Эта ласковая земля Крюгер Уильям

Глава пятьдесят третья

Мы вдыхаем любовь и выдыхаем ее. Это основа нашего существования, эфир наших душ. Лежа на койке в старом сарае за домом Герти, я думал о двух женщинах и размышлял над природой привязанности, свидетелем которой стал. Фло была прекрасным цветком, Герти – суровой мамой-барсучихой, и я пытался понять любовь, которую они испытывали друг к другу. Я не знал, что женщина может любить женщину так же, как я любил Мэйбет Шофилд. С каждым поворотом реки после побега из Линкольнской школы мир становился шире, его тайны сложнее, а возможности – бесконечными.

Герти подняла моего брата, Моза и Эмми, чтобы помогали с завтраком, но мне разрешили остаться в кровати. Запах в сарае напоминал о старом амуничнике, в котором нас запирал Джек, Гроза Кабанов. Сарай был в два раза больше, внутри стояли две койки, на которых спали Элмер и Джагс, когда не сидели в окружной тюрьме. Моз с Альбертом делили одну койку. Эмми занимала вторую, но уступила ее мне. Я слышал звуки Низины, крики старьевщика: «Тря-а-а-пки! Тря-а-а-пки! Газеты! Кости!» – скрип тележных колес, лошадиное ржание, редкое кряхтение бензинового двигателя и дребезжание ходовой части, когда автомобиль подпрыгивал на кочках немощеной улицы. Голоса на Фэйрфилд-авеню часто говорили на идише, но поскольку Западная Низина была первым местом в Сент-Поле, куда причаливали иммигранты, здесь также время от времени слышались крики на испанском, арабском и других языках, не знакомых моему уху, и мне казалось, что я за миллион миль от округа Фремонт.

Я поспал, но урывками, потому что чувствовал активность вокруг, и мне казалось, будто я единственная пчела в улье, которая бездельничает. Наконец я встал, облегчился в уличном сортире и пошел посмотреть, чем заняты остальные.

На кухне Эмми с Фло готовили гарнир на обед.

– Доброе утро, соня, – весело сказала Эмми.

– Где Норман?

– Давно ушел, Бак, – ответила Фло. – Похоже, твой брат обладает талантом, в котором сильно нуждается мой брат.

– Раздражать людей?

– Разве можно так говорить про своего брата?

– Ваш брат никогда вас не раздражает?

– Все время. Но мы их прощаем, правда же? – Фло кивнула на нож и горку моркови. – Мой руки и помоги мне нарезать.

Приступив к делу, я спросил:

– Так что ваш брат хотел от Нормана?

– Он собирается починить буксир Тру, – прощебетала Эмми.

– Он попробует, – поправила Фло. Она взяла миску с кукурузным тестом и держала, пока Эмми выкладывала тесто на ждущие сковородки.

– Альберт может починить что угодно, – сказал я. – А Моз?

– Моз и Кэлвин пошли с ними, помогать.

– А Герти?

– Ушла за покупками на ужин. Сегодня будем подавать рагу из говядины.

Когда я закончил резать овощи, Фло отпустила меня, но сказала:

– Мы начинаем подавать обед в половину второго. Вернись к этому времени, Бак.

Я спросил, нет ли у нее листка бумаги и конверта, чтобы написать письмо. Она дала мне и то, и другое, а также карандаш, который поточила для меня. Я пошел на сводчатый мост, нависший над Миссисипи, сел и стал думать о Мэйбет Шофилд.

После того как мы покинули Хоперсвилль, не было ни дня, чтобы я не думал о Мэйбет. Частенько долгими часами на реке вспоминал я наши поцелуи, крепко держась за последний образ – как она грустно махала мне рукой из кузова грузовика, когда ее семья уезжала в Чикаго, – и воображая, какой была бы моя жизнь, если бы я поехал с ними. В глубине души я знал, что никогда не оставил бы свою семью, но заманчивые возможности того, другого выбора все еще терзали меня.

«Дорогая Мэйбет, – написал я. – Я в Сент-Поле на пару недель, живу у Герти Хеллман и ее подруги Фло на Фэйрфилд-авеню. Надеюсь, ваше путешествие проходит хорошо. Я каждую ночь смотрю на наши звезды, которые показывают на север, и думаю о тебе».

Я пытался решить, упоминать ли о наших поцелуях, но решил дать Мэйбет первой затронуть эту тему. Если она скажет что-нибудь в своих письмах, которые, я надеялся, будут ждать меня в Сент-Луисе, тогда я дам себе волю и поведаю ей все порывы своего сердца. А пока я посчитал, что лучше не усложнять. Поэтому закончил так: «Позже напишу еще. Пожалуйста, передавай мои наилучшие пожелания своим родителям и Мамаше Бил». Я долго думал, как подписаться, и наконец остановился на «Всегда твой Оди».

«“Всегда твой”. Безопасный код для “я тебя люблю”», – подумал я.

Я сложил письмо, убрал в конверт и написал адрес: «Сисеро, штат Иллинойс, Стаут-стрит, 147. Мэйбет Шофилд». Обратный адрес я решил не писать, поскольку не думал, что буду в Сент-Поле, когда Мэйбет напишет ответ. Я не знал, где находится почта, и было уже пора возвращаться к Герти и помогать подавать обед, поэтому я сунул письмо за пазуху, чтобы уберечь от любопытных глаз и вопросов брата, и вернулся в Низину.

Моз тоже вернулся, но без Альберта, Тру и Кэлвина.

«Работают над двигателем», – показал Моз. У него не осталось времени, чтобы объяснить подробнее, прежде чем Герти распахнула дверь и приставила нас к делу.

За два часа приготовленные на обед фасолевый суп и кукурузный хлеб закончились, за исключением того, что Фло отложила для нас и себя с Герти. Мы сидели за столом около витрины и ели, как семья.

– Как дела с «Огнем»? – спросила Герти у Моза. – Вустер Морган согласился помочь?

Тот показал: «Сказал, что будет проклят, если поможет Трумэну Уотерсу. Но Альберт поговорил с ним. Ему понравился Альберт. Разрешил ему использовать оборудование и инструменты. Я думаю, он считал, что Альберт валяет дурака, но Альберт хорошо продвинулся».

Я перевел, и Герти покачала головой:

– Трумэн упрямый сукин сын. Но надо отдать ему должное. Он заботится об «Огне» и своей команде.

– Он торжественно пообещал па, что будет заботиться о лодке, – сказала Фло.

– Па? – спросил я.

– Нашему отцу. Когда он умирал, то завещал «Сквозь огонь и воду» Тру. Мы живем на реке много поколений. Заботиться об «Огне» вроде священной обязанности для Тру.

Герти издевательски хмыкнула, и Фло мягко сказала в ответ:

– В каждом грешнике, Герти, есть капля святого.

Когда кухня была убрана, Моз отправился обратно в лодочную мастерскую. Герти, которая выглядела по-настоящему вымотанной, наконец согласилась с просьбами Фло прилечь. Фло спросила Эмми, не хочет ли та помочь ей печь булочки, которые предполагалось подавать с говяжьим рагу вечером. Я подумывал немного поспать, как Герти, когда вошел Джон Келли и сказал:

– Хочешь повеселиться?

До этого я никогда не запрыгивал в товарный поезд, но Джон Келли был профессионалом.

– Видишь, они все замедляются, когда проезжают по Низине.

Мы ждали рядом со сводчатым мостом, где железная эстакада пересекала Миссисипи. Мы чуть-чуть не успели на поезд, но Джон Келли сказал, что в любую минуту придет следующий.

– Как твоя мама и маленький братик? – спросил я.

– Отлично, – сказал он. – Ма сильная, как бык, и сразу понятно, что Морди пошел в меня. У него легкие, как у старьевщика.

– Морди?

– Мордекай Давид. Но ему идет Морди, – сказал гордый старший брат. – Хотя одному Богу известно, что бы мы делали без Герти. Она следит, чтобы нам приносили еду, чтобы бабушка могла заботиться о ма, а ма могла заботиться о Морди. – Он показал на рельсы. – Идет.

Мимо нас прогрохотал паровоз, тащивший длинный ряд вагонов. Иногда мы видели неряшливых людей, разглядывающих нас из открытых дверей. С нами, слегка покачиваясь, поравнялся пустой вагон. Джон Келли крикнул: «Этот!» – и запрыгнул в открытую дверь. Я стоял, глядя на большие, скрипящие железные колеса, и думал, что если соскользну, то стану похожим на нарезанный батон с клубничным джемом.

– Давай! – проорал Джон Келли.

Мне пришлось бежать, чтобы догнать вагон, а потом я прыгнул, Джон Келли поймал меня и затянул к себе.

– Куда мы едем? – спросил я, запыхаясь.

– Всего лишь до сортировочной станции на той стороне. Но если поймать нужный поезд, черт, можно уехать в Чикаго, или Сент-Луис, или Денвер, или куда захочешь. Поезда отсюда идут во все стороны.

На другом берегу поезд замедлился, мы слезли среди сети путей и стоящих вагонов. Джон Келли спрыгнул без проблем, а я споткнулся и упал, и письмо, которое я написал Мэйбет Шофилд и спрятал в рубашку, выскользнуло. Я отряхнулся и поднял письмо.

– Что это? – спросил Джон Келли.

– А на что похоже?

– Мэйбет, – прочитал он через мое плечо. – Девочка, которая тебе нравится?

– Что-то вроде того.

– Хочешь отправить?

– Конечно. Но мне нужна марка.

– Проще простого.

Он повел меня в центр, к огромному зданию из серого камня с башенками повсюду и большой башней с часами – самому впечатляющему сооружению, которое я видел. Это был здание федерального суда, которое также служило, как объяснил мне Джон Келли, главным почтовым отделением верхнего Среднего Запада. Здание было внушительным, и наверняка там было полно всяческих представителей закона. Джон Келли прошагал прямиком внутрь, как хозяин, и я, несмотря на смятение, последовал за ним.

Внутри здание было отделано мрамором и красным деревом, а люди сновали туда-сюда неиссякаемым потоком. Я двигался среди занятых своими делами людей с сосредоточенными, иногда заплаканными, лицами. Закон – грозная и безжалостная сила, и я оказался у него под самым носом. Я постарался выглядеть маленьким и незаметным.

Джон Келли отвел меня к почтовой зоне, где стояли очереди к нескольким окошкам. Мы встали в одну и стали ждать. Мимо прошли два копа в форме. Хотя логически я понимал, что они не ищут именно меня, я опустил голову, чтобы хоть как-то скрыть лицо.

Я все еще пялился на полированный пол, когда на мое плечо легла огромная ручища и глубоки голос произнес:

– Боже мой, это ты.

Когда я увидел, кто это, у меня закружилась голова. Потому что передо мной стоял, пригвоздив к полу единственным сердитым глазом, Джек, Гроза Кабанов, человек, которого я застрелил в сарае в округе Фремонт.

Глава пятьдесят четвертая

Я стоял в хватке одноглазого демона, восставшего из могилы, и был абсолютно парализован.

– Эй! – сказал Джон Келли со всей резкостью, на которую способен тринадцатилетний парень. – Отпустите его!

На нас стали оборачиваться другие люди, и как бы сильно я ни боялся Грозы Кабанов, привлекать внимание я боялся еще больше. В здании были копы, и вмешательство служителей закона – последнее, что мне было нужно.

– Я… простите, – промямлил я.

– Простить? – сказал Джек. – За что? Ты меня спас, Бак.

Его левая рука висела на перевязи, но лицо совсем не походило на маску ярости, на нем отражалась искренняя радость.

– Спас? – спросил я.

– У вас все в порядке? – спросил мужчина из соседней очереди.

– Старые друзья, – ответил ему Джек. – Не правда ли, Бак?

– Правда, – осторожно сказал я.

Джек дружелюбно предложил:

– Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить.

Мы вышли на улицу и пошли в парк через дорогу. Всю дорогу мои внутренности походили на желе, а мозг велел бежать, что я, может, и сделал бы, но мне было безмерно любопытно узнать, как этот человек восстал из мертвых. Мы сели на скамью в тени вяза, и Джек поведал нам свою историю.

– Я очнулся в сарае, – объяснил он. – Вся рубашка в крови, в груди – дыра. – Правой рукой он расстегнул рубашку и показал зашитый шрам. – Док говорит, что пуля сидит так близко к сердцу, что ему ни за что ее не вытащить. Говорит, еще полдюйма – и я бы точно умер. – Он застегнул рубашку, поднял лицо к пробивающемся сквозь листву солнечным лучам, отчего его лицо казалось облитым золотом. – Эти полдюйма настоящее чудо, – сказал он вполголоса и посмотрел на меня своим единственным глазом. – Я последний человек на земле, заслуживающий чуда, Бак, но вот оно.

– Что вы здесь делаете? – спросил я.

– Я изменился. Разрубил топором самогонный аппарат, который собрал твой брат, привел себя в порядок и отправился в Сент-Пол искать Агги и Софи.

– Вы их нашли?

– С Божьей милостью, да, – просиял он. – Мы все живем у ее сестры, пока Агги соберется и мы сможем поехать домой. Наверное, через день или два. Но черт побери, только подумать, наткнуться на тебя вот так. Где остальные?

Перед тем как застрелить его – или думать, что застрелил, – я увидел в Джеке хорошего человека. Но потом он изменился. Я знал, что частично причиной той мрачной перемены был алкоголь, но я понятия не имел, какие еще факторы могут лежать в основе двойственной природы этого человека. Так что я не торопился говорить правду.

– Мы разделились после того, как сбежали от вас. Решили, что по отдельности будет безопаснее.

– Жаль слышать это, Бак. Они были твоей семьей. Когда человек теряет семью, он теряет все. А малышка Эммалин, она в порядке?

– У нее все хорошо. – Я не мог перестать думать про изрезанный в клочья матрас на чердаке у Джека в приступе кровожадной ярости. – А что насчет Руди?

– Руди? – Джек грустно покачал головой. – Я ошибался на его счет. Я думал, он хочет отнять у меня Агги и Софи, но это алкоголь затуманил мой разум. Оказалось, что он просто беспокоился, как бы я не навредил им. Он привез их к сестре Агги и уехал в Фарго. Там живет его семья. – Внезапное его лицо потемнело. – Знаешь, Бак, я ужасно себя чувствую из-за того, как обращался с вами. Запирал, как животных. И мне стыдно говорить, но я взял ваши деньги. Потратил их, чтобы ферму не забрали за неуплату, я потому и пил так сильно. В то время я думал, что просто забираю деньги, которые вы сами украли у тех людей из Линкольна, но это все равно неправильно. Не знаю, как смогу отплатить вам.

Я подумал о деньгах, которые отдал мистеру Шофилду, и о пользе, которую, надеюсь, они принесли. И вот передо мной изменившийся Джек, и я понял, что деньги, которые он забрал, сыграли роль в этих изменениях. И, честно говоря, я испытывал такое облегчение от того, что с моих плеч сняли тяжесть вины за смерть этого человека, что у меня почти кружилась голова.

– Как вы сказали, они с самого начала не были нашими. Я рад, что они принесли пользу.

Джек был так сосредоточен на мне, что, казалось, даже не замечал моего спутника. Теперь он улыбнулся Джону Келли.

– А это кто?

– Это… – начал я, но засомневался, потому что из-за того, как быстро все переменилось у него в сарае, мне казалось нерациональным говорить правду.

Джон Келли сам вмешался:

– Рико.

– Рико, а? Что ж, Рико, – сказал Джек, протягивая руку, – приятно познакомиться.

Джон Келли крепко пожал ему руку и подмигнул мне.

Одноглазый Джек встал.

– У меня дела, так что я пойду. Если когда-нибудь окажешься в округе Фремонт, тебе всегда будут рады в моем доме.

Он ушел не сразу, а еще мгновение постоял, закрыв здоровый глаз и подняв лицо, словно вдыхая какой-то сладкий аромат. Он коснулся груди в том месте, куда я всадил пулю, и улыбнулся:

– Жизнь удивительнее и гораздо прекраснее, чем я когда-либо думал. Спасибо, Бак, за этот дар.

Он пожал мне руку и ушел.

– Рико? – спросил я, когда мы пошли обратно к мосту через реку.

– Ты не смотрел «Маленького Цезаря»? Эдвард Г. Робинсон? Рико? Крутой парень.

Из-за Джека я опоздал к Герти, и Моз с Эмми уже напряженно работали. Герти сразу же заняла меня подготовкой к вечерней толпе, и у меня не было возможности рассказать остальным о встрече с воскресшим из мертвых. Ужин выдался суматошным. После мы сидели вокруг стола, лопая отложенное для нас рагу, и я собрался с духом, чтобы рассказать им про Джека. Но не успел начать, как пришли Альберт, Тру и Кэлвин, все в хорошем настроении.

– Гений, – объявил Тру, хлопая моего брата по плечу. – У нас тут настоящий технический гений. Фло, дай этому мужчине поесть. И Герти, думаю, нам нужно пиво, чтобы отпраздновать.

Фло сразу же вскочила со стула, но Герти не сдвинулась с места. Она сурово глянула на Тру Уотерса.

– По какому поводу?

– Думаю, дело в шляпе, – сказал Тру. – Через день-два «Огонь» будет готов толкать баржи вниз по реке, помяни мои слова.

Герти посмотрела на Кэлвина в поисках подтверждения.

– У парня дар, – сказал тот. – Даже Вустер Морган впечатлился. Хочет нанять Нормана в мастерскую.

– Только через мой труп, – сказал Тру. – Забираю его в свою команду.

Фло принесла говяжье рагу, а Герти два стакана с пенными шапками.

– Стакан для Нормана, Герти, – сказал Тру.

Она посмотрела на моего брата, который сказал с не свойственной Альберту озорной улыбкой:

– Пиво будет то, что доктор прописал.

Я знал, что в Линкольнской школе Альберт вместе с Вольцем варил самогон, но никогда не видел, чтобы он пил спиртное. В тот вечер он пил, и много, опустошая стакан за стаканом.

Я собирался рассказать им про Джека ночью, но пиво подействовало на Альберта так, что он завалился на койку, которую делил с Мозом, и сразу же раскатисто захрапел. У Эмми тоже был длинный день, и она заснула, как только голова коснулась подушки. Из-за храпа Альберта Моз не мог заснуть, наконец он встал и вышел под лунный свет. Я надеялся, что осознание того, что я не убил Джека, избавит меня от бессонницы, но разум был так перегружен, что мне опять не спалось, и в итоге я встал и присоединился к Мозу на улице.

В Низине витал особый запах, душок медленного разложения, частично из-за ежегодных весенних наводнений, когда Миссисипи выходила из берегов и разливалась среди убогих домишек, на которых, как на доме Джона Келли, оставались отметки уровня воды. Весной все вокруг промокало насквозь и потом медленно гнило в летнюю жару. Я стоял, окруженный вонью разложения, и вместе с Мозом смотрел, как на задернутых занавесках в доме Герти двигаются темные силуэты.

«Они мне нравятся», – показал Моз. В лунном свете его грациозные пальцы казались молочно-белыми. «Напоминают мне маму Эмми. Добрые сердца».

– Форрест знал, что делает, когда отправлял нас сюда, – сказал я. – Его брат очень на него похож.

«Хорошие люди, – показал он и добавил: – Мне здесь нравится. Альберту здесь нравится».

Я знал Моза много лет. Большую часть времени по его лицу и движениям пальцев я понимал, с каким выражением звучали бы его слова, если он мог их озвучить. То, что я опознал сейчас, меня немного испугало.

– Что это значит? – настороженно спросил я.

«Тру хочет взять нас в команду. Он предложил нам работу».

Хотя я слышал, как Трумэн Уотерс говорил то же самое, я подумал, что он просто преувеличивает от восторга, потому что благодаря Альберту его буксир приступит к работе гораздо раньше и, несомненно, с гораздо меньшими затратами, чем он предполагал.

– Так он серьезно?

«Серьезней не бывает».

– Вам обоим?

«Нам обоим. Кэл говорит, чтобы мы соглашались. Говорит, найти работу сейчас почти невозможно».

– Тебе нравится Кэл.

«Он мой сородич».

– Я думал, Альберт, Эмми и я твои сородичи.

«До сих пор. В моем сердце места хватит для всех».

– А как же Сент-Луис?

«Я не знаю Сент-Луис. Но я узнаю Низину, и это неплохое место, чтобы осесть. Герти и Фло любят Эмми, и она к ним привязалась. И у тебя здесь появился друг, лучший друг, по твоим словам».

Моим лучшим другом всегда был Альберт. Но он менялся. Я видел, как он гордится тем, что сидит рядом с Трумэном Уотерсом, пьет с мужчиной, как будто они почти равные. С тех пор как он чуть не умер от змеиного укуса, он становился другим, и меня это очень печалило, как будто это был конец для нас, по крайней мере конец того, чем мы были друг для друга.

Храп Альберта в сарае затих, и Моз показал: «Завтрак рано. Лучше поспать». Он положил ладонь мне на плечо, на удивление покровительственно, как взрослый, который отводит ребенка в кровать. И этот простой жест чуть не разбил мне сердце.

Я отстранился, и он вернулся в сарай один.

Мне хотелось плакать, но это только подтвердило бы мнение Моза о том, что я еще ребенок. Вместо этого я превратил все внутри меня в гнев. Низина, понял я, стала еще одним обещанием, которое будет нарушено. Нас усыпили, дав вкусить чувство принадлежности, но если мы останемся, я знал, это нас уничтожит, по крайней мере уничтожит нашу потребность друг в друге. Уничтожит то, чем мы являемся друг для друга. Положит конец нашим поискам настоящего дома. Я еще не знал как, но поклялся проследить за тем, чтобы Низина не стала последней остановкой в нашем путешествии. Мы собирались в Сент-Луис, и клянусь Богом, я прослежу, чтобы мы туда попали.

Глава пятьдесят пятая

– Расскажи мне про Сент-Луис и тетю Джулию, – попросил я Альберта на следующее утро.

Мы сидели за столом у Герти и завтракали перед тем, как мой брат, Тру и Кэл отправятся на причал. Солнце едва взошло.

– Зачем? – спросил он, делая глоток черного кофе. Было заметно, что его мучает тяжелое похмелье после вчерашнего пива с Трумэном Уотерсом.

– Прошло много лет, и я иногда забываю.

Это была правда, но спросил я не поэтому. Я хотел вернуть его в прежнее русло, чтобы он думал о Сент-Луисе как о конечном пункте нашего назначения и о нашей настоящей семье там как об истинной цели нашего путешествия. Я планировал плавно перейти к воспоминаниям о тете Джулии и наших родителях и задевать струны души Альберта, пока звучная музыка тоски не приведет его в чувство.

Он опустил голову и уставился в свою тарелку, и я испугался, что вместо воспоминаний его вырвет на яичницу.

Помощь пришла от Эмми. С горящими глазами она спросила:

– Сент-Луис очень большой?

– Ага, – едва заметно кивнул Альберт, и я подумал, что он боится, что его голова отвалится.

– Что ты помнишь про тетю Джулию? – спросил я. – Я помню только, что она была очень добра к нам.

Альберт положил вилку и закрыл глаза. Заговорил он с заметным усилием:

– Я помню, что она была хорошенькая. И пахла цветами. Сиренью. Мы ездили к ней только один раз, после маминой смерти, но я тоже помню, что она была добра к нам.

– Я помню, что ее дом огромный и розовый.

– И близко к реке, – сказал он.

– Ты помнишь улицу?

Он покачал головой.

– Какое-то греческое название, но я не могу вспомнить. Помню, на углу была кондитерская, и тетя Джулия дала нам несколько центов на помадку.

– Я помню эту помадку.

– Лучшая, что я пробовал, – сказал Альберт.

Мне показалось, что при этих воспоминаниях я заметил в его глазах мечтательность.

– Моз сказал, вы собираетесь работать на Тру, – осторожно начал я и посмотрел на Моза, ожидая подтверждения.

Он уже поднес ко рту вилку с яичницей, но остановился и кивнул.

– Это правда? – спросил я.

– Конечно, почему нет? – сказал Альберт.

– Потому что оставаться здесь опасно.

– О чем ты говоришь?

Тут я и огорошил их новостью:

– Я видел одноглазого Джека. Он жив.

Сонные, покрасневшие глаза Альберта вдруг прояснились:

– Ты врешь.

– Не вру.

Моз положил вилку и показал: «Почему ты не сказал нам?»

– Не было возможности. Но говорю сейчас. Нам надо уходить.

Дверь распахнулась, и вошли Тру с Кэлом, преисполненные утреннего энтузиазма, особенно Тру.

– А вот и он, – сказал Тру, так сердечно хлопнув моего брата по спине, что мне показалось, Альберт сейчас вернет обратно то немногое, что ему удалось запихнуть в себя тем утром. – Нас ждет великий день, Норман.

Моз показал: «Потом поговорим».

Мужчины подвинули стулья к нашему столу и сели, Герти с Фло принялись кормить их. Говорил по большей части Тру, он делился своими планами буксировать караван вниз по реке на следующей неделе.

– Вам предстоит многому научиться, – обратился он к Альберту и Мозу. – Работа тяжелая, но вы научитесь жить на реке, и клянусь Богом, парни, нет другой такой жизни.

Разливающая кофе Фло улыбнулась и объяснила нам: