Селфи Адлер-Ольсен Юсси
– Да-а, алло, – прозвучал из трубки тягучий голос.
Карл представился.
– Да-а, алло, – повторил голос. – Есть там кто-нибудь?
– Кажется, эта тупица перевернула телефон вверх ногами, – сообщил Мёрк.
– Эй, кого это вы обозвали тупицей? И кто вы такой? – обиженно отозвалась трубка.
Карл нажал на отбой.
– Ха-ха, не самый умный комментарий ты отпустил, – рассмеялся Харди; на него было любо-дорого посмотреть. – Дай-ка мне попробовать, – предложил он. – Набери номер, включи громкую связь и поднеси микрофон поближе к моим губам.
Харди кивнул, когда женщина подошла к телефону и выпустила в трубку поток бранных слов, которые давным-давно вышли из употребления.
– О, фру Циммерманн, вы, видимо, ошиблись. Не знаю, за кого вы меня принимаете, но в данный момент вы говорите с начальником отдела Вальдемаром Улендорфом из суда по делам наследства. Мы занимаемся распределением наследства вашей умершей матери, Ригмор Циммерманн, в связи с чем хотелось бы задать вам пару вопросов. Могу ли я попросить вас о помощи?
По воцарившейся в трубке тишине было очевидно, насколько женщина растерялась и как она изо всех сил пыталась избавиться от последствий алкогольного опьянения.
– Конечно, я… попробую, – несколько неестественно согласилась Биргит.
– Благодарю. Нам известно, что незадолго до трагедии ваша мать сняла со счета десять тысяч крон. По вашим же собственным словам, эти деньги все еще находились у нее, когда она посещала вас перед роковым нападением. Итак, Биргит Циммерманн, имеется ли у вас какое-либо предположение о предназначении этой суммы? Мы всегда чрезвычайно щепетильно относимся к невыполненным обязательствам, а они у вашей матери явно имелись. Мы совершенно ничего про них не знаем, но нам необходимо разобраться в этом. Как вы считаете, она должна была кому-то отдать эти деньги? Возможно, она намеревалась передать их некоему частному лицу? Или планировала, но не успела что-то приобрести? Известно ли вам что-либо в связи с этим обстоятельством?
На этот раз тишина в трубке значительно затянулась. Неужели собеседница заснула или она просто так долго копалась в своих куриных мозгах?
– Наверное, хотела что-то купить, – наконец-то ответила Биргит. – Может быть, меха, о которых упоминала…
Это прозвучало совсем не убедительно, ибо кто же покупает меха так поздно вечером?
– Нам известно также, что она часто пользовалась картой «Виза», и нам представляется странным, что такая большая сумма имелась у нее при себе наличными. А может, ей нравилось иметь в руках наличные деньги?
– Да, – поспешила согласиться Биргит.
– Но десять тысяч… Это ведь приличная сумма!
– Да. Судя по всему, я, к сожалению, ничем не могу вам помочь. – Голос женщины задрожал; кажется, она заплакала.
Затем что-то тихонько щелкнуло, и связь прервалась.
Карл с Харди переглянулись.
– Прекрасно сработано, Харди.
– Ну что ж, говорят, только от детей и от пьяных услышишь правду… Она врет, и ты это понял, верно?
Мёрк кивнул.
– Покупать меха на наличные? А дочурка-то большая выдумщица, этого у нее не отнять. – Карл улыбнулся. Он пережил блаженную двухминутную ностальгию по тем временам, когда его коллега выкладывался на рабочем месте по полной. – Ты представился Улендорфом – откуда ты выкопал эту фамилию?
– Один знакомый парень прикупил себе дачку, которая прежде принадлежала какому-то Улендорфу… Так что же, ты согласен, что вам следует хорошенько проследить движение средств на счетах как Ригмор, так и Биргит Циммерманн? Запросто может оказаться, что объем отзываемых средств на одном счету будет соответствовать объему денежных поступлений на другом.
Карл снова кивнул.
– Ну да, вполне могло случиться, что эти деньги предназначались для дочери. Да только почему же они так и остались при ней, когда она покинула квартиру Биргит? Что ты на это скажешь?
– Карл, скажи мне честно, кто из нас получает жалованье за исполнение функций полицейского? Я всего лишь спрашиваю.
Товарищи обернулись на Мортена, который, наполовину скрытый черными мусорными мешками, стоял на лестнице на второй этаж и хватал ртом воздух.
– Я нашел внизу кое-какую старую одежду для тренировок, принадлежащую Мике. Можно я ее тоже унесу наверх, Карл? – спросил он, красный, как медный таз, от постоянного хождения вверх-вниз.
– Конечно. Если найдешь там место.
– Да там полно места! Кроме Йесперова барахла да кучи пазлов, оставшихся от Вигги, там стоят только старые лыжи и запертый на ключ чемодан. Кстати, Карл, ты не знаешь, что в нем?
Мёрк сдвинул брови.
– А разве его не Вигга оставила? Надо будет как-нибудь посмотреть… Как-то не хотелось бы в полном неведении хранить у себя на чердаке расчлененный трупик, а? – Он рассмеялся над реакцией Мортена на эту свою фразу. Фантазия у него хлестала через край.
– Ассад, что ты сегодня предпочел бы? Побродить в компании Гордона по кварталам за Королевским садом и обследовать места, где Ригмор Циммерманн могла продемонстрировать окружающим заоблачную сумму наличными, или же отправиться на сталепрокатный завод и попытаться отыскать бывшего или настоящего сотрудника, знакомого с обстоятельствами трагедии, приключившейся с Розиным отцом?
Ассад обратил на него тяжелый взгляд.
– Думаешь, я не понимаю, что у тебя на уме, Карл? Разве я похож на верблюдицу, потерявшую верблюжонка?
– Уф-ф. Думаю, сейчас не самое…
– Когда верблюдица опечалена чем-то, у нее пропадает молоко. Она ложится на землю, и тогда никакими силами невозможно заставить ее подняться и идти дальше. Пока не треснешь ее как следует по заднице.
– Э-э-э…
– Конечно, я выберу второе, Карл.
Мёрк совсем растерялся.
– Я отправлюсь на поиски свидетеля на сталепрокатный завод, ладно? А про задание для Гордона забудь. Буквально вчера, после нашей беседы с Моной, он уже обошел все, что можно. Разве он не сказал тебе, что собирается это сделать?
Карл предпочел промолчать.
– Ну да, все верно, – спустя минуту Гордон в ситуационной комнате подтвердил слова Ассада. – Я прошелся по всем киоскам, барам, ресторанам, зашел к колбаснику, прочесал все без исключения между Сторе Конгенсгэде и Кронпринсессегэде с одной стороны и Готерсгэде и Фредерисиагэде с другой. Я показывал им фотографию Ригмор Циммерманн, и несколько человек с некоторыми оговорками узнали эту женщину, но добавили, что уже давно не видели ее в квартале. Так что у нас по-прежнему отсутствуют сведения о том, у кого перед носом она трясла своими купюрами.
Карл был озадачен. Парню, видимо, пришлось быстрее ветра носиться от одного места к другому, чтобы успеть обойти всех за столь короткий промежуток времени. На этот раз длинные ноги предоставляли ему неоспоримое преимущество.
– Тем временем я пытался разыскать школьную подругу Розы, – продолжал Гордон. – Мне удалось дозвониться до школы, и в секретариате подтвердили, что в девяносто четвертом году в класс, где училась Роза, пришла новая ученица. Звали ее Каролина, как и говорила Ирса на встрече у Моны. Школьные архивы того времени не сохранились, но один из учителей вспомнил и Розу, и Каролину. Он даже уточнил, что фамилия этой Каролины была Ставнсэгер.
Мёрк поднял большой палец в одобряющем жесте.
– Вообще-то я пока не нашел женщину с таким сочетанием имени и фамилии, но наверняка все еще получится, Карл. Мы просто обязаны это сделать ради Розы, правда?
Спустя час Ассад стоял на пороге кабинета Карла.
– Я нашел бывшего сотрудника сталепрокатного завода. Его зовут Лео Андресен, он является членом ассоциации пенсионеров данного предприятия и обещал поискать кого-нибудь, кто находился в непосредственной близости от цеха W15 в тот момент, когда погиб отец Розы.
Мёрк поднял голову от бумаг.
– С тех пор у них там многое изменилось, Карл. Завод перешел во владение к русским в две тысячи втором году. Предприятие разделили на несколько различных компаний, на самом заводе осталось всего триста сотрудников из нескольких тысяч людей, работавших там прежде. Он рассказал, что в завод инвестировали несколько миллиардов и по сравнению с былыми временами произошли действительно существенные перемены.
– Это не так уж и странно, Ассад. Несчастье произошло целых семнадцать лет назад. А что насчет цеха, о котором ты упомянул? Он по-прежнему существует и мы имеем возможность осмотреть место происшествия?
Ассад пожал плечами – судя по всему, об этом он не спросил. Выполнение рутинных процедур не было его коньком.
– Лео Андресен все выяснит. Он прекрасно помнит эту трагедию, несмотря на то, что никак не был связан с работой данного цеха. Андресен работал с током высокого напряжения – так, кажется, он сказал. А этот отдел находился в совсем другом месте. Завод – настоящая махина.
– В таком случае давай скрестим пальцы в надежде, что ему удастся отыскать человека, который знает чуть побольше… – Карл протянул Ассаду какие-то бумаги. – Полюбуйся, две выписки со счетов. Только не спрашивай, как мне удалось их заполучить. – Он обвел первые строки каждого месяца на обоих документах. – Посмотри внимательно сюда и вот сюда. – Ткнул на обведенные суммы. – Вот первое снятие наличных со счета Ригмор Циммерманн, начиная с первого января. Как видишь, существенные суммы наличных снимаются в конце каждого месяца. А теперь погляди сюда. – Он указал на несколько строк на второй бумаге. – Это у нас счет дочери. Забавно, что в самом начале каждого месяца на ее счет поступает чуть меньшая сумма, нежели снимается со счета матери. То есть деньги матери на некоторое время попадали в руки Биргит Циммерманн, после чего та клала их себе на счет, откуда по платежной системе взимается арендная плата за квартиру Денисы, за отопление и так далее. По крайней мере, такое заключение можно сделать, исходя из данных документов.
Ассад едва не прослезился.
– Потрясающе, – пробормотал он.
Карл кивнул.
– Вот именно. Просто умопомрачительно, если уж на то пошло. И какой же следует сделать из этого всего вывод? Видимо, Ригмор Циммерманн регулярно оказывала материальную помощь дочери и внучке.
– А в прошлом месяце она не успела этого сделать, так как двадцать шестого апреля ее убили.
У Ассада в глазах появился особый блеск, свидетельствующий о прояснении его сознания, – так же блестели его глаза, когда он поднимался со своего молитвенного коврика. Сириец принялся загибать пальцы, перечисляя выясненные факты.
– ОДИН. Насколько нам известно со слов Биргит Циммерманн, у ее матери были при себе деньги, когда она приходила к ней в гости двадцать шестого апреля.
ДВА. Деньги не были внесены на счет Биргит, в связи с чем множество ее материальных обязательств за май месяц оказалось не выполнено.
ТРИ. Из чего мы можем предположить, что дочь не получила деньги в тот день, когда убили Ригмор Циммерманн.
ЧЕТЫРЕ. В тот день Ригмор Циммерманн по какой-то причине решила не оставлять дочери деньги, вопреки установившейся традиции.
ПЯТЬ. И эта причина нам неизвестна!
– Абсолютно согласен с тобой, Ассад. Добавлю лишь шестой пункт: имеет ли значение все вышеперечисленное, если мы ничего не знаем об отношениях между Ригмор и Биргит Циммерманн? Конечно, можно расспросить Биргит, но думаю, не помешает поподробнее разузнать о прошлом мамаши из третьих источников. Что за женщина была Ригмор Циммерманн? Возможно, она материально помогала дочери, ожидая от нее чего-то взамен? И не оставила ей денег двадцать шестого апреля, так как не получила то, что хотела? Можно ли в данном случае говорить о шантаже? Или более вероятно, что она вдруг по той или иной причине решила передать деньги иным способом?
– Что ты имеешь в виду?
– Почему вообще предпочитают передавать наличные другим людям таким образом? Мне думается, потому, что в этом случае получатель не обязан платить налоги с переданной ему суммы. А что, если Ригмор Циммерманн струхнула? А вдруг она осознала, что совпадение, которое мы только что обнаружили, так же запросто выявит и налоговая служба? И она решила отказаться от такого обходного маневра. Возможно, подумала, что незачем ей нарываться на штраф за социальное мошенничество со стороны дочери и внучки.
– Неужели ее действительно могли оштрафовать?
– Такое вполне возможно, если б речь шла об очень большой сумме. Но здесь – сильно сомневаюсь. Однако кто ее знает, какие у нее были на этот счет соображения? Вполне вероятно, что с того дня старая Циммерманн решила напрямую переводить деньги на счет дочери. Ведь она наверняка была в курсе дочкиного пристрастия к алкоголю и не хотела, чтобы деньги были потрачены на недостойные вещи.
– А что, разве Биргит Циммерманн не могла точно так же снять со счета наличку и потратить ее на алкоголь? – поинтересовался Ассад – и был прав. В столь простом, казалось бы, действии заключалось множество аспектов. – По крайней мере, у матери хватило бы денег на то, чтобы полностью содержать и дочку, и внучку. – Он указал на баланс счета. Более шести миллионов крон.
Мёрк кивнул. Одно только это могло послужить мотивом ее убийства.
– Карл, мы подозреваем Биргит Циммерманн?
– Не знаю, Ассад. Надо бы проследить как следует ее биографию, как и биографии ее матери и дочери. Попробуй-ка заняться этим, а мне давай номер телефона того самого электрика, я договорюсь с ним о встрече.
– Итак, его зовут Лео М. Андресен, в свое время он являлся председателем профсоюзной организации и руководителем отдела, Карл. Так что, пожалуйста, говори с ним повежливее.
А это что еще за заявление? Разве он не всегда вежливо разговаривает с людьми?
Вопреки пенсионному возрасту председателя профсоюза Лео М. Андресена, голос его звучал вполне юно, а манера речи больше смахивала на сленг. В общем, точно определить его возраст по телефону не представлялось возможным.
– Да мы запросто забьем там стрелку, Карл Мерк, вот только я надыбаю чё-нить по делу. Да там этих старых стальных бабуинов куры не клюют, ха-ха… Ну, короче, если все срастется, прошаримся там по заводу – сами зацените то место, где чувак копыта откинул.
– Ой, спасибо вам большое! Так, значит, место, где произошел несчастный случай, осталось нетронутым? А у меня возникло ощущение, что завод перестроили…
Собеседник рассмеялся.
– Да уж, точняк, W-пятнадцать перестраивали вдоль и поперек. Гробы ведь теперь поступают прямиком из России, завод-то наш сам больше не отливает сталь, а значит, и площади задействованы совсем другие. Но та часть цеха, где Арне Кнудсен сыграл в ящик, в целом осталась без изменений.
– Гробы? Но это ведь жаргонизм? Вы ведь не имеете в виду ящики, куда кладут мертвецов?
– Ха-ха, клево… Нет, это всего-навсего стальные блоки, которые присылают нам русские, а наш сталепрокатный завод делает из них листы.
– Ну понятно, ведь подобное предприятие только этим и занимается?
– Ну да, «только». Легко сказать. А ведь девайсины тут вам не хухры-мухры. Итак, сталь приходит из России в виде блоков, которые затем прожаривают на тысяче двухстах градусов и мастачат листы всех размеров, притом исключительно под заказ.
У Карла осталось еще много вопросов, но в трубке раздался чей-то голос:
– Лео, кофе готов!
Мужчина поблагодарил человека, предоставившего ему кофе. Да уж, ритм повседневной жизни этого пенсионера не давал ему расслабиться ни на секунду.
Глава 27
Четверг, 26 мая 2016 года
Мишель сидела на краю дивана, закрыв лицо руками. Все было настолько ужасно, что она прорыдала большую часть минувшей ночи. Едва они переступили порог квартиры, она изо всех сил попыталась убедить подруг в том, насколько серьезна ситуация, в которую они попали. Они совершили вооруженное ограбление, а потом еще и убили девушку!
И обо всем этом уже вовсю сообщали по радио.
Но подруги только смеялись над ней, распивая бутылку теплого шампанского. А еще они сказали, что ей следует отнести Патрику две тысячи крон, которые, по его мнению, она ему должна, и развесить уши, сделав вид, будто она с луны свалилась, когда он примется рассказывать ей, что стряслось на дискотеке. Тогда ее уж точно никто ни в чем не заподозрит.
А что касается Бирны, лучше вообще не забивать себе этим голову. Она ведь сама напросилась.
Однако Мишель не успокоилась, и причиной этому были не только события, произошедшие накануне. Всего шесть дней тому назад ее едва не задавили насмерть, и едва ли не чудом можно считать то, что она, несмотря на боль и ушибы, была способна нормально функционировать. Но разве две подружки учитывали ее состояние? Конечно, нет. Они прожили вместе уже три дня, и что же? Мишель только и занималась тем, что убирала за ними. Разве это нормально, что уборкой занималась именно она, которая совсем недавно вернулась из больницы и время от времени еще страдала от головной боли? Ей это казалось неправильным.
По всей квартире валялась одежда, накапливавшаяся повсюду с огромной скоростью. Никто не закрывал косметику. Зеркало почти сразу заляпали зубной пастой, в раковине скопились волосы, на кафельных стенах неряшливо расплывались телефонные номера «сладких папочек» ее сожительниц. Никто и не думал чистить за собой унитаз. Они незанимались приготовлением пищи, готовила на всех Мишель. Мытьем посуды и уборкой со стола тоже приходилось заниматься ей одной. В действительности подружки оказались совсем не такими, какими она себе их представляла. Безупречные фифы, с которыми Мишель познакомилась в центре социальной поддержки, дома вели себя как настоящие свиньи.
Два дня назад Дениса и вовсе заявилась домой поздно ночью с одним из своих «сладких папочек», несмотря на то, что они сразу договорились так не делать. И Мишель лежала и слушала все, что происходит за стенкой в спальне Денисы. От этого голова у нее разболелась сильнее, чем обычно. Это было нестерпимо.
А теперь еще и то, что произошло накануне!.. Вопреки уверениям подруг, все закончилось очень, очень плохо. Но что было еще хуже – казалось, их это ничуть не беспокоит. Пистолет они просто-напросто бросили назад в ящик с соломой, стоявший на балконе. Но разве они не понимают, что если Бирна умрет, этот самый пистолет превратится в орудие убийства? И если Ясмин сумела отыскать «сокровище» в этом ящике, то и полиция наверняка сможет… Ситуация становилась невыносимой.
Мишель посмотрела на экран телевизора и задрожала, представляя себе последствия случившегося. Две потаскушки валялись по своим спальням и вовсю храпели, несмотря на то, что давно пробило десять, а в новостях только и говорили что об ограблении дискотеки и о подстреленной неподалеку женщине. Странно, но о том, жива она или нет, никто не упоминал. Разве это не стандартная практика?
Повсюду были раскиданы купюры, так как в пьяном порыве Ясмин и Дениса подбрасывали банкноты в воздух и подставляли под них руки, как под капли дождя. Деньги – это, конечно, прекрасно, но только как она объяснит Патрику, что у нее вдруг появилась возможность отдать ему долг? Ведь под конец месяца у Мишель не оставалось в кармане ни гроша. А разве он не достаточно хорошо ее знает, чтобы понять, что тут что-то не так? Он знает ее прекрасно!
Мишель переключалась мыслями на Патрика, вспомнила их совместное житье-бытье – и снова не смогла удержаться от слез. Зачем только она ушла от него? И почему не согласилась на работу в прачечной, раз он так настаивал?
На экране перед зданием дискотеки «Виктория» с микрофоном в руке стоял корреспондент в серой парке. Он что-то говорил, угол обзора постоянно менялся.
Мишель прибавила звук.
– Две женщины, скрывающие лица под платками, унесли с собой больше ста шестидесяти пяти тысяч крон. Их удалось опознать по записям нескольких видеокамер. Несмотря на то что, судя по всему, они знали примерное расположение камер и старались спрятать лица, получены некоторые сведения относительно возраста и роста злоумышленниц. Ориентируясь на походку и стиль одежды, полицейские эксперты предположили, что речь идет о двух этнических датчанках атлетического телосложения. Рост одной из них оценивается порядка ста семидесяти сантиметров, вторая чуть выше. По словам охранника и менеджера, подвергшегося нападению, у обеих женщин голубые глаза.
Мишель, затаив дыхание, смотрела на отрывки видеозаписи, где Ясмин и Дениса представали с разных ракурсов – сверху, сбоку и сзади. Слава богу, что, как сообщил корреспондент, их физиономии нигде не засветились. А похожую одежду мог носить кто угодно. Два этих фактора служили Мишель небольшим утешением.
– Свидетельства охранника, возможно, позволят более детально восстановить внешность преступниц, поскольку он единственный видел женщин без платков. – Журналист повернулся лицом к другой камере. – По предварительным оценкам, они скрылись по Сюдхавнсгэде. В данный момент полицейские опрашивают таксистов и просматривают записи с камер видеонаблюдения, установленных в соседних районах и на близлежащих станциях городской электрички.
Тут он снова отвернулся к первой камере.
– Связь ограбления с трагическим выстрелом в соседнем со зданием дискотеки переулке еще не установлена, однако, по словам менеджера заведения, которого повязали преступницы, они угрожали ему пистолетом типа «Парабеллум», также известным под названием «Люгер», – это знаковый во времена Второй мировой войны пистолет калибра девять миллиметров, что вполне соотносится с типом оружия, из которого был произведен выстрел в пострадавшую женщину.
Затем был продемонстрирован снимок данного типа оружия, и Мишель сразу узнала его. Точно такой же пистолет лежал сейчас в ящике на балконе.
– Молодая женщина, ставшая жертвой выстрела, прежде уже попадала в поле зрения полицейских. Речь идет о двадцатидвухлетней Бирне Сигурдардоттир, которая не раз задерживалась за насильственные действия и уличные беспорядки, в связи с чем полиция не исключает, что она вполне могла являться сообщницей преступления, а возможно, сама спланировала ограбление. В данный момент происходит допрос двух женщин, являющихся участницами банды под руководством Бирны Сигурдардоттир и совершивших совместно с ней несколько нападений на других женщин, в основном в юго-западных районах Копенгагена, где и произошло данное ограбление.
Мишель покачала головой. Их разыскивало огромное количество народу. Что сказали бы мать с отчимом, узнав о том, что и она причастна к этому криминалу? Мишель похолодела от одной мысли об этом. И как посмотрели бы на нее все знакомые, если б узнали, что она в каком-то смысле является сообщницей этих злодеек?
– Состояние Бирны Сигурдардоттир оценивается врачами Королевской больницы как крайне тяжелое, а потому допрос ее в качестве свидетельницы пока не представляется возможным. Если же оправдаются худшие прогнозы, допросить ее так никогда и не удастся.
Мишель уставилась перед собой. Если Бирна умрет, значит, они совершили убийство. А если не умрет, то непременно все о них расскажет. По крайней мере, о Ясмин так уж точно – а потом полицейские сами все вычислят. Ибо, если полиция разыщет Ясмин и прижмет ее к стенке, совсем не факт, что та не расколется.
Да что бы ни произошло дальше, ситуация была хуже некуда.
Мишель взглянула на часы. Похоже, корреспондент уже завершал свой репортаж, так как время близилось к одиннадцати и необходимо было уступить место рекламе.
– Исходя из превосходного знания преступницами самого здания, полиция склонна видеть в произошедшем инсайдерский след. Вследствие этого большая часть сотрудников дискотеки также подвергнется допросам. Мы будем держать вас в курсе происходящего.
Мишель откинулась на спинку дивана. Вот ведь черт! А что, если они заметут и Патрика?
Она сжала губы. Надо ей убираться отсюда поскорее. Обратно к Патрику… да хоть куда-нибудь.
Собирая вещи, Мишель задумалась над тем, сколько денег ей можно прихватить с собой; они еще не успели обсудить это. Вполне возможно, две закадычные «подружки» не захотят давать ей вообще ничего.
В конце концов она решила взять двадцать тысяч, лежавшие аккуратной стопочкой на журнальном столике. По сравнению со ста шестьюдесятью пятью тысячами это было совсем немного, и если ей удастся хорошенько спрятать деньги и поделиться с Патриком самой малостью, ничего страшного случиться не должно.
Мишель постучалась в спальню Денисы и вошла, хотя не услышала за дверью никаких признаков жизни.
Хозяйка валялась на кровати в бессознательном состоянии, полностью одетая, с открытым ртом; макияж размазался по подушке и простыне. Она выглядела как самая настоящая шлюха. Вторая подушка была зажата у нее между ног, денежные купюры раскиданы по всей постели и в изобилии усыпали пол. Мишель очень разозлило это обстоятельство.
– Дениса, я пойду, – сказала она. – И больше не приду, ладно?
– М’кей, – промычала в ответ Дениса. Она даже не пожелала открыть глаза.
Оказавшись на улице, Мишель старалась сконцентрироваться на положительных моментах той дерьмовой ситуации, в которую она влипла.
Первое и самое существенное: Патрик сможет подтвердить, что она не участвовала в ограблении. К тому же никто не знал о том, что она и две эти девушки действовали сообща. Второй позитивный момент: Дениса позаботилась о том, чтобы их поездку на такси не удалось проследить до дома. Первую машину они взяли от Сюдхавнен до Ратушной площади, затем прошли пшком до Парка Эрстеда, после чего оставили платки и куртки какой-то нищенке, дремавшей на скамейке. Оттуда добрались на автобусе до станции Эстерпорт, а потом в другой фирме заказали такси до Стенлёсе.
Во время этой поездки Ясмин и Дениса вели себя как ни в чем не бывало и обсуждали замечательную еду, которую им довелось попробовать в одном из попавшихся по дороге ресторанов. В конце концов таксист высадил девушек на противоположной стороне платформы Стенлёсе, откуда они пешком добрались до дома. Ну и замечательно.
Последний, но не менее важный момент заключался в том, что едва ли кому-то в голову придет заподозрить в грабеже девушку, которую на днях сбила машина.
А с другой стороны, были еще Ясмин и Дениса… А ну как Бирна очнется или полиция каким-то образом выйдет на их след, – станут ли они молчать или все-таки расколются? И если произойдет второе, увлекут ли они за собой в падение и ее, вопреки данным обещаниям?
У Мишель засосало под ложечкой. Она почти дошла до станции. Стоит ли ей вернуться обратно и прояснить ситуацию? Мишель остановилась и принялась оценивать плюсы и минусы такого поступка. Ведь они сами сказали, чтобы она отправлялась к Патрику и уладила с ним денежный вопрос, – значит, наверное, так и стоило поступить? А что, если полиция и впрямь забрала его на допрос? Получается, его могло не оказаться дома… Надо бы поскорее выяснить это.
Мишель вытащила из сумочки мобильный телефон. Если Патрик снимет трубку, всё в порядке. Она предупредит его о своем приходе и скажет, что сейчас принесет оставшуюся часть денег. Тогда он не будет застигнут врасплох. Мишель улыбнулась. Быть может, он даже обрадуется. Да-да, возможно, он ждет не дождется, когда она придет, и сейчас примется уговаривать остаться… Кажется, вчера между ними мелькнула какая-то искра, обнадежившая ее. Да, она была почти уверена в этом.
Вдруг у нее за спиной что-то грохнуло, от чего Мишель обернулась и обнаружила черный автомобиль, который, разгоняясь, несся прямо на нее.
Последнее, что ей удалось заметить, было мелькнувшее на долю секунды лицо водителя, прекрасно знакомое ей, но совершенно неуместное в данных обстоятельствах.
Глава 28
Четверг, 26 мая 2016 года
Роза сидела, уставившись в стену.
Взгляд ее был прикован к бледно-желтой поверхности, тело не двигалось. В такие моменты вокруг нее словно образовывался некий вакуум, полностью вытягивавший из нее сознание. Она находилась в промежуточном состоянии между сном и явью. Дыхание становилось незаметным, органы чувств отключались. Роза превращалась в живого мертвеца.
Однако стоило только какому-нибудь самому незначительному звуку донестись из коридора, эффект домино мигом поражал ее мысли, напрочь лишая сил. Хлопанье двери, нытье другого пациента, крик – большего ей и не требовалось, она тут же начинала хватать воздух ртом и реветь.
Ей прописали препарат, который способствовал выходу из зацикленного состояния. А также лекарство, вызывающее замедление реакций, и еще одно, погружавшее ее в глубокий сон, лишенный сновидений. И все же при малейшей провокации у нее неизменно возникала острая реакция на внешние раздражители.
Прежде чем попасть в больницу, Роза неделями страдала от ночной бессонницы. Часы недосыпа скопились в каком-то ужасающем количестве, и она старалась компенсировать недостаток сна тем, что изнуряла себя всяческой активностью.
Роза прекрасно понимала, почему так получилось. Стоило ей на мгновение утратить бдительность, ее тут же неминуемо поглощал водоворот образов, рисующих ее внутреннему взору мгновение смерти отца – его искаженный ревущий рот и часто моргающие глаза, выражающие недоумение. В такие моменты она принималась орать, задрав голову к потолку, прося оставить ее в покое, и намеренно расцарапывала себе кожу, чтобы боль хотя бы на краткий миг заглушила яркость образов, вечно присутствующих в ее мыслях.
– Тебе тут не место, – начинала бормотать Роза через некоторое время. А когда спустя много часов голос переставал подчиняться ей, она начинала повторять эту фразу в уме и раз за разом писать ее на первой попавшейся поверхности.
Толком не спав и не ев в течение четырех суток, она сама попросилась в больницу.
Чаще всего Роза понимала, где находится, зато с представлениями о времени у нее имелись большие затруднения. Ей сказали, что она находится в больнице почти девять дней. Но с таким же успехом это могли бы быть и пять недель. А врачи, хорошо знакомые ей по предыдущему курсу лечения, по-прежнему уверяли ее, что восприятие времени совершенно не имеет значения. До тех пор пока она ощущает улучшение самочувствия, каким бы ничтожным ни казался прогресс, беспокоиться не о чем.
Но Роза знала, что они лгут. Что на этот раз они будут игнорировать целостность ее личности, но зато форсируют и интенсифицируют процесс лечения, в результате чего обретут над ней тотальный контроль.
Роза наблюдала на лицах персонала выражение отчуждения в те моменты, когда она не могла подавить рыдания. Медсестрам было особенно сложно сохранить нейтральный вид. Они не выражали ни жалости, ни сочувствия, как в предыдущий раз, – скорее раздражение, свойственное профессионалам, когда ситуация развивалась вопреки плану.
Во время бесед врачи то и дело высказывались за полную добровольность, подчеркивая, что Роза может рассказывать только то, что пожелает, о своем одиночестве и издевательствах, о том, что она чувствует в связи с предательством матери, о потраченном впустую детстве.
В самый сокровенный тайник темного подземелья ее личности они, естественно, так и не будут допущены. Ибо весь этот мрак принадлежит исключительно ей, и больше никому. А ведь именно там запрятана истина о смерти отца. Но нечего им будить стыд и отчаяние, вызванные сознанием своего участия в развернувшейся тогда трагедии.
Нет-нет, Роза держала дистанцию, а это она умела. Но если им удастся подобрать лечение, которое прогонит терзающую ее ненависть к самой себе, чувство вины и печаль, она будет только рада.
Роза плакала, пока ее вели в общую комнату отдыха. Она рассчитывала, что ее отведут обратно в палату, чтобы она не смущала других пациентов, но в конце концов очутилась в кабинете главврача.
Помимо самого главного врача там находился его заместитель, до которого ей вообще не было никакого дела, медсестра отделения и один из молодых врачей, ответственный за лечение. Все они выглядели очень серьезными, и Роза сразу поняла, что настал тот день, когда они вновь предложат ей лечение электрошоком.
Реальность заключалась в том, что никому в мире Роза не могла позволить копаться в собственной голове. Все, что она пережила в жизни, невозможно взять и отбросить. То, что осталось от жизнелюбия и творческого начала, нельзя уничтожить. И если они не могут подобрать лекарство, которое поспособствует ее успокоению, то она не хочет здесь больше находиться. Она преступила закон и совершила поступок, которым ни при каких обстоятельствах нельзя бравировать. Никто не сможет устранить свершившийся факт.
Просто ей надо научиться жить с этим. Вот и всё.
Главный врач обратил на нее полный спокойствия взгляд, точь-в-точь такой, какому его обучили.
Манипуляция имеет множество обличий, но, даже прикладывая максимум усилий, нереально обвести вокруг пальца следователя, который ежедневно имеет дело с неиссякаемым потоком лжи и зла.
– Роза, – произнес он бархатным голосом, – я попросил вас прийти сюда, так как у нас появились кое-какие сведения, которые во многом повлияют на наше отношение к вашей ситуации, а также на способы ее исправления.
Он протянул ей пачку салфеток, но Роза их не взяла. Она нахмурилась, вытерла слезы рукой, отвернулась и вперилась взглядом в стену, стараясь привести в норму свой пульс. Этого она никак не ожидала. Он упомянул какие-то сведения? Но она не собирается говорить ни о чем, кроме того, что сама рассказала им, и точка.
Роза привстала, решив, что пора возвращаться в палату и дальше упорно буравить стену взглядом. А как-нибудь потом она поразмыслит над тем, что делать дальше.
– Роза, сядьте-ка на место и послушайте. Я понимаю, что это может вселить в вас ужас, но люди, находящиеся вокруг, желают вам лишь добра. Ну, вы ведь сами понимаете это? Дело в том, что ваши сестры предоставили сведения о кое-каких сделанных вами записях, которые затем были проанализированы вашими коллегами из Управления полиции. На основе этих «мантр», которые постоянно менялись, были воссозданы схематичные очертания вашей биографии, начиная с десятилетнего возраста.
Роза села и застыла, как ледяное изваяние. Взгляд ее был расфокусирован. Слезные каналы высохли. Челюсти стиснулись до боли.
Она медленно повернулась к главному врачу и, каким бы дружелюбным и благосклонным он ни казался, запросто смогла его раскусить. Только что он крупно подставил ее, дерьмо собачье. Предпочел заранее не сообщать ей о развитии событий и решил не рассказывать о получении сведений, на озвучивание которых должен был спросить ее разрешения. Ее мучили в течение многих дней, и вот теперь этот ублюдок подвел ее к пыточной камере…
– Сейчас я выложу перед вами записку, в которой перечислены все фразы, которые вы упорно записывали в блокноты, Роза. Посмотрите на них и скажите мне, что вы чувствуете.
Роза не слушала. Она думала о том, что в свое время следовало сжечь эти тетради, а затем лишить себя жизни, не дожидаясь наступления полного умопомешательства. Ибо сейчас оно было так близко, как никогда прежде, – на это многое указывало.
Рядом с ней стоял шкаф со стеклянными дверцами. Что за дерьмо хранил там врач, черт его знает, но Роза не осмеливалась посмотреть на отражающую поверхность. Два дня назад она повернулась лицом к дверце этого шкафа и увидела собственное отражение, и оно ужаснуло ее, настолько нереальным показалось. Неужели это действительно она сидит тут и думает все эти мысли, из потока которых только что выделилось осознание того, что в стеклянной дверце отражается ее лицо? Ее ли глаза воспринимают зрительный образ, который обрабатывается мозгом, в свою очередь тоже принадлежащим ей? Роза едва не сходила с ума от навалившихся на нее невероятных вопросов. Невозможность осмыслить собственное существование вызывала у нее головокружение, словно она находилась под влиянием каких-то сильнодействующих веществ.
– Эй, Роза, вы здесь? – Главврач принялся жестикулировать, чтобы привлечь ее внимание, и она повернулась к нему лицом. Казалось, его лоб почти что коснулся ее лба, а пространство сузилось гораздо сильнее, чем случалось прежде.
«Это потому, что нас тут слишком много, – подумала она про себя. – Комната осталась прежнего размера. Да, точно».
– Роза, только послушайте. Посредством фраз, написанных вами, нам удалось выяснить, что вы пытались защищаться от психологического давления отца с помощью внутренних диалогов с ним. Мы более или менее понимаем, когда и почему иногда происходила смена одной фразы на другую, но не знаем, что именно влияло на ваше внутреннее состояние в тот или иной момент. Предполагаю, что вы искали способы выбраться из того мрака, в котором пребывали. И вот именно тут нам необходимо прояснить ситуацию, дабы вы смогли раз и навсегда избавиться от навязчивых мыслей. Вы согласны сделать одно упражнение, Роза?
Он сказал «упражнение». Словно речь идет о какой-то зарядке…
Руки Розы расслабленно лежали на коленях; взгляд ее скользнул по записке и обратился в потолок. Она явственно ощущала, как четверо присутствующих пристально смотрят на нее с надеждой. Возможно, они рассчитывали, что эта проклятая записка сломит ее. Быть может, надеялись, что эти буковки и систематизированные фразы вытянут у нее из головы мысли и ответы на все их вопросы мигом будут предоставлены на блюдечке с голубой каемочкой. Как будто этот их маневр мог заставить ее выболтать то сокровенное, что не смогли они выведать у нее ни лекарствами, ни сентиментальными беседами, ни увещеваниями, ни даже угрозами и мольбами. Словно записка эта была сродни сыворотке правды, этаким скополамином в бумажном виде.
Роза обратила мутный взгляд на главного врача.
– Вы меня любите? – задала она ему четкий вопрос.
Признаки очевидного смущения выказал отнюдь не только сам главврач.
– Вы любите меня, Свен Тистед? Вы можете ответить утвердительно?
Врач пытался подыскать слова. Затем принялся лепетать что-то о том, что, естественно, он любит всех, кто доверяет ему свои самые глубинные мысли, всех, кто нуждается в помощи, всех, кто…
– Ох, заткните себе в задницу свой проклятый медицинский язык! Довольно! – Роза обратилась к остальным: – А вы что скажете? У вас найдется ответ получше?
Первой нашлась медсестра, выступившая чуть ли не в качестве оракула.
– Нет, Роза, и вы не должны ожидать от нас этого. Слово «любовь» слишком всеобъемлющее, но и слишком интимное, понимаете?
Роза кивнула, встала, подошла к женщине и обняла ее. Та, естественно, неверно трактовала этот порыв и в знак утешения похлопала Розу по плечу. Но она стремилась вовсе не к этому. Она обняла медсестру с целью четко обозначить контраст в отношении к медперсоналу, потому что после этого повернулась к трем врачам и прошипела им прямо в лица, так что их обдало фонтаном слюны:
– Предатели, вот вы кто!!! И НИЧТО в мире не заставит меня вернуться туда, где жирующие, лоснящиеся от самодовольства знахари-зазнайки, которые не испытывают по отношению ко мне никаких чувств, вынашивают коварные мысли, гораздо более опасные для меня, чем мои собственные.
Главный врач всем своим видом пытался выразить снисхождение, однако позерство с него как рукой сдуло, когда Роза решительно подошла к нему вплотную и отвесила хорошую пощечину, от которой два других врача вжались в стулья.
Когда она, выйдя из кабинета, проходила мимо стола секретарши, та едва успела оповестить пациентку о том, что звонит некий Ассад и просит Розу подойти к телефону.
Та резко обернулась к секретарше и крикнула:
– Ага, вот чего он захотел! Передайте ему, чтобы он проваливал к чертям собачьим! И пускай они оставят меня наконец в покое!
Было адски больно, но те, кто предал ее и изрядно покопался в ее жизни, больше не являлись частью ее мира.
Спустя полчаса Роза направлялась к стоянке такси перед районной больницей Глострупа. Этот путь давался ей с трудом; она и сама понимала, что из-за медицинского препарата, еще не выведенного из организма, воспринимала окружающее словно в замедленной съемке, да и на точность глазомера рассчитывать не приходилось. Роза чувствовала, что, если ее стошнит, она упадет и больше не встанет, а потому она сжала себе горло свободной рукой, и, как ни странно, это, кажется, помогало.
И все же ей было очень плохо. Стоило признать, что она, вероятно, теперь никогда не сможет нормально функционировать, так что, мягко говоря, дело было дрянь. Так почему бы не покончить со всем разом? За последние несколько лет у нее накопилось столько таблеток, что вполне можно было бы лишить себя жизни с их помощью. Понадобятся лишь стакан воды да несколько глотательных движений, и все неприятные мысли исчезнут вместе с ней.
Роза оставила водителю пятьсот крон на чай и поспешила поскорее покинуть машину парня, не поверившего своему счастью. Поднимаясь к себе в квартиру, почему-то подумала о бедном калеке-попрошайке с чудовищно деформированной ногой, которого она видела на Соборной площади в Барселоне. Раз уж ей все равно суждено, как говорится, оставить этот мир, так пускай все ее нерастраченные ресурсы пойдут на благо таким вот несчастным. Не то чтобы она могла предоставить в их распоряжение очень многое, но вполне могла перерезать себе вены вместо того, чтобы разрушать организм снотворными медикаментами. Она положит рядом с собой письмо, в котором завещает свое тело на донорские органы, и позвонит в «Скорую», истекая кровью. За какое время до окончательной потери сознания ей надо позвонить, чтобы прибывшие на место врачи все-таки не успели ее спасти? Вот вопрос.
Роза заперлась в квартире, возбужденная открывшейся возможностью и связанными с ней обязательствами, и взгляд ее упал на фразу, написанную на стене ее собственным почерком: «ТЕБЕ ТУТ НЕ МЕСТО!» Тебе тут не место. Эти слова словно ударили ее молотом по голове. Кто с кем разговаривал? Она проклинала отца или он проклинал ее?
Роза бросила дорожную сумку на пол и схватилась за горло. Какое-то давление изнутри выталкивало язык, притискивая его к нёбу, гортань сжималась. Приступ удушья был настолько ярко выраженным, что сердце стучало, как отбойный молоток, из последних сил стараясь обеспечить кислородом организм. Выпучив глаза, Роза огляделась и поняла, какой удар в спину ей нанесли. Кто-то надел на подсвечники новые манжеты, постелил чистые скатерти на столы, сложил тетради с ее заметками о расследованиях отдела «Q» в аккуратную стопку на комоде под зеркалом. Стулья были прилежно расставлены. Липкие жирные пятна отчищены со стереосистемы, со стен, с ковров.
Роза сжала кулаки и прерывисто задышала. Никто не имеет права вторгаться в чужой дом и распоряжаться, что там приемлемо, а что нет, как не имеет права и диктовать хозяину, каким образом он должен себя вести. Ее грязное белье, немытая посуда, мусор и бумажки, раскиданные по полу, как и излитое ею бессилие, – все это принадлежало ей, и только ей, и никого не должно было волновать.
И как же, скажите на милость, она теперь будет функционировать в этом стерильном и опороченном доме?
Роза отшатнулась от этого безобразия и бросилась на лестничную клетку, где перегнулась через перила и дала волю слезам.
Когда ноги начали подкашиваться, она добралась до двери соседней квартиры. За годы, прожитые ею в этом доме, у нее установилась некая связь с соседкой-старушкой; не то чтобы дружба в полном смысле слова, а скорее привязанность, свойственная отношениям между матерью и дочкой, которая, в отличие от ее отношений с родной матерью, подразумевала некоторую степень доверительности и задушевности. Они уже давным-давно не общались, но в своем нынешнем состоянии Роза просто-напросто не могла не подойти к двери соседней квартиры и не нажать кнопку звонка.
Потеряв счет времени, она так и стояла перед запертой дверью до тех пор, пока по лестнице не поднялась другая соседка, которая направилась прямиком к Розе.
– Ты хочешь навестить фру Циммерманн?
Она кивнула.
Читать бесплатно другие книги:
