Пункт назначения: Счастье Хари Йоханн

Глава 9

Причина четвертая: травма детства

Впервые приходя к доктору Винсенту Филитти[163], некоторые женщины с трудом протискиваются через дверь. Эти пациентки не просто немного перебирают в весе. Они ели так много, что доводили себя до диабета и разрушали собственные внутренние органы. Казалось, они не могли остановить себя. Их направили сюда, к нему в клинику, в качестве последнего шанса.

Это случилось в середине 1980-х годов в калифорнийском городе Сан-Диего. Некоммерческий поставщик медицинских услуг «Kaiser Permanente» поручил Винсенту изучить за их счет быстро растущую проблему – ожирение. Все, что они ни пытались сделать до этого, не работало. Поэтому ему предоставили все полномочия и сказали: начинай с нуля. Полное, ничем не ограниченное творчество. Он должен был выяснить, как можно бороться с ожирением. И вот стали приходить пациенты. Однако то, что он собирался узнать от них, по сути, привело к крупному прорыву совсем в другой области – знаниях о депрессии и тревоге.

Пока Винсент старался разобраться со всеми предположениями, сделанными об ожирении, он узнал о новой диете. В основе нее лежала простая сумасшедшая идея. А что, если люди с крайне избыточным весом просто перестанут есть и будут жить за счет жировых запасов, накопленных в их организме, пока не дойдут до нормального веса? Что произошло бы?

В новостях сообщили о недавно проведенном, довольно любопытном эксперименте, который происходил за 8000 миль от Сан-Диего и был вызван странными обстоятельствами. Если в Северной Ирландии[164] человека сажали в тюрьму за причастность к борьбе Ирландской республиканской армии за изгнание британцев, то их относили к политическим заключенным. Так было многие годы. С ними обходились не так, как, скажем, с грабителями банков. Им разрешалось носить собственную одежду, и их не обязывали выполнять ту же работу, которую выполняли остальные заключенные.

Британское правительство решило отменить такое разделение. Оно доказывало, что политические заключенные такие же обычные преступники и не должны получать больше привилегий. Поэтому заключенные выразили протест, объявив голодовку. Они стали очень медленно слабеть.

Создатели новой диеты изучили медицинские заключения североирландских забастовщиков с целью выявить, что их убило. Как оказалось, первая проблема, с которой они столкнулись, была нехватка калия и магния. Без них сердце прекращает нормально биться. «Хорошо», – подумали радикальные диетологи. Что, если мы будем давать людям добавки с калием и магнием? Тогда сердечная проблема не возникнет. Вторая проблема – недостаток протеина. Если в организме много жира, человек может прожить на несколько месяцев дольше, пока его не убьет дефицит протеинов. Хорошо. А что, если будем давать и эти добавки, чтобы не допустить недостатка протеинов? Тогда у нас есть в запасе год, при условии, что имеется достаточно жира. Но люди могут умереть от недостатка витамина С, цинги или от недостатка чего-то еще. А что, если давать им и эти добавки тоже? Тогда, похоже, они будут живы и здоровы и похудеют на 300 фунтов в год[165] (приблизительно 130 килограммов). Потом могут начать есть снова, в нормальных количествах. Такую информацию Винсент нашел в медицинской литературе.

Все это наводило на мысль, что в теории даже самый тучный человек придет к нормальному весу в пределах управляемого времени. Пациенты, обращавшиеся к нему, прошли через все: модные диеты, досадные, принудительные и т. д. Ничто не помогало. Они готовы были пробовать все, что угодно. Поэтому под строгим контролем и серьезным надзором они начали эту программу. Шли месяцы, и Винсент начал замечать кое-что. Пациенты теряли в весе. Они не чувствовали себя больными, напротив, к ним возвращалось здоровье. Люди, которые стали недееспособными в результате ожирения, видели, как их тела преобразовывались. Друзья и родственники аплодировали. Люди, которые их знали, поражались. Винсент поверил, что нашел решение при чрезмерном ожирении.

– Я думал: слава богу, проблема отступила, – говорил он.

А потом произошло то, чего Винсент никак не ожидал.

В программе было несколько звезд – люди, которые заметно сбросили вес, и достаточно быстро. Команда медиков и все их друзья ждали, что они, восстановившие свое здоровье, отреагируют с радостью. Но этого не произошло.

Люди, которые старались изо всех сил и быстро и много теряли в весе[166], часто впадали в жестокую депрессию, панику или ярость. Некоторые становились суицидальными. Им казалось, что без своих больших объемов они не смогут жить. Они чувствовали себя невероятно уязвимыми[167]. Часто сбегали с программы, подсаживались на фастфуд и очень быстро набирали свой вес.

Винсент был сбит с толку. Они отказывались от здорового тела, зная, что теперь его можно достичь, в пользу нездорового, понимая, что оно убьет их. Почему? Он не хотел быть высокомерным доктором-моралистом, который стоит перед пациентами, грозит им пальцем и говорит, что они разрушают свою жизнь. Это не в его характере. Он искренне хотел им помочь спасти себя. Винсент был в отчаянии. Поэтому он начал делать то, чего не делал ни один врач его области прежде с очень тучными пациентами. Он перестал говорить им, что они должны делать, а начал выслушивать их. Он приглашал к себе людей, которые начинали паниковать при потере килограммов, и спрашивал их: «Что произошло, когда вы похудели? Как вы чувствовали себя?»

Среди пациентов была двадцативосьмилетняя женщина, которую, в целях медицинской конфиденциальности, назовем Сьюзен. За 51 неделю Винсент смог снизить ее вес со 185 килограммов до 60. Похоже, что он спас ей жизнь. Потом, совершенно неожиданно, без видимых на то причин, она набрала 17 килограммов за три недели. Прошло немного времени, и она снова весила свои 180 килограммов. Поэтому Винсент спросил ее очень осторожно, что изменилось, когда она начала худеть. Это казалось необъяснимым для них обоих. Они долго беседовали. Через некоторое время она сказала, что произошло кое-что. Когда она была очень полной, мужчины не обращали на нее внимания. Но когда она пришла в весовую норму, однажды ее женатый коллега предложил ей переспать. Она сбежала и сразу начала компульсивно есть и никак не могла остановиться.

Как раз тогда Винсент подумал о вопросах, которые он никогда раньше не задавал своим пациентам: «Когда вы стали набирать вес? Если это было в тринадцать лет или когда вы учились в колледже, то почему именно тогда, а не за год до или после?»

Сьюзен задумалась над вопросом. Она сказала, что стала полнеть в одиннадцать лет. Поэтому Винсент продолжил: «Произошло ли что-нибудь еще с вами в этом возрасте?» Сьюзен призналась, что тогда дед начал ее насиловать.

Винсент начал задавать три простых вопроса всем своим пациентам. Как вы себя чувствовали, когда похудели? Когда вы начали полнеть? Что еще произошло приблизительно в то время? Когда он общался со 183 пациентами, участвующими в программе, то стал замечать шаблонные модели. Одна женщина начала быстро набирать вес в двадцать три года. Что тогда случилось? Ее изнасиловали. Он опустила глаза, когда призналась в этом, а потом тихо сказала: «Толстых не замечают. Это то, что мне нужно»[168].

– Просто невероятно, – сказал мне Винсент. – Казалось, каждый второй из тех, кого я опрашивал, испытал подобное. Меня не покидала мысль: такого не может быть. Люди бы знали, если б все так и было. Кто-нибудь сказал бы мне. Иначе зачем тогда нужны медицинские институты?

Когда пятеро его коллег присоединились к опросу, выяснилось, что более 55 % пациентов в программе прошли через сексуальное насилие. Получается, что таких людей больше. Более того, включая большинство мужчин. Все они пережили тяжелую травму в детстве.

Многие из этих женщин подсознательно заставляли себя полнеть, чтобы защитить себя от внимания мужчин, которые, как они предполагали, хотят им причинить зло. Чрезмерная полнота останавливает мужчин. Это работает. И когда он слушал очередной жуткий рассказ о сексуальном насилии, Винсента вдруг осенило. Он рассказывал мне позже:

– То, с чем мы боролись как с проблемой – сильное ожирение, – по сути, очень часто было способом решения других проблем, о которых все остальные ничего не знали.

Винсент начал задумываться[169], а не проходила ли программа антиожирения, включая его собственную, неправильным образом. Например, советы по питанию. Людям с ожирением вовсе не надо говорить, что им есть, – они это знают лучше нас. Им нужен тот, кто понимает, почему они ели. После встречи с человеком, которого изнасиловали, он вспоминал:

– Я полностью осознал, насколько абсурдно отправлять такую женщину на консультацию к диетологу по вопросам правильного питания.

Откинув необходимость давать наставления тучным людям, он понял, что многому мог бы научиться у них. Например, понимать, что в действительности имело место. Поэтому он собрал пациентов в группы, приблизительно по пятнадцать человек, и спросил их:

– Как вы думаете, почему люди полнеют? Я спрашиваю не как. Это и так понятно. Я спрашиваю почему. Где выгода?

Впервые получив возможность задуматься об этом, они ему рассказали. Ответы поделились на три различные категории. Первая относилась к защите против сексуальных домогательств: мужчины меньше интересуются тобой, поэтому ты в безопасности. Вторая категория раскрывала физическую защиту. Например, в программе участвовали два тюремных охранника, которые похудели приблизительно на 45–70 килограммов. Когда они сбросили свои килограммы, то вдруг почувствовали себя намного уязвимее среди заключенных: их могли легче побить. Они объясняли: чтобы передвигаться по этим подземельям уверенно, нужно быть размером с рефрижератор.

В третью категорию вошли причины, которые снижали требования окружающих людей.

– Вы подаете заявление на работу и весите около 180 килограммов. Люди видят вас ленивым и тупым, – сказал Винсент.

Если с человеком плохо обходились, а это может быть не только сексуальное насилие, ему часто хочется куда-нибудь удалиться. Парадоксально, но когда человек набирает огромный вес, то становится незаметным для большинства людей.

– Когда смотришь на горящий дом, самое очевидное проявление – это вздымающийся огромный столб дыма, – сказал он мне.

Тогда было бы легче полагать, что дым и есть проблема. Устранив дым, ты ее решишь.

– Но, к счастью, пожарные понимают, что бороться нужно с тем, чего вы не видите, – пламенем внутри, а не с поднимающимся дымом. Иначе с пожарами боролись бы силами вентиляторов, разгоняющих дым. А дом от этого сгорел бы еще быстрее.

Винсент понял: ожирение – не огонь. Оно дым.

Однажды Винсент был на медицинской конференции, посвященной проблеме лишнего веса, где представлял свои открытия. После его речи врач из зала поднялся и заявил следующее:

– Люди, которые знакомы с этими вопросами, принимают точку зрения, что заявления пациентов, описывающие сексуальное насилие, – главным образом фабрикации, под которыми они прячут свои несостоявшиеся жизни.

Оказалось, что люди, лечащие ожирение, замечали и раньше непропорционально большое число людей с ожирением, подвергшихся жестокому обращению. Но они приняли этот факт как простое оправдание со стороны пациентов.

Винсент был в ужасе. Он получил фактические подтверждения на все заявленные случаи насилия над своими пациентами. Либо из бесед с родственниками, либо из разговоров с полицейскими, занимающимися расследованием этих случаев. Но он знал, что пока не обладает вескими научными доказательствами, чтобы опровергнуть точку зрения тех врачей. Его впечатления от бесед с пациентами, даже сбор данных внутри своей группы не могли доказать многого. Он хотел собрать убедительные научные данные. Поэтому он стал работать вместе с доктором Робертом Анда, который много лет специализировался на изучении причин, по которым люди занимаются саморазрушением. Например, курят. В качестве спонсора они имели Центры по контролю заболеваний – крупное агентство по финансированию медицинских исследований в США. Вместе они разработали способ анализа, чтобы выяснить, насколько распространены подобные случаи за рамками программы Винсента.

Они назвали свой метод «Изучение неблагоприятного опыта детства». Он был очень прост. Это была анкета. Задавались вопросы о десяти различных ужасных событиях, которые могли произойти с человеком в детстве: изнасилование, эмоциональное насилие, пренебрежение и так далее. Затем следовала подробная медицинская анкета для анализа всевозможных отклонений. Например, ожирение или наркотическая зависимость. Еще один вопрос был добавлен к анкете практически машинально: страдаете ли вы депрессией.

Опрос прошли 17 000 человек[170], которые обратились за помощью в «Kaiser Permanente» в Сан-Диего по всевозможным причинам. Люди, заполнившие анкету, были несколько богаче и немного старше, чем население в целом, но в остальном они самые обычные представители городских жителей.

Наконец результаты были получены и обработаны. Данные показали, что каждая категория травматического события в детстве практически всегда вызывает депрессию во взрослом возрасте. Если у людей наблюдались шесть категорий травматических событий в детстве, то вероятность развития депрессии во взрослом возрасте увеличивалась в пять раз[171]. Среди людей, перенесших травмы семи категорий, вероятность попытки суицида во взрослом возрасте составляет 3,1 %[172].

– Когда появились результаты, мне было сложно в них поверить, – сказал мне доктор Анда. – Я посмотрел на них, и у меня вырвалось: «В самом деле? Такого не может быть!»

Врачи нечасто получают такие цифры в медицине[173]. Важно отметить, что они не только наткнулись на доказательство, что существует связь между детской травмой и депрессией, они доказали, что эти две вещи происходят одновременно. Казалось, что ученые нашли свидетельства того, что травмы вызывают все эти проблемы. Чем больше травма, тем выше риск депрессии, тревоги и суицида. Техническим термином здесь является «зависимость дозы-эффекта». Чем больше сигарет вы выкуриваете, тем выше риск возникновения рака легких.

Трудно поверить, но, оказалось, эмоциональное насилие[174] чаще, чем любая другая травма, включая сексуальное домогательство, вызывает депрессию. Из всех категорий самой сильной причиной для возникновения депрессии является жестокое обращение со стороны родителей.

Когда Винсент и доктор Анда показали результаты другим ученым, включая и тех, кто состоял в Центрах по контролю заболеваний (ЦКЗ), также участвовавших в финансировании исследования, те тоже не поверили.

– Исследование шокировало людей, – рассказывал мне доктор Анда. – Люди не хотели ему верить. Люди в ЦКЗ не хотели верить. Поначалу не хотели верить и в медицинских издательствах. Данные были настолько ошеломляющими, что люди вынуждены были сомневаться. Ведь они бросали вызов тому, как мы воспринимаем детство. Они одновременно бросали вызов и многим другим вещам.

В последующие годы исследование повторялось несколько раз[175] и постоянно приводило к одним и тем же результатам. Но, как сказал Винсент, все только начинали обдумывать последствия.

Когда Винсент все это переварил, он пришел к выводу, что мы совершаем ту же ошибку с депрессией, что и он в свое время с ожирением. Мы не смотрели на нее как на симптом чего-то более глубокого, нуждающегося в нашем внимании. Винсент был прав, говоря, что внутри нас прячется пожар[176], а мы сосредоточились на дыме.

Многие ученые и психологи представляли депрессию как иррациональный сбой в голове или в генах. Однако Винсент узнал, что Аллен Барбур, интернист Стэнфордского университета[177], сказал: «Депрессия – не болезнь, это обычная реакция на ненормальную жизненную ситуацию».

– Я думаю, это очень важная мысль, – сказал мне Винсент. – Она уносит нас дальше, чем понимание того, что у нас депрессия из-за дисбаланса серотонина в мозге, или дофамина, или чего-то там еще. В нашем мозге правда что-то происходит, когда вы становитесь подавленным. Но это не первичная причина депрессии, это «необходимый посреднический механизм».

Некоторые люди не хотят понимать этого. По крайней мере, сначала «более спокойно» думать, что депрессия происходит из-за изменений в мозге. Такая мысль превращает боль в игру света, который можно погасить с помощью наркотиков. Но в конечном счете, как говорит Винсент, они не больше решают проблему, чем запрет питания спасает от ожирения.

– Лекарства играют определенную роль, – сказал он мне. – Но являются ли они последним и окончательным решением? Нет. Они иногда ненадолго меняют людей? Определенно.

Для искоренения проблем людей с ожирением приходилось осознавать и врачам, и пациентам, что они должны решить проблемы, которые привели их к неограниченному потреблению пищи вначале. Поэтому Винсент организовал группы поддержки. Там пациенты могли обсуждать реальные причины, по которым они столько ели, и рассказывать о том, через что им пришлось пройти. С появлением таких групп намного больше людей было в состоянии пройти через программу[178] голодания и оставаться в безопасном весе. Винсент собирался начать исследовать пути решения проблемы депрессии с шокирующими результатами. Но об этом позже.

Винсент разозлил меня больше, чем кто-либо другой из тех, с кем я говорил о скрытых причинах депрессии. После встречи с ним я отправился на пляж в Сан-Диего[179], чтобы успокоиться. Внутри меня все бушевало и восставало против того, что он сказал. Я искал причины, чтобы опровергнуть все им сказанное. Тогда я спросил себя: «Почему ты так злишься из-за этого?» Покажется странным, но я действительно не понимал почему. Потом, обсудив это с людьми, которым доверяю, я начал понимать.

Если верить, что единственной причиной депрессии является непорядок с мозгом, то не нужно анализировать собственную жизнь и искать, что или кто причинил тебе боль. В какой-то мере мысль, что во всем виновата биология, защищает ненадолго. Хотя если принять другую историю, то придется задумываться об этих вещах. А это больно.

Я спросил Винсента, почему он считает, что травмы в детстве так часто вызывают депрессию и тревогу у взрослых людей. Он признался, что не знает. Он хороший ученый и не хотел строить догадки. Но, думаю, я мог бы знать, хотя ничего не могу доказать с научной точки зрения.

Когда в детстве человек испытывает что-то действительно травматическое, то почти всегда думает, что виноват сам. Для этого есть причина, и она не лишена здравого смысла. По сути, как и с ожирением, когда решение проблемы большинство людей не могут видеть. Когда я был маленьким, моя мама часто болела, а отец обычно находился в отъезде в какой-нибудь другой стране. В этом хаосе я испытал некоторые экстремальные акты насилия со стороны взрослого. Например, однажды меня душили электрическим шнуром. Когда мне исполнилось шестнадцать, я уехал жить в другой город, подальше от всех взрослых, которых я знал. Там я оказался в опасной ситуации, как и многие люди, с которыми поступали аналогичным образом в период становления. И со мной снова поступили так, как нельзя было поступать.

Даже сейчас, когда мне уже тридцать семь, сообщая вам об этом, я принимаю это как предательство взрослого, совершившего акт насилия.

Я знаю, что вы не можете вычислить, кто эти люди, по тому, что я написал. Понимаю, что если б я увидел взрослого, накидывающего ребенку на шею электрический провод, мне даже и в голову не могло бы прийти обвинить в этом ребенка. Или если б я услышал, что кто-то предполагает такое, я бы посчитал их сумасшедшими. Я достаточно адекватен, чтобы понимать, где в этой ситуации предательство. Но все равно я ощущаю вину, она есть. Чувство вины практически не дает рассказать мне все это.

Почему так много людей, переживающих насилие в детстве, чувствуют себя аналогично? Почему так много из них потом приходят к деструктивному поведению, становятся заядлыми наркоманами или совершают самоубийство? Я провел много времени, размышляя об этом. Ребенок не обладает силой поменять свое окружение, не может переехать или заставить обидчика прекратить причинять ему боль. У него два выбора. Признаться себе, что он бессилен, то есть в любой момент его могут серьезно обидеть и с этим ничего нельзя поделать. Или он может сказать себе, что виноват сам. Если ребенок это делает, то в действительности приобретает некоторую силу. По крайней мере, ему так кажется. Когда виноват сам, то можешь как-то поменять ситуацию. Ты не шарик для пейнтбола, выстреливаемый пейнтбольной машиной. Ты человек, который контролирует ее. Твои руки на опасных кнопках. Таким же образом, как ожирение защищает женщин от мужчин, способных на изнасилование, так же и чувство вины за детские травмы не дает понять, насколько человек был и есть уязвим. Он может стать сильным. Если это его вина, то она под его контролем.

Но за это придется заплатить. Если сам виноват в жестоком обращении, то тогда в какой-то момент человек подумает, что сам все заслужил. Человек, который считает, что заслужил травмы в детстве, не будет думать, что заслуживает хорошего и во взрослом возрасте.

Так нельзя жить. Но эта оплошность позволяет ребенку выжить в более ранний период жизни.

Как я упоминал раньше, большинство людей, изучавших научные доказательства, принимают, что существует три разных вида причин депрессии и тревоги: биологические, психологические и социальные. Причины, которые я обсуждал до настоящего момента, вызывались нашим окружением.

Детская травма принадлежит к категории психологических причин. Обсуждая ее здесь, я очень надеюсь, что эта тема сможет стать признаком многих психологических причин депрессии, которые слишком специфичны и заслуживают более глубокого обсуждения. Способы, какими можно навредить психике, почти неопределимы. Я знаю человека, которому жена на протяжении многих лет изменяла с его лучшим другом. Он впал в глубокую депрессию, узнав об этом. Я знаю того, кто выжил во время террористического нападения, а потом, десятилетие спустя, почти всегда находился в постоянной тревоге. Я знаю женщину, чья мать была прекрасно образованна и никогда не поступала жестоко по отношению к ней, но была неумолимо негативно настроена и учила дочь всегда видеть только плохое в людях и держаться от них в стороне. Нельзя запихнуть эти случаи в точные категории – не было бы смысла составлять список причин депрессии и тревоги, вызванных супружеской неверностью, терактом или черствыми родителями.

МНОГИЕ УЧЕНЫЕ И ПСИХОЛОГИ ПРЕДСТАВЛЯЛИ ДЕПРЕССИЮ КАК ИРРАЦИОНАЛЬНЫЙ СБОЙ В ГОЛОВЕ ИЛИ В ГЕНАХ. ОДНАКО ВИНСЕНТ УЗНАЛ, ЧТО АЛЛЕН БАРБУР, ИНТЕРНИСТ СТЭНФОРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, СКАЗАЛ: «ДЕПРЕССИЯ – НЕ БОЛЕЗНЬ, ЭТО ОБЫЧНАЯ РЕАКЦИЯ НА НЕНОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЕННУЮ СИТУАЦИЮ».

Однако вот то, что мы знаем. Психологическая травма не должна быть такой же чрезмерной, как насилие в детстве, чтобы глубоко повлиять на вас. Измена жены с вашим лучшим другом не является дисфункцией мозга. Но она является причиной глубокого психологического стресса и может вызвать депрессию и тревогу. Если вам рассказывают о причине вашего стресса, но при этом не касаются личных психологических проблем, не принимайте эти разговоры всерьез.

Доктор Анда говорил мне, что исследование заставило его посмотреть на депрессию и другие проблемы изнутри.

– Когда у людей подобные проблемы, самое время перестать их спрашивать, что с ними не так, – сказал он. – А пора спросить, что с ними произошло.

Глава 10

Причина пятая: лишение статуса и уважения

Трудно описать, что человек испытывает при депрессии и тревоге. Это такие дезориентированные состояния, которые, кажется, не поддаются словесному описанию. Однако существует несколько клише, к которым мы прибегаем. Например, люди часто говорят, что чувствуют, как их что-то гнетет. Похоже на метафору, но я не думаю, что это совсем так. Когда я испытываю депрессию, то почти физически чувствую, как меня что-то давит вниз. Мне хочется держать голову склоненной, спину сгорбленной и плечи опущенными. Другие люди, сталкивающиеся с депрессией, ощущают то же самое. Много лет назад один ученый заметил в этом кое-что и пришел к открытию.

Однажды днем в конце 1960-х годов[180] в Музее естественной истории в Нью-Йорке одиннадцатилетний еврейский мальчик по имени Роберт Сапольский пристально смотрел на стеклянную клетку с огромным чучелом доминантного самца гориллы. Он просил мать, чтобы она снова привела его туда. Он был очарован, околдован животным, хотя и не знал почему. Когда он был младше, то мечтал стать зеброй, бегающей по саваннам Африки. Потом мечтал стать насекомым. А вот теперь он тосковал по группе приматов, которых мог бы назвать своими. Ему казалось, что он смотрит на клетки как на убежище, которым когда-нибудь сможет воспользоваться.

Спустя десятилетие так и случилось[181]. Роберт в одиночестве стоял среди саванн, пытаясь выяснить, как нужно себя вести, чтобы походить на бабуина. Они живут племенами от 50 до 150 особей на длинных открытых пастбищах Кении. Он подолгу слушал, как они призывают друг друга, и провел много часов, пытаясь имитировать их зов.

Пока Роберт наблюдал за ними, ему словно кто-то постоянно напоминал, что они с точки зрения эволюции являются нашими двоюродными братьями. Роберт рассказал мне об одном происшествии.

– Самка с детенышем забиралась на дерево. Это был ее первый детеныш, она в основном не была очень компетентна в воспитании и уронила малышку.

Все пять наблюдающих самок бабуинов охнули, и Роберт тоже. Они все очень пристально вглядывались, выжил ли детеныш. Малышка поднялась на ноги и последовала за матерью. Наблюдающие самки закудахтали с облегчением[182], и Роберт тоже.

Он приехал сюда не отдыхать, а попытаться разгадать тайну о себе самом. Вернувшись в Нью-Йорк, Роберт пережил первую депрессию[183], и он подозревал, что ключ к пониманию депрессии может прятаться здесь[184], рядом с нашими родственниками.

Вскоре после прибытия Роберт впервые увидел альфа-самца бабуина. В течение следующих двадцати лет тот собирался находиться на вершине группы. Это был король свингеров, VIP-персона джунглей[185], которого Роберт сразу назвал Соломоном в честь мудрейшего царя Ветхого Завета. Бабуины живут в строгой иерархии, и все знают свое место в ней. Он видел, что Соломон, находясь наверху, может делать все, что хочет. Если он видел, что кто-то жует, он мог отнять и забрать себе. Он мог иметь секс с любой самкой, которую хотел. Соломон вмешивался в половину всей сексуальной активности в группе. Когда было жарко, он просто выпихивал сидящего в тени и заявлял о своих правах на прохладное место. Соломон поднялся на высшую позицию, заставив подчиниться старого альфа-самца, постоянно его терроризируя.

Соломону не потребовалось много времени, чтобы начать утверждать свое господство над Робертом тоже. Однажды он направлялся к молодому ученому, который занимался изучением приматов. Пока Роберт сидел на камне, Соломон так сильно толкнул его, что мужчина упал и разбил бинокль.

Самка бабуина наследует место в иерархии от своей матери, словно шикарная англичанка в Средние века. А самец бабуин добивается места через жестокий конфликт, позволяющий видеть, кто в состоянии добраться до вершины.

Никому не захочется находиться на низшей ступени группы. Среди бабуинов Роберт видел тощее, немощное существо, которое он сразу окрестил Иовой[186], как самого несчастного человека в Торе и Библии. Иов дрожал большую часть времени, это походило на припадки. Иногда с него просто сыпалась шерсть. Любой в группе, у кого был трудный день, мог отыграться на Иове. У него отнимали пищу, его выталкивали на солнцепек и часто били. Как и все низкосортные павианы, он был покрыт укусами.

Между Соломоном и Иовом была цепь мужского контроля и команд. Номер 4 стоял над номером 5 и мог забрать у него. Номер 5 стоял над номером 6 и мог забрать у него. И так далее. Место в иерархии определяло, чем питаться, право на секс, да и вообще каждый момент жизни.

Роберт просыпался каждое утро в половине шестого под звуки пробуждающейся саванны и готовил медицинский комплект и дротик с транквилизатором. Он стрелял им в одного из бабуинов, чтобы взять у него образец крови. Они очень умело научились прятаться от него. Роберту приходилось находить способы, как метнуть им дротик в спину, пока они не видят. Потом образец крови проверялся на несколько ключевых факторов[187]. Одним из них был гормон кортизол, отвечающий за стресс. Роберт хотел узнать, какой бабуин испытывает больший стресс. Он полагал, что это может открыть нечто очень важное.

Анализ крови показал[188], что во время военных действий за место альфа-самца больший стресс переживают бабуины на верхних позициях. Но основную часть времени больший стресс переживают те, кто расположен ниже на иерархической лестнице. А бабуины с самой нижней ступени, такие как Иов, переживают стресс постоянно.

Чтобы избежать растерзания[189], бабуинам с самым низким статусом приходилось навязчиво показывать, что они знают о своем поражении. Они показывают это через так называемые жесты подчинения. Опускают голову, ползают на животе, словно говорят: «Прекрати на меня нападать. Я проиграл. Я не представляю для тебя угрозы. Я сдаюсь».

И вот что поразительно. Когда бабуин ведет себя подобным образом и никто вокруг него не проявляет к нему никакого уважения, его толкают на дно, он ужасно похож на подавленного человека. Он низко клонит голову и горбится, не хочет двигаться, теряет аппетит и всю свою энергию. Когда кто-то проходит рядом с ним, он пятится назад.

Однажды, когда Соломон находился на вершине иерархии уже целый год[190], младший бабуин Урия совершил нечто шокирующее. Соломон возлежал на скале с одной из самых горячих крошек группы. Урия занял место между ними и попытался заняться с ней сексом прямо на глазах босса. В бешенстве Соломон налетел на Урию и порвал ему верхнюю губу. Урия спасся бегством.

Но на следующий день Урия вернулся. И на следующий. И на следующий. Он всегда проигрывал схватку, но каждый раз Соломон оставался более обессиленным и потрепанным.

И вот настал день, когда после удара Урии Соломон слегка отступил. Всего на мгновение. А через год Урия уже был альфа-самцом. Соломон же скатился в иерархии до уровня номер 9. Каждый, кого он избивал и донимал когда-то, теперь искал возможности отомстить. Вся группа начала над ним издеваться, и уровень стресса у него невероятно взлетел.

Однажды Соломон так отчаялся[191], что ушел в саванну и больше никогда не возвращался.

Роберт обнаружил, что наши ближайшие сородичи переживают наибольший стресс в двух ситуациях: когда угрожают их статусу и когда они имеют низкий статус.

Первые публикации его исследований послужили толчком для дальнейших научных поисков в данной области, а Роберт стал ведущим профессором биологии и неврологии в Стэнфорде.

Через несколько лет после начального открытия Роберта было обнаружено, что у подавленных людей присутствует такое же огромное количество гормонов стресса, как и у низших самцов бабуинов. В результате дальнейших исследований Роберт открыл следующее[192]. У бабуинов оказался «тот же ряд изменений в мозге, гипофизе и надпочечниках, как и у депрессивных людей».

Некоторые ученые стали подозревать[193], что истоки депрессии прячутся где-то глубже в нашей животной сущности, возможно отчасти.

Психолог Пол Гилберт начал доказывать, что депрессия людей частично является «ответом на подчинение». Таков эволюционный эквивалент Иова, бабуина из низов иерархии, который говорит: «Нет, не надо больше. Пожалуйста, оставьте меня в покое».

Изучив все это, я задумался. В особенности после интервью со многими людьми, страдающими депрессией. Не является ли она частично ответом на чувство унижения, которое современный мир так часто у нас вызывает? Посмотрите телевизор, и вы услышите, что единственные люди, с которыми считаются в мире, – звезды и богачи. Вы знаете, что шансы присоединиться к какой-нибудь из этих групп ничтожно малы. Пролистайте ленту Instagram или страницы глянцевого журнала, и вы почувствуете отвращение к своему нормальному телу. Устройтесь на работу, и вы будете должны подчиняться удаленным воплям босса, чья зарплата в сотни раз превышает вашу.

В настоящий момент все больше людей из нас чувствуют, что их могут лишить статуса, даже когда никто никого активно не унижает. Не только средний класс, но и богатые вынуждены чувствовать себя крайне неуверенно. Роберт обнаружил, что нестабильность статуса еще депрессивнее, чем низкое положение.

Кажется, что теория о депрессии и тревоге как ответной реакции на постоянное состояние нервозности, в котором многие люди сегодня живут, имеет смысл. Однако как можно было бы проверить эту теорию?

Я обратился к семейной паре, которая указала мне на эту теорию. Исследование Кейт Пиккет и Ричарда Уилкинсона превратило их в наиболее влиятельных ученых-социологов в мире. Его главные моменты отражены в книге «Духовный уровень» / The Spirit Level.

Когда они посмотрели на работу Роберта, то поняли, что для бабуинов иерархия практически неизменна[194]. Они всегда будут жить по этим законам за очень редким исключением. Ученые знали, что для людей это не совсем так. Как вид, мы обнаруживаем разные способы проживания вместе. Некоторые культуры имеют огромный разрыв между людьми наверху и людьми внизу. В таких обществах очень мало Соломонов наверху, а большинство представлено Иовами внизу. Есть совершенно иные культуры, с равноправным образом жизни, где вершина и дно располагаются очень близко друг от друга. В таких обществах практически нет ни Соломонов, ни Иовов. Большинство людей проживают в средней зоне, похожей на номера 10 и 13 в иерархии бабуинов.

Если идеи Роберта применить к людям, считали Ричард и Кейт, то в крайне неравных обществах, таких как в Соединенных Штатах, обнаружатся более высокие уровни психического расстройства. А в достаточно равных, таких как Норвегия, они будут значительно меньше. Они начали большую исследовательскую программу, просеивая огромные объемы данных.

Когда они наконец смогли перенести данные на график, были поражены тем, насколько близки взаимосвязи. Чем больше неравенства наблюдалось в обществе, тем более распространенными были все формы психических заболеваний. Другие ученые-социологи потом специально сосредоточились на депрессии[195] и обнаружили, что чем сильнее неравенство, тем чаще случаи депрессии. Это так, если сравнивать разные страны[196] или разные штаты внутри США. Настойчиво выдвигается теория, что, скорее всего, неравенство служит причиной частого возникновения депрессии и тревоги.

Когда в обществе огромный разрыв в доходах и статусе, говорил мне Ричард, это создает ощущение, что «некоторые люди кажутся чересчур важными, а другие не нужны вообще». Это касается не только людей на самой нижней ступени иерархии. В обществе с высоким уровнем неравенства каждому приходится много думать о собственном статусе. Сохраню ли я свое положение? Кто мне угрожает? Как низко я могу упасть? Одни только эти вопросы к себе рождают все больше и больше стресса в нашей жизни.

Это означает, что больше людей будут бессознательно реагировать на такой стресс, предлагая ответ из глубины нашей эволюционной истории: мы опускаем голову. Мы чувствуем себя побежденными.

– Мы чрезвычайно чувствительны к подобным вещам[197], – сказал Ричард.

Когда разрыв в статусе слишком велик, он создает «чувство поражения, от которого вы не можете убежать».

Сегодня мы живем с таким разрывом в статусе, какого не бывало во всей истории человечества. Если вы работаете в компании, то на вашей памяти[198] могут быть времена, когда босс зарабатывал в двадцать раз больше, чем средний сотрудник. В наше время он зарабатывает в триста раз больше. Шесть наследников состояния «Уолмарт»[199] имеют больше, чем сто миллионов американцев низшего статуса. Восемь миллиардеров владеют большим богатством[200], чем нижняя ступень половины человечества.

«Как только я все это пойму, – объяснял мне Ричард, – я смогу увидеть, почему стресс, который переживают многие из нас, не связан с какой-то спонтанной осечкой химии мозга». По его словам, депрессия – самый обычный человеческий ответ на обстоятельства, в которых мы все живем. Это не то, что отделяет нас от мира, а то, что, наоборот, объединяет с множеством других людей.

– Нам нужно увидеть, – говорил он, – что это не только чья-то личная проблема, а общая с другими людьми. И связана она с тем, в каком обществе мы живем.

После того как Роберт Сапольский вернулся из саванн Кении, где жил с группой диких павианов[201], ему часто снился один и тот же кошмар[202]. Он в нью-йоркском метро, а к нему приближается злобная банда с намерением его избить. Роберт в ужасе смотрел на банду. И в этом сне существует иерархия, и он находится в самом низу. Он станет добычей, как Иов, слабый, весь покусанный бабуин, потому что любой мог на него напасть.

Во сне Роберт делает нечто неожиданное. Он разговаривает с жестокой бандой. Он объясняет людям, которые готовы напасть на него, что это сумасшедшая ситуация и она не должна быть такой. В другом сне он говорит с головорезами об источнике их боли: почему они хотят кого-нибудь избить. Он сочувствует им и предлагает небольшую импровизированную терапию. Бывает, он шутит и они смеются вместе с ним. Каждый раз они решают не причинять ему вреда.

Я думаю, что этот сон о том, какими мы можем быть[203]. Павианы заперты внутри собственной иерархии. Им нужен кто-то внизу, кого можно избивать и унижать. Иов не смог убедить Соломона обращаться с ним хорошо, предлагая шутки и лечение. Он также не смог убедить других бабуинов выбрать эгалитарный образ жизни.

У людей есть выбор. Мы можем найти практические способы демонтажа иерархий и создания равноправного общества. В нем все будут чувствовать, что их уважают, и будут иметь собственный статус. Еще мы можем возвести иерархии и расплодить унижение, как мы это и делаем сегодня.

Когда возникают иерархии, многие из нас чувствуют, что их толкают вниз, почти физически и проявляют признаки подчинения. Мы вешаем голову, сутулимся и молча даем понять: «Оставьте меня в покое. Вы победили меня. Я больше так не могу».

Глава 11

Причина шестая: отрыв от природы

Изабель Бенке стояла в тени горы и смотрела на меня. Она пообещала мне объяснить, как отрыв от природы вызывает депрессию, если я соглашусь забраться с ней на гору прямо сейчас. Она махнула рукой в сторону Туннельной горы, которая возвышалась над канадским городом Банф. Я осторожно проследил взглядом за ее взмахом. Я нигде не мог разглядеть пик, но знал по открыткам, что он где-то надо мной, покрытый снегами. А за ним вдалеке находятся озера.

Я кашлянул и объяснил Изабель как можно вежливее, что я не любитель природы. Мне нравятся бетонные стены, увешанные книжными полками. Люблю станции метро с пирожковыми на выходе. Для меня Центральный парк – сельская глушь, из которой я бегу на Десятую авеню. Я выбираюсь на природу, только когда вынужден, потому что нахожусь в погоне за историей.

Однако Изабель дала понять: не будет восхождения на гору – не будет интервью.

– Смелее, – сказала она. – Давай посмотрим, сможем ли мы не погибнуть и сделать опасное селфи.

С крайней неохотой, только по журналистским причинам, я потащился с ней. В начале пути мне пришло в голову, что из всех моих знакомых Изабель единственная, кто, скорее всего, выживет в Апокалипсис. Она выросла в сельских районах Чили и рассказала мне следующее, пока мы шли: