался Лавочкин.
Он схватил руку с кинжалом, подсек ноги Унехтэльфа. Тот с грохотом рухнул на пол, выпустив оружие. Солдат подхватил кинжал, приставил его к шее герцога.
Слуги эльфа, двинувшиеся к Коле, замерли, боясь причинить вред хозяину.
– Пошли вон! – приказал им Лавочкин. – Хотя… Нет, отставить. Встаньте в дальний от двери угол.
Для острастки прижал лезвие кинжала к сиреневой коже Унехтэльфа.
– Делайте… Делайте, что велят, – пролепетал герцог.
Громилы протопали в угол.
– Отвернитесь к стене, – продолжал командовать рядовой. – Бросьте оружие.
Дождавшись выполнения приказов, Лавочкин сорвался с места, выбежал в открытую дверь, попал в коридор. Не раздумывая, свернул направо и выскочил в выбитое окно.
Сзади гундосил сопливый Унехтэльф («Убейте его! Убейте!»), стучали башмаки двух его слуг. Оборачиваться не было времени.
Коля вывалился на строительный мусор – сырые камни, доски, какую-то грязь.
Сгруппировался, перекатился на ноги. «Спасибо секции дзюдо!»
Увидел забор и калитку. Бросился туда.
Один громила выскочил в окно, другой появился на полуразрушенном крыльце.
Не тратя времени на калитку, Лавочкин подскочил, навалился грудью на забор, толкнулся ногами и перемахнул через него.
Очутившись в незнакомом переулке, наугад припустил по скользкой мостовой прочь от преследователей. Те чуть замешкались, отпирая запор калитки, но уже бежали за Колей.
Лил занудный холодный дождь, плащ остался в заброшенном доме, но парню было жарко, словно в пустыне. Голова трещала, мутило, сил не оставалось. Он и так сделал максимум, что может стукнутый по голове пленник.
Расстояние между беглецом и догоняющими неумолимо сокращалось.
Пыхтение, топот, шорох дождя.
Ноги вынесли Колю на большую улицу. Он заметил на углу фигуру в плаще и капюшоне. Не до нее!
Солдат увидел постоялый двор и бросился к нему.
Если бы Лавочкин оглянулся, то стал бы свидетелем того, как незнакомец преградил дорогу громилам, остановил их и отбросил мощным магическим ударом. Но дверь за Колиной спиной закрылась, он привалился к ней, привыкая к духоте трактира. В полутемном зале никого не было, кроме убийцы по имени Смерть. Парень, шатаясь, подошел к ее столику, плюхнулся на скамью.
– Наконец-то, Николас! – произнесла она. – Почему так долго? Что с тобой?
– Старые знакомые. Вряд ли они сюда сунутся, но будь начеку, – пропыхтел солдат. – Мор ждет. Старик оказался слаб. А где Марлен?
– В купальне, должна с минуты на минуту вернуться. Хозяин ворчит, мол, сидим здесь полночи…
Смерть говорила расслабленно, но ее руки подобрались, глаза сощурились, ведьма села прямее.
Колины преследователи так и не показались.
Вскоре возвратилась виконтесса.
Оставили лошадей в конюшне постоялого двора, взяли вещи, отправились к дому Юберцауберера.
Ни преследователей солдата, ни незнакомца не было. Дождь, слякоть, темнота.
Мор открыл дверь.
– Еще немного, и я бросил бы этот проклятый подвал, – сказал он. – Вы меня заставили поволноваться, Николас.
Лавочкин вкратце объяснил причины заминки.
– Значит, за нами наверняка следят, – промолвил Мор. – Пусть женщины отдыхают, а мы с вами, барон, будем спать по очереди.
Так и сделали.
Ночь прошла спокойно. Утро, печально умывающее окна дождем, тоже не принесло сюрпризов. Громилы Унехтэльфа зализывали раны. Сам герцог предался пьянству.
Мор остался в доме, в обществе статуи Юберцауберера, а Смерть отправилась на северо-восток, за Гладом и Бранью. Коля с Марлен поехали на юго-запад, к Мраморшвиммеру.
Когда они покинули Хандверкдорф, дождь прекратился. Облака чуть разошлись, уступив место синеве. Мокрые деревья заблестели необлетевшей листвой, создавая иллюзию золотого леса.
Путники ободрились.
Виконтесса развлекала Лавочкина пикантными народными песенками, большинство из которых сам солдат не рискнул бы исполнять даже в казарме. Другие были спокойнее и сильно смахивали на русские частушки:
- За столом сидит Рамштайнт, вечно улыбается.
- Может, он там под столом чем-то занимается?
- Не ходите, фрау, замуж за лютниста Питера:
- У лютниста Питера все, как у пюпитера.
- Тромбонист у нас хорош, как цветочек аленький:
- Сам большой, талант огромный, а тромбончик маленький.
– Все-то у тебя про музыкантов да застолье с Рамштайнтом, – прокомментировал Коля.
– Так это и есть застольные потешные куплеты, – сказала Марлен. – Их поют в свете. Остальное – только тайком, а то неприлично… Сам-то чем-нибудь ответишь?
У Лавочкина в загашнике был весь дворовый фольклор, который он худо-бедно экспромтом переводил на немецкий. А в конце выдал нечто наподобие такого:
- Широка страна моя родная,
- Много в ней красивых юных дев.
- Я другой такой страны не знаю,
- Где столь многих можно, захотев!..
Марлен осталась довольна.
Холодало. В одной из деревень, встретившихся на пути, солдат и виконтесса купили по теплому плащу. Колин кошелек необратимо худел.
«Жаль, что я ушел из шоу-бизнеса», – подумал Лавочкин, имея в виду рыцарские поединки.
Дорога упиралась в горизонт. Тучи лениво плыли туда же, куда ехали молодые люди. Казалось, лошади топтались на месте, а деревья медленно брели навстречу.
Разговоры увяли, клонило в сон. Остаток дня путешественники продремали, качаясь в седлах.
К вечеру по лесу разлился туман. В его молоке темнели столбы стволов, смутными пятнами нависали полупрозрачные кроны деревьев. Тишина установилась самая зловещая.
Конь солдата начал волноваться: сбивался с шага, тряс ушами и всхрапывал, нервно тряся боками.
– Что ты, мальчик? – Коля натянул поводья, погладил пегую шею. – Тихо, тихо…
– Впереди засада, да? – предположила Марлен.
– Почему же твоя лошадь так спокойна?
– Фрау вообще мудрее мужчин.
– Угу, и скромнее.
Двинулись потихоньку вперед. Все было тихо. Жеребец не угомонился.
Спустя четверть часа лес неожиданно закончился, и путники оказались около большого озера. Подъехали к убогому селеньицу, стоящему на самом берегу.
Семь дворов, лай своры очень похожих мелких собачек, выбежавших на околицу. Собачки посмотрели на пришельцев, понюхали воздух, потом поджали хвосты и скрылись за ближайшим домом.
– Вроде бы тихо и умиротворенно, – оценил деревеньку Лавочкин. Бедновато, зато дымят все трубы.
Спешились у большого дома, выглядевшего более-менее крепко. Постучали в дверь.
На крыльцо вышли близнецы – двое совершенно одинаковых кудрявых мужичков. Бледноватые, почти синюшные, с вялыми лицами и скупыми жестами.
«Двигаются они по-особенному плавно, – подумал солдат. – Неспешно так, словно бессмертные… или мертвые!»
Лавочкину вспомнилась институтская кавээновская переделка популярной песни:
- Старый клон, старый клон,
- старый клон стучит в окно,
- Приглашая нас с тобою на прогулку.
- Отчего, отчего, отчего мне так стремно?
- Оттого что зомби ходят в переулке.
– Здравствуйте, – с каким-то особенным подсвистом сказали хозяева. – Добро пожаловать в Доппельадлер[26].
«Ишь, ты, дуэтом говорят… – внутренне усмехнулся солдат. – Два молодца – однояйцевых близнеца».
– Добрый вечер, – ответила Марлен.
– Привет. – Коля приветственно поднял руку. – Пустите добрых странников на постой?
Двойняшки переглянулись.
– Пустить-то мы вас пустим… – начал первый.
– …а вот выпустить… – продолжил второй.
– Шутка! – громко сказали они и, запрокинув головы, произнесли троекратное «ха».
Смехом этот акт Лавочкин не назвал бы. Возникло неприятное предчувствие опасности, от которого хотелось ощериться, выпустить когти, а еще лучше – рвать эти самые когти отсюда.
– Пожалуй, мы не станем вас стеснять и обратимся к вашим соседям, – проговорил Коля, пихая локтем виконтессу, мол, пойдем.
– Как хотите! – механически улыбнулись синюшные братья. – У нас все гостеприимные.
Они синхронно помахали правыми руками.
Читать бесплатно другие книги:
