Теперь вы это видите. И другие эссе о дизайне Бейрут Майкл

11. Нашествие кастрированных спрайтов[16]

Моей первой оплачиваемой работой в качестве графического дизайнера — а точнее, коммерческого художника — было изготовление иллюстраций для диафильма: слайд-шоу со звуковой дорожкой, которые часто использовались на школьных занятиях в середине XX века. Диафильм должен был представлять программу занятости молодежи малообеспеченного городского района ее потенциальным участникам. Это было в 1975 году летом, когда я окончил среднюю школу. Моей работой руководил харизматичный темнокожий парень, которому я поклонялся и который теперь представляется мне Идрисом Эльбой. Почти 35 лет спустя мне вспоминаются лишь два момента, касающиеся этого проекта. Во-первых, в качестве саундтрека он выбрал наимоднейший (в моем представлении) Maiden Voyage Херби Хэнкока. Во-вторых, что важнее, мне было очень трудно понять, как изобразить персонажей, которые будут представлять участников программы. Их позы должны были использоваться для иллюстрации пошаговых требований к зачислению и успешному завершению программы.

Первые мои попытки были амбициозны: глаза, носы, прически, одежда. Идрис был терпелив. «Слушай, нужно их упростить. Я не хочу, чтобы люди отвлекались на кепки и прочее». Я попробовал еще раз. «Уже лучше, но можешь сделать так, чтобы нельзя было разобрать, черные они или белые?» Хорошо, еще один заход. «Слушай, Майк, я не хочу, чтобы вообще было понятно, мужчины это или женщины. Они должны выглядеть просто как… люди, понимаешь?» Я нарисовал еще одну картинку. Идрис начал нервничать. «Здорово, только эти выглядят слишком зажатыми. Можешь сделать их чуток порадостнее?» В итоге я упростил фигуры до предела: безглазые шары-головы поверх изогнутых звезд с четырьмя точками, символизирующими руки и ноги без пальцев. «То, что надо!» — воскликнул мой первый клиент.

^{Типичная иконка, символизирующая здравоохранение. Автор и год неизвестны.}

^{© marish, Depositphotos}

Не вполне понимая, что творю, своей первой оплачиваемой работой я способствовал распространению эпидемии бесполых, бездумно веселящихся человечков, которых я в результате стал называть Кастрированными спрайтами. Они повсюду. Узрите!

Изобразить архетипического Homo sapiens непросто. Витрувианский человек, нарисованный Леонардо да Винчи приблизительно в 1490 году, был попыткой художника описать универсальные человеческие черты, но результат оказался далек от универсальности: этот белый, мускулистый и длинноволосый человек слишком похож на киноактера Оуэна Уилсона, чтобы быть прототипом для большинства населения мира или, по крайней мере, для меня. Спустя более чем 350 лет «Модулор» авторства Ле Корбюзье подошел к выполнению задачи значительно ближе. Однако этот громогласный знаменосец модернистской утопии все еще неоспоримо, даже воинственно маскулинен.

Поиски абсолютно нейтрального подхода к изображению человека привели некоторых дизайнеров середины века к чистой геометрии. Социолог и политический экономист Отто Нейрат создал изотип — язык символов, предназначенный для выражения сложных статистических идей простым и наглядным способом. Нет сомнений в том, к какому полу принадлежат широкоплечие, круглоголовые фигуры Нейрата: он откровенно называет их «man symbols», что соответствует названию его шедевра, «Современный человек в процессе становления». Но они, бесспорно, стали вехой и явным предшественником символов на дверях туалетов, распространенных сегодня повсеместно и введенных в формальный оборот Роджером Куком и Доном Шаноски в 1974 году в рамках программы знаков и символов Министерства транспорта США, разработанной под руководством AIGA.

Neurath O. Modern Man in the Making. New York: Alfred A. Knopf, 1939.

Между тем мир дизайна явно нуждался в менее жестком и более «дружелюбном» способе изображения людей. Следствием этого начиная с конца 1950-х стало появление Кастрированных спрайтов. Подозреваю, многие из тех, кто их рисует, хранят смутные воспоминания о танцующих фигурах с коллажей Анри Матисса. Они обладают всеми качествами, которые отсутствуют в творениях Ле Корбюзье и Нейрата. Они проворны, бодры, счастливы. Они не выглядят ни молодыми, ни старыми, ни черными, ни белыми, ни мужчинами, ни женщинами. И последнее, самое приятное. Как засвидетельствует всякий, кто брал уроки рисования с натуры, изображать человеческую фигуру сложно. Рисовать Кастрированных спрайтов просто (или, по крайней мере, кажется, что просто). Помню, осознание этого принесло мне изрядное облегчение при выполнении первого рабочего задания. Один за другим эти маленькие мерзавцы выливались из моего фломастера. «Хм, — подумал я, — это, похоже, не займет много времени».

Cook R., Shanosky D. Symbol Signs: The Development of Passenger/Pedestrian Oriented Symbols for Use in Transportation-Related Facilities. Washington, DC: US Department of Transportation, 1974.

В наши дни традиционным местом обитания Спрайтов стала, конечно, некоммерческая сфера. Отыскать их там несложно. Обратите внимание на логотипы организаций, занимающихся развитием различных сообществ, или укреплением здоровья, или какой угодно разновидностью неустанно позитивного мышления. Там вы найдете десятки этих фигурок — скачущих, держащихся за руки, обнимающих свои семьи и в целом транслирующих универсальные мотивы благополучия, счастья и добра.

К сожалению, на меня они действуют иначе. Из-за них я становлюсь угрюмым и подавленным, не в последнюю очередь из-за смутных воспоминаний о том, что сам способствовал их распространению. Итак, призываю в свидетели да Винчи, Ле Корбюзье и Отто Нейрата и даю священный обет: клянусь, что не нарисую больше ни одного Кастрированного спрайта. Приглашаю присоединиться. Вместе мы сможем остановить эту эпидемию!

12. Цветобоязнь[17]

Говорят, первый шаг — признать проблему.

Давным-давно, когда я много работал на фрилансе, мне позвонила моя подруга, которая только что получила место в известной косметической компании. У нее было для меня задание. Ее компания прославилась тем, что на прилавках ее магазинов использовался цветовой круг — специально напечатанная диаграмма с десятками оттенков, расположенных в виде концентрических кругов. Как уже случалось и раньше, настало время обновить цвета. Были проведены консультации с разными экспертами, все требуемые изменения сведены в таблицы, оставалось определить спецификации для цветов, подлежащих замене. Задача рассматривалась как более или менее канцелярская и потому являла собой геморрой. «Мы точно знаем, чего хотим, — сказала мне моя подруга, — но здесь ни у кого нет времени, чтобы этим заниматься». Она спросила, готов ли я выполнить эту работу, и сообщила, что они заплатят мне 2500 долларов.

С моей точки зрения, такого рода задание не очень-то походило на графический дизайн — в нем даже не присутствовало никакой типографики. Но 2500 долларов в то время были для меня громадной суммой, возможно, самой крупной, которую мне когда-либо предлагали за проект. Я согласился. Мне сказали, что я могу приобретать любые необходимые материалы, поэтому я скупил все справочники с цветовыми спецификациями, какие смог найти, не поскупившись даже на импортную экзотику из Германии и Японии. Наконец, вернувшись однажды с работы, я сел за кухонный стол, положив свои листочки с заметками о замене цветов с одной стороны, многочисленные справочники с другой и цветовой круг посередине.

Мне даже посчастливилось иметь матово-черную лампу Artemide Tizio, разработанную дизайнером Ричардом Саппером, которая случайно оказалась точно такой же, как и на косметических прилавках, где размещался цветовой круг. Я натренировал ее выполнять поставленную задачу и приступил к работе.

Точнее, я пытался работать. Я беспомощно глазел на эту неразбериху, не зная, с чего начать. Так много образцов, цветовых плашек, расплывчатых комментариев от клиента: этот цвет должен резче «выстреливать», этот быть «теплее, но более нейтральным» и т. п. Чудовищный перегруз. А посреди всего этого лежал цветовой круг. Впервые я задался вопросом: для чего он на самом деле нужен? Как помогает женщинам выбирать и наносить косметику? Для чего столько цветов? Как кто-то смог определить, что цвета устарели? Были ли эти одинаковые, на мой взгляд, цвета одинаковыми по мнению других? И каковы они в принципе на мой взгляд?

Много часов я сидел, безутешно тасуя кусочки цветной бумаги, все больше запутываясь и падая духом. Наконец подошла моя жена Дороти, которая до того момента пыталась не замечать мои тяжкие вздохи. «Можешь еще раз объяснить, в чем тут дело?» — спросила она. Дороти в жизни не посетила ни одного занятия по искусству или дизайну, поэтому я объяснял подробно. К моему удивлению, она с энтузиазмом подтвердила: да, конечно, ей знаком этот цветовой круг — так же, как и всем ее подругам. Ей и самой казалось, что он устарел, и она уже подумывала об этом некоторое время. Я был поражен. Правда? Она кивнула. «Так что именно тебе нужно сделать?» Я познакомил ее с деталями задания и в качестве примера привел особенно раздражающую клиентскую инструкцию: «Они говорят, что им хочется, чтобы этот цвет был ближе к нежному…» (тут мне пришлось заглянуть в заметки) «…селадону».

Я посмотрел «селадон» в словаре («бледный желтовато-серый оттенок зеленого»), но это не особо помогло. И желтый, и серый, и зеленый. Серьезно? Это же три цвета, черт побери! Я показал Дороти образцы, из которых выбирал, и она насмешливо фыркнула. «Это, по-твоему, селадон? Покажи, что еще у тебя есть». Заглянув через мое плечо, она выбрала несколько вариантов. «Вот эти неплохо выглядят», — сказала она. И была права. Они действительно хорошо выглядели. Она спросила разрешения еще посидеть и повыбирать. А потом еще немного. Ей это было в радость, и у нее хорошо получалось. В результате она составила весь цветовой круг, и в следующие пять лет или около того женщины у прилавков с косметикой по всей Америке подбирали макияж на основе цветов, которые моя жена Дороти выбрала за нашим кухонным столом.

Именно тогда я начал догадываться, что у меня хроматофобия — боязнь цвета. С первых дней работы дизайнером я влюбился в черное и белое. Какой авторитет, какая решительность! И по сей день любая подборка моих любимых личных проектов — постеров, книжных обложек, упаковки — выдает во мне последователя Генри Форда, который, как известно, говорил покупателям своей «модели T», что они могут выбрать любой цвет, который им нравится, при условии, что он черный. Время от времени я осторожно окунаю палец в безбрежное море всех оттенков радуги. Палец обычно окрашивается очень небольшим количеством красной и еще меньшим количеством желтой краски. Я восхищаюсь людьми, которые могут уверенно работать с цветом. Мне кажется, они плавают как рыбы.

Говорят, любой страх можно преодолеть, и я надеюсь, что когда-нибудь начну побеждать свой. А пока я отхожу подальше от кромки воды и возвращаюсь к уюту моего славного сухого полотенца, чьи полоски удачно окрашены, разумеется, в два моих любимых цвета: черный и белый.

13. Плоский, простой и забавный: мир Чарли Харпера[18]

Несколько лет назад мы купили домик на южном крае побережья Джерси в городке Кейп-Мэй-Пойнт. Зимой число его жителей не превышает 250, а когда туда приезжают отдыхающие на лето, оно возрастает больше чем до 4500 человек.

Кейп-Мэй-Пойнт скучен. Здесь нет ресторанов и почты. Работают только три заведения: универмаг «Кейп-Мэй», маяк в государственном парке Кейп-Мэй-Пойнт (билет для взрослых 6 долларов, для детей 2 доллара) и самое крупное — сувенирная лавка в Птичьей обсерватории Кейп-Мэй.

Я посетил эту лавку несколько лет назад, когда мы начали приезжать сюда. Здесь было, как всегда, многолюдно, ведь находящийся на пересечении двух основных миграционных коридоров восточного побережья Кейп-Мэй — легендарное место наблюдения за птицами и проведения ежегодного мероприятия World Series of Birding. К моему стыду, я не умею наблюдать за птицами даже как любитель. Эзотерические путеводители и телескопическое оборудование на манер артиллерийского, выставленные в лавке, представляли для меня лишь мимолетный интерес. Но вообразите себе мое удивление, когда среди всего этого, в углу, я обнаружил ценную для меня находку — книгу по дизайну, написанную малоизвестным дизайнером Чарли Харпером.

Кажется, впервые я услышал о нем, когда одного из моих преподавателей в Университете Цинциннати попросили назвать его любимых дизайнеров. Это был предсказуемый список: Пол Рэнд, Брэдбери Томпсон, Милтон Глейзер, Йозеф Мюллер-Брокманн, Армин Хофманн и… Чарли Харпер. Минутку. Я помню свое удивление: разве дизайнера могут звать Чарли?

Чарли Харпер был местным героем, много лет неизвестным за пределами Южного Огайо и небольших сообществ наблюдателей за птицами и любителей природы. Он родился в Западной Виргинии в 1922 году, вырос на ферме и во многом оставался деревенщиной всю жизнь, от учебы в Академии искусств Цинциннати до краткого (Нью-Йорк его не принял) пребывания в Лиге студентов искусств: скромный, самокритичный, забавный. После Второй мировой войны он открыл студию в Цинциннати, и его иллюстрации того времени — квинтэссенция американского послевоенного коммерческого искусства.

Артур Лауджи, арт-директор Ford Times, корпоративного журнала автомобильной компании Ford и влиятельный покровитель, заказывал у Харпера ранние картины с изображением природы, в том числе с множеством изображений птиц. Его иллюстрации для популярных изданий Giant Golden Book of Biology и The Animal Kingdom издательства Golden Press утвердили его репутацию художника дикой природы — причем самобытного. «Природу принято рисовать сверхреалистично, — сказал он однажды. — Но я решил изображать ее иначе, поскольку я мыслю плоско, просто и забавно». В результате Харпера назвали «единственным живописцем дикой природы, которого никогда не сравнивали с Одюбоном и никогда не сравнят». Он называл свой стиль минимальным реализмом. «Вместо того чтобы пытаться уместить на картине всё, я стараюсь оставить всё за ее пределами. Я фильтрую реальность и тем самым усиливаю индивидуальность. Я никогда не пересчитываю перья на крыльях — только сами крылья».

Harper C. Charley Harper Interviews Charley Harper. Beguiled by the Wild: The Art of Charley Harper. Gaithersburg, MD: Flower Valley, 1994.

Он тяготел к малым тиражам, напечатанным шелкографией, и его стиль стал еще более утонченным. По мере того как его работы приобретали все большую строгость и четкость, их модернистский характер становился еще более выраженным, как и связь с творчеством таких дизайнеров, как Рэнд и Хофманн, а также Эдвард Макнайт Коффер и Эрик Ницше. Тем не менее он никогда не терял чувства юмора, о чем свидетельствуют игривые каламбуры в названиях его картин (например, Family Owlbum, Frog Eat Frog, Howlloween). Успех позволил ему быть более избирательным в выборе заказчиков и работать почти исключительно для клиентов, разделявших его увлечения, таких как Служба национальных парков США и Лаборатория орнитологии Корнеллского университета.

^{Pfwhoooooooooo, Чарли Харпер, 1975 год.}

^{© Charley Harper Art Studio}

На девятом десятилетии его карьера завершилась удивительной кодой: он внезапно стал знаменитостью. Модельер и дизайнер интерьера Тодд Олдхэм, который в детстве был фанатом книги The Giant Golden Book of Biology, заново открыл Харпера — похоже, в полном смысле слова — и начал сотрудничать с ним в дизайне тканей и предметов интерьера. Этот невероятный тандем — лауреат премии Перри Эллиса 1991 года в номинации «Новый талант в индустрии моды» и 80-летний деревенский парень из Западной Виргинии — создал невероятные чудеса, включая выставку в Центре современного искусства Цинциннати, оформленную Олдхэмом, декларацию об учреждении «Дня Чарли Харпера» 8 декабря 2006 года в Цинциннати и, что самое странное, монографию, которую правильнее всего было бы назвать слоноподобной.

«Чарли Харпер: жизнь в иллюстрациях» затмевает своими размерами аналогичные фолианты о Рэнде, Томпсоне, Мюллере-Брокманне, как и все другие книги по графическому дизайну, какие вам случалось видеть, и даже большинство книг по искусству. Эта книжища — 421 страница, обрезной формат 49 34 6 см, вес нетто 5,4 кг («Стиль жизни» Брюса Мау весит всего-то 2 кг) — вызвала панику в моем доме еще до прибытия. «Ты потратил 150 долларов на предзаказ от Amazon? — спросила моя жена, изучая наш ежемесячный счет от Amex. — Кто, черт возьми, этот Чарли Харпер?» Тем не менее, когда книгу доставили, мы оба были впечатлены: она потрясающе оформлена, и ясно, что Олдхэм, дизайнер-автор, вложил в нее всю душу. Но в качестве дани уважения она, как мне показалось, выглядит не вполне уместно: уж слишком она шикарна для скромного, тихого дизайнера, который утверждал, что не может нарисовать прямую линию без помощи линейки или круг без циркуля. «Поглощенный дикой природой», сборник работ Харпера (1994), весит на три четверти меньше, стоит на 100 долларов дешевле и позволяет составить почти столь же полное представление о творчестве этого художника.

Oldham T. Charley Harper: An Illustrated Life. Los Angeles: AMMO, 2007.

Мы рады, что у нас есть обе эти книги, ведь человека, которому они посвящены, больше с нами нет. Чарли Харпер умер 10 июня 2007 года. Ему было восемьдесят четыре. Мемориальная выставка «Минимальный реализм», посвященная жизни и творчеству Харпера и его любимой жены Иди, с которой они прожили 50 лет, открывается в Художественном музее Цинциннати в следующем году.

14. Фактор первоклассности[19]

Представьте, как, проснувшись рождественским утром, ваш сынишка спешит открыть подарки; затаив дыхание, он предвкушает получить новенький блестящий айпод, но обнаруживает, что ему подарили Zune[20], а это все равно что второе место в шахматном турнире.

Galbraith D. I just saw a Zune, and guess what? It’s a piece of shit, запись в блоге, 26 ноября 2006 года.

Прочтя этот пост в блоге Дэвида Гэлбрэйта по поводу несчастного майкрософтовского музыкального плеера, я испытал ощущение дежавю. Более 20 лет назад мне довелось услышать, как один автор описывал точно такой же случай. Но он говорил о мальчике, который мечтал получить настоящий Louisville Slugger[21], а его недогадливые родители подарили ему обычную биту.

Разница очевидна. Вот айпод, а вот прочие mp3-плееры; вот Louisville Slugger, а вот другие бейсбольные биты. В 2006 году Стив Джобс представил новый продукт; предполагалось, что он составит конкуренцию — ни много ни мало — всем остальным телефонам.

Что делает вещь первоклассной? Нечто большее, чем функциональность, популярность или привлекательный внешний вид. Автора, который рассказал историю про бейсбольную биту, зовут Оуэн Эдвардс, и он недавно написал книгу, которая дала название этому феномену: квинтэссенция.

Cornfeld B., Edwards O. Quintessence: The Quality of Having It. New York: Three Rivers, 1983.

Шел 1983 год. «Это книга о вещах, — писали Эдвардс и его соавтор Бетти Корнфельд во введении к книге „Квинтэссенция“, — тех, что дают нам больше, чем мы рассчитываем получить, и на которые реагируем столь сильно, что объяснить это не так-то просто. У всех вещей, о которых рассказывает эта книга, — леденцов и автомобилей, сигарет и обуви, бейсбольных бит и дирижаблей — есть одно общее качество: квинтэссенция. Все они обладают редким и загадочным свойством: они именно то, чем и должны быть».

Эдвардс и Корнфельд пытаются разгадать эту загадку, среди прочих авторитетов апеллируя к Марселю Прусту, Иммануилу Канту, Блезу Паскалю и Джону Рёскину (его высказыванию о «таинственном чувстве объяснимой жизни в самих вещах»). Авторы книги всячески стараются показать, что они не пытаются определить лучшее: «„Лучшее“ — оценка, основанная на статистике, а не на вкусе или инстинкте; в мире постоянных технологических инноваций и жестокой конкуренции статус „лучшего“ обычно утрачивается очень быстро». Задолго до того, как Дэвид Аакер начал публиковать книги на эту тему, и почти не используя само это слово, авторы «Квинтэссенции» создали лучший трактат о том, что такое отличный бренд.

Дэвид Аакер — автор более десятка книг о маркетинге и брендинге, включая классическую Managing Brand Equity (New York: Free Press, 1991).

Структура книги проста. Это серия одно-двухстраничных описаний вещей с фотографиями, которые, по мнению Эдвардса и Корнфельд, поддерживают их тезис. Список очень разнообразен. Шляпа Stetson. Расческа Ace. Белый костяной фарфор Wedgwood. Резиновый мяч Spalding. Мыло Ivory. Мотоцикл Harley-Davidson ElectraGlide. Томатный суп Campbell («необходим для каждого кухонного шкафа и каждого бомбоубежища»). Есть здесь и роскошные вещи (пианино Steinway, ручка Mont Blanc Diplomat, часы Cartier Santos), но большинство недорогие (печенье Oreo, зажигалка Zippo, часы Timex Mercury 20521). Многие стали брендами, но есть и безымянные, и самодельные (мартини, коричневый бумажный пакет, сэндвич с арахисовой пастой и джемом).

Если вы сомневаетесь в остроте критическоо взгляда Эдвардса и Корнфельд, то знайте: я думаю, из шестидесяти с лишним предметов, которые они отобрали для своей книги, лишь немногие не смогут перейти в следующий тур лет двадцать пять спустя. Например, фотокамера Polaroid SX-70 не выдержала проверки временем, и в сознании большинства людей нижнее белье Frederick’s of Hollywood давно вытеснено Victoria’s Secret. Но устаревшим можно считать только один продукт — и его производство было прекращено, а затем возобновлено (Volkswagen Beetle). Это говорит о многом. Примечательно, что создатель New Beetle, Джей Мэйс, описал свой подход к дизайну в терминах, которым авторы «Квинтэссенции», несомненно, стали бы аплодировать: «Мы осознанно делаем шаг вперед, сохраняя суть первоначальной идеи».

Dike Blair, «Autoemotive Design: An Interview with J Mays, Head of Ford Motor Company Design,» Thing.net, undated.

Как и можно было ожидать, многие из этих вещей знакомы нам с детства; дети, похоже, обладают почти безошибочным чутьем на то, что делает вещи первоклассными. «Есть очень практичное правило, которое помогает определить, обладает ли предмет свойствами квинтэссенции, — пишут Эдвардс и Корнфельд. — Посмотрите, напоминает ли он детский рисунок». Эта непосредственная восприимчивость действенна и сейчас. Мэйс говорит, что округлая форма New Beetle имеет много общего с образом Микки-Мауса; Дэвид Гэлбрэйт даже называет Zune «небезопасным для детей», предполагая, что любой ребенок, которому купят злополучный плеер, будет обречен на издевательства: «Приятели в школе начнут дразнить его, скандируя: „Зуни, Зуни, Зуни“».

Я, например, вспоминаю свое беспокойство от посещения соседского дома, где основными продуктами были не Oreo («квинтэссенция Oreo — таинственный и непредсказуемый баланс») и Coca-Cola («ничто не сравнится с Coke. Даже вода»), а печенье Hydrox и RC Cola. И неважно, что Hydrox были изобретены раньше Oreo; неважно, что я втайне считал их вкуснее. Эта семья, которая так самозабвенно дистанцировалась от американского мейнстрима, почему-то внушала глубокую тревогу. Если бы я узнал, что эти люди каждым пятничным вечером приносят в жертву живых коз на своем бильярдном столе в подвале, я бы не особенно удивился.

^{Патентное изображение печенья Oreo (фрагмент), Уильям Турнье, 1952 год.}

^{Воспроизводится с разрешения Джереми М. Ланге}

Читая эту книгу сегодня, поражаешься ее искренности. В 1983 году такие поэтичные и утонченные описания вещей вроде M&M’s («миниатюрные лапидарные сладости в неярком коричневом пакетике») казались смелыми и даже передовыми. Кристофер Леманн-Хаупт из New York Times назвал книгу «информативной, резкой и остроумной»; кажется, даже обложка с чудесным сочетанием дешевых конфет, коктейлей и предметов роскоши определяет новый способ мышления о быте. Сегодня нам уже не дозволено самостоятельно открывать для себя прелести M&M’s. Да и к чему напрягаться, если на Таймс-сквер воздвигнут помпезный «потребительский интерактив» площадью 2300 м², предлагающий посетителям «сенсорное погружение в мир M&M’s на пространстве трех этажей»? «Квинтэссенция» была каплей в море, рябь от которой двадцать с лишним лет спустя превратилась в цунами.

Описание мира M&M’s взято с туристического сайта Нью-Йорка: www.nyc.com/arts_attractions/mms_world.1089580.

Но эта книга по-прежнему держит планку — не только как сборник эссе, но и как пример явления, которое она описывала. Работая над ней, Эдвардс и Корнфельд сотрудничали с Джоном Си Джеем, тогдашним чудо-арт-директором Bloomingdale’s, который позже стал исполнительным креативным директором Wieden + Kennedy. Его верстка выглядит слегка старомодно: заголовки набраны шрифтом Bodoni — квинтэссенция! — а вот для основного текста использован, гм, Avant Garde Book. Однако страницы создают ощущение чистоты, мощи и уверенности. Бутылки с кетчупом, кроссовки и конфеты Hershey’s Kisses на дерзких черно-белых фото Дэна Козана никогда еще не выглядели так знаково.

Если найдете первое издание, хватайте его. В 2001 году книга была переиздана в переработанном виде, с красивыми цветными фотографиями, другими шрифтами и новой версткой. Возможно, она выглядит чуть более современно. Но по непонятной иронии ей недостает того самого качества, которое, по словам Эдвардса и Корнфельд, «как истинную любовь, невозможно ни преследовать, ни взять силой». Короче, это уже не квинтэссенция.

15. Хельмут Кроне, точка[22]

Странная пропасть лежит сегодня между мирами дизайна и рекламы. И легко позабыть, что одним из величайших дизайнеров в истории был арт-директор рекламного агентства Doyle Dane Bernbach Хельмут Кроне.

Задолго до того, как слово «брендинг» вошло в моду, Кроне интуитивно понимал, как графический дизайн определяет облик организации. «Страница, — сказал он однажды, — выполняет роль товарной упаковки. Она должна выглядеть как товар, пахнуть как товар… Всякой компании, каждому товару нужна упаковка». Не разработав ни одного логотипа — и часто вообще не используя логотип, — он создавал корпоративные образы, которые работают и по сей день. Сколько компаний владеют собственным шрифтом так же, как Volkswagen — Futura Bold? За это они должны сказать спасибо Хельмуту Кроне.

Challis C. Helmut Krone. The Book. Graphic Design and Art Direction (Concept, Form and Meaning) after Advertising’s Creative Revolution. Cambridge: Cambridge Enchorial, 2006.

Наконец-то, спустя почти десять лет после смерти, этот человек был удостоен награды — красиво оформленного, изящно написанного и всестороннего исследования Клайва Чаллиса «Хельмут Кроне. Книга. Графический дизайн и работа арт-директора (концепция, форма и значение) после творческой революции в рекламе». Название длинное, но Чаллис раскрывает в нем каждое слово на 268 богато иллюстрированных страницах книги. Когда-то я это просто подозревал, теперь уверен: Хельмут Кроне и вправду Бог.

Подозреваю, такое преклонение перед героем может вызывать насмешку у тех, кто, в отличие от меня, знал Кроне лично. Другой его поклонник, Джордж Лоис, как-то назвал его «замороченным фрицем» с «каменным, как у Бастера Китона, лицом», «суетливым перфекционистом, трудящимся с убийственным тевтонским терпением». И действительно, некоторые из его самых простых, ясных и непринужденно выглядящих работ были результатом каторжного труда.

Взять, например, извилистый путь к легендарному рекламному объявлению для VW, которое символизирует десятилетие рекламного творчества. Согласно книге Чаллиса, вначале Кроне предложил заголовок «Wilkommen»[23]. Клиент отклонил его (и правильно сделал!), а потом вытащил «Think small»[24] из последней строчки рекламного текста Джулиана Кенига. Могут ли эти слова быть заголовком? «Он страстно его ненавидел. Страстно!» — вспоминал его тогдашний коллега Лоис, который в DDB разрабатывал рекламу для фургона VW. «Полагаю, — спросил Кроне (представьте себе его раздражение), — вы хотите, чтобы я уменьшил автомобиль?» После нескольких попыток (Кроне пробовал уменьшать и заголовок) и скрупулезной подгонки был создан финальный макет. По словам Кенига, «маленький автомобильчик в левом верхнем углу, стоящий под небольшим углом, был проявлением своеобразного гения Хельмута».

^{Рекламное объявление Volkswagen. Джулиан Кениг (копирайтер) и Хельмут Кроне (арт-директор) для Doyle Dane Bernbach, 1959 год.}

^{Воспроизводится с разрешения DDB North America, Нью-Йорк}

Сегодня сложно себе представить, какой мощный эффект оказала подобная реклама в начале 1960-х, когда многие автомобили имели большие «плавники», а в большинстве рекламных объявлений о них изображались пони для игры в поло и люди в вечерних нарядах, потягивающие шампанское. Преуменьшение, разговорная интонация, полное отсутствие лоска предвещали грядущую революцию. Однако прорывная арт-директорская работа Кроне для пущей надежности, как правило, помещалась в обычную, даже скучную верстку, которая тогда называлась «старый JWT No. 1» в честь неуклюжего конкурента с Мэдисон-авеню, рекламного агентства J. Walter Thompson. Изображение занимало две верхние трети макета, заголовок по центру, ниже — рекламный текст в три колонки. Никто, кроме Кроне, не обладал таким умением вносить едва заметные преобразующие изменения в нечто обыденное. «В немецком есть специальное слово для этого, — сказал он однажды. — Umgekehrt — „слегка повернутый“». Кроне создал свою репутацию на тысячах таких небольших поворотов.

Книга Чаллиса изобилует подобными деталями. Кроне родился в 1925 году в Йорквилле, немецком анклаве Манхэттена, в семье родителей-иммигрантов, и учился в Школе промышленного искусства, надеясь стать промышленным дизайнером. Но работы самого популярного молодого дизайнера в городе, Пола Рэнда, и одного из самых маститых дизайнеров в стране, Лестера Билла, убедили 18-летнего Кроне в том, что его будущее может быть связано с печатью. Во время Второй мировой войны он служил во флоте, а после ее окончания учился у Алексея Бродовича и прошел стажировку в Esquire. Затем, в возрасте 29 лет, он устроился в лучшее рекламное агентство в городе — Doyle Dane Bernbach, в ту пору вобравшее в себя арт-директорскую элиту под предводительством гения-новатора Билла Бернбаха. За исключением нескольких лет в начале 1970-х, там прошла вся его карьера.

Кроне обожал «идти налево, когда остальные шли направо». Его реклама для Avis повторила триумф VW, при этом аккуратно перевернув верстку «JWT No. 1» с ног на голову: маленькая картинка, крупный текст, набранный изощренно модифицированной версией шрифта Perpetua Bold Эрика Гилла. «Никто его не использовал, — пояснил Кроне. — Мне нравилось, что он такой неавтомобильный. Он казался скорее книжным и грамотным». Кроне хотел, чтобы люди прочли текст. Сорок лет спустя шрифт Perpetua по-прежнему используется в рекламных материалах Avis. Как и в случае с Futura для VW, Кроне сделал выбор, придерживался его и тем самым закрепил его.

^{Реклама для Avis. Пола Грин (копирайтер) и Хельмут Кроне (арт-директор) для Doyle Dane Bernbach, 1962 год.}

^{Воспроизводится с разрешения DDB North America, Нью-Йорк}

Причем в случае с Avis он и не прибегал к тому, что ненавидел, — логотипу. «Всю жизнь я боролся с логотипами, — сказал он, когда его официально зачислили в Зал славы клуба арт-директоров. — Они говорят: „Я — реклама. Переверните страницу“». Удивительно, как часто ему удавалось одержать над ними победу, даже заменить чем-то лучшим. Например, его известнейшая серия «знаменитых лиц» для Polaroid не имела корпоративной символики; вместо нее были силуэты людей, пользующихся этим в ту пору волшебным продуктом. В конце своей книги Чаллис отводит разворот подсчету инноваций Кроне. Рекламные объявления без заголовков. Заголовки в виде подписей. Фотографии в виде логотипа. Шрифт как бренд. Отсутствие заголовков или рекламного текста. Отсутствие рекламируемого товара, только белое пространство. Шок от новизны, вводимой точными небольшими дозами.

Попытка открыть свое агентство в начале 1970-х не увенчалась успехом; Кроне, казалось, нравилось нарушать не только традиции рекламы, но и устои рабочей среды. Его творения в годы после возвращения в DDB по-прежнему вызывали дрожь. Помню, как наш преподаватель по дизайну принес нам одно из поэтичных рекламных объявлений Кроне для Audi Fox, чтобы мы могли на него подивиться. В нем, безусловно, чувствовалось влияние рекламы моды, но как отважно дизайнер перенес ее суггестивный язык в мир автомобилей! Порой в тех же журналах можно было найти рекламу Кроне для Porsche. Я учился у преподавателей, которые проходили курсы в Швейцарии, но Helvetica никогда такой не была[25].

^{Реклама для Porsche, Том Йоббаджи (копирайтер) и Хельмут Кроне (арт-директор) для Doyle Dane Bernbach, 1979 года}

^{Воспроизводится с разрешения DDB North America, Нью-Йорк}

«Я хотел сделать всю страницу похожей на автомобиль, выдержанный в стиле техники Braun, — рассказал он позже журналу U&lc. — Я не поклонник швейцарского дизайна. Но я решил, что для этого объявления я должен им стать. Поэтому я освежил мои познания в этой части… Я использовал швейцарские принципы дизайна, но из-за избыточности стиля я назвал его „американским швейцарским“».

Сочетание дисциплины и радости, непринужденной легкости (он «освежил познания», на которые мы потратили пять лет учебы!) и тевтонской точности делают Кроне особенным. Самое удивительное открытие, сделанное Чаллисом, — заявление о том, что именно Кроне ввел в обиход обычай, который, как и многие другие его инновации, мы теперь воспринимаем как нечто само собой разумеющееся: использование точки в конце заголовка. Эта точка — «Think small.» — стала символом легендарной прямолинейности DDB. Более того, «точка в заголовке была призывом к бунту, — отмечал Чаллис. — Она нарушала ритм и требовала внимания — возможно, и бдительности — к рекламе. Разумеется, поэтому-то Кроне ее и использовал: ему было что сказать, и он хотел, чтобы читатель проверил его заявление».

Нет сомнений в том, что эти заявления по-прежнему заслуживают внимания. И с выходом настоящей книги в качестве блистательной точки к его удивительному творческому наследию за Хельмутом Кроне, бесспорно, остается последнее слово.

16. Искусство питча[26]

Один из моих первых руководителей дал мне важный урок. «Хороших дизайнеров пруд пруди, — сказал он. — Придумать отличный дизайн легко». Сложность, по его словам, в том, чтобы убедить клиента принять этот дизайн. «Но если работа хороша, разве клиенты этого не поймут, когда ее увидят?» — спросил я.

Руководитель долго смотрел на меня в молчании. А затем мягко и без тени жалости протянул руку и погладил меня по голове: мол, бедный малыш.

Разумеется, он был прав. В любой творческой деятельности, где участвуют клиенты, необходимо продать продукт дважды. Прежде чем он попадет к потребителю, вы должны продать его клиенту.

И это мне больше всего нравится в «Безумцах» — сериале производства AMC, второй сезон которого выходит в эфир в конце месяца. Многое из мира рекламного бизнеса в нем изображено достоверно, а одно показано точно: искусство, стоящее за мастерством питча.

Как хорошо известно поклонникам этого сериала, «Безумцы» — детище Мэттью Вайнера, который благодаря своему неснятому, написанному наудачу пилотному эпизоду был нанят в качестве сценариста и исполнительного продюсера сериала «Клан Сопрано». Производство его авторского проекта не начиналось до окончания съемок сериала HBO. На первый взгляд, драма «Безумцы», действие которой разворачивается в Sterling Cooper, вымышленном нью-йоркском рекламном агентстве начала 1960-х, не имеет ничего общего с культовым эпосом о мафиозном клане из Северного Нью-Джерси. Но, как и Тони Сопрано, креативный директор Дон Дрейпер действует в мире, который почти до смешного нам чужд: безостановочное курение, выпивка и сексуальные домогательства, не говоря уже об использовании пластиковых пакетов для химчистки в качестве детских игрушек. Похоже, что все это происходит в другом столетии.

Однако, помимо всех этих анахронизмов и на удивление бессистемного сексизма, расизма и просто плохого поведения, нас привлекает универсальный характер человеческих историй, которые разыгрываются в декорациях своего времени. В «Клане Сопрано» мафиозный бизнес подчеркивает внутренние конфликты персонажей. И там, где в этом сериале происходят убийства, в «Безумцах» проходят презентации для клиентов.

В самом первом эпизоде, «Дым застилает вам глаза», Дон Дрейпер, которого играет удивительный Джон Хэмм, демонстрирует, почему его считают одним из лучших креативных директоров в городе. Он спасает от провала деловую встречу с недовольными клиентами из Lucky Strike, которые собираются покинуть переговорную.

Дон Дрейпер: Джентльмены, прежде чем вы уйдете, могу я кое-что сказать?

Глава агентства Роджер Стерлинг: Не знаю, Дон, можешь ли.

Дон [клиентам]: Федеральная торговая комиссия и Reader’s Digest сделали вам одолжение. Они подсказали, что любая реклама, которая будет сочетать идеи о курении и о здоровье, заставит людей думать… ну, в общем, о раке.

[Клиент] Ли-старший [саркастически]: Да, и мы им за это благодарны.

Дон: Но то, что сказал Ли-младший, правильно. Вы не можете упоминать о здоровье. Так же как и ваши конкуренты.

Ли-старший: Короче, никто не может ничего сказать о том, что продает сигареты.

Дон: Не совсем. Это самая классная возможность для рекламы со времен изобретения кукурузных хлопьев. У нас есть шесть одинаковых компаний, производящих шесть идентичных продуктов. Мы можем говорить что угодно. [Обращаясь к Ли-младшему.] Как вы делаете ваши сигареты?

[Клиент] Ли-младший: Я не знаю.

Ли-старший: Какой позор. Мы выводим семена табака, которые отпугивают насекомых. Сеем их под солнцем Северной Каролины. Выращиваем, срезаем, подвяливаем, подсушиваем…

Дон: Вот оно. [Пишет на доске: «Он подсушен».]

Ли-младший: Но у всех остальных табак тоже подсушен.

Дон: Нет. У всех остальных табак ядовит. А у Lucky Strike он подсушен.

Стерлинг [победным тоном]: Что ж, джентльмены, думаю, не нужно объяснять, свидетелями чего вы только что стали.

Ли-младший: Полагаю, вам все же стоит это сделать.

Дон: Реклама основана на одном: счастье. А знаете, что это? Счастье — это запах нового автомобиля. Это свобода от страха. Это рекламный щит на обочине, который во весь голос уверяет: что бы вы ни делали, это хорошо. С вами… все… в порядке.

Ли-старший: «Он подсушен». Я понял.

Сцена из эпизода «Дым застилает вам глаза» (сезон 1, эпизод 1). Автор сценария Мэттью Вайнер.

^{Выдержки из сериала «Безумцы» воспроизводятся с разрешения Lionsgate Television Inc., Santa Monica, CA}

Разумеется, слоган «Он подсушен» и в самом деле использовался Lucky Strike в конце 1950-х: создатели сериала, как правило, не останавливаются ни перед чем в своем стремлении к правдоподобию, и их заслуженно хвалят за то, что каждая деталь того периода воссоздана достоверно. (В третьем эпизоде, когда творческая команда язвит по поводу рекламы Volkswagen, сделанной агентством Doyle Dane Bernbach, в диалоге упоминается, что реклама со словом «Lemon» была второй в серии, которая началась в прошлом году с «Think small». Вот это точность!) Прототипом Дона Дрейпера — рекламиста стал Россер Ривз, копирайтер агентства Ted Bates, автор концепции «уникального торгового предложения». Но характер Дрейпера-персонажа определяет высказывание о счастье. Создается впечатление, что он, так же как и все, отчаянно пытается продать товар самому себе.

Witchel A. Mad Men Has Its Moment // New York Times. 2008. June 22.

Справедливо отмечалось, что работы агентства Sterling Cooper, процесс создания которых нам почти не показывают, не блещут качеством. Как сказал Джордж Лоис в интервью New York Times: «Когда я слышу о „Безумцах“, то начинаю беситься. Если вы думаете о 1960-х, вам вспоминаются люди вроде меня, которые изменили мир рекламы и дизайна. Творческая революция — вот что это было. А этот сериал создает впечатление, будто это были сплошные ланчи с тремя мартини». Но Дон Дрейпер не работает в DDB, Papert, Koenig или Lois. Sterling Cooper — агентство старой школы, а в 1960 году такие организации зарабатывали с помощью блестящих презентаций, изощренной клиентской политики и, в самом деле, ланчей с тремя мартини. (Если сомневаетесь, прочтите книгу Джерри Делла Фемины «От тех замечательных ребят, что подарили вам Перл-Харбор» — From Those Wonderful Folks Who Gave You Pearl Harbor.)

См. эссе 17.

В сериале есть настоящий творческий триумф, заслуга Пегги Олсон — секретарши (которая становится копирайтером), блестяще сыгранной Элизабет Мосс. Первый день работы Пегги в Sterling Cooper знакомит зрителя с сюжетом, а ее история, вместе с историей Дона, служит канвой для всего первого сезона. События постепенно принимают неожиданный оборот: скромная Пегги придумывает идею для Belle Jolie Cosmetics. На каждом рекламном объявлении показаны один тюбик помады, фотография парочки и заголовок «Отметь своего мужчину». Для Sterling Cooper это потрясающая находка. В другой сцене, одной из лучших в сериале, аккаунт-менеджер представляет эту идею несговорчивому клиенту (а Пегги, волнуясь, ждет за дверями переговорной) и вызывает реакцию, которая большинству творческих специалистов покажется до боли знакомой.

Клиент: Я вижу только одну помаду на вашем рисунке. Женщинам нужны цвета. Много разных цветов.

Младший клиент: «Отметь своего мужчину». Мило.

Клиент: Тебе нравится? Может, сократить ассортимент до пяти оттенков или вообще одного?

[Аккаунт-менеджер] Кен Косгроув: Я вас ни за что не агитирую, но это очень свежий подход.

Дон: Не нужно, Кенни. Думаю, пора откланяться. [Поднимается и протягивает руку.] Джентльмены, спасибо за ваше время.

Клиент [сбитый с толку]: И это всё?

Дон: Вы же не верите. Зачем нам тратить время на кабуки?

Клиент: Не понимаю, что это значит?

Дон: Это значит, что вы уже испробовали свой план, и вы на четвертом месте. Вы привлекли мой опыт, но отвергли его, чтобы идти прежним путем. Мне это не интересно. Надеюсь, понятно.

Клиент: Не думаю, что три месяца работы или много тысяч долларов дают вам право в корне перестраивать наш бизнес…

Дон: Послушайте. Я здесь не затем, чтобы рассказывать вам об Иисусе. Вы уже знаете о нем. Он либо живет в вашем сердце, либо нет. [В кадре — встревоженные коллеги Дона. Дон продолжает с нажимом, но не повышая голоса.] Каждая женщина хочет иметь выбор. И никто не желает быть одной из ста штук в коробке. Она неповторима. Она выбирает его. Она хочет сказать миру: «Он мой». Он принадлежит мне, а не вам. Она метит мужчину своим поцелуем. Он ее собственность. Каждой девушке, которая использует вашу помаду, вы даете дар безраздельного обладания.

[Пауза. Клиент смотрит на Дона, затем на рекламу, затем снова на Дона.]

Клиент [тихо]: Сядьте.

Дон: Нет. [ровным тоном] Нет, пока не пойму, что не зря трачу время.

Клиент [уступая]: Сядьте.

Сцена из эпизода «Вавилон» (сезон 1, эпизод 6). Авторы сценария Андре и Мария Джекметтон[27]

^{Выдержки из сериала «Безумцы» воспроизводятся с разрешения Lionsgate Television Inc., Santa Monica, CA}

Господи Иисусе! «Нет, пока не пойму, что не зря трачу время»! С той минуты, как Дон начал свой блеф на тему «всем спасибо, все свободны», я был не в силах оторваться от экрана, и моя прекрасная жена Дороти подтвердит, что после этой фразы я зааплодировал. На мой взгляд, сцена близка к порнографии настолько, насколько это вообще возможно в рамках базового кабельного пакета.

Кульминация последнего эпизода сезона («Колесо») — тендерный питч, который, помимо прочего, включает задание по неймингу. Kodak изобрела высокотехнологичное устройство для проецирования слайдов, и вот два милых джентльмена в костюмах приходят, чтобы узнать, удалось ли Sterling Cooper придумать для него название. Далее следует одна из самых эмоциональных сцен, которые я когда-либо видел по телевизору: актер изображает человека, настолько погрязшего в самообмане и сомнениях в себе, что мы задаемся вопросом, понимает ли он сам, что продает.

Дон: Технология — блестящая приманка. Но в редких случаях аудиторию удается зацепить глубже, если она питает к товару сентиментальные чувства. Моей первой работой была меховая компания. Моим коллегой оказался старый копирайтер-профи, грек по имени Тедди. И Тедди объяснил мне, что самая важная идея в рекламе — идея новизны. Она вызывает зуд. А ваш товар снимает его, как успокаивающий лосьон. А еще Тедди говорил о более глубокой связи с товаром — ностальгии. Это чувство тонкое. Но мощное.

Он просит выключить свет, включает проектор и начинает показывать слайды. Жужжание. Щелчок. Мне знаком этот звук!

Тедди рассказал мне, что по-гречески «ностальгия» буквально означает «боль старой раны». Это душевная боль, гораздо более мощная, чем простое воспоминание.

Дон показывает слайды с фотографиями его жены и детей, пикников, праздников, семейных моментов.

Это устройство — не космический корабль. Это машина времени. Она перемещает нас в прошлое. В будущее. Она переносит нас туда, где мы до боли жаждем оказаться снова. Она зовется не «Колесом», а «Каруселью». Она позволяет нам путешествовать подобно ребенку, круг за кругом, и — обратно домой, где, как мы знаем, нас любят.

Надпись на слайде: «Kodak представляет „Карусель“». Загорается свет. Один из сотрудников агентства в растроганных чувствах покидает переговорную. Потенциальные клиенты выглядят ошеломленными.

[Новый сотрудник] Дак Филлипс: Удачи на следующей встрече.

Сцена из эпизода «Колесо» (сезон 1, эпизод 13). Авторы сценария Мэттью Вайнер и Робин Вейт.

^{Выдержки из сериала «Безумцы» воспроизводятся с разрешения Lionsgate Television Inc., Santa Monica, CA}

И хотя питчи представляли для меня особый интерес, весь мир «Безумцев» богат и сложен. В нем есть жены, любовницы, соседи, коллеги, конкуренты, клиенты и дети. Все они связаны сетью сложных и убедительных отношений. Как и многие, я начал смотреть «Безумцев» из профессионального любопытства и сразу был очарован художественными достоинствами этого сериала, но в конце концов меня зацепили именно человеческие истории.

Первый сезон заканчивается в канун Дня благодарения 1960 года. Персонажи на пороге десятилетия, в котором все невообразимо изменится. В финальных титрах последнего эпизода звучит песня Боба Дилана 1963 года. Don’t Think Twice, It’s All Right[28]. Похоже, и этот анахронизм, и ирония преднамеренные.

17. Джерри Делла Фемина и культ рекламной личности[29]

Sopkin C. What a Tough Young Kid with Fegataccio Can Do on Madison Avenue // New York Times Magazine. 1969. January 26.

В воскресенье 28 января 1969 года читатели New York Times узнали (большинство впервые) о молодом человеке, который в деловых кругах Манхэттена уже слыл легендой. «В кресле развалясь сидел новый креативный руководитель рекламного агентства Ted Bates & Co. — Джерри Делла Фемина собственной персоной, 30 лет от роду, чудо-специалист из Бруклина с зарплатой 50 тысяч долларов в год, нанятый, чтобы придать новый блеск имиджу агентства». Журналист Чарльз Сопкин описал мозговой штурм для нового клиента, «японского производителя электроники» под названием Panasonic. Это был первый день работы Делла Фемины; со всех сторон его окружали аккаунт-менеджеры, арт-директора и копирайтеры, ожидающие его указаний. Наконец он прочистил горло. «Придумал! Как насчет такого заголовка: ‘От тех замечательных ребят, что подарили вам Перл-Харбор’?»

Непочтительность вызвала предсказуемое беспокойство у его новых коллег-пуритан. Воцарилось «гнетущее молчание», и «один из аккаунт-менеджеров выронил трубку». Да и многие читатели Times, уверен, тоже выронили трубки. Учитывая, что со времен японской агрессии минуло не более 25 лет, а главами многих семейств были ветераны Второй мировой, острота вышла столь же забавной, сколь и шокирующей.

Но так или иначе, сигнал был послан в эфир: вот он, новичок. Именно этого Джерри Делла Фемина и добивался.

Вслед за той самой статьей в Times, на следующий год вышла книга с тем же названием, что и предлагаемая рекламная кампания (которая, конечно, никогда не проводилась), — From Those Wonderful Folks Who Gave You Pearl Harbor: Front-Line Dispatches from the Advertising War.

^{Della Femina J., Sopkin C. ed. From Those Wonderful Folks Who Gave You Pearl Harbor: Front-Line Dispatches from the Advertising War. New York: Simon & Schuster, 1970.}

^{Воспроизводится с разрешения Pocket Books, a division of Simon & Schuster, Inc. Все права защищены.}

В степенном мире рекламы Джерри Делла Фемина был новым явлением — личностью собственного изготовления. Ярких персонажей в рекламном мире всегда хватало. Дэвид Огилви, один из двух отцов творческой революции 1960-х, был известен тем, что ходил на работу в длинном черном плаще с алой подкладкой, а на официальные мероприятия облачался в килт, но Огилви был родом из Шотландии и управлял своим агентством. Более типичный представитель — Билл Бернбах, американский коллега Огилви: тихий, сдержанный в одежде и манерах. В целом же в рекламном бизнесе доминировали благородные представители американского истеблишмента, такие как руководитель Делла Фемины — холодный легендарный Тед Бейтс, выпускник Академии Филлипса и Йеля (1924 год).

А Джерри Делла Фемина был никем, крутым парнем из итальянской семьи, выросшим на Авеню-U в бруклинском районе Грейвсенд. Он проложил путь к своей первой работе, неделями рассылая образцы, подписанные только его инициалами, чтобы затем триумфально объявиться в дверях агентства, провозгласив: «Я — Д. Д. Ф.». Он сразу приступил к работе, создавая не только рекламу, но и свой образ. «Даже в нежном возрасте 26 лет, — сообщает его будущий личный секретарь Сопкин, — он с поразительной ясностью, присущей парню с улицы, понимал, что рекламная индустрия кормится сплетнями. Он чувствовал, что многие люди, работающие в рекламе, проводят жизнь в тихом отчаянии и всякое отклонение от привычного поведения обязательно привлечет внимание». Именно так он и поступал, переходя с одной работы на другую, в дополнение к ярким заголовкам создавая себе репутацию личности, жаждущей внимания. Он придумал заголовок «Какая самая уродливая часть вашего тела?» для товара под названием Pretty Feet, предназначенного для женщин; «У тебя ширинка расстегнута», с Чарли Брауном в виде пристыженного питчера, для застежек-молний Talon; и незабвенное рекламное объявление для издательства McGraw-Hill «Прежде чем Гитлеру удалось убить шесть миллионов евреев, ему пришлось сжечь шесть миллионов книг».

К тому времени, как Делла Фемина опубликовал свою книгу, он был самым модным парнем в самом крутом бизнесе в городе, управлял собственным стартап-агентством и, очевидно, получал от этого огромное удовольствие. Чарльз Сопкин выбрал Делла Фемину для профильной статьи в Times потому, что он единственный не был против, чтобы его цитировали с указанием имени. Поэтому в книге, естественно, один сплошной Джерри: читая ее, можно подумать, что его заперли в комнате с коробкой чистой аудиопленки и ящиком виски и сказали, что выпустят, только когда вся пленка заполнится, а ящик опустеет. Сопкин отредактировал аудиозаписи (похоже, совсем чуть-чуть), разбив их на 13 глав наблюдений в жанре потока сознания, касающихся рекламного бизнеса 1970 года, которые сегодня столь же интересны, как и тогда. Несмотря на бесчисленные упоминания канувших в Лету рекламных агентств и давно забытых аккаунт-менеджеров, литературный голос Делла Фемины — нечто среднее между Холденом Колфилдом и Ф. Т. Барнумом — звучит свежо, убедительно и захватывающе.

Сегодня мемуары Делла Фемины предлагается прочесть в качестве «книги, лежащей в основе сериала „Безумцы“», если верить броской цитате из GQ, вынесенной на ее обновленную обложку. Самое очевидное сходство между 1960-ми Делла Фемины и 1960-ми сериала «Безумцы» — одновременно и самое возбуждающее: никаких ограничений по части секса и выпивки. «Агентство было битком набито молодыми парнями, которые неожиданно осознали, что всю оставшуюся жизнь им будут платить громадные деньги за то, что они делают нечто зовущееся рекламой, — рассказывает Делла Фемина о своей первой работе, — и все мы погрязли в этом безумии, посходили с ума. У целой кучи людей тихо ехала крыша».

Они играют в стрип-покер. («Ничего серьезного, просто чтобы поржать».) Копирайтеры вытаскивают свои столы на лестничные клетки, чтобы получше рассмотреть окна соседних многоквартирных домов. (Один из коллег Делла Фемины, которого обвинили в принадлежности к «организованной банде вуайеристов», возразил, что никогда не состоял ни в чем организованном.) А потом «мы достаем выпивку и ведерко со льдом, и тот, кто хочет выпить, пьет». (В интервью NPR Делла Фемина рассказал о типичном обеде тех дней: «Пока мы изучали меню, приносили второй мартини — а затем, до того, как на столе появлялась еда, еще и третий. Мы запивали еду двумя бутылками вина. А затем кто-нибудь обязательно говорил: „Знаете, пожалуй, я не буду десерт, а лучше возьму двойной скотч“»).

Но все эти буйные выходки, какими бы забавными они ни казались, вторичны по отношению к реальной истории, которую хочет поведать Делла Фемина, — абсолютно серьезному рассказу о классовой борьбе, о том, как он и его последователи бились с отживающим восповским[30] заведением изнутри, по словам Сопкина, «выводя хаос из строя». Делла Фемина начинает книгу так: «Большинство людей считают, что реклама — это Тони Рэндалл. Они думают, что этот бизнес состоит из 90 тысяч Тони Рэндаллов. Что все рекламщики по-рэндалловски учтивы. Людям впаривают голливудскую сказку о том, что рекламист — ловкий, смышленый парень. Люди ни черта не знают о рекламе». Сегодня трудно себе представить более учтивого, ловкого и смышленого рекламиста, чем глубоко подавленный креативный директор Дон Дрейпер, главный герой сериала «Безумцы». Цель Делла Фемины в том, чтобы развенчать этот образ ловкача. Он анти-Дон Дрейпер.

Джерри Делла Фемина, интервью со Скоттом Саймоном. Scotch for Dessert: An Adman’s Spirited Memoir // NPR Books. 2010. July 24.

По иронии судьбы, Дрейпер как креативный директор и питчмен, похоже, был списан не с кого иного, как с Россера Ривза — правой руки Теда Бейтса, заклятого врага Делла Фемины. В книге «От тех замечательных ребят…» агентство Бейтса представляет все, что Делла Фемина презирает в рекламном истеблишменте с его трусливыми, фальшиво-радостными аккаунт-менеджерами и отупляющими, оскорбительными, надоедливыми роликами. В противовес этому Делла Фемина отождествляет себя с новой волной копирайтеров и арт-директоров, которые приносят свежий воздух на Мэдисон-авеню: евреями, итальянцами и греками с городских окраин с настоящей кровью в жилах и динамитом в портфолио.

Лучшие фрагменты его книги, которые покажутся самыми знакомыми сегодняшним художникам, — рассказы о процессе создания рекламы и отстаивании своей работы в сражениях с робкими директорами агентств и боязливыми клиентами. В телевизионном мире «Безумцев» представители новой творческой волны не имеют заметного влияния. Основная миссия Смитти и Курта, копирайтера и арт-директора, юной команды, нанятой Дрейпером из Doyle Dane Bernbach («Чувствуется рука Джулиана Кенига», — произносит Дрейпер, просматривая их портфолио), состоит в том, чтобы познакомить сотрудников агентства с марихуаной. А бедный Сэл Романо, щеголеватый итало-американский арт-директор, который в Sterling Cooper был единственным этническим исключением, в третьем сезоне терпит полный крах после того, как его долго скрываемая гомосексуальность всплывает на поверхность.

Самая впечатляющая история творческого успеха в «Безумцах» — Пегги Олсон, секретарша, ставшая копирайтером; возможно, она и есть настоящий главный герой сериала. Исходные материалы о ней взяты не из книги Джерри Делла Фемины, а из более поздних мемуаров — «Большая жизнь (в рекламе)» Мэри Уэллс Лоуренс. Как и Пегги, «Банни» Уэллс в начале карьеры была редкой женщиной в бизнесе, где всем заправляли мужчины. В итоге она стала самым молодым членом Зала славы копирайтеров, а к 1969 году — самой высокооплачиваемой персоной в рекламе. Как и Делла Фемина, она культивировала свой имидж столь же тщательно, как и каждую широкомасштабную рекламную кампанию.

Wells Lawrence M. A Big Life (in Advertising). New York: Alfred A. Knopf, 2002.

Важность культивирования личности — вот истинный урок книги «От тех замечательных ребят…». Неслучайно Делла Фемина в подзаголовке называет ее «донесениями с линии рекламного фронта». Он — а также Мэри Уэллс, Джордж Лоис и другие знаменосцы творческой революции — воображали себя ежедневно сражающимися с выпускниками северо-восточных школ-интернатов и Лиги плюща. Гнев был их оружием, и наглость (а в случае Делла Фемины — вдобавок с итальянским акцентом) служила им броней. Как значительно позже заметил культурный критик Томас Фрэнк в своей увлекательной книге «Завоевание крутых: деловая культура, контркультура и взлет модного потребительства», «если Делла Фемина и вправду был барометром „духа времени“, коим, безусловно, себя считал, то к концу 1960-х американский рекламист являл собой не чуткого защитника чрезмерного потребительства, а циничного насмешника, презирающего институты общества потребления, с пренебрежением относящегося к идиотским товарам, поддерживающим его функционирование, и до въедливости скептически — к способам, которыми рекламный истеблишмент навязывал их публике».

Frank T. The Conquest of Cool: Business Culture, Counterculture, and the Rise of Hip Consumerism. Chicago: University of Chicago Press, 1998.

Точно. Но Фрэнк упускает из вида — неохота в этом признаваться, но и создатели «Безумцев» в первых трех сезонах тоже — ощущение безудержного веселья, возможно, безрассудное или необоснованное, которым проникнута каждая страница книги Делла Фемины. В 1970 году он был уверен, что достаточно таланта и мужества, чтобы свергнуть рекламный истеблишмент или, по крайней мере, обеспечить себе в нем солидное положение. И он не ошибся: сегодня он ведет завидную жизнь издателя и ресторатора, а также является автором книги, написанной 40 лет назад и снова ставшей актуальной.

В свете сказанного статья в New York Times, с которой все начиналось, завершается необычайно захватывающим предсказанием. «Воспы продули, — заявляет Делла Фемина. — Они сидели и талдычили: „Все идет по плану, нам не нужно больше работать“. Моя команда в итоге тоже продует. Мы будем сидеть в наших смешных прикидах, постареем, растолстеем и начнем сдавать позиции. А потом случится новая революция. Самым крутым копирайтером будет Педро Хименес, а самым крутым арт-директором — Джордж Вашингтон Смит. Во будет картина, с ума сойти!» Читая это сегодня, я не сразу понял, что он говорит о креативных отделах агентства, в которых доминируют латино- и афроамериканцы.

Возможно, в следующем сезоне «Безумцев», где главные герои основывают новое агентство, мы увидим нечто подобное. Что касается масштабной культурной революции, предсказанной Делла Феминой, то она произойдет четыре десятилетия спустя, и мы ее по-прежнему ждем.

18. Четыре урока Лу Дорфсмана[31]

Работу штатного дизайнера в крупной корпорации вряд ли можно назвать заманчивой, а пребывание на одном месте более 40 лет не очень похоже на успешную карьеру. Но у Лу Дорфсмана, который устроился в Columbia Broadcasting System в 1946 году, а позже стал ее вице-президентом и креативным директором по рекламе и дизайну (и занимал эту должность до своего ухода на пенсию в 1991 году), возможно, была лучшая работа во всей американской дизайн-индустрии.

На протяжении своей карьеры Дорфсман отвечал в CBS за всё, от корпоративной рекламы до бумажных стаканчиков в кафетерии. И всё до последней мелочи выполнялось с умом, размахом, очарованием и вкусом. Хорошо делать свою работу в гигантском учреждении, как правило, непросто. Почему же Дорфсману это удавалось так легко?

Узнав печальную новость о том, что Дорфсман скончался в возрасте 90 лет, я достал с полки книгу, к которой периодически обращался многие годы: «Дорфсман и CBS: 40 лет преданности совершенству в рекламе и дизайне». Листая ее, я вновь поразился разнообразию нестареющих работ, размещенных на ее 216 страницах. И я нашел интересный отрывок, где авторы Мэрион Маллер и Дик Хесс описывают «самообразование Лу Дорфсмана», которое началось вскоре после того, как он устроился в компанию в качестве ассистента по рекламе к легендарному Биллу Голдену, создателю логотипа CBS Eye.

В конце концов, оказалось, что, работая ассистентом у Голдена, Лу усвоил очень важный урок о происхождении рекламы. Он заметил, что, пока он и Голден, закатав рукава, масштабировали фотографии и нарезали буквы, представители Лиги плюща в костюмах-тройках заседали наверху в переговорных и принимали решения по поводу проектов, которыми занимались он и Голден. Лу было очевидно, что, окажись он «наверху», там, где обсуждаются проблемы, его работа стала бы куда более разумной и осмысленной.

Muller M., Hess D. Dorfsman & CBS: A 40-Year Commitment to Excellence in Advertising and Design. New York: Amshow & Archive, 1987.

И вот как он это сделал: четыре урока от Лу Дорфсмана.

Карьеру в CBS Дорфсман начал в возрасте 28 лет, работая бок о бок с Биллом Голденом, своим героем и наставником. Спустя несколько лет, с появлением телевидения, корпорация разделилась на отдельные сети: телевизионную CBS и радиосеть CBS. Голден взял на себя руководство рекламой и дизайном телевидения — новой, захватывающей медиасреды. Дорфсман был назначен арт-директором радиосети, «нелюбимого ребенка» компании.

Невзирая на мрак и безысходность, окружавшие, казалось бы, угасающую отрасль радио, Дорфсман без устали ходил на встречи с торговыми представителями радиоподразделения, поскольку понимал широту охвата аудитории: не только слушатели, но и рекламодатели, и филиалы компании, и правительственные учреждения. Он изготовил сотни простых малоформатных объявлений печатной рекламы. Практически каждое из них — произведение искусства. На многих — отличные иллюстрации, включая рекламу 1952 года, ставшую первой коммерческой публикацией Энди Уорхола в печати. Все они последовательно и в увлекательной форме продвигали CBS Radio. Когда в 1952 году Голден скоропостижно скончался в возрасте 48 лет, Дорфсмана назначили креативным директором CBS Television. Через пять лет он стал директором по дизайну всей CBS.

На протяжение всей своей карьеры в CBS Дорфсман никогда не сидел на месте, ожидая запросов от внутрикорпоративных клиентов. Он сам вовлекал их, придумывая проекты, которые, по его мнению, необходимо было осуществить. Во время фотосъемки игр Национальной футбольной лиги (NFL) в Нью-Йорке, производимой CBS в рамках освещения местных спортивных событий, к нему пришла идея о том, что все это можно подать с большим размахом: задокументировать само технологическое достижение — одновременную трансляцию нескольких игр по всей стране каждое воскресенье. Результатом стала книга «Поле зрения», 132-страничное издание размером 30,5 на 30,5 см, с великолепными черно-белыми ротогравюрами всех семи футбольных матчей, транслировавшихся на территории США 4 ноября 1962 года. Книга подчеркнула доблесть спортивного подразделения CBS, стала желанным подарком для поклонников американского футбола и, как говорят, помогла CBS получить эксклюзивный контракт на трансляцию игр NFL в следующем году.

Несколько лет спустя Дорфсман превзошел это достижение, выпустив книгу в переплете, посвященную трансляции CBS высадки на Луну в 1969 году. Эта 168-страничная работа, «10:56:20 PM EDT, 7/20/69», имела импозантную суперобложку с лунными кратерами, выполненными методом слепого тиснения, и подзаголовок («Историческое завоевание Луны, показанное американскому народу CBS News, подразделением сети CBS Television Network»), который прояснял цель Дорфсмана — связать CBS с великими, объединяющими граждан событиями. Сегодня обе книги — предмет коллекционирования; ни та ни другая не появилась бы на свет без инициативы Лу Дорфсмана.

Было заметно, что Дорфсман отождествлял себя с успехами работодателя. Каждому шоу CBS он уделял такое внимание, как будто это клиент, к которому нужен индивидуальный подход. Это потрясающе: на мой взгляд, каждое рекламное объявление выглядит сделанным с чистого листа и обладает своим неповторимым обликом; связывает их только их совершенство.

Дорфсман, не колеблясь, бросался на защиту телепрограмм, которыми дорожил. Ему приписывают спасение «Уолтонов», сериала начала 1970-х с хорошими отзывами, но низким рейтингом; он сделал это с помощью единственного объявления с заголовком «Этот сериал настолько прекрасен, что должен умереть», которое побудило зрителей поддержать его. Объявление вышло один раз в трех газетах. Вот цитата из книги «Дорфсман и CBS»: «По словам Лу, это объявление перевернуло его жизнь. Он не был толком уверен, как измерять эффективность рекламы. Теперь у него имелись конкретные результаты. CBS завалили письмами и петициями с тысячами подписей. „Уолтоны“ остались в эфире и к концу сезона были признаны „Шоу CBS номер один“».

Дорфсман, который начал карьеру как дизайнер для Всемирной выставки в Нью-Йорке 1939 года, никогда не ограничивал свои амбиции печатью и трансляциями. Он выполнил дизайн новостных кабинок CBS для президентских номинационных съездов 1964 года, а в следующем году разработал оформление одного из первых новостных сетов для ежедневного телевещания. Дорфсмана не волновало, как называется его должность. Он просто делал то, что было нужно.

В 1965 году CBS переехала в новое здание штаб-квартиры на 6-й авеню — черный гранитный небоскреб, спроектированный Ээро Саариненом. По замыслу руководителей компании и основных покровителей Дорфсмана — председателя CBS Уильяма Пэйли и президента Фрэнка Стэнтона, — эта башня, скоро прозванная «черной скалой», должна была стать главным символом компании. Дорфсман понимал, что это новое жилище давало возможность подчеркнуть стремление к совершенству. Поэтому он приложил руку к дизайну каждой детали: ограждениям, которые окружали здание во время строительства; картинам на стенах в коридорах; навигации в вестибюлях и свежеотпечатанным бланкам и визитным карточкам, которые встречали сотрудников в день переезда.

^{Лу Дорфсман с Gastrotypographical assemblage, 1966 год.}

^{Фото CBS Photo Archive/Getty Images}

В отличие от эклектичных рекламных и промоматериалов, выходящих за пределы сети, графические стандарты штаб-квартиры компании были до одержимости строгими. Дорфсман заказал у Фримэна Кроу разработку двух новых шрифтов, CBS Didot и CBS Sans; они применялись в здании повсеместно, включая нумерацию дверей, кнопки в лифтах и 80 настенных часов, которые пришлось разобрать и собрать заново, чтобы установить новые циферблаты. Типографская эклектика Дорфсмана обрела новое рождение на пике его карьеры, при оформлении пустой 12-метровой стены корпоративного кафетерия. Здесь он сотрудничал со своим давним приятелем Хербом Любалиным, и в результате возник типографический трехмерный коллаж, который объединял слова, связанные с едой и кулинарией, в рельефную скульптуру, прозванную Gastrotypographical assemblage. Эту стену, сочетание буйного изобилия и медицинской точности, провозгласили высшим достижением Дорфсмана. Но я не менее — а то и более — впечатлен тем, что Дорфсману удалось убедить службы безопасности Нью-Йорка разрешить ему использовать изящный (и явно не предусмотренный инструкциями) шрифт CBS Didot на табличках, обозначающих пожарный выход в здании.

Сегодня нет никого, кто сравнился бы с Лу Дорфсманом в годы его работы на CBS по широте и глубине дизайнерских навыков. В 1991 году он вышел на пенсию. Вскоре после этого здание отремонтировали, и вместе с CBS туда въехали новые арендаторы. Gastrotypographical assemblage был демонтирован и перемещен на склад, где потихоньку приходил в негодность. Хорошая новость: стартовала кампания по его восстановлению во главе с амбициозной командой из Центра исследования дизайна, которая активно ищет источники финансирования.

В 2014 году Gastrotypographical assemblage был установлен в павильоне и конференц-центре Marriott в Американском кулинарном институте в Гайд-парке, Нью-Йорк.

Несколько лет назад мы ехали на встречу по новому для меня адресу в центре города: 51 вест, 52-я стрит. Когда такси остановилось, я сказал коллегам: «Да это же здание CBS!» Это и вправду было оно. Я никогда не бывал в нем раньше. Мы приехали не в CBS, а к одному из новых арендаторов. Но бронзовые таблички в лифтовом вестибюле были по-прежнему набраны шрифтом CBS Didot. Они выглядели потертыми, но такими же красивыми, как и сорок лет назад. Покойтесь с миром, Лу Дорфсман. Нам будет вас не хватать.

19. Хитрая волшебная пилюля[32]

Несколько лет назад Business Week начал выпускать журнал INside Innovation, задачей которого было информировать бизнес-сообщество о ценности дизайна и инноваций. То, что дизайн этого издания частично выполнялся за счет неоплачиваемого тендера, многим читателям показалось более чем, гм, забавным, и они отплатили тем же, причем с лихвой.

Не успели угли пожарищ этой войны остыть, а раны затянуться, как в мой электронный почтовый ящик пришло письмо, в котором мне предлагали «изучить базовые навыки дизайна», чтобы «создавать привлекательные и броские фирменные бланки, логотипы, листовки, брошюры, визитные карточки и многое другое». Ну, так и быть! Проверим, что написано у них на сайте.

Каждому из нас хотя бы иногда приходилось создавать какие-то документы. Возможно, это был постер для президентской избирательной кампании вашего сына-семиклассника или флаер для рассылки по факсу, изготовленный по распоряжению руководства. Вопрос: должны ли вы быть дипломированным графическим дизайнером, чтобы создавать подобные документы? Нет. Вам нужно просто следовать набору руководящих принципов, один из которых — раскрыть свой разум и дать волю вашему творческому потенциалу. Наверное, вы с ним давненько не общались. Перед вами — целый мир, который можно исследовать с помощью двух рук и одного мозга, так что засучите рукава и начинайте шевелить извилинами.

Описание курса «Графический дизайн для недизайнеров» на сайте bwcourses.com (этот курс сейчас недоступен).

Должны ли вы быть дипломированным графическим дизайнером, чтобы ощутить жуткую депрессию? Нет. Но это помогает! Письмо, кстати, от Business Week.

Неужто опять? Но погодите, возможно, тут все сложнее, чем кажется на первый взгляд. Может, дело не в Business Week и не во всех этих злых и безразличных людях вокруг. Может, дело в нас самих.

Думаю, уязвляет здесь не привкус кустарщины. К нему мы привыкли. Некоторые из нас его даже приветствуют. Когда-то графические дизайнеры обладали уникальными техническими познаниями: им были известны названия шрифтов, телефонные номера наборщиков, формула для вычисления точной длины текста из 200 слов, сверстанного в 14-пайковые колонки и набранного шрифтом Bodoni Book, 12 на 14 пунктов. Сегодня это под силу каждому. Если какой-то несведущий в графическом дизайне родитель желает поддержать амбиции своего отпрыска, на помощь приходят Photoshop и какой-нибудь кошмарный шрифт. Не успеете вы и глазом моргнуть, как принтер выдаст распечатку. (Конечно, если у отпрыска есть мозги, он уже залил в Сеть свое вирусное видео и не станет возиться с развешиванием ваших жалких олдскульных постеров. Но ведь главное — идея!) Ремесло графического дизайнера в наши дни стало потребительским товаром.

Удручает то, что существуют дизайнеры, которые могут рассчитывать на уважение. Должны ли вы быть квалифицированным промышленным дизайнером, чтобы создать новый спортивный автомобиль? Нужно ли вам быть дипломированным архитектором, чтобы спроектировать новый дом? Несмотря на «Божественный дизайн с Кэндис Олсон» и «Тачку на прокачку», ответы по-прежнему положительные. Почему-то Business Week не предлагает забавные курсы промышленного дизайна или архитектуры, по крайней мере пока.

Так что же делать теснимому со всех сторон графическому дизайнеру? За три года моего пребывания на посту президента AIGA — национальной профессиональной организации графических дизайнеров — один из приоритетов (а именно подтверждение ценности дизайна в глазах широкой общественности, в частности бизнес-сообщества) неизменно находился для ее членов выше всех прочих. Откровенно говоря, все мы искали волшебную пилюлю, которая заставила бы клиентов нас уважать и подтверждать это большими гонорарами. Нам хотелось обеспечить дизайну «место за столом». Мы жаждали чудесного решения, которое раз и навсегда покончит с нашей незащищенностью. Волшебная пилюля принимала разные формы. Может, сам процесс дизайна слишком таинственен, чтобы вызывать доверие: поможет ли соглашение о стандартной 12-этапной процедуре убедить клиентов, что в основе искусства лежит ценный научный базис? Повсюду полно любителей: может, начать лицензировать графических дизайнеров, чтобы клиенты могли отличать профессионалов от дилетантов? И, что особенно странно, столько авторитетных компаний участвует в неоплачиваемых тендерах: нельзя ли запретить это законодательно или хотя бы возвести в ранг профессионального позора?

Однако из этого никогда ничего не выходило. Графические дизайнеры слишком по-разному выстраивают свои рабочие процессы (я имею в виду тех, кто придерживается хоть какого-нибудь процесса в своей работе), чтобы одна методика подошла большинству из них. Лицензирование обсуждалось много лет, но реального прогресса пока не видно; у нас нет возможности описать базовый набор знаний, который станет основой для определения значимых профессиональных навыков. И простое требование заплатить за вашу работу — не то же самое, что утверждение ее ценности.

Оказавшись ранее этим летом в центре водоворота обсуждений недопустимости неоплачиваемой работы, Брюс Нуссбаум из Business Week поделился наблюдением, которое мне запомнилось. В конкурентном мире, пишет он, «ценность создается не правилами или запретами, а тем, что ты приносишь в игру. Архитекторы, писатели, промышленные дизайнеры, художники, журналисты, бейсболисты, сценаристы и многие другие творческие работники понимают это. Черт, да все мировое бизнес-сообщество это понимает».

Признайтесь, Нуссбаум в чем-то прав. Мы, дизайнеры, жаждем закутаться в пуленепробиваемый плащ нашей профессии и полагаем, что если место за столом зарезервировано для чего-то под названием «дизайн», то, возможно, нам удастся сесть на этот свободный стул. Но не игра создает игрока, а наоборот. Каждый хороший знакомый мне дизайнер обретал уважение старомодным способом — зарабатывал его. Средства достижения этой цели крайне разнообразны. Не существует единственно верного пути к победе, как и волшебной пилюли. Некоторые из моих знакомых дизайнеров — превосходные стратеги, другие — харизматичные шаманы, третьи — терпеливые учителя, а несколько человек — настоящие волшебники. Дизайнер должен утверждать себя с каждым новым проектом и клиентом. И, возможно, каждый новый успех немного облегчит работу для всех нас.

Пора перестать обороняться. Вы можете никогда не найти волшебную пилюлю. Но вы всегда можете сделать свою работу чуть более волшебной.

20. Неужели тебе трудно улыбнуться?[33]

Моя прекрасная жена Дороти наконец-то завершила проект, который планировала много лет: упорядочила все старые фотографии, которые более четверти века копились в коробках в нашем подвале. На большинстве этих снимков — улыбающиеся младенцы, малыши, дети постарше и улыбающиеся взрослые. На остальных — неулыбающиеся подростки. Без улыбки, угрюмые, недовольные, с отсутствующим взглядом подростки 10–20 лет. Некоторые из них — наши дети. Некоторые — наши родственники. Некоторые — мы сами.

^{Моя прекрасная жена Дороти, 1977.}