Смелость не нравиться. Как полюбить себя, найти свое призвание и выбрать счастье Кишими Ичиро

Жизнь – это не соревнование

ЮНОША: Пожалуй, мне до сих пор многое неясно.

ФИЛОСОФ: Спрашивай о чем угодно.

ЮНОША: Адлер признает, что стремление к превосходству – попытка возвыситься над остальными – это универсальное желание, не так ли? С другой стороны, он недвусмысленно предостерегает от чрезмерного чувства неполноценности или превосходства. Это было бы нетрудно понять, если бы он отвергал стремление к превосходству, и тогда я мог бы согласиться с ним. Как разрешить это противоречие?

ФИЛОСОФ: Представь это следующим образом. Когда мы говорим о стремлении к превосходству, есть тенденция толковать это как желание возвыситься над другими людьми, забраться повыше, даже если при этом приходится кого-то сбрасывать вниз. Это общеизвестное представление о лестнице к успеху, когда нужно расталкивать окружающих со своего пути, чтобы добраться до вершины. Разумеется, Адлер не поддерживает такую точку зрения. Скорее он говорит, что на ровном игровом поле есть люди, которые движутся вперед, и другие люди, которые тоже продвигаются следом за ними. Это важный образ, о котором следует помнить. Хотя пройденное расстояние и скорость ходьбы различаются, на ровном поле все находятся в равных условиях. Стремление к превосходству – это склад ума, способствующий личному продвижению вперед, а не разновидность соревнования, которое требует возвыситься над остальными.

ЮНОША: Значит, жизнь – это не соревнование?

ФИЛОСОФ: Вот именно. Достаточно просто двигаться вперед, не соревнуясь ни с кем. И разумеется, нет нужды сравнивать себя с другими.

ЮНОША: Нет, это невозможно. Как бы то ни было, мы всегда сравниваем себя с другими людьми. Ведь именно это и становится причиной чувства неполноценности, не так ли?

ФИЛОСОФ: Здоровое чувство неполноценности происходит не от сравнения себя с другими людьми, а от сравнения себя с тем идеалом, к которому ты стремишься.

ЮНОША: Но…

ФИЛОСОФ: Послушай, все мы разные. Пол, возраст, знания, опыт, внешность… не существует двух совершенно одинаковых людей. Давай позитивно отнесемся к тому, что другие люди отличаются от нас. И, хотя мы не одинаковые, в то же время мы равны между собой.

ЮНОША: Не одинаковые, но равны между собой?

ФИЛОСОФ: Совершенно верно. Все люди разные, но не надо смешивать это с разницей между хорошим и плохим или между высшим и низшим. Как бы мы ни отличались друг от друга, мы равны между собой.

ЮНОША: Никаких рангов и категорий? Наверное, это так с идеалистической точки зрения. Но разве мы не пытаемся вести откровенную дискуссию о реальном мире? Ты действительно хочешь сказать, что взрослый человек и ребенок, который сражается с правилами арифметики, равны между собой?

ФИЛОСОФ: В контексте знаний и опыта, а также объема ответственности, различия неизбежны. Ребенок может не уметь правильно завязывать шнурки, или решать сложные математические уравнения, или принимать на себя такую же ответственность, как взрослый человек, когда возникают проблемы. Однако эти вещи не имеют никакого отношения к человеческим ценностям. Мой ответ остается неизменным: люди не одинаковы, но равны между собой.

ЮНОША: Выходит, к ребенку нужно относиться так же, как ко взрослому человеку?

ФИЛОСОФ: Нет. Вместо того чтобы относиться к ребенку как ко взрослому человеку, нужно относиться к ним обоим как к человеческим существам. Нужно быть искренним с ребенком, как и с любым другим человеком.

ЮНОША: Давай изменим вопрос. Все люди равны между собой и находятся на ровном игровом поле. Однако на самом деле там есть неравенство, не так ли? Те, кто вырывается вперед, превосходят остальных, а те, кто идет позади, уступают им по всем статьям. Значит, мы снова сталкиваемся с проблемой превосходства и неполноценности?

ФИЛОСОФ: Нет, это не так. Не имеет значения, если кто-то пытается идти впереди остальных или же идет следом. Имеет значение то обстоятельство, что мы движемся по ровному полю без вертикальной оси. Мы продвигаемся вперед не для состязания с другими. Мы делаем это для того, чтобы самим стать лучше.

ЮНОША: А ты освободился от любого соперничества?

ФИЛОСОФ: Разумеется. Я не думаю о достижении высокого статуса или почестей и веду жизнь философа и наблюдателя, никак не связанного с мировой конкуренцией.

ЮНОША: Означает ли это, что ты вышел из соревнования и таким образом признал свое поражение?

ФИЛОСОФ: Нет. Я отстранился от тех мест, где все мысли заняты выигрышем или проигрышем. Когда человек пытается быть самим собой, соперничество неизбежно становится препятствием к этому.

ЮНОША: Так не пойдет! Это аргумент усталого пожилого человека. Молодым людям вроде меня приходится работать на полную катушку, чтобы выдержать напряженную конкуренцию. Я не могу превзойти себя, если рядом нет соперника, бегущего по соседней дорожке. Что плохого в конкурентных отношениях?

ФИЛОСОФ: Если бы твой соперник был человеком, которого ты можешь считать другом, возможно, это бы привело к самосовершенствованию. Но в большинстве случаев соперник тебе не друг.

ЮНОША: И что из этого следует?

Вы единственный, кого волнует ваша внешность

ФИЛОСОФ: Давай устраним кое-какие недоработки. Вначале ты выражал недовольство определением Адлера, что все проблемы порождены межличностными отношениями. Это легло в основу нашей дискуссии о чувстве неполноценности.

ЮНОША: Да, это верно. Разговор о чувстве неполноценности был очень напряженным, и я почти забыл об этом моменте. Почему ты возвращаешься к нему?

ФИЛОСОФ: Потому что он связан с темой соперничества. Если соперничество занимает центральное место в системе межличностных отношений того или иного человека, то он не может избежать неудач или проблем в отношениях.

ЮНОША: Почему?

ФИЛОСОФ: Потому что в конце состязания всегда есть победители и проигравшие.

ЮНОША: И это замечательно!

ФИЛОСОФ: Тогда подумай, к чему могло бы привести твое конкурентное мышление в отношениях с окружающими людьми. У тебя не было бы иного выбора, кроме осознания победы или поражения. Мистер А. поступил в знаменитый университет, мистер Б. получил работу в крупной компании, а мистер В. сошелся с настоящей красавицей. Ты сравниваешь себя с ними и думаешь: «Вот и все, чего я добился».

ЮНОША: Звучит весьма конкретно.

ФИЛОСОФ: Когда человек мыслит в терминах конкуренции, победы или поражения, то неизбежно возникает чувство неполноценности. Он постоянно сравнивает себя с другими и думает: «Я одержал верх над ним» или «Я безнадежно проиграл ему». Комплекс неполноценности и комплекс превосходства – продолжение этого образа мыслей. Как при этом ты воспринимаешь других людей?

ЮНОША: Не знаю… наверное, как соперников?

ФИЛОСОФ: Не просто как соперников. Прежде чем тебе это станет ясно, ты начнешь воспринимать всех остальных людей как своих врагов.

ЮНОША: Как моих врагов?

ФИЛОСОФ: Ты начинаешь думать, что люди всегда смотрят на тебя сверху вниз и презрительно относятся к тебе. Ты начинаешь считать их врагами, которых нельзя недооценивать – они устраивают засады на твоем пути и готовы напасть на тебя по любому поводу или нанести удар в спину. Короче говоря, мир становится ужасным местом.

ЮНОША: Враги, которых нельзя недооценивать… Это мои соперники?

ФИЛОСОФ: Вот что так страшно в соперничестве. Даже если ты не проигрываешь, даже если ты каждый раз побеждаешь, то все равно участвуешь в конкурентной борьбе и у тебя нет ни минуты покоя. Тебе не хочется стать неудачником, поэтому ты чувствуешь себя обязанным побеждать любой ценой. Ты не доверяешь другим. Вот почему так много людей не могут чувствовать себя по-настоящему счастливыми, когда строят карьеру или достигают успеха в обществе: они живут в постоянной борьбе. Мир для них – это опасное место, кишащее врагами.

ЮНОША: Полагаю, что так, но…

ФИЛОСОФ: …но правда ли, что другие люди постоянно наблюдают за тобой? Действительно ли они выслеживают тебя и ждут подходящего момента для атаки? Это крайне маловероятно. Когда мой молодой друг был подростком, он проводил много времени перед зеркалом, укладывая волосы. И однажды, когда он делал это, его бабушка сказала: «Ты единственный, кого волнует твоя внешность». Сейчас он говорит, что после этого его жизнь стала немного проще.

ЮНОША: Это выпад в мою сторону, не так ли? Да, порой я действительно рассматриваю окружающих людей как врагов. Я постоянно опасаюсь нападок и критических стрел, которые в любой момент могут быть выпущены в мою сторону. Мне всегда кажется, что люди наблюдают за мной и жестко судят мои поступки. Пожалуй, будет справедливо сказать, что это защитная реакция. На самом деле люди не обращают на меня внимания. Даже если я пройдусь по улице на руках, они этого не заметят! Значит, ты считаешь, что я сам выбрал чувство неполноценности и сделал это с какой-то целью? Для меня в этом нет смысла.

ФИЛОСОФ: Почему?

ЮНОША: Мой брат на три года старше меня. Он вписывается в классический образ старшего брата: всегда слушает родителей, добивается превосходных результатов в учебе и в спорте – одним словом, воплощенная прилежность. С раннего детства я постоянно сравнивал себя с ним. Он был старше, сильнее и умнее, и я ни в чем не мог превзойти его. Наших родителей вообще не волновало это обстоятельство, и они не оказывали мне никакой поддержки. Что бы я ни делал, ко мне относились как к ребенку; меня отчитывали при любой возможности и вечно советовали придержать язык. Поэтому я научился скрывать свои чувства. Всю жизнь я жил с сознанием собственной неполноценности, и у меня не было иного выбора, кроме осознания соперничества между мною и братом!

ФИЛОСОФ: Понятно.

ЮНОША: Иногда я думаю о себе как о тыкве-горлянке, получавшей недостаточно солнечного света. Вполне естественно, что я исковеркан чувством неполноценности. Если есть человек, который смог вырасти здоровым оптимистом в таких обстоятельствах, я был бы счастлив познакомиться с ним!

ФИЛОСОФ: Это я понимаю. Мне действительно понятны твои чувства. Теперь давай рассмотрим «соперничество» в контексте твоих отношений с братом. Если бы ты не мыслил в категориях соперничества по отношению к брату и другим людям, то как бы ты смотрел на них?

ЮНОША: Ну… мой брат – это мой брат, а остальные – другое дело.

ФИЛОСОФ: Нет, другие люди должны стать твоими товарищами.

ЮНОША: Товарищами?

ФИЛОСОФ: До этого ты сказал: «Я не могу всем сердцем радоваться счастью других людей». Ты рассматриваешь межличностные отношения как соперничество; ты воспринимаешь счастье других людей как свое поражение, поэтому не можешь радоваться ему. Но когда человек избавляется от схемы соперничества, необходимость превзойти других исчезает. Он также освобождается от страха неудачи, может всем сердцем радоваться за других людей и активно способствовать их счастью. Человек, который всегда готов помочь ближнему в трудную минуту, – это человек, которого ты по праву можешь называть товарищем.

ЮНОША: Хм.

ФИЛОСОФ: Теперь мы подошли к важному моменту. Когда ты по-настоящему почувствуешь, что «люди – мои товарищи», твой взгляд на мир совершенно изменится. Ты больше не будешь считать этот мир опасным местом или мучиться ненужными сомнениями; мир станет для тебя приятным и безопасным. Твои проблемы в отношениях с людьми значительно сократятся.

ЮНОША: Какой ты счастливый человек! Но знаешь, это похоже на рассуждения подсолнуха, который ежедневно наслаждается солнечным светом и обильно орошается дождем. Тыква-горлянка, выросшая в глубокой тени, живет гораздо хуже!

ФИЛОСОФ: Ты снова возвращаешься к этиологии.

ЮНОША: Ну да, разумеется!

Воспитанный строгими родителями, молодой человек пребывал в угнетенном состоянии и с детства сравнивал себя со старшим братом. К его мнению никогда не прислушивались и часто называли его бледным подобием брата. Он не смог завести друзей даже в школе и проводил все свободное время в библиотеке, которая стала его единственным прибежищем. Юноша, чьи ранние годы прошли в такой обстановке, стал естественным приверженцем этиологии. Если бы его воспитывали другие родители, если бы у него не было старшего брата и если бы он посещал другую школу, то его жизнь была бы более радостной. Молодой человек старался как можно хладнокровнее относиться к дискуссии с философом, но накопленные за много лет чувства прорвались наружу.

От борьбы характеров до жажды реванша

ЮНОША: Все эти разговоры о телеологии и прочих вещах – чистая софистика, а психологические травмы определенно существуют. Люди не могут освободиться от своего прошлого. Но, конечно, ты и сам это понимаешь. Мы не можем вернуться в прошлое на машине времени. Пока оно существует, мы живем в его контексте и с воспоминаниями о нем. Делать вид, что прошлого не существует, – то же самое, что отрицать свою предыдущую жизнь. Ты полагаешь, я сам выбрал такой безответственный образ жизни?

ФИЛОСОФ: Да, нельзя вернуться в прошлое на машине времени или перевести часы назад. Но какой смысл человек придает прошлым событиям? Это задача, которую ты должен решить сейчас.

ЮНОША: Хорошо, давай поговорим о «сейчас». В прошлый раз ты сказал, что люди выдумывают свой гнев, так? Это телеологическая позиция, и я не могу принять ее. К примеру, как ты объяснишь случаи гнева, направленного против общества или правительства? Ты будешь утверждать, что эти чувства тоже сфабрикованы для продвижения своих мнений?

ФИЛОСОФ: Конечно, иногда я испытываю возмущение, связанное с общественными проблемами. Но я бы сказал, что, по сравнению с внезапными вспышками эмоций, это мое возмущение основано на логике. Есть разница между личным гневом (обидой на общество) и возмущением общественной несправедливостью и противоречиями. Личный гнев быстро затихает, а справедливое возмущение долговечно. Гнев как выражение личной обиды – не что иное, как инструмент подчинения.

ЮНОША: Ты хочешь сказать, что это разные вещи?

ФИЛОСОФ: Совершенно разные, потому что справедливое возмущение выходит за рамки личных интересов.

ЮНОША: Тогда я спрошу о личных обидах. Ведь даже ты иногда сердишься – например, когда кто-то оскорбляет тебя без причины?

ФИЛОСОФ: Нет, я не обижаюсь.

ЮНОША: Полно, будь искренним!

ФИЛОСОФ: Если кто-то оскорбляет меня в лицо, я думаю о скрытой цели этого человека. Даже если ты испытываешь настоящий гнев из-за слов или поведения другого, учитывай, что он вовлекает тебя в борьбу характеров.

ЮНОША: В борьбу характеров?

ФИЛОСОФ: Допустим, ребенок испытывает терпение взрослого человека разными выходками и проказами. Часто это делается с целью привлечь внимание и прекращается, когда взрослый человек начинает по-настоящему сердиться. Но если даже после этого ребенок не прекращает вести себя подобным образом, то он собирается вступить в схватку.

ЮНОША: Зачем ему это?

ФИЛОСОФ: Он хочет одержать верх и тем самым доказать свою силу.

ЮНОША: Что-то не пойму. Ты можешь привести конкретные примеры?

ФИЛОСОФ: Давай предположим, что вы с другом обсуждаете текущую политическую ситуацию. Вскоре обсуждение перерастает в горячую дискуссию и никто из вас не хочет примириться с расхождением во мнениях, пока спор не доходит до личных нападок вроде «ты дурак, из-за таких людей наша страна никогда не изменится».

ЮНОША: Если бы кто-то обратился ко мне с такими словами, я не стал бы это терпеть.

ФИЛОСОФ: В данном случае – в чем цель твоего оппонента? Только в обсуждении политики? Ничего подобного. Он считает твое поведение невыносимым и критикует и провоцирует тебя, чтобы победить в борьбе характеров. Если на этом этапе ты рассердишься, то для него настанет долгожданный момент, когда ваши отношения превратятся в ожесточенную схватку. Как бы тебя ни провоцировали, ты не должен поддаваться.

ЮНОША: Зачем уклоняться от схватки? Если кто-то бросает тебе вызов, нужно принять его. Если он провоцирует тебя, ты можешь расквасить ему нос – разумеется, на словах.

ФИЛОСОФ: Допустим, ты одерживаешь верх в перепалке. Тогда твой оппонент, который хотел разбить тебя в пух и прах, гордо отступает. Но борьба характеров на этом не заканчивается. Проиграв в споре, он переходит к следующему этапу.

ЮНОША: К следующему этапу?

ФИЛОСОФ: Да. Это этап возмездия. Хотя он временно отступил, но будет жаждать реванша в другом месте и в иной форме. Рано или поздно его возмездие настигнет тебя.

ЮНОША: Каким образом? Приведи наглядный пример.

ФИЛОСОФ: Ребенок, которого угнетают родители, прибегает к возмездию в форме бунта. Он перестает ходит в школу. Он режет себе запястья или совершает другое членовредительство. В фрейдистской этиологии это рассматривается как обычная связь между причиной и следствием: родители жестоко обращались с ребенком, поэтому он вырос таким. Это все равно что сказать: если не поливать растение, оно завянет. Такую интерпретацию легко понять, но адлеровская телеология не закрывает глаза на скрытую цель. Можно сказать, что ребенок мстит своим родителям. Если он бунтует и прекращает ходить в школу, режет себе запястья и совершает другие подобные вещи, родители сильно расстраиваются. Они начинают паниковать и тревожиться за него. Ребенок понимает, что это неизбежно произойдет, потому и ведет себя таким образом. Он реализует свою цель (возмездие родителям), а не руководствуется причинами из прошлого (домашняя обстановка).

ЮНОША: Он ведет себя строптиво, чтобы расстроить родителей?

ФИЛОСОФ: Совершенно верно. Наверняка многие люди теряются, когда видят ребенка, который режет себе руки. Они думают: «Почему он так поступает?» Но попробуй представить, что чувствуют окружающие – к примеру, родители, – когда видят такое поведение. Если ты это сделаешь, то цель, стоящая за поведением ребенка, станет очевидной.

ЮНОША: То есть – возмездие?

ФИЛОСОФ: Да. И когда межличностные отношения переходят в фазу возмездия, то обеим сторонам почти невозможно найти выход из положения. Если ты хочешь предотвратить это, никогда не поддавайся на попытки вовлечь себя в борьбу характеров.

Признание ошибки – это не поражение

ЮНОША: Ладно, тогда что делать, когда подвергаешься личным нападкам? Просто улыбаться и терпеть?

ФИЛОСОФ: Нет, мысль о «терпении» доказывает, что ты по-прежнему вовлечен в борьбу характеров. Когда ты чувствуешь, что с тобой не просто хотят поспорить, а провоцируют вступить в борьбу характеров, нужно поскорее выйти из конфликта. Не реагировать на действия оппонента – это единственное, что можно сделать.

ЮНОША: Разве так просто не реагировать на провокацию? По твоим словам, нужно справиться с гневом?

ФИЛОСОФ: Когда ты держишь свой гнев под контролем, то «терпишь это», не так ли? Вместо этого давай научимся решать вопросы без участия гнева. В конце концов, гнев – это инструмент, средство для достижения цели.

ЮНОША: Это трудная задача.

ФИЛОСОФ: В первую очередь я хочу, чтобы ты понял, что гнев – разновидность общения, но общение вполне возможно и без него. Мы можем выразить свои мысли и намерения в понятной форме без всякой необходимости выражать гнев. Если ты усвоишь это на собственном опыте, то гнев пройдет сам собой.

ЮНОША: Но если против тебя выдвигают ложные обвинения или делают оскорбительные замечания? Даже тогда я не должен сердиться?

ФИЛОСОФ: Ты еще не понял. Дело не в том, что ты не должен сердиться, а в том, что нет необходимости полагаться на такой инструмент, как гнев. У раздражительных людей вовсе не обязательно взрывной темперамент; просто они не знают других эффективных средств общения, кроме гнева. Вот почему люди говорят «я вышел из себя» или «он пришел в ярость». Мы полагаемся на свой гнев и пользуемся им вместо аргументов.

ЮНОША: Другие эффективные средства общения, кроме гнева…

ФИЛОСОФ: У нас есть язык. Мы можем общаться, используя слова. Нужно верить в силу устного слова и в язык логики.

ЮНОША: Безусловно, если бы я не верил в это, то мы не могли бы вести диалог.

ФИЛОСОФ: И еще кое-что о борьбе характеров. В любом случае, как бы ты ни был уверен в своей правоте, постарайся не критиковать оппонента на этой основе. Это ловушка, в которую попадаются многие люди.

ЮНОША: Почему?

ФИЛОСОФ: В тот момент, когда человек убеждает себя: «я прав», он уже вступает в борьбу характеров.

ЮНОША: Только потому, что он в своей правоте? Нет, это уж слишком!

ФИЛОСОФ: Если я прав, то мой оппонент не прав. В этот момент фокус дискуссии переходит от «корректности утверждений» к «проблеме в личных отношениях». Иными словами, убежденность в своей правоте приводит к выводу о том, что оппонент не прав; это превращается в состязание, и в конце концов ты внушаешь себе, что должен победить. Мы опять возвращаемся к борьбе характеров.

ЮНОША: Хм.

ФИЛОСОФ: В первую очередь справедливость утверждений не имеет ничего общего с победой или поражением. Если ты считаешь себя правым независимо от мнения других людей, дискуссия должна быть закрыта. Однако многие поспешно вступают в борьбу характеров и пытаются подчинить других своему мнению. Они ставят знак равенства между признанием ошибки и признанием поражения.

ЮНОША: Да, это определенно так.

ФИЛОСОФ: Если человек мыслит в терминах «победы и поражения» и не в состоянии признать свою ошибку, то он выбирает неверный путь. Признание ошибок, извинения и выход из борьбы характеров – все это не означает поражения. Стремление к превосходству – не та цель, которую можно осуществить в соперничестве с другими людьми.

ЮНОША: Значит, когда зацикливаешься на «победах и поражениях», то утрачиваешь способность делать правильный выбор?

ФИЛОСОФ: Да. Это затуманивает твой рассудок, и ты можешь видеть только грядущую победу или поражение. Тогда ты выбираешь неверный путь. Только если мы снимаем шоры соперничества и отказываемся рассматривать дискуссию в контексте побед и поражений, то начинаем исправляться и меняться к лучшему.

Преодоление жизненных задач

ЮНОША: Хорошо, но остается одна нестыковка. Дело в твоей формулировке: «Все проблемы – это проблемы межличностных отношений». Я могу понять, что чувство неполноценности создает проблемы в отношениях с людьми. И я считаю логичной мысль, что жизнь – это не соревнование. Я не могу рассматривать других людей как своих товарищей и где-то в глубине души считаю их врагами. Это еще одна проблема. Но меня озадачивает: почему Адлер придает такое значение межличностным отношениям? Почему он доходит до того, что связывает с ними любые проблемы?

ФИЛОСОФ: Вопрос межличностных отношений настолько важен, что, как бы подробно его ни освещали, этого всегда недостаточно. Недавно я сказал: «Тебе не хватает мужества, чтобы стать счастливым». Ты это помнишь, верно?

ЮНОША: Я при всем желании не смог бы забыть об этом.

ФИЛОСОФ: Итак, почему ты рассматриваешь других людей как врагов и не можешь думать о них как о своих товарищах? Потому, что ты утратил мужество и прячешься от своих «жизненных задач».

ЮНОША: От моих жизненных задач?

ФИЛОСОФ: Да, и это очень важный момент. В системе Адлера четкие цели определяют нашу психологию и наше поведение.

ЮНОША: Какие цели?

ФИЛОСОФ: Во-первых, существует две цели для поведения: полагаться на собственные силы (быть самостоятельным) и жить в гармонии с обществом. Затем следуют цели для психологии, которая подкрепляет такое поведение. Это осознание того, что «у меня есть способности», и понимание: «люди – мои товарищи».

ЮНОША: Минутку, я записываю… Итак, есть две цели для поведения: полагаться на собственные силы и жить в гармонии с обществом. И две цели для психологии, которая подкрепляет такое поведение. Это осознание того, что «у меня есть способности», и понимание того, что «люди – мои товарищи»… Хорошо, я вижу, это ключевая тема: быть самостоятельным человеком и жить в гармонии с обществом. Похоже, это увязано со всем, что мы обсуждали до сих пор.

ФИЛОСОФ: И эти цели могут быть достигнуты преодолением того, что Адлер называет «жизненными задачами».

ЮНОША: Тогда что такое жизненные задачи?

ФИЛОСОФ: Давай рассмотрим понятие «жизнь», начиная с детства. В детстве мы находимся под защитой родителей и не нуждаемся в работе. Но в конце концов наступает время самостоятельности. Нельзя вечно зависеть от родителей, и, разумеется, человек должен быть самостоятельным в умственном и общественном смысле. Кроме того, необходимо заниматься каким-то делом, которое не ограничивается узким определением вроде «работы в такой-то компании». Далее, в процессе взросления человек завязывает разнообразные дружеские отношения. Он может кого-то полюбить, и это часто заканчивается браком. Тогда он вступает в супружеские отношения, а если рождаются дети, то появляются отношения между родителями и ребенком. Адлер выделял три категории межличностных связей, возникающие в ходе этих процессов. Он называл их «рабочими задачами», «задачами дружбы» и «задачами любви». Все вместе называется «жизненными задачами».

ЮНОША: Эти задачи становятся обязательствами человека как члена общества? Вроде работы и уплаты налогов?

ФИЛОСОФ: Нет. О них нужно думать в контексте межличностных отношений. Адлер иногда пользовался термином «три социальные скрепы», чтобы подчеркнуть их важность.

ЮНОША: Нельзя ли поконкретнее?

ФИЛОСОФ: Давай сначала рассмотрим рабочие задачи. Независимо от вида деятельности, нет такой работы, которую можно выполнить исключительно в одиночку. К примеру, я сижу в своем кабинете и пишу тексты для будущей книги. Это совершенно автономная работа, и никто не может выполнить ее за меня. Но потом за дело берется редактор и многие другие люди – от книжных дизайнеров до сотрудников типографии, распространителей и продавцов, – без которых моя задача была бы неосуществима. Работу нельзя завершить без сотрудничества с другими людьми.

ЮНОША: Полагаю, что так – в широком смысле слова.

ФИЛОСОФ: Однако с точки зрения глубины и прочности рабочие межличностные отношения можно назвать поверхностными. У них понятная общая цель – достижение результата, поэтому люди могут сотрудничать, даже если они не слишком хорошо ладят друг с другом. В некотором смысле у них нет выбора, кроме сотрудничества. Пока отношения строятся только на основе совместной работы, они заканчиваются после ее завершения, когда человек меняет работу.

ЮНОША: Да, это верно.

ФИЛОСОФ: На этапе поверхностных отношений обычно останавливаются молодые люди, не имеющие работы, не желающие продолжать образование, либо «затворники», которые не выходят из дома.

ЮНОША: Минутку! Что ты хочешь сказать: просто потому, что они избегают отношений с другими людьми, они не хотят работать или отказываются заниматься физическим трудом?

ФИЛОСОФ: Если отложить в сторону вопрос о том, сознательно или нет они делают такой выбор, в центре все равно остаются межличностные отношения. К примеру, человек отправляет резюме в поисках работы и проходит собеседования, но постоянно получает отказы. Это ранит его гордость. Он начинает сомневаться в необходимости трудоустройства, если ему приходится терпеть подобные вещи. Другой совершает крупную ошибку на рабочем месте. Из-за его оплошности компания может потерять большие деньги. Он приходит в отчаяние и не может вынести мысли о том, что завтра нужно снова идти на работу. В обоих случаях сама работа не кажется человеку неприятной или нежеланной. Неприятно подвергаться критике, выслушивать упреки в профессиональной непригодности или некомпетентности либо терять чувство собственного достоинства из-за постоянных отказов. Иными словами, все проблемы кроются в межличностных отношениях.

Красные нити и прочные цепи

ЮНОША: Ладно, я приберегу свои возражения на потом. В чем состоит задача дружбы?

ФИЛОСОФ: Это дружеские отношения в широком смысле слова, помимо работы, и в них нет никакого принуждения. Такую связь трудно создать или углубить.

ЮНОША: Ах, как ты прав! В школе или на работе человек может завязать отношения, но они будут поверхностными, ограниченными данным местом. Найти друга или доброго приятеля за пределами учебного заведения или работы чрезвычайно трудно.

ФИЛОСОФ: У тебя есть кто-то, кого ты мог бы назвать близким другом?

ЮНОША: У меня есть друг. Хотя я не уверен, что могу назвать его близким…

ФИЛОСОФ: Со мной было то же самое. Когда я учился в старших классах, то даже не пытался заводить друзей и проводил дни за изучением греческого и немецкого языков, погружаясь в философские труды. Мама тревожилась за меня и ходила советоваться с моим классным руководителем. Тот сказал ей: «Не стоит беспокоиться; он из тех, кто не нуждается в друзьях». Эти слова очень подбодрили мою мать, как, впрочем, и меня самого.

ЮНОША: Человек, который не нуждается в друзьях? Значит, в старших классах у тебя не было ни единого друга?

ФИЛОСОФ: Нет, у меня был один друг. Он говорил, что в университете не смогут научить ничему хорошему, и в итоге не стал никуда поступать. На несколько лет он уединился в горах, а недавно я слышал, что он занимается журналистикой в Юго-Восточной Азии. Я несколько десятилетий не видел его, но у меня такое впечатление, что если мы снова встретимся, то все будет как раньше. Многие люди считают: чем больше друзей, тем лучше, но я в этом не уверен. В количестве друзей и знакомств нет никакой ценности. Но эта тема связана с задачами любви, а нам нужно думать о глубине и прочности наших отношений.

ЮНОША: Как ты думаешь, я смогу обзавестись близкими друзьями?

ФИЛОСОФ: Конечно. Если ты изменишься, люди вокруг тебя тоже изменятся. У них не будет иного выбора. Психология Адлера предназначена для того, чтобы меняться самому, а не изменять других людей. Ты не ждешь перемен от других или изменения ситуации, а сам делаешь шаг вперед.

ЮНОША: Хм…

ФИЛОСОФ: Например, ты пришел ко мне, и я обрел в тебе молодого друга.

ЮНОША: Я твой друг?

ФИЛОСОФ: Да, так и есть. Наш диалог – не консультация психолога, у нас нет никаких рабочих взаимоотношений. Для меня ты незаменимый друг… Разве тебе так не кажется?

ЮНОША: Я твой… незаменимый друг? Нет, сейчас я так не думаю. Расскажи о последней задаче – о задаче любви.

ФИЛОСОФ: Она разделена на две стадии: первая известна как интимные отношения, а вторая – отношения в семье, между родителями и детьми. Мы обсудили работу и дружбу, но из трех жизненных задач эта – самая трудная. Когда отношения перерастают в любовь, дружеская манера общения и поведения становится неприемлемой. Это значит, что ты уже не позволяешь себе развлечений с друзьями противоположного пола, а в некоторых случаях даже телефонный разговор с другой женщиной может стать причиной для ревности. В любви отношения между людьми наиболее глубокие и прочные.

ЮНОША: Полагаю, тут ничего не поделаешь.

ФИЛОСОФ: Но Адлер не приемлет ограничений, налагаемых на партнера. Если люди счастливы вдвоем, то они доверяют друг другу. Это и есть любовь. Отношения, в которых люди ставят ограничения друг для друга, в конце концов распадаются.

ЮНОША: Подожди-ка: этот аргумент звучит как одобрение супружеской неверности. Если один партнер счастлив, заводя роман на стороне, выходит, нужно уважать даже такую связь?

ФИЛОСОФ: Нет, я не одобряю интимных связей на стороне. Смотри на это так: отношения, которые кажутся напряженными и угнетающими, когда люди находятся вместе, нельзя назвать любовью, даже если в них присутствует страсть. Но если ты думаешь: «В обществе партнера я могу вести себя совершенно свободно», – это любовь. Человек спокоен и открыт, не испытывает чувства неполноценности или желания утвердить свое превосходство. Ограничения – это попытка контролировать партнера, основанная на недоверии к нему. Быть с человеком, который не доверяет тебе, – неестественное положение вещей, с которым нельзя мириться, не так ли? По словам Адлера, «если двое людей хотят жить в гармонии, они должны относиться друг к другу как равные».

ЮНОША: Хорошо.

ФИЛОСОФ: Однако в любви и супружеских отношениях всегда сохраняется возможность разлуки. Поэтому, даже когда муж и жена много лет прожили вместе, они могут расстаться, если отношения становятся слишком тягостными. Но в отношениях между детьми и родителями такое в принципе невозможно. Если романтическая любовь – это отношения, связанные красной нитью, то отношения между родителями и детьми больше похожи на прочные цепи – притом что у тебя есть только маникюрные ножницы. В этом и трудность.

ЮНОША: Что же можно сделать?

ФИЛОСОФ: На этом этапе я могу сказать следующее: не надо прятаться. Какими бы трудными ни были отношения с другими людьми, ты не должен избегать их или опускать руки. Даже если в конце концов тебе придется разрезать связь ножницами, сначала нужно встретиться с реальностью лицом к лицу. Нет ничего хуже бездействия. Человек не может провести жизнь в полном одиночестве; только в социальном контексте он становится «личностью». Поэтому в психологии Адлера самостоятельность и взаимодействие с обществом выделены в самые общие цели. Как можно достичь их? Здесь Адлер говорит о преодолении трех задач: работы, дружбы и любви. Это задачи межличностных отношений, с которыми рано или поздно сталкивается любой человек.

Юноша все еще старался постичь истинное значение жизненных задач.

Не верьте в «жизненную ложь»

ЮНОША: Все снова становится запутанным. Ты говоришь, что я рассматриваю других людей как врагов и не могу считать их товарищами, потому что уклоняюсь от жизненных задач. Что это значит?

ФИЛОСОФ: Предположим, есть некий мистер А., и ты его недолюбливаешь за его недостатки, которые трудно простить.