Когда море стало серебряным Лин Грейс

Глава 42

– Что это такое? – послышался сварливый голос. – Кто здесь?

Пиньмэй вздрогнула, как от удара, и проснулась. Открыв глаза, она увидела, что Хайи съёжилась и вжалась в угол, а над ней нависают две пышно разодетые фигуры. Когда одна из фигур обернулась и злобно зыркнула – это оказался мужчина, облачённый в шёлк и меха, – Пиньмэй увидела, что его лицо тоже обезображено мелкими шрамами. Роскошные сверкающие наряды не могли скрыть уродства этой парочки, на иссечённых шрамами лицах было написано брюзгливое недовольство, делавшее их ещё омерзительнее. Пиньмэй сразу поняла: это и есть хозяева дома Ву.

– Вечно ты кормишь побирушек нашей едой! – противным голосом проскрипела вторая, женская фигура. Золотые заколки в её волосах негодующе затряслись, она швырнула в служанку миской; миска раскололась о стену совсем рядом с головой Хайи, заплескав всё вокруг холодным супом. – Рисовая каша! Пельмени! Я всё видела!

– Я отдала только свою порцию! – защищалась Хайи, не осмеливаясь даже утереть лицо.

– Да ещё и впустила их в дом! – заорал мужчина, хватая метлу, прислонённую к стене. Он замахнулся метлой, рукав сполз, обнажив жилистую волосатую руку. – Как ты посмела!

– Не надо, господин! – взмолилась Хайи, прикрываясь рукой. – Не надо, прошу вас!

Но не успел мужчина обрушить на неё удар метлы, как Пиньмэй с криком «Нет!» бросилась к ним и встала между ним и Хайи:

– Прекратите! Не смейте!

От неожиданности и гнева мужчина зашипел и злобно уставился на Пиньмэй. Ей оставалось только уставиться на него в ответ. Он больше походил на животное, чем на человека. Грубая кожа от ярости побагровела, глаза налились кровью. Пиньмэй побледнела, но не сдвинулась с места.

– Тоже хочешь попробовать палки, нищенка? – оскалился мужчина, брызжа слюной.

– Я не нищенка! – сказала Пиньмэй громко, чтобы скрыть дрожь в голосе. И, не успев даже ни о чём подумать, сняла с руки нефритовый браслет и протянула хозяевам дома Ву.

Браслет, казалось, излучал сияние. Ясный солнечный свет проходил сквозь него, и на стену легла изумрудно-прозрачная тень. Он был так прекрасен, этот браслет, что отвратительная парочка притихла и застыла.

Из соседней комнаты, разбуженные шумом, прибежали Ишань и госпожа Мэн, но Пиньмэй их даже не заметила. Её взгляд был прикован к хозяевам дома Ву. Их головы, торчавшие из пышных меховых воротников, казались слишком маленькими, а рты были широко разинуты. Пиньмэй следила, как менялось выражение их лиц: от удивлённого до алчного. Глазки женщины блестели на уродливом лице, как чёрные жуки, а мужчина облизывался, словно голодный.

– Хотите? – спросила она, выше поднимая браслет. Отполированный камень ярко вспыхнул. Пиньмэй чувствовала себя так, словно предлагает угощение бешеным псам. – Тогда дайте слово, что никогда больше пальцем её не тронете, а нас оставите в покое!

Едва не задыхаясь от жадности, эти двое быстро закивали. Пиньмэй медленно протянула им нефритовый браслет – и ощутила острый укол печали в сердце. Сколько раз она прижимала браслет к себе, ища спасения! Этот чистый и ясный нефрит – как голос Амы, будивший её по утрам. Этот прохладный, твёрдый камень – как рука Амы, помогающая ей пройти по льду. Неужели она, Пиньмэй, отдаст браслет этим чудовищам? Её пальцы крепче сомкнулись вокруг браслета, а браслет, казалось, сам вцепился в них, чтобы его не отдали. Но Ама захотела бы, чтобы я его отдала, подумала Пиньмэй. Она закрыла глаза и разжала руку.

Супруги ухватились за браслет с двух сторон, вырывая его друг у друга. Пиньмэй отвернулась. Она присела на колени рядом с Хайи, достала из рукава платок и дала его служанке, чтобы та отёрла с лица брызги супа. Ишань и госпожа Мэн подошли к ним.

– Пиньмэй, ты… – в восторге начал Ишань. – Ты была великолепна.

– Я? – еле слышно произнесла Пиньмэй. Только теперь она почувствовала, что дрожит. – Я не думала… Я не знала… Я просто хотела, чтобы они прекратили.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось расстаться со своим браслетом, – сказала госпожа Мэн, с отвращением глядя на хозяев дома Ву. Они разглядывали браслет у окна; мужчина кусал его, проверяя подлинность камня.

– Ты очень храбрая девочка, – сказала Хайи, утерев лицо. – Куда храбрее, чем…

Остальные трое хором ахнули. Хайи обернулась на этот звук и обнаружила, что они все смотрят на неё выпучив глаза.

– Ваше… ваше лицо! – выдохнула Пиньмэй. – Ваши шрамы! Их нет! Они пропали!

И действительно, белые шрамики исчезли, как не бывало. Лицо женщины было глаже, чем нутро перламутровой раковины.

– Мои шрамы? – повторила Хайи и прикоснулась пальцами к щеке. На лице её отразилось изумление. Она разжала вторую руку, в которой был платок Пиньмэй, и из платка вдруг дождём посыпался рис.

Но это был не платок! Пиньмэй вскрикнула в изумлении. Это был Листок с Ответами!

Глава 43

Пиньмэй по ошибке дала Хайи Листок с Ответами! И он стёр шрамы с её лица! Невероятно! И всё же это произошло: лицо Хайи было гладким и чистым, а у ног её лежала горка сырого риса.

– Что здесь происходит? – спросил хозяин дома Ву, услышав вскрик Пиньмэй. Его глазки-бусинки заблестели ещё ярче, а жена его повела носом, словно чуя угощение. – Что вы делаете?

Оба, сшибая мебель, бросились смотреть, что случилось, – но застыли как вкопанные на полпути, увидев свою служанку.

– Т-твои шрамы… – заикаясь, пробормотал мужчина. – Где?.. Как?..

– Ты их стёрла! – завопила женщина. – Это всё из-за той тряпочки! Ну-ка дай её мне!

Не успели остальные и рта открыть, как эти двое набросились на Хайи и отобрали у неё Листок. Ни на миг не задумавшись, они принялись остервенело тереть им свои щёки, вырывая его друг у друга из рук.

Но когда после этого они стали ощупывать свою кожу, оказалось, что шрамы не исчезли. Наоборот, кожа обвисла и сморщилась, а гловы ещё сильнее уменьшились и глубже втянулись в меховые воротники. Да нет, это уже были не воротники! Их лица, руки и ноги покрылись густой шерстью цвета трухлявого дерева. Более того, сжиматься и ссыхаться стали не только их лица, но и тела! Мужчина и женщина становились всё меньше и меньше, пока наконец шёлковые наряды и драгоценные заколки не упали на каменный пол и не накрыли их целиком. Из-под груды одежды показались четыре тёмные мохнатые руки, потом две маленькие мохнатые голвки. Все остальные в ужасе вскрикнули.

Хозяева дома Ву превратились в обезьян!

Обезьянки сердито зыркали по сторонам. Пиньмэй наблюдала за ними разинув рот, голова её от удивления шла кругом. Зато Хайи вскочила и схватила метлу.

– Кыш отсюда! Кыш! – закричала она. Ишань открыл дверь, и Хайи подступила к обезьянкам с метлой наперевес. – Ну-ка прочь!

Обезьянки злобно орали, плевались и пытались драться, но их бывшая служанка настойчиво и упорно гнала их метлой, пока они не оказались за дверью. Животные проскакали по заснеженному двору, запрыгнули на стену и оттуда стали гневно фыркать.

Пиньмэй глаз не могла отвести от чёрных силуэтов на белом снегу. Прежде чем обезьяны скрылись за стеной, одна из них обернулась и погрозила кулаком – и в мохнатой лапе блеснул ярко-зелёный браслет. Ишань захлопнул дверь.

– До чего ж надоедливое зверьё, – сказал он и покачал головой.

Глава 44

– Ну и дела! – сказала Хайи со смехом. Теперь, когда шрамов не стало, Пиньмэй смогла хорошо разглядеть её широкое, приветливое лицо с весёлыми ямочками. Хайи, радостно пританцовывая, вымела черепки разбитой миски и улыбнулась всей компании. – Что вы теперь намерены делать, друзья мои?

– Для начала – убраться отсюда! – сказал Ишань. – Далеко ли ворота Внешнего Города?

– Нет, совсем близко! – сказала женщина. Прервав уборку, она подняла с пола Листок и с улыбкой вручила его Пиньмэй. – Император уехал рано утром, когда вы ещё спали. Сначала он, конечно, приказал найти вас и уничтожить, но когда услышал, что вы дети, то махнул рукой и решил не тратить на вас время. Так что, я уверена, вы с лёгкостью выберетесь из города.

– И тогда я пойду к Великой Стене и отыщу своего мужа, – сказала госпожа Мэн.

Хайи оперлась на метлу и посмотрела на госпожу Мэн взглядом, полным печали и сочувствия. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но госпожа Мэн помотала головой и отвернулась к окну – фигура, окутанная холодным белым светом. Хайи закрыла рот и обратилась к детям.

– А вы? Вы-то не собираетесь к Великой Стене?

Пиньмэй покачала головой, но ни она, ни Ишань ничего не сказали. Драконова жемчужина – не Светоносный Камень. Амы тут нет. Они зря пришли в Город Яркого Лунного Света. Что им теперь делать? Под метлой Хайи громко звякнули черепки разбитой миски.

– Вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете, – сказала Хайи. Она подняла на плиту тяжёлый начищенный котёл с супом и взглянула на своё отражение в стенке котла. – Красавицей я не была никогда, – сказала она, прикоснувшись к своему обновлённому лицу, – но сейчас я бы не поменялась внешностью даже с богиней Нюйвой!

– Вот и хорошо, иначе у вас появился бы рыбий хвост, – сказал Ишань почти рассеянно, потому что глазел на госпожу Мэн, – а рыбий хвост скорее пригодится, когда живёшь в море, чем когда…

– Ишань! – воскликнула Пиньмэй. – Ты помнишь, что император сказал князю насчёт камня? Насчёт того, что князь, может, что-то и понял бы, если бы нырнул в Хрустальный Дворец на Морском Дне?

– Да, – ответил Ишань, оборачиваясь к ней. – Я, конечно, многое забываю, но эти слова помню хорошо. И что?

– Мне кажется, – сказала Пиньмэй, – император имел в виду, что Светоносный Камень лежит на Морском Дне.

Ишань уставился на неё. Потом лицо его расплылось в улыбке.

– Ты права! Он наверняка там, этот Светоносный Камень, чем бы он ни оказался! Вот туда-то мы и отправимся!

– Но… – Пиньмэй запнулась. – Но ведь Морское Дно – оно просто из историй Амы! Разве мы сможем… Как нам туда попасть?

Госпожа Мэн подняла взгляд и тихо сказала:

– Я знаю как.

Глава 45

Змеиные глаза, чёрные и пронзительные, как булавочный укол, не мигая глядели на Чёрную Черепаху. Змея потянулась к ней, словно желая обвить.

Черепаха щёлкнула зубами, и змея виновато отпрянула и прогнулась, будто кланяясь.

Ступай к Морскому Царю, приказала черепаха, и скажи ему, что мне нужна помощь.

Змея кивнула, язычок её быстро замелькал в пасти в знак готовности. Не издав ни звука, она развернулась и устремилась прочь.

Чёрная Черепаха, не мигая, жадно смотрела вслед змее – единственному своему утешению в этом слепящем пейзаже. Она следила за уползающей чёрной змеёй, пока та не превратилась в тончайшую шёлковую нить и не растаяла.

Глава 46

– Нужно дождаться Байма, – сказала госпожа Мэн.

Они были уже за городскими воротами, где их никто не преследовал. Дом Ву они покинули сразу, не мешкая. Хайи пыталась всучить им с собой в дорогу гору всего, от пельменей до мехов. «Вряд ли моим господам они ещё пригодятся», – не без злорадства усмехнулась она. Однако госпожа Мэн отказалась от даров; вместо этого она обменяла свой наряд на грубую одежду самй служанки, а Пиньмэй и Ишань тоже набросили поверх своих ярких одеяний простые плащи и накидки. Уходили они по одному, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания; найти ворота, как и говорила Хайи, оказалось легко.

– Байма, вашего коня? – уточнил Ишань. – Но ведь его отвели в дворцовую конюшню. Не может же он…

Однако не успел он договорить, как госпожа Мэн вложила два пальца в рот и свистнула. Это был нежный, переливчатый звук, похожий на пение бамбуковой флейты.

В ответ раздалось звонкое ржание. Байма, словно только и ждал оклика, показался из-за угла и нёсся к ним галопом вдоль стены. Домчавшись, он встал как вкопанный и всхрапнул, будто засмеялся.

– Прежде чем бежать к вам, я попросила Янну выпустить его из городских ворот, – с улыбкой объяснила госпожа Мэн, забавляясь их недоумением.

Ишань сбросил серый плащ, прикрывавший его яркую одежду, и расхохотался. Пиньмэй тоже улыбнулась и машинально потянулась к браслету – но его больше не было. Госпожа Мэн заметила это её движение.

– Жаль, что тебе пришлось отдать браслет, – сказала госпожа Мэн. – Будь тут сейчас мои драгоценности, я бы подарила тебе много украшений – и нефритовых, и золотых.

Пиньмэй грустно улыбнулась. Пустота на запястье казалась тяжелее любого золотого украшения.

– Нефрит и золото? – презрительно скривился Ишань. – Да кому они нужны!

Нарочито торжественным движением он вытянул нитку из своего обтрёпанного рукава и повязал её Пиньмэй на запястье.

– Дарю тебе этот великолепный браслет, – сказал он своим обычным шутливым тоном и низко поклонился. – Носи его с гордостью, ибо он бесценен!

Пиньмэй рассмеялась.

– Хватит дразниться, – сказала она.

Но красная нитка и вправду смотрелась красиво и нарядно, и Пиньмэй перестала ощущать гнетущую пустоту на запястье. Несмотря на вечные шуточки и ужимки Ишаня, она знала, что это подарок от чистого сердца. Ей стало тепло, словно от глотка горячего чая.

Госпожа Мэн задумчиво смотрела на детей.

– Если бы у меня в своё время был такой браслет, – печально сказала она, – я бы подарила его мужу.

Ишань повернулся к госпоже Мэн и склонил голову.

– Жаль, что я не смог этого сделать для него… – сказал он.

Пиньмэй смотрела на них, ничего не понимая. Но не успела она задать вопрос, как госпожа Мэн вскинула голову и сказала:

– Ну что, вперёд?

Они втроём забрались на спину Байма, и госпожа Мэн взялась за поводья.

– Разве мы поедем не по дороге? – спросила Пиньмэй, когда конь рысью побежал по чистому снегу.

– Нет, – сказала госпожа Мэн и пришпорила Байма, который сразу перешёл в галоп. – Нам нужно к морю.

Глава 47

Байма нёсся, рассекая воздух, и коса Пиньмэй оставляла след в белом небе, точно росчерк туши на белой бумаге. Время и расстояние сливались в единое серебристое пятно, и, когда конь остановился, Пиньмэй показалось, что они попали в другой мир. Ибо перед ними, сверкая, точно холодный, острый алмаз, лежало море.

– Оно замёрзло, – прошептала Пиньмэй. – Море замёрзло!

Несколько мгновений они стояли, потрясённо застыв.

– Это неправльно, – сказал Ишань. – Тут что-то не так. Для того чтобы море замёрзло…

Он замолчал на полуслове, потому что госпожа Мэн спрыгнула с коня.

– Здесь мы с вами расстанемся, – сказала она детям.

Пиньмэй ахнула:

– Вы нас покидаете?!

– Я очень рада, что всё это время мы были вместе, – сказала она. – Но я должна найти мужа.

– Но как же мы… – Пиньмэй осеклась, смутившись из-за того, что подумала только о себе.

Госпожа Мэн улыбнулась ей и перевела взгляд на Ишаня.

– Вы справитесь, – сказала она и протянула ему руку ладонью вверх.

Ишань принялся рыться в складках своего рукава. Он выудил оттуда сначала свой носовой платок, потом свои палочки для еды и, наконец, тёмно-коричневую мидию. Створки её были плотно закрыты, и лишь одна крошечная зазубрина говорила о том, что в мидию когда-то попала стрела. Ишань вручил её госпоже Мэн.

Госпожа Мэн повернулась к замершему морю. Заледенелые волны изгибались, словно в мольбе тянули к ней руки, и она долго смотрела на них, не отрывая взгляда. А потом бросила в море мидию. Та заскакала по льду, зазвенела, точно крошечный колокольчик, пока не превратилась в прыгучую чёрную точку вдали…

– Следуйте за ней, – сказала госпожа Мэн и посмотрела им прямо в глаза. – Байма знает, что делать.

– Вы разве его не заберёте? – спросила Пиньмэй.

– Нет, – ответила госпожа Мэн. – Он понадобится вам, а не мне. Там, куда я иду, он лишь привлечёт ко мне ненужное внимание.

Пиньмэй попробовала представить госпожу Мэн, тонкую и изысканную, среди тягот Великой Стены – и вздрогнула. Госпожа Мэн с нежностью посмотрела на неё.

– Не беспокойся обо мне, Пиньмэй, – сказала она. – Я должна идти своей дорогой.

Пиньмэй кивнула.

– Как бы я хотела быть такой же храброй, как вы! – сказала она восхищённо.

– Это не храбрость, Пиньмэй, – ответила госпожа Мэн, ласково касаясь её щеки. – Потому что я не боюсь. Если моего мужа нет в живых, то больше мне бояться нечего. Честно говоря, из всех нас самая храбрая – ты.

Госпожа Мэн взяла их обоих за руки.

– Доброго пути, мои юные друзья, – сказала она. – Говорят, одна из величайших радостей – встретить вдали от дома старого друга. Но я вам скажу, что найти вдали от дома нового друга – тоже огромная радость.

– А теперь лети! – госпожа Мэн легонько шлёпнула Байма. Тот встал на дыбы – Пиньмэй крепче прижалась к Ишаню, косица её взвилась в воздух, – а потом, гигантскими скачками перелетая через замёрзшие волны, помчался в серебряное ледяное море.

Глава 48

– Вон она, – сказал Ишань, указывая вперёд на катящуюся мидию.

Мидия была довольно далеко, но они отчётливо видели её на фоне бесконечного льда, и Байма уже мчался к движущейся чёрной точке. К восторгу Пиньмэй, конь ни разу не оступился: его копыта ввинчивались в ледяные волны, и он бежал по замёрзшей воде легко, как по лесной тропинке.

Байма бежал, а лёд начал темнеть – белое становилось серым, серое – почти чёрным, и, когда Пиньмэй подняла голову, перед ними лежала странная земля: чёрная, покрытая рябью и усеянная белыми цветами, похожими на птичьи перья. Вдруг катящаяся мидия высоко подпрыгнула и с плеском ухнула в эту тьму. Резкий порыв ветра залетел прямо в удивлённо разинутый рот Пиньмэй. Эта чёрная земля – это была не земля, а вода! А белые цветы на ней – осколки льда! Лёд начал таять!

Кр-р-рак! Лёд под копытами Байма треснул, Пиньмэй вскрикнула – её обдало брызгами ледяной воды, обжигающей, как пощёчина. Байма снова встал на дыбы, перепрыгнул на льдину потолще и опять устремился вперёд.

– Куда мы? – задыхалась Пиньмэй. – Неужели мы…

Её слова тонули в завываниях ветра, но Ишань понял и обернулся.

– Посмотри на Байма! – сказал он.

Пиньмэй посмотрела. Что это с конём? Он что, тает?! Там, куда попали брызги, конская шкура словно бы смылась, обнажив… чешуйки? Кр-р-рак! Копыта Байма вновь раскололи лёд, и седоков окатила большая волна. На этот раз болью обожгло всё тело, и Пиньмэй вскрикнула.

Но едва придя в себя и обретя способность думать, она вскрикнула ещё испуганней. Волна, обрушившаяся на Байма, напрочь смыла его шерсть. Теперь всё тело коня было покрыто светящейся чешуёй, а на лбу выросли два небольших рога. Байма разинул пасть и вместо ржания издал рёв, который эхом прокатился по льду.

– Он лунма! – завопила Пиньмэй во всё горло, перекрикивая рокот волн и стук копыт. – Байма – это конь-дракон!

Ишань кивнул, но ничего не сказал, а лишь взглядом указал вперёд, и Пиньмэй вновь раскрыла рот от изумления. Прямо перед ними, точно зияющая пасть чудовища, плескалась тёмная вода.

– Ныряем! – крикнул Ишань. – Держись крепко!

Этого он мог и не говорить. Пиньмэй прижалась к нему так, словно уже тонула, глаза её от ужаса стали как две луны. Байма опять взревел, на этот раз столь оглушительно, что лёд у них за спиной затрещал. Он взвился ввысь, от встречного ветра Пиньмэй захлебнулась собственным криком – и все трое ушли под чёрную ледяную воду.

Глава 49

– Эй ты, резчик! – гаркнул стражник и уронил себе под ноги какой-то мешок, который ударился об пол с гулким звоном, похожим на колокольный. – Это тебе.

– Что это? – каменотёс уставился на чёрные кирпичи, рассыпанные у ног стражника. – Это… камни?

Грохоча сапогами, вломился второй стражник. Он был старше и, судя по враждебному взгляду, злобнее первого.

– Старуха и скелет, – процедил он, глядя на узников с отвращением, словно на личинки в рисе. – Чего с ними возиться – казнить да и всё.

Каменотёс посмотрел на Аму и выразительно пожал плечами. Похоже, не все солдаты уважали Сказительницу.

Стражник выдернул из-за пояса бумажный свиток и швырнул его каменотёсу.

– Это великие деяния императора, – сказал стражник, когда каменотёс потянулся поднять бумагу. – Высечешь каждое из них на отдельном камне.

– Великие деяния императора? – повторил каменотёс, и глаза его расширились. – Но ведь тут их тысячи!

– Когда камни закончатся, мы принесём ещё, – сказал первый стражник.

Он сунул каменотёсу свёрток с инструментами, поставил на пол свой фонарь, и оба стражника, не говоря больше ни слова, вышли. Дверь темницы с лязгом захлопнулась. Узники в мерцающем свете молча смотрели на груду необработанных камней.

– Должно быть, это и имел в виду князь Тигр, когда говорил, что я ему ещё понадоблюсь, – нарушил молчание каменотёс. – Зачем ему это, как вы думаете?

– Император прославился отнюдь не скромностью, – ответила Ама, – а деяния, высеченные в камне, и впрямь наделены большой силой.

– Вот как? – переспросил каменотёс, с хитрым прищуром глядя на Аму. – И про это небось тоже имеется история?

Ама не смогла не улыбнуться в ответ.

– Имеется, – сказала она, – и, пожалуй, я её вам расскажу.

Отец рассказывал мне, что в те времена, когда его дед был маленьким мальчиком, ещё можно было увидеть драконов и даже лунма. Конечно, такая встреча и тогда считалась событием поразительным и необыкновенным, но всё же вполне вероятным. Не то что в наши дни, когда того, кто скажет, что видел дракона, наверняка сочтут обманщиком, а то и безумцем.

Ибо то были времена, когда всем чудищам, небесным и морским, ещё было дозволено попадаться на глаза простым смертным. Но всё изменилось, когда первый князь Города Яркого Лунного Света спас свой город от наводнений.

А это была задача не из лёгких. Да, первый князь догадался, что строить нужно не плотины, а каналы, которые уведут реку за город – орошать поля. Но это требовало огромного труда великого множества людей.

– Я сам буду присматривать за рабочими, – сказал отец князя. – У тебя без того дел хватает.

У князя и правда было слишком много других дел, поэтому он позволил отцу наблюдать за строительством – хотя и не без дурных предчувствий. И эти предчувствия его не обманули: отец, бессердечный и жестокий, дурно обходился с рабочими, заставлял их трудиться в жару и в холод, с рассвета до глубкой ночи.

Узнав об этом, князь потребовал, чтобы отец создал работникам хорошие условия труда, но тот в ответ стал препираться:

– Ты хочешь, чтобы наводнения прекратились? Тогда надо трудиться день и ночь! А если давать этим лентяям поблажку, то работа никогда не кончится!

Князь понимал, что в словах отца есть резон, но ему невыносимо было видеть, как страдают люди. К счастью, Лунный Старец сжалился над ним. Он отправился на небеса, к Нефритовому Императору, и на Морское Дно, к Морскому Царю-Дракону, и попросил их обоих помочь молодому князю. И тогда на выручку князю с неба был послан дракон Хуанлун, а из морских глубин – черепаха Бауси, дальняя родственница Чёрной Черепахи Зимы.

Оба эти существа поклялись оставаться на земле до тех пор, пока не будет завершена работа, – и оба были необходимы для её завершения. Черепаха благодаря своей необычайной силе удерживала воду, а дракон осушал землю. Они без устали трудились рядом с людьми и принесли городу славу, чему все были несказанно рады, а пуще всех – отец князя.

– Черепаха и дракон теперь мои слуги, – сказал он сыну. – Что они будут делать, когда работы закончатся и вода начнёт орошать поля?

– Отправятся восвояси, – пожал плечами князь.

– Не вздумай их отпускать! – возмутился его отец. – Они дали мне могущество, да ещё какое! Я теперь могу тягаться с самим императором!

– Они обещали оставаться с нами только до конца всех работ, – ответил князь. – Я не могу их задерживать.

И с этими словами он ушёл, не заметив, как зловеще блеснули отцовские глаза.

Прошло девять лет. Каналы были проложены, работы завершены. Всё получилось как нельзя лучше! Река неспешно и послушно текла в поля, наводнения остались в прошлом. Но не успели дракон и черепаха подумать об отдыхе, как к ним приблизился отец князя.

– Осталась одна, самая последняя часть работ, – сказал он, – и мне нужна ваша помощь.

– Конечно, – ответили дракон и черепаха, ни о чём не подозревая.

– Я возвёл грандиозный монумент, – сказал отец князя и подвёл их к массивной каменной плите. Высотой с сосну, она вся была покрыта высеченными на ней словами. – Его нужно перенести к реке.

Плита была неподъёмной, поэтому люди выкопали яму, чтобы черепаха туда сошла, и тогда они просто опустили бы плиту ей на спину. Добродушная черепаха Бауси, так ничего и не заподозрив, доверчиво прошаркала в яму. Она ни на миг не сомневалась, что ей хватит сил выбраться из ямы с грузом на спине. Однако как только плиту положили ей на спину, Бауси почувствовала, что уходит всё глубже и глубже в землю. Она не могла шевельнуться – плита слишком сильно давила ей на спину. Черепаха оказалась в ловушке!

– Что ты сделал? – спросил дракон Хуанлун, с подозрением глядя на отца князя.

– На этой плите высечены все великие деяния этого мира, – ответил тот, почти не скрывая злорадства, – и от этого она стала такой тяжёлой, что вы, конечно же, не можете поднять её и отнести к реке! А раз вы не можете поднять её и отнести к реке, значит, работы не окончены и вы оба остаётесь здесь, на земле!

Бауси беспомощно шипела и плевалась, но ничего не могла поделать. От досады и отчаяния она издала протестующий крик, полный обиды и злости, такой громкий, что вода в реке подпрыгнула от удивления. Черепаха содрогнулась – и обернулась камнем!

Хуанлун повернулся к отцу князя.

– Бауси сдержала своё слово, – сказал он. – Теперь она и вправду никогда не покинет землю.

– А ты? – спросил отец князя.

– Я тоже сдержу своё слово, – ответил Хуанлун, – но тебе от этого не будет проку. Отныне и впредь я стану незримым, и ни один смертный меня больше не увидит.

И с этими словами дракон исчез. Озираясь в испуге, отец князя видел лишь окаменевшую черепаху Бауси, придавленную плитой, словно пришпиленную к земле иголкой.

– Ну и дела! – сказал каменотёс. – Одурачить небесных и морских чудовищ! Да уж, хитёр был этот князев отец!

– Да, – подтвердила Ама. – Однако его хитрость обернулась для всех большой потерей. Ибо когда Нефритовый Император услышал о происшедшем, он рассердился и повелел, чтобы с той поры небесные чудища не показывались на глаза простым смертным.

– Потому-то мы их больше и не видим… – сказал каменотёс. Он потрогал камни. – Но почему мне велено работать с этим? Ведь из таких камней не делают памятников. Это самые обычные камни, для чего-то очень простого – для загородной дороги, к примеру, или стены.

– Для стены? – Ама резко выпрямила спину и внимательно уставилась на горку камней.

– Ага! – ухмыльнулся каменотёс. – А ведь целая стена из деяний императора может стать тюрьмой для ещё одной несчастной черепахи!

– Да, – сказала Ама, не отводя глаз от камней. – Может.

Глава 50

Пиньмэй боялась открыть глаза. От прыжка в ледяную воду она лишилась чувств и не знала, сколько времени прошло. Но сейчас ей странным образом было тепло, как в большой и круглой тёплой ванне. Пальцы её по-прежнему стискивали рубашку Ишаня, и она по-прежнему покачивалась в такт шагам Байма. Она набралась храбрости и всё-таки открыла глаза…

…и не поверила в то, что увидела. Стояли ранние сумерки, на темнеющем небе уже мерцали первые звёзды. Байма, всё ещё в облике коня-дракона, бежал по дороге из белого песка; его грива и длинные усы развевались подобно щупальцам кальмара. Впереди, как и раньше, катилась чёрная мидия. Песок тоже мерцал в свете фонарей, которые свисали с красных деревьев, росших вдоль дороги. Красные деревья? Пиньмэй потёрла глаза. Да нет, это не деревья! Это кораллы! А фонари – медузы! Она снова подняла глаза к небу. Мерцающие звёзды оказались крошечными рыбками!

– Мы… мы… – Пиньмэй с трудом выговаривала слова, – на Морском Дне?

– Проснулась? Вот и хорошо, – сказал Ишань. – Почти приехали.

Он повёл рукой. Перед ними было поле колышущихся морских трав, усеянное актиниями, похожими на хризантемы. А дальше, в темнеющем небе, распускалось серебристое сияние, словно всходила луна.

– Почти приехали куда? – спросила Пиньмэй.

– В Хрустальный Дворец, глупенькая! – сказал Ишань. Косичка Пиньмэй заплыла к нему на плечо, и он легонько дёрнул за неё. – Куда же ещё?

Они подплывали всё ближе, и великолепный дворец вырастал перед ними, подобно гор. Поначалу они видели только крыши, покрытые хрустальной черепицей и сверкающие, как блики солнца на водной ряби. Потом показались резные радужные балки, изукрашенные золотом и кораллами. Потом – полупрозрачные колонны, излучающие невиданный свет; они сияли так ярко, что у Пиньмэй перехватило дыхание. Сколько историй об этом дворце рассказывала ей Ама!

Дорога из белого песка тем временем сменилась дорогой из хрусталя, и копыта Байма издавали теперь звук, похожий на звон колокольчиков. Они миновали белые колонны, увенчанные ухмыляющимися драконьими мордами, и проследовали за мидией на длинную аллею, которая терялась вдали.

Мидия катилась без остановки. Пиньмэй было приятно на неё смотреть, это успокаивало. Мидия была, пожалуй, единственной деталью пейзажа, в реальность которой Пиньмэй верила. Они ехали мимо сверкающих беседок, мимо дверей, усеянных жемчугом, мимо арок из пурпурного мрамора. Но простая, ничем не примечательная мидия всё так же катилась, и окружающее великолепие ничуть её не смущало.

Даже подкатившись к величественным ступеням парадного входа, мидия бесстрашно продолжала свой путь. Каменные фигуры морских чудовищ стояли у подножия лестницы и на ступенях. Мидия прыгала со ступеньки на ступеньку, а Пиньмэй старалась не глядеть на свирепые лица статуй. Её не покидало ощущение, что статуи, оставшиеся у неё за спиной, с подозрением смотрят ей вслед.

На самом верху лестницы, перед арочным проходом, мидия наконец остановилась.

– Наверное, это значит, что мы пришли. – Ишань спрыгнул с коня и ступил под арку. Пиньмэй последовала его примеру, и тут Байма издал низкий, ликующий рёв.

Дети оглянулись на коня-дракона. Он вернулся к лестнице и вдруг, совершенно неожиданно, прыгнул вниз.

Ишань и Пиньмй подбежали к краю. Байма облетел вокруг пустого постамента между двумя каменными статуями, потом в грациозном прыжке приземлился на него и снова радостно взревел. Словно устраиваясь на долгожданный привал, он уселся, согнув чешуйчатые ноги. Каменная неподвижность охватила его. Драконьи лапы слились с каменным постаментом. Байма превратился в статую.

Пиньмэй так и застыла с открытым ртом.

– Как ты думаешь, – прошептала она, обретя дар речи, – госпожа Мэн знала?

Ишань пожал плечами и склонил голову набок; вид его выражал скорее любопытство, чем страх. Но не успел он и слова сказать, как за спиной у них прозвучал голос:

– Ага, вернулась! Ну, как добралась?

Глава 51

Пиньмэй и Ишань оглянулись. В арочном проёме некто в серебристо-сером одеянии, опустившись на колени, беседовал с мидией.