Выжить любой ценой Трофимов Ерофей

— Я не прошу тебя жениться на мне, — сказала Мали, не оборачиваясь. — И изменять жене не предлагаю. Я просто лежу рядом.

— Но почему? — буркнул Данко. — Тебе на диване места мало?

— Места хватает. Но мне там страшно. Поэтому я перебралась к тебе.

— И разделась догола тоже поэтому?

— Я всегда сплю голой, — бесхитростно сообщила Мали. — Так комфортнее. И приятнее.

Данко почувствовал, что ему самое время избавиться от столь близкого и опасного соседства. Не слишком церемонясь, он уперся руками в спину жмущейся к нему девушки и отодвинул ее подальше. Потом предупредил:

— Там и оставайся. В противном случае будешь ночевать за дверью. Хоть раздетой, хоть одетой.

— Я ничего от тебя не хотела, — сказала она. — Просто мне так нужен кто-то рядом. Знал бы ты, как мне одиноко.

Изгнанная из-под одеяла, она дрожала. Данко отвел взгляд.

— Ты не одинока, — буркнул он, укрывая съежившееся тело. — Мы вместе. Пока не совершим задуманное.

— А потом?

— Я не знаю. Не знаю даже, настанет ли это «потом».

Мали полежала, обдумывая услышанное, потом тихо сказала:

— Будет лучше, если меня убьют на корабле.

На какое-то время Данко задумался. Проведя весь день в порту и истратив около двухсот долларов, они с Мали выяснили местонахождение «Утренней звезды», время, когда она должна сняться с якоря, и даже нашли катер, чтобы добраться туда завтра. Но как быть дальше? Четкого плана до сих пор не было. Оставалось уповать на справедливость пословицы «утро вечера мудренее».

Своей репликой девушка напомнила Данко, что дальше предстоит самое трудное. Сознание этого факта не давало покоя, как ноющий зуб. Это раздражало.

— Не говори глупостей, — прикрикнул Данко.

— Это не глупости, это правда, — проговорила Мали, несколько задетая резкостью его тона. — Я никому не нужна. Везде лишняя. И у меня не получится жить дальше.

— Вздор, вздор! — Поймав себя на том, что он продолжает горячиться, Данко заставил себя заговорить тише и мягче. — Человек не имеет права сдаваться.

— Почему?

— Потому что мы обязаны проживать свои жизни до конца. Это как роли в кино. Стала бы ты смотреть кино, герои которого исчезают с экрана, когда им вздумается? Им надоело или они устали… Так что же? Приходится играть.

Мали обернулась через плечо, сверкнув глазищами в темноте:

— Жизнь — не кино!

— А я вот не уверен, — признался Данко. — Может быть, кто-то все это смотрит, как бесконечный сериал. Может, только для этого мы и нужны.

— Мою семью убили по-настоящему!

— И мою семью похитили по-настоящему. Мы так это воспринимаем, поэтому страдаем. И киногерои тоже страдают. А потом фильм заканчивается, и ничего не остается.

Звучало это довольно убедительно, словно Данко всю свою сознательную жизнь пытался разгадать тайну мироздания и вот наконец сформулировал ее. На самом деле это было первое, что пришло ему в голову, когда он стал подыскивать слова, чтобы как-то утешить девушку. Получилось или нет? Похоже, что не очень…

— Я хочу, чтобы этот фильм кончился, — тихо произнесла Мали. — Мне не нравится роль несчастной сироты. Я хочу другую.

— Кто же тебе даст хорошую роль, если ты загубишь эту? Нет, дорогая моя, придется сначала доиграть то, что доверили.

— Хорошо. Как скажешь, Данко.

Он поморщился, чувствуя себя мошенником, сумевшим выдать себя за мудреца или святого. С другой стороны, только что ему удалось немного утешить отчаявшуюся девушку, придать видимость смысла ее существованию. Какая разница, правда или ложь лежала в основе этого утешения? Лишь бы облегчить страдания человека. Остальное приложится.

— Тогда спи, — пробормотал Данко и слегка придвинулся, чтобы положить руку на плечо Мали.

Секунд на десять, не больше. Но этого хватило, чтобы она уснула. «Вот и хорошо», — подумал Данко, ворочаясь. Хотя хорошего в их положении было не то что мало, а ровным счетом ни-че-го.

Его разбудил запах кофе и, как ему почудилось, свежей выпечки. Нет, не почудилось. Разлепив веки, Данко увидел перед собой Мали.

— Завтрак подан, — объявила она, сияя не хуже, чем утреннее солнце за окном.

Проследив за движением ее руки, он уставился на поднос с двумя дымящимися чашками и горкой круассанов.

— Мне пришлось залезть тебе в карман, — бесхитростно пояснила девушка. — Но ты ведь не будешь сердиться на меня?

— Буду, — хрипло возразил Данко, садясь на кровати. Ему было неловко представать перед Мали раздетым по пояс, но продолжать лежать под одеялом представлялось еще более нелепым. — Зачем это? — Он кивнул на поднос.

— Ты большой, тебе надо хорошо питаться.

Подняв поднос, Мали хотела перенести его на кровать, но уронила. Одна чашка разбилась, коричневая жижа расплылась по ковру, круассаны раскатились во все стороны.

— Это все моя рука, — сказала девушка. — Не так-то просто обходиться без пальцев.

Присев на корточки, она принялась собирать пакетики чая и крохотные упаковки сливок, но вскоре бросила это занятие и расплакалась. Ее голые коленки, на которые попали коричневые капли кофе, невероятно растрогали Данко. Он вспомнил Соню, когда та была совсем крошкой.

— Перестань, перестань, — бормотал он, натягивая джинсы. — Тоже мне, большое несчастье. Сейчас другой завтрак закажем.

— Я не буду есть, — качала она головой. Волосы роскошной волной покрывали плечи и спину — и когда она успела их вымыть и высушить?.. — Я такая неловкая…

— Ну, за это голодом не морят, — успокоил ее Данко. — Попроси принести другой поднос, ладно? А я пока…

Не договорив, о уединился в ванной комнате. Когда он вернулся в номер, там было убрано, и на столе красовалось два новых завтрака. Без особого аппетита Данко принялся пить, кусать и глотать. Принимая душ, он ломал голову над тем, как же проникнуть на корабль, но так и не смог придумать ничего путного. Нет никакого сомнения, что на «Утренней звезде» заинтересуются личностями прибывших. Кто позволит Данко подняться на борт? Кунг Тулан отдаст приказ, и катер попросту расстреляют с палубы. В лучшем случае Данко придется расстаться с пистолетом, прежде чем на катер будет спущен трап. А что он сможет сделать голыми руками? Да ничего. Погибнет сам, погубит Мали, ничем не поможет своим женщинам.

Пока они ели, Данко несколько раз вставал и принимался ходить по комнате, потом садился опять и вгрызался в круассаны с такой яростью, что только крошки летели. Мали, незаметно наблюдавшая за ним, облизала пальцы правой руки, допила кофе, сделала глоток воды и спросила:

— Волнуешься?

— Думаю, — буркнул Данко.

— Отец однажды водил меня в зоопарк, — сказала Мали. — Мне тогда тигр запомнился. Он точно так же бегал по клетке.

— Побегаешь тут…

— Не беспокойся, Данко. Я все придумала. Я очень умная.

— Да? — Он уставился на нее, не скрывая недоверия к ее словам.

Она усмехнулась с чувством превосходства:

— Женщины хитрее мужчин.

— Очень может быть.

«Не возьму ее, — решил Данко окончательно. — Оставлю на причале — и точка. Нечего ей делать на корабле. Или убьют, или опять схватят и начнут измываться. Нет уж, я сам справлюсь. А не сумею, туда мне и дорога».

— Не может быть, а точно. — Мали улыбнулась еще шире. — Вот сейчас ты думаешь, как бы избавиться от меня…

— Вовсе нет, я…

— Думаешь, я знаю. Но без моей помощи тебе не справиться. Я тебе нужна, Данко.

Он откинулся на спинку опасно хрустнувшего стула и вопросительно поднял брови:

— Что ты предлагаешь?

— Наша главная задача — пронести на «Звезду» оружие. — Мали бросила взгляд на подушку, под которой хранился пистолет. — Как ты собираешься это сделать?

Она словно читала его мысли. Скрывая смущение, Данко пожал плечами:

— Очень просто. Назовусь инспектором. Или врачом.

— Не зная языка? — Она уже не улыбалась, а хохотала. — Ты Кунга за идиота принимаешь? Извини, но тогда ты сам… сам не очень умный.

Данко выставил перед собой указательный палец:

— Стоп! Не дразни меня, девочка. Я и так злой.

— Молчу, молчу. — Она захлопала ресницами, изображая испуг, которого, конечно, не испытывала.

— Молчать тоже не надо. — Он сверился с таймером телефона. — Времени совсем мало осталось.

— Хорошо, — кивнула Мали. — Слушай. Ты выбрасываешь из головы мысли о том, чтобы оставить меня на берегу. Мы плывем вместе. Господин Кунг с радостью примет нас на своем корабле. Но только обоих.

— И почему же? — поинтересовался Данко.

— У тебя есть его номер, — пояснила юная тайка. — Ты позвонишь ему и предложишь обменять меня на свою семью. Еще и денег пообещай, чтобы тебя не застрелили раньше времени. Пока сумка с деньгами будет находиться в твоих руках, тебя не убьют. Побоятся, что вы вместе пойдете на дно.

Данко слушал ее внимательно. Она проявила себя с неожиданной стороны, эта девочка с изуродованной рукой и искалеченной душой. То, что она предлагала, было настоящей военной хитростью. Мали предлагала сделать ее своеобразным троянским конем… маленьким пони.

До определенного момента Данко не видел никаких изъянов в ее плане. Действительно, Кунг Тулан обрадуется возможности вернуть сбежавшую пленницу и рассчитаться с ее похитителем. Согласится на обмен, хотя никого менять не собирается. Подпустит катер с берега к своему судну. А дальше?

Вот Данко взбирается на борт «Звезды» с пакетом или сумкой в руках. На него направлены стволы подручных Кунга. Малейшее неверное движение, и они откроют огонь на поражение. Не дадут выхватить оружие, ни за что не дадут… Значит, пистолет должен находиться прямо под рукой. В той же сумке. Нет, лучше пусть это будет пакет. Неся его за ручки, Данко сможет одновременно держать пистолет стволом вниз. Правда, стрелять придется навскидку, не целясь. Из пистолета, спрятанного внутри пакета. Вряд ли это будет удобно. Но зато есть шанс застигнуть врагов врасплох, да и вообще по-другому не получится…

— Ты меня совсем не слушаешь, — с упреком сказала Мали. — О чем ты думаешь?

Взъерошив непривычно короткие волосы, Данко рассказал. Пренебрежительно морщась, она покачала головой:

— Нет. Не пойдет.

— Почему?

— Возьми свой пистолет, сунь в пакет, — предложила Мали. — А на дно положи вот эти журналы, они заменят деньги…

— До последнего момента никто не будет знать, взял я их или нет, — возразил Данко.

— Но пакет все равно должен быть полным. В открытом море ветер, не забывай. Будет заметно, если ты попытаешься подняться с пустым пакетом.

Она была права. Вместо того чтобы спорить, Данко вытащил пистолет, проверил, поставлен ли тот на предохранитель, и немного потренировался. Ничего путного из затеи не получилось. Стрелять сквозь пакет можно, но попасть в цель не получится. То же самое будет и в том случае, если спрятать ствол в сумке.

— Ну что? — спросила Мали, наблюдавшая за его неуклюжими попытками.

— Справлюсь, — неуверенно произнес он.

— Я так не думаю.

— У тебя есть предложения?

— Есть, Данко. Я знаю, как пронести пистолет, чтобы никто не обратил внимания. И мы это сделаем. Только нужно отработать один трюк.

— Какой трюк?

Мали объяснила. И, не тратя времени даром, они начали генеральную репетицию. Тучи, нагнанные ветром, опустились совсем низко, словно желая понаблюдать за ними.

В трюме не было ни кают, ни перегородок, ни даже закутков, которые можно было бы использовать в качестве отхожего места. По сути, это был один большой барак, а если уж быть совсем честными, то просто хлев для человеческих особей, низведенных до скотского уровня.

Все они были женщинами, все довольно привлекательными — в той, другой жизни, — но не здесь, не в этом темном, тесном, вонючем, гулком коробе размером восемь метров на четыре. Питьевую воду и пищу в трюм спускали в ведрах на веревках. Об остальном можно было даже не мечтать. Соня с ужасом ожидала месячных, с началом которых ей пришлось бы пользоваться такими же лоскутами, как те, что отрывали от своей одежды две подруги по несчастью.

Впрочем, подругами этих девушек и молодых женщин можно было назвать лишь условно. Они общались, но близки друг с другом были только те пленницы, которые попали сюда вместе, как Соня и ее мать. Говорить было не о чем, да и не очень-то хотелось. Все владели английским, но этого было недостаточно, чтобы рассказать свою историю или выразить то, что творилось на душе.

Кроме того, еды и питья им давали в обрез, препятствуя сближению невольниц в трюме. Двум десяткам девушек приходилось чуть ли не драться за свой кусок. Полячка по имени Беата однажды попыталась заполучить лишнюю рыбину, а Юлии пришлось эту рыбину отбирать. С тех пор Беата затаила на нее злость и постоянно цеплялась к ней, стремясь задеть то словом, то подставить ножку, то сделать еще какую-нибудь пакость.

Спокойней всех вели себя две исландки-лесбиянки: светлоглазые блондинки, жмущиеся друг к другу и держащиеся за руки. Агрессивной бывала англичанка из Манчестера, но она быстро успокаивалась и извинялась за грубости, которые успевала наговорить. Были здесь также представительницы Франции, Италии и целых три девушки из Чехии, оказавшиеся членами команды по пляжному волейболу. По-русски говорили только Юлия и Соня, но их это не огорчало, наоборот: можно было сколько угодно говорить о своем, не стесняясь посторонних.

Сегодня, правда, беседа не клеилась. Всю ночь продолжалась изматывающая качка, а на следующий день волны разгулялись еще сильнее. Примерно треть девушек страдали морской болезнью, о чем свидетельствовал ужасный запах, скопившийся в трюме, и мутные лужицы, перетекающие одна в другую во время покачивания корабля. Соня и Юлия пока держались. Дышать старались сквозь свою одежду или прикрывая носы руками. Так поступали практически все, но Беата почему-то привязалась именно к ним. Она то шипела по-польски, то переходила на английскую речь, а общий смысл был понятен и сводился к тому, что нечего строить из себя неженок, когда вы такие же грязные свиньи.

Достаточно долго Юлия терпела, а потом не выдержала, встала и, покачиваясь, направилась к полячке. Глаза той увеличились, а рот, напротив, сделался крохотным из-за втянутых внутрь губ.

— Что тебе надо? — спросила она, пытаясь замаскировать истеричными нотками проснувшийся в ней страх.

— Встань, — потребовала Юлия.

— Почему я должна тебя слушаться? Ты мне не начальник.

— Встань, тебе говорят.

Беата сама не заметила, как очутилась на ногах. Смотреть прямо в глаза Юлии не получалось — уж очень разного они были роста. Да и вообще, глаза полячки сделались скользкими, как две рыбешки, и метались из стороны в сторону. Юлия исхудала в неволе, но стать у нее сохранилась прежняя, от гордо вскинутого подбородка до уверенно расставленных ступней. Черты ее лица заострились, глаза тонули в мрачной тени, губы, выговаривающие слова, пренебрежительно кривились.

— Беата, — сказала она. — Мы все здесь в очень плохом положении. Не надо его ухудшать. Я говорю тебе в последний раз. Больше твои выходки я терпеть не намерена. Ты поняла меня? Повторять не надо?

Полячка потупилась.

— У меня нервный срыв, — забормотала она, путая английские и польские слова. — Меня усыпили в ресторане и бросили сюда. Я даже не смогла сообщить семье, где нахожусь. Как меня спасут, если никто не знает, что меня похитили?

— Извини, но твоя история не уникальна, — сухо произнесла Юлия. — Меня и дочь тоже взяли в ресторане. Кого-то запихнули в машину, кого-то вывели из отеля. Какая разница? Теперь нас всех набили сюда, как селедок в банку. А в тесноте нужно вести себя очень, очень осторожно. Ты задеваешь меня, я задеваю тебя. Кому от этого хорошо?

— Характер, — вздохнула Беата. — Я всегда должна на ком-то оторваться.

— Но ты все-таки сдерживайся. — Юлия положила руку на ее плечо. — Мы должны быть заодно. Иначе — конец.

— А сейчас разве не конец? — спросила исландка, которая, как и все вокруг, внимательно прислушивалась к разговору.

Юлия отрицательно покачала головой:

— Конец — это когда… когда…

— …конец! — закончила вместо нее француженка, и все в трюме засмеялись, сначала робко, нерешительно, потом все громче и свободней, пока их многоголосый хохот не прорвался сквозь щели в люке.

Когда Юлия вернулась на место и опустилась рядом с дочкой, обхватив руками поднятые колени, лицо ее все еще оставалось и веселым, и злым.

— Какая ты у меня, мама… — пробормотала Соня. — Даже слов не нахожу.

— Спасибо, доча. Я тебе понравилась?

— Еще как, мама. Ты просто молодец.

На глаза Юлии неожиданно навернулись слезы.

— Тогда запомни меня такой на всякий случай, — сказала она, жалобно кривя губы.

— А ну-ка прекрати! — прикрикнула Соня, словно на миг поменявшись с матерью ролями. — Не подавай плохой пример. Ни мне, ни…

Она бросила взгляд на девушек. Некоторые из них уже были готовы расплакаться. Юля провела пальцем по одной реснице, по другой, а потом громко предложила:

— Девчонки, давайте анекдоты рассказывать. Устроим такой интернациональный конкурс.

— Отличная идея! — поддержала ее немка. — Только без секса, ладно? У нас его, похоже, теперь будет даже чересчур много.

И пленницы опять расхохотались и стали вспоминать анекдоты попроще, а корабль, внимая их голосам, стонал и скрипел, стонал и скрипел…

Владельца катера звали Фалангом. Получая деньги от Данко, он предупредил:

— Плохой погода. Трясти.

Он показал жестами, что пассажирам следует быть готовыми к сильной качке.

— We don’t care, — ответили в один голос Данко и Мали. — Нам все равно.

— Окей, — равнодушно пожал плечами Фаланг. — Здесь деньги за путь один конец.

Он не спешил прятать полученные доллары, ожидая ответ.

— В один конец, — подтвердил Данко. — Мы не поплывем обратно.

Так они решили с Мали, не споря и не раздумывая. Это не подлежало обсуждению. Или они победят, или им незачем возвращаться. Все просто. Когда тебе не оставляют выбора, жизнь предельно упрощается. И смерть тоже.

Катер болтался возле причала, как поплавок. Разбиваясь о молы и волнорезы, волны докатывались до набережной уже обессиленными, но там, где они бились о бетон и гранит, вздымались белые тучи брызг. Любому теперь становилось ясно, что шторм разыгрался не на шутку.

Данко помог Мали спуститься в раскачивающееся суденышко. Она была в ветровке и джинсах Сони, которые были ей велики, как ни подкатывай. А бинтов на ее поврежденной руке было намотано столько, что она превратилась в пародию на огромную ладонь Микки-Мауса в белой перчатке.

«Совсем девочка, — подумал Данко, помогая устроиться и отпуская ее тоненькую талию. — Только бы не растерялась, не струсила в последний момент. Нет, не должна. Ненависть к Кунгу в ней сильнее страха. Она вся — ненависть».

— Вперед, — скомандовал он.

Фаланг кивнул и повернул ручку газа до упора. Катер начал пятиться от причала. Вода под кормой катера забулькала, закипела. Потом, приподняв нос, суденышко рванулось вперед, утюжа волнистые складки на поверхности бухты. Таец вел катерок по широкой плавной дуге, направляясь в открытое море. Лицо его было бесстрастным.

Повинуясь едва заметным движениям рук, катер завалился на левый борт и, обогнув мыс, вырвался на открытое пространство. Здесь встречный ветер усилился, на волнах зашипели пенистые гребешки. Ослепительно-белые барашки резко контрастировали с общим свинцовым фоном. Лица плывущих на утлом суденышке людей блестели от соленых брызг. Бесконечные прыжки с волны на волну вызывали тошноту и отбивали охоту попусту болтать языком. Да и о чем было говорить?

После завтрака Данко созвонился с Кунгом Туланом и сказал ему все, что собирался сказать. Дальнейшее уже никак не зависело от слов. Только от поступков и характеров.

Бангкок уплывал назад, исчезая в туманной дымке. Неровный лес высотных зданий постепенно растворялся, как растворяется сахар в воде. Кораблей, стоящих на рейде, теперь было совсем мало. Все или ушли в открытое море, или вернулись в порт. Но «Утренняя звезда» поджидала гостей. Если взглянуть вперед, можно было увидеть, как на горизонте появилась крошечная темная точка, постепенно увеличивающаяся в размерах. Вскоре стало ясно, что это шхуна, которую Фаланг сумел отыскать в море, подобно тому как охотничий пес находит дичь. Она не отличалась изяществом линий — широкий корпус, высокая корма, приземистые надстройки.

Когда уже можно было различить надпись «Morning Star» на коричневом борту, Данко впился глазами в палубу, пытаясь отыскать там знакомые фигуры. Однако видел он там только мужчин, собравшихся возле поручней, чтобы посмотреть на прибывших.

— Ты как, Мали? — спросил Данко. — Не боишься?

— Боюсь, — ответила она. — Боюсь, что Кунг останется в живых.

— Не останется.

— Надеюсь. Просто на земле нам двоим не ужиться.

Это было произнесено без всякого пафоса. Данко молча кивнул, давая понять, что полностью согласен с мнением юной подруги.

Фаланг сбавил скорость и начал разворот, чтобы подойти к шхуне с подветренной стороны. Когда смолкло тарахтение мотора, лодка запрыгала на волнах, ударяясь о борт. Задрав головы, Данко и Мали ждали, когда к ним обратятся сверху.

Лихорадочное оживление в трюме «Утренней звезды» давно закончилось. Тишину нарушали лишь приглушенные голоса девушек, беспрерывное хлюпанье воды за бортом да поскрипывание корабля, переваливающегося с волны на волну.

В конце концов Соню сморил сон. Ей привиделось, что она возвращается домой в сумерках, когда не поймешь, утро это, вечер или просто пасмурный день. Все серое, безрадостное, угрюмое. Поднимаясь по лестнице, Соня опасливо прислушивается, подозревая, что ее подстерегают какие-то злые, нехорошие люди. И в самом деле, добравшись до своего этажа, она оглядывается и видит двух крадущихся за ней стариков в болтающихся пиджаках, обвешанных лампочками и пивными крышечками. Ничего хорошего от них ждать не приходится.

Соня изо всех сил торопится к своей двери, но ноги ее не слушаются. Они такие слабые, подкашивающиеся, что каждую приходится обхватывать руками, чтобы переставить с нижней ступеньки на верхнюю. Понятно, что при таком способе передвижения сильно не разгонишься. Вскрикивая от отчаяния, Соня старается идти быстрее, однако нарядные старики с нарумяненными щеками ее догоняют.

Каким-то чудом ей удается достичь двери раньше их. Но это не ее дверь! Она чужая, совершенно незнакомая. И она приоткрыта. Понимая, что сейчас оттуда кто-то высунется, Соня начинает пятиться, но…

— Соня!

— Н-н-н…

— Соня, девочка моя, проснись.

Открыв глаза, Соня увидела мать, склонившуюся над ней. Вверху по раскачивающейся палубе топало несколько пар ног, там зазвучали возбужденные голоса, а люк был открыт, впуская в трюм расширяющийся столб света.

По непонятной причине глаза всех пленниц были обращены на Соню и Юлию.

— Что случилось, мама? Шторм усилился? Мы тонем?

— Нет, доченька, — ответила Юлия. — Нас требуют наверх. Тебя и меня.

Повернувшись к люку снова, Соня рассмотрела темный мужской силуэт наверху и гибкую веревочную лестницу, спускающуюся оттуда. Им что-то закричали по-тайски. Требовательно, властно.

— Зачем? — спросила Соня, инстинктивно прижимаясь к матери. — Я не хочу, не хочу. Пусть отстанут от нас.

Сверху прозвучал новый окрик. Девушки загомонили, уговаривая Максимовых не мешкать, а делать то, что велено.

— Не надо злить террористов, — высказалась от лица всех веснушчатая англичанка с гривой огненных волос. — Иначе они отыграются на нас. Перестанут кормить, а может, даже кого-нибудь расстреляют. В плену нужно выполнять приказы.

Возможно, она была права, но все равно слушать ее было противно.

— Пойдем, мама, — решительно произнесла Соня. — Не хочется тут оставаться. Хоть свежим воздухом подышим.

Подавая пример, она стала карабкаться по лестнице первой, напоминая какого-то неуклюжего зверька, вздумавшего подражать мартышке, раскачивающейся на лиане. Всякий раз, когда нога упиралась в очередную перекладину, всю лестницу сильно перекашивало и шатало. К тому времени, когда Соня добралась до палубы, она совсем выбилась из сил, измученная не столько непривычными физическими упражнениями, сколько недоеданием, недосыпанием и постоянным страхом перед неизвестностью.

Здоровенный азиат протянул ей квадратную ладонь, но она гордо отказалась и взобралась на палубу самостоятельно. Здесь по-разбойничьи свистел ветер, неслись растрепанные облака и было так много чистого, пропитанного солью воздуха, что у Сони голова пошла кругом.

Сидя на мокрых досках, она раскачивалась туда-сюда, как на качелях. Вокруг было много мужчин, пялившихся на нее с тупым вожделением псов, окруживших одинокую суку. Чтобы не смотреть на них, Соня заглянула в душное чрево корабля. Мать уже преодолела середину лестницы и подбиралась к краю люка. Ее поднятое лицо было не просто белым, а серебристым, как луна.

Соня хотела протянуть ей руку, но почувствовала, как сильные руки обхватывают ее поперек туловища и несут прочь. Она попыталась кричать, но ее наградили подзатыльником и заткнули ей рот грязной ладонью. Потом Соню, не мудрствуя лукаво, просто сбросили на палубу, словно мешок картошки. Растянувшись на животе, она поспешно перевернулась, готовая царапаться и кусаться, но ее не тронули. К ней привели мать, усадили рядом, а потом обеих приковали к перилам одними наручниками, цепь которых была пропущена через перекладину.

Оставив женщин под присмотром одного охранника в сером полотняном костюме, остальные сместились к противоположному борту, у которого явно происходило что-то важное и интересное. Вот в гуще своих людей появился господин Кунг Тулан собственной персоной. Его появление подтвердило догадку женщин.

— Что случилось? — тихо спросила Соня, пристраивая поднятую руку так, чтобы она поменьше затекала.

— Понятия не имею, — тихо отозвалась Юлия. — Сейчас узнаем, я думаю.

Ее предположение оказалось абсолютно верным. Бандиты, отогнав матросов, расступились в стороны. Двое из них держали пистолеты наготове. Наблюдая за их действиями, Кунг держался за стальной трос, широко расставив ноги в мягких туфлях.

Но потом Юля и Соня перестали замечать и самого господина Тулана, и его подручных. Их взгляды обратились на хрупкую красивую тайку, перешагнувшую через поручни на палубу. Левая рука ее находилась в марлевом коконе, напоминающем гипсовую повязку.

— Мама, — прошептала потрясенная Соня. — Посмотри, на ней мои шмотки… Мне не мерещится?

— Нет, — так же тихо ответила Юлия. — Твоя куртка, точно, только рукава подвернуты. Она же маленькая совсем.

— Лет шестнадцать…

— Больше. А если и шестнадцать, то азиатки в этом возрасте считаются уже совсем взрослыми. Ох, не нравится мне это. Какого черта Данко спутался с этой малолеткой?

Соня в изумлении уставилась на мать:

— Я не поняла. Ты ревнуешь, что ли?

— Еще чего! — фыркнула Юлия, задирая нос. — Велика честь для какой-то пигалицы!

Пока они обменивались репликами, девушка с перебинтованной рукой осталась стоять в стороне, а на палубу взобрался…

— Папа! — выдохнула Соня потрясенно. — Папа?

— Данко! — крикнула Юлия, дергаясь на цепи, подобно большой собаке, увидевшей обожаемого хозяина. — Мы здесь, Данко!

— Мы здесь, папочка! — вторила ей дочь.

«Как он изменился, — отмечал ее мозг, не так сильно подвластный эмоциям. — Вместо усов теперь борода, и прическа другая… и куртка незнакомая… но это он, сто процентов он, двести. Нашел нас все-таки. Но ведь он подвергает себя страшной опасности, появившись здесь. И кто такая эта девчонка? Зачем он отдал ей мои вещи?»

Мысли сменяли друг друга столь стремительно, что уже через пару секунд пропали неизвестно куда. Потому что отец уже заметил обеих женщин и вскинул руку в приветственном жесте.

— Юля! Соня! — крикнул он. — Я приплыл за вами.

Но не все обстояло так хорошо, как звучало на словах. Бандиты вовсе не собирались убирать выхваченное оружие. Кунг Тулан не спешил к гостю, чтобы оказать ему восточное гостеприимство. А квадратный телохранитель, подчиняясь приказу хозяина, вырвал из руки Данко принесенный им на корабль пакет.

— Ой, мамочка, — пробормотала Соня. — Не нравится мне все это.

При виде жены и дочери сердце Данко превратилось в кусок льда, ворочающийся в груди и ранящий душу острыми гранями. Боже, как они исхудали, как осунулись, какими бледными стали… Не прежние Юля и Соня, а их призрачные тени.

Данко посмотрел на Кунга. Убить этого мерзавца было мало, но это была высшая мера наказания на земле.

— Привет, — сказал Данко.

Вместо ответного приветствия Кунг фыркнул. При его наружности ему давно следовало лечь в гроб, чтобы не пугать людей. Тем не менее Данко улыбнулся ему, постаравшись сделать это как можно беспечнее. Он даже сделал шаг в сторону Кунга, но, как и следовало ожидать, подчиненные его не пропустили.

— Стой на месте! — прозвучало на ужасающем английском языке. — Один шаг — и мертвый.

Данко смерил взглядом тайца, угрожающего ему пистолетом. Всего охранников у Кунга было четверо, включая угрюмого громилу в костюме из такой плотной ткани, что он выглядел монолитным, как на памятнике. Самого Кунга Данко в расчет не брал, полагая, что азиатский Кощей рассыплется в прах от одного толчка. А вот трое матросов, держащихся поодаль, представляли собой явную угрозу, учитывая наличие ножа на поясе одного и дубинки в руке другого. Капитан наблюдал за происходящим на палубе.

Закончив осмотр, Данко снова перевел взгляд на своих женщин, прикованных к перилам возле рубки. Их удерживали одни наручники. Они смотрели на него глазами персонажей с полотна «Явление Христа народу». Они уповали на чудо. Как и он сам.

— Будем меняться, Кунг? — спросил Данко, отыскивая прищуренным взглядом главаря бандитов. — Деньги у меня, все сто тысяч. Мали — вот она.

Он посмотрел на спутницу. Она уже держалась правой рукой за бинты на левой.

— Ты дурак, — процедил Кунг. — Обыщите его.

Двое бандитов бросились выполнять приказание. Оружия они у Данко, разумеется, не нашли, но пакет с деньгами отобрали. Квадратный телохранитель высыпал упаковки и принялся их пересчитывать. Их было всего десять, по десять тысяч в каждой, но для здоровяка такая арифметическая задача оказалась почти непосильной. Остальные охранники завороженно смотрели за движениями его толстых пальцев.