Чудаки и зануды Старк Ульф

Катти, видимо, решила, что я с ней заигрываю: играючи укусила за язык, играючи изваляла в объедках креветок.

— Не могу я быть с тобой! — Я старалась придать голосу твёрдость ледяного комка у меня внутри. — Ничего не выйдет.

— Пошему? — Похоже, до неё начало доходить. Мы по-прежнему стояли, не шевелясь, вплотную друг к другу.

— Ты не виновата. Это со мной что-то не так.

— Што не так? — прошептала Катти нежно, намекая, что она, как заботливая медсестра, может исцелить любые мои раны.

— Ты меня не заводишь, — сказала я, чтобы прекратить бесполезные объяснения.

— А по-моему, наоборот, — возразила она с непререкаемой убеждённостью.

— Нет. На самом деле.

— А как ше пошелуи? А объятия? И… и вше оштальное?

— Недоразумение.

— Ах ты, гад! — Катти влепила мне пощёчину.

И я осталась одна в мерцающем свете. А вокруг смеялись, шептались, танцевали.

Пора было сматываться. Не стоило вообще приходить. Но раз уж я сдуру заявилась, самое время было одуматься и прекратить выпендриваться.

Но я не ушла, и остаток вечеринки обернулся сплошным кошмаром.

Я большей частью слонялась из угла в угол в поисках Исака, чувствуя на себе обиженный взгляд Катти. Динамики, словно чёрные бомбардировщики, ревели всё громче. Какие-то молодцы, именовавшие себя «Слуги наслаждения», пели о том, как они от всего устали — устали любить, устали жить, но наслаждения от этих песен не было и в помине.

Все танцевали. Катти танцевала с Исаком. Они висли друг на друге, словно тоже устали.

А я танцевала с Анной. Без всякой охоты. Просто чтоб быть поближе к ним. Волоча за собой Анну, я преследовала злосчастную парочку, стараясь подслушать, о чём они говорят. Напрасно. Может, они и не разговаривали вовсе. Просто грелись друг об друга.

Мне было ужасно холодно. Анна сквозь очки, в которых плясали красные блики, таращилась на меня и не могла взять в толк, что это я вытанцовываю. Ну и вырядилась она на вечеринку! Точь-в-точь палочник: коричневое платье, похожее на чехол от спального мешка, коричневые туфли, даже волосы коричневые!

Я всё время наступала ей на ноги. Не нарочно. Она сама их мне подсовывала.

— Прекрати! — крикнула Анна так громко, что все обернулись.

Наверняка решили, что я пыталась повалить её на пол или ущипнула за что не положено. Уши у меня горели, словно я и вправду совершила что-то неподобающее.

— Шустрый парень! — услыхала я шёпот одного из задавал.

Всё, с меня хватит! Я надулась и отошла в угол.

Немного погодя открыли двери в сад. В комнату повеяло холодом. Взяв уголь и колбаски, все гурьбой высыпали наружу и принялись разводить огонь в гриле, похожем на обрубок водосточной трубы. Угли пылали, как упавшие звёзды, пахло горючей жидкостью и горелым мясом.

Я схватила с решётки закопчённую колбаску, шкурка на ней лопнула, и она выглядела такой же жалкой, как и я сама.

Исак и Катти сидели у подсвеченного бассейна, болтая ногами в ледяной воде. Сидели близко-близко, не сводя глаз друг с друга. Ну почему на мне эта дурацкая мальчишеская одежда! Это несправедливо! Так бы и спихнула их в воду! Видеть это не могу!

— Искупаться решили? — вдруг услыхала я голос Блетана.

— Слишком холодно, — возразил Исак.

— Да он просто дрейфит! — громко, чтобы все слышали, сказала я.

Я прекрасно понимала, что сморозила глупость. Но что мне оставалось делать?

Исак посмотрел на меня.

— Да что с тобой? — изумился он. — Что ты за нами хвостом ходишь? Поискал бы кого другого для развлечений.

— Ты просто обманщик! — не унималась я. — Корчишь из себя классного пловца, а как до дела доходит — в кусты! Что, промокнуть боишься?

Все знали, что Исак занимается плаванием. Папа у него тренер. Неизвестно, получится ли из него чемпион, но многие считали, что он далеко пойдёт. Я никогда не видела, как он плавает. Только рассказы слышала.

— Кончай, Симон! — возмутился Исак. — Если тебе приспичило, можем сплавать вдвоём. Похоже, тебе пора остыть.

Мне вовсе не хотелось плескаться в этом дурацком бассейне. У меня и без того зуб на зуб не попадал от холода. Но должна же я была хоть как-то растащить этих двоих.

— Ладно, — согласилась я. — Только в озере. Скажем, до моста и обратно.

— Ты что, серьёзно? Спятил?

— Слабо, да?

— Не обрашшай на него внимания! — прошипела Катти. — Он шегодня не в шебе. Он шам так шкашал.

Исак пропустил её слова мимо ушей. Он тоже ничего не мог поделать, как и я.

— Ладно. Хотя в такую погоду это полный идиотизм. Да и тебе слабо со мной тягаться.

— Ещё посмотрим, — задиралась я. — А если выиграю — пошлёшь Катти ко всем чертям.

Катти недоумённо уставилась на меня.

— Идёт. Но если выиграю я, ты отправишься домой и наденешь что-нибудь менее экстравагантное.

Все заулыбались. И плотнее запахнули куртки, спасаясь от ветра. Я давно знала, что вечеринки — это лишь неясные надежды и ожидания. Вот и дождалась.

На свою голову.

Глава двенадцатая,

в которой мы с головой погружаемся в воду, выбиваемся из сил, натягиваем на себя какое-то старьё и краешком глаза заглядываем в рай

Я погрузилась в тёмную воду. Это было всё равно что сунуть ноги в морозильник. Я чувствовала, как постепенно превращаюсь в замороженную курицу с пупырчатой желтоватой кожей.

Исак был уже далеко впереди. Он спрыгнул с причала, описав в воздухе изящную дугу. А у меня от ныряния болят уши, хотя сейчас это не имело никакого значения. Я стала проигрывать с самого начала, когда тащилась по мелководью прочь от берега.

— Брось ты эту затею, Симон! — крикнул Стефан, когда вода дошла мне уже до трусов. — Давай отзовём Исака. Хватит дурака валять.

Конечно, он прав. Ну и что? Я оттолкнулась ногами и поплыла туда, где из воды торчала макушка Исака, но тут сбоку накатила волна и закрыла всё. Ветер вздувал волны, так что почти ничего нельзя было разглядеть.

Плавала я неплохо, дедушка научил меня, ещё когда я была совсем маленькая. И хотя мы давно перестали ездить на Мейю, я всё равно много плавала. Мама любила смотреть на воду. Каждое лето мы выбирались куда-нибудь на озеро или на залив, где можно было вдоволь поплескаться. А зимой в Веллингбю я часто ходила в бассейн.

Но на сей раз был не увеселительный заплыв в летней, прогретой воде, залитой солнцем, как бутерброд джемом. Сейчас всё было всерьёз.

До моста было метров семьсот-восемьсот, но в темноте, на продувном ветру расстояние казалось бесконечным. Изредка я различала другой берег, освещённые вереницы окон кемпинга, мерцавшие сквозь гребни волн.

Я потеряла Исака из виду. Он рассекал волны, как стрела, словно на обычной тренировке в бассейне. Вдруг он вынырнул совсем рядом. Мокрые волосы прилипли к голове, я с трудом его узнала. В темноте лицо казалось иссиня-серым.

— Холодища! — проговорил он, отплёвываясь.

— Угу, — согласилась я.

— Ну как, может, хватит?

Он что, решил, я испугалась? Или ему самому надоело? Может, невмоготу стало от холода? Или предлагает мировую? Не знаю. От холодрыги мне было не до размышлений.

Я мотнула головой и поплыла дальше.

— Псих! — прошипел Исак.

Он опять обогнал меня, молотя по воде ногами, так что брызги летели мне в глаза. Миг-другой — и он исчез за бурлящими волнами. Я осталась одна.

Голосов с берега давно не слышно. Исак уплыл. Я кляла себя на чём свет стоит. Почему я ему даже не ответила? Почему не спросила, что он имел в виду? Что за дурацкое упрямство толкало меня вперёд?

Холод пробирал насквозь. Казалось, в кожу впиваются тысячи иголок. Руки и ноги онемели, как от наркоза. Сознание туманилось. Тело налилось тяжестью и отказывалось подчиняться, плыть становилось всё труднее. Долго ли ещё я так продержусь? Скорее назад!

Я повернула. Теперь волны накатывали на меня с другой стороны. Далеко впереди мерцали огни высотных домов, я поплыла на них. В рот заливалась вода, я еле успевала отплёвываться. И плыла всё медленнее, будто в вязком ледяном омлете, который вот-вот окончательно застынет.

«Нетушки, не утону, — думала я. — Во что бы то ни стало выплыву из этой мерзкой чёрной мёртвой воды». Озеро сдавливало меня своими клешнями, прижимало к вздымающейся груди. Ни вздохнуть, ни пошевелиться. Я совсем выбилась из сил.

И тут кто-то меня окликнул.

Совсем близко.

Неужели Исак?

Я отчаянно поплыла назад. Вода плескала в лицо. От напряжения мне стало теплее, я постепенно приходила в себя.

Вскоре я заметила Исака. Голова его торчала, как поплавок, на волнах.

— Я сейчас! — крикнула я против ветра. — Сейчас!

Он бил по воде ногами и размахивал одной рукой, чтобы я видела, где он.

— Не могу больше! — крикнул он. — Помоги! Пожалуйста!

Похоже, он действительно спёкся. Лицо было искажено ужасом, мне стало страшно. Господи, доигралась! Если эта бурлящая пучина поглотит его, я буду виновата. А ведь я просто хотела ему понравиться. Вот и втянула в эту безумную, опасную затею.

— Не знаю, справлюсь ли, — прошептала я.

Ещё немного — и я у цели.

— Не бросай меня! — просил Исак. — Слышишь?

— Не брошу! Только успокойся, а то ты нас обоих утопишь.

Я обхватила его за голову и поплыла туда, где, по моим расчётам, был берег. Впрочем, я уже не была в этом уверена. Вокруг царил мрак, холод и безмолвие. Я прижимала к груди холодную голову Исака и не могла высмотреть огни на берегу.

— Прости меня, — прошептала я, обращаясь не то к Исаку, не то к тому сбрендившему Богу, игравшему с нами в свои дурацкие игры. А может, я обращалась к маме, или к Ингве, или к Килрою, да к кому угодно. Я сама не знала.

Вдруг послышались голоса.

Луна выглянула из-за туч, и в серебристом свете я разглядела приближавшуюся спасательную лодку, лавировавшую в волнах.

— Сюда! — завопила я. — Мы здесь!

— Что там? — вяло спросил Исак.

Мой крик, похоже, привёл его в чувство.

— Они уже близко, — объяснила я. — Сейчас спасут.

Ребята искали нас, шаря по волнам лучом фонаря.

— Мы здесь! — опять заорала я. — Вы что, не видите?

Нас заметили.

— Вот они! — воскликнул кто-то.

Исак принялся отчаянно барахтаться, оцепенение спало, и силы вернулись к нему.

— Пусти! Не хочу, чтобы они меня видели таким. Теперь я сам справлюсь. Правда.

Судорожно, неловко плыл он рядом со мной, пока лодка приближалась к нам. В ней сидела вся компания из сарая. Данне, Водяной, Стефан и Пепси испуганно таращились на нас. С радостными воплями мальчишки перегнулись через борт, так что едва не перевернулись, идиоты.

— Ну как?! — вопил Водяной. — Мы взяли соседскую лодку. Уж думали, вы утонули.

— Сейчас затащим вас с кормы! — крикнул Стефан.

— Кого это вы собираетесь затаскивать? — заорала я в ответ. — Мы не устали. Да ещё и не закончили.

Я так рада была их видеть, что почти согрелась. Кому охота, чтобы его вытаскивали из воды, как дрожащий кусок желе? Не заманить им нас в эту лодку!

Я продолжала плыть, изо всех сил делая вид, что совершенно не устала и для меня это пара пустяков. Исак отважно грёб рядом. Мне показалось, он улыбается. Нас двое! Мы вдвоём ввязались в эту опасную затею и не желали сдаваться, хоть и понимали, что ребята от нас не отстанут.

— Здорово! Говорил я вам, что они справятся, а? — восторженно завопил Данне. — Для Исака и Симона это плёвое дело.

— Да ладно вам, вылезайте, — сказал Водяной, хотя, похоже, и ему было жалко прерывать наше развлечение, — Там все в панике. Когда мы отплывали, эти идиоты собирались звонить в полицию, вызывать «скорую помощь», спасателей и всё такое. Так что давайте мы вас доставим поскорее на берег, пока они не подняли всех на ноги.

— Ладно, отложим до другого раза, — согласился Исак.

Затащить нас в лодку оказалось непросто. Мальчишки толкались, мешая друг на другу, — просто чудо, что лодка не перевернулась. Они изо всех сил тянули нас за руки и в конце концов втащили в лодку. К счастью, Катти догадалась дать им с собой одеяла и махровые полотенца. И одежду нашу они захватили, хотя в результате неловких манёвров она всё равно насквозь промокла.

Мы кое-как закутались в полотенца и одеяла. Пепси развернул лодку и грёб по лунной дорожке. Вдалеке виднелся дом Катти. Когда мы подплыли ближе, я увидела движущиеся за окнами тени. Нас, конечно, ждали. Мне совсем не хотелось возвращаться туда. Ни за что! Начнутся расспросы, даже думать об этом не хочется. Вряд ли я смогу разыграть героя, когда зуб на зуб не попадает, а от холода трясёт почище, чем на дискотеке. Нет уж, хватит! Похоже, и Исак не горел желанием возвращаться к праздничному столу.

— Отвезите-ка нас лучше к сараю, — сказал он. — Высадите там, а мы уж потом сами до дома доберёмся. Ну а остальным скажите, что Симон пришёл первым. Он просто поджидал меня, чтобы финишировать вместе. Так и передайте Катти.

Мы переглянулись. У меня скрутило живот, началась икота: я здорово наглоталась воды.

Но домой мы не пошли. Сил не было. Ноги подламывались, как те рогалики, которыми нас потчевали у Катти. Едва наши спасители с радостными воплями уплыли восвояси, из нас словно воздух вышел.

— Пошли в сарай, обогреемся, предложил Исак. — Я замёрз, как цуцик. В животе словно сплошной лёд.

— У меня тоже, — призналась я, ухитрившись совладать с икотой.

В сарае было холодно и сыро. Негнущимися руками мы развели огонь в старой железной печке, зажгли керосиновую лампу и примус, чтобы стало хоть чуть теплее. Печка разгоралась медленно, поленья потрескивали, когда сырой холод выходил из них.

Я едва не плакала от усталости. Пока мы плыли обратно, одеяла и полотенца намокли, а нашу одежду можно было выжимать. Хоть бы обсохнуть. Не возвращаться же домой в таком виде.

Мы сбросили с себя одеяла, полотенца, стянули трусы. Тепло из открытой дверцы печки обвевало нас, словно летний ветерок, огонь отбрасывал по стенам сарая яркие колеблющиеся тени. Я сдёрнула с кровати грязноватое покрывало и насухо им растёрлась.

Вдруг я почувствовала на себе взгляд Исака, почувствовала так же явно, как тепло от печки. И поняла, что он заметил. Но мне уже было всё равно. Я слишком устала и замёрзла, чтобы притворяться дальше. Стоило мне стянуть трусы — и всё раскрылось. Ну и пусть! С Симоном покончено. Он утонул. Навсегда.

Я повернулась к Исаку. Он недоумённо таращился на меня, для него это было уже чересчур. Он смотрел на меня, как на привидение.

— Видно, в воде обронила, — ухмыльнулась я.

— Ну и дела, ты что же, всё это время была девчонкой? — Сообразив, что сморозил глупость, Исак тоже усмехнулся.

— Меня зовут Симона, — сказала я.

Мы развесили одежду на верёвке перед печкой. А примус выключили, сарай уже достаточно нагрелся. Тепло подействовало на нас, как пригоршня снотворных таблеток. Даже если б захотели, мы не в силах были уйти.

Я легла, просто не держалась на ногах. Исака тоже сморило. Смущённо и неуверенно он улёгся рядом на шаткую раскладушку, такую же ненадёжную, как лодка.

Странно было лежать рядом и чувствовать жар его кожи.

— Всё-таки я не могу понять, — пробормотал он.

Я провела рукой по его волосам, которые уже высохли.

— Крыса, — шепнула я в подушку.

— Обезьяна, — мгновенно отозвался Исак.

— Вонючка, — рассмеялась я.

— Психованная, — пробурчал он и обнял меня.

Я прижалась к нему и хотела было признаться, что он мне нравится, но передумала — это может подождать. Вдруг в разгар объяснения на меня нападёт икота? Так мы лежали и ждали, и ждать было приятно, а в углу всхрапывала печка, посвистывала керосиновая лампа, потрескивали стены.

Близился рассвет.

Глава тринадцатая,

в которой раздают желанные поцелуи, я прощаюсь с мальчишескими трусами, Трясогузка открывает рот от изумления, а на крыльце меня поджидает косматая зверюга

— Не хочу! — крикнула я.

Исак склонился надо мной, его веснушчатые руки обхватили мою неразвитую грудь, а лицо было совсем близко.

— Не глупи! Почему?

— Просто не хочу, и всё.

Утренний свет проникал сквозь окошко, испещрённое причудливым узором из раздавленных мух и пауков, пронизал облако пыли, копоти и старого табачного дыма и окрашивал дощатые стены в романтический розовый цвет. Даже Исак выглядел розовым.

— Ну пожалуйста. — упрашивал он.

— Только не сейчас. Подожди, — твердила я.

Мне так не хотелось вставать. Я ещё толком не проснулась и не испытывала никакого желания очутиться вновь на холодном ветру. Печка погасла. Вот бы так и лежать, прижавшись животом к спине Исака, сплетя ноги под вонючей тряпкой, заменявшей нам одеяло.

Я схватила Исака за взъерошенные рыжеватые вихры и потянула на раскладушку. Пружины жалобно застонали. Он упал на бок, и я уткнулась носом ему под мышку, как Килрой.

— Ты мне нравишься, — прошептала я.

Так, по-страусиному зарывшись головой в эту нежную ямку, мне было легче признаться. Но я не смела поднять глаза.

— Прекрати! Щекотно! — хохотнул Исак и повернулся. Вонючее покрывало соскользнуло на пол.

Исак не шевелился. Его рука лежала у меня на животе, словно голый зверёк. Я осторожно погладила его, опасаясь, что он вскочит и уйдёт, оставив меня одну.

Ночью он ещё был одурманен холодной водой и усталостью и не успел свыкнуться с мыслью, что я девчонка. А может, притворяется, ведь я не давала ему утонуть, пока не подоспели на лодке Пепси и другие ребята. Может, это всего-навсего благодарность?

— Иди, если хочешь, я тебя не держу, — сказала я, не выпуская его руки.

— Так отпусти меня, — пробормотал он.

Я вздрогнула, как от удара, и разжала руку.

Но он не ушёл. Взял в ладони моё лицо и осторожно, почти благоговейно, поцеловал меня в кончик носа.

— Чудачка! Как ни странно, но и ты мне нравишься. Хотя от всей этой путаницы голова идёт кругом.

Мы поцеловались по-настоящему. Только без всяких там языков и укусов и без визга Ульфа Лунделла. Под плеск воды на берегу, птичий щебет и беспокойный стук крови в висках.

Я положила голову Исаку на грудь и смотрела ему на ноги. Его член между ног поднимался, как игрушечный надувной язычок. Он изгибался забавной дугой, словно рогалик, розовый в рассветных лучах.

— Да ты его застудил! — пошутила я и дотронулась до него. — Смотри! Он же совсем холодный!

Исак покраснел и перевернулся на живот.

— Дурочка! — хмыкнул он дружелюбно. — Теперь и правда пора собираться. Нас небось обыскались.

Чёрт! Я обо всём забыла.

А ведь надо ещё успеть домой — переодеться перед школой.

Мы натянули полупросохшую одежду, заперли сарай и пошли по домам. Шагали молча, держась за руки.

Тело ныло после вчерашнего. Озеро сверкало в рассветных лучах и слегка рябило от утреннего бриза. Просто не верилось, что всего несколько часов назад это была бурлящая пучина, чёрная, злобная, обжигающе холодная. Всё изменилось за ночь — и я, и озеро.

На небе ни облачка. Тучи разлетелись, словно демоны. Было ещё прохладно, но через несколько часов наверняка потеплеет.

На смену бесконечной весне наконец-то идёт настоящее тепло. Я чувствовала, как не терпится растениям раскрыть бутоны и почки, выпустить побеги, которые облаком зелёных мотыльков оденут землю, и открыть цветы — белые, жёлтые, синие. Казалось, даже прибрежные камни ожили.

Мы расстались на взгорке у свалки.

— Увидимся в школе, — сказала я. — Я только переоденусь.

Часы уже давно пробили восемь. Я мчалась вниз по холму. Земля пела под колёсами, да цепь дребезжала. Старый мамин велик был выкрашен в бело-розово-золотой цвет. В тон моему наряду.

Я долго рылась в шкафу под лестницей, где валялись мои вещи, так и не разобранные после переезда. Пока я была Симоном, мне не нужны были платья, юбки и кофточки. Наконец я выбрала розовое платье с пуговицами-земляничками, рукавами-фонариками и кружевным воротничком. На шею надела золотое сердечко — подарок дедушки и бабушки к моему рождению. Как-никак, мне предстояло заново родиться. Натянула невысокие белые сапожки, подушилась мамиными духами, подвела губы розовой помадой, в тон платью, и подкрасила ресницы.

Вот так. Взглянув в зеркало, я едва себя узнала — привыкла уже к мальчишечьему облику, к ухмылке заправского хардрокера.

Казалось, я снова вырядилась, только на сей раз девчонкой. Девица со свежевымытыми волосами, начищенной улыбкой и подведёнными глазами, глядевшая из зеркала, внушала мне робость — этакая сказочная красавица, вроде фотомоделей из маминых журналов.

Затем пришлось успокаивать маму и Ингве. Они переполошились, когда я не явилась ночевать. Мой рассказ, что я-де ночевала в заброшенном сарае с мальчиком, их только больше взволновал. На объяснения тоже ушло время.

Когда я, распугав уток, въехала на школьный двор и закрепила переднее колесо в велосипедной стойке, все давно уже были в классе.

Осторожно и неуверенно я переступила порог класса. Трясогузка ничего не заметила, она стояла спиной к двери.

У доски я увидела Анну. В левой руке она держала банку из-под варенья, где копошились палочники. «Странствующие палочники» — крупным ученическим почерком было написано на доске. Я пришла как раз посреди её рассказа о своих питомцах. Анна продолжала пищать тоненьким голоском. Ей было трудновато держать в дрожащей руке банку и одновременно листать записи. Поэтому она ничего вокруг не замечала.

Как поступить? Просто, не говоря ни слова, пойти на своё (то бишь Симоново) место? Или слегка пошуметь, чтобы Трясогузка всё-таки обернулась? Или подождать, пока кто-нибудь заметит меня и привлечёт внимание учительницы? Я, честно, не знала, что делать.

Я взглянула на Исака. Он подмигнул, подтверждая, что заметил меня. Остальные таращились, ничего не понимая.

«Некоторые палочники, — читала Анна по бумажке, — или привиденьевые, как их ещё называют, могут достигать тридцати пяти сантиметров в длину. Хотя мои, конечно, намного меньше. Одни похожи на сухие травинки, другие — на сломанные сучки, их длинные ноги напоминают тонкие ветки. Панцирь защищает палочников от насекомоядных хищников. В качестве дополнительной защиты многие из них имеют специальные железы, которые выделяют едкую жидкость».

Похоже, обитатели банки тоже выдают себя не за тех, кто они на самом деле.

Трясогузке явно было не по себе при мысли о тонконогих палочниках, которые в любой миг могут выстрелить едкой гадостью.

Я тихонько кашлянула.

Трясогузка обернулась и вопросительно посмотрела на меня:

— В чём дело?

— Это я, — промямлила я. — Вот пришла.

Учительница уставилась на меня, как на этакого палочника, которого трудно отыскать среди веток и сучков. Глаза за стёклами очков блеснули. Она узнала меня!

— Симон! — охнула Трясогузка.

— Точнее, Симона, — сказала я.

— Что? — переспросила учительница.

— Меня зовут Симона, — повторила я. — Я не мальчик, а девочка.

Трясогузка совершенно растерялась. Краска медленно заливала её лицо. Остальные тоже не знали, что и думать, только неуверенно улыбались. Решили, видно, что это новая забава, розыгрыш, шутка.

— Это уж слишком, — заявила учительница, словно убеждая саму себя. — Пошутили, и будет. Ясно?

Да, не так-то просто получается.

— Я не шучу. Мне очень жаль, но это правда.

— Иди-ка домой, переоденься в нормальную одежду и смой краску с лица! Я уже устала от твоих вечных розыгрышей. Слышишь, Симон?

Трясогузка снова побледнела. Лицо приобрело болезненно-жёлтый оттенок, голос срывался.

— Симона, — поправила я.

Анна выудила своего палочника из банки и посадила на ладонь.

— Мне продолжать? — спросила она.

— Нет! — крикнула учительница.

Анна не привыкла, чтобы на неё кричали. Она вздрогнула, драгоценный питомец не удержался и, пролетев по накалённому страстями воздуху, приземлился на рукаве у Мурашки, которая никак этого не ожидала. Как и все, она целиком была поглощена перепалкой между мной и Трясогузкой. От испуга Мурашка махнула рукой, и бедный палочник снова отправился в путь, чтобы на сей раз приземлиться в сложной причёске учительницы.

Трясогузка не издала ни звука. Она замерла, словно аршин проглотила. В волосах, как этакая необычная заколка, сидел, свесив тоненькие паучьи лапки, странствующий палочник. В любой момент он мог выпустить вонючую жидкость прямо Трясогузке в причёску. Учительница так напугалась, словно в волосах у неё был скорпион.

Моя мама тоже боится пауков. А вот я никогда не боялась насекомых, поэтому подошла, осторожно вынула палочника из волос Трясогузки и сунула его в банку, которую Анна поставила на кафедру.

— Мне очень жаль, — сказала я Трясогузке. — Вечно так случается. Я не виновата. Просто само так выходит, понимаете? Помимо моей воли. А теперь я ухожу. И всё же я девочка, правда.

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

В основе НЛП лежит понимание того, что учет особенностей восприятия конкретного человека поможет доб...
Все мы рано или поздно сталкиваемся с людьми, вызывающими недоумение, злость, боль, разочарование. И...
B монографии рассмотрены особенности предметной области экономических процессов в сфере коммерческог...
Находить новые идеи, чтобы улучшить рабочий проект или выгодно отличиться от конкурентов, развивать ...
Успех дается намного легче, когда мы страстно увлечены и вдохновлены тем, что делаем. Эта книга, осн...
С момента выхода «Дневника мамы первоклассника» прошло девять лет. И я снова пошла в школу – теперь ...