Когда море стало серебряным Лин Грейс

Глава 59

Пиньмэй вскрикнула, ушам своим не веря.

– Ишань! – налетела она на него. – Как же Ама?! Ты ведь должен был спросить про Аму!

Ишань молча робко смотрел на подругу, держа Листок на отлёте. На бумаге уже проступали тёмные значки.

– Зачем ты спросил про черепаху? Как нам теперь искать Аму?

Последние слова Пиньмэй не прокричала, а провыла, жалобно и пронзительно. Но этот вой, расцарапавший ей горло, бесследно растаял в черноте, как слезинка в море.

– Пиньмэй, – сказал Ишань виновато, – мы её найдём.

– Но как, как? – не унималась она.

– Императору нужна Ама ради какой-то из её историй, верно? – сказал Ишань. – Ты все их знаешь. Значит, мы можем сами вычислить.

– Ах, сами? – взвилась Пиньмэй. – Нам бы не пришлось ничего вычислять, если бы ты не спросил Листок про… про эту черепаху!

– Послушай, – увещевал её Ишань, – я должен был спросить про черепаху. Мы должны вытащить Аму из лап императора, верно? Как ты думаешь, почему он вдруг ни с того ни с сего сделался таким могущественным? Да потому что захватил в плен черепаху! Вот почему у нас до сих пор зима, а император остаётся непобедимым.

Может ли кто-то заставить Чёрную Черепаху что-то сделать? Разве что кто-то непобедимый, вспомнила Пиньмэй слова Амы. Что, если Ишань прав? Если император захватил в плен Чёрную Черепаху Зимы, значит, он непобедим; а они знают, что император похитил Аму, потому что захотел стать бессмертным. Может быть, его план состоит в том, чтобы остаться непобедимым навеки?

Пиньмэй посмотрела на Ишаня. Его взгляд был непривычно серьёзным и искренним.

– Спасать ведь нужно не только Аму, – произнёс он.

Пиньмэй вмиг вспомнила о госпоже Мэн и о рабском труде строителей Великой Стены, вспомнила пустые глаза князя Города Яркого Лунного Света, потёки от слёз на лицах деревенских детей, опустевшую банку с рисом у Суйи… Она закрыла глаза. Император. Черепаха. Зима. Ама. Всё это как-то связано. Может быть, именно Чёрная Черепаха – та самая ниточка, за которую нужно потянуть, чтобы всё распутать?

Пиньмэй открыла глаза, не переставая думать об Аме и видеть в мыслях её лицо. Она ощущала такую тяжесть в груди, словно на неё навалилась луна. И всё же она нашла в себе силы кивнуть и вымолвить пересохшим ртом:

– Ты прав.

Ишань благодарно улыбнулся и обернулся к Морскому Царю, который наблюдал за ними в неловком молчании.

– Пожалуйста, ваше величество, – Ишань протянул ему Листок с Отетами, – прошу вас, прочитайте нам это!

С тревогой глядя на Ишаня, Морской Царь взял у него листок, поднял над головой – и глаза его округлились.

– Что там написано? – нетерпеливо спросил Ишань. – Как император пленил черепаху? Что говорит Листок?

– Он говорит… – Император опустил листок, на лице его застыло выражение ужаса. – Он говорит: Железным Стержнем.

Глава 60

– Звучит разумно, – пробормотал Ишань себе под нос. – Чем ещё можно удержать Чёрную Черепаху? Только Железным Стержнем!

– Железным Стержнем? – переспросила Пиньмэй. Морской Царь в смятении смотрел то на неё, то на Ишаня. – А это не?.. Это не волос Нюйвы? И он… он не здесь?

Вместо ответа Морской Царь призывно взревел. Не успело отзвучать эхо этого рёва, похожего на рокот волн, как на мосту появились две фигуры. Это явно были царские гвардейцы или генералы, ибо медного цвета доспехи покрывали их почти полностью – только пучки меха торчали наружу. Когда эти двое низко поклонились, стало ясно, что в привычном своём облике они были бы крабами.

– Отправляйтесь в сокровищницу, – велел им царь, – и проверьте, там ли Железный Стержень.

Гвардейцы вновь низко поклонились и в мгновение ока скрылись из виду. Морской Царь повернулся к детям.

– Если Железный Стержень похищен, его следует немедленно найти, – сказал он очень серьёзно. – В нём заключена огромная сила, и страшно даже представить, что будет, если ею злоупотребить… а я боюсь, это уже происходит.

– Наверное, его стащил император, – предположил Ишань.

– Но я не понимаю как, – сказал Морской Царь. – Мы не слишком тщательно охраняем Железный Стержень, потому что только бессмертный мог бы забрать его с Морского Дна. Ваш император, должно быть, заставил кого-то из бессмертных пробраться сюда и похитить Стержень.

– Или ему просто повезло, – загадочно сказал Ишань. – Этот император, он, как бы это сказать, помешан на бессмертии.

Пиньмэй смотрела на Ишаня, и на языке у неё вертелись сотни вопросов. Ишань на вид был всё тем же мальчиком, которого она знала всю жизнь, однако вёл себя так, словно был не менее могущественным, чем Морской Царь. Но не успела она и рта открыть, как за спиной раздалось клацанье – вернулись гвардейцы-крабы.

– Ваше величество, Железного Стержня в сокровищнице нет, – доложил один из них.

– Вы хорошо проверили? – спросил Морской Царь. – Вы же знаете, он умеет уменьшаться до размеров иголки.

Гвардейцы покивали.

– Тогда немедленно приступайте к поискам, – распорядился Морской Царь. – Допросите всех слуг, узнайте, кто хоть раз бывал в сокровищнице. Спросите у царицы и её придворных дам – иногда они берут Стержень для шитья или вышивания. Если Железный Стержень в море, он должен быть найден!

Гвардейцы почтительно поклонились и, клацая, удалились, а Морской Царь опять повернулся к детям.

– Однако, – сказал он, – мы с вами понимаем, что Стержень вряд ли в море. И по всему выходит, что задача отыскать его будет возложена на вас, мои маленькие друзья.

– Мы немедленно отправляемся на поиски, – сказал Ишань.

– Но разве вы не хотите отдохнуть после долгого пути? – учтиво предложил Морской Царь. – Для меня было бы честью принять вас…

– Это вовсе не обязательно, – прервал его Ишань. – Мы и так уже задержались, а ведь здесь и там время течёт по-разному – кто знает, что успело случиться там у них наверху?

– Совершенно верно, – сказал Морской Царь и, почтительно поклонившись, добавил: – Я отвезу вас на поверхность.

– Вы? – Пиньмэй от неожиданности закашлялась.

Вместо ответа Морской Царь расправил плечи и опять издал рёв, на этот раз долгий и громоподобный. Одежда вздыбилась на нём гигантскими волнами, волны потекли мимо Пиньмэй и Ишаня, шёлк превратился в разноцветную чешую. Осмелившись посмотреть Царю в лицо, Пиньмэй обнаружила, что голова его вытянулась, брови тяжёлыми дугами нависли над сверкающими глазами, рога стали огромными и величественными. Морской Царь обернулся драконом!

– Садитесь на меня, – сказал дракон, и голос его звучал как из-под толщи воды.

Ишань ловко забрался на спину дракона и протянул руку Пиньмэй:

– Скорее!

Но Пиньмэй словно окаменела, не в силах оторвать глаз от дракона. Его чешуйки мерцали и переливались разными цветами; весь он был как радужная гора света. Пока она колебалась, дракон обернулся и устремил на неё взгляд непроницаемых чёрных глаз.

– Идём, внучка Сказительницы. Твоя помощь тоже понадобится.

Пиньмэй кивнула и сама, не держась за руку Ишаня, забралась на драконью спину.

Глава 61

Прежде чем приступать к работе, каменотёс дождался, пока Ама проснётся. Он следил, как она открывает глаза, но, к его огорчению, глаза эти сразу наполнились слезами.

– Ничего, ничего, – отмахнулась она, смахивая слёзы. – Просто мне приснилась внучка, а потом я проснулась и увидела, что мы по-прежнему в темнице…

– Знаю, – сказал каменотёс и взял её за руку. В его глазах тоже стояли слёзы. – Иногда я не уверен, что лицо, которое я помню, – это и впрямь лицо моей дочки.

– Лишь бы только они обе были в безопасности, – сказала Ама, роняя слезинку.

– Друг мой, – сказал каменотёс, – может быть, на это и не стоит рассчитывать? Вы жили на горе, потому что хотели, чтобы ваша внучка всегда оставалась в безопасности. Однако опасность настигла вас даже там. Поистине, самое безопасное место на земле – темница.

Ама подняла взгляд на каменотёса и медленно кивнула головой.

– Вы мудрый человек, – сказала она. – Гораздо умнее меня.

– Вовсе нет, – он покачал головой. – Я простой каменотёс.

– В этом я сомневаюсь, – сказала Ама, восхищённо наблюдая, как ловко он управляется с резцами. – Вы настоящий мастер…

– Ну что вы, – махнул рукой каменотёс. – Вот если бы у меня были мои собственные любимые инструменты или хотя бы хороший резец… вот тогда, может быть, я сумел бы вытесать что-нибудь достойное вашей похвалы.

– Мастером вас делает ваше искусство, а не инструменты, – сказала Ама. – Это как в истории про живописца Чэня и его волшебную кисточку.

– Такой истории я никогда не слышал, – сказал каменотёс. – Расскажите!

Давным-давно жил-был мальчик по имени Лян, который мечтал стать художником. Да только мечта казалась несбыточной, ибо был он всего-навсего сыном бедного рыбака. И всё же Лян рисовал каждую свободную минуту, везде, где только мог. Все места, где он бывал, были покрыты его рисунками.

Больше всего на свете Лян мечтал о кисточке. Часто, улизнув из дома, он заглядывал в мастерскую к местному умельцу, наблюдал, как тот мастерит кисти и тушечницы, и надеялся, что однажды какая-нибудь кисточка выйдет неудачной и тогда он сможет взять её себе. К несчастью для Ляна, ему ни разу ничего не досталось – ни шерстинки козьего меха, ни обломка чернильного камня.

Но однажды Лян оказался один в отцовской лодке. Вместо того чтобы следить за сетями, как ему было поручено, он взял припасённую бамбуковую палочку и стал рисовать ею на дне лодки, обмакивая в воду. И как же он удивился, когда лодка вдруг сильно дёрнулась и закачалась и одновременно с этим откуда-то снизу донёсся жалобный вскрик.

Лян свесился за борт. Там, под водой, оказалась девушка! Её волосы запутались в сетях, и она, пытаясь высвободиться, билась с такой силой, что тянула за собой лодку. Мальчик выхватил нож и отрезал волосы. Освобождённая, девушка сразу уплыла, даже не взглянув на своего спасителя. Он успел лишь заметить, что вместо ног у неё – рыбий хвост.

Лян почесал затылок, готовый поверить, что всё это ему привиделось. Но когда он начал вытягивать сети, то увидел в них запутавшиеся локоны. Вытащив одну прядь, он подивился её мягкости и нежности. Волосы были такими гладкими, словно сами состояли из воды. Недолго думая, Лян шнуром от сети примотал локон к своей бамбуковой палочке и воскликнул:

– Какая чудесная кисточка!

Кисточка и впрямь оказалась чудесной. Однако Лян понял эо лишь тогда, когда макнул её в воду и нарисовал на своей лодке лягушку. Едва он закончил, как лягушка, к его невероятному изумлению, заквакала и ускакала прочь!

С волшебной кисточкой жизнь Ляна переменилась. Он нарисовал тушь и бумагу для себя, прекрасную лодку для отца, красивые шёлковые наряды для матери. Всё, что он рисовал, делалось настоящим, и сердце Ляна пело и ликовало.

Весть о волшебной кисти достигла ушей нового молодого судьи в деревне, где жил Лян. Судья этот был неразборчив в средствах. Он тайно нанял шайку негодяев и велел им похитить кисточку Ляна.

Когда кисточку доставили судье, тот немедленно начал рисовать. Изысканной тушью на белоснежной бумаге он нарисовал гору золота, однако с картины посыпались лишь грязные камни. Тогда он попробовал нарисовать миску, полную золотых монет, – и получил полную миску зловонных протухших пельменей. Наконец он решил нарисовать просто золотой слиток. Но, когда он закончил, слиток превратился в отвратительную жёлтую змею, и судье пришлось звать на помощь слуг, чтобы от неё избавиться.

Поняв, что ему не дано воспользоваться волшебными свойствами кисти, судья велел привести к нему Ляна.

– Я слышал, – сказал коварный судья, – что твою кисточку похитили. Поэтому я отправил своих слуг на поиски, и они её нашли. С радостью возвращаю её тебе.

Лян, конечно, сразу заподозрил, что дело нечисто, но поблагодарил судью и протянул руку за кисточкой.

– Скажи-ка, – лукаво продолжил судья, держа кисточку на отлёте, так, чтобы Лян не мог до неё дотянуться, – не нарисуешь ли ты перед уходом кое-что для меня?

Лян понимал, что всё это козни, но что ему оставалось делать? Он кивнул и спросил:

– Что же мне нарисовать?

– Было бы неплохо разжиться золотишком, – сказал судья. – Сундучок-другой, не больше.

– Это я, конечно, нарисую, – сказал Лян, подумав, – но ведь сундук рано или поздно опустеет. Вам нужна Золотая Курица. Она несёт яйца из чистого золота.

– Курица, которая несёт яйца из чистого золота? – повторил судья, и глаза его загорелись жадностью. – Её-то мне и надо!

Лян взял кисть и нарисовал курицу с красными глазами и золотыми перьями. Курица закудахтала и немедленно отложила яйцо из чистого золота. Император упал на колени и схватил яйцо.

– Ну, я пошёл, – сказал Лян.

Судья рассеянно кивнул, ползая за курицей и собирая яйца.

Прошли недели, месяцы. У судьи была уже целая комната золотых яиц. Дверь в неё запиралась особым ключом, который судья хранил как зеницу ока и никому не давал. Для курицы построили отдельный курятник, окружённый высоким, надёжным забором. Но однажды, когда курица на дворе клевала червячков, пошёл дождик, и курица вмиг растворилась и исчезла. На её месте остался лишь мокрый клочок бумаги с расплывшимся пятном, очертаниями напоминавшим курицу.

Судья, лишившись курицы, пришёл в неописуемую ярость, но кое-как утешил себя тем, что у него осталась полная комната золотых яиц. И тут по всему дому разнёсся ужасный запах. Слуги бросились искать его источник – и остановились у двери запертой комнаты. Когда судья отпер дверь, все едва не лишились чувств из-за отвратительной вони. Комната была доверху набита тухлыми яйцами.

Разъярившись ещё сильнее, судья приказал привести к нему Ляна. Однако мальчик давным-давно покинул деревню. В тот самый день, когда он нарисовал курицу, он попрощался с домашними, нарисовал огромного журавля, сел ему на спину и улетел прочь.

Лян изменил имя – теперь его звали Чэнь, – спрятал свою кисть и нашёл себе учителя – великого художника. Лишь став взрослым, он достал волшебную кисть из тайника. Но теперь он ни одной своей картины не дорисовывал до конца, чтобы они не оживали. Лошадям он не дорисовывал зрачки, рыбам – чешуйки, а людям – башмаки. Однако даже при всех этих изъянах его работам не было равных. Никто не сомневался, что прославленный живописец Чэнь – всем мастерам мастер.

Так и получилось, что к нему, желая заказать работу, явился один могущественный магистрат. Этот магистрат не узнал живописца Чэня, зато Лян мгновенно признал в нём того самого судью.

– Живописец Чэнь, – обратился к нему магистрат, – хвалю вас за хорошую работу, которую вы выполняете по заказу моего сына. Картины в Длинной Галерее поистине услаждают взор!

– Благодарю, – сказал живописец Чэнь. – Работы предстоит ещё много. Я хочу расписать все балки и потолки.

Следя за работой мастера, магистрат вдруг нахмурился.

– Вы красите эту балку обычной водой! – возмущённо сказал он. – Никто не увидит, что вы рисуете, если вы намерены рисовать водой!

– Увидят, когда настанет время, – ответил живописец Чэнь. – Вы хотели со мной о чём-то поговорить?

– Верно, – сказал магистрат. – Я хочу заказать картину для своего дворца.

И хотя живописца Чэня терзали дурные предчувствия, он всё же заключил с магистратом соглашение. Они уговорились, что магистрат целый год не будет облагать налогами родную деревню живописца Чэня, а Чэнь, в свою очередь, нарисует магистрату дракона.

Картина вышла поистине великолепной. По своему обыкновению, живописец Чэнь недораскрасил дракону глаза и в таком виде отдал картину магистрату. К несчастью, уже дома, во дворце, магистрат заметил этот недостаток и попытался самостоятельно его исправить – и дракон ожил!

Оживший дракон разрушил дворец магистрата, посеяв хаос и бедствия, а потом исчез. Магистрат понял, кто такой на самом деле живописец Чэнь, и с отрядом солдат поспешил к его дому, чтобы схватить его.

Живописец Чэнь тем временем заканчивал последнюю картину в Длинной Галерее. К нему прибежали ученики и, сообщив, что магистрат вот-вот будет здесь, стали умолять учителя спастись бегством. Однако Чэнь оставался странно невозмутимым. Когда он наконец оторвал взгляд от работы, то увидел, что магистрат и его люди бегут к нему, на ходу выхватывая мечи из ножен.

Не сказав ни слова, живописец Чэнь снова повернулся к своей картине. Это был пейзаж: спокойное синее море и зелёный берег вдали. Несколькими уверенными взмахами кисти он нарисовал на воде лодку. И когда остриё одного из мечей уже почти коснулось его, живописец Чэнь прыгнул в лодку – прямо в свою картину! И все с разинутыми ртами смотрели, как он уплывает в нарисованной лодке по нарисованному морю к нарисованной земле, увозя с собой волшебную кисточку.

– Хорошая история! – похвалил каменотёс. – Но вот что любопытно: в ваших сказках все магистраты и отцы князей похожи друг на друга. Можно даже подумать, что это один и тот же человек.

– Да, можно так подумать, – согласилась Ама.

– Хотя, с другой стороны, для нас все власть имущие на одно лицо, – сказал каменотёс с усмешкой. – Каждый из этих ваших героев с лёгкостью мог бы оказаться нашим высочайшим величеством.

– Это да, – сказала Ама. – Мог бы.

Глава 62

– Гляди! – сказал Ишань, указывая вперёд. – Что это там творится?

Они шли уже давно и теперь приближались к Столице. Замёрзшее море выглядело в точности так же, как раньше, хотя Морской Царь предупреждал их, что по земным меркам прошло уже немало времени, не меньше трёх лунных циклов. Он оставил их на окраине города после головокружительного полёта. Вопреки ожиданиям Пиньмэй, они не летели над морем, а нырнули с моста в Небесное Озеро. Вода перед ними расступалась, луна становилась всё больше и больше, превратившись в гигантское отверстие в усеянной звёздами водной завесе, и сквозь эту дыру они и попали в небо над Столицей.

Шли они молча, потому что Пиньмэй дулась. Хотя она и признала правоту Ишаня, она всё равно сердилась на него. Мог бы, по крайней мере, предупредить её, что сперва спросит о черепахе! И вообще, там, на Морском Дне, он всё время вёл себя странно. Пиньмэй была уверена, что он от неё что-то скрывает. Её раздражение прорывалось наружу, так же как облачка пара от их тёплого дыхания. Ишань, однако же, притворялся, будто ничего не замечает, и как раз хотел спросить, не пойти ли им другой дорогой, но тут-то они и увидели, как впереди, вдалеке, со всех сторон сбегаются люди, собираясь в большую толпу: женщины, дети, мужчины…

– Мужчины! – воскликнула Пиньмэй, сразу забыв про свою обиду. – В Столице есть мужчины!

– Наверное, – сказал Ишань, – император сгоняет строить стену только мужчин из горных деревень. Но пойдём узнаем, что там за шум.

Они побежали к толпе. Пиньмэй потянула за руку пожилую женщину:

– Скажите, пожалуйста, что тут происходит?

– Так ведь похороны, дитя! – ответила та как о чём-то само собой разумеющемся.

– А кого хоронят? – спросил Ишань.

– Так ведь её мужа, – ответила женщина. – Процессия пойдёт к Большому Пирсу.

– Я слышала, – вступила в разговор другая женщина, – что сам император пойдёт за гробом в траурных одеждах!

– Странно, что они решили похоронить его в море, – сказала третья. – Не к добру это. Теперь жди беды.

– Она сама на этом настояла, – вмешалась четвёртая. – Это было одно из её условий.

– Но как вообще можно опустить гроб в море? – удивилась какая-то девчушка. – Оно ведь замёрзло!

– А разве ты не слышала сегодня стук топоров? – спросила её первая женщина. – Всё утро рубили лёд. Вот в эту прорубь они и опустят гроб. Император пойдёт на что угодно, лишь бы она за него вышла.

– Она, должно быть, очень красивая, – сказала девчушка восхищённо, с завистью.

– О да, – подтвердила одна из женщин. – Помните, как он рассвирепел, когда она сделала это со стеной? Но как только увидел её, сразу обмер, как заворожённый.

– О ком вы говорите? – спросил Ишань, приноравливая шаг к скорости процессии. – И что она сделала со стеной?

– Да разрушила же! – ответила первая женщина, удивлённо глядя на Ишаня. – Как ты мог об этом не слышать?

– Разрушила Великую Стену? – ахнула Пиньмэй.

– Ну, не всю, только часть, – поправила себя женщина. – Она пришла к стене искать своего мужа. Она проделала очень долгий путь, пешком, с пустыми руками, не считая сумки с какой-то тряпицей.

– Это была одежда для мужа, точно вам говорю! – вмешалась другая. – Вся украшенная вышивкой, и…

– Но когда она наконец добралась до стены, ей сказали, что её муж умер, – продолжала первая женщина, как будто её никто не перебивал. – В ужасе и горе она плакала и рыдала, и проклинала небеса, и пролила тысячу слёз…

– А мне сказали, что она стояла как статуя и проронила всего одну слезинку, – возразил кто-то.

– Тысячу или одну, – рассказчица явно оскорбилась, что ей не верят, – но когда её слеза упала на стену, часть стены просто взяла да и рухнула, словно не выдержав горя.

– И там, в руинах, лежало тело её мужа! – добавила ещё одна женщина.

– И, конечно, император пришёл в ярость и велел покарать её, верно? – спросил Ишань, направляя разговор в нужное русло. – Но когда он её увидел, то вместо этого захотел жениться на ней?

– Да только она ему отказала! – вставила та самая девчушка. – Вернее, велела, чтобы император для начала устроил её мужу торжественные похороны с погребением тела в море.

– Что сейчас и происходит! – заключила первая рассказчица, обведя остальных сердитым взглядом.

Издалека донёсся глухой барабанный бой. Ишань посмотрел на Пиньмэй, и оба без слов бросились вперёд, сквозь снег и обрывки разговоров.

– …огромный кусок стены – сотни четыре ли – так и рухнул под весом одной-единственной слезинки… – услышал Ишань, продираясь сквозь толпу.

– …а там, под стеной, тысячи костей… – произнёс другой голос, и Пиньмэй, поднырнув, просочилась между двумя сплетницами.

– …это точно была одежда… – сказал третий голос, когда дети протиснулись на Большой Пирс – широкую площадку, которая, словно недостроенный мост, выдавалась в море поверх скованных льдом волн. – Она положила эту вышивку в гроб…

Но дальше Пиньмэй уже не слышала – все звуки потонули в грохоте барабанов и гуле гонгов. Ишань схватил её за руку и потащил дальше, в конец пирса, откуда видна была большая чёрная прорубь. Тем временем на пирс хлынули солдаты императора.

– Назад! – проорал один из них, пока остальные выстраивались в шеренги по обе стороны пирса. – Все назад!

Толпа отхлынула, оттеснив Пиньмэй и Ишаня к краю. Пиньмэй испуганно посмотрела через плечо: лёд был совсем близко.

– На колени! – приказал другой солдат, перекрикивая барабанный бой, который стал ещё оглушительней. – Все на колени перед императором!

Все немедленно повиновались. Под звуки барабанов и гонгов похоронная процессия двинулась к концу пирса.

Сквозь толпу Пиньмэй разглядела траурные знамёна и две фигуры в одеждах из грубой белой ткани. Одним из этих двоих был широкоплечий мужчина, на вид скорее раздражённый, чем опечаленный: он лишь слегка опустил голову, больше из приличия, чем из уважения к покойному. Ишань толкнул её в бок, она кивнула в знак согласия. Они оба узнали императора.

Барабанный бой смолк, гонги ударили в последний раз. На миг всё замерло, воцарилась полная тишина, даже ветер утих, и воздух стал таким же недвижным, как скованная льдом вода. Под бормотание священника люди, нёсшие гроб, сняли его с плеч. И когда те двое в белом в ожидании последнего всплеска повернулись спиной к гробу, а лицами к толпе, Пиньмэй не выдержала и украдкой посмотрела на эти лица.

Ибо, как она и подозревала, рядом с императором стояла в белых траурных одеждах госпожа Мэн.

Глава 63

Госпожа Мэн была прекрасна, как и всегда. Даже в траурном одеянии она выглядела будто статуэтка, выточенная из слоновой кости, и все её черты были нежны и тонки, словно лепестки цветка. Когда раздался плеск – гроб упал в море, – госпожа Мэн подняла голову к небу, к летящим на неё снежинкам, и улыбнулась так же печально и нежно, как тогда, когда прощалась с Пиньмэй.

Император резко развернулся, с нетерпением ожидая конца церемонии. Увидев, что гроба уже нет, он приосанился, что-то сказал – Пиньмэй, конечно, не расслышала – и хозяйским жестом взял госпожу Мэн под локоть. Госпожа Мэн отпрянула, выдернула руку и быстро шагнула к краю пирса, глядя вниз, в чёрную воду.

– Всё кончено, – сказал император, на сей раз громко, так, что услышали все.

Госпожа Мэн повернулась к нему и медленно подняла голову, гордо и вызывающе вздёрнув подбородок. Ветер снова задул, издав низкий, сердитый вой.

– Идёмте же! – властно позвал император и поманил её.

– Я никуда не пойду, – тихим голосом ответила госпожа Мэн. Каждое её слово как будто врезлось в холодный воздух.

– Я сделал, как вы просили, – сказал император. – Вы что, забыли?

– Я сказала, что смогу выйти замуж лишь после того, как мой муж будет похоронен, – ответила госпожа Мэн.

– И теперь он похоронен, – сказал император, – и вы выйдете за меня.

– За вас? – Глаза госпожи Мэн сверкнули. – За безжалостного тирана, равнодушного к страданиям тех, кого он угнетает? Никогда.

– Нет, вы станете моей женой! – выкрикнул император с угрозой в голосе и начал надвигаться на госпожу Мэн. Снежинки вихрились вокруг него в безумном танце.

– Вы можете попробовать, – она выговаривала каждое слово так, словно выплёвавала яд, – жениться на моём трупе.

И госпожа Мэн бросилась в чёрную воду.

– Нет! – закричала Пиньмэй, но её вопль утонул в потрясённых криках толпы. Все подались вперёд и жадно всматривались в море, солдаты схватились за мечи, готовясь выполнить приказ императора, а тот истошно кричал:

– Взять её! Не дать ей улизнуть!

Однако те, кто стоял на самом краю пирса, оцепенели, потрясённые тем, что увидели внизу. Те же, кому не было видно, напирали сзади. В толпе снова поднялся шум: одни расспрашивали тех, кто стоял ближе, требуя объяснений, другие изумлённо восклицали, третьи потрясённо перешёптывались…

– Вода опять замёрзла! – прохрипел кто-то. – Прорубь затянулась!

– Разбить лёд! – приказал император. – Найти её!

На пирсе на миг воцарилась растерянность, но в считанные секунды люди с топорами спустились на лёд. Началась давка: все хотели посмотреть, что происходит. Пиньмэй с другой стороны пирса видела только ноги и спины. Она подпрыгивала и вытягивала шю, вокруг кричали и восклицали, и тут Ишань схватил её за руку и потянул назад.

– Смотри, – тихо сказал он, указывая вниз, на лёд.

Пиньмэй проследила за его взглядом и вскрикнула, но в общем шуме этого никто не услышал. Все смотрели в противоположном направлении и не видели того, что видели они с Ишанем.

Сквозь лёд просвечивала плывущая фигура. По силуэту было понятно, что это женщина, гибкая и грациозная, волосы её струились за ней, как рябь по воде. Но вскрикнула Пиньмэй не поэтому, а потому что ясно увидела, как женщина, уплывая, взмахнула рыбьим хвостом.

Глава 64

Просыпаясь, она всякий раз жалобно стонала. То, о чём она так мечтала, неизменно оказывалось сном, и это откровение пронзало её острой болью, а золотое свечение вокруг ослепляло, словно в насмешку.

Как мечтала она о своей безмятежной тьме! Как мечтала о своей чистой, прозрачной воде! Тяжесть, давившая ей на спину, была ничто в сравнении с мучительностью этих мечтаний.

Как она устремится домой, когда наконец освободится! Она сокрушит всё на своём пути, отбросит прочь любого, кто осмелится ей помешать! Никто и ничто её не остановит – ни бессмертный, ни зверь, ни гора, ни дворец…

…ни даже человек, который хитростью завлёк её в плен.

Ибо теперь она поняла, что не хочет больше ни власти, ни могущества, ни величия. Она даже не хочет найти своего мучителя, поквитаться с ним, подвергнуть его вечным страданиям.

Справедливость, месть, воздаяние – всё это её больше не интересует.

Она мечтает только о спокойной тьме, испещрённой лёгкой рябью и ласковыми бликами. Только бы плыть в прохладной, тяжёлой воде. Только бы слышать звук вольного ветра.

Только бы вернуться домой.

Глава 65

– Значит, мы спасём Аму, когда найдём Железный Стержень и освободим черепаху, – сказал Ишань.

– Нам бы не пришлось иметь дело с черепахой, если бы ты не притворялся, что мы и есть те, кого звал на помощь Морской Царь! – Пиньмэй вновь рассердилась. – Зачем ты это делал?

На постоялом дворе они грели руки о чашки с горячим чаем, и пар улетал в окошко. Они получили и комнату, и ужин, хотя хозяин и вздёрнул бровь, увидев на пороге детей. Однако, как только Ишань достал из сумки золотую монету, лицо хозяина вновь приобрело деловитое выражение. Брови Пиньмэй тоже удивлённо поползли вверх, но Ишань спокойно пояснил: «Просто сувенир из дома Ву».

– Слушай, – сказал Ишань как ни в чём не бывало, – мы знаем, что император пленил черепаху с помощью Железного Стержня…

– Чтобы сделаться непобедимым, – вставила Пиньмэй.

– …и он наверняка хочет, чтобы она вечно была поблизости, – продолжал Ишань, словно не услышав её. – Но только я не могу представить, куда её можно заточить. Император не может не понимать, что рано или поздно она вырвется на волю, и даже Железный Стержень не поможет. Это из чего же должна быть тюрьма, чтобы она могла удержать Чёрную Черепаху Зимы?

– Может, из гор, – буркнула Пиньмэй. – Может, он велел возвести горы в тронном зале…

У Ишаня вдруг округлились глаза, и он уставился в окно на темнеющее небо так, как будто внезапно увидел солнце.