Джек Ричер, или Синяя луна Чайлд Ли

Глава 30

Ричер и Эбби вышли из спальни к ведущей вниз лестнице. Из кухни под ними не доносилось ни звука. Лишь безмолвное напряжение шипело и потрескивало на кафеле. Ричер представил тревожные взгляды, которыми обменивались Хоган и Бартон.

— Нам нужно спуститься и помочь им, — прошептала Эбби.

— Мы не можем, — прошептал в ответ Ричер. — Если этот тип нас увидит, мы не сможем его отпустить.

— Но почему?

— Он доложит начальству. И этот адрес будет засвечен. У Бартона возникнут бесконечные проблемы. Ему наверняка запретят играть в клубах. Как и Хогану, который в той же лодке. Но им нужно что-то есть.

Потом он смолк.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что мы не можем позволить ему уйти? — тихонько спросила Эбби.

— Есть несколько вариантов.

— Ты собираешься взять его в плен?

— Может быть, в доме есть подвал…

— А другие варианты?

— Ну, их целый диапазон. Я из тех, кто делает то, что может сработать.

— Наверное, это моя вина. Мне не следовало оставлять листок бумаги.

— Ты меня защищала. Это было очень мило с твоей стороны.

— И все равно я совершила ошибку…

— Пролитое молоко[8]. Живи дальше. Не трать нервную энергию.

Между тем разговор под ними возобновился.

— Вы изучаете новый язык? — спросил албанец.

Ответа не последовало.

— С албанского лучше не начинать, — сказал незваный гость. — В особенности с этого слова. Тут есть определенные тонкости. У него множество значений. Его используют люди, которые живут в деревне. Оно старое, из далекого прошлого. И стало редким.

Никакого ответа.

— Зачем вы написали его на листке бумаги?

Никакого ответа.

— На самом деле я не думаю, что его писали вы, — продолжал албанец. — Полагаю, это женский почерк. Как я уже говорил, у меня есть опыт в подобных вещах. Я был полицейским детективом в Тиране. И люблю быть в курсе важных новостей. В особенности если они связаны с моей новой страной. Женщина, написавшая это слово, слишком молода, чтобы ее учили прописным буквам в школе. Ей меньше сорока лет.

И вновь никакого ответа.

— Быть может, это ваша подруга, которая зашла на ужин. Листок остался лежать на столе, среди картонок с едой. Как говорят, в том же археологическом слое. Из чего следует, что они оказались здесь одновременно.

Хоган продолжал молчать.

— Приходившей к вам в гости подруге меньше сорока? — спросил албанец.

— Я думаю, ей около тридцати, — ответил Хоган.

— И она пришла, чтобы поесть китайской еды и выпить вина?

Ответа не последовало.

— Выкурить косячок, немного посплетничать о знакомых, но потом начался серьезный разговор о вашей жизни и обо всем мире…

— Можно и так сказать, — ответил Хоган.

— И вдруг она вскочила, схватила листок бумаги и написала редкое иностранное слово, совершенно незнакомое большинству американцев. Вы можете объяснить мне это?

— Она умная женщина. Может быть, она что-то рассказывала. Может быть, ей как раз потребовалось это слово, если оно такое редкое и тонкое. Многие умные люди так поступают. Используют иностранные слова. Может быть, она записала его для меня. Чтобы я мог проверить позднее.

— Весьма возможно. И в другое время я просто пожал бы плечами и обо всем забыл. В жизни случаются и более странные вещи. Вот только я не люблю совпадений. В особенности если их сразу четыре. Первое: она была здесь не одна, а с мужчиной. Второе: за последние несколько часов я видел это редкое слово много раз. В текстовых сообщениях, приходивших на мой телефон. В них описывалась внешность беглеца-мужчины. А еще женщины. Я сказал вам, что она — маленькая брюнетка, а он — огромный и уродливый.

— Все идет плохо, — прошептала наверху Эбби, как официантка, чувствующая, что в баре скоро начнется драка.

— Скорее всего, — прошептал в ответ Ричер.

— Третье совпадение состоит в том, что телефон с этими сообщениями вчера вечером украли. Но недавно он включился на двадцать минут. Однако по нему никто не разговаривал. И на него не приходило звонков. Но двадцати минут вполне достаточно, чтобы прочитать множество сообщений. И записать трудные слова, чтобы разобраться с ними позднее.

— Расслабьтесь, друг, — сказал Хоган. — Никто из нас не воровал телефон.

— Четвертое совпадение состоит в том, что телефон украл огромный уродливый парень, описанный в сообщениях, — продолжал албанец. — Мы знаем это совершенно точно. У нас есть полное донесение. В тот момент он действовал в одиночку, но нам известно, что он связан с маленькой брюнеткой, которая, несомненно, являлась вашей гостьей за ужином, потому что именно она скопировала это слово из украденного телефона. А как еще она могла узнать о его существовании? И с чего заинтересовалась им сейчас?

— Понятия не имею. Возможно, мы говорим о разных людях.

— Он вышел, украл телефон и принес его ей. Она заранее дала ему указания? Она его босс? Она послала его с миссией?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, друг, — сказал Хоган.

— В таком случае тебе стоит кое-что понять, — заявил албанец. — Тебя поймали на укрывательстве врагов общины.

— Как скажете.

— Вы хотите покинуть штат?

— Я бы предпочел, чтобы это сделали вы.

Долгое молчание.

Потом албанец снова заговорил, и теперь в его голосе появилась прямая угроза. И какая-то новая мысль.

— Они пришли пешком или на машине?

— Кто? — спросил Хоган.

— Мужчина и женщина, которых вы укрывали.

— Мы ни черта не укрывали. К нам пришли поужинать друзья.

— Пешком или на машине?

— Когда?

— Когда они вышли из вашего дома после ужина. Когда они не остались.

— Они ушли пешком.

— Они живут рядом?

— Не слишком, — осторожно ответил Хоган.

— Значит, им предстояла прогулка, — сказал албанец. — Мы очень внимательно наблюдали за этими кварталами. И не видели, чтобы мужчина и женщина возвращались домой.

— Может быть, у них была припаркована машина за углом, — предположил Хоган.

— Мы не видели, чтобы кто-то отсюда уезжал.

— Может быть, вы их пропустили.

— Я так не думаю, — уверенно заявил албанец.

— В таком случае я никак не могу вам помочь, друг, — сказал Хоган.

— Я знаю, что они здесь были. Я видел еду, которую они ели. И листок со словом, переписанным с украденного телефона. Сегодня за этими кварталами следили, как ни за какими другими в городе. И никто не доложил, что они ушли. Следовательно, они все еще здесь. Я думаю, сейчас они на втором этаже.

И снова долгая тишина.

— Вы настоящая заноза в заднице, друг, — наконец сказал Хоган. — Поднимитесь наверх и посмотрите сами. Там три комнаты, и все пустуют. А после этого уходите и больше не возвращайтесь. И не присылайте приглашение на пикник.

— Мы все еще можем вылезти в окно, — прошептала Эбби.

— Мы не застелили кровать, — шепнул в ответ Ричер. — И я решил, что нам нужна машина этого типа. К тому же теперь мы не можем его отпустить.

— А зачем нам его машина?

— Я только сейчас сообразил, что мы должны сделать.

Они услышали, как албанец вышел в коридор из кухни и направился к лестнице. Тяжелая походка. Старые половицы скрипели и прогибались у него под ногами. Ричер не стал вытаскивать из кармана пистолет. Он не хотел пускать его в дело.

«На ночные выстрелы полиция должна реагировать».

Слишком серьезные осложнения. Очевидно, албанец придерживался такого же мнения. Ричер увидел его правую руку на перилах. Без пистолета. Затем появилась левая. Тоже без оружия. Но руки были большими. Гладкими и жесткими, широкими и обесцвеченными, толстые тупые пальцы с маникюром, сделанным, казалось, молотком для отбивания мяса.

Албанец шагнул на первую ступеньку. Большие ботинки. Соответствующий размер. Широкая колодка. Толстые тяжелые ноги. Массивные плечи, слишком тесный пиджак. Рост порядка шести футов и двух дюймов, вес двести двадцать фунтов. Вовсе не хилый парень с Адриатики. Здоровенный кусок мяса. Когда-то работал детективом в Тиране. Может быть, для этого требовались соответствующие размеры. Может быть, они давали лучшие результаты.

Албанец продолжал подниматься по лестнице. Ричер отступил назад, чтобы тот его не заметил. Он решил, что сделает шаг вперед, как только громила окажется наверху. Чтобы падение получилось максимально долгим. До самого низа. Серьезное расстояние. Так получится эффективнее. Шаги приближались. Каждая ступенька поскрипывала. Ричер ждал.

Албанец поднялся на лестничную площадку.

Ричер шагнул вперед.

Албанец посмотрел на него.

— Расскажи мне о редком и изящном слове на албанском языке, — попросил Ричер.

— О, дерьмо, — пробормотал оставшийся внизу Хоган.

Албанец ничего не ответил.

— Расскажи мне о множестве его значений, — продолжал Ричер. — Отвратительный на вид, вне всякого сомнения, ужасный, неприятный, недостойный, низменный, деградировавший, мерзкий, отталкивающий. Хорошие современные слова. Но если твое — старое, оно наверняка связано со страхом. Во многих языках слова имеют общие корни. Ты называешь уродливыми вещи, которых боишься. Существо, живущее в лесу, никогда не бывает красивым.

Албанец продолжал молчать.

— Ты меня боишься? — спросил Ричер.

Ответа не последовало.

— Вытащи телефон и положи на пол возле ног, — велел ему Ричер.

— Нет, — ответил албанец.

— И ключи от машины.

— Нет, — повторил он.

— Я их все равно возьму, — сказал Ричер. — Тебе решать, когда и как.

Все тот же взгляд. Ровный, спокойный, веселый, взгляд отвязанного хищника.

В этот момент у албанца имелось два базовых выбора. Он мог придумать остроумный ответ или закончить словесный фестиваль и сразу перейти к делу. Ричеру было совершенно все равно, что он решит. Когда албанец находился внизу, у него сложилось впечатление, что тот наслаждался звуком собственного голоса. Когда-то он работал полицейским детективом. Ему нравилось держать аудиторию в напряжении. Он любил рассказывать, как ему удалось раскрыть преступление. С другой стороны, он знал, что просто разговоров недостаточно, чтобы одержать победу. Рано или поздно следовало привести существенный довод. Почему не начать с конца?

Албанец атаковал с лестничной площадки, используя сильные ноги, приподняв плечи и опустив голову, собираясь нанести Ричеру удар плечом в грудь, чтобы тот потерял равновесие. Но Джек был готов по меньшей мере на пятьдесят процентов. Он резко шагнул вперед, навстречу албанцу, и нанес мощный правый апперкот, но не вертикально, а под углом в сорок пять градусов; опущенное, устремившееся вперед лицо албанца натолкнулось прямо на кулак, его собственные двести пятьдесят фунтов врезались в двести пятьдесят фунтов Ричера, и колоссального выброса кинетической энергии оказалось достаточно, чтобы поднять его в воздух и швырнуть назад. Вот только там не оказалось пола, и албанец сделал заднее сальто на лестнице одним широким размашистым движением и рухнул на стену внизу, разбросав руки и ноги в разные стороны.

Как сошедший с рельсов поезд.

Однако он поднялся на ноги. Почти сразу. Дважды моргнул, слегка покачнулся и выпрямился. Как в дневном фильме. Как чудовище, принявшее артиллерийский снаряд на грудь, а потом, неумолимо глядя вперед, небрежным движением пригладившее опаленный мех разбитой лапой.

Ричер начал спускаться по лестнице. Коридор первого этажа был довольно узким, и Бартон с Хоганом отступили в гостиную. Через распахнутую дверь. Албанец стоял неподвижно. Высокий, гордый и твердый как скала. Вероятно, обиженный тем, как с ним обошлись. Из носа у него текла кровь. Ричер не знал, сломан ли он и вообще осталось ли там хоть что-то целое. Албанец не был трусом, он прожил трудную жизнь. Полицейский детектив в Тиране.

Он сделал шаг вперед.

Ричер ответил тем же. Оба знали, что рано или поздно наступает момент, когда остается лишь драться до последнего. Албанец сделал обманное движение влево и выбросил вперед правую руку, стараясь по кратчайшему расстоянию попасть в центр масс Ричера, но тот понял, что он задумал, ушел в сторону и принял удар на боковые мышцы — было больно, но не так, как если б албанец попал туда, куда метил. Шаг в сторону, чисто рефлекторный, ответ нервной системы, внезапный выброс адреналина без намека на изящество, корректировки и точности, максимальный крутящий момент, примененный мгновенно, а это уже немало, из чего следовало, что огромный объем запасенной энергии завис на долю секунды, готовый к внезапной атаке с такой же стремительностью и мощью; идеальная встречная реакция, но на сей раз полностью контролируемая по времени и направлению.

На этот раз ответный удар пошел по дуге, точно ракета, взлетевшая вверх, направленная обратным вращением от центра масс, получившая собственную скорость. Кулак Ричера врезался в голову албанца чуть выше уха — мощная атака, подобная удару бейсбольной битой или железным прутом. Большинство черепов после такого удара раскололись бы на части. Большинство людей умерли бы на месте. Албанец лишь врезался в дверной проем и упал на колени. Но тут же вскочил и на прямых ногах, широко расставив руки в стороны и продолжая движение, словно искал дополнительный рычаг или равновесие, словно плыл сквозь густую вязкую жидкость. Ричер шагнул вперед и нанес удар локтем той же руки, но с другого направления, в лоб, над левым глазом, кость в кость. Албанца отбросило назад, и в глазах у него стало пусто; но он почти сразу пришел в себя, заморгал, не стал останавливаться и сразу провел боковой удар правой, стараясь попасть в левую часть лица Ричера. Однако его там не оказалось, потому что Джек чуть наклонился и пропустил кулак албанца над плечом.

Теперь и он не стал останавливаться; выпрямился и на этот раз нанес неожиданный удар левым локтем, точно косой. И попал албанцу в лицо, под глазом, в боковую часть носа, где находятся корни передних зубов. Он не знал, как это называется.

Албанец отшатнулся, схватился за дверной косяк и начал падать в комнату, вертикально, на спину, беспомощно. Ричер шагнул за ним. Его противник ударился об огромный усилитель и рухнул на спину.

И засунул руку под пиджак.

Ричер остановился.

«Не делай этого, — подумал он. Реакция. Осложнения. — Мне все равно, на что ты рассчитываешь».

Жернова закона крутятся медленно, как хорошо понимала миссис Шевик. И у нее почти не оставалось времени.

— Не делай этого, — сказал Ричер вслух.

Албанец не обратил на его слова внимания.

Глава 31

Большая рука скользнула под пиджак, ладонь открылась, пальцы искали рукоять пистолета. Скорее всего, «Глока», как у другого громилы. Прицеливайся и стреляй. Или нет — более предпочтительный вариант. Ричер оценил время, пространство и сравнительное расстояние. Руке албанца еще предстояло преодолеть несколько дюймов, сжать рукоять, вытащить «Глок», прицелиться, и все это лежа на спине, в состоянии грогги после тяжелых ударов по голове. Иными словами, медленно, но быстрее, чем Джек успевал достать свое оружие, потому что албанец уже почти добрался до пистолета, в то время как обе руки Ричера по-прежнему были опущены и расставлены в стороны в жесте: успокойся, не надо этого делать.

Слишком далеко от карманов куртки.

Впрочем, Ричер не хотел пускать в ход пистолет.

Да и нужды в том не было.

Он увидел возможность получше. Легкая импровизация. Далеко не безупречная. С другой стороны, вне всякого сомнения, цель будет достигнута. С минимальным временем развертывания, высокой скоростью и эффективностью. И это было хорошей новостью. Но серьезным нарушением этикета. И почти наверняка оскорбительно с профессиональной точки зрения. Как у парней с Запада, которые исключительно трепетно относятся к своим шляпам. Некоторых вещей касаться не положено.

Но иногда ты должен.

Ричер схватил басовую гитару Бартона за гриф и без промедления ударил албанца в горло нижней кромкой корпуса. Так всаживают лопату в утрамбованную землю. То же движение, тот же прицел и направленная вниз сила.

Албанец перестал шевелиться.

Ричер положил гитару на место.

— Приношу свои извинения, — сказал он. — Надеюсь, я ее не повредил.

— Не беспокойся, — успокоил его Бартон. — Это «Фендер пресижн». Десять фунтов дерева. Я купил ее в ломбарде, в Мемфисе, штат Теннеси, за тридцать четыре доллара. Уверен, что в ее жизни случались и худшие вещи.

Часы в голове Ричера показывали десять минут пятого утра. Албанец на полу все еще дышал, но поверхностно и отчаянно, с каким-то пластиковым присвистом, вдох и выдох, быстро, как только мог. Как если бы он задыхался. Впрочем, без особого успеха. Вероятно, причиной стало крепление ремня на нижней части гитары, выступавшее из корпуса на полдюйма. Вероятно, Ричер перебил хрящи какого-то жизненно важного органа, название которого состояло из последних букв алфавита. Глаза албанца закатились, пальцы скребли пол, словно искали опору.

Ричер присел рядом с ним на корточки, проверил карманы, вытащил пистолет, телефон, бумажник и ключи от машины. Пистолет — еще один «Глок 17» — не самой последней модели, потертый, но ухоженный. Черный телефон, как и у всех остальных. Бумажник из черной кожи со временем стал серым и приобрел форму картофелины, но был набит сотнями, грудой кредитных карт и местными правами с фотографией и именем Гезим Хокса, сорок семь лет. Он водил «Крайслер» — если верить логотипу на ключах.

— Что мы будем с ним делать? — спросил Хоган.

— Мы не можем его отпустить, — сказала Эбби.

— Но и оставлять его здесь нельзя.

— Он нуждается в медицинской помощи, — заметил Бартон.

— Нет, — возразил Ричер. — Он отказался от нее в тот момент, когда вошел сюда.

— Это жестоко, друг, — сказал Бартон.

— Он бы повез в больницу меня? Или тебя? Очень сомневаюсь, и это устанавливает планку. К тому же мы не можем сделать это — в больницах задают слишком много вопросов.

— Мы ответим на их вопросы, — не сдавался Бартон. — Мы имели право. Он вошел в дом без приглашения. Он к нам вторгся.

— Попытайся объяснить это полицейскому, который получает от албанцев тысячу в неделю, — сказал Ричер. — Может повернуться в любую сторону. И занять годы. А у нас нет времени.

— Он может умереть.

— Ты говоришь так, словно это плохо.

— Ну, а разве нет?

— Я с готовностью обменяю его на дочь Шевика. Если б ты спросил мое мнение. Так или иначе, он еще не умер. Может быть, он и не в лучшем состоянии, но держится.

— И что мы с ним сделаем?

— Нам нужно его где-то спрятать. Временно. С глаз долой, из сердца вон. От греха подальше. Пока не будем знать наверняка так или иначе.

— Что знать?

— Какая судьба его ждет.

Они немного помолчали.

— И где мы его спрячем? — поинтересовался Бартон.

— В багажнике его автомобиля, — сказал Ричер. — Надежно и никакой для него опасности. Конечно, там не очень удобно, но сейчас растянутые мышцы шеи — не главная его проблема.

— Он сможет оттуда выбраться, — возразил Хоган. — В багажниках есть специальное устройство. Пластиковая ручка, светящаяся в темноте, которая открывает его изнутри.

— Только не в машине гангстера. Я не сомневаюсь, что они ее сняли.

Он взял албанца под мышки, Хоган — за ноги, они вытащили его в коридор, а Эбби поспешила вперед и открыла наружную дверь. Махнула рукой, показывая, что все спокойно, и Ричер с Хоганом понесли албанца по тротуару. Черный седан стоял рядом. У него была низкая крыша, но высокая поясная линия кузова; в результате окна казались узкими, как щели, подобно бойницам в броневике. Эбби засунула руку в карман Ричера, вытащила ключи от машины, нажала на кнопку, и багажник открылся. Ричер опустил туда плечи, Хоган аккуратно убрал внутрь ноги албанца. Потом Джек проверил наличие светящейся ручки — внутри багажника было темно. Ручку убрали.

Хоган отступил в сторону. Ричер посмотрел на албанца. Гезим Хокса. Сорок семь лет. Бывший полицейский детектив в Тиране. Ричер закрыл крышку багажника и вернулся к остальным. Бывший военный детектив Соединенных Штатов Америки.

— Мы не можем оставить машину здесь, — сказал Хоган. — В особенности с их парнем в багажнике. Рано или поздно они проедут мимо, заметят и проверят машину.

Ричер кивнул.

— Она понадобится нам с Эбби, — сказал он. — Мы припаркуем ее где-нибудь, когда закончим.

— Вы собираетесь ездить по городу с этим типом в багажнике? — удивился Хоган.

— Держи врага на близком расстоянии.

— А куда мы поедем? — спросила Эбби.

— Когда тип из багажника говорил о запрете играть в их клубах, я подумал: да, очевидно, это проблема, потому что ребятам нужно что-то есть. А потом вспомнил, что сказал то же самое тебе. Когда мы останавливались в кафе на бензоколонке, по дороге к Шевикам, ты спросила: не будут ли они против, если мы принесем им еду. И я ответил, что им нужно есть. В их шкафах на кухне совсем ничего нет. В особенности сейчас. Могу спорить, что они не выходили из дома с того момента, как украинцы поставили рядом свою машину. Я знаю таких людей. Они будут смущаться и бояться пройти мимо них, и один не позволит другому сделать это в одиночку. Но и вместе не осмелятся покинуть дом — ведь украинцы могут забраться туда и станут лазать по ящикам с их нижним бельем. Вот почему, если учесть все факты, я уверен, что вчера и сегодня они ничего не ели. Нам нужно привезти им еды.

— А как же машина, которая стоит перед их домом?

— Мы войдем сзади. Скорее всего, через двор соседей. А последнюю часть пути пройдем пешком.

Сначала они заехали в гигантский супермаркет, находившийся на выезде из города. Как и многие подобные места, он работал всю ночь — холодный, пустой, огромный, похожий на пещеру, залитую ярким белым светом. Они катили между рядами тележку размером с ванну, наполняя ее упаковками всего, что им пришло в голову. Ричер расплатился наличными, которые взял из похожего на картофелину бумажника Гезима Хоксы, решив, что это наименьшее, что он может сделать в данных обстоятельствах. Потом они тщательно упаковали всё в шесть хорошо сбалансированных пакетов. Ведь им предстояло пройти значительную часть пути пешком, а может быть, даже перелезать через заборы.

Они отперли «Крайслер» и сложили пакеты на заднее сиденье. Из багажника не доносилось никаких звуков или признаков неповиновения. Вообще ничего. Эбби захотела проверить, всё ли в порядке с их пленником.

— А если нет? — спросил Ричер. — Что ты можешь сделать?

— Наверное, ничего.