Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт

33

Если Мадлен не скулила, то почти все время плакала. Она жаловалась на холод, на натертые ноги и всякие разные напасти, но чаще всего просто тихо плакала, где бы они ни находились. София думала, что у нее, возможно, какой-то психический срыв, и однажды заговорила об этом в конюшне с Бенни. Предложила дать ей отдохнуть в пустом стойле, но тот не захотел к ней прислушаться.

– Она ведет себя так уже неделю, Бенни. Это ненормально.

– Пусть, черт возьми, соберется. Покажи ей, как выгребать навоз, и заставь действовать.

– Возможно, ей полезно было бы поработать на улице и подышать свежим воздухом. Я видела на клумбах немного сорняков…

Больше она ничего сказать не успела, поскольку взгляд Бенни, который обычно блуждал, намертво застыл в какой-то точке над ее головой. Обернувшись, она увидела, что по проходу конюшни к ним быстрым шагом приближается Освальд. Он остановился совсем рядом с ней. Когда он стоял так близко, у Софии по-прежнему от волнения зудело под кожей. Но Освальд пришел встретиться не с ней.

– Где Симон?

Тот выглянул из стойла с лопатой в руке.

– Я здесь, сэр.

– Мой повар говорит, что в теплице больше нет овощей. – Отчетливо слышалось, что Освальд взбешен, голос его звучал грубо и хрипло, но он сдерживался.

– Я не знаю, сэр. Я не был там несколько месяцев.

– Значит, ты считаешь, что я должен есть горох из дешевого супермаркета?

– Конечно, нет.

– Тогда немедленно отправляйся обратно в теплицу. Даю тебе неделю на то, чтобы там снова все росло.

Симон положил лопату, бросил на Софию извиняющийся взгляд и пошел по проходу из конюшни. Освальд тоже развернулся, чтобы уйти. София заметила, что к его подошве пристала коровья лепешка, и подавила смешок.

– Тебе что-то показалось смешным, София?

– Нет, простите; у меня просто возникло ощущение, что я сейчас чихну.

– Я думал, ты хотела мне что-то сказать.

– Нет, или да, простите, что я предала вас и все остальное.

Освальд долго всматривался в нее.

– Я об этом подумаю.

Когда София осознала, что Симон не вернется, ее пронзила тоска. Было ясно одно: если Мадлен не прекратит реветь, жизнь станет ужасной. Ей подумалось, что, возможно, Мадлен не отваживается что-то сказать в присутствии Бенни, поэтому она решила поговорить с ней, когда они вечером заползут в спальные мешки. Бенни спал в стойле неподалеку от двери, на случай если они вздумают бежать. Но если говорить тихо, он не сможет их услышать.

– Послушай, мы работаем вместе уже почти два года, а я о тебе ничего не знаю, – начала София.

– Ах, да и знать-то особенно нечего.

– Но что ты делала до приезда сюда?

– Была секретарем, как сейчас, или, вернее, до того, как все пошло к черту… – Мадлен опять начала было плакать, но взяла себя в руки. – То есть я работала секретарем одного из руководителей довольно крупной ай-ти-компании в Стокгольме.

– А почему приехала сюда?

– Я пошла на лекцию Освальда. После нее он подошел ко мне. Сказал, что давно искал кого-нибудь вроде меня. Пригласил на ужин. Это было еще до появления у нас усадьбы. – В ее голосе зазвучали мечтательные нотки. – Казалось, будто он знал обо мне все. Понимал меня, как никто и никогда. Я сразу поняла, что «Виа Терра» – мое призвание.

«Он тщательно подбирал нас, – подумала София, – и знает, как это делается». После осознания этого факта последовала быстрая череда мыслей; они почти мелькали, но все-таки доходили до логического конца. Все члены персонала – белые и типичные представители скандинавской расы. Кроме, разумеется, Абайоми на кухне, которого Освальд называл «черномазым» или «толстогубым» и говорил, что требуется год, чтобы научиться произносить его имя. Он говорил это таким мягким и шутливым тоном, что никто не сомневался в том, что он лишь шутит. Однажды даже сказал, что Абайоми просто «проскочил» у него под носом.

Потом мысли Софии перенеслись к парню на ферме, который оказался гомиком, и Освальд отправил его обратно на материк раньше, чем кто-нибудь успел отреагировать. В один прекрасный день тот просто исчез, и больше о нем никто не слышал. Из этих мыслей родилось опасение, что Освальд пытается создать идеального сотрудника. Их скандинавская внешность являлась шаблоном, а рабство и унижение – орудиями.

Мадлен не заметила, что мысли Софии унеслись в другую сторону, и продолжала болтать, похоже, возвращаясь к жизни, когда говорила об Освальде.

– Он как бы стоит над всем. То есть его видение. Оно масштабнее, чем мы способны понять.

Черт, она в него по уши влюблена.

– Но что произошло? Ты, похоже, совершенно убита.

Казалось, будто открыли водопроводный кран. Интересно, как можно так много плакать, как такое худенькое маленькое тело способно вместить столько слез…

– Ну же, расскажи. Я тебя слушаю.

– Черт, София… Я не знаю, что сказать. Я сама себя ненавижу. Я предаю его уже во второй раз. Это ужасно. И все остальные только продолжают совершать промахи. Словно весь персонал противодействует ему. Наказания ничего не дают. Чем это кончится?

– Какие наказания? – София навострила уши.

– Том, ну знаешь, его личный повар, подал ему горошек из супермаркета. Представляешь? Какая свинья… Это же полностью противоречит нашим идеям! Но Тому пришлось это проглотить. В буквальном смысле. Франц заставил его съесть пакет замороженного горошка. Однако тот все равно не сумел организовать Францу настоящую местную еду.

– Целый пакет горошка? Действительно?

– Да, а ты как думаешь? Франц посадил его посреди офиса персонала, где все могли его видеть, и это заняло очень много времени. И потом – жуткий звук, когда он грыз горох…

– Что еще произошло?

– Ну, Анна не опорожняла корзины для мусора в столовой по меньшей мере неделю, и там пахло гнилыми фруктами. Ей пришлось стоять в мусорной корзине с табличкой на шее, с надписью «свинья». Буссе с командой периодически обливали ее водой, чтобы не упала в обморок. Неужели трудно опорожнить несколько корзин? То есть убрать за собой… Что же делать Францу? Выносить мусор самому?

– Сколько времени Анна там стояла?

– Часа три-четыре. В конце концов Франц спросил ее, какой урок она извлекла, и она что-то ответила… я точно не знаю, что именно, но он ее отпустил.

София пыталась различить в темноте лицо Мадлен, чтобы посмотреть, понимает ли та, насколько безумно все это звучит, но было слишком темно. Однако по монотонному голосу Мадлен она решила, что та ничегошеньки не поняла.

– Да и сам Буссе… Он ничего не сделал, поэтому ему пришлось голыми руками прочищать засорившуюся канализацию.

– Ох, тьфу ты, черт!

– Именно.

– Нет, я хочу сказать, тьфу ты, черт, какая мерзость!.. Это же отвратительно!

– София, ты не понимаешь. Франц просто отвечает жесткостью на жесткость. Но это не помогает, и возникает ощущение безысходности.

– А ты? Как ты угодила сюда?

– Я тоже опозорилась. Пролила кофе на его письменный стол, когда он читал газету… Не понимаю, почему мы такие неловкие и не можем исправиться. Мы работаем все больше, спим все меньше – и все равно не справляемся…

Значит, стало хуже. А София думала, что они уже достигли низшего предела. Анна в мусорной корзине и чистящий канализацию Буссе вызывали у нее отвращение, но горох привел ее в ярость. Будто этот проклятый горох – самая важная вещь на свете! Она не знала, что хуже: рассказанное Мадлен или ее отношение ко всему этому. Сколько же человек из персонала стали совершенно безмозглыми, как Мадлен, и у кого по-прежнему сохранились хоть какие-то мозги? Возможно, только у нее и Симона…

Рабочий день у них начинался в шесть часов утра, на час раньше, чем просыпались остальные. Обычно они для начала обегали вокруг усадьбы, чтобы разогреться, а потом выгребали навоз и кормили животных. Это давало Эскилу животноводу, перерыв в длинном рабочем дне.

Утром, после разговора с Мадлен в конюшне, выглянуло солнце. Небо было местами бледно-розовым, местами желтоватым. Снег стаял, и в воздухе пахло весной.

София увидела свет в теплице. Значит, Симон тоже на ногах. Ей его не хватало. Его спокойного дыхания во время работы. Их доверительных разговоров.

Усадьба все еще оставалась темной, за исключением слабого света из чердачного окна. София подумала, что Освальд, видимо, там, и заинтересовалась почему. На него было не похоже вставать так рано. Мысли вернулись к вчерашнему разговору с Мадлен.

«По крайней мере, я узнала нечто новое, – подумала София. – Что всегда может стать хуже».

От калитки к ним быстрым шагом направлялась какая-то фигура. Это оказался Стен, охранник, дежуривший в утреннюю смену.

– Ты что, отключил пейджер? – раздраженно спросил он Бенни. – Я пытался связаться с тобой раз сто.

Ответить тот не успел.

– Сообщение от Буссе, – продолжил Стен. – После восьми вы должны находиться во дворе. Думаю, Освальд хочет поговорить с кем-то из вас.

Это могло быть вызвано разными причинами. Освальд мог увидеть, что они шли, а не бежали. Возможно, он захотел вернуть Мадлен или же разозлился из-за коровьей лепешки на подметке. Однако в глубине души София знала, в чем дело. Она поняла еще в конюшне, когда он смотрел на нее так, словно она – вещь, про которую он забыл и вдруг снова обнаружил. Она даже не знала, действительно ли ей хочется назад, но по телу все равно пробегала дрожь от напряженного ожидания. Это могло стать своего рода победой. И мир за стенами приблизился бы. София размышляла над тем, что ей сказать ему, когда он подойдет. Прокручивала в голове разные фразы. Несколько раз проигрывала про себя их разговор, пока не поймала себя на том, что бормочет себе под нос.

Он прибыл около одиннадцати. Провинившиеся, стоя на коленях, пропалывали на солнце клумбы. Или, скорее, просто ковырялись в земле, поскольку сорняки еще почти не появились. Освальд приехал на мотоцикле. Резко затормозил прямо перед ней. София быстро поднялась и отряхнула с куртки землю. Он, как обычно, выглядел выспавшимся. Волосы были еще влажными после утреннего душа. Ее ноздрей достиг запах его лосьона для бритья. София уставилась на его лежавшие на руле руки, поскольку не хотела встречаться с ним взглядом до того, как он заговорит с ней.

– У тебя появились какие-нибудь соображения, София?

– Да, сэр. Я просто пыталась бежать от самой себя. Из-за многочисленных нарушений правил я чувствовала себя балластом для группы. Поэтому мне и захотелось сбежать.

– Верно, только балластом ты была для меня. Ты это понимаешь?

– Да, сэр.

– Хорошо. Тогда можешь пойти к Буссе. Он введет тебя в курс всего, что произошло за время твоего отсутствия.

Мадлен откашлялась и уже собралась открыть рот.

– Тебе лучше заткнуться, – сказал ей Освальд. – Ни слова из твоего паскудного рта. – Повернулся к Бенни. – Полоть клумбы – это не для Мадде. Она должна выполнять самую грубую, тяжелую и грязную работу. Таких, как она, может сломить только это. – И снова обратился к Софии: – Чего ты ждешь? Скорее к Буссе, пока я не передумал!

В офисе персонала Буссе не оказалось, поэтому Софии пришлось бегать и искать его.

Внутри у нее все пело. Она чувствовала себя почти свободной. Не смогла удержаться и заглянула в теплицу.

Симон сидел на корточках и что-то сажал. Увидев ее, он широко улыбнулся и произнес:

– Все испорчено. Пришлось начинать сначала.

– Он вернул меня в офис!

– Вот как… И что ты об этом думаешь?

– Что это, наверное, единственный путь к свободе.

– Пожалуй, да. – Он продолжил копаться земле.

– Симон, пожалуйста, пойдем со мной, если я найду способ сбежать.

– Нет, я останусь здесь, пока не рухнут стены, – не задумываясь ответил он. – Но желаю удачи. Я уверен, что ты справишься. Приходи опять навестить меня.

Под конец София нашла Буссе в домиках, где тот сидел и разговаривал с Моной. При виде ее у обоих сделался смущенный вид, словно та ввалилась посреди деликатного разговора. Мона поспешно встала и неуверенно посмотрела на Софию, не зная, по-прежнему ли та в немилости.

– Я пойду, – прошептала она.

Буссе жестом показал Софии садиться. Взглянул на ее грязные руки и пятна на зимней куртке.

– Так легко тебе от меня не отделаться, Буссе, – произнесла София.

– Да, вижу. Франц сказал, что ты возвращаешься. В твое отсутствие кое-что произошло. В общем-то, довольно важные вещи.

– Вот оно что…

– Не знаю, с чего начать… Ну, скажем, с жилищной ситуации. С жившими вместе парами происходило слишком много неурядиц, и с Освальда этого хватило. Теперь все живут в палатах. Парни с парнями и девушки с девушками.

– Семейные пары тоже?

– Да, все. У нас тут пара девиц залетела… Катарина и Корин. Они с этим разобрались, но с Освальда было довольно.

– Разобрались?

– Да, ты же понимаешь, что мы не можем держать здесь бегающих повсюду малышей. Но я не думал, что тебя это взволнует после того, что произошло с Беньямином.

– Да меня, собственно, и не волнует, но звучит так, словно у них не было выбора.

– А ты как думаешь? Неужели существует выбор между «Виа Терра» и кричащим младенцем? Естественно, они сделали аборты. Мы с ними это даже не обсуждали.

София проглотила вертевшийся на языке комментарий. Для споров с Буссе было просто-напросто не время и не место.

– Но ты будешь снова жить в «семерке», мы уже отнесли туда твои вещи, – сказал он.

– Вот как. Что-нибудь еще?

– Ноутбук и мобильный телефон тебе не вернут, но ты, наверное, и сама это понимаешь.

– Естественно. А как дела со всем остальным, Буссе? Гости весной приедут?

– Здесь как обычно: Освальду приходится все делать самому. Он уже совершенно измотан.

София чуть не сказала, что утром он, судя по виду, был в прекрасной форме, но лишь кивнула.

– С персоналом надо обращаться крайне жестко. Никаких мейлов или телефонных разговоров. Мы бегаем повсюду как угорелые. Обед и ужин сокращены на четверть часа. Но все равно дают в основном только рис и бобы. Теплица пошла прахом после того, как Симон…

– Я слышала.

– Ну, вот видишь. А в остальном всё по-прежнему.

– Так гости весной будут?

– Да, черт возьми. Над этим и работаем. Надо все подготовить. Привести в идеальный порядок домики, меню, засадить землю… работы выше крыши. Освальд написал нам проект. На твоем письменном столе лежит несколько копий. Франц работает над кое-чем еще. Над новыми тезисами. Но об этом он наверняка захочет рассказать тебе сам, поэтому я не буду слишком много говорить.

София уже собралась встать и уйти.

– Черт, чуть не забыл. Пока теплица не заработает, Освальду привозят еду на самолете из какого-то места в Италии. Ее доставляют в аэропорт на материке. Экологически чистую еду. Самую лучшую. Беньямин ежедневно забирает посылку. Ты должна будешь разогревать еду и подавать Освальду потому что Том накосячил и пребывает на «Покаянии».

Буссе выглядел измученным: волосы жирные и нечесаные, глаза налиты кровью, галстук отстает от грязного воротничка рубашки. Казалось, он обрадовался ее возвращению, будто она способна привнести во все это бедствие хоть какую-то надежду.

– Что-нибудь еще?

– Нет, это всё. Твоя форма, вероятно, висит в комнате, но я не знаю, успел ли Беньямин отнести ее в химчистку.

– Не волнуйся, Буссе. Я разберусь.

Дверь в «семерку», ее старую комнату, стояла приоткрытой. Очевидно, Буссе посылал туда кого-то, поскольку в комнате было убрано и царил почти неестественный порядок. София заглянула в шкаф и ящики комода. Увидела там всю свою одежду и вещи, даже дневник. Она искренне понадеялась, что его никто не читал. Ее форма висела в шкафу.

София сняла грязную одежду, положила ее в корзину для стирки, зашла в ванную, сразу вспомнила про камеру в душе и принялась ее искать. Нашла почти тотчас, вмонтированной над душевой кабиной. Маленький глаз, смотревший на ее обнаженное тело. Она вышла в комнату, взяла из ящика комода черный фломастер, вернулась в душ и начала закрашивать глаз до тех пор, пока его злой взгляд не потух.

Приняв душ, уселась на свою прежнюю кровать и огляделась. Тут заметила, что на кровати Эльвиры нет белья. София подошла к ее шкафу и открыла его.

Там было абсолютно пусто.

– Фредрик, я хочу с тобой поговорить.

Ее голос сегодня, в виде исключения, звучал властно. Я точно знаю, о чем она собирается говорить, я этого ждал.

Мы заходим в ее кабинет. Она садится. Покусывает нижнюю губу.

– Фредрик, дело серьезное. Только что звонил директор Сариной школы. Он сказал, что Сара порезала одноклассника ножом. Наша Сара!.. Я не знаю, что делать. – Она начинает плакать.

Я принимаю удивленный вид.

– Серьезно? Неужели ты этому веришь? – Нет, то есть… Сара ведь не агрессивна?

– Она даже мухи не обидит, – решительно заявляю я. – Но дело-то серьезное. Он сказал, что ей помогал какой-то мужчина в маске.

– Это отдает полным идиотизмом. Какая сказка! – смеюсь я.

– Да, отдает безумием… Но что мне говорить?

– Надо сказать, что большей глупости тебе еще слышать не доводилось. Парень наверняка просто участвовал в поножовщине, а теперь ищет козла отпущения.

Она перестает всхлипывать. Собирается.

– Да, конечно… вероятно, так и есть.

– Разумеется. А потом скажи, что, если они не заставят парня забрать заявление, ты заберешь Сару из их школы и прекратишь оказывать им материальную помощь.

Она просияла. Засмеялась.

– Фредрик, дорогой… Не знаю, что бы я без тебя делала. «Да, действительно», – думаю я.

34

Он с такой силой бросил на стол перед ней толстую пачку бумаг, что ножки ее маленького столика затряслись.

– Это новые тезисы – или, скорее, новые части. Они дополняют первые тезисы.

София посмотрела на эту пачку, надеясь, что он объяснит ей, что от нее ожидается.

– Это лекции, которые я читал персоналу осенью и зимой. Мадде все распечатала, но кое-какие проблемы остались, и тут подключишься ты. – Он показал на верхний лист пачки. Одно предложение было подчеркнуто красной ручкой. – Прочти это.

София молча прочитала про себя: «…но это, наверное, превосходит ваши умственные способности».

– Это не имеет отношения к части тезисов, верно? Это просто комментарий, касающийся общего умственного уровня группы. Ясно?

Она кивнула.

– Немного такого кое-где попадается. Лекции требуется просто-напросто переписать начисто. Их издадут в качестве приложения к четвертому тезису. К моменту чтения этого наши новые гости уже будут полностью подготовлены.

«Он просто-напросто хочет, чтобы я убрала его ругательства и унизительные высказывания о персонале, – подумала София. – Их тут, наверное, наберется порядком…»

– Каждая лекция станет частью тезиса, – продолжил Освальд. – Только и всего. Но ты должна суметь различить, когда я рассуждаю, а когда просто с кем-то переговариваюсь.

София открыла другую страницу, где он провел на полях красную черту около фрагмента текста. Здесь Освальд набрасывался на кого-то за их грязную форму.

– Это не входит в рассуждения, но ты же сама понимаешь…

Она кивнула.

– Соответственно, твоя работа заключается в том, чтобы просто выбрать из всего этого настоящие части для тезисов.

– А как это соотносится с пятым тезисом, еще не выпущенным?

– Дурья башка, это и есть пятый тезис! Я просто его развил. Разделил на несколько частей, как делают в музыкальном произведении. Понимаешь?

София кивнула и приняла инструкции, мысленно глубоко вздохнув, но тут у нее возникла идея: она сохранит то, что будет убирать из текстов, создаст папку со всеми оскорбительными словами о персонале, которые он употреблял в лекциях. Конечно, это рискованно, но она всегда сможет сказать, что приберегла их на случай, если ему захочется сохранить что-нибудь из того, что она уничтожила.

– Ты слышала, что я сказал, София?

– Да, конечно, сэр, каждое слово.

– Значит, ты знаешь, что надо сделать?

– Безусловно.

– Покажешь мне, когда закончишь первую часть, и тогда пойдем дальше.

Она проработала с первым документом до ланча. Освальд сказал, что пойдет к себе в комнату, и исчез на остаток первой половины дня. В процессе работы София иногда посматривала через большие окна на море. Возле горизонта тянулась сверкающая полоса солнечного света, но в целом вода была серой и неподвижной. Внутри у нее все трепетало, хотелось размять ноги, выйти и прогуляться по острову. Внимание рассеивалось, мысли бесцельно блуждали, и она начинала пропускать слова в документе, поэтому ей приходилось беспрерывно возвращать мысли обратно к работе.

Освальд пришел из своей комнаты перед самым ланчем. Когда София показала ему то, что сделала, он удовлетворенно закивал.

– Хорошо; ты поняла, чего я хочу добиться. Теперь звучит по-настоящему хорошо, согласна?

– Очень хорошо, сэр.

Освальд вздрогнул. В глазах у него сверкнула внезапная бдительность.

– После возвращения ты стала такой приятной и услужливой… Даже немного чересчур. Надеюсь, с тобой всё в порядке?

– Сэр, я хорошо себя чувствую.

Снова есть в столовой казалось странным. В последние месяцы Бенни приносил им еду в конюшню, преимущественно уже холодную. София подсела к Моне, одиноко сидевшей за одним из столов. Они заговорили о библиотеке.

– Я стараюсь поддерживать там порядок, – сказала Мона. – Но туда больше никто не приходит. Гостей у нас нет, а персонал слишком занят. Поэтому я в основном работала с другими проектами.

– Но разве библиотека не должна быть в идеальном порядке? Ведь скоро приедут гости…

Мона вздохнула.

– Да, но всегда находятся более важные вещи.

София решила сменить тему разговора. Ей не хотелось знать, насколько запущена библиотека, это лишь испортило бы хороший день.

– Эльвира переехала в новую комнату?

– Значит, ты не знаешь? – с удивлением спросила Мона.

– Нет, я почти ничего не знаю о том, что произошло за время моего отсутствия.

– Она на материке и ходит в школу. Ее отправил туда Освальд. Собственно, это было неизбежным, и вот наконец произошло.

– Как хорошо! А почему же ты не там? С ней Андерс?

– Нет, она живет в Лунде, у моей сестры.

Мона выглядела смущенной и явно не испытывала облегчения, как ожидала София.

Она лжет. О чем-то умалчивает.

Остатки риса и бобов они доедали, не разговаривая. После Мониной лжи в воздухе плотно повисло неловкое молчание.

После ланча Освальд по-прежнему отсутствовал в офисе. София продолжила переписывать документы. За время ее отсутствия в его лекциях персоналу появился совершенно новый тон. Теперь он говорил о реинкарнации и о том, что тело является вместилищем души, но постоянно движется дальше. Софии казалось, что это звучит натужно и старомодно и совсем не походит на его первые, более простые лекции. Папка, где она сохраняла ругательства, брань и ворчание, начала расти. София сделала перерыв и прошлась по офису. Опять почувствовала неугомонное желание выйти погулять.

В кармане у нее завибрировал пейджер.

«Уезжаю пятичасовым паромом. Вернусь завтра».

Она знала, что Освальд давно не покидал «Виа Терра». Говорил, что останется до тех пор, пока не закончат подготовку для гостей. И все-таки решил уехать. В первый день ее возвращения на работу. Вероятно, это что-то означает. Некий знак, что ей надо воспользоваться случаем.

Около четырех София встала у окна и следила, пока его машина не скрылась за воротами. К этому времени она уже выключила компьютер и прибрала на письменном столе. Заставив себя немного помедлить, спустилась во двор – просто размять ноги и подышать свежим воздухом.

Потом решила сходить в почтовую комнату и посмотреть, не пришли ли ей письма от родителей. Она ведь всегда могла сделать вид, что забирает почту для Освальда.

Маленькая комната находилась позади жилых домиков и представляла собой обычный чулан, где письма раскладывали по пластиковым ящичкам, а потом раздавали персоналу и гостям. Разумеется, после тщательной проверки отделом по этике. Дверь была не заперта. Внутри чувствовался сквозняк, было темно и холодно, и даже не включены обогреватели.

София нащупала выключатель. Люминесцентные лампы, замигав, осветили помещение неприятным зеленоватым светом. Повсюду стояли ящики, забитые почтой. Присев на корточки, она принялась наобум перебирать один из них. Там содержались написанные персоналом письма. Сотни. Письма отдавались открытыми, чтобы отдел по этике мог перед отправкой прочесть их.

София пролистала письма, посмотрела на даты. Обнаружила датированные даже январем. Сразу после ее попытки бегства. Продолжая листать, нашла их – свои письма родителям. Она даже не помнила, сколько всего написала писем, но сразу поняла, что все они находятся в ящике. Ярость в ней вспыхнула так быстро, что София не смогла сдержаться. Встала и принялась бить по ящику ногами. Била до тех пор, пока не ушибла большой палец и не вскрикнула от боли. Тогда она начала копаться в других ящиках. Увидела, что они помечены: «Исходящие письма от персонала», «Письма, приходящие персоналу», «Исходящие бандероли от персонала», «Бандероли, приходящие персоналу». На последнем ящике, единственном пустом, значилось просто: «Франц Освальд».

Усевшись на холодный бетонный пол, София снова перебрала пришедшие персоналу письма. Ей было адресовано лишь одно, от Карин Юханссон. Она сунула его во внутренний карман. Среди бандеролей лежал солидный пакет от ее мамы.

София достала из кармана пейджер и отправила сообщение Буссе:

«В почтовую комнату, немедленно».

Не прошло и двух минут, как он появился.

– Буссе, ради всего святого, что это такое?

– Почта.

Она подошла к нему вплотную. Настолько близко, что могла чувствовать его дыхание. Оно было несвежим, как у человека, который долго не спал или давно не чистил зубы.

– Я уже вне себя, и если ты разозлишь меня еще больше, я расскажу об этом Освальду.

У Буссе сразу сделался испуганный вид.

– Это началось в январе, когда Освальд отправил тебя на «Покаяние» и мы проверяли твой компьютер. Нашли мейлы, которые ты посылала родителям и друзьям. Освальд просто взбесился. Сказал, что запрещает даже письма. Если какое-то письмо покажется нам необходимым, следует показывать его лично Освальду. Нам не хотелось посылать письма персонала к нему в офис. Особенно учитывая его загруженность. Поэтому они… ну, они так и остались лежать здесь.

– И что вы собирались сказать персоналу?