Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) Сент-Обин Эдвард

Подобно скале посреди бухты, Сонни неподвижно стоял у входа в шатер, так что всем гостям приходилось его приветствовать.

— Это же просто чудесно! — доверительным тоном проговорил Жак Далантур и развел руками, охватывая весь шатер.

Словно в ответ на его жест, в дальнем конце шатра заиграл джаз-бэнд.

— Ну, мы очень старались, — самодовольно отозвался Сонни.

— По-моему, Генри Джеймс сказал… — начал посол, прекрасно зная, что это так: цитату, которую отыскал секретарь, он много раз повторял до отъезда из Парижа. — «В богатом на сложности английском мире настоящее всегда предстает в профиль, а прошлое — анфас»{143}.

— Французских авторов мне цитировать бесполезно, — заявил Сонни. — Они выше моего понимания. Нет, верно, английская жизнь сложная и богатая, хотя была и богаче, пока клятые налоги не начали сжирать последнее.

— Ах, — сочувственно вздохнул месье Далантур, — так сегодня вы «делаете вид, что все в порядке»?

— У нас были сложные моменты, — признался Сонни. — Бриджит вдруг взбрело в голову, что у нас мало знакомых, и мы кого только не пригласили. Например, вот тот индийский парень. Он пишет биографию Джонатана Кройдена. Я в глаза его не видел, пока он не приехал сюда взглянуть на письма, которые Кройден написал моему отцу, и — хоть стой, хоть падай — за ланчем Бриджит пригласила его на вечеринку. Боюсь, потом я устроил ей скандал, но это было уже слишком.

— Али, здравствуй дорогой! — поприветствовал Николас Али Монтагю. — Как прошел ужин?

— Очень по-провинциальному, — ответил Али.

— Надо же! У нас было tous ce qu’il y a de plus chic[46], вот только принцесса Маргарет устроила мне нагоняй за то, что я выразил «мнение атеистов».

— При таких обстоятельствах даже я поучаствовал бы в беседе о религии, — сказал Али. — Но получилось бы так лицемерно, что я мигом угодил бы в ад.

— Уверен я в одном: если бы Бога не было, никто не заметил бы разницы, — вкрадчиво проговорил Николас.

— Кстати, я вспоминал вас буквально минуту назад, — сказал Али. — Я случайно подслушал разговор двух стариков, выглядевших так, словно несколько раз упали с лошади. Один сказал: «Я собираюсь написать книгу». — «Прекрасная мысль», — ответил другой. «Говорят, что в каждом человеке есть книга»{144}, — сказал будущий автор. «Хмм, так, может, и мне стоит книгу написать?» — отозвался его приятель. «Ты крадешь мою идею!» — разозлился первый. Разумеется, мне стало интересно, как продвигается ваша книга. Наверняка уже завершена.

— Трудно закончить автобиографию, если жизнь так богата событиями, как моя, — саркастически заявил Николас. — Я то и дело нахожу перлы, которые не могу не добавить, как, например, разговор, пересказанный вами, дорогой Али.

— В инцесте всегда присутствует обоюдное согласие, — со знанием дела проговорила Китти Хэрроу. — Это считается страшным табу, но происходит раз за разом, порой даже в самых лучших семьях, — самодовольно добавила она, коснувшись башни пепельных волос, возвышавшейся над низким лбом. — Помню, как мой собственный отец стоял за дверью моей комнаты и шептал: «Ты безнадежна, никакого сексуального воображения».

— Боже милостивый! — воскликнул Робин Паркер.

— Мой отец был прекрасным человеком, невероятно обаятельным, — заявила Китти, передернув плечами. — Все его обожали. Видите, я знаю, о чем говорю. У детей сумасшедшая сексуальность, они соблазняют родителей. Это все по Фрейду, хотя сама я его книг не читала. Помню, мой сын демонстрировал мне свою детскую эрекцию. Думаю, родителям не следует использовать ситуацию, но понимаю, почему они поддаются соблазну, особенно в тесноте, когда члены семьи живут друг у друга на голове.

— Ваш сын здесь? — спросил Робин Паркер.

— Нет, он в Австралии, — грустно ответила Китти. — Я умоляла его купить ферму здесь, но он без ума от австралийских овец. Я дважды навещала его, хотя на самолете лететь мне тяжеловато. Да и сама Австралия не по мне — сплошной дым барбекю и занудные жены стригалей. Причем самих стригалей не видно. Однажды Фергюс привез меня на океан и заставил плавать с трубкой. Скажу одно — ничего вульгарнее Большого Барьерного рифа я в жизни не видела. Это же кошмар с кричащими цветами: переливчатый синий, жуткий оранжевый, да еще вперемешку, когда в маску попадает вода.

— Буквально на днях королева посетовала, что недвижимость в Лондоне слишком дорогая. Она не знает, что делала бы без Букингемского дворца, — объясняла принцесса Маргарет сочувственно кивающему Питеру Порлоку.

— Как твои дела? — спросил Николас у Патрика.

— Очень выпить хочется, — отозвался тот.

— Всей душой сочувствую, — зевая, проговорил Николас. — Героином я никогда не увлекался, а вот с сигаретами завязать пришлось, так я чуть не умер. Смотри, вон принцесса Маргарет. О нее лучше не спотыкаться. Ты ведь слышал, что стряслось за ужином.

— Дипломатический скандал.

— Верно.

— Какой ужас, — мрачно изрек Патрик.

— Признаюсь, я в восторге от ПМ, — заявил Николас, снисходительно глянув на принцессу. — Из минимального инцидента она сумела выжать максимум унижения для посла. Кому-то нужно поддерживать гражданскую гордость в годы, когда ее сразила болезнь Альцгеймера, и никто не делает это столь убедительно. Вообще-то, и строго entre nous[47], ведь я надеюсь, что Далантуры отвезут меня обратно в Лондон, — угрожающе зашептал Николас, — я не помню, чтобы Франция проявляла подобный героизм со времен режима Виши. Видел бы ты, как Далантур упал на колени!{145} Я в полном восторге от его супруги: напускному глянцу вопреки, она настоящая злыдня, с ней очень весело. А вот самого Жака я всегда считал глуповатым.

— Можете сказать ему об этом лично, — предложил Патрик, увидев, что сзади к ним приближается посол.

— Mon cher Jacques![48] — Николас плавно повернулся к нему. — Ты был просто восхитителен! Уступив требованиям этой надоедливой особы, ты показал, сколь они нелепы. А с молодым Патриком Мелроузом ты знаком? Его отец был моим близким другом.

— Рене Боллинже был просто чудо! — вздохнула принцесса. — Блестящий посол, мы все его просто обожали. Тем сложнее привыкнуть к заурядности этих двоих. — Принцесса показала мундштуком на Далантуров, с которыми прощался Патрик.

— Надеюсь, мы не пр-рогнали твоего молодого друга, — сказала Жаклин. — Он сильно нервничал.

— Мы обойдемся без него, хотя я двумя руками за разнообразие, — отозвался Николас.

— Ты? — засмеялась Жаклин.

— Разумеется, дорогая моя, — ответил Николас. — Я твердо уверен, что нужно иметь максимально широкий круг знакомых, от монархов до скромнейших баронетов. Сверкающие суперзвезды тоже нужны, — произнес он тоном шеф-повара, добавляющего в жаркое редкую пикантную пряность. — То есть нужны, пока не случилось неизбежное и они не превратились в черные дыры.

— Mais il est vraiment[49] чересчур, — проговорила Жаклин, очарованная речами Николаса.

— Титул лучше, чем просто имя, — продолжал Николас. — На эту тему, как вам наверняка известно, восхитительно пишет Пруст. Он говорит о том, что самого модного простолюдина скоро забудут, а вот обладателю высокого титула обеспечено бессмертие, по крайней мере в глазах потомков.

— Но ведь попадаются забавные люди без титулов, — вяловато возразила Жаклин.

— Дорогая моя, что бы мы без них делали? — спросил Николас, сжав ей руку.

Оба засмеялись невинным смехом снобов, отдыхающих от необходимости быть терпимыми и непредубежденными, которая омрачает «современную жизнь», как ее называл Николас, хотя никакой другой не знал.

— Присутствие королевской особы на нас давит, — нервно проговорил Жак. — Думаю, верным дипломатическим ходом будет исследовать глубины этой вечеринки.

— Дорогой мой, ты самое глубокое, что есть на этой вечеринке, — заявил Николас. — Но я соглашусь — провоцировать раздражительность этой вздорной особы явно не стоит.

— Au revoir, — прошептала Жаклин.

— A bientt[50], — сказал Жак, и Далантуры синхронно разбрелись в стороны, забрав бремя своего гламура в разные части шатра.

Не успел Николас оправиться от расставания с Далантурами, к нему подошли Китти Хэрроу и принцесса Маргарет.

— С врагами якшаетесь? — хмуро спросила принцесса Маргарет.

— Они пришли ко мне за сочувствием, мэм, — негодующе сообщил Николас. — Но я сразу сказал, что они явились не по адресу. Посла я назвал неловким идиотом, а его супруге заявил, что на сегодня ее лимит дерзостей и капризов исчерпан.

— Неужели? — милостиво улыбнулась принцесса.

— Вот и правильно, — вставила Китти.

— Как вы сами видели, они уползли прочь, поджав хвосты, — бахвалился Николас. — «Мне пока лучше залечь на дно», — сказал мне посол. А я ему: «Ты и так на самом дне».

— Как чудесно! — похвалила принцесса. — Используйте свой острый язык по делу, мне это нравится.

— Наверное, этот инцидент войдет в твою книгу, — предположила Китти. — Мэм, мы все боимся того, что он напишет про нас в своей книге.

— А обо мне там написано? — спросила принцесса.

— О вас я писать и не мечтаю, — ответил Николас. — Я слишком деликатен.

— Разрешаю вам написать обо мне, при условии, что напишете только хорошее, — сказала принцесса.

— Я помню тебя пятилетним, — произнесла Бриджит. — Ты был очень милым, но немного замкнутым.

— Не представляю почему, — отозвался Патрик. — А я помню, как сразу по приезде ты опустилась на колени на террасе. Я наблюдал за тобой из-за деревьев.

— Боже! — взвизгнула Бриджит. — А я об этом забыла.

— Я не мог понять, чем ты занимаешься.

— Чем-то совершенно шокирующим.

— Меня шокировать невозможно, — заверил Патрик.

— Если так хочешь знать, Николас рассказал мне о том, что вытворяли твои родители, — твой отец заставлял твою мать есть инжир с земли. А я, озорница, решила инсценировать его рассказ. Николас здорово разозлился.

— Хорошо, что мои родители развлекались, — сказал Патрик.

— По-моему, там было скорее принуждение, — проговорила Бриджит, в дебри психологии никогда не погружавшаяся.

— Звучит правдоподобно, — отозвался Патрик.

— Господи, вон мама, и вид у нее потерянный, — сказала Бриджит. — Патрик, будь умницей, поговори с ней буквально секунду, пожалуйста!

— Да, конечно.

Бриджит оставила Патрика с Вирджинией, поздравив себя с тем, что так ловко отделалась от матери.

— Ну как поужинали? — спросил Патрик, желая начать разговор с безопасной темы. — По слухам, принцессу Маргарет окропили коричневым соусом. Зрелище наверняка получилось увлекательное.

— Мне бы это увлекательным не показалось, — парировала Вирджиния. — Я знаю, как неприятно, когда тебе платье пачкают.

— Так вы этого не видели? — спросил Патрик.

— Нет. Я ужинала с Боссингтон-Лейнами, — ответила Вирджиния.

— В самом деле? Я должен был там присутствовать. Как все прошло?

— По пути туда мы заблудились, — со вздохом проговорила Вирджиния. — Все здешние машины отправили забирать гостей с вокзала, и я поехала на такси. Мы остановились у коттеджа, как выяснилось — в конце нужной улицы, и спросили дорогу. Потом я объяснила мистеру Боссингтон-Лейну, что узнала дорогу уих соседа из коттеджа с синими окнами, а он в ответ: «Это не сосед, а арендатор, с ним одна морока!»

— Соседи — это те, кого можно пригласить на ужин, — сказал Патрик.

— Получается, я им соседка! — засмеялась Вирджиния. — А я живу в Кенте. Не знаю, почему моя дочь сказала, что у Боссингтон-Лейнов не хватает дам. Кроме дам, у них никого и не было. Миссис Боссингтон-Лейн сказала, что все четверо приглашенных джентльменов прислали извинения: они не приедут из-за аварии на дороге. Она так старалась с ужином и очень расстроилась. Я посоветовала ей не терять чувства юмора.

— Вот и мне показалось, что моя история про аварию не убедила миссис Боссингтон-Лейн, — проговорил Патрик.

— Ой! — воскликнула Вирджиния и зажала рот рукой. — Так ты один из той четверки. Совсем из головы вылетело, ты же сказал, что тебя там тоже ждали.

— Не переживайте! — улыбнулся Патрик. — Жаль только, наша четверка не сравнила байки, прежде чем рассказывать одну и ту же.

Вирджиния засмеялась.

— Да, нельзя терять чувство юмора, — повторила она.

— Дорогая, что с тобой? — спросила Аврора Донн. — Ты будто призрака увидела.

— Это как сказать, — вздохнула Бриджит. — Я только что видела Сонни с Синди Смит. Я хорошо помню, как говорила ему, что пригласить ее мы не можем, потому что незнакомы с ней. Я еще удивилась, что Сонни это волнует. Но вот она здесь — и с Сонни держится так по-свойски. Хотя, возможно, у меня паранойя.

Оказавшись перед выбором, сказать подруге горькую правду без выгоды для себя или утешить, Аврора без колебаний выбрала первое: ради «правды» и ради того, чтобы испортить Бриджит удовольствие от роскошной жизни, которую, как частенько думалось Авроре, сама она использовала бы лучше.

— Не знаю, стоит ли тебе говорить, — изрекла Аврора. — Наверное, не стоит… — Она хмуро посмотрела на Бриджит.

— Что именно? — умоляюще спросила Бриджит. — Ты должна мне сказать!

— Нет, — отрезала Аврора, — тебя это лишь расстроит. Зря я об этом заикнулась.

— Ты должна мне сказать, — в отчаянии повторила Бриджит.

— Разумеется, ты узнаешь последней — в подобных ситуациях иначе не бывает. Только ведь всем известно, — Аврора многозначительно выделила слово «всем», которое очень жаловала, — что Сонни и мисс Смит давно крутят роман.

— Боже, так вот кто это! — пролепетала Бриджит. — Я чувствовала: что-то происходит… — Усталость и грусть захлестнули Бриджит. Казалось, она сейчас заплачет.

— Не надо, милая, не надо! — проговорила Аврора и утешающе добавила: — Выше голову!

Бриджит, не в силах справиться с потрясением, увела Аврору к себе в комнату и пересказала ей телефонный разговор, подслушанный утром. Бриджит взяла с нее клятву хранить тайну. До конца вечера такую же клятву Аврора взяла еще с нескольких человек. Она посоветовала Бриджит «вступить на тропу войны», рассчитывая, что такая тактика породит наибольшее число забавных историй.

— Иди сюда и помоги нам! — позвала Чайна, сидевшая с Ангусом Брохли и Амандой Пратт. Присоединяться к этой компании Патрику совершенно не хотелось. — Мы составляем список людей, отцы которых на самом деле им не отцы, — пояснила Чайна.

— Хм, дорого я отдал бы, чтобы попасть в этот список, — простонал Патрик. — В любом случае список длинный. За один вечер его не составишь.

Фанатическое желание реабилитироваться за то, что привел Синди Смит и разозлил хозяйку, погнало Дэвида Уиндфолла к другим гостям объяснять, что идея не его, что он только выполнял приказы. Такие же объяснения он собрался дать Питеру Порлоку, но сообразил, что лучший друг Сонни может принять его порыв за малодушие, и вместо этого напомнил Питеру о «тех ужасных крестинах», на которых они встречались в последний раз.

— Да, крестины были ужасные, — подтвердил Питер. — Зачем нужна сакристия, если не для того, чтобы оставлять там младенцев вместе с зонтами и прочим? Но викарий, конечно, хотел собрать в церкви всех детей. Он, как дитя цветов, любит шумные службы, только задача англиканской церкви — быть англиканской церковью. Это сила социального единения. Если она станет евангелической, мы не хотим иметь с ней ничего общего.

— Точно-точно! — согласился Дэвид. — Похоже, Бриджит очень расстроена тем, что я привез Синди Смит, — добавил он, не в силах абстрагироваться от той темы.

— Она рвет и мечет! — засмеялся Питер. — Говорят, закатила Сонни скандал в библиотеке: похоже, воплей не заглушили ни шум, ни оркестр. Бедняга Сонни торчит там весь вечер, — ухмыльнулся Питер, кивая на дверь. — В библиотеку он наверняка шмыгнул, чтобы провести время лицом к лицу, точнее, нога к ноге с мисс Смит, а нарвался на скандал, а теперь застрял там с Робином Паркером и пытается взбодриться, устанавливая подлинность своего Пуссена. Ты, главное, в своей байке не путайся. Ты познакомился с Синди, жена заболела, и ты привез девушку. Ну сглупил, мол, не прозондировал почву. Мол, Сонни тут ни при чем. Что-нибудь в таком духе.

— Да, конечно, — отозвался Дэвид, уже рассказавший дюжине гостей совершенно другую историю.

— Бриджит их даже не застукала, а ты знаешь, как ведут себя женщины в таких ситуациях. Они верят в то, во что хотят верить.

— Хм, — выдавил из себя Дэвид, уже настучавший Бриджит, что он только приказы выполнял.

Из библиотеки вышел Сонни, и Дэвид вздрогнул. Неужели Сонни в курсе, что он сдал его Бриджит?

— Сонни! — взвизгнул Дэвид, сорвавшись на фальцет.

Сонни проигнорировал его и обратился к Питеру.

— Это Пуссен! — объявил он.

— Отличная работа! — похвалил Питер, словно Сонни написал картину сам. — Лучший подарок на день рождения — выяснить, что картина подлинная, а не просто «школа такого-то».

— Деревья не перепутать ни с чем, — проговорил Робин, на миг запустив руку под полу смокинга.

— Вы нас извините? — спросил Сонни у Робина, по-прежнему игнорируя Дэвида. — Нам с Питером нужно поговорить наедине. — Сонни и Питер вошли в библиотеку и закрыли за собой дверь.

— Я дурак набитый, — проговорил Сонни. — Особенно потому, что доверился Дэвиду Уиндфоллу. Ноги его в моем доме больше не будет. Теперь у меня серьезные проблемы с женой.

— Не будь слишком строг к себе, — сказал Питер чисто для проформы.

— Так меня довели до этого, — заявил Сонни, тотчас воспользовавшись предложением Питера. — То есть Бриджит не может родить сына, и все пугающе сложно. Но, положа руку на сердце, я не хотел бы жить здесь без чуткого руководства моей старушки. У Синди какие-то эксцентричные идеи. Какие именно, я не знаю, но чувствую, что эксцентричные.

— Беда в том, что все так запуталось, — проговорил Питер. — С женщинами сплошная неразбериха. Я читал рекомендации по вопросам брака, которые в шестнадцатом веке давали в России. Мужчине советуют бить жену ласково и нежно, чтобы слепой или глухой не оставить. Сейчас за такой совет повесят, но, если чуть смягчить его, он кажется вполне дельным. Очень похоже на старинное изречение о туземных носильщиках: «Бей их без повода, и они не дадут повода их бить».

Сонни ответил озадаченным взглядом. Потом он говорил приятелям: «Когда грянул скандал с Бриджит, Питер не сдюжил. Он порол чушь про русские справочники шестнадцатого века».

— И чудесный судья Мелфорд Стивенс сказал насильнику: «Я отправлю вас не в тюрьму, а обратно в центральные графства, — вещала Китти. — Для вас это лучшее наказание». Понимаю, ему так говорить не следовало, но разве это не замечательно? Раньше Англия была полна таких прекрасных эксцентриков, а сейчас сплошь правильные серости.

— Мне это дико не нравится, — заявил Сонни, с трудом изображая веселого хозяина дома. — Зачем бэнд-лидер представляет своих музыкантов? Кому интересны их имена? Сейчас даже гостей своих не представляют, так с какой радости этим ребятам так о себе заявлять?

— Полностью согласен с тобой, старина, — отозвался Александр Полицки. — В России благородные семьи держали собственные оркестры. Называть таких музыкантов по именам было все равно что представлять судомойку великому князю. Когда мы выезжали на охоту и путь наш лежал через холодную реку, загонщики живым мостом ложились в воду. Проезжая по головам загонщиков, никто даже не думал спрашивать их имена.

— По-моему, это немного чересчур, — заметил Сонни. — Хотя, наверное, поэтому у нас не случилось революции.

— Революции у вас, старина, не случилось потому, что их было целых две — Гражданская война и Славная революция{146}, — сказал Александр.

— Партию корнета исполняет Чилли Вилли Уотсон! — объявил бэнд-лидер Джо Мартин.

Патрик едва следил за представлением музыкантов, но знакомое имя заинтриговало. Вряд ли, конечно, это Чилли Вилли, с которым он общался в Нью-Йорке. Тот парень уже наверняка умер. На всякий случай Патрик глянул на музыканта в первом ряду, который встал, чтобы сыграть небольшую партию соло. Надутые щеки, смокинг — ничего общего с уличным наркоманом, у которого Патрик закупал героин в Алфавитном городе. Беззубый бомж со впалыми щеками, тот Чилли Вилли шатался на краю беспамятства, придерживая штаны, спадавшие с костлявых бедер. Этот джазмен был энергичным, талантливым и однозначно черным, а тот Чилли — тоже черным, но от бледности и гепатита казался желтым.

Патрик подошел к эстраде, чтобы присмотреться. На свете небось тысячи Чилли Вилли, поэтому нелепо надеяться, что это тот самый. Исполнив соло, Чилли сел на место, а Патрик с любопытством таращился на него, как ребенок в зоопарке, чувствуя, что заговорить с музыкантом — барьер, который ему не преодолеть.

— Привет! — сказал Чилли Вилли, когда заиграл трубач.

— Прекрасное соло! — похвалил Патрик.

— Спасибо.

— Ты ведь не… Я знал парня из Нью-Йорка по имени Чилли Вилли!

— Где он жил?

— На Восьмой улице.

— Угу, — кивнул Чилли, — а чем он занимался?

— Ну, он… барыжил… В буквальном смысле жил на улице… Поэтому я понял, что обознался. Тем более он постарше.

— Я тебя помню! — засмеялся Чилли. — Ты тот англичанин в пальто, да?

— Точно! — воскликнул Патрик. — Это ты! Боже, ты отлично выглядишь. Я едва тебя узнал. А играешь ты божественно.

— Спасибо. Вообще-то, я всегда играл, только вот… — Чилли резко разогнул руку и искоса посмотрел на других музыкантов.

— Как твоя жена?

— От передоза умерла, — грустно ответил Чилли.

— Ой, как жалко! — проговорил Патрик, вспомнив гигантский шприц, который, взяв с него двадцать долларов, жена Чилли аккуратно обернула туалетной бумагой. — Чудо, что ты жив, — добавил он.

— На свете все чудо, братан, — отозвался Чилли. — То, что мы не таем в ванне, как куски мыла, — гребаное чудо.

— Герберты всегда питали слабость к нищебродам, — сказала Китти Хэрроу. — Взять, например, Шекспира{147}.

— Да, опуститься до него — верх неразборчивости, — отозвался Николас. — Прежде общество состояло из нескольких сотен семей, и все друг друга знали. Сейчас осталась только одна семья — Гиннес. Не понимаю, почему никто не выпустит адресную книгу, в которой страниц на «джи» будет больше, чем на остальные буквы, вместе взятые. Так сказать, увеличенная «джи-точка».

Китти захихикала.

— Чувствуется, в вас умер предприниматель, — сказал Николасу Али.

— Ужин у Боссингтон-Лейнов был нечто запредельное, — рассказывал Али Монтагю Лоре и Чайне. — Я понял, что дело плохо, когда хозяин дома заявил: «Здорово иметь дочерей, потому что их можно заставить вкалывать». Тут подошла высоченная девица, ну просто кобыла, и говорит: «С папой спорить нельзя. В свое время он был вылитый Мохаммед Али, только на полтора фута ниже».

Лора и Чайна засмеялись: Али был прекрасным пародистом.

— Мать в полном ужасе, — сказала Лора. — Какая-то подруга Шарлотты сняла в столице квартиру вместе с парой других провинциалочек и в первую же неделю связалась с типом по прозвищу Злой Джон!

Все завыли от хохота.

— Больше всего мистера Боссингтон-Лейна пугает то, что Шарлотта получает образование, — вставил Али.

— Получает она, ну конечно! — съязвила Лора.

— Он жаловался на соседскую девочку, которая сдает «неслыханное число экзаменов базового уровня».

— Это сколько, три? — уточнила Чайна.

— По-моему, пять, и она еще собралась сдавать экзамен продвинутого уровня по истории искусства. Я спросил его, можно ли заработать на искусстве, ну, чисто чтобы разговорить.

— И что он ответил? — поинтересовалась Чайна.

Али поднял подбородок, сунул руку в карман смокинга, большим пальцем держась за край.

— «Деньги? — прогудел Али. — Нет, это мало кому удается. Но ведь попадаются люди, слишком озабоченные поиском смысла жизни, чтобы беспокоиться о деньгах. Я и сам таким поиском озабочен». Я сказал, что, по-моему, смысл жизни подразумевает большой доход. «И капитал», — добавил он.

— Шарлотта просто невозможна, — ухмыльнулась Лора. — Она рассказала мне историю настолько скучную, что я слушать не могла, а в конце спросила: «Представляете ситуацию ужаснее, чем когда у вас крадут сосиску-гриль?» Я сказала, что легко представляю. Она так отвратительно загудела и говорит: «Разумеется, я спрашивала не в буквальном смысле».

— Все равно очень мило с их стороны оставить нас с ночевкой, — провоцирующе сказала Чайна.

— Знаете, сколько жутких фарфоровых безделушек я насчитал в своей комнате? — спросил Али, сделав надменное лицо, чтобы усилить шок от своего ответа.

— Сколько же? — поинтересовалась Лора.

— Сто тридцать семь.

— Сто тридцать семь! — потрясенно повторила Чайна.

— Очевидно, если сдвинуть с места одну из них, хозяйка узнает, — сказал Али. — Однажды она велела обыскать багаж всех гостей, потому что какую-то безделушку перенесли из спальни в ванную или из ванной в спальню, а она решила, что украли.

— Теперь так и подмывает что-нибудь из дома вынести, — заявила Лора.

— Знаете, что занятно? — Али быстро переключился на другую свою догадку. — Та старуха с красивым лицом, но в жутком синем платье — мать Бриджит.

— О нет! — воскликнула Лора. — Почему она здесь не ужинала?

— Бриджит ее стесняется, — сказал Али.

— Какой кошмар! — ужаснулась Чайна.

— Вообще-то, я понимаю Бриджит, — сказал Али. — От ее матери за милю веет глухой провинцией.

— Я видел Дебби, — объявил Джонни.

— Правда? Как она выглядит? — спросил Патрик.

— Красотка.

— На больших вечеринках она всегда была красоткой, — отозвался Патрик. — В ближайшее время мне нужно с ней поговорить. Легко забыть, что Дебби — просто человек с лицом, телом и, почти гарантированно, с сигаретой в зубах и что, возможно, она уже не та девушка, которую я знал.

— Как ты себя чувствуешь после ужина? — спросил Джонни.

— Сначала было не по себе, но я рад, что мы поговорили.

— Вот и хорошо, — отозвался Джонни. Как неловко: он не представлял, что еще сказать о том разговоре, и не хотел делать вид, что его не было. — Кстати, я вспоминал тебя на встрече «Анонимных наркоманов», — с неестественной бравурностью заявил Джонни. — Там один парень рассказывал, что накануне ночью выключил телевизор, решив, что злит ведущих.

— Ох, со мной такое бывало, — проговорил Патрик. — Когда в Нью-Йорке умер мой отец, самые длинные беседы я — если «я» тут корректное местоимение — вел с телевизором.

— Да, помню, ты рассказывал, — кивнул Джонни.

Оба замолчали и уставились на толпу, которая пульсировала под необъятным пологом из серого бархата судорожными, но короткими рывками, точь-в-точь как бактерии, размножающиеся под микроскопом.

— Нужна сотня таких призраков, чтобы на миг испытать чувство идентичности и устыдиться, — сказал Патрик. — Подобные личности окружали меня в детстве — черствые, скучные люди, которые кажутся утонченными, а на деле эдакие невежды-лебеди.

— Они последние марксисты, — неожиданно выдал Джонни. — Последние люди, уверенные, что классовая принадлежность объясняет все. Москва и Пекин давно отказались от этого учения, зато оно процветает под крышами английских домов. У большинства тут смелость полусъеденного червя и интеллект дохлой овцы, — продолжал Джонни, оседлав любимого конька, — но они истинные наследники Маркса и Ленина.

— Пойди и скажи им об этом, — посоветовал Патрик. — Думаю, многие предпочтут унаследовать хоть часть Глостершира.

— У каждого человека своя цена, — едко проговорил Сонни. — Робин, вы согласны?

— О да, тут главное — не продешевить, — отозвался тот.

— Уверен, большинство людей об этом не забывают, — сказал Сонни, гадая, что случилось бы, вздумай Робин его шантажировать.

— Людей портят не только деньги, — возразила Жаклин Далантур. — У нас был чудесный водитель по имени Альберт. Очень милый, мягкий человек, он рассказывал щемящие душу истории о том, как прооперировали его золотую рыбку. Однажды Жак собрался на охоту, а у него заболел заряжающий. «Придется взять Альберта», — сказал Жак. «Не надо, это его убьет! Альберт обожает животных и не выносит вида крови». Но Жак настаивал. Человек он упрямый, и я ничего поделать не смогла. Когда подстрелили первых птичек, у Альберта началась агония. — Жаклин мелодраматично закрыла лицо руками. — Потом он заинтересовался. — Жаклин выглянула из-за растопыренных пальцев. — А сейчас, — Жаклин резко опустила руки, — он выписывает «Шутинг таймс»{148} и скупает все журналы о стрельбе. Ездить с ним стало опасно, потому что, завидев голубя, которые в Лондоне на каждом шагу, он говорит: «Этого месье Далантур подстрелил бы». Когда проезжаем Трафальгарскую площадь, Альберт совершенно не следит за дорогой — он смотрит в небо и кричит: «Пиф-паф!»

— По-моему, лондонских голубей есть не стоит, — скептически проговорил Сонни.

— Патрик Мелроуз? Ты, случайно, не сын Дэвида Мелроуза? — спросил Банни Уоррен.

В лицо Патрик его почти не помнил, а вот имя частенько слышал в детстве, когда родители, еще не разведенные, вращались в обществе.

— Да.

На морщинистом лице Банни, похожем на живую изюмину, промелькнуло полдюжины выражений удивления и восторга.

— Я помню тебя ребенком. Каждый раз, когда я приходил на Виктория-роуд пропустить стаканчик, ты с разбегу пинал меня по яйцам.

— Прошу прощения, — отозвался Патрик. — Как ни странно, сегодня утром на нечто подобное жаловался Николас Пратт.

— Ну, в его случае… — Банни разразился озорным смехом.

— Нужную скорость я набирал, стартуя со второго этажа и скатываясь по лестнице. Когда выбегал в коридор, пинок получался приличный.

— Мне можешь не объяснять, — проговорил Банни. — Скажу тебе удивительную вещь, — продолжал он уже серьезнее. — И дня не проходит, чтобы я не вспомнил твоего отца.

— Со мной то же самое, — сказал Патрик. — Но у меня есть хороший предлог.

— Вот и у меня есть, — отозвался Банни. — Он помог мне, когда я был в совершенно разобранном состоянии.

— А меня он довел до совершенно разобранного состояния, — проговорил Патрик.

— Знаю, многие считали его непростым, — продолжал Банни. — Возможно, детям с ним было особенно непросто, такое часто бывает, но я видел другую сторону его характера. После смерти Люси, в пору, когда я вообще не справлялся, он не позволил мне упиться до смерти. С огромным вниманием он часами выслушивал мои горькие бредни и никогда не использовал их против меня.

— Мог, но не использовал — то, что вы ставите это ему в заслугу, уже звучит зловеще.

— Говори что хочешь, — выпалил Банни, — но твой отец, наверное, спас мне жизнь. — Он пробормотал извинение, развернулся и ушел.

Патрик остался один средь шумной вечеринки и вдруг понял, что разговаривать ни с кем не хочет. Выбираясь из шатра, он думал о том, что Банни сказал о его отце. Он поспешил в гостиную, теперь полную людей, где его заметила Лора, стоявшая с Чайной и с мужчиной, которого Патрик не узнал.

— Привет, дорогой! — сказала Лора.