Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне
Том задумчиво поскреб подбородок.
– И ты во всем будешь полагаться на своего хозяина и выполнять все в точности так, как он скажет?
– Да, мистер Коллинз.
– Быть верным, как пес, не знавший других хозяев?
– Быть верным, как пес, не знавший других хозяев.
– А эта глупая, дурацкая ухмылка, которую я вижу на твоем лице, вызвана, надеюсь, не моими словами?
– Нет, мистер Коллинз.
– Как твое имя?
– Мое имя Бибидо, мистер Коллинз.
– Ты понятливее, чем я предполагал.
– Спасибо, хозяин.
– Не за что.
– Скажите же, что мне делать, хозяин?
– Приготовиться к смерти, – ответил Том и покинул трюм.
Он стоит перед вахтенным офицером. За его спиной, заламывая руки, маячит кок. Ситуация неприятная – нужно найти виноватого и взвалить на него всю тяжесть ответственности. Кок заявляет, что он вообще ни при чем. И добавляет, что рабы согласно регламенту принадлежат капитану, а за их здоровье и самочувствие отвечают судовой врач и хирург.
Голос кока звенит от возмущения, но видно, что он храбрится изо всех сил, пытаясь скрыть свой страх. Его пугает не выговор, а перспектива жуткой и преждевременной смерти.
Вахтенный, нервно покусывая пальцы, постукивает сапогом по палубе.
– Дьявол, надо же было такому случиться, – стонет офицер.
Только что он сменил на этом посту молодого лейтенанта и теперь проклинает свое невезение. От неожиданного удара он словно бы съеживается, потом принимается ходить взад-вперед по палубе. Но ноги не слушаются его, и он вынужден опереться на кока.
– Черт побери, как же я ненавижу этих дикарей! – рычит офицер. – Почти так же, как саму чуму. Все мужчины в нашей семье отправились в море, только чтобы избежать этой заразы. Но, видно, перед лицом смерти все равны.
– Да, – вздыхает Том, – что у богатого, что у бедного в носу по две дырочки.
Офицер с неожиданной яростью обрушивается на него:
– Ты, что, совсем рехнулся? Избавь меня от своих шуточек!
Том извиняется и получает подзатыльник от кока.
– Ну надо же было такому случиться, и именно в мою смену, – продолжает сокрушаться вахтенный.
– Возможно, нам следует разбудить капитана, – предлагает кок.
Офицер задумывается. Пока все ждут его решения, Том берет слово:
– Прошу прощения, сеньор, но мне кажется, что совсем не обязательно тревожить капитана ради какого-то чернокожего покойника.
– Не обязательно?! Да ты хоть понимаешь, о чем мы тут толкуем?
Офицер все больше накручивает сам себя и продолжает уже хриплым шепотом:
– Разве ты не понимаешь, что произойдет, если правда всплывет наружу? Люди и так на взводе из-за длительного бездействия. Это все равно что поднести горящий фитиль к бочке с порохом. Черт бы вас всех побрал. И именно в мою смену! К дьяволу всех негров… Ты уверен в том, что говоришь?
– Абсолютно уверен, сеньор, – отвечает Том.
– Черт! Но я должен взглянуть на него. Капитан же не будет этим заниматься. Cattus amat pisces, sed non vult crura madere…[13] Но хватит болтать. Показывай дорогу, Хосе!
– С удовольствием, сеньор.
Офицер делает шаг, но внезапно останавливается и с недоумением смотрит на кока, который поспешно стал спускаться.
– Куда это направился наш многоуважаемый Феликс?
– Я к себе, пойду немного посплю… – растерянно шепчет кок.
– Вот еще! Не думай убежать. Пойдешь со мной.
– Да зачем мне туда идти?!
– Затем, что именно ты запер этого негра в трюме, вот зачем! Пошел!
Том идет впереди офицера, который, в свою очередь, толкает перед собой упирающегося кока. Они доходят до лестницы, ведущей в кладовку, и зажигают пару фонарей.
– Думаю, это случилось вчера или позавчера, – говорит между тем Том, – судя по тому, как его обгрызли крысы, должно быть, прошло несколько дней.
Офицер резко останавливается.
– Черт бы его побрал, – шепотом ругается он. – Значит, зрелище не из приятных?
Том разводит руками.
– Да как вам сказать. Все не так уж и плохо, сеньор. Большая часть лица все же уцелела. Главное, привыкнуть к запаху…
– Замолчи!
Вахтенный хватается за живот, и его выворачивает наизнанку.
– Это задача не для офицера, – наконец выговаривает он, с трудом выпрямившись. – Я только что это понял. Мы должны сходить за судовым врачом.
Том стукает каблуками и по-военному вытягивается в струнку.
– Я немедленно отправлюсь за ним, сеньор!
– Превосходно. Поторопись, Хосе! Мы подождем здесь. Но помни – никому ни слова!
Том отвешивает поклон и, зажав себе рот, чтобы не расхохотаться в голос, через две минуты оказывается у каюты врача. Он прислоняется к двери и скороговоркой бормочет:
- Ее сиянье факелы затмило.
- Она подобна яркому бериллу
- В ушах арапки, чересчур светла
- Для мира безобразия и зла.
- Как голубя среди вороньей стаи,
- Ее в толпе я сразу отличаю.
Он два раза повторяет стихи и затем на всех парах мчится обратно к офицеру и коку, которые все еще стоят на лестнице.
– Что скажешь, Хосе? – спрашивает кок.
– У меня для вас две новости, сеньоры: одна хорошая и одна плохая. – Том делает глубокий вдох и продолжает: – По словам доктора, мертвец, очевидно, заражен чумой.
– К дьяволу всех чернокожих, – стонет офицер и всплескивает руками. – И к дьяволу эту крысиную заразу!
Он прижимает ко лбу стиснутые кулаки и в ужасе вращает глазами.
– А какая же хорошая новость, Хосе?
– Так это она и есть, – вздыхает Том, – плохая же новость состоит в том, что если вы оставите его на судне, ничего не предприняв, то он заразит всю команду меньше чем за сутки. Чем быстрее мы избавимся от тела, тем лучше. Так говорит доктор.
– Мы должны позвать капитана, – снова предлагает офицер.
Том позволяет себе вольность и берет вахтенного за рукав мундира.
– Есть такая немецкая пословица, сеньор. Она звучит приблизительно так: тот, кто делает все вовремя, достоин славы. Если вы, конечно, понимаете, что я хочу этим сказать.
Офицер вздергивает подбородок и окидывает взглядом океан, пытаясь осмыслить немецкую пословицу. Затем он бросает на Тома скептический взгляд.
– Но кого мы пошлем, чтобы… – он понижает голос. – Кому, черт возьми, я смогу поручить эту грязную работу? Никто из белых не захочет трогать черного, к тому же скончавшегося такой ужасной смертью. А если поползут слухи о том, что у нас в трюме лежит зараженный чумой, то глазом не успеешь моргнуть, как на мили вокруг не останется ни одного матроса – все разбегутся. Команда взбунтуется. И я ее понимаю. Черт побери, я ее отлично понимаю. Мы можем сколько угодно грозить плеткой и килеванием, но против чумы мы бессильны.
Кок молитвенно складывает ладони на груди и заискивающе улыбается.
– Я знаю, что нам следует делать, сеньор, – говорит он, – все очень просто. Мы пошлем туда Января и Февраля.
– Кто такие эти Январь и Февраль, черт бы их побрал? – ворчит офицер.
– Это два чернокожих раба, – улыбается кок.
Вахтенный хрустит пальцами.
– Отличная мысль, кок. Давай, тащи их сюда.
Кок уже устремляется вверх по лесенке, когда Том зовет его обратно.
– Я не должен вмешиваться в решения старших, – серьезно произносит он, – но если мы пошлем черных вытащить из трюма труп их мертвого товарища, то не столкнемся ли мы с двойной проблемой? Как мы можем быть уверены в том, что они не заразятся от него? К тому же нельзя забывать, что негры суеверны не меньше, а может, и больше, чем белые. Я работал на одной плантации, так там чернокожие украшали себя перьями павлинов и клювами попугаев, а потом пели какую-то тарабарщину над своими новорожденными, разбрызгивая над личиком ребенка свежую кровь, взятую из одиннадцати куриных лапок. И все это лишь затем, чтобы избежать чумы.
– Черт возьми, Хосе прав, – бормочет офицер, – мы не можем использовать этих негров. Лучше уж их сразу потом пристрелить.
– Значит, пристрелим, – говорит кок.
– Но разве это не привлечет излишнего внимания, если мы вот так просто избавимся от двух рабов? – с сомнением спрашивает Том.
– Думаю, нет, – отвечает кок.
– И к тому же у нас нет другого выхода, – хмуро добавляет офицер.
– Сеньор! – Том вытягивает руки по швам и отдает честь. – Хосе Алонсо Эммануэль Родригес Васкес возьмет на себя эту обязанность.
Офицер заходится в приступе кашля, а потом, прищурив один глаз, спрашивает:
– Обязанность? Что ты хочешь этим сказать?
– Я берусь за это дело добровольно, сеньор.
– Ты с ума сошел? Это же чума!
– Я знаю, сеньор. Но думаю, что работа на плантации сделала меня невосприимчивым к чуме.
Офицер оглядывается по сторонам.
– А ты что, проверял? – шепчет он.
– Целых три раза, – тоже шепотом отвечает Том и, взявшись за отворот офицерского мундира, притягивает командира к себе. – Если только кто-нибудь поможет мне спустить лодку на воду, то все остальное я готов взять на себя, и господин офицер больше ни слова от меня не услышит. Ну а что касается этого чернокожего с обглоданным лицом, то обещаю еще до рассвета выбросить его тело в море за много миль отсюда.
Офицер некоторое время стоит в раздумье, потом упирает руку в бедро и, поглаживая бороду, произносит:
– Хосе, – говорит он, – ты парень хоть куда. Я лично позабочусь о том, чтобы лодку сию же минуту спустили на воду. Кок, дай мешок этому отважному мальчишке, который готов рискнуть своей жизнью ради спасения всей команды. Я уверен, что наш капитан, когда узнает завтра о твоем подвиге, отблагодарит тебя. Эй, Феликс, закрой пасть и тащи сюда мешок.
Том отвешивает поклон, глядя, как кок бежит на камбуз, чтобы найти там крепкий мешок для трупа. Сказано – сделано. Офицер отправляется будить двух кадетов, а Том тем временем спускается вниз и находит кока стоящим посреди камбуза с пустым мешком от проса в руках.
– Я зашел только чтобы попрощаться, – говорит Том.
– Попрощаться? – кок смотрит на него с непонимающим видом.
Том кивает.
– Я не вернусь назад, сеньор Феликс. Я не хотел ничего говорить тому молодому офицеру, поэтому пусть все останется между нами. Я вам солгал.
– Ты солгал, Хосе?
Том кивает.
– У меня нет никакого иммунитета, – признается он, – наоборот, боюсь, эта зараза уже проникла в меня.
Кок делает шаг назад.
– Успокойтесь, сеньор, – говорит Том, – я ни до чего не дотрагивался после того, как осмотрел покойника. Но я понимаю, что после всего случившегося я не могу позволить себе остаться на борту с подозрением на чуму. Поэтому я тут подумал, – Том понижает голос до шепота, – я подумал, нельзя ли мне получить с собой немного провианта – хотя бы пару глотков воды и пригоршню галет?
– Черт возьми, Хосе, – стонет кок, – я даже не знаю, что сказать. Мне больно такое слышать. Я ведь почти полюбил тебя. Но, конечно же, ты получишь все, что нужно. Мы будем скучать по тебе, Хосе. И по твоим историям.
Том скромно пожимает плечами.
Кок опустошает еще один мешок и наполняет его провизией. Следом кладет туда две фляжки с водой.
– Будьте осторожны, – просит Том, – чума заразна.
Кок бросает на него страдальческий взгляд и крестится.
– Хосе, – просит он, – пока ты не покинул нас, расскажи, чем кончилась та история о бедном мальчишке-рыбаке Альберто? Нашел ли он своего раба, который был рожден принцем? Я не смогу спокойно спать, если не узнаю конец.
Том поднимает голову.
– А, да, он нашел его – на судне, где сам Альберто работал на камбузе.
– Да что ты говоришь? – умиляется кок, его глаза сияют.
– К несчастью, – продолжает Том, кладя в мешок с провиантом кокосовый орех, – к несчастью, раба укусила крыса, и он заразился чумой.
У кока отваливается челюсть. Он судорожно хватается за сердце. И вдруг расплывается в лукавой улыбке.
– Ты самый большой лгунишка на свете, – говорит он.
Том разводит руками и подмигивает коку.
– На самом деле меня зовут Коллинз и я родом из Ирландии.
Кок смеется, но смех почти тут же обрывается. Лицо кока становится серьезным.
– Прощай, Хосе, – шепчет он.
– Прощайте, сеньор Феликс, – отвечает Том, – и будьте здоровы. Вы лучший кок на свете.
Кок высмаркивается в свой фартук.
– Твой подвиг будут помнить.
– Я буду жить надеждой, – вздыхает Том и, подхватив мешок, возвращается на палубу, где его встречают два юных кадета, которые говорят ему, что лодка уже спущена по правому борту, как им и было приказано.
После этого Том спускается в трюм, где сидит Бибидо.
Не говоря ни слова, тот забирается в мешок, который Том так же молча завязывает и взваливает раба себе на спину.
На все про все уходит меньше пяти минут, и вот Том уже снова на палубе, где он замечает вахтенного офицера, который стоит в сторонке вместе с кадетами и коком Феликсом. Они во все глаза смотрят на смелого парнишку, который по трапу тащит свою тяжелую ношу вниз, к шлюпке, куда, прежде чем уложить покойника на дно лодки, скидывает мешок с провиантом. Затем он опускает весла в воду и, отойдя на двести футов в сторону, встает и отдает честь.
С галеона доносится громкое рыдание кока, но офицер серьезно смотрит на Тома и тоже отдает ему честь. Его жест тут же повторяют оба кадета, которые блестящими от слез глазами смотрят на Хосе из Кадиса, у которого глаза стали зелеными из-за того, что он съел слишком много козьего сыра, и у которого родители странным образом были повешены до того, как померли от дизентерии и скончались от чумы.
Кадетам вряд ли доводилось видеть, чтобы кто-то греб так быстро, как этот парнишка, который ради спасения корабля отважился выйти в море со столь опасным грузом.
И когда наступил рассвет и уже можно было ставить паруса, потому что на горизонте появились сторожевые корабли, капитан, которому доложили о случившемся, распорядился отслужить короткий молебен в честь Хосе Алонсо Эммануэля Родригеса Васкеса, который почти мертвым был подобран у берегов Ямайки и почти таким же мертвым покинул этот гордый галеон к югу от Гаити.
Священник произнес пару приличествующих случаю фраз о самоотверженности, после чего команда почтила память рыжеволосого мальчишки двумя минутами молчания.
Глава 19. Остров
Он лежит в шлюпке, закинув руки за голову, и изучает звезды. Ими усыпано все небо. В такие ночи границы исчезают, и небесный свод тает, перетекая в океан. Макрель, кит и зеленокожая русалка свободно плавают между морем и небом и превращаются в янтарно-желтые созвездия на сияющей вуали ночного неба.
Том, пребывая между сном и явью, сонно указывает на Водолея, Кита и Деву.
– Они смотрят на нас, – бормочет он, – шепчутся между собой и удивляются, потому что звезды – они как матери, которые беспокоятся за своих детей. Ты знал об этом, Бибидо? Нет, ни черта ты не знаешь. Ты вообще не должен со мной разговаривать. Какое чудесное чувство свободы! Ты слышал, что я сказал, коротышка? Я сказал, какое чудесное чувство свободы!
Том понижает голос и бормочет себе под нос:
– Да что с ним такое? Почему он ничего не говорит?
Том садится и смотрит на Бибидо. И вдруг с острой жалостью понимает, что у этого чернокожего паренька тоже есть мать, которая, как звезды, беспокоится за своих детей. Особенно за того, кто пропал. Должно быть, частичка ее до сих пор живет в Бибидо, и оттого он так молчалив.
Он уже шестой день не выпускает весел из рук. По правде сказать, гребец из него никудышный, но недостаток сил Бибидо восполняет своим упорством. Он день и ночь гребет без перерыва.
Том охотно разузнал бы у него что-нибудь про его маму, но не знает, с чего начать. И потом, кто знает, быть может, Бибидо уже позабыл своих родителей? Ведь его так давно увезли из дома. Скоро будет уже три года. Но много ли это – три года? Можно ли за такой срок забыть своих родителей? Свой дом, свой язык, своих братьев и сестер?
– Хотя мне-то какая разница? Нашел о чем думать!
Том злится на самого себя за то, что в его голову совсем не ко времени лезут мысли про этого недомерка. «Кроме того, – думает он, – между мной и ним большая разница. Я, например, никогда в жизни не додумался бы вшить себе кольцо в глотку. Это, конечно, ничего не доказывает, кроме того, что мы с ним разные. Например, тапир ведь не тоскует, когда его детенышей сжирает леопард? Конечно же, нет. Так уж устроена природа; иначе жизнь тапира стала бы просто невыносимой. Ладно, пусть Бибидо не тапир, но между ним и его мамой, должно быть, были те же отношения, что и между тапиром и его детенышами. Скорее всего, черные в принципе не могут чувствовать то же, что и белые. Иначе бы их жизнь стала просто невыносимой».
Губы Тома кривятся в горькой усмешке.
– Если бы я был черным, – говорит он, – если бы я был тобой, Бибидо, я был бы сейчас безмерно счастлив.
Бибидо смотрит на него с непонимающим видом.
– Правда ведь, здесь куда лучше, чем на дне трюма?
Бибидо морщится. Том придвигается к нему ближе.
– Ты мог бы хотя бы сказать, что счастлив избавиться от оков. Но ты, верно, не знаешь, что такое чувства и как их выражают. Ладно уж, не говори ничего.
Том вздыхает и закатывает глаза.
– Что творится в этой маленькой черной головке? Мы уже шесть дней в море, о чем ты все это время думал?
– Сейчас я думаю о том, – проговорил Бибидо, – что у нас скоро закончится вода. Ты знаешь, где мы сейчас находимся, Том?
Том поднимает руку к уху.
– Ты сказал «Том»? А куда делся мистер Коллинз? Или ты думаешь, что стал свободным и теперь можешь позволить себе говорить «Том»? Нетушки, Бибидо. Ты – мой. Ты принадлежишь своему хозяину. Между прочим, чернокожие на сахарной плантации относились ко мне с большим почтением. Они называли меня Томом-бомбой.
– Завидное имя, – замечает Бибидо.
– Я ненавижу это имя, – огрызается Том, – так что впредь зови меня мистер Коллинз.
Бибидо кивает.
– Я лишь спросил, известно ли мистеру Коллинзу, где мы сейчас находимся.
Том отвечает как можно более небрежным тоном:
– Мы находимся к югу от Пуэрто-Рико и, должно быть, в миле от Невиса. Все зависит от того, насколько далеко отогнал нас на юг ветер. По правде говоря, на горизонте уже давно пора бы появиться острову Санта-Крус, но что-то я пока его не вижу.
Том оборачивается.
– Может, лучше поговорим о том, что нас ждет впереди? Ты готов к этому, Бибидо? Тебе ведь известно это так же хорошо, как и мне. Зачем же грести? Я предлагаю вырезать где-нибудь на скамье наши имена, чтобы те, кто нас найдет, знали, кто мы такие. Дай-ка мне фляжку.
Но Бибидо обхватывает двумя руками фляжку и прижимает ее к себе.
– Ах, так? На драку, значит, нарываешься?
Бибидо качает головой. Том прищуривает глаза и окидывает парнишку изучающим взглядом. Честно говоря, выглядит он ужасно: губы потрескались, превратившись в две корки засохшей крови, взгляд потух…
– Хорошо, что ты так переживаешь за воду, – вздыхает Том. – Но если мне приспичит пить, я буду пить, а ты как знаешь.
Через два часа рассвело.
Бибидо по-прежнему сидел на носу лодки и вяло греб вперед.
Том с ожесточением принялся вырезать на скамейке их имена. На дно лодки летела стружка. Том словно наказывал шлюпку за свое невезение. Он слышал, что на свете бывают несчастливые лодки, и полагал, что их угораздило сесть именно в такую. Зная от моряков, что лодке больно, когда ее режут ножом, он продолжал царапать деревяшку, провожая смехом каждую стружку, падающую на дно.
Том видел во сне… нет, не во сне, он взаправду видел это. Однажды ночью, пару дней назад, когда небо было черным, как сажа в печной трубе, потому что даже звезды их покинули. Бибидо танцевал. Он часами все кружился и кружился на носу лодки, приговаривая при этом что-то непонятное. После он утверждал, что хотел своим танцем умилостивить звезды. Это позабавило Тома, особенно потому, что эти самые звезды появились лишь двенадцать часов спустя.
Том придвинулся к своему рабу и взял его за лодыжку.
– А я ведь мог бы тебя съесть, – заметил он.
Бибидо не отреагировал.
– Я мог бы начать с ноги. Отрезать вот здесь, у колена, и дать ей хорошенько просолиться в морской воде, а потом слопать, кусок за куском. Но с другой стороны – что тут есть? Мяса с гулькин нос. Даже на самый простой ужин не хватит. Слышишь, что я говорю, Бибидо? Ты что – оглох? Черт возьми, ты приносишь мне одни несчастья. Я мог бы посиживать сейчас в капитанской каюте и изучать карты, поедая один кусок свинины за другим, набить себе брюхо, а потом, отдуваясь, притащиться к коку, который угостит своего помощника кувшином воды. Ледяной, свежей водицы, которая так славно щекочет горло, словно тысячи крошечных рыбок, а пахнет как южный ветер у берегов Невиса. Я слышу крики обезьян в лесу. Они тоже любят южный ветер. Они лопают фрукты, а потом погружают свои голубые языки в воду и лакают ее без удержу. Я и сам часто пил ту же воду. Она пахнет железом, землей и лимонами. Источник берет свое начало на возвышающемся посреди острова большом вулкане с белой оборкой вокруг жерла… Да что же это, неужто Всемогущий оставил нас?
– Кто?
– Господь Всемогущий, невежа ты этакий. Неужели он забыл про нас? Наверное, он не хочет знаться с нами, потому что рядом со мной ты.
– Этот Всемогущий не любит меня?
Том рассмеялся.
– Конечно, он не любит тебя, Бибидо. Сам подумай! Ведь должна же быть причина, почему ты родился черным, а я – белым.
– Мои родители чернокожие, – заметил Бибидо.
– Да, верно, и Господь Всемогущий их подавно не любит.
– На свете много черных, – сказал Бибидо, – очень много.
Том кивнул, ответив, что он того же мнения.
– Ты знаешь, почему Всемогущий не любит черных? – спросил Бибидо.
– Потому что сам он – белый. Вот почему, – ответил Том.
Бибидо посмотрел на свои руки.
– Значит, где-то есть Всемогущий, который черный, – задумчиво произнес он.
– Вовсе нет, – возразил Том. – Белый Бог никогда этого не допустит.
Бибидо ответил, что, по его мнению, это нехорошо, что Всемогущий любит не всех людей.
Том улегся на дно лодки и закрыл глаза, он слушал водопад на Невисе и крики обезьян в лесу. Почему-то от этих воспоминаний ему хотелось смеяться.
Он улыбался во сне, а когда проснулся, была уже середина дня. Прямо над ним с фляжкой в руках сидел Бибидо, и Том поначалу решил, что это он его разбудил.
На самом деле это были волны, которые внезапно поднялись, пока он спал. Шлюпка качалась как сумасшедшая и уже успела набрать воды. Им пришлось вцепиться в скамьи, чтобы их не смыло в море.
Том сел. Голова казалась свинцовой. Он ничего не понимал – его собственное тело почти перестало ему повиноваться. Перед глазами все кружилось и плыло.
Бибидо поднес фляжку с водой к его губам.
Том открыл рот, ощутил на языке капли влаги и громко рассмеялся. Немного воды при этом протекло мимо, но Бибидо согнутым указательным пальцем тут же отправил ее Тому обратно в рот.
– Еще, – с трудом выговорил Том, – еще, Бибидо.
– Больше нет, – Бибидо отшвырнул от себя пустую фляжку.
Том вытер рот, который вода только еле-еле смочила, и уставился на еще совсем недавно такую ровную гладь океана. Теперь там бушевали волны. Они перекатывались, бились и, сталкиваясь друг с другом, обрушивались мощными каскадами обратно в море.
Том посмотрел на солнце. Оно тусклым пятном висело в небе, спрятавшись за желто-серым маревом.
– Мы движемся, – пробормотал он, – почти в правильном направлении, если только нас не смоет за борт. Останемся ли мы в лодке или этот проклятый океан в конце концов поглотит нас своей огромной пастью?
– Мы здесь не умрем, – отозвался раб.
– О! Что ж, это хорошая новость. Мы здесь не умрем. Слышишь, ты, Всемогущий Бог? Забудь о том, что собирался сожрать двух парней вместе с их испанской лодкой. Бибидо, сын великого вождя, говорит, что мы здесь не умрем!
В этот момент мощная волна, подкатившись под шлюпку, подняла ее на пятьдесят футов в воздух и так же быстро отпустила. На долю секунды они оказались в свободном полете, а лодка, накренившись набок, упала в пенящееся море. После чего она снова выправилась, но теперь уже была наполовину заполнена водой.
Том и Бибидо, как сумасшедшие, кинулись вычерпывать воду, пока их снова не приподняло и не кинуло вниз. Так продолжалось около часа. За это время их несколько раз накрывало волной, и они смертельно вымотались.
Том сделал из штанов и рубашки страховочный трос, которым связал вместе себя и Бибидо, но где-то ближе к вечеру волны начали понемногу успокаиваться. И очень скоро лодка попала в сильное течение – оно крепко вцепилось в свою добычу и уже не желало отпускать.
Том не мог определить курс, которым они двигались, опасался, что их сносит в юго-западном направлении, – и мало что могло быть хуже этого.
Читать бесплатно другие книги:
