Селфи Адлер-Ольсен Юсси

Глава 29

Четверг, 26 мая 2016 года

Карл застал чрезвычайно опечаленного Ассада на полу в тесной каморке за сворачиванием молитвенного коврика.

– Ты какой-то грустный, Ассад… Что приключилось?

– Никакого приключения, Карл. Почему ты спрашиваешь о каком-то приключении? – Он замотал головой. – Я позвонил в отделение, где лежит Роза, чтобы поинтересоваться, как у нее дела, и услышал, как она выходит из себя и кричит, чтобы я проваливал к чертям собачьим. И еще – что мы должны оставить ее в покое.

– Как же ты это услышал?

– Секретарша сняла трубку, а на заднем плане был голос Розы. Я просто хотел узнать, когда можно ее навестить. Видимо, она проходила мимо телефона, когда я позвонил.

Карл похлопал своего верного оруженосца по плечу. Тот явно не заслужил таких грубостей в свой адрес.

– Но нам придется уважать ее мнение, Ассад. Если Розе хуже от нашего с ней общения, вряд ли мы окажем ей услугу, если примемся настаивать.

Сириец повесил голову. Ему было паршиво, он очень переживал за Розу, тут сомнений и быть не могло. Так что Карлу предстояло вывести его из тревожного состояния. Толку от волнений Ассада все равно не было никакого.

– Ассад уже рассказал тебе, что она ему крикнула?

Вытянутое лицо Гордона чуть сморщилось. Значит, рассказал.

– А ведь это я виноват в том, что она так реагирует, – тихо признался он. – Не надо было мне копаться в ее блокнотах.

– Скоро она снова будет в полном порядке, Гордон. Мы ведь все это уже проходили с Розой раньше.

– Сомневаюсь…

Вообще-то Карл тоже сомневался, но вслух он сказал следующее:

– Успокойся, Гордон, ты сделал то, что должен был. А вот я – нет. Мне нужно было посоветоваться с Розой, прежде чем ехать к ней в квартиру и передавать ее записи психиатрам. Это было непрофессионально с моей стороны.

– Если б вы сначала посоветовались с ней, она бы не позволила этого сделать.

Карл ткнул в Гордона пальцем.

– Вот именно. А ты вовсе не такой глупый, каким кажешься… Это дорогого стоит.

Гордон разглаживал свою записку тонкими длинными пальцами, которые запросто обхватили бы баскетбольный мяч. Жирок, наросший на нем за последние пару лет, рассосался с молниеносной скоростью после того, как Розу госпитализировали. Теперь розовые мешки под глазами приобрели сине-черный оттенок, а тонкая кожа в местах скопления веснушек стала белой, как взбитые сливки. Никто не взялся бы утверждать, что это выглядело эстетично.

– Как мы уже знаем, – сдержанно сказал он, – супруг Ригмор Циммерманн владел обувным магазином в Рёдовре и обладал исключительным правом на продажу в Дании одного дорогого бренда. Умерев в две тысячи четвертом году, он оставил после себя огромную сумму денег. Ригмор Циммерманн продала магазин, агентство, дом, машины и так далее и переехала в квартиру. С тех пор она несколько раз переезжала – и, как это ни забавно, в государственном регистре народонаселения она прописана по адресу, по которому проживает ее дочь. Видимо, однажды забыли внести изменения…

Карл взглянул на Гордона.

– А почему ты выясняешь что-то про Ригмор Циммерманн? Разве тебе не было поручено разыскать подругу Розы, Каролину? А ты вроде как занимаешься заданием Ассада…

– Карл, у нас тут все переплетается. Нам приходится так работать, поскольку Розы с нами нет. Ассад изучает биографию Фрицля Циммерманна, а эту самую Каролину нам найдут сотрудники, работающие с регистром народонаселения. Мы получим ответ до конца дня.

– Почему Ассад вдруг занялся этим чуваком? Да он вообще никакого отношения к делу не имеет!

– Ну, вот как раз это Ассад и собирается выяснить. Ему показалось странным, что старик умер на следующий день после того, как тело Стефани Гундерсен обнаружили в Эстре Анлэг.

– Что?!

– Смотрите сами, Карл. Ассад отреагировал точно так же, когда узнал об этом. Поглядите. – В ход снова были пущены длинные пальцы. – Стефани Гундерсен обнаружена мертвой седьмого июня две тысячи четвертого года, а Фрицль Циммерманн утонул восьмого июня того же года.

– Утонул?

– Да, в озере Дамхуссёэн. С головой ушел под воду, прямо в своем инвалидном кресле. Ему было восемьдесят шесть лет. После тромба, оторвавшегося за полгода до этого, он был прикован к инвалидной коляске. Насколько известно, Циммерманн сохранял ясность мысли, однако не имел достаточно сил, чтобы самостоятельно управлять коляской.

– А как же он добрался до озера?

– Жена каждый вечер вывозила его на прогулку, но в какой-то момент вернулась домой за свитером. А когда пришла обратно, коляска уже лежала на мели колесами кверху, а тело ее мужа – на пару метров дальше.

– Каким макаром возможно утонуть в такой мелком озере, как Дамхуссёэн, да еще и в такое время года, когда в парке полным-полно людей?

– В полицейском рапорте ничего об этом не говорится. Но раз она пошла за свитером, вероятно, в тот вечер было достаточно прохладно. Возможно, слишком холодно для подобных прогулок.

– Выясни точно.

– Уф, ладно… Но вообще-то я уже выяснил. Лето две тысячи четвертого года было чрезвычайно холодным и дождливым. Первого по-настоящему летнего дня пришлось ждать чуть ли не до начала августа. Вот такой вот печальный рекорд.

Карл пытался вспомнить то лето. Это было за год до того, как ушла Вигга. Они собирались провести отпуск в кемпинге в Умбрии, но поездку пришлось отменить из-за нового расследования, и вместо умбрийского кемпинга, к великому недовольству Вигги, он снял дачу неподалеку от Кёйе. Ну да, Мёрк прекрасно помнил это лето, и, надо признаться, ничего романтичного в нем не было. В противном случае он, возможно, не отпустил бы жену так легко.

– Карл, вы слушаете меня? – эхом отозвался голос коллеги.

Вице-комиссар поднял взгляд на бледную физиономию Гордона.

– Супруга сказала, что поставила коляску у бордюра, как поступала прежде не раз. Она не исключила того, что мужчина по той или иной причине сам отпустил тормоз, так что полиция рассматривала в том числе и версию о самоубийстве. Ведь ему стукнуло восемьдесят шесть, и он уже не мог управлять собственным магазином. Думаю, в подобной ситуации будничная жизнь быстро надоедает.

Карл кивнул. Но какое, черт возьми, все это имеет отношение к делу? Судя по всему, они сбились с верного курса.

Слава богу, в следующий момент зазвонил телефон.

– Мёрк слушает. – Карл бодро поднял трубку и жестом попросил Гордона выйти из кабинета.

– Вы полицейский?

– Хотелось бы верить… А с кем я разговариваю?

– А что, вы не станете со мной говорить, пока я не представлюсь?

Карл подался вперед. Голос был нечеткий и мрачный, как будто звонивший чем-то заслонил трубку.

– Это зависит от того, о чем вы собираетесь мне рассказать. – Карл подвинул к себе блокнот. – Слушаю вас!

– Я узнал, что вы беседовали с Лео Андресеном о несчастном случае, произошедшем на заводе с Арне Кнудсеном, и хотел бы просто сказать, что расследовать тут совершенно нечего. Несмотря на то что все мы терпеть не могли этого ублюдка и каждый злорадствовал про себя, когда его раздавило в лепешку, все-таки это был самый настоящий несчастный случай.

– Но разве я давал повод считать, что мы в этом сомневаемся? – спросил Карл, оживившись. – Понимаете, мы расследуем это дело с целью оказать помощь одной нашей коллеге, которая, очевидно, пребывает под сильным влиянием от этого эпизода.

– Вы ведь говорите о Розе Кнудсен, не так ли?

– Я не могу ответить на этот вопрос до тех пор, пока не узнаю, кто вы и зачем вы позвонили.

– Роза была замечательной, милой девушкой. На самом деле. Всеобщая наша любимица Роза… Вот только отец ее ненавидел, этот тупой ублюдок.

– Пока еще не установлено, что…

– Естественно, произошедшее стало для нее настоящим шоком. Ведь все случилось прямо у нее на глазах. Самые подробные на свете расследования ничем тут не помогут, вы ведь и сами понимаете. Только это я и хотел до вас донести.

И мужчина положил трубку.

Проклятье. Кажется, этот человек пытался убедить его в том, что трагедия явилась следствием несчастного случая. Но зачем ему это понадобилось? Опыт подсказывал Карлу, что, вопреки словам незнакомца, тут все не так просто. Быть может, мужчина пытался кого-то покрыть? Боялся, что Розу в чем-то заподозрят? Или же он сам оказался замешан в развернувшихся на заводе событиях больше, чем ему хотелось бы?

Что за дьявол! Вот сейчас Мёрку очень пригодилась бы помощь Розы. Никто лучше ее не разбирался в многочисленных связях внутренней телефонной сети.

Пришлось звонить в секретариат Лизе.

– Прекрасно понимаю, что это компетенция Розы, но не могла бы ты проверить, кто мне только что звонил?

Судя по всему, Лиза не сидела без дела, однако уже через три минуты выдала результат.

– Карл, абонента зовут так же, как одного из моих кумиров.

– Ага! Значит, звонил Карл Мёрк; ну и совпадение!

Лиза рассмеялась, от чего у Карла по всему телу пошли мурашки. Нет ничего более сексуального, чем смех женщины.

– Не-ет. Его зовут Бенни Андерссон, как одного из участников «Аббы». Сейчас он немного располнел, но во времена существования коллектива, господи, какой он был очаровательный! Надо было ему позвонить нам сразу после расставания с Анни-Фрид – я бы уже была тут как тут…

Лиза сообщила Карлу телефон и адрес звонившего. Мёрк тем временем пытался избавиться от возникших ассоциаций.

– Ассад, мы выезжаем! – крикнул он в коридор.

– Карл, ты помнишь Нюрнбергский процесс?

Мёрк кивнул. Он сразу припомнил черно-белые снимки гнусных мерзавцев, развязавших Вторую мировую войну. Они сидели в ряд в бакелитовых наушниках и выслушивали предъявляемые им обвинения в отвратительных военных преступлениях. Геринг, Риббентроп, Розенберг, Франк, Штрайхер и все остальные, которых ожидала виселица. Каждое Рождество у тети Абелоны в Бровсте Карл сидел и, содрогаясь, рассматривал фотографии в журнале «Мир в историях и картинках», где тела казненных были представлены во всем их уродстве. Забавно, но, несмотря на неприятную тему, эти воспоминания ассоциировались в его сознании с уютными и отрадными моментами давно ушедшего детства.

– В послевоенное время повсюду в мире происходило множество процессов гораздо более мелкого масштаба, на которых осуждались военные преступления. Но ты ведь и сам это знаешь, да?

Карл взглянул на навигатор. Еще пара километров по прямой.

– Ну да, они происходили везде, где были совершены преступления. На Балканах, в Японии, Польше, Франции, ну и в Дании тоже… Но почему ты вдруг заговорил об этом, Ассад?

– Потому что Фрицль Циммерманн являлся одним из тех, кого поляки хотели приговорить к смертной казни.

Мёрк в изумлении поднял брови и бросил взгляд на Ассада.

– Муж Ригмор Циммерманн?

– Да!

– А что же он такого сделал?

– Они не смогли ничего доказать, так как он в числе прочих сумел хорошо замести следы после своих богомерзких действий. Просто-напросто не оставил в живых ни единого свидетеля.

– А что именно они не смогли доказать, Ассад?

– То, что Фрицль Циммерманн и штурмбаннфюрер Бернхард Краузе, который лично участвовал в казнях захваченных в плен союзных солдат во Франции, а позже и в Польше и Румынии, – это одно и то же лицо. Я прочитал, что существует множество достоверных доказательств его вины в виде фотографий и свидетельских показаний. – Тут Ассад спустил ноги с приборной панели и принялся рыться в папке, стоявшей на полу.

– Не понял… Свидетельские показания? Разве ты только что не сказал, что он замел следы, не оставив в живых никого, кто мог бы засвидетельствовать его участие в преступлениях?

– Сказал. Но главными свидетелями были два других офицера дивизии «Мертвая голова», и адвокат Фрицля Циммерманна убедил судей в том, что показания свидетелей являются ложными, так как эти два офицера хотели переложить свои собственные военные преступления на чужие плечи, и обвинение отклонили. В сорок шестом году эти два офицера были повешены.

– А что за фотографии свидетельствуют против Фрицля Циммерманна?

– Я видел парочку из них, но не советовал бы тебе с ними знакомиться, Карл. Это свидетельства действительно жестоких расправ. Однако адвокату удалось доказать, что многие из этих снимков отретушированы, да и запечатлен на них совершенно другой человек. И в итоге его отпустили.

– То есть вот так просто взяли и отпустили?

– Да. А позже обнаружилось свидетельство о смерти, в котором было зафиксировано, что штурмбаннфюрер Бернд Краузе умер от дифтерии двадцать седьмого февраля пятьдесят седьмого года в лагере для военнопленных в Свердловске.

– А Фрицль тем временем стал продавцом обуви?

– Ну да, он начал с небольшого магазинчика в Киле, а затем расширил дело до пары заведений в южной части Ютландии, прежде чем окончательно осесть в западном районе Копенгагена – Рёдовре.

– А откуда ты выкопал все это, Ассад? У тебя было совсем немного времени на поиски информации.

– Один мой знакомый имеет тесные контакты с австрийским Центром Симона Визенталя.

– Кажется, этот центр специализируется на сборе и хранении документации, связанной с преступлениями против евреев?

– Ну да, а многие жертвы Бернда Краузе были евреями. У них хранится вся история, и я могу сказать, что сотрудники центра ничуть не сомневаются в виновности Фрицля Циммерманна и его настоящей личности.

– Его продолжали разыскивать, пока он жил и работал в Дании?

– В документах это не зафиксировано напрямую, но мой знакомый утверждает, что «кто-то», – Ассад нарисовал в воздухе кавычки, – дважды вторгался на его виллу с целью поиска доказательств вины. Поскольку обе попытки вторжения оказались безрезультатными, этот «кто-то» отказался от своего замысла.

– Вторжение на виллу в Рёдовре?

– Израильтяне – чрезвычайно эффективный народ. Помнишь, когда они в Аргентине похитили Адольфа Эйхмана и привезли его обратно в Израиль?

Карл кивнул. Свернуть направо на светофоре.

– Ну, и каким образом мы можем воспользоваться этими сведениями, Ассад? – спросил он и переключил передачу.

– Среди фотографий, которые мне прислали, есть вот такая, Карл. Посмотри на нее, и тебе сразу все станет ясно.

Ассад протянул ему распечатку для подробного ознакомления. Это был необыкновенно четкий снимок. Одетый в черное офицер стоял в полный рост спиной к объективу. Он замахивался короткой толстой дубиной. Фотограф заснял его за секунду до того, как дубина опустится на шею стоявшей перед ним несчастной жертвы со связанными руками. На земле справа от преступника лежали три тела с размозженными головами. А слева от жертвы стояли еще двое оторопевших мужчин в ожидании своего смертного часа.

– Уф, ну и мерзость, – прошептал Мёрк, затем пару раз сглотнул и отпихнул от себя фотографию. Когда-то думали, что такое зло точно никогда не повторится, но во многих уголках современного мира и сейчас творилось нечто подобное. Каким образом получается так, что люди снова и снова дают право на существование этой скверне?

– И что ты думаешь насчет всего этого, Ассад?

– Что Стефани Гундерсен и Ригмор Циммерманн убиты абсолютно таким же образом. Что тут еще можно сказать? Случайность? Не думаю. – Ассад указал вперед. – Карл, зеленый.

Мёрк поднял глаза. Провинциальный датский городок вдруг показался ему краем света.

– Но ведь Стефани Гундерсен была убита в две тысячи четвертом году. На тот момент Фрицлю Циммерманну стукнуло восемьдесят шесть, немощный старик был прикован к инвалидной коляске, так что он никак не мог выступить в роли убийцы, – озвучил свои мысли вице-комиссар. – Не говоря уж о том, что он не мог прикончить собственную супругу, ибо она отдала Богу душу спустя десять лет после его смерти.

– Я говорю лишь о том, что тут явно прослеживается связь, вот и всё. Возможно, Маркус и прав.

Карл кивнул. Ассад установил невероятно ценную взаимосвязь за весьма сжатый срок. Причем, что немаловажно, изложил свои изыскания на абсолютно правильном датском языке. Удивительно, насколько красноречивым он вдруг стал.

Мёрк взглянул на Ассада, который устремил на показавшиеся вдали постройки задумчивый взгляд, полный жизненной мудрости.

«Эх, Ассад, Ассад, да что ж ты за птица такая, черт возьми?» – подумал он и свернул направо.

Номер, с которого был совершен анонимный звонок в отдел «Q», был приписан к дому в одном из наиболее скромных районов Копенгагена неподалеку от сталепрокатного завода. Беглого осмотра строения и окрестностей вполне хватило, чтобы вызвать у Карла определенное предубеждение. Ассад же отреагировал на увиденное следующим образом:

– Как ты думаешь, может, хозяин собирает металлолом?

Мёрк кивнул. К чему тут все эти вышедшие из строя газонокосилки, велосипеды, ржавые кузова автомобилей и других средств передвижения, которые возбуждают в определенном типе людей нежность и страсть к коллекционированию?

Человек, открывший дверь, как нельзя лучше вписывался в унылое нагромождение всякого хлама. Едва ли во всем свете можно было найти спортивный костюм, который больше нуждался в срочной стирке. Вряд ли на просторах вселенной отыскался бы человек с более грязными и неряшливыми лохмами. Сразу чувствовалось, что лучше держаться от этого типа подальше.

– Кто вы такие? – обратился к ним владелец металлического богатства, обдав их дыханием, которое способно было истребить все живое вокруг. Карл отступил на шаг назад, предоставив мужчине возможность захлопнуть дверь прямо у них перед носом.

– Я тот, кому вы звонили… – он посмотрел на наручные часы, – ровно пятьдесят две минуты назад.

– Я звонил? Ума не приложу, о чем речь.

– Вы – Бенни Андерссон; Ассад как раз сканирует ваш голос специальной программой распознавания речи. Ассад, покажи-ка господину устройство.

Он пнул сирийца в бок локтем, после чего тот довольно искусно скрыл свое недоумение и выудил из кармана смартфон.

– Погодите, сейчас оно закончит запись, – сказал Ассад, в то время как вонючее существо глядело на телефон с явным недоверием. – Во, готово. Голос именно этого человека мы записали в Управлении полиции, – выдал он, уставившись на пустой дисплей мобильника. – Так что, Бенни, мы вас раскусили, – подытожил курчавый помощник, не отрывая взгляда от телефона. Затем ткнул на пару кнопок, сделав вид, что выходит из программы, и засунул устройство обратно в карман.

– Итак, Бенни, – Карл говорил командирским голосом, к которому редко прибегал, – мы установили, что именно вы около часа назад анонимно позвонили следователю Главного управления полиции, а потому и приехали сюда с целью выяснить, кроется ли что-то криминальное за вашим обращением к полицейским. Разрешите ли вы нам войти для беседы? Или предпочтете проехаться с нами в копенгагенское Управление полиции?

Опешивший хозяин не имел никакой возможности помешать гостям пройти в дом, ибо Ассад всем своим весом навалился на входную дверь.

Переступив порог и сразу ощутив нестерпимый затхлый запах, Карл пару раз глотнул воздух ртом, но как только привык к зловонию, немедленно приступил к жесткому давлению на Бенни Андерссона. В течение пары минут он огласил весь список потенциальных обвинений, перечислив злой умысел, утаивание информации, сомнительные намеки и поклеп. Причем все это грозило запросто обернуться для Бенни большими проблемами. Затем Карл чуть сбавил обороты.

– Вы утверждаете, что вам нравилась Роза? Но какое это имеет отношение к гибели ее отца, не могли бы вы рассказать поподробнее?

Мужчина протянул чумазые пальцы к переполненной пепельнице, вытащил из нее остаток сигары и прикурил.

– Позволю себе поинтересоваться: господин вице-комиссар криминальной полиции когда-нибудь работал на сталепрокатном заводе?

– Нет. Разумеется, нет.

– Значит, нет. Выходит, вам никогда не понять, что такое сталепрокатный завод. Какие яркие контрасты ежедневно довлеют над нами в нашем нелегком труде: огромные всепоглощающие цеха, где крошечные уязвимые человечки пытаются управлять колоссальными машинами; борьба с жаром, который порой становится настолько нестерпимым, что ты ощущаешь себя головешкой, и тогда приходится выходить наружу и подставлять бока ветру, дующему с фьорда; сознание крайней опасности твоей работы, сознание того, что за считаные секунды ты можешь полностью исчезнуть с лица земли; ощущение прикосновения нежной щеки твоего ребенка к твоим загрубевшим пальцам. Если ты сам не испытал этого, невозможно понять, насколько жестоки бывают эти контрасты. И конечно, многие из нас сами становятся жесткими, как сталь, с которой мы работаем, в то время как другие, напротив, размягчаются, как масло.

Карл попытался переварить этот удивительно четко сформулированный пассаж. Быть может, данный человек изучал в юности риторику?

– Думаю, вам не стоит недооценивать другие профессии, господин Андерссон. Работа полицейского также зачастую жестока, так что я, конечно, понимаю вас.

– Ну да, или работа солдата. Как и спасателя или пожарного, – вставил свое слово Ассад.

– Возможно. И все-таки это не одно и то же, потому что людей перечисленных вами профессий заранее готовят к некоей брутальности, в то время как не все сотрудники таких предприятий, как наше, оказываются готовы к этому. По крайней мере, думаю, что Роза была не готова. Ее присутствие в коллективе радовало окружающих. И вновь контраст, верно? Ибо, когда такая молодая и хрупкая девушка попадает в столь суровые условия, где со всех сторон накатывает неумолимость – сталь, прокат, жар – и где люди все сплошь зачерствевшие и выносливые, контраст временами становится чересчур резким. Роза была слишком молодой и неприспособленной к такому месту. Только это я и хотел сказать.

– А кем конкретно вы работали на заводе, Бенни? – поинтересовался Карл.

– Иногда я сидел в контрольной комнате и управлял прокатной установкой со старого пульта. Иногда инспектировал площади завода.

– Достаточно ответственная работа, судя по всему.

– У всех сотрудников на заводе работа ответственная. Такое предприятие становится чрезвычайно опасным местом, если кто-то позволяет себе оплошность.

– А отец Розы позволил?

– Спросите лучше у других; я не видел, что там произошло.

– Но что именно с ним произошло?

– Спросите у кого-нибудь другого; я уже сказал, что ничего не видел.

– Ну что, Карл, заберем-ка его, пожалуй, в Управление, а? – подыграл Ассад.

Мёрк кивнул.

– Я знаю, вы, как и многие другие, узнали от Лео, что мы расследуем это дело и хотим узнать подробности несчастного случая. Вот только не понимаю, каков ваш интерес. Почему вы позвонили анонимно? И почему вы так упрямитесь? Итак, Бенни Андерссон, вот что я вам предложу. Либо вы сотрудничаете с нами и остаетесь здесь, вдыхать пленительный аромат родного жилища, либо надеваете куртку, залезаете на заднее сиденье нашей машины и на ближайшие двадцать четыре часа забываете о существовании своего «дома, милого дома». Что предпочтете?

– Вы хотите задержать меня? Но за что?

– Позже разберемся. Но только ни один человек не станет совершать анонимный звонок, если за душой у него не стоит каких-то неблаговидных поступков. По телефону вы намекнули на то, что Роза каким-то образом замешана в гибели отца. Что вы имели в виду? – продолжал оказывать давление Карл.

– Нет-нет, я ни на что не намекал.

– Ну, по крайней мере, нам так показалось. – Ассад с безучастным видом оперся рукой на липкий журнальный столик. – Но имейте в виду, что мы очень любим нашу коллегу Розу и не хотим ей зла. Итак, я веду обратный отсчет, и если, пока я не закончу, вы не расскажете нам того, что знаете, мне придется взять обглоданные куриные кости, которые лежат вон там, в засохшем соусе, и запихнуть их вам в горло. Шесть, пять, четыре…

– Ха-ха, ну что за глупость! Думаешь, я испугался, чертов…

С его языка едва не сорвалось расистское оскорбление, но Ассад завершил обратный отсчет и направился к куриным объедкам.

– Эй! – окрикнул Бенни Андерссон Ассада, когда тот отделил от птичьего скелета пару острых костей. – Хватит. Расспросите кого-нибудь другого о том, что там на самом деле произошло, ибо я, как уже было сказано, ничего не видел. Могу только добавить, что Арне Кнудсен стоял под мостовым краном в старом цеху, когда вышел из строя один из магнитов, удерживавший в тот момент стальной блок массой в десять тонн.

– А я думал, его затянуло в станок…

– Нет. Так написали в газетах; черт его знает, с чего они взяли. Но дело было в магните.

– И блок упал на него? – спросил Карл.

Ассад тем временем оставил куриные кости в покое и вернулся к липкому столику.

– Да, и раздавил его туловище вот отсюда и ниже. – Мужчина указал место чуть ниже грудины.

– Он моментально скончался?

– Судя по душераздирающим воплям, нет. Но это не заняло много времени. Вся нижняя часть туловища буквально превратилась в кашу.

– Да уж, неприятное зрелище… А что Роза делала в цеху? Она никогда не рассказывала нам об этом. Ее сестра как-то упомянула о том, что Розу взяли туда помощницей на летний период.

Мужчина рассмеялся.

– Помощницей?.. Нет, все было совсем не так. Она училась на закладчика.

Карл и Ассад в недоумении покачали головами. Закладчик?

– Это человек, который выбирает, какие «гробы» загрузить в печь для последующей отправки в прокатный стан.

– «Гробы» – это железные блоки, из которых производят стальные листы, – объяснил Мёрк, просвещенный в ходе предварительной беседы с Лео Андресеном. – А в какой момент вы включались в процесс, Бенни?

– Когда раскаленный «гроб» выходил с другой стороны печи, я частенько стоял на выходе и контролировал прокатный процесс.

– Как и в тот самый день?

Он кивнул.

– Но вы не были свидетелем несчастья?

– Я находился на другом конце печи, так что никак не мог ничего видеть.

Карл вздохнул, тщетно пытаясь представить себе сценарий развернувшейся трагедии. Это было сложно. Не оставалось ничего, кроме как попросить Лео Андресена провести их на место трагедии и увидеть все своими глазами.

Глава 30

Четверг, 26 мая 2016 года

Роза, что называется, рубила сплеча. Чашки отчаянно летели с полок, все, что будило воспоминания о прошлом, без сожаления билось и крушилось, мебель трещала и разваливалась от ударов об пол. Всего несколько минут понадобилось на то, чтобы разорить большую часть гостиной. После такого припадка варварства должно было наступить удовлетворение, но оно не наступало, так как Роза никак не могла избавить свое сознание от образа Ригмор Циммерманн.

Сколько раз Ригмор оказывалась тут как тут именно в тот момент, когда одиночество Розы становилось вопиющим! Сколько раз пожилая соседка отправлялась за покупками для Розы, когда та на протяжении всех выходных не желала встать даже для того, чтобы поднять жалюзи! И вот теперь ее больше нет, а ведь именно сейчас она нужнее всего Розе. Почему?

Говорят, ее убили. Но кто и зачем?

Роза подняла с пола ноутбук, включила его и с облегчением обнаружила, что, хотя экран и был разбит вдребезги, к Интернету можно было подключиться. Она устроилась поудобнее и набрала пароль от домашней страницы Управления полиции.

Сведения о случившемся с соседкой были достаточно скудными, и все же Розе удалось выяснить, что Ригмор действительно мертва, а также узнать обстоятельства ее смерти.

«Тяжелые травмы шеи и затылочной части головы», – была четко обозначена причина наступившей смерти.

А где находилась Роза в тот момент, когда это произошло? Пребывая в соседней квартире, она полностью замкнулась на себе и в течение двух недель даже не осознавала, что за стенкой у Ригмор царит полная тишина.

– В кого ты превратилась, Роза?! – спрашивала она сама себя, удерживаясь от рыданий, на которые у нее просто-напросто уже не хватало сил.

Опомнилась Роза, только когда в заднем кармане зазвонил телефон, и ее сознание вернулось к тому, на чем зациклилось полчаса назад. Ее существование окончено, она больше не вписывается в окружающую жизнь.

В течение нескольких следующих минут телефон звонил пять раз, и в конце концов она все-таки вытащила его из кармана и посмотрела на дисплей.

Звонила мать из Испании. Вот с кем Роза меньше всего хотела бы обсуждать нынешнее положение вещей. Получается, врачи все-таки связались с матерью… Не успеет Роза и глазом моргнуть, мамаша уже позвонит сестрам.

Она взглянула на часы. Сколько у нее есть времени? Двадцать – двадцать пять минут, прежде чем сестры заявятся сюда и потребуют объяснений, почему она покинула больницу.

– Ни за что! – проорала Роза и уже собиралась изо всех сил швырнуть телефон об стенку, превратив его тем самым в порошок.

Она сделала глубокий вдох и задумалась над тем, что написать. Затем открыла раздел «Сообщения» и набрала текст:

«Дорогая мама, я сейчас нахожусь в поезде, еду в Мальмё, поэтому мобильная связь очень плохая, приходится общаться с помощью смс. Не беспокойся обо мне, у меня все нормально. Я сегодня выписалась из больницы, так как один близкий друг предложил мне пожить у него, в замечательном доме в Блекинге. Мне это пойдет на пользу. Свяжусь с тобой, как только вернусь домой. Роза».

«Блямс!» – звякнул телефон, эсэмэска была отправлена. Роза отложила мобильник и, прекрасно зная, что мать ее больше не побеспокоит, выдвинула ящик, взяла из него бумагу и ручку и положила перед собой. Затем отправилась в ванную, окрыла туалетный шкафчик и изучила его содержимое. Антидепрессанты, панадол, полпузырька снотворного, аспирин, парацетамол, ножницы, которыми она не только подрезала себе волосы, но и калечила предплечья, одноразовые пилки, старый станок «Жиллетт», оставшиеся от матери свечи от запора, лакричный сироп «Пекторал» от кашля, который хранился тут уже почти двадцать лет. Если воспользоваться этим арсеналом с умом и правильно рассчитать дозировку, можно запросто приготовить смертельный коктейль и воспользоваться им в любой момент. Роза высыпала из пластмассовой корзинки ватные палочки и тампоны в мусорное ведро, перебрала домашнюю аптечку, отправив совсем безобидные таблетки и микстуры вслед за гигиеническими средствами, и наполнила корзинку оставшимися медикаментами.

Затем она пять минут постояла у раковины; мысли ее крутились вокруг смерти и прихотей судьбы. Все очевидное и понятное сузилось до микроскопической точки и перевернулось с ног на голову. Все утратило смысл.

Наконец Роза взяла бритвенный станок отца, который стащила после его смерти и которым собиралась побрить себе лобок в знак крайнего презрения к отцу, но так до сих пор и не воспользовалась. Она разобрала его и на мгновение остановила взгляд на грязном лезвии, в котором застряло несколько волосков отцовской щетины в остатках мыльного раствора. От отвращения Роза едва не потеряла сознание. Неужели частицы проклятого папаши окажутся в ее смертельных ранах? А ее кровь, получается, омоет лезвие бритвы этого урода?

Розу чуть не стошнило. И все же она заставила себя отмыть бритву, держа ее над раковиной. Кровоточащие порезы и отпечатки посудной щетки образовали сетку на кончиках ее пальцев.

– Пришло время, – глотая слезы, устало констатировала Роза, когда лезвие заблестело, как новенькое. Осталось только нацарапать пару предложений на бумаге, чтобы сестры не сомневались в том, что она сделала это по собственной воле, и сообщить, что завещает им свое имущество.

«И как только я смогу решиться на такое?» – думала Роза.

Прежде слезы облегчали восприятие выпавшей на ее долю горькой судьбы, однако теперь, когда все вдруг сместилось, они лишь усугубляли ощущение бессилия, сожаления, стыда, представляли собой материальное воплощение ее пресыщенности жизнью, мрачным лейтмотивом проходящее сквозь все ее существование.

Она бережно положила лезвие на обеденный стол рядом с бумагой, ручкой и корзинкой с медикаментами, открыла дверцу тумбочки под телевизором и открутила крышки от всех бутылок с алкоголем.

Ваза, стоявшая на полке, никогда не использовалась по той простой причине, что Розе никогда не дарили цветы, и все же и ей настал черед доказать свою функциональность, когда Роза вылила туда остатки из всех бутылок и принялась перемешивать содержимое до образования непонятного, но резко пахнущего коктейля коричневого цвета.

Пока она наливала себе в стакан эту жидкость и пила ее, переводя взгляд с пластмассовой корзинки на компьютерный монитор и обратно, мысли, как ни странно, становились все более ясными и четкими.