Давший клятву Сандерсон Брендон
— Хорошее планирование позволяет добиться того, чтобы войско не оставалось под открытым небом во время бури, за исключением редких ситуаций, — объяснил Гавилар. — В Алеткаре распространены укрепленные убежища. Если кампания займет больше времени, чем ожидалось, мы сможем разделить армию и отступить в такие города, чтобы переждать там стихию.
— А посреди осады? — допытывался Тох.
— Светлорд Тох, осады здесь редки. — Гавилар усмехнулся.
— Конечно, города с укреплениями. Ваш знаменитый Холинар. Величественные стены. Не так ли? — У западника был сильный акцент, и говорил он отрывисто, раздражающим образом. Это звучало по-дурацки.
— Вы забываете о духозаклинателях, — поправил его Гавилар. — Да, осады время от времени случаются, но очень сложно уморить голодом солдат, если у них есть духозаклинатели и изумруды, чтобы делать еду. Вместо этого мы обычно быстро разбиваем городские стены или — что случается чаще — захватываем высоту и используем ее для того, чтобы какое-то время обстреливать город.
Тох кивнул, словно зачарованный:
— Духозаклинатели. У нас в Рире или в Ири таких штук нет. Восхитительно. Восхитительно… И так много осколков. Возможно, половина всех осколочных клинков и доспехов. В воринских королевствах. Вестники вам благоволят.
Далинар сделал большой глоток вина. Снаружи раздался гром, и убежище содрогнулось. Великая буря достигла полной силы.
Внутри слуги приносили ломти свинины и клешни ланка для мужчин, приготовленные в пряном бульоне. Женщины обедали в другом месте, а с ними, по слухам, сестра Тоха. Далинар с ней еще не встречался. Двое светлоглазых с запада прибыли едва ли не за час до начала бури.
Вскоре зал наполнился отголосками светской болтовни. Далинар принялся за свои клешни ланка, раздробив их дном кружки и выгрызая мясо. Этот пир казался чересчур спокойным. Где музыка, смех? Почему женщины в отдельной комнате?
В последние годы жизнь изменилась. Четыре оставшихся великих князя решительно сопротивлялись Гавилару, действуя единым фронтом. Некогда яростные сражения стихли. Гавилар все больше и больше времени тратил на управление своим королевством, которое было вполовину меньше, чем им хотелось, но все-таки требовало внимания.
Политика. Гавилар и Садеас не заставляли Далинара слишком часто лезть в нее, но он все-таки должен был сидеть на праздниках вроде этого, а не обедать со своими людьми. Высасывая клешню, он наблюдал за тем, как Гавилар разговаривает с иностранцем. Ну что за буря. Гавилар на самом деле выглядел царственно, с бородой, причесанной вот так, с самосветами на пальцах. Он носил униформу нового стиля. Официальную, строгую. А вот Далинар был в такаме, похожей на юбку, и открытой рубашке, которая достигала середины бедра и оставляла грудь обнаженной.
Садеас проводил собственный прием, устроившись с группой менее значимых светлоглазых за столом в другом конце зала. Каждый в той группе был тщательно отобран: это люди, в чьей преданности вполне можно усомниться. Он беседовал с ними, уговаривал, убеждал. И если его что-то беспокоило, придумывал, как их устранить. Не при помощи наемных убийц, разумеется. Они все находили такие вещи безвкусными; алети так не поступают. Вместо этого Садеас хитростью доводил дело до дуэли с Далинаром или размещал нужного человека в авангарде при атаке. Йалай, жена Садеаса, тратила впечатляюще много времени на изобретение новых схем, позволяющих избавляться от проблемных союзников.
Далинар прикончил клешни и перешел к свинине, сочному ломтю мяса, плававшему в подливке. На этом пиру еда и впрямь была лучше. Он просто хотел бы не чувствовать себя здесь таким бесполезным. Гавилар завоевывал союзников; Садеас разбирался с проблемами. Эти двое могли относиться к пиршественному залу как к полю боя.
Далинар протянул руку к поясу в поисках ножа, чтобы разрезать свинину. Только вот ножа там не было.
Преисподняя. Он одолжил нож Телебу, не так ли? Далинар уставился на мясо, вдохнул аромат перченого соуса, и его рот наполнился слюной. Он собрался было есть пальцами, но подумал и огляделся по сторонам. Все остальные ели чинно, пользуясь приборами. Но слуги забыли принести ему нож. И еще раз Преисподняя. Он откинулся на спинку стула и помахал кружкой, желая еще вина. Рядом Гавилар и тот чужак продолжали болтать.
— Светлорд Холин, ваша кампания впечатляет, — сказал Тох. — В вас проглядывает предок. Великий Солнцетворец.
— Надеюсь, — заметил Гавилар, — мои достижения не окажутся такими же мимолетными, как его.
— Мимолетными! Он перековал Алеткар! Вы не должны так говорить. Вы же его потомок, правильно?
— Мы все его потомки. Дом Холин, Дом Садеас… все десять княжеств. Их основатели были его сыновьями, знаете ли. Так что да, признаки его прикосновения ощущаются, но та империя не продержалась и одного поколения после его смерти. Мне остается лишь гадать, что было не так с его видением и планами, раз великое государство распалось так быстро.
Буря грохотала. Далинар попытался привлечь внимание какого-нибудь слуги, чтобы попросить столовый нож, но все они были слишком заняты — носились туда-сюда, отвечая на просьбы других участников пира.
Он вздохнул, встал, потянулся и направился к двери, держа в руке пустую кружку. Погруженный в раздумья, отодвинул засов, а затем открыл массивную деревянную дверь и вышел наружу.
Полоса ледяного дождя внезапно омыла его кожу, и яростный порыв ветра толкнул так, что он покачнулся. Буря неистовствовала в полную мощь; молнии низвергались с небес, как будто мстительные атаки Вестников.
Далинар двинулся сквозь стихию, его рубаха хлестала на ветру. Гавилар все чаще рассуждал о вещах вроде наследия, королевства, ответственности. Что случилось с весельем битвы, когда они отправлялись на бой, смеясь?
Гремел гром, и сверкающие время от времени молнии едва ли давали достаточно света, чтобы разглядеть округу. Но Далинар хорошо знал дорогу. В этом буревом убежище для патрулирующих армий они с Гавиларом разместились уже почти четыре месяца назад, собирая дань с окрестных ферм и угрожая Дому Эвавакх, расположившись прямо на его земле, вблизи от границы.
Далинар разыскал нужный бункер и заколотил в дверь. Нет ответа. Тогда он призвал осколочный клинок, сунул острие между двойными дверьми и разрезал засов внутри. Распахнул дверь и увидел группу вооруженных мужчин с широко распахнутыми глазами, которые поспешно строились в оборонительную позицию, окруженные спренами страха, нервно сжимая в руках оружие.
— Телеб, — заявил Далинар, стоя в дверях. — Я одолжил тебе свой поясной нож? Мой любимый, с рукоятью из резной кости белоспинника?
Высокий солдат, стоявший во втором ряду испуганных мужчин, уставился на него с разинутым ртом:
— Э-э… светлорд, ваш нож?
— Я его где-то потерял, — пояснил Далинар. — Одолжил тебе, верно?
— Сэр, я его вернул, — напомнил Телеб. — Вы его использовали, чтобы вытащить щепку из седла, помните?
— Преисподняя. Ты прав. Куда же я подевал шквальную штуковину?
Далинар развернулся в дверном проеме и зашагал обратно сквозь бурю. Возможно, его беспокойство было больше связано с ним самим, чем с Гавиларом. Битвы, которые нынче вел Дом Холин, стали слишком просчитанными. В последние месяцы более важным было то, что происходило за пределами поля боя, а не на нем. Из-за этого Далинар чувствовал себя брошенным, словно старый панцирь перелинявшего кремлеца.
Внезапный порыв ветра повлек его к стене, и он споткнулся, потом шагнул назад, движимый необъяснимым, даже для самого себя, чувством. Большой валун врезался в стену, затем отскочил. Далинар посмотрел и увидел вдалеке что-то странное — громаднейшую фигуру, которая перемещалась на длинных и тонких светящихся ногах.
Далинар повернул к пиршественному залу, адресовал неведомой твари грубый жест, а потом распахнул дверь — отбросив двоих слуг, которые удерживали ее закрытой, — и вошел обратно. По нему ручьями текла вода, когда он добрался к высокому столу, плюхнулся на свое место и поставил кружку на стол. Замечательно. Теперь он мокрый, но по-прежнему не может съесть свою порцию свинины.
Все молчали. На него уставилось море глаз.
— Брат? — спросил Гавилар, и его голос был единственным звуком в комнате. — С тобой… все в порядке?
— Потерял свой шквальный нож, — сообщил Далинар. — Думал, оставил его в другом бункере. — Он взял свою кружку и громко, лениво хлебнул дождевой воды.
— Лорд Гавилар, простите, — с запинкой проговорил Тох. — Я… мне надо освежиться.
Блондин-западник встал со своего места, поклонился и пересек комнату, направляясь туда, где старший слуга распределял напитки. Его лицо выглядело еще бледнее, чем обычно у его соплеменников.
— Что с ним такое? — поинтересовался Далинар, подвинув стул поближе к брату.
— Я полагаю, — ответил позабавленный Гавилар, — что люди, которых он знает, не совершают прогулки во время Великих бурь.
— Ба! — воскликнул Далинар. — Это укрепленное дорожное убежище, со стенами и бункерами. Не стоит нам бояться какого-то ветерка.
— Уверяю тебя, Тох считает по-другому.
— Ты ухмыляешься.
— Далинар, возможно, ты в один миг сделал то, чего я пытался добиться политическими методами вот уже полчаса. Тох не был уверен, что мы достаточно сильны, чтобы защитить его.
— Так ваш разговор шел об этом?
— Косвенно — да.
— Хм. Рад, что помог. — Далинар взял одну из клешней с тарелки Гавилара. — Что нужно сделать, чтобы кто-то из этих модных слуг принес мне нож, шквал бы его побрал?
— Далинар, это старшие слуги, — напомнил его брат и сделал знак, подняв руку особым образом. — Знак нужды, помнишь?
— Нет.
— Тебе и впрямь стоит быть повнимательней. Мы больше не живем в хижинах.
Они никогда не жили в хижинах. Они были Холинами, наследниками одного из величайших городов мира, — пусть Далинар и увидел это место впервые, когда ему исполнилось двенадцать. Многие аристократы Алеткара считали, что ветвь Дома, к которой принадлежали Гавилар и Далинар, — всего лишь бандиты, до недавнего времени обитавшие на задворках их собственного княжества.
Толпа слуг в черно-белом стеклась к Гавилару, и он попросил принести Далинару новый обеденный нож. Когда они разделились, стремясь выполнить поручение, двери в женский праздничный зал открылись и кто-то проскользнул внутрь.
У Далинара перехватило дыхание. Волосы Навани сверкали от вплетенных в них крошечных рубинов, подобранных в тон кулону и браслету. Ее лицо покрывал знойный загар, алетийские волосы были чернее черного, красные губы изгибались в проницательной и мудрой улыбке. И фигура… фигура заставляла мужчин плакать от желания.
Это жена его брата.
Далинар превозмог себя и поднял руку, повторяя показанный Гавиларом жест. Пружинистой походкой приблизился слуга.
— Светлорд, — начал он, — я, разумеется, позабочусь о ваших нуждах, но вы, возможно, захотите узнать, что знак неверен. Если позволите продемонстрировать…
Далинар сделал непристойный жест:
— Так лучше?
— Э-э…
— Вина, — приказал Далинар, помахивая кружкой. — Фиолетового. В достаточном количестве, чтобы наполнить ее по меньшей мере трижды.
— Светлорд, вино какого года пожелаете?
Он посмотрел на Навани:
— То, что ближе остальных.
Навани проскользнула между столами, за нею следовала более приземистая Йалай Садеас. Ни та ни другая как будто не беспокоились из-за того, что были единственными светлоглазыми женщинами в зале.
— Что случилось с посланником? — спросила Навани, приблизившись. Она скользнула между Далинаром и Гавиларом, когда слуга принес ей стул.
— Далинар напугал его, — сообщил Гавилар.
Аромат ее духов пьянил. Далинар с окаменевшим лицом отодвинул стул в сторону. Надо быть твердым, не дать ей понять, что она его согревала, возвращала к жизни, исцеляла, как ничто другое, не считая битвы.
Йалай подвинула стул для себя, и слуга принес Далинару вино. Он сделал длинный успокаивающий глоток прямо из кувшина.
— Мы оценивали сестру, — доложила Йалай, наклонившись с другой стороны от Гавилара. — Она немного скучная…
— Немного? — встряла Навани.
— …но я в разумной степени уверена в ее честности.
— Брат выглядит таким же, — добавил Гавилар, потирая бороду и изучая Тоха, который замер с напитком возле бара. — Невинный, с широко раскрытыми глазами. Мне кажется, он искренен.
— Он подхалим, — проворчал Далинар.
— Он человек без дома, — возразила Йалай. — Никому не присягнул, полагается на милость тех, кто его примет. И у него есть лишь одна вещь, которой можно рискнуть ради того, чтобы обеспечить свое будущее.
Осколочный доспех.
Добытый на родине, в Рире, и увезенный Тохом на восток, как можно дальше от родственников. Те, как сообщалось, были возмущены кражей драгоценной реликвии.
— У него нет брони с собой, — размышлял Гавилар. — Он, по крайней мере, достаточно умен, чтобы ее спрятать. Тох захочет гарантий, прежде чем дать ее нам. Мощных гарантий.
— Гляди-ка, как он смотрит на Далинара, — обратила их внимание Навани. — Ты его впечатлил. — Она взглянула на него искоса. — Ты мокрый?
Далинар провел рукой по волосам. Вот буря. Оказавшись в центре внимания собравшихся в зале, он не смутился, но перед этой женщиной покраснел.
Гавилар рассмеялся:
— Он выходил прогуляться.
— Шутишь, — фыркнула Йалай, отодвигаясь, чтобы дать место Садеасу, который присоединился к ним за высоким столом. Тот уселся на стул рядом с ней. Он поставил на стол тарелку, доверху наполненную клешнями в ярко-красном соусе. Йалай тотчас же набросилась на них. Она была одной из немногих известных Далинару женщин, которые любили мужскую еду.
— Что мы обсуждаем? — спросил Садеас, взмахом руки отправляя прочь старшего слугу, который нес ему стул, а потом обнял жену за плечи.
— То, как нам женить Далинара, — заявила Йалай.
— Что?! — Далинар поперхнулся вином.
— В этом все дело, верно? — спросила Йалай. — Им нужен тот, кто будет их защищать, тот, кого их семья не атакует, потому что будет слишком бояться. Но Тоху и его сестре нужно нечто большее, чем просто убежище. Они хотят быть частью происходящего. Впрыснуть свою кровь в королевскую линию, так сказать.
Далинар сделал еще один большой глоток.
— Тебе бы стоило время от времени пить воду, знаешь ли, — сказал ему Садеас. — Раньше я пил дождевую воду. Все смеялись.
Навани улыбнулась ему. Всего времени мира не хватило бы, чтобы приготовить его к взгляду, который сопровождал эту улыбку — такому пронзительному, такому оценивающему.
— Возможно, это именно то, что нам нужно, — согласился Гавилар. — Это даст нам не только осколок, но и повод говорить от имени всего Алеткара. Если люди из-за пределов королевства начали приходить ко мне, прося убежища и соглашений, возможно, оставшиеся великие князья засомневаются и мы сможем объединить страну не путем войны, но благодаря правилам и договоренностям.
Наконец-то появилась служанка с ножом для Далинара. Он взял его с нетерпением, а потом нахмурился, когда женщина ушла.
— Что? — спросила Навани.
— Эта мелочь. — Далинар сжал изысканный ножик двумя пальцами и поболтал им. — Как я должен есть стейк из свинины… этим?
— Нападай на него, — посоветовала Йалай, изобразив выпад. — Притворись, что стейк — это какой-нибудь толстошеий солдат, который оскорбил твои бицепсы.
— Если бы кто-то оскорбил мои бицепсы, я бы не стал нападать на него. Я бы послал его к врачу, потому что у него явно что-то не так с глазами.
Навани мелодично рассмеялась.
— О, Далинар, — восхитился Садеас. — Не думаю, что на Рошаре найдется другой человек, который сможет это сказать с серьезным лицом.
Далинар хмыкнул, затем попытался разрезать стейк с помощью ножика. Мясо почти остыло, но все еще вкусно пахло. Вокруг его головы начал летать одинокий спрен голода, похожий на коричневую мошку вроде тех, что встречаются на западе, возле Чистозера.
— Что победило Солнцетворца? — внезапно спросил Гавилар.
— Хм? — отозвалась Йалай.
— Солнцетворец, — напомнил Гавилар, переводя взгляд с Навани на Садеаса и Далинара. — Он объединил Алеткар. Почему у него не вышло создать прочную империю?
— Его дети оказались слишком жадными, — предположил Далинар, распиливая свой стейк. — Или, может быть, слишком слабыми. Среди них не нашлось того, кого согласились бы поддержать остальные.
— Нет, дело не в этом, — возразила Навани. — Они могли бы объединиться, если бы Солнцетворец позаботился о том, чтобы назначить наследника. Он сам виноват.
— Он ушел на запад, — не согласился Гавилар. — Повел свою армию к «новой славе». Алеткара и Гердаза ему не хватило. Он хотел весь мир.
— Выходит, дело в его амбициях, — вставил Садеас.
— Нет, в его жадности, — негромко заявил Гавилар. — В чем смысл завоеваний, если ты не можешь наслаждаться достигнутым? Шубрет-сын-Машалана, Солнцетворец, даже Иерократия… все они тянулись дальше и дальше, пока не рухнули. За всю историю человечества найдется ли хоть один завоеватель, который решил, что с него хватит? Был ли тот, кто просто сказал: «Это хорошо. Это то, чего я хотел» — и пошел домой?
— Прямо сейчас, — прорычал Далинар, — я хочу съесть этот шквальный стейк. — Он поднял ножик — тот оказался согнутым посередине.
Навани моргнула:
— Клянусь десятым именем Всемогущего, как ты это сделал?
— Понятия не имею.
Зеленые глаза Гавилара глядели куда-то вдаль отрешенно. Этот взгляд появлялся у него все чаще и чаще.
— Брат, почему мы воюем?
— Опять ты за свое?! — возмутился Далинар. — Послушай, это не так уж сложно. Разве ты забыл, с чего мы начали?
— Напомни мне.
— Ну, мы посмотрели на это место, — начал описывать Далинар, помахивая согнутым ножом, — это королевство, и сказали себе: «Эй, у всех этих людей есть… разные вещи». И мы подумали: может, эти вещи должны принадлежать нам? Ну вот мы их и забрали.
— О, Далинар, — пробормотал Садеас, посмеиваясь. — Ты просто прелесть.
— А вы никогда не задумывались над тем, что это значит? — спросил Гавилар. — Королевство? Нечто более великое, чем ты сам?
— Гавилар, это глупость. Когда люди дерутся, дело в вещах — только и всего.
— Может быть, может быть. Я хочу, чтобы ты кое-что послушал. Заповеди войны, из старых времен. Тех времен, когда Алеткар что-то значил.
Далинар рассеянно кивнул, и тут вошли слуги с чаем и фруктами, которые подавали в завершение трапезы; одна служанка попыталась забрать его стейк, и он на нее зарычал. Когда она попятилась, Далинар кое-что заметил краем глаза. Из другого пиршественного зала в их комнату заглядывала женщина. На ней было изысканное тонкое платье бледно-желтого цвета, подходящее к белокурым волосам.
Он наклонился вперед, заинтригованный. Сестре Тоха Эви было восемнадцать или девятнадцать. Она была высокой, почти такой же высокой, как алети, и узкоплечей. В ней вообще ощущалось нечто хрупкое, как будто она каким-то образом была менее реальной, чем какая-нибудь женщина-алети. Это относилось и к ее стройному брату.
Но эти волосы… Из-за них она выделялась, словно горящая в темной комнате свеча.
Она перебежала через пиршественный зал к брату, который вручил ей бокал с выпивкой. Девушка пыталась взять его левой рукой, которая пряталась внутри завязанного мешочка из желтой ткани. У платья, странное дело, не было рукавов.
— Она все время пыталась есть защищенной рукой, — пояснила Навани, вскинув бровь.
Йалай перегнулась через стол к Далинару и заговорщическим тоном проговорила:
— На дальнем востоке все ходят полураздетыми, знаешь ли. Риранцы, ириали, реши. Они не такие сдержанные, как эти чопорные женщины-алети. Бьюсь об заклад, она довольно экзотична в спальне…
Далинар хмыкнул. Потом наконец-то заметил нож.
Он был спрятан в руке, которую слуга, собиравший тарелки Гавилара, держал за спиной.
Далинар ударил стул брата, сломал ножку, и Гавилар рухнул на пол. В тот же момент убийца замахнулся и задел ухо Гавилара, но удар как таковой не достиг цели. От неистового замаха нож достиг стола и вошел в древесину.
Вскочив, Далинар перегнулся через Гавилара и схватил нападающего за горло. Он развернул неудавшегося убийцу и бросил на пол так, что раздался приятный уху хруст. Продолжая движение, Далинар схватил нож со стола, воткнул в грудь убийцы и, пыхтя, отступил, вытирая дождевую воду с глаз. Гавилар поднялся на ноги, в руке появился осколочный клинок. Он бросил взгляд на убийцу, затем посмотрел на брата.
Далинар пнул убийцу, чтобы убедиться, что тот умер. Кивнул себе, поднял свой стул и сел, потом наклонился и выдернул нож из груди трупа. Прекрасное лезвие.
Он сполоснул оружие в вине, после чего отрезал кусок стейка и засунул в рот. «Наконец-то».
— Хорошая свинина, — заметил Далинар, не переставая жевать.
Тох и его сестра уставились на Далинара через комнату, и в их взглядах мешались благоговение и ужас. Он заметил вокруг них несколько спренов потрясения — треугольники из желтого света ломались и восстанавливались. Это редкие спрены.
— Спасибо. — Гавилар коснулся уха, из которого сочилась кровь.
Далинар пожал плечами:
— Извини, что убил. Ты ведь хотел его допросить, да?
— Нетрудно догадаться, кто его послал, — буркнул Гавилар, садясь и взмахом руки прогоняя охранников, которые с опозданием ринулись на помощь. Навани сжимала его руку, явно напуганная нападением.
Садеас тихо выругался:
— Наши враги становятся отчаянными. Трусливыми. Подослать убийцу во время бури? Для алети подобное постыдно.
Все участники пира по-прежнему пялились на высокий стол. Далинар отрезал себе очередной кусочек стейка и сунул в рот. Что такое? Он же не выпил вино, в котором смыл с ножа кровь. Он не какой-нибудь варвар.
— Знаю, я обещал, что позволю тебе самому сделать выбор в отношении невесты, — проговорил Гавилар. — Но…
— Я готов, — отозвался Далинар, устремив взгляд перед собой. Навани для него потеряна. Надо, шквал побери, смириться с этим.
— Они робкие и осторожные, — заметила Навани, промокая ухо Гавилара салфеткой. — Понадобится больше времени, чтобы их убедить.
— О, я бы об этом не волновался. — Гавилар бросил взгляд на труп. — Далинар в высшей степени… убедителен.
20
Веревочные путы
Но можно предупредить человека, чтобы он осторожно пробовал еду, сдобренную опасной пряностью. Мне бы хотелось, чтобы ваш урок оказался не таким болезненным, как мой.
Из «Давшего клятву», предисловие
А вот это, — объяснял Каладин, — на самом деле не такая уж серьезная рана. Знаю, она выглядит глубокой, но чаще всего лучше получить глубокий порез острым ножом, чем рваную царапину — чем-то тупым.
Он сжал рассеченную кожу на руке Хен и забинтовал порез.
— Всегда пользуйтесь чистой тканью, которую перед этим прокипятили, — спрены гниения любят грязные тряпки. Настоящая опасность заключается в заражении: вы его опознаете по покраснению краев раны, которое будет увеличиваться и растекаться. Еще появится гной. Прежде чем бинтовать порез, его всегда надо промыть.
Он похлопал Хен по руке и забрал свой нож, который и стал причиной проблемной раны: Хен воспользовалась им, чтобы срезать ветви с упавшего дерева для растопки. Вокруг нее остальные паршуны собирали лепешки, которые сушили на солнце.
Принимая во внимание все обстоятельства, вещей у них было на удивление много. Несколько паршунов додумались во время налетов прихватить металлические ведра — которые пригодились в качестве горшков для кипячения, — а мехи для воды их попросту спасали. Он присоединился к Саху — паршуну, который поначалу был его охранником, — среди деревьев, где расположился импровизированный лагерь. Паршун привязывал каменную головку топора к ветке.
Каладин забрал топор и потренировался на бревне, проверяя, насколько хорошо тот рассекает древесину.
— Надо привязать покрепче, — посоветовал Каладин. — Намочи кожаные полоски и тяни изо всех сил, когда будешь обвязывать. Если действовать неаккуратно, эта штука отвалится во время замаха.
Сах хмыкнул, забрал топор и, ворча, распутал узлы. Потом покосился на Каладина.
— Человек, сходи проверить кого-нибудь еще.
— Нам надо отправляться в путь этой ночью. Мы слишком долго просидели на одном месте. И следует разбиться на маленькие группы, как я говорил.
— Посмотрим.
— Послушай, если с моим советом что-то не так…
— Все так.
— Но…
Сах вздохнул, поднял голову и посмотрел Каладину в глаза:
— Где раб научился отдавать приказы и расхаживать туда-сюда с видом хозяина?
— Я не всю жизнь был рабом.
— Ненавижу, — продолжил Сах, — чувствовать себя ребенком. — Он начал заново привязывать головку к топорищу, на этот раз туже. — Ненавижу, когда мне все время сообщают то, что я и так должен знать. Больше всего я ненавижу то, что твоя помощь мне нужна. Мы сбежали. Мы спаслись. И что? Появляешься ты и начинаешь объяснять, что нам делать? Мы опять следуем приказам алети.
Каладин молчал.
— Тот желтый спрен ничем не лучше, — продолжил ворчать Сах. — Спешите. Не останавливайтесь. Она говорит нам, что мы свободны, и миг спустя отчитывает за то, что недостаточно быстро повинуемся.
Они были удивлены тем, что Каладин не видит спрена. Они также упомянули о звуках, которые слышали, — далеких ритмах, почти музыке.
— «Свобода» — странное слово, Сах, — негромко заметил Каладин, присаживаясь рядом. — На протяжении последних месяцев я был, наверное, более свободным, чем на протяжении всей жизни, не считая детства. Хочешь знать, что я делал с этой свободой? Сидел на одном месте, служил новому великому владыке. Я спрашиваю себя, не дураки ли те, кто пользуется веревочными путами, — ведь обычаи, общество и привычки все равно связывают нас всех по рукам и ногам.
— У меня нет обычаев, — буркнул Сах. — И общества нет. Но все равно «свободы» у меня столько же, сколько у древесного листа. Когда меня сбрасывает дерево, я лечу вместе с ветром и притворяюсь хозяином собственной судьбы.
— Это было почти поэтично.
— Понятия не имею, о чем ты. — Паршун крепче затянул последний узел и подал ему новый топор. Каладин с размаху опустил его на бревно рядом с собой.
— Лучше.
— Человек, тебя это не беспокоит? Одно дело — учить нас, как готовить лепешки. Давать нам оружие — совсем другое.
— Топор — инструмент, не оружие.
— Возможно, — согласился Сах, — но с его помощью я в конце концов сделаю копье.
— Ты ведешь себя так, словно битва неизбежна.
Сах рассмеялся:
— А ты так не думаешь?
— У вас есть выбор.
— Сказал человек с клеймом раба на лбу. Если они способны так поступить со своим собратом, какие зверства ожидают банду воров-паршунов?
— Сах, война вовсе не неизбежна. Вы не обязаны сражаться с людьми.
— Возможно. Но дай-ка я спрошу тебя вот о чем. — Паршун положил топор поперек колен. — Учитывая то, как они со мной поступили, отчего бы мне с ними не сразиться?
Каладин не смог подобрать ни единого возражения. Он вспомнил собственное рабство: отчаяние, бессилие, гнев. Его отметили знаком «шаш», потому что сочли опасным. Потому что он давал сдачи.
Как он смеет требовать, чтобы этот мужчина поступил по-другому?
— Они захотят снова сделать нас рабами, — продолжил Сах, взяв топор и начиная рубить бревно, снимая с него грубую кору, как научил Каладин, чтобы сделать из нее трут. — Мы потерянные деньги, мы опасный прецедент. Твои соплеменники потратят целое состояние, чтобы узнать, что изменилось и вернуло нам разум, и они разыщут способ все исправить. У меня отнимут рассудок, и я снова буду таскать воду.
— Может… может, мы сумеем убедить их поступить по-другому. Я знаю хороших людей среди светлоглазых алети. Если мы с ними поговорим, покажем, что вы можете говорить и мыслить — что вы такие же, как обычные люди, — они прислушаются. Они согласятся дать вам свободу. Так алети поступили с вашими сородичами на Расколотых равнинах, когда впервые с ними повстречались.
Сах опустил топорик, и от бревна отлетела щепка.
— И поэтому мы сейчас можем быть свободны? Потому что ведем себя как вы? А когда были другими, заслуживали рабства? Нет ничего плохого в том, чтобы владеть нами, когда мы не можем отплатить, но не теперь — потому что мы можем разговаривать?
— Ну, я имел в виду…
— Потому-то я и сердит! Спасибо за то, чему ты нас научил, но не жди, что я буду счастлив из-за того, что ты мне нужен для этого. Это лишь усиливает твою веру — может, даже мою веру — в то, что твой народ должен в первую очередь решать, быть нам свободными или нет!
Сах быстро ушел, и, как только он скрылся из вида, Сил выпорхнула из подлеска и села на плечо Каладина, настороженная — она высматривала поблизости спрена пустоты, — но не слишком обеспокоенная.
— Кажется, я чувствую приближение Великой бури, — прошептала она.
— Что? Правда?
Она кивнула:
— Буря еще далеко. День, может, три. — Она взглянула на него искоса. — Кажется, я могла это делать и раньше, но даже не понимала, что могу. У тебя всегда было расписание.
Каладин тяжело вздохнул. Как защитить паршунов от бури? Ему придется найти убежище. Он должен…