Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт
– Садись, София, – сказал Освальд, когда она вошла в офис, и поставил ее стул перед своим письменным столом. – Это просто для того, чтобы ты не уснула в кресле.
Значит, он ее ждал.
Сидеть перед ним, словно посетителю, казалось странным.
– С Моной всё в порядке?
– Да, Элин уже там.
– Ты испытала шок. Это вполне естественно, но я тебе помогу.
София кивнула. Что же он собирается делать?
– Ты помнишь тезис номер два, где речь идет о бесконечной силе? Когда человек вызывает в памяти моменты, в которые он проявлял себя сильным, и черпает из них энергию?
– Да, конечно. Второй и четвертый тезисы понравились мне больше всего.
– Хорошо. Но сейчас мы его перевернем. Вместо того чтобы черпать энергию из событий, ты должна освободить энергию. Отделаться от негативной энергии. Понимаешь?
– Да, но разве так можно? Менять тезисы?
– А ты как думаешь? – возмутился Освальд. – Кто, по-твоему, их писал?
– О'кей. Понимаю.
– Хорошо. Закрой глаза. Сделай глубокий вдох и выпусти воздух через рот. Расслабься. Пока мы будем этим заниматься, ты должна держать глаза закрытыми.
София уставилась в темноту под веками. Заметила, что раскачивание почти прекратилось, но ощутила удивительную слабость.
– Вызови в памяти событие, когда ты чувствовала себя беспомощной.
– Сейчас?
– Разумеется, из прошлого. Расскажи о первом воспоминании, которое всплывет.
Его голос стал глубоким, почти гипнотическим; он вовлек ее в неразбериху из мелькающих картин. Мозг слегка оцепенел, тело казалось тяжелым.
Она стала рассказывать ему обо всем, что всплывало в памяти. Пересказывать воспоминания о тех моментах, когда чувствовала себя слабой и беспомощной. Как ни странно, они были аккуратно распределены в хронологическом порядке; оставалось только извлекать их. Каждый раз, когда возникало очередное событие, Освальд велел ей разбираться в нем и высвобождать негативную энергию.
– Высвобождай энергию! – командовал он. – Направляй ее к потолку. К небу.
Его голос стал неотчетливым и тонким, но тем не менее он достигал самой глубины ее души.
И вот возникло нужное событие. Возможно, самое первое. Ей было пять или шесть лет. Была зима, шел снег, маленькие красивые снежинки кружились на ветру. Она добежала до шоссе, хотя ей не разрешалось. На обочине лежала собачка. Она лежала на боку, явно сбитая машиной, поскольку совершенно обмякла и не шевелилась. Дуновением ветра с дороги принесло немного снега, который тонким слоем накрыл собачку и ее. Она могла точно воскресить в памяти, как собачка смотрела на нее печальными черными глазами. Каким мокрым и холодным оказался нос собачки, когда она к нему прикоснулась. И как она почему-то знала, просто знала, что собачка умрет.
Воспоминание причинило боль. В груди заныло, в горле образовался толстый комок, и София не могла произнести ни слова, не хотела рассказывать дальше.
– Разбери событие снова, – велел Освальд. – Освободи всю вредоносную энергию. София, ты справишься!
Она заплакала.
Что это такое?
Почему это вызывает такие ощущения?
Освальд заставил ее рассказывать об этом событии несколько раз, пока слезы не прекратились и она не почувствовала себя совершенно обессиленной.
– Теперь можешь открыть глаза, – сказал он.
Первым, что увидела София, была его рука, лежащая на ручке и блокноте. Освальд записывал все, что она говорила. Встретившись с ним взглядом, поняла, что он доволен.
– Вот и ответ, София! Вот почему ты иногда бываешь такой чувствительной. Понимаешь, ты все перепутала. Мона – не щенок. Она – взрослый человек, который несет ответственность за свои поступки. Ты чувствуешь себя лучше?
– Да, – солгала София, поскольку ей ни за что не хотелось, чтобы он продолжил копаться в ее памяти.
– Понимаешь, Мона все это инсценировала, – продолжил Освальд. – Чтобы вызвать сочувствие и избежать тяжелой работы. Она слабая и безвольная, и ей здесь не место. Мы отправим ее на материк. Разумеется, после того, как она подпишет каждую чертову бумагу о неразглашении профессиональной тайны.
– А Эльвиру? – не удержавшись, спросила она.
– Эльвира сможет сама решить, где ей хочется находиться. Она не ребенок. И, если тебя интересует мое мнение, слеплена из гораздо лучшего теста, чем Мона. – Он поспешно встал. – Знаешь, сегодня вечером я собираюсь удалиться пораньше. Ты можешь прибрать здесь и, когда закончишь, идти спать.
Он обошел вокруг стола и встал у нее за спиной. Взял ее за волосы и оттянул голову назад так, чтобы она смотрела на него. Потом высвободил одну руку и обхватил ее за подбородок. Еще больше заломил голову назад – так, что у нее заболели жевательные мышцы.
– Тебе надо научиться расслабляться. Не принимать все так чертовски серьезно.
К ее спине прижалось что-то твердое.
Господи, это его эрекция!
Освальд отпустил ее подбородок и переместил руку на грудь. Рука была расслабленной, но вдруг он начал растирать ладонью в том месте, где у нее располагался сосок, одновременно прижимая это твердое ей между лопаток.
– Ты страшно напряжена. Расслабься, черт возьми!
Его руки опять ослабли и исчезли с ее тела.
София сидела спиной к двери и не могла видеть его, когда он выходил; лишь услышала шаги и хлопок закрывшейся двери.
Ее снова затрясло. Она немного посидела на стуле в том же положении, в каком он ее оставил. Заметила, что ничего не чувствует: ни возбуждения, ни напряжения. Подумала, что такое с ней впервые.
Задумалась над тем, чего он от нее хочет. Что произойдет, если она ему откажет. Что произойдет, если она не откажет. Попыталась сообразить, с кем она могла бы поговорить. Мысль пойти и рассказать обо всем Буссе показалась настолько абсурдной, что София засмеялась. От мысли поговорить с Беньямином ей стало дурно. Она точно знала, что он скажет. Что она это просто вообразила, поскольку перенервничала после случившегося с Моной. Она прямо слышала его голос: «Откуда ты это знаешь? Ты видела эрекцию? Может, у него просто лежало в кармане что-то твердое».
Поговорить с кем-нибудь из девушек – немыслимо. Они только начнут ревновать и возненавидят ее еще больше. Освальд всегда лапал ее наедине. Получится ее слово против его слова. Значит, выхода нет.
«Пусть продолжает, – думала София. – Если он действительно набросится на меня, я всегда смогу врезать ему коленом, и к кому тогда он пойдет?»
Она попыталась отделаться от мысли о нем, но в комнате было слишком тихо. София по-прежнему могла чувствовать его за спиной. Грудь, к которой он прикасался, была горячей. Воздух в офисе казался тяжелым и удушающим.
Она подошла к окну и распахнула его. В роще возле гостевых домиков что-то вспыхивало. Присмотревшись, София увидела, что там втихаря курит Андерс, вероятно, разволновавшийся из-за Моны. Она оставила окно открытым. Немного побродила по офису. Заснуть сейчас она не сможет, и если пойдет к себе, то превратит Беньямину вечер в маленький ад.
София села и стала потихоньку просматривать экраны камер наблюдения – ей было любопытно, как персонал отреагировал на случившееся с Моной. Большинство по-прежнему не спали. Многие сидели на кроватях и разговаривали с потрясенным видом.
«Значит, забеспокоились», – подумала она.
Дойдя до седьмого номера – кнопки, показывающей ее прежнюю палату, – она обнаружила, что рядом с седьмой есть еще одна кнопка, без номера.
София заметила ее впервые. Для начала она нажала на седьмую, дававшую широкоугольную картину ее старой палаты. На экране появились сидящая на кровати Мадлен и лежащая под одеялом Анна. Последняя переехала туда, когда выехала София, поэтому в седьмом номере теперь жили Анна, Мадлен и Эльвира.
Мадлен говорила громко и оживленно. Усилить звук София не решилась, но смогла различить фразы типа: «Черт, что на нее нашло?» и «Когда закончится весь этот кошмар?».
Потом она нажала на пустую кнопку.
Появилась новая картинка, еще не набравшая резкость. В старой палате явно имелась дополнительная камера.
На экране была стоящая под душем Эльвира.
Вечеринка в разгаре.
Я стою немного в стороне, осатаневший от скуки.
Получил все, чего хотел все эти годы, – и тем не менее ничего.
Красивое имя. Лучшие школы. Портки за тысячу евро.
Но дело в людях, проклятых людях, которые нагоняют на меня тоску, доводящую почти до безумия.
Я оглядываю огромный зал и не вижу ни единого человека, который мне нравился бы.
Папаша с налитыми кровью поросячьими глазками. Он сделался тайным алкашом.
Эмили, одергивающая короткую вульгарную юбку. Ее нервозность, постоянно исходящие от нее беспокойные флюиды. Такая робкая и понимающая, что можно блевануть.
Девицы в углу. Их хихиканье, взгляды и улыбочки.
Я не улыбаюсь в ответ. По крайней мере, этим вечером.
С меня хватит. Я устал от этих людей.
Тут я вижу Лупоглазку.
Она стоит в углу в полном одиночестве. Платье ей велико и висит на ней мешком. Это все равно что надеть «Шанель» на ходячую палку.
Она теребит кончик носа. Неуверенно озирается.
Не вписывается. И никогда не впишется.
Поворачивает лицо в мою сторону.
Лицо, на которое я вынужден смотреть уже почти шесть лет. И с годами оно точно не становится краше. Глаза выпирают из ее башки, как маленькие шарики. Губы – тонкие, как черточки, остренький нос. К тому же у нее появились прыщи.
Я думаю, что больше не в силах смотреть на это лицо ни единого дня.
Даже ни часа, минуты или секунды.
И тут, именно в этот мрачный миг, меня посещает мысль.
Можно было бы уничтожить людей, какие они есть, и воссоздать их в новом обличье.
Как феникса из пепла.
Только совершенно другим образом.
Скорее, с помощью плавки или молота и щипцов. И я уже знаю, чья очередь будет первой.
Она скребет туфлей по мраморному полу. Смотрит на меня умоляюще.
«Спаси меня, Фредрик, спаси меня от всего этого!»
Она не вписывается.
И никогда не впишется.
В этом-то и заключается идея.
30
Она поговорит с ним об этом. Настоит на своем. Не струсит.
После инцидента с Моной прошло три дня. В первый день София непрерывно заходила к ней в комнату. Не решалась выпускать ее из виду. Но Мона быстро оправилась и теперь выглядела как обычно, если не считать пятен на шее. София начала надеяться, что Освальд отправит Мону с острова. Она где-то читала, что если человек пытается покончить с собой, но неудачно, то, как правило, он предпринимает новую попытку.
И еще Эльвира, которой на самом деле не следовало здесь находиться…
По ночам София размышляла над камерой в душе, и на третью ночь ей все стало предельно ясно. Эльвира трудилась на кухне. Кухонный персонал работал до девяти и после этого принимал душ, перед тем как лечь спать. И как раз в девять или чуть раньше Освальд всегда отсылал Софию.
– Пойди вниз, посмотри, что было сделано за сегодня, – обычно говорил он.
Должно быть, так и есть.
Я знаю, что не ошибаюсь.
Должно, должно, должно быть так…
Еще она вспомнила другое: как Освальд обычно смотрит на Эльвиру. Оглядывает с головы до ног и обратно, как смотрят на женщину, а не на ребенка.
И вот София стояла перед его письменным столом, собираясь с силами. От волнения крутило живот, и на ладонях начал выступать пот.
Камеру в душе должны снять. Софию даже не волновало, что он там видел. Главное, чтобы эта проклятая камера исчезла.
Говори! Ну, давай!
– Сэр… Я обратила внимание на то, что у камер наблюдения есть дополнительная кнопка, после седьмой.
Освальд не пошевелил ни единым мускулом лица. Просто продолжал читать газету. Даже не взглянул на нее.
– Вот как… Значит, ты начала использовать систему, чтобы подглядывать за персоналом? Увидела что-нибудь интересное?
– Нет, вовсе не так. Я не подсматривала. Я просто вытирала пыль и обратила внимание на эту кнопку.
– Придурки, которые у нас работали, установили камеру не в том месте. Ее следовало направить на постель Мадде. Я хотел держать ее под особым присмотром. Она очень странно себя вела.
Он лжет, он лжет, черт возьми.
Есть ли какой-нибудь пристойный способ сказать об этом? Что он лжец, а она не полная дура… «Надо же, мы установили камеру в душе вместо спальни». Неужели он действительно считает, что она настолько глупа?
Освальд оторвался от газеты, сердито уставился на нее и покачал головой.
– Оставь это, София! На кой тебе сдалась эта проклятая кнопка? Ты разве не понимаешь, что у нас есть дела поважнее?
Через окно пробрался по-осеннему усталый комар, который теперь сидел у него на виске и сосал кровь. Однако она ничего не сказала. Подумала, как забавно будет смотреться укус на следующий день. Жаль, что дискуссия завершилась… По крайней мере, на данный момент. Но сдаваться София не собиралась. Она обязательно снова выступит против.
Возможно, она и выступила бы, если б в тот день не разразилась эпидемия.
Когда София направлялась на ланч, в поместье все дышало здоровым спокойствием. После нескольких недель тумана, дождя, мокрого снега и ветра выглянуло солнце. Шла третья неделя декабря. Несмотря на ясное небо, в воздухе пахло снегом. У горизонта возвышались тяжелые серые тучи, похоже, двигавшиеся к острову, но на деревьях и кустах пока еще сверкал в лучах солнца иней.
После ланча ожидалось совещание. Как только оно закончится, она снова поговорит с Освальдом. Она ни за что не сдастся.
Совещание было необычайно расслабленным. Все подтащили стулья и сели в кружок вокруг Освальда. Он не принес никаких бумаг. Был одет в джинсы и шерстяной свитер. Казался почти апатичным. Некоторое время говорил о том, что произошло за последние месяцы. Отметил, что персонал, усвоив тезисы, стал более результативно работать. Объявил, что на следующей неделе поедет на материк, восстанавливать контакты, и что подумывает весной снова открыть домики для гостей. Он был настолько дружелюбен, что София поймала себя на мысли, что камера в душе, возможно, все-таки явилась результатом ошибки техников… Но, немного поборовшись с этой мыслью, она вновь пришла к убеждению, что он ей солгал.
Тут раздалось чихание. Сидевший в первом ряду Ульф чихнул сначала один раз, потом еще три. Он поспешно закрыл нос рукой, но первый чих беспрепятственно достиг Освальда. В комнате установилась гробовая тишина. Освальд развел руками, демонстрируя безнадежность.
– Это какое-то безумие. Неужели я должен работать с детишками, которым не хватает воспитания даже для того, чтобы зажимать нос, когда они чихают?
Он встал, посмотрел на них с отвращением – не только на Ульфа, который зажимал нос уже двумя руками, пытаясь не чихнуть еще раз, – и направился к выходу.
– Проверьте у этого идиота температуру. Он, черт возьми, выглядит больным.
У Ульфа действительно оказалась температура. И тут началось… Когда София сообщила об Ульфе, Освальд совершенно вышел из себя.
– Я же говорил тебе осенью! Вам с Буссе следовало подготовить подвал, чтобы изолировать там больных. Займись этим немедленно. Приведите подвал в порядок. Измерьте температуру у всего персонала. Тех, у кого она окажется повышенной, нужно изолировать минимум на сутки!
Он уже перешел на крик. Софии на щеку попали маленькие незаметные капельки слюны.
– Я этим займусь.
– И больше никаких бесед с персоналом до тех пор, пока все не будут здоровы!
София хотела сказать, что на данный момент болен только один человек. Но она знала, что Освальд смертельно боится всего, связанного с вирусами и бактериями. Кроме того, втихаря прочитала в компьютере, что на материке бушует большая волна гриппа. И хорошо понимала, кого обвинят в этом, – ведь за последние месяцы за пределами усадьбы побывал только Беньямин.
София потащила Буссе в подвал. Там по-прежнему пахло плесенью, и после обильных осенних дождей было холодно и влажно.
– Может, спустим сюда несколько электрообогревателей? – предложил Буссе. – Принесем чайных свечей и тому подобное, чтобы стало немного уютнее…
София скептически оглядела мрачное холодное помещение, порадовавшись в глубине души, что сама не больна.
– А что мы сделаем с вещами персонала? – спросила она, озабоченно глядя на лежащие на полу кучи.
– Ну… перетащим в дальний угол. Здесь в любом случае есть место не менее чем для десяти кроватей. И потом, мы можем использовать двухъярусные кровати, тогда получится двадцать. В одном из сараев есть масса резервных кроватей, я сам видел. «Покаяние» может сегодня вечером все это организовать.
София сразу поняла, что это будет один из самых отвратительных проектов, в каких ей доводилось участвовать. Однако придумать какой-то иной выход она не смогла, поэтому решила в основном предоставить заниматься этим Буссе и, по возможности, не подключаться самой.
– Ладно, ты приведешь в порядок помещение, а я прослежу за тем, чтобы всем измерили температуру.
София пошла в комнату Моны, чтобы отправить Элин измерять всем температуру – заниматься этим сама она уж всяко не собиралась. Приближаться ко всем бациллоносителям, а потом передавать вирус Освальду представлялось немыслимым.
Перед тем как подняться по лестнице, она бросила взгляд через маленькую застекленную часть ведущей во двор двери. Пошел снег. Большие плотные снежинки кружились в воздухе и застревали в кронах деревьев. Газон уже побелел. Небо было свинцовым и тяжелым.
Элин она застала рядом с Моной. Предложила, чтобы, пока та будет обходить всех с градусником, с Моной посидел один из охранников.
Уже на лестнице, по пути к офису персонала, до Софии донеслись чихание и кашель. «Это просто психосоматика», – подумала она.
Но вскоре стало известно, что у Бенни, спавшего в будке охранника, температура тоже повышенная. На кухне.
Лина со слезящимися глазами почти непрерывно кашляла и чихала. Похоже, действительно началась эпидемия. Выглянув в окно, София увидела, как люди с «Покаяния» возятся под снегом с кроватями. Уже начало смеркаться.
После размещения кроватей подвал стал выглядеть еще хуже. Их установили так близко друг к другу, что по узкому проходу между ними можно было разве только проползти. Кроме того, верхние кровати оказались настолько близко к потолку, что заслоняли слабое освещение от потолочных лампочек.
От изношенных матрасов исходил затхлый запах. Элин принесла для больных немного лечебных трав и чаев, но когда София спросила, есть ли у нее что-нибудь жаропонижающее, типа «Альведона», Элин посмотрела на нее с испугом.
– София, здесь это категорически запрещено. Освальд никогда не дал бы на это разрешения.
Пока они стояли, глядя на отвратительное помещение, вошел Освальд. Рот у него был закрыт маской, захватывающей даже нос, – такие они использовали во время ремонта жилья. София сдержала улыбку. Он выглядел действительно комично. Вместе с тем в груди у нее все сжалось, поскольку она не сомневалась, что вид этой страшной каморки доведет его до бешенства.
– Совсем недурно, – вопреки ее ожиданиям, сказал Освальд. – По крайней мере, им точно захочется побыстрее поправиться.
Дня через два заболела уже половина персонала. Элин, к счастью, держалась без температуры, хотя чихала и кашляла. Мона помогала им заботиться о больных.
София металась между офисом Освальда и подвалом, правда, старалась максимально задерживать дыхание и не касаться никаких предметов. Каждый раз, когда она возвращалась из подвала, Освальд требовал, чтобы София мыла руки и ни в коем случае не приближалась к нему. Руки она мыла так часто, что те сделались красными и шершавыми. Все поверхности приходилось по нескольку раз в день протирать спиртом.
Посреди всего этого Освальд велел всем ответственным собраться в столовой на совещание. София сперва подумала, что ослышалась.
– Сэр, у нас больше половины персонала болеет и лежит с температурой.
– Тогда пусть наденут маски, поскольку я хочу с ними поговорить.
С помощью Буссе она раздобыла всем маски и собрала ответственных в столовой. Кашляющая и чихающая группа людей в масках и с блестящими глазами напоминала мумий. «Наяву такого не бывает, – глядя на них, думала София. – Это дурной сон, и я скоро проснусь… Господи, помоги, иначе просто быть не может».
Освальд опоздал более чем на полчаса, и кое-кто из сотрудников уже начал клевать носом.
– Ну вот, вы выглядите здоровыми и бодрыми! – войдя в дверь, произнес Освальд.
Он сразу посмотрел на Софию и поднял одну бровь. Она вынужденно улыбнулась, но в душе у нее возникло что-то леденящее.
– Послезавтра я еду на материк для возобновления контактов, чтобы мы опять запустили программу «Виа Терра». Буду отсутствовать неделю. Здесь у меня список задач, которые за это время надо выполнить. София, ты можешь сегодня вечером распечатать его для всех.
Он передал ей список, включавший навскидку не менее пятидесяти пунктов. И как, скажите на милость, они смогут все сделать – при том, что половина персонала в подвале? Было двадцать второе декабря, но в поместье не чувствовалось и следа рождественского настроения. Она поймала себя на том, что желает, чтобы морские заливы замерзли и паром не смог вернуться обратно. Чтобы Освальд долго оставался на материке. В виде исключения, своих мыслей она не устыдилась.
Снова посмотрела на список. Их рождественский подарок…
– Поскольку меня здесь не будет, заразить меня вы не сможете. Следовательно, можете работать, даже если будете неважно себя чувствовать, – сказал Освальд.
Ни звука от персонала. Даже обычного согласного бормотания.
Но тут встал Беньямин.
Нет, молчи! Не брякни какую-нибудь глупость!
– Сэр, вы не думаете, что всем необходимо отдохнуть, хотя бы пока у них температура? Нельзя же, чтобы народ бегал и работал с температурой…
София знала, что последует, еще до того, как это произошло. Костяшки пальцев Освальда побелели, когда он сжал их в кулаки. Челюсти напряглись. Глаза сузились, превратившись в тонкие щелочки. Она пыталась открутить время назад. Отменить слова Беньямина. Но Освальд в два больших шага оказался около него. Выдернул его со стула за ворот рубашки и затряс. С громким хлопком ударил его ладонью по лицу.
Беньямин не сопротивлялся, но глаза у него горели.
– Мне надоела твоя болтовня, Беньямин! – зарычал Освальд. – Кто, ты думаешь, притащил сюда эту долбаную эпидемию? Если ты еще раз возразишь мне, твоя задница отправится на материк. Навсегда. А София останется здесь. – Он снова прижал его к стулу.
Беньямин промолчал, но весь дрожал от подавляемого гнева. Освальд оглядел группу.
– Хочет ли кто-нибудь еще поставить мои слова под сомнение?
Никто не ответил. В столовой стояла полная тишина. Прекратились даже кашель и чихание под масками.
На следующий день София проснулась с дикой болью в голове и горле и с ноющими мышцами. Она едва выбралась из постели. Даже горячая вода душа не вдохнула в тело жизнь. София, напротив, начала мерзнуть и дрожать. Она понимала, что у нее температура, но решила перетерпеть этот день, не подавая виду, поскольку на следующий день Освальд уезжал и можно было отлежаться в комнате. После обеда она почувствовала слабость, головокружение и почти обморочное состояние.
София сидела за маленьким письменным столом, стараясь изображать усердие и чувствуя беспрестанно обращавшиеся к ней взгляды Освальда.
Потом ее сильно зазнобило, из носа и глаз потекло. София наклонила голову к клавиатуре в надежде, что Освальд ничего не заметит.
– Разве тебе не надо обойти поместье и проследить за тем, чтобы все было сделано?
Она открыла рот, чтобы ответить, но не смогла издать ни слова. Вместо этого из горла у нее вырвался хриплый звук, и, как она ни старалась, заговорить не получалось.
Он сразу все понял.
– Ты с ума сошла? Ты что, сидишь больная, ничего мне не сказав? Собираешься заразить меня перед отъездом?.. В подвал! Быстро! Но прежде чем уйти, ты должна продезинфицировать все до единой чертовы вещи и поверхности, которых касалась. И не смей выходить из подвала, пока не поправишься! Тебе ясно?
У нее не было ни сил, ни желания ему возражать. Она испытала лишь облегчение, потому что, когда встала, ноги под ней почти подкосились. Ей удалось, под его злобным взглядом, протащить свое тело по комнате и протереть спиртовым раствором все предметы.
Когда София сползла вниз по лестницам, перед ней предстало затхлое и влажное подвальное помещение. Почти все кровати были заняты. С разных сторон слышались кашель и стоны, стоял резкий запах лекарственных трав и пота. Однако она сумела отыскать пустую кровать, легла поверх одеяла прямо в одежде и заснула, едва опустив голову на подушку.
Когда восемнадцатью часами позже София проснулась, ее одежда и одеяло были насквозь мокры от пота. Температура, похоже, спала, но сил совершенно не было. Во рту ощущался горький металлический привкус. Элин отсутствовала, а остальные вроде спали. Наручные часы показывали шесть.
София немного полежала, глядя в грязное днище верхней кровати. Проследила глазами за ползавшим в пыли маленьким паучком. Где-то храпели, а в постели рядом кто-то кашлял.
«Сочельник, – подумала она. – Сочельник, а я лежу в грязи… Я не купила ни единого рождественского подарка маме и папе. Даже не послала им поздравление. И самое ужасное, что я об этом даже не подумала».
Перед глазами замелькали картины из того времени, когда она только начинала жить на острове. Прогулки по лесу. Видовая площадка. Они с Беньямином в домике. День, когда завершилась работа по созданию библиотеки. Первые торжества, когда они праздновали свои успехи…
Потом появились картины теперешнего положения.
Стена и колючая проволока. Густой, почти постоянный туман. Наказания, ругательства и побои. Мона в петле.
София ясно осознала, что лучше не будет. Каждый раз, когда она преисполнялась надежды, за углом ее поджидала новая катастрофа.
Лежа в этом затхлом помещении, она на мгновение почувствовала себя совершенно свободной.
Она приняла решение.
Я смотрю на наручные часы.
Прошло четыре часа.
Четыре часа, а она не произнесла ни звука. Она круче, чем я думал.
Я прикладываю ухо к дверце шкафа и слушаю. Но – ни звука.
Мне приходит в голову, что она, возможно, умерла там от страха. Скелет в шкафу – по-настоящему…
Но тут я слышу короткий вздох и дыхание.
– Фредрик! – доносится с первого этажа взволнованный голос Эмили.
– Да, мама!
– Ты не знаешь, где Сара?
– Не имею представления. Поискать ее?
– Нет, подождем немного. Она наверняка с кем-то из друзей.
Глупо. Будто у нее есть друзья…
Мы договорились на четыре часа. Четыре часа в темноте. Но я жду, пусть посидит еще немного.
Всегда надо показывать им, что они способны на большее, чем думают.
А это – ничто по сравнению с тем, что еще будет.
Четыре с половиной часа, потом я открываю дверцу. Когда свет ударяет ей в лицо, она начинает моргать, как сова.
Некоторое время уходит на то, чтобы вытащить ее из шкафа, поскольку она зажата между сумками и коробками с обувью.
Читать бесплатно другие книги:
